Тегюль Мари : другие произведения.

Тайна римского императора

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  МАРИ ТЕГЮЛЬ
  
  
  ТАЙНА РИМСКОГО ИМПЕРАТОРА
  
  
  Пролог
  
  В античные времена , во времена могущества Римской империи, мир был совсем иным, нежели сегодня мы представляем его себе. Рим был повсюду. На Кавказе, в Грузии, множество мест, где обнаруживаются следы Рима. Это и мосты, и неожиданным образом найденные вымощенные каменными плитами широкие дороги высоко в горах Западной Грузии, это и крепости, такие, как Горийская крепость, выстроенная Гнеем Помпеем. Сюда же вписывается и история об анчисхатском спасе - древней иконе, которая хранится в музее искусств Грузии. История о том, как царь Эдессы, Авгарь, послал своего художника в Иерусалим, чтобы тот запечатлел лик Спасителя, о чудесном исцелении Авгаря, о его переписке с императором Тиберием весьма популярна. Это еще и мнежество других историй и мифов, среди которых есть и один, рассказывающий о святом Додо, который , по преданию, был князем и потомком римских императоров. До сих пор в Тбилиси, в Метехской скале видна пещера, в которой жил принявший схиму Додо. Когда-то к этой пещерке вела тропа над Курой, ныне совершенно разрушившаяся. Не был ли Додо потомком сына императора Тиберия, Марка? Кто знает, кто знает...
  
  
  
  
  "Любой, в любой момент может оказаться как жертвой, так и палачом".
   Жан-Поль Сартр
  
  Иерусалим. 33 год по Рождеству Христову
  
  -Этот? - спросил мужчина с невыразительным морщинистым лицом и шеей как у старой, много пожившей, черепахи. Стоявший за ним и глядевший из-за его плеча молодой человек с крючковатым носом и бегающими глазами, жарко засопел ему в ухо.
  -Тот самый!
  Мужчина брезгливо отшатнулся.
  -Не плюй мне в ухо!Ты уверен? Смотри, не ошибись, не то сверну тебе шею !
  -Я за ним уже несколько дней слежу! Он, он и есть!Я свой хлеб недаром ем!
  -Да уж, хлеб! - презрительно бросил пожилой. - Небось, на хорошую мзду рассчитываешь!
  -Хи, хи!- захихикал молодой, подобострастно заглядывая в глаза пожилому. - И это тоже есть. Ну , что, будем хватать его?
  - Эка разлетелся, хватать! А за что?- прошипел пожилой. - Иди к нему и придумай что-нибудь.
  На небольшой базарной площади, зажатой между старыми домами, небольшими кучками стоял народ. У столба в центре площади, на большом камне сидел человек с тонкими чертами лица и длинными черными волосами, ниспадавшими ему на плечи. У его ног примостился юноша. Видно было, что оба они проделали неблизкий путь и присели отдохнуть после дороги, ожидая когда на площади появятся крестьяне с овощами и фруктами. Самые ранние уже разгружали своих ослов и раскладывали на деревянных скамьях длинные перья зеленого лука, пунцовые помидоры, кукурузные лепешки, небольшие круги овечьего сыра и глиняные горшки с кислым молоком .
  Путники встали и подошли к крестьянам.Они не заметили, как возле них вдруг появился молодой соглядатай с крючковатым носом. Он протянул серебряный денарий крестьянину и спросил сыру.
  - Это много за сыр, - сказал мрачно крестьянин. - А я еще не начал торговать и у меня нет мелкой монеты, что дать сдачу.
  - Как это ты не запасся мелкой монетой? - деланно удивился крючконосый. - А ты разве не собираешь серебряные денарии куда-нибудь в горшок, чтобы платить налоги? Или ты думаешь, что налоги кесарю платить не надо? А? Вот можешь спросишь этого господина, надо ли платить налоги кесарю?
  Крестьянин растерянно оглянулся. Позади него стоял путник в длинном холщовом хитоне и рядом с ним юноша. Заинтересованный любопытствующий народ пододвинулся со всех сторон, в ожидании спектакля.
  Очень спокойно мужчина в хитоне повернулся, внимательно посмотрел в глаза крючконосому. Тот почему-то стал крутиться на месте, стреляя вороватыми глазами в ту сторону, где стоял его напарник. Но он куда-то исчез. Крючконосый протянул серебряный денарий. Мужчина в хитоне не стал брать его в руки.
  - Скажи, - сказал он тихим мелодичным голосом,- что изображено на монете и чье имя написано на ней?
  - Имя кесаря, - недоуменно ответил крючконосый, -а ты разве этого не знаешь?
  - Раз на вещи начертано имя хозяина, значит оно ему принадлежит. Ты в этом сомневаешься?- и мужчина прямо взглянул в побледневшее лицо крючконосого. Тот поперхнулся. А мужчина придвинулся к нему поближе и тихо сказал:
  -Кесарю кесарево. Богу божье. Каждому свое.
  -Каждому свое?- повторил крючконосый. - Как это? Мне, например, что же?
  Мужчина пожал плечами.
  - Ты это узнаешь еще до захода солнца. А мне это неведомо. Иди своей дорогой.
  И он повернулся спиной к соглядатаю. Купив немного еды у крестьян, мужчина с юношей пошли прочь с базара. Немногочисленные зрители, посмеиваясь над крючконосым, расходились по своим делам. Тот с понурым видом поплелся восвояси - дело не выгорело, хозяин будет недоволен, денежки уплыли из рук. Крючконосый злобно сплюнул в дорожную пыль. Все его надежды на веселый вечерок с непотребными девками рассыпались в прах как эта дорожная пыль.
  - Проклятый назаретянин! Ты мне еще попадешься! Я заставлю тебя расплатиться! - шипел он, удаляясь от базара. День был окончательно испорчен и еще предстояло давать объяснения, почему он упустил назаретянина. Какая-то маленькая собачонка попалась ему на пути и он с таким остервенением пнул ее ногой, что она с визгом отлетела в сторону. В это же мгновение он почувствовал, что его ноги отрываются от земли и кто-то крепко держит его за шиворот. Крючконосый скосил глаза. Огромный детина, выпучив налитые кровью глаза и прерывисто тяжело дыша, одной рукой держал его за шиворот, а другая была сжата в кулак и готовилась поступить с ним также, как он с этой жалкой собачонкой. Кто же мог предположить, что у этой ничтожной твари такой патрон-громила!Стал бы он тогда ее трогать! Крючконосый завизжал и стал извиваться с силой, на которую способен был человек его телосложения в состоянии крайнего отчаяния. Детина, видимо, не ожидал такого сопротивления и выпустил крючконосого из рук. Упав лицом на землю и наглотавшись пыли, крючконосый в считанные секунды вскочил и бросился бежать куда глаза глядят.
  Ноги уносили его все дальше и дальше, пока он не оказался на окраине города, где тихо шелестел ветерок, зеленела травка и из-под корней огромной раскидистой смоковницы тонкой струйкой выбивался родничок. Крючконосый припал горящим от жажды ртом к нему и только выпив почти всю воду из выложенного камнями ложа возле родничка, он повалился на землю и заснул тяжелым сном.
  Солнце поднималось все выше и выше, и смоковница уже не защищала от его жгучих лучей лежавшего под ней человека. Ветерок и журчащая вода убаюкивали, а солнце пекло все сильнее и сильнее. Крючконосому снилось, что он умирает от жажды в пустыне, ползет по песку в поисках воды, что его преследуют фантастические звери, над ним склоняются какие-то чудища и кричат: "Убей, убей его!". Он проснулся и попытался вскочить, но не тут то было. Четверо оборванцев сидели вокруг него на корточках. Пока он спал, они раздели его догола и связали. Солнце напекло его за день так, что он был весь багровый. Видимо, оборванцы довольно давно расположились вокруг него лагерем. Один из них, сквозь рубище которого проглядывало сильное и молодое мускулистое тело, поигрывал его кошельком, развязывая и завязывая его, высыпая на ладонь несколько монет, которые оставались у крючконосого и покачивал недовольно головой. Остальные деловито примеряли его одежду. Крючконосый рванулся и застонал от бессилия. Оборванцы, прервав свои занятия, воззрились на него.
  -Смотри, -сказал удивленно главарь, - очухался. Что с ним теперь делать? Так бросим или прикончим?
  Его сотоварищи глухо заворчали.
  - Бросим, - решил главарь. - Неохота марать руки.
  И гнусная кампания, забрав деньги и вещи, побрела в сторону, противоположную городу.
  На следующее утро караван, шедший в город, увидел голого связанного человека под смоковницей. На все вопросы он отвечал мычанием и бессмысленно тряс головой. Караванщики пожалели его и забрали в город, снабдив старой одеждой. Так город пополнился еще одним сумасшедшим. В редкие минуты просветления он бежал на базарную площадь и просил у всех серебряный денарий.
  
  Иудея.
  
  Бродяги брели по проселочной дороге, подымая облака пыли вокруг себя. Они избегали больших дорог, чтобы не попасться ненароком на глаза стражникам, встреча с которыми могла для них кончиться трагически. Их совесть, если бы она у них была, с трудом могла бы вместить в себя все те малые и большие подлости, которые приходилось им совершать. Но времена были жестокие и люди были страшные.
  Главарь этой банды по прозвищу Красавчик, время от времени вытаскивал из-за пазухи кошелек, который он отобрал у Крючконосого. Среди мелких монет, драхм, он обнаружил серебряную монету, которую крутил в руках и внимательно разглядывал, близко поднося к носу. На ней был вычеканен профиль человека, который казался Красавчику очень знакомым. Наконец он не выдержал и подозвал к себе своих товарищей.
  -Ну ка, взгляните, - хрипловатым голосом сказал он, - кто это на монете?
  Бродяги рассматривали монету, передавая из рук в руки. Ничего путного они не увидели на ней. И тут один из них поднял голову, взглянул на главаря и открыл рот, чтобы сообщить, что на эту монету можно было бы неплохо выпить в трактире, как слова застряли у него как кость в глотке. Красавчик задумчиво смотрел в сторону и его профиль в точности повторял профиль, вычеканенный на монете.
  Красавчик повернулся и увидел, что его сотоварищи как будто онемели и со страхом глядят на него. Он быстро оглянулся по сторонам, ища причину. Но вокруг все было спокойно, небо было как всегда чистым и белесым, редкие кустарники, полузасыпанные песком, торчали вдоль дороги и никого не было нигде видно.
  - Вы что, очумели? - с раздражением спросил он.
  Тот, который держал монету, стал тыкать в нее пальцем, а потом в Красавчика.
  - Ты, ты посмотри, Красавчик, ведь на монете ты!
  Красавчик вырвал у него монету из рук. Теперь он понял, что на монете так смущало его - профиль на ней был в точности его профилем.
  Всю дальнейшую дорогу он был молчалив и при первом же удобном случае сделал в монете дырочку, продел в нее кожаный шнурок и повесил ее себе на шею.
  Ночь бродяги провели под открытым небом, а на утро Красавчик объявил им что возвращается в Иерусалим. Напуганные странным сходством на монете, товарищи отказались сопровождать его и Красавчик пошел обратно один.
  
  Снова Иерусалим.
  
  Странные были времена. И опасные. В городе было неспокойно. Толпы возбужденных людей собирались то в одном, то в другом месте. Какие-то люди внезапно выбегали то на перекресток улиц, то на площадь, начинали кричать, жестикулировать, собирали вокруг себя зевак, взвинчивали их подстрекательскими речами и люди бежали дальше, охваченные неосознанными порывами. В толпе шныряли соглядатаи. Не самые безопасные времена были для бродяг в Иерусалиме, но Красавчика что-то толкало в гущу толпы, хотя он совершенно не понимал, что происходит. Так носился он по городу, забыв о еде и питье, пока, наконец, не примелькался внимательно следившей за происходившим полиции.
  Ближе к вечеру Красавчик притомился от бессмысленной и непонятной беготни и присел возле каменной тумбы.В этот момент на его голову обрушилась дубинка и Красавчик потерял сознание.
  Он пришел в себя от потоков воды, которая лилась на него из двух кожухов. Это было первое, что он увидел, лежа на полу в каком-то помещении - кожухи с льющейся из них водой и широко расставленные голые волосатые ноги, обутые в сандалии, у самого его лица.
  - Кажется, он пришел в себя, - услышал он сквозь шум льющейся воды откуда-то сверху ленивый густой голос.- Пойдите за Хариклом.
  Вода перестала литься. Ноги исчезли.
  Красавчик сел и отряхнулся, фыркая как лошадь после купания. Придя в себя он обвел взглядом помещение. Это была большая комната, где в углу были свалены кожаные конские седла, попоны, упряжь. Стояли деревянные скамьи. На каменных плитах пола валялись игральные кости, а сами плиты были расчерчены кругами для хорошо известной Красавчику азартной игры. И в упор на него смотрел сидящий в деревянном кресле с подлокотниками крепкий мужчина, одетый в короткое римское платье, с обнаженными ногами, обутыми в высокие сандалии.
  Это был легат Невий Корд Суторий Макрон.
  Он с интересом любознательного человека, увидевшего неизвестное для него насекомое, разглядывал сидящего на каменном полу мокрого Красавчика. Насмотревшись, он хмыкнул и спросил:
  - Как тебя зовут?
  - -Красавчик, - ошалело ответил тот. Легат хмыкнул снова.
  - -Что, у тебя нет имени?
  - Красавчика так давно никто не звал по имени, что он с трудом вспомнил его.
  - -Меня зовут Марк, - сказал он.
  - - Интересно,- протянул легат, - а кто твои родители?
  - -У меня их никогда не было, - быстро ответил Красавчик.
  - Легат расхохотался.
  - - Замечательно, мне это нравится.
  - В это время в комнату вошли два легионера, те, которые поливали Красавчика из кожухов и врач Харикл. Харикл подошел к легату и тот стал что-то шептать ему на ухо, показывая пальцем на Марка. Тот пожал плечами, подошел к Марку и процедил сквозь зубы:
  - - Раздевайся.
  - Марк быстро скинул с себя мокрую одежду и остался только в набедренной повязке и висящем на шее денарии. Харикл подошел близко к Марку и стал ощупывать его, как обычно ощупывают раба на невольничьем рынке. При этом он внимательно взглянул на денарий и потом на лицо Марка. Осмотрев Марка и заглянув ему в рот, он дернул пальцем за набедренную повязку. Повязка упала. Харикл нагнулся осмотреть его и вдруг выпрямился, повернулся к легату и воскликнул:
  - - Он не обрезанный!
  - Легат подскочил в кресле. Метнулся к Марку, схватил за плечо и заглядывая в глаза, заорал:
  - -Вспомни, откуда ты! Ты что, не иудей?
  - Марк струсил и разозлился.
  - - Откуда мне знать!Всю жизнь я помню себя по чужим людям! Близких у меня нет!
  - Тяжело дыша, легат снова вернулся в кресло. Харикл последовал за ним и стал что-то нашептывать, время от времени поглядывая на Марка. Марк, охваченный ужасом, стоял весь напрягшись, ожидая крика: "На галеры!".
  - Но легат, внезапно успокоившись, вкрадчиво спросил его:
  - - Почему ты носишь денарий на шее? Это что, какой-нибудь знак? - и уставился круглыми, налитыми кровью глазами, на Марка.
  - У Марка лихорадочно пронеслось в голове: "Если они узнают про грабеж, мне конец!" и он стал врать, врать вдохновенно, ибо призрак гребца на галере преследовал его.
  - - Это амулет! - сказал он. - Мне его подарил один знатный римлянин и велел носит на шее как оберег.
  - Легат и врач переглянулись.
  - - А как звали того знатного римлянина?- вкрадчиво спросил легат.
  - - Не знаю, - твердо ответил Марк, продолжая свое вранье, которое снисходило на него как откровение. - Я помог ему, подержал коней на переправе и он дал мне монету.
  - Легат и врач снова переглянулись.
  - - Хорошо, - откинулся на кресле со вздохом легат. - Ты поедешь в Рим и будешь делать все, что тебе там велят. Иначе - на галеры! - заорал он, наклонившись вперед и тыча пальцем в Марка.
  - Марк согласно закивал головой, думая, что пусть сейчас пронесет, а там он как-нибудь выкарабкается.
  - Легат удовлетворенно кивнул головой.
  - - Отвести в казарму, выкупать, одеть, никому не показывать, Харикл, отвечаешь за него, и готовить лошадей - ехать в Рим! - и он отпустил всех взмахом руки.
  
  Рим.
  
  Лето 33 года или 5533 года от сотворения мира, выдалось в Риме прохладным. Каждый день где-то после полудня в течение получаса шел легкий дождь. Он освежал траву, растения, кроны деревьев, очищал воздух и римляне, так страдавшие обычно от летней жары и пыли, наслаждались и теплом, и прохладой. Особенно роскошно выглядели загородные виллы с напоенными влагой дивными садами с редкими деревьями и цветами, фонтанами, водоемами и бассейнами, с буйной зеленью, перекидывавшейся за ограды.
  В одной из таких вилл и находился недавний разбойник и грабитель по кличке Красавчик, а теперь растерянный и подавленный Марк. Дорога от Иерусалима до Рима, вначале верхом в бешеной скачке, потом на быстроходном паруснике, где он спал все время, опоенный каким-то снадобьем, который давал ему Харикл, потом снова верхом, промелькнула быстро. Как сон прошел его приезд на виллу. Короткие распоряжения, которые давались двум или трем слугам, приставленным к нему, какие-то манипуляции, которые проделывали с ним, умащивания, купания, растирания, мелькавшие брадобреи, эпиляторы, массажисты- все это было как будто не с ним.
  Через два или три дня Марк проснулся на рассвете и почувствовал, что сегодня его сознание немного прояснилось по сравнению со всеми предыдущими днями. Он лежал на низком ложе с роскошными покрывалами. Марк вытянул вперед руку и стал рассматривать ее. Это была не его рука. Он смотрел на эту сильную и изящную руку без единого волоска, с длинными пальцами и матово блестевшими ногтями и не узнавал ее. Марк откинул покрывало и стал разглядывать свое тело - гладкое, безволосое, приятно пахнущее, тело богатого и знатного человека.
  - Это не я, - прошептал Марк.
  В этот момент зашевелилась плотная шелковая занавесь и в комнате появился Харикл в сопровождении двух слуг. По знаку Харикла Марк поднялся, молчаливые слуги накинули на него покрывало из тонкого полотна и повели в соседнюю комнату с бассейном, ложем для массажа и прочих манипуляций. Несколько часов Марка мыли, умащивали, причесывали и укладывали его вьющиеся волосы в элегантную прическу. Время от времени ему приносили на тонком серебряном блюде еду и питье, чтобы подкрепить силы.
  Наконец Харикл осмотрел его, удовлетворенно поцокал языком и спросил на арамейском языке:
  -На каком-нибудь языке еще говоришь?
  Марк пожал плечами.
  - Говорю еще по-гречески.
  Харикл внимательно посмотрел на него .
  - А из своего прошлого, из детства, совсем ничего не помнишь?
  Марк зажмурился. Какие-то яркие видения вперемежку с чем-то блестящим и ярким в одно мгновение промелькнули перед его внутренним взором. Но ничего, о чем можно было бы рассказать. Он открыл глаза и покачал головой.
  - Нет, ничего не помню.
  Харикл проворчал что-то. Потом посмотрел прямо в глаза Марку и сказал:
  - Я могу помочь тебе вспомнить прошлое. Только ты должен сам быть согласен на это. Ты должен очень захотеть его вспомнить. Сейчас ты не должен ничего бояться. Ты находишься под очень высоким покровительством, тебе ничего не грозит.
  Потом он указал Марку на ложе и сказал:
  -Ложись, расслабься, я сейчас попытаюсь помочь тебе вспомнить прошлое.
  Харикл дал ему выпить какое-то питье из серебряного кубка. Потом Марк лег на ложе, растянулся во весь рост и закрыл глаза. Теплые волны медленно поднимались в нем от ног к голове и снова отливали к ногам. Он погрузился в какое-то странное полузабытье.
  Через приглушенное сознание к Марку доносились голоса. Огромные силуэты людей колыхались над ним, склонялись над его головой и телом. Марк пытался пошевельнуть хотя бы пальцем, но не мог. Чудовищным напряжением всех внутренних сил он боролся с этим оцепенением, не давая внешним силам полностью подавить свой разум. Если бы Марк был в сознании, он бы увидел, что в атрии, комнате, в которой он лежал, кроме Харикла находится еще один человек. Этот человек был высокого роста, хорошего телосложения. Черты его лица нельзя было назвать красивыми, но они были правильными и привлекательными. Лицо портили только глубокие морщины, те, которые возникают из-за постоянных печалей. На плечах его лежала императорская тога. Это был Тиберий Клавдий Нерон, принцепс Рима.
  Тиберий сидел возле ложа, на котором лежал Марк, и внимательно рассматривал его. Харикл почтительно стоял возле Тиберия.
  Тиберий склонился над лицом Марка. Его раздирали сомнения. Лицо молодого человека было его лицом в молодости. Тело тоже. Сильные руки и ноги. Левая рука сильнее развита чем правая. Как и у него. Тиберий не поворачиваясь показал Хариклу пальцем на набедренную повязку и сказал:
  - Приспусти, чтобы было видно правое бедро.
  Харикл кивнул. Он знал, что у всех Клавдиев на правом бедре было родимое пятно, похожее на паука. Оно было и у Тиберия. И теперь Тиберий увидел то, что видел на теле у Марка Харикл еще в Иудее - родимое пятно Клавдиев.
  Тиберий выпрямился на табурете.
  - У меня почти нет сомнений. Ты смог что-нибудь выяснить у него?
  Харикл покачал головой.
  - Как и ты, принцепс, он не поддается внушению. Очень сильное внутреннее сопротивление. Сильная натура. И отменное здоровье.
  Тиберий удовлетворенно кивнул головой.
  - И не надо. Готовьте его. Завтра мы поедем к сивиллам.
  
  У подножья Альбанских гор
  
  У подножья Альбанских гор, в пяти километрах от города Арицция (Ла-Ричча) находится небольшое лесное озеро Неми. На северном берегу озера, прямо под отвесными утесами, где расположилась маленькая деревенька Неми, находится святилище Арицийской Дианы. Там, в Священной роще, растет дерево, вокруг которого весь день до глубокой ночи бродит человек с обнаженным мечом в руках.Это Немийский жрец. Должность Немийского жреца была очень высокой, она была равна царскому титулу. Получить ее мог только тот, кто убьет очередного Немийского жреца. Таков был закон святилища. Из года в год, в любую погоду жрец-убийца охранял священное дерево и свою жизнь, только урывками погружаясь в беспокойную дремоту. Но все эти жизненные тяготы были ничто по сравнению с тем титулом, который он носил -титул Царя Леса.
  История этого странного святилища уходила корнями в древние предания. Культ Дианы был учрежден Орестом. Мифический Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, убив Фаоса, царя Херсонеса Таврического, а в Тавриде находился греческий храм Артемиды, бежал с сестрой в Италию. В связке веток у него было спрятано изображение Дианы (или Артемиды) Таврической. После смерти его останки были перевезены из Арицции в Рим и захоронены на склоне Капитолийского холма перед храмом Сатурна.
  Вот в такое странное место отправился Тиберий с Марком в сопровождении всего двух телохранителей. Тиберий от природы был немногословен, а Марк подавленный событиями последних дней и величием своего спутника боялся произнести хотя бы слово. Так они и неслись по отличным римским дорогам, закутанные в плащи четыре всадника - два впереди и два сзади.
  Смеркалось, когда они подъехали к озеру Неми. Летние южные сумерки коротки, темнота надвигалась и в стороне леса была уже ночь. Внезапно Тиберий резко остановил коня, подозвал к себе одного из телохранителей и спросил его:
  -Что ты видишь на той стороне озера?
  Легионер замешкался, начал пристально всматриваться в противоположный берег, но тьма сгущалась и ничего не было видно.
  - Я не вижу ничего, принцепс, - твердо сказал легионер, -уже ночь, нужно подождать до утра.
  Тиберий отослал его мановением руки и подозвал к себе Марка.
  - Ну-ка взгляни, - сказал он пристально глядя на него, -что ты видишь на той стороне озера. Только рассказывай мне четко и последовательно.
  Марк вгляделся в лес на той стороне озера. Для него не было ничего необычного в задании Тиберия, он видел ночью также хорошо, как и днем.
  - Я вижу огромное раскидистое дерево на той стороне- начал он. Тиберий стоял рядом с ним и тоже напряженно вглядывался вдаль. - Оно необычайно велико с огромным, в несколько человеческих обхватов, стволом. Вот из-за дерева кто-то показался, да , это какой-то странный человек. На нем обычная одежда, но на плече он держит огромный меч, да это меч, я хорошо его вижу он обходит дерево, вот скрылся за его стволом...
  -Достаточно, - прервал его Тиберий, -я и ты все видим одинаково. Тебе никогда никто не говорил, что у тебя необычайное свойство - видеть в темноте?
  Уже ничему не удивляясь, Марк сказал:
  - Да, иногда говорили, но я не придавал этому никакого значения. У меня просто никогда не было времени думать о чем- нибудь таком.
  Тиберий глубоко вздохнул. Он повернул коня и поскакал вдоль озера. Спутники последовали за ним.
  На окраине небольшой деревеньки Неми стоял каменный дом, сложенный из дикого неотесанного камня. Все пространство возле дома поросло плющом, который вился по стенам дома, прорастал в щели между камнями, из которых был сложен дом, взбирался на деревья, росшие вокруг.Казалось, тут давно уже никто не ходит. Но к дому вела хорошо утоптанная и выложенная таким же диким камнем, как и сам дом, дорожка.
  Тиберий и Марк вошли в дом, не постучавшись в полуприкрытую скрипучую дверь. Охрана осталась снаружи. Передняя была занавешена тяжелой тканью, прикрывавшей вход в небольшие комнатки, расположенные в доме. Тиберий вел себя уверенно, как человек, который бывал здесь часто.Он отодвинул занавес и они оказались в тщательно убранной комнате. По ее стенам висели гобелены, вытканные искусными руками, с причудливыми узорами. Казалось, хаос из узоров составляет какой-то рисунок, но приглядевшись, оказывалось, что возникшая было картина сменялась совершенно иной. Эта странность усиливалась еще и благодаря неровному свету бронзовых светильников, сделанных в виде голов странных животных, горевших в комнате и бросавших блики на стены и потолок. Посередине комнаты стоял треножник, на котором стояло что-то вроде блюда с высокими краями. Над блюдом курился дымок, распространявший в комнате ароматы, от которых начинала кружиться голова. Вокруг треножника стояло несколько деревянных низких скамей, сделанных в виде кресел с подголовниками. Тиберий указал Марку на одно из кресел и сел сам, откинувшись на спинку кресла,оказавшегося удивительно удобным. Марк сел рядом с ним и тоже был приятно поражен тем, как оно было хорошо сделано. Тиберий закрыл глаза и погрузился в легкую дремоту. Марк последовал его примеру.Оба они были утомлены долгим путем в Ариццию.
  Марк очнулся от забытья, в котором он находился, и в этот момент увидел сидящую напротив него женщину. Она смотрела на него прямым, немигающим взглядом, от которого невозможно было отвести глаз. Таких женщин в своей жизни Марк никогда не видел. Она была необычайно красива и не просто красива. Это была какая-то неземная красота. Марк видел на своем веку много женщин и был весьма чувствителен к женской красоте. Это были простые женщины, юные и зрелые, крестьянки и благородные дамы, спокойные и кокетливые. Но это были просто женщины. От той, которая сидела напротив него исходило какое-то внутреннее сияние. И это производило обезоруживающие впечатление. Марк совершенно расслабился и молча наслаждался этим необыкновенным видением.
  Тиберий, покусывая губу, наблюдал за Марком. Марк не знал, что пока он был в забытьи, женщина, бывшая знаменитой сивиллой Альбуциллой, смогла многое увидеть из его прошлого и тихо рассказать об этом Тиберию. Она рассказывала Тиберию о рождении Марка, о его матери гречанке, о первых днях жизни ребенка, рожденного на Родосе. И все это Тиберий знал, потому что это были страницы его жизни. Он прекрасно помнил эти лучшие годы своей жизни, когда он, утомленный и издерганный интригами своей матери, Ливии, и своего приемного отца, Божественного принцепса Августа, бежал на Родос. И свою встречу с очень юной и знатной девушкой в одном из роскошных поместий Родоса, утопавшем в дивных садах.
  Тиберий встал. Нахлынувшие воспоминания мучили его, вызывали головную боль. Он так хорошо помнил то состояние безмятежного счастья, которое владело им на Родосе. То, как он бродил по этому почти безлесному острову, сверкавшему под ярким средиземноморским солнцем своими белоснежными известковыми холмами. Кипучую жизнь в гавани Родоса, где он часами сидел как простой горожанин среди горланящих грузчиков и матросов, потягивая в таверне прохладное фалернское вино, которое специально для него хранил хозяин таверны, старый грек. Свои беседы с греческими философами, этими умниками, которые вначале забавляли его, а потом стали раздражать. Чертовы философы! Упрямые ослы! Затрещина, которую он, не сдержавшись, влепил одному из них, самому твердолобому, была роковой ошибкой. Они чуть не растерзали его! Пришлось кое-кого упечь в тюрьму, воспользовавшись своими правами трибуна, а этого уже не выдержала греческая община Родоса. И все же эти греки - большие мерзавцы. Когда Август отказался возобновить его права трибуна, отношение греков к нему сразу же изменилось. А вдруг Тиберий уже не в фаворе у принцепса? Тогда какого черта с ним носиться! А ведь до этой роковой затрещины была такая идиллия. Все знатные греки острова наперебой приглашали его в гости, он купался в их любви и уважении. И все его несдержанность! Он вспоминал свое отчаяние, когда ему пришлось выклянчивать у Августа разрешение вернуться в Рим с Родоса. Тогда ему уже было, что оставлять на Родосе - прелестную Феодору и только что родившегося ребенка.
  Тиберий так страшно заскрипел зубами, что Марк вздрогнул и сжался в комочек.
  " Второй раз, второй раз боги лишили меня моей сердечной привязанности, - думал Тиберий. - А первый раз боги ли были, когда Божественный по своей прихоти, играя мною, как котенок клубком шерсти, удалил от меня Випсанию Агриппину, мою бедную девочку, которая так любила меня, и навязал мне свою развратную дочь Юлию. Только один раз я смог увидеть мою Випсанию. И опять моя несдержанность! Когда Божественный заметил мои полные слез глаза, он велел удалить Випсанию из Рима и сделать так, чтобы она никогда не попадалась мне на глаза. Но после этого я изменился. Божественный больше не видел моей слабости. И тогда его окружение стало распространять слухи о моей надменности, жестокости, лицемерии, непроницаемости.А как же! Я был хорошим учеником! Я дважды горько поплатился из-за свой открытости, мягкости, жизнелюбия. Отнять у ребенка отца, стать отчимом и начать ломать его характер - это то, чем занимался Божественный в отношении меня всю свою жизнь. И с помощью моей матушки!
  Да, Божественный и моя матушка были чудной парочкой!
  А эта дрянь Юлия! Но можно ли считать ее дрянью при таком отце и такой воспитательнице, как моя матушка Ливия, которая стала мачехой Юлии? В день рождении Юлии Октавиан развелся со своей второй женой, Скрибонией, чтобы жениться на моей матушке, которая уже имела меня и ждала второго ребенка. И этот второй ребенок, который родился через два месяца после этого события, мой бедный брат Друз, который так и не знал, чей он сын - своего отца, который вряд ли был его отцом или Октавиана, и тоже вряд ли.
  И при всем этом, прямо скажем, тихом разврате, Божественный непрерывно выставлял напоказ свою нравственность и скромность, делая это очень ловко. Что он творил со своей тихой и скромной сестрой Октавией! Как же, ее называли чудом среди женщин - женщину с изломанной судьбой, которая по требованию своего властного брата бросала мужей, выходила замуж, и вообще была не свободной римлянкой, а настоящей рабыней своего божественного брата.
  И Юлия, дочь своего отца, была весьма ловкой особой. Мы же росли с ней вместе, но я совсем ее не знал. С детства то она надменно ходила по дому, едва замечая меня, своего сводного брата, то начинала заигрывать со мной, ластиться. И стоило мне чуть-чуть расслабиться, как она снова надевала личину непроницаемости. И это все под пристальным вниманием своего отца! А Божественный! Какую он разыграл сцену при всем своем окружении, когда Луций Винниций, юноша знатного и достойного рода подошел приветствовать его дочь! Он даже не поленился написать ему письмо, в котором упрекал его в нескромности. Пока Юлия была совсем маленькой, он хотел выдать ее за сына Марка Антония. После разрыва с Марком Антонием Октавиан надумал отдать ее царю племени гетов, которые жили по берегам Дуная. Это были варвары, но он не жалел своей дочери.
  Когда Юлии исполнилось четырнадцать лет она вышла замуж за восемнадцатилетнего Марцелла, а уже в шестнадцать лет овдовела. В восемнадцать лет ее выдали замуж за сорокалетнего Агриппу. Она родила ему пятерых детей. Еще при жизни Агриппы она завела себе любовника, Семпрония Гракха, человека знатного, наделенного живым умом и злоязычием. И тут же, при муже и любовнике, она обратила свой благосклонный взор на меня! Почему- то ей понадобился еще один любовник! И когда я послал ее подальше, она обозлилась и стала добиваться меня так рьяно, что после смерти ее мужа, Агриппы, Божественный велел мне жениться на ней. И это при том, что я был женат и все знали, как мы с Випсанией любили друг друга. О, как я возненавидел Юлию! Да, я взял ее в первую ночь, как берут дешевую проститутку за Тибром, которой нет места даже в лупанарии, и она все прекрасно поняла. И когда она снова полезла ко мне, она получила то же самое. Тогда она возненавидела меня. И с двойной энергией стала изменять мне со своим Гракхом. Изменять! Ха! Тогда она стала жаловаться на меня отцу, который обрушивал на мою голову гору обвинений. А письма от ее имени с нападками на меня писал ее пылкий любовник. Вот тут я уже не выдержал и сбежал на Родос! Ах, Родос, Родос! Шесть лет отдыха и тихого счастья! А потом черная пропасть! Но неужели боги сжалились надо мной и преподнесли мне на старости лет такой подарок и утешение, вернув мне моего мальчика, который как две капли воды похож на меня и которого подарила мне Феодора!"
  Те несколько мгновений, пока картины его жизни промелькнули в памяти Тиберия, прошли в гнетущей тишине. Альбуцилла, чуть прикрыв глаза, казалось грезила наяву. Марк же, совершенно подавленный, вжался в кресло и старался казаться как можно менее заметным.
  Тиберий быстро взял себя в руки. Он обвел взглядом присутствующих и усмехнулся.
  - Что, Марк, твой отец бывает страшен? Ничего, привыкай ко мне всякому.
  - Да, принцепс, - тусклым голосом ответил Марк.
  - Не принцепс, а отец, а ты мой единственный живой сын.
  - Да, отец, - послушно повторил Марк.
  - Все таки расскажи мне, Марк, что за история с этим денарием, который висит у тебя на шее и который, видимо, тебе очень дорог.
  - Я боюсь, отец, что вызову твой гнев и ты отвернешься от меня, - сказал Марк с дрожью в голосе, боясь взглянуть на Тиберия.
  - Тебе исковеркали жизнь, бросили тебя одного и кто-то может осудить тебя? Что бы ты не совершил в прошлой жизни, все зачеркнуто, ты мой сын, я люблю тебя и обязан был защитить тебя от жизненных невзгод . Я этого не сделал. Теперь я обязан это сделать. Что бы ты не совершил. Давай, рассказывай. - И Тиберий откинулся на спинку кресла.
  Тогда Марк коротко рассказал как он со своей шайкой ограбил спящего на дороге и как затем попал в римскую преторию.
  - Ну, конец этой истории мне известен,- задумчиво сказал Тиберий. - Но не проясняет ничего с денарием, а мне что-то кажется с ним связано.
   Тиберий посмотрел на сивиллу.
   -Может ты, Альбуцилла, сможешь что-то прояснить?
  Сивилла кивнула головой и протянула руку. Марк послушно снял с себя денарий на кожаном шнурке и протянул его сивилле. Та взяла денарий в руки и закрыла глаза. Ее тонкие пальцы ощупывали денарий и ничего не менялось в выражении ее лица. Вдруг по лицу сивиллы прошла какая-то волна. Она вздрогнула и выпрямилась. Пальцы ее напряглись и застыли. Так прошло несколько минут. Тиберий и Марк внимательно следили за переменами в лице сивиллы. Вдруг она медленно открыла глаза и обвела взором отца и сына.
  - Тут воля провидения, - сказала она. - Марк служил высшим силам, не ведая о том. Он прошел сквозь узел событий и времени, который связали всемогущие боги и который предопределяет все сущее на земле и на небесах.И ты, Тиберий, и ты, Марк, связаны с этими событиями. Отзвуки этих дней, как отблески костра, будут на земле, когда от всех нас не останется и горстки пепла. Берегите этот денарий. Тиберий, твой сын отмечен богами.
  И сивилла в изнеможении откинулась на спинку кресла, закрыв глаза. Так прошло несколько минут. Вдруг по лицу сивиллы снова пробежала волна и ее лицо озарилось странным светом.
  Она медленно открыла глаза и уставилась на Тиберия. Тиберий напрягся и потянулся к сивилле. Та подняла руку и стала как будто прислушиваться . И тут она обратилась к Тиберию:
  - Скажи мне, Тиберий, при каких обстоятельствах родился твой сын на Родосе? Не было ли чего-нибудь необычного во время его рождения? Расскажи мне все, что ты помнишь.
  Тиберий нагнул голову и полуприкрыл глаза.Тридцать три года тому назад стояла необычная для Родоса зимняя погода, дул ветер с дождем, иногда дождь переходил в мокрый снег. Шел четвертый год пребывания Тиберия на Родосе, чудесные, благостные годы. С утра от отца Феодоры к нему на виллу, расположенную на скалистом утесе, приехал слуга и сказал, что к Феодоре позвали повивальную бабку. Это было против всех правил, но Тиберию уже было плевать на все правила на свете и он помчался на виллу, которая была известна на Родосе как "Сад роз". Ветер хлестал его по лицу, дождь заливал за воротник плаща, но Тиберий, тогда сорокалетний, молодой и полный сил, не обращал внимания на непогоду. Когда он подъезжал к вилле, вдруг все изменилось в природе, ветер внезапно стих, дождь успокоился, небо стало очищаться и вдруг , через рваные свинцовые облака на небе воссияла яркая звезда. Ничего подобного Тиберий никогда не видел. Она была ярче всех звезд, ярче осенней Венеры и была на том месте небосвода, где никто никогда не видел звезды. В этот момент он уже подъезжал к вилле и у ворот его встретил слуга с криком:
  - Прими поздравления, господин! У тебя только что родился сын!
  Тиберий рванулся в комнаты, забыв обо всем на свете. И там, в большой и светлой комнате, озаренной многими светильниками, лежала его Феодора, и повивальная бабка держала на руках орущий во всю мочь красный комочек, уже завернутый в тончайшее полотно .
  - Крепкий и сильный будет, смотри, господин, как орет, - сказала повивальная бабка.
  С этими словами она понесла только что родившегося ребенка к матери. Феодора, еще бледная, с синими кругами под васильковыми глазами, была очаровательна. Она сделала знак повивальной бабке и та раскрыла пеленки. Тиберий склонился над ними. Это был его сын. И на правом бедре у него, как и у всех Клавдиев, виднелось темнофиолетовое родимое пятно, похожее на паука.
  Все это пронеслось в голове у Тиберия и сивилла внимательно следила за ним. Когда Тиберий открыл рот, чтобы рассказать об этом всем, сивилла сделала знак рукой - не надо.
  - Я уже все увидела в твоих мыслях, - задумчиво сказала она. - Знак был. Но они не встретились. Почти. Каждый из них повлиял на судьбу другого. Береги своего сына, Тиберий. У него будет много странного в судьбе, но она необычна. И еще. В день, когда родился твой сын, по миру разнеслась горестная весть. В этот день умер великий Пан. Это печальное известие сообщил миру корабельщик Тамус, плывший в Италию мимо острова Паксы. Божественный голос прокричал через море: "Тамус, ты здесь? Когда ты прибудешь в Палодес, не забудь объявить, что великий бог Пан умер!" Так Тамус и сделал, и весть эта на берегу была встречена всеобщим плачем. Теперь все, больше я сегодня ничего не могу сказать. Идите, идите.
  Тиберий и Марк встали. Марк еще раз взглянул на лицо сивиллы, пытаясь запомнить ее нечеловеческую красоту и был поражен. Это было просто лицо усталой и немолодой женщины. Ничего особенного уже в ней не было. Марк обернулся на Тиберия. Но Тиберий приложил палец к губам и сделал знак выходить из комнаты. Осторожно отодвинув занавесь, они вышли из дома, вдыхая полной грудью свежий воздух Альбанских гор, который казался еще свежее после тяжелых курений и ароматов комнаты Альбуциллы. Телохранители поднялись, Тиберий и Марк вскочили на коней и понеслись в сторону Рима.
  
  
  
  
  И СНОВА РИМ. НОЧЬ ОТКРОВЕНИЙ
  
  
  
  
  Чем ближе был Рим, тем тяжелее и пасмурнее становилось лицо Тиберия. Это уже не было лицо человека, просветленное от счастливых воспоминаний и встречи с потерянным сыном. Это была тяжелая каменная маска императора всемогущего Рима. Кроме тяжести повседневных дел его мучили мысли о том, как лучше ему поступить с Марком. Известие о том, что император возвращается с сыном, пусть и незаконнорожденным, на это Рим смотрел легко, Тиберий мог тут же усыновить Марка и вообще кого угодно, наверняка разворошило бы этот человеческий муравейник. Тиберий страшился интриг, в липкие сети которых мог попасть неискушенный молодой человек.
  Когда они достигли виллы императора, Тиберий, спешившись, велел приготовить малый триклиний для себя и Марка. После ванны, отдохнувшие после дороги, отец и сын вдвоем возлегли в триклинии. Тиберий распорядился, чтобы никто их не беспокоил до его особого распоряжения.
  - Я расскажу тебе, Марк, историю моей жизни. Не суди строго своего отца в дальнейшем. Ты должен понять, среди кого я рос и как я стал таким, какой я есть. - Тиберий мерным и неторопливым голосом начал свой рассказю Марк вдруг понял, что он рассказывает не только ему, но и самому себе.
  - Я, как и весь римский народ, преклонялся перед божественным Августом. Да и как могло быть иначе, когда только при нем Рим начал приходить в себя после множества кровопролитных гражданских войн. Все эти ужасы начались после убийства Юлия Цезаря, которому предшествовали многие знамения, как на небесах, так и на земле.Юлий Цезарь часто говорил, что он всего достиг в этой жизни, полноты власти и славы, но он беспокоится о государстве, которое будет ввергнуто в войны после его насильственной смерти. Надо сказать, что он несколько и подготовил такое будущее Риму. После вскрытия завещания обнаружилось, что Юлий Цезарь оставил каждому римскому гражданину изрядную сумму денег. Видя, как обезображенный, окровавленный труп Юлий Цезаря несут через Форум, народ бросился к нему и отбил у стражников. Потом они нагромоздили скамейки, решетки и столы менял с Форума, подожгли и таким образом предали Юлия Цезаря сожжению по римскому обычаю. Часть из них схватила горящие головни от погребального костра и бросилась искать по городу убийц Юлий Цезаря. Но те надежно попрятались.
  Когда по прошествии многих лет улеглось пламя жестокой гражданской войны, победитель император Октавиан Август, наследник Цезаря и основатель Римской империи, соорудил мраморный храм Божественного Юлия в центре Форума на том месте, где пылал погребальный костер Цезаря.
  Октавию было 19 лет, когда Цезаря не стало. Юлий Цезарь, как было сказано в его завещании, усыновил Октавиана, ( Октавианом он стал после того как принял усыновление по завещанию Гая Юлия Цезаря и это изменение окончания означало, что он перешел из рода Октавиев в род Юлиев) который приходился ему внучатым племянником , и оставил в наследство три четверти своего имущества, а четвертую часть римскому народу. Октавиан должен был выплатить каждому по 75 драхм. Других законных наследников у Цезаря не было.
  Все деньги Цезаря после его смерти были перенесены по настоянию его жены Кальпурнии в дом к Марку Антонию, консулу и ближайшему соратнику Цезаря.
  После убийства Цезаря Марк Антоний сумел достигнуть примирения с убийцами Цезаря и не собирался им мстить. Фактически он стал хозяином Рима, имея лишь одного противника в лице Цицерона.
  Но образ жизни Марка Антония, его безобразное пьянство, возмутительное расточительство, нескончаемые забавы с известными в Риме распутницами был противен римлянам, которые хотели видеть совсем другого человека во главе Рима.
  После возвращения Октавиана в Рим, он обратился к Антонию с просьбой, вернуть ему ту часть денег Юлия Цезаря, которая была завещана римскому народу для раздачи во исполнения завещания. Однако Антоний высокомерно отнесся к неожиданному наследнику и деньги не отдал, заявив, что финансовые дела покойного Цезаря были запутанны, что тот завладел государственной казной и оставил ее пустой.
  Тогда Октавиан продал имевшуюся у него часть наследства Юлия Цезаря, а также свое имущество, и роздал деньги народу, расположив его к себе, и вызвав сочувствие и восхищение.Такой ловкий ход сразу сделал в умах народа его истинным наследником Юлия Цезаря, повесив ему на шею незримый талисман с именем Юлия Цезаря.
  Молодой Октавиан обладал изящным телосложением, красивым лицом, слабым здоровьем, железным властолюбием, змеиной хитростью и полным бессердечием. Внешне он умел быть скромным, любезным и вкрадчивым. Он не мог противопоставить себя Антонию. Тогда он сделал ход, достойный гения подлости. Он сблизился с Цицероном, который пылал к Антонию лютой ненавистью. Но и сам Цицерон, по натуре жадный до почестей, рассчитывал укрепить свой авторитет, присоединив к своему имени имя Цезаря в лице Октавиана. А тот заискивал перед ним настолько, что даже называл свои отцом.
  Да, в тот момент не было в Риме человека могущественнее Цицерона. Он изгнал Антония из Рима, выслал против него войска, а молодого Октавиана приблизил к себе сколько смог, убедил сенат облечь его знаками преторского отличия и дать свиту ликторов.
  Но когда Октавиан разгромил в боях Антония, когда войска стали переходить на его сторону, Цицерон, прекрасно знавший цену таких побед, испугался и стал одаривать войска подарками, чтобы перетянуть их на свою сторону.
  Испугавшись перпективы остаться без войска, Октавиан стал уговаривать Цицерона требовать у сената консульства для них двоих, при этом громогласно заявляя, что он, мальчишка, всегда будет в тени великого и славного Цицерона.
  В общем, Октавиану удалось все. Он был избран консулом, но вторым консулом стал не Цицерон, а Квинт Педий, дядя Октавиана. Сам Октавиан и слышать не хотел больше о старом дураке Цицероне, которого он обвел вокруг пальца как глупого мальчишку, вступил в дружбу с Марком Антонием и Марком Эмилием Лепидом, и эти трое поделили между собой верховную власть как мешок картошки. Эти трое составили и списки обреченных на смерть, которые возглавлял Цицерон по настоятельному требованию Марка Антония. Ибо "нет зверя, свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть".
  Триумвират на пять лет взял власть в свои руки, якобы для приведения государства в порядок и опубликовали проскрипции - списки врагов отечества, подлежащих убийству. В эти списки были внесены, конечно, личные враги триумвиров, а также много влиятельных людей, которых можно было подозревать в нелойяльности к властям. В списки были внесены и очень богатые люди, потому что казна была пуста, а триумвиры нуждались в деньгах. Некоторые угодили в проскрипционные списки из-за своих роскошных загородных домов и вилл.
  Все эти оздоровительные мероприятия триумвиры должны были провести публично, после своего вступления в Рим, но наиболее злостных своих врагов они решили устранить заблаговременно, подослав к ним убийц. Четверо из них были умерщвлены сразу. Но в то время, как в Риме искали остальных, обыскивая дома и храмы, в городе быстро стали об этом распространяться слухи. Весь город в короткое время был объят ужасом. Никто не знал, кого ищут, чтобы убить. Все пытались спрятаться, укрыть своих близких, многие решили поджечь свои дома. Чтобы успокоить народ консул Педий объявил, вопреки воле триумвиров, что утром будут опубликованы имена тех семнадцати лиц, которых обвиняли в бедствиях страны и которые поэтому были осуждены на смерть. Педий не знал, что существовали и расширенные проскрипционные списки и поэтому всем остальным он давал гарантии безопасности. Так, измученный и охрипший, он ходил со стражей по городу, который чувствовал себя как осажденный неприятелем, и усталый, успокаивал римлян. Наутро от переутомления он скончался.
  В продолжении трех дней триумвиры вступали в город со своими войсками. Ночью были выставлены проскрипционные списки с именами еще ста тридцати граждан Рима, а немного позже туда добавили еще сто пятьдесят. Были отданы распоряжения, чтобы головы убитых за плату доставлялись триумвирам. Все должны были предоставить свои дома для обысков. Каждый желающий мог сделать донос на любого и получить за это вознаграждение.
  И вот тогда римлян охватила настоящая паника.
  Люди Божественного устроили охоту на римлян. Обезумевшие от страха горожане прятались в колодцах, в выгребных ямах, в закопченных дымовых трубах; все доносили друг на друга - сенаторы бросались к ногам своих рабов, называли слуг господами и спасителями. Шел грабеж города так, как это бывает при взятии города неприятелем, когда его отдают на волю захватчикам. Благоразумные и умеренные люди онемели от ужаса.
  А как расправился Божественный со своим названным отцом, Цицероном! Старик метался в безумном предсмертном страхе, то бежал, то возвращался, наконец, велел рабам доставить себя в свое маленькое имение в Кайету, которое служило ему замечательным прибежищем от летнего зноя.
  В том месте над морем стоит маленький храм Аполлона. Когда трирема Цицерона подходила на веслах к суше, с кровли храма сорвалась стая воронов и с карканьем понеслась к судну Цицерона. Птицы сели на реи и одни каркали, а другие долбили мачты своими тяжелыми клювами. Совсем как люди! И когда Цицерон сошел на берег, они полетели вслед за ним, уселись на окна в его усадьбе и не давали покоя своим непрерывным карканьем., а один ворон подлетел к кровати, на которой лежал Цицерон, закутавшись с головой в плащ, и клювом чуть сдвинул плащ с его лица.
   Тогда рабы решили, что птицы предостерегают их господина и принудили Цицерона лечь в носилки и понесли его снова к берегу.
  Но к этому времени подоспели палачи со своими подручными, один из них был военный трибун Попилий, которого в свое время Цицерон защищал от обвинения в отцеубийстве. Они вломились в дом силой, но слуги утверждали, что не знают, где Цицерон. Только один юнец, получивший у Цицерона благородное воспитание и образование, вольноотпущенник его брата, шепнул убийцам, что носилки понесли к морю.
  Услышав топот преследователей, Цицерон велел остановиться и опустить носилки на землю. Подперев, по своему обыкновению, подбородок левой рукой, он пристальным взглядом смотрел на палачей, грязный, давно не стриженный, похудевший. Он обнажил свою морщинистую шею и вытянул ее навстречу мечу, которым палач перерезал горло тому, кто дал Божественному возможность стать императором.
  Да, и еще одна сценка из жизни благородного императора. Как-то мой мальчик, мой Друз, читал свиток сочинений Цицерона. Октавиан неожиданно вошел в комнате. Ребенок хотел спрятать свиток под тогу. Октавиан увидел это, взял свиток и начал читать. Прошло довольно много времени. Октавиан вздохнул, отдал мальчику свиток и сказал: " Ученый был человек, что правда, то правда, и любил отечество".
  Потом были войны. Потом вся эта история с Марком Антонием. Эта напасть - его страсть к Клеопатре. Она, как влюбленного юнца, увезла его в Александрию.Там они упивались своей любовью, а Рим в это время терзал голод. По морю ничего не привозилось, оно было в руках Секста Помпея, сына великого Гнея Помпея, голову которого египтяне так любезно преподнесли в дар Юлию Цезарю.В Италии из-за междуусобных войн ничего не произростало, крестьяне не хотели обрабатывать землю.В Риме по ночам целые толпы занимались грабежами. Простые люди закрывали свои лавки и мастерские и не хотели знать никаких властей.В обедневшем и разграбленном городе не было нужды ни в ремеслах, ни в должностных лицах.
  Недовольство Октавианом росло. Люди, испытавшие на себе, на своих близких, да и просто видевшие все - конфискации и проскрипционные списки, бежали к Сексту Помпею. Многие считали, что он отстаивает более справедливое дело (и , как всегда, заблуждались. Ибо ни с одной, ни с другой стороны справедливости не было и в помине).
  Но Помпей проиграл. Хотя мог и выиграть. Но не хватило ума и судьба была не на его стороне.
  Потом разгорелась война между братом Марка Антония, консулом Луцием Антонием и честолюбивой и энергичной Фульвией, женой Марка Антония. Эту войну Октавиан выиграл. Луций Антоний сдался на милость победителя, а Фульвия бежала и в скором времени скончалась. А из тех несчастных, которые сражались на стороне Антония, он отобрал триста человек всех сословий и в иды марта велел перебить как жертвенный скот у алтаря божественного Юлия Цезаря. Зато имущество побежденных сторонников Луция Антония было конфисковано и Октавиан смог выплатить ветеранам обещанное вознаграждение.
  И опять несчастная добродетельная его сестра Октавия стала пешкой в игре брата. Октавиан в знак примирения с Марком Антонием решил выдате ее замуж за него, несмотря на то, что у того уже была Клеопатра. Несчастная Октавия! Родной брат играл ее судьбой как хотел. Все же делалось в интересах Рима, а Рим - это и был он, Октавиан! Расстроганные современники называли ее чудом среди женщин. Вначале этим чудом распоряжался Юлий Цезарь.Октавия была замужем за Гаем Клавдием Марцеллом и имела от него троих детей. Но когда внезапно умерла Юлия, дочь Юлия Цезаря и жена Гнея Помпея, Юлий Цезарь судорожно стал искать, как укрепить родственные связи с Помпеем и стал предлагать ему в жены Октавию, хотя она и была замужем. Этот брак не состоялся, но Октавиан усвоил повадки своего великого дядюшки.
  Октавия очень во время овдовела и ее срочно стали выдавать замуж за Марка Антония, скандального пьяницу с повадками грубого солдафона, к тому же в это время находившегося в разгаре страстного романа с Клеопатрой. Удивительно, но Октавия смогла смягчить этого человека. Она даже родила ему двух дочерей. Но Клеопатра одержала верх.
  Да, и тут на сцене римской жизни, в ярком свете факелов появляется моя матушка, прекрасная Ливия, одна из трех самых красивых женщин Рима.Тогда ей было семнадцать лет. Она имеет уже одного ребенка, меня, и ждет второго. Она, конечно, замужем. За очень порядочным человеком, Тиберием Клавдием Нероном. Другом Октавиана. И вдруг Ливия сообщает своему мужу, что второй ребенок не от него. Благородный муж просит открыть имя счастливого любовника. И, о ужас, им оказывается его близкий друг и принцепс Рима. Мой отец полагает, что Ливия соблазнила Октавиана и решает, что в такой ситуации ему лучше уступить. Он легко соглашается на развод и сам отдает Октавиану Ливию, как подобает благородному отцу. А Ливия, которая ожидала бурных сцен и сопротивления, вдруг начинает беситься от того , что ее так легко отдает муж и это вызвает насмешки среди римлян. Так я вдруг стал иметь великого отчима. Моя судьба в его беспощадных руках. Второй сын моей матушки, Ливии Друзиллы, Друз, родился спустя три месяца. Официально считалось, что Друз сын Клавдия Нерона, так же как и я, но молва считала Друза сыном Августа. Пока был жив отец, Клавдий Нерон, я и мой брат Друз жили и воспитывались в доме своего настоящего отца. Я вовсе не нужен Божественному. Но матушка не дает меня уничтожить.
   От вездесущего народного взора не могло укрыться то, что Август питал к младшему сыну Ливии более нежные чувства, чем к старшему. И что династические планы Августа могут зависить от его отношения к Друзу и ко мне - то есть что будущим императором будет Друз, а не я. Или кто-нибудь из семейства его дочери Юлии, у которой тоже была семья и куча детей. Римляне чутко улавливали движения души своего любимого императора и его чувства к членам своей семьи разделяли полностью. А любимцами императора были: Друз, младший пасынок, внуки императора Гай и Луций, дети Марцелла, их мать, дочь императора Юлия, несмотря на далеко не целомудренный образ жизни. А ко мне отношение было подозрительно-настороженное и неприязненное. Ведь я был , по всем римским законам, настоящим претендентом на престол, чего очень не хотелось Августу.
  Но боги сыграли с Божественным злую шутку. Череда несчастий обрушившилась на род Юлиев одно за другим. Внезапная смерть первого мужа Юлии, Клавдия Марцелла, затем второго мужа - Агриппы, гибель молодых Гая и Луция Цезарей, скандалы вокруг обеих Юлий, дочери и внучки Августа - все это вызывало в народе множество слухов и толков. Сограждане искренне оплакивали своих любимцев, всей душой сочувствовали Августу, и со все возрастающим подозрением смотрели в сторону Ливии и меня. Хотя в каждом конкретном случае практически невозможно что-либо доказать, но так или иначе, к концу правления Августа умерли все, в ком он мог видеть потенциальных преемников. И как бы само собой вышло так, что принять бразды правления оказалось некому, кроме меня.
  Когда я еще был на Родосе, до меня дошла весть, что моя жена Юлия, дочь Божественного, осуждена им за развратное поведение и он дал ей развод от моего имени. Так я стал свободен. И тогда я встретил твою мать, Марк. Потом мне пришлось вернуться в Рим. Я уехал с тем, что вы отправитесь вслед за мной.
  Я ждал вас, когда до меня дошла ужасная весть. Корабль, на котором вас отправили с Родоса, потерпел крушение. Мне сообщили, что никому не удалось спастись. Я чуть не умер от тоски. И тогда я стал жестоким, очень жестоким.
  Тиберий замолчал. Марк широко открытыми глазами смотрел в потолок триклиния. Имена и события, о которых рассказывал Тиберий, сливались вместе, накладывались друг на друга, какие-то картины и видения проплывали перед его глазами.
  В его памяти всплыли первые запомнившиеся ему картины детства. Он сидит в корзине, залепленной рыбьей чешуей, под колченогим столом в бедной рыбацкой хижине. Женщина с морщинистым лицом нагибается к нему под стол и дает ему лепешку и горстку сушеных фиг. Это очень вкусно. Хижину освещает светильник с прогорклым рыбьим жиром. Вонь в хижине освежает только ветер с моря, задувающий в щели. В углу на тюфяке храпит мужчина, широко раскинув руки и ноги. Распахивается дверь лачуги и вместе с ревом бури в хижину вваливается молодая женщина. Она пьяна. Безобразно, отчаянно пьяна. Мать быстро закрывает за ней дверь и пытается уложить спать. Но девка начинает орать и дебоширить.
  -Где все? - кричит она. - Я принесла жратву и выпивон! Я целый день ошивалась в порту, еще вчера пришли несколько кораблей, доверху груженых товарами, и я неплохо заработала! Где этот дар моря, наш найденыш?
  - Оставь его в покое, ребенок уже спит, - проворчала мать,- сейчас я разбужу отца.
  Звяканье стаканов и грохот посуды на столе возвестили о начале пира. Марк оказался между тремя парами ног. Вскоре ноги начали топать в такт нестройному пению, а затем дружный храп возвестил о конце пира.
  Эти люди были очень бедны. Мужчина был рыбаком и уходил в море на утлом челне. Дочь была обыкновенной портовой шлюхой. Но Марк сохранил о них теплые воспоминания - они спасли его, выброшенного морем и привязанного к доске, полюбили его и делили с ним свою бедность. Но как только он подрос, он связался в порту с шайкой юнцов и бежал. Больше у него никогда не было дома. Он скитался по Греции, связывался то с одной шайкой, то с другой. В одном из портов его, пьяного, затащили на пиратский корабль и около года он плавал на нем и вместе со всеми пиратами весело грабил мирные торговые и пассажирские корабли. Но когда однажды пиратов чуть было не захватили в плен и он чудом спасся от перспективы стать гребцом, прикованном на галере, он решил что надо бежать и снова бежал, и оказался в Палестине. Там он вновь нашел себе приятелей и занялся привычным ремеслом.
   В его жизни было много ярких минут, много риска и бесшабашности. Хватало пьяных драк и блестящего лезвия ножа в нужный момент. И каждый раз после очередного приключения он удивлялся, что все еще жив.
   Марк был довольно высокого роста, со слабо вьющимися очень темными волосами, с глазами, то василькового цвета, то цвета морской волны в погожий день, с широченными плечами и тонкой талией. Руки у него были такими сильными , что он мог давить ими орехи и насквозь протыкать большим и указательным пальцами зеленое яблоко с жесткой кожурой. В драках его кулаки наносили смертельные удары. Он считался на редкость красивым в своей среде, женщины были от него без ума и прозвище у него было Красавчик.
   Затесавшись в толпу зевак, глазеющих на проезжающих в роскошных экипажах вельмож, или увидев слуг, несущих носилки, задрапированные в богатые ткани, откуда иногда высовывался тонкий пальчик, унизанный перстнями, удерживающий край занавеси, чтобы разглядеть через щелку улицу, Красавчик не терял времени, а занимался срезанием кошельков . Для него люди в каретах или носилках как бы не существовали - это был другой мир. Тем более мир императоров и их окружения . Это были небожители. Почти как боги. Только боги были бессмертны, а императоры иногда менялись. Ушедшие в мир иной становились богами там, на небесах, а новые были богами здесь, на земле. Ну, а чтобы бог снизошел к нему, Красавчику, чтобы бог объявил его своим сыном и требовал от него сыновней привязанности, это конечно, было безумием и ум Красавчика отказывался этому верить.
   И в то же время это была реальность. Красавчик мог ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все происходит наяву. И что великий принцепс, старый император Тиберий настойчиво смотрит на него и спрашивает:
   - Ты понимаешь теперь, сын мой, как тяжело мне приходилось и приходится? И как мне хочется оградить тебя от этого мира! Что мне надо для этого сделать? О, боги, подскажите мне правильный путь!
   Тиберий замолчал, и прикрыл глаза. В тягостной тишине прошло несколько минут. И вдруг где-то в глубине сада запела ночная птица. Тиберий встрепенулся, прислушался и с улыбкой сказал:
   - Как на Капреи... На Капреи... Да, вот и знак. Там все станет на свое место. Туда, туда, завтра утром мы отправляемся на Капреи. Слышишь, Марк, сегодняшнюю ночь мы проведем здесь, а завтра с утра мы едем на Капреи.
   И Тиберий, легко поднявшись с ложа, отправился давать распоряжения, а Марк ушел отдыхать.
  
  
  ОСТРОВ КАПРЕИ
  
   Ранним утром, едва только начали петь птицы, Тиберий и Марк отправились в путь, чтобы на быстроходной триреме как можно скорее добраться до Капреи, скалистого острова в Неаполитанском заливе, расположенного в трех милях от берега. Этот остров был отбит у греков Августом еще в дни его молодости. Август облюбовал его для себя, чтобы время от времени отдыхать там от своих многотрудных императорских обязанностей. Климат на Капреи мягкий, не холодно зимой, прохладно летом. Высадиться на остров можно только в одном месте, в небольшой бухте, со всех сторон его защищают крутые утесы, обрывистые скалы, что и дало название острову. Капреи на древнегреческом означает "скалистый". Три скалы, которые местные рыбаки называют "фаральони", как будто стерегут подступы к острову с моря. По берегу над морем нависают скалы, образуя подводные пещеры и гроты, в которых в древности прятались пираты, совершавшие набеги на италийское побережье. Буйная растительность острова и непроходимые заросли делали его таинственным. Божественный Август пытался привести в порядок, причесать эту девственную природу и велел разводить на Капреи сады, которые очень быстро разрастались и дичали, если за ними не было постоянного ухода.
   Любовь к Капреи Тиберий унаследовал от Августа. Он построил на Капреи двенадцать храмов, посвященных всем богам Олимпа, роскошный дворец на вершине скалистого мыса и назвал его дворцом Юпитера.
   Поездка от Рима до Неаполя верхом, а потом морем до Капреи была довольно утомительна. В единственной маленькой гавани Капреи, которая называлась марина Гранде, императора и его спутников ждали слуги и огромные быстроногие нубийцы, которые должны были нести носилки по узкой и крутой дороге, которая связывала марину Гранде с вершиной скалы, на которой и была вилла Тиберия, дворец Юпитера. Эта вилла была так роскошно построена и в таком недоступном месте, что казалось, ее строительству покровительствовал сам Юпитер. Дорогу к вилле освещали факелами бегущие впереди и позади носилок слуги, и уже с половины дороги ярко освещенная вилла на фоне усыпанного звездами неба и где-то внизу мерцающего моря казалась обиталищем богов.
   Марк и Тиберий наскоро отужинали и Марка отвели в его покои, где он тут же забылся глубоким сном.
   Наутро Марк проснулся от яркого солнечного света, заливавшего всю комнату и струившегося из огромной двери, выходившей на террасу. Ослепительные занавеси из легкой серебристой египетской ткани, которую выделывали в Александрии, отделявшие комнату от внешнего мира, колыхаясь от легкого морского ветерка, еще и усилиливали этот эффект. Марк вскочил со своего ложа и вышел на террасу. У него закружилась голова от увиденного им зрелища. Казалось, что вилла парит в воздухе над бездной. Далеко снизу доносился рокот волн, бившихся у подножия скалы. В голубоватой дымке далеко внизу угадывался остров, весь заросший деревьями и кустарниками, среди которых выделялись темной зеленью величественные кипарисы и поблескивали кровли храмов. На расстоянии протянутой руки, тяжело взмахивая крыльями, проносились чайки. И снова Марка охватило чувство нереальности происходящего. В этот момент он почувствовал у себя за спиной движение и резко обернувшись увидел, что на середине его ночного ложа, на белоснежных покрывалах из тончайшего александрийского полотна, вытянув перед собой лапы, лежит удивительное существо. Это была кошка, черная кошка. Ее мех был угольно-черным, но при малейшем ее движении по нему пробегали серебристые волны, так что казалось, что вся ее шкурка светится откуда-то из глубины идущим светом. Но особенно его поразила мордочка зверька - удлиненная , с маленькими изящными ушками и огромными неподвижно глядящими изумрудными глазами. Римляне не любили кошек и не держали их в домах, но в греческих портах они водились и охотились на крыс. Но там были совсем другие коты и кошки. Огромные, грязные, всегда драные от потасовок между собой и схваток с крысами, они казались другими животными, вовсе не похожими на то создание, которое предстало перед изумленным взором Марка на его постели.
   Кошка не шевелилась и сидела как изваяние. Только блеск изумрудных глаз и волны, пробегающие по ее шерсти, говорили о том, что это живое существо. Пока Марк рассматривал кошку, в комнате раздался какой-то шорох. Марк перевел взгляд к двери, откуда он услышал шорох, и изумился еще больше. В дверном проеме, освещенная лучами восходящего солнца, стояла женщина. Она была невысокого роста, тонкая, хрупкая, затянутая в узкое, затканное серебристыми нитями длинное платье, на которое был надет полупрозрачный хитон из китайского шелка густого черного цвета. Иссиня-черные волосы были уложены в прическу и доходили до плеч. Но больше всего поразило Марка ее лицо. Оно было смугло-оливкового цвета, необычайно гладкое. На этом лице выделялись бледные губы и продолговатые, миндалевидные глаза изумрудно-зеленого цвета с чуть припухшими веками. Женщина удивленно смотрела на Марка, чуть приоткрыв рот. Было видно, что она в недоумении. Марк сообразил, что она плохо его видит от того, что он стоит спиной к свету и принимает его за Тиберия. Он только хотел сказать ей, что он не император, как в этот момент, изогнувшись спиной, кошка прыгнула на руки женщине, та обхватила ее тонкими смуглыми руками и гладя по шерстке, круто повернулась и вышла из комнаты.
  
  ЕГИПЕТСКИЕ МИСТЕРИИ
  
   Женщина, так внезапно появившаяся и исчезнувшая в покоях Марка, была раньше жрицей египетской богини Изиды. Марк, конечно, не знал, что в южной части дворца у Тиберия находился "Египет" в виде жрицы и нескольких жрецов храма богини Изиды. Появлению их на острове предшествовала одна история, весьма нашумевшая не так давно, примерно года за два до появления Марка на Капреи, во всей римской империи.
   В Риме жила некая знатная и славившаяся своей добродетелью женщина по имени Паулина.Она была очень богата, красива и в том возрасте, когда женщины особенно привлекательны. Замужем она была за некиим Сатурнином, который был также порядочен , как и она, и не уступал ей в хороших качествах.В эту женщину влюбился некий Деций Мунд, один из влиятельнейших в то время представителей всаднического сословия.Так как Паулина была слишком порядочная женщина, чтобы ее можно было купить подарками, как он узнал от подосланных им людей, Деций возгорелся еще большим желанием обладать ею, и обещал за одну единственную ночь с Паулиной 200 000 аттических драхм. Однако Паулину не смогли уговорить вившиеся вокруг нее сводники и сводницы и за эту баснословную по тем временам сумму. Тогда юноша, не будучи в силах переносить муки неудовлетворенной любви, решил покончить с собой и умереть голодной смертью. У Мунда жила одна бывшая вольноотпущенница его отца, некая Ида, весьма хитроумная особа, гречанка по происхождению. Видя, как юноша чахнет от любви и озабоченная его решением покончить с собой, она решила предпринять какие-то меры. Пошныряв по городу и собрав сплетни, она поняла, что возможно, есть способ доставить Мунду возможность иметь Паулину. Поговорив с юношей, она сказала ему, что за существенно меньшую сумму, чем он предлагал, она может устроить ему любовную встречу с Паулиной. Юноша передал Иде деньги и она принялась обстряпывать это дело. В те времена Рим весьма снисходительно относился ко всем религиям тех стран, которые были им покорены. Увлечение тем или иным культом не вызывало ни в ком возмущений. Так, в самом Риме и в других италийских городах процветал культ египетской богини Изиды, там же находились ее храмы. Многие знатные и богатые римлянки посещали эти храмы и приносили туда богатые дары. Вот к числу таких поклонниц богини Изиды относилась и Паулина. О ней было известно также, что она очень ревностно относилась к своей богине.
   Ида, зная оборотную сторону жизни и будучи наслышана о некоторых особенностях этого культа, нагло отправилась к жрецам Изиды и сообщила им под большим секретом, снабженным круглой суммой, о страсти бедного юноши. Она обещала им значительную сумму, если они помогут Мунду овладеть Паулиной. Жрецы, соблазненные громадной суммой, обещали помочь.Старший из них отправился к Паулине и попросил у нее разрешения поговорить с ней наедине.Когда это было ему позволено, он сказал, что явился в качестве посланца от самого бога Анубиса, который воспылал страстью к Паулине и зовет ее к себе. Благородная римлянка была взволнована выпавшим на ее долю счастьем, она уже предвкушала, как будет потрясен Рим в лице ее приятельниц, когда узнает, что сам великий бог Анубис снисходит до того, что просит ее о любви. Она сообщила своему мужу, что бог Анубис пригласил разделить с ним трапезу и ложе.Муж не воспротивился этому, зная скромность своей жены, наверное, даже был польщен. Вечером Паулина, трепещущая от восторга, отправилась в храм. После ритуальной трапезы, когда наступила время сна, жрец торжественно отвел Паулину на ложе, в храме погасили все огни и в кромешной тьме спрятанный заранее в храме Мунд сошел на ложе Паулины. Любовные игры продолжались всю ночь, Анубис был на высоте, Паулина старалась тоже не ударить лицом в грязь перед богом. Перед рассветом юноша удалился до того, как в храме появились те жрецы, которые ничего не знали об этой интриге.
   Рано поутру Паулина вернулась домой и и рассказала мужу и всем, кто в этот ранний час собрался у нее дома, как ласкал ее бог. Слышавшие об этом не верили, изумлялись необычности явления, но и не могли не согласиться с таким невероятным событием, тем более что знали целомудрие и порядочность Паулины. Три дня Рим полнился слухами об этом невероятном событии. О нем судили и рядили как в императорском дворце, так и на базарах. Паулина невероятно возгордилась. Но все дело испортил Мунд, которому надоели рассказы и разговоры о том, что его целомудренную возлюбленную осчастливил сам бог Анубис.
   Через три дня Паулина встретилась с Мундом, как она думала, случайно. Она не удостоила юношу даже взглядом. Тут Мунд не выдержал и выложил ей со всеми подробностями ее похождения в храме Изиды и сообщил что Анубисом был он, Мунд.
   Эффект был необычайный. Нет того, чтобы промолчать. Паулина, оскорбленная до глубины души, разорвала на себе одежды и потребовала от мужа, которому рассказала о всей этой гнусности, чтобы тот немедленно отправился к императору и рассказал ему обо всем.
   Тиберий, которого эта история весьма позабавила, все же был возмущен наглостью старшего жреца, который позволял себе такие выходки в самом Риме, по носом у императора. Сочтя это неуважением к Риму, Тиберий устроил допрос с пристрастием, выяснил все подробности происшедшего и приговорил тех жрецов, которые участвовали в этом инциденте, к пригвождению к кресту. Той же участи была подвергнута и Ида. Мунда постигла относительно мягкая кара - Тиберий был снисходителен к страсти юноши и только выслал его из Рима. Затем Тиберий велел разрушить храм Изиды.Но при этом тех жрецов, которые были ни в чем не виноваты, Тиберий пощадил и предложил им переехать на Капреи. Дело было в том, что Тиберий очень любил мифы и увлекался египетскими мистериями. И ему представилось заманчивым устраивать все это на Капреи, в своем единоличном пользовании и даже с личной режиссурой. Ничего удивительного в этом увлечение стареющего императора не было, и до него многие лица императорского Рима питали слабость к театральным представлениям. И в подвластных им странах процветали подобные увлечения. В Египте при Птолемее Филопаторе Филадельфе в роскошных дворцах ставились театральные представления и выступали хоры и хорам аккомпанировал на флейте сам монарх, за что и был прозван злыми на язык александрийцами "Флейтистом".
   Представление давно готовилось Тиберием и теперь представился случай показать его неискушенному зрителю, которым был Марк. Двумя другими зрителями должны были быть старый сенатор Нерва, который удалился вместе с Тиберием на Капри и личный астролог императора Фрассил, который был рядом с ним еще со времен пребывания Тиберия на Родосе, где он предсказал Тиберию его и свое будущее - вот и все зрители, не считая многочисленных слуг. Эта мистерия готовилась втайне и только для избранных. И главную роль в этом мистическом спектакле играла бывшая жрица храма Изиды, Арсиноя, та, с кошкой которой по имени Баст и с ней самой таким странным образом познакомился Марк.
   Она была тем, кого в Египте называли "хенеретет", храмовой певицей, но она была не простой "хенеретет", служительницей бога, а "божественной женой", главной жрицей храма Изиды, который теперь находился во дворце Юпитера, то бишь Тиберия.
   Прошло всего несколько дней пребывания Марка на Капреи, где он понемножку привыкал к спокойствию и некоторым странностям тамошней жизни. Поначалу это были размеренные дни, которые начинались с утренних процедур - ванны, массажа и так далее, спокойные завтраки, прогулки и продолжительные обеды в малом триклинии Тиберия. Почти всегда Тиберий проводил их вдвоем с Марком и всего несколько раз на них присутствовали два наиболее близких Тиберию человека, постоянно живших на Капреи, - старый астролог Фрассил и такой же старый сенатор Кокций Нерва.
   Ночи тоже были спокойными, хотя иногда из ночной тишины до слуха Марка доносилась какая-то странная музыка, взрывы смеха, топот ног. Но после всей его предыдущей бурной жизни все эти мелочи нисколько его не беспокоили и он поначалу не обращали на них никакого внимания. Марк отдыхал, привыкал и понемногу начинал находить вкус в праздном существовании.
   Прошло уже более двух недель с того момента, когда Марк прибыл на Капреи. В этот день стояла спокойная безветренная погода. Тихий закат над морем, окрасивший горизонт в багровые краски, уже заканчивался и переходил в темносиние сумерки. Над противоположной частью неба из-под горизонта выплывала полная луна. В ее призрачном свете серебрился Неаполитанский залив. Это время, когда заканчивался переход от дня к ночи, всегда казалось Марку странным и таинственным. Это было время, когда у него начинало появляться второе, ночное зрение. Но сегодняшний день был как-то особенно окрашен. Марк даже вздрогнул от неожиданности, когда вдруг в его покоях появился один из нубийских слуг, который, поклонившись, сказал ему на превосходном греческом языке, что господин должен следовать за ним по приказу императора и протянул ему венок из орхидей.
   Марк, чувствуя себя не очень уверенно, вернее, просто глупо, в греческом хитоне и венке из орхидей, шел за нубийцем по запутанным переходам дворца, освещенным факелами и светильниками. Они прошли длинные коридоры и тут Марк заметил, что римские и греческие статуи, каменные львы, колонны и украшения исчезли. Освещение стало тусклым. Вдруг из полутьмы коридора выдвинулись две фигуры - высокие, мускулистые, обритые наголо, обнаженные. Вся их одежда состояла из набедренных повязок и длинных передников. Это были египетские жрецы. Нубиец молча поклонился Марку и остался во тьме коридора. Жрецы повели Марка дальше. Это уже был "Египет".
   Еще один поворот коридора и Марк увидел, что проход стал шире и у стен выстроились двумя шеренгами сфинксы с телами, похожими позой на ту черную кошку, которая так неожиданно появилась в его комнате. Но головы у них были не кошачьи, а бараньи, с рогами, круто завернутыми спиралью.Коридор расширялся и кончался высокой глухой стеной с высокими дверями. По обе стороны дверей лежали уже другие сфинксы - с мощными львиными торсами и человеческими головами с уборами фараонов. Около дверей висел бронзовый щит и молоток. Один из жрецов, сопровождавших Марка подошел к дверям и трижды ударил молотком в щит. Гулкий и протяжный звук понесся по коридору. Двери стали медленно отворяться и Марк со своими стражами вошел в огромную комнату с четырехсторонней колонадой из двадцати четырех колонн, которая изображала залу египетского храма. Ее мозаичный пол представлял весь Египет со всеми его богатствами - птицами, рыбами, зверями, деревьями. Потолок, который трудно было разглядеть, казалось, уходил в самое небо - искусно раскрашенный, он и представлял собой ночное небо над Капреи. Жрецы повели Марка к нише, задрапированной богатыми тканями, где уже возлежали Тиберий, Фрассил и Нерва. Четвертое ложе ждало Марка.
   -Приветствую тебя, Марк, сын мой, - сказал Тиберий, лениво протягивая к Марку руку и жестом указывая ему на ложе рядом с собой. - Наши египетские подданные сегодня покажут нам свою знаменитую мистерию. Но, сдается мне, что сегодня у них какое-то странное настроение.Как вы думаете? - обратился Тиберий к Нерве и Фрасиллу.
   Нерва, сладко подремывающий на своем ложе и относившийся весьма прохладно к этому увлечению своего императора, сквозь дрему безразлично пожал плечами. Зато Фрассил, благодаря своему внутреннему чутью был весь напряжен.
   - Не могу не согласиться с тобой, мой Тиберий, - сказал он. Его глаза сузились и он поддался весь вперед, всматриваясь в глубину темного зала.
   В это время оттуда двумя шеренгами стали выходить египетские жрецы, безмолвные, обнаженные, в одних только передниках. Это были отборные молодые люди, мускулистые, со слегка мерцающей в полутьме зала смуглой кожей, в которую, видимо, изо дня в день втирали оливковое масло. Скрестив руки на груди, они выстроились вблизи ложи. В это время где-то горевшие светильники, создававшие полутьму в зале, тоже погасли и зал оказался в кромешной тьме. И тут откуда-то сверху вдруг раздалось женское пение. Это был божественный голос, сразу эавороживший слушателей. Тиберий, немного разволновавшийся от того, что начало представления шло не так, как он предполагал, сразу успокоился и теперь было едва слышно его удовлетворенное посапыванье.
   А голос, отраженный и умноженный акустикой зала, заполнял собой, казалось, все пространство. Голос пел:
   " Я Изида, властительница всей земли. Я старшая дочь Хроноса. Я жена и сестра царя Осириса. Я научила людей создавать изображения богов. Я звезда в созвездии божественного Пса.Я указала путь звездам, солнцу и луне. Я соединила мужчину с женщиной и научила их любви.
  Я искуситель жизни, что обитает во всякой груди и всяком
   лоне,
  трепещущей, томной пещере, орошённой нектаром, обещающей
   сладостнейшие удовольствия!
  Я неистовое плотское наслаждение, рождённое в сполохах
  безумия экстаза!"
  
   Пение все нарастало и вот уже к нему присоединился хор:
   "Дарительница богатств, царица богов, всемогущая, счастливая судьбой, Исида, великая именем, создавшая все сущее! Благодаря Тебе, существуют небо и земля, веяние ветра и сладкие лучи Солнца! Благодаря твоему могуществу осенней порой воды Нила выходят из берегов и кипящая вода заливает все вокруг , чтобы было вдоволь плодов. Все народы, живущие на бескрайней земле, все прославляют твое прекрасное благое имя, которое звучит у разных богов по разному. Ты Астарта, Артемида, Анайя, Лето. Ты мать богов. Ты Гера и Афродита, Гестия, Рея и Деметра. Но ты Единая, ибо все эти богини, называемые разными именами у разных народов и есть Ты, Единая под Солнцем на земле. Ибо имена могут быть разными, но Великая суть одна. И так есть , и так будет во веки веков, пока Земля существует под Солнцем!"
   Где-то вдали начало появлется слабое свечение. Сопровождаемое звуками хора, мелодичной музыкой и сильным голосом певицы свечение все нарастало. Перед зрителями постепенно выплывал вдалеке Великий Нил, видимый от Желтого до Голубого Нила, от устья до истоков, которые терялись где-то в глубине нубийских гор. Величественные пирамиды, роскошные храмы раскинулись по его берегам . Зрители замерли от восторга. И тут снова все потускнело и перед зрителями появился городок Гермонтис, расположенный в верховьях Нила, выше Фив, и огромная фигура человека с головой сокола. Темносерые перья, хищный приоткрытый клюв с дрожащим в нем узким багрово-красным языком, и желтые глаза, неотрывно смотревшие на зрителя, делали фигуру устрашающей. Это был бог Монт, покровитель Гермонтиса, символ воинственности и бесстрашия фараонов.
   Но тут стала гаснуть и эта картина. И справа от нее, в желтовато-розовом свете стал вырисовываться другой город, Абидос, с его знаменитым храмом, в котором хранилась голова Осириса, убитого и четвертованного его братом, Сетом, и воскресшего благодаря своей сестре и жене Изиде. Ненавидящий Осириса Сет, желавший править вместо него, явился на пир, данный в честь победы над Азией Осирисом, вместе со своими семидесятью двумя воинами и велел внести роскошно украшенный золотом, серебром, перламутром, яшмой, жемчугом, опалами сундук из драгоценных пород дерева. Сет объявил, что дарит этот сундук тому, кому он придется впору. Когда очередь дошла до Осириса, и он лег в сундук, неожиданно заговорщики захлопнули крышку с потайным замком, залили сундук свинцом и бросили его в воды Нила.
   Хор речитативом рассказывал эту историю, а на глазах у изумленных зрителей разворачивалась картина города, роскошного храма, его алтаря, где хранилась голова Осириса.
   Неутешная Изида искала везде своего мужа и тогда рыбы Нила рассказали ей, что сундук, в котором было заключено тело Осириса, выбросило на берег и его принял в свое лоно огромный дуб и скрыл своими ветвями от злого Сета. И пошла Изида к царю деревьев, и попросила его вернуть ей мужа. Сжалился дуб над слезами безутешной вдовы и вернул ей ее любимого мужа. И тогда под ветвями и под покровительством дуба слились Изида и Осирис и зачали Гора. Но Сет второй раз настиг их и тогда разрубил Осириса на четырнадцать частей и разбросал их по всему Египту. Настали в Египте черные годы, мор и голод поселились в нем, Нил перестал разливаться, злаки не созревали, деревья не плодоносили. Но божественный ребенок Гор вырос не по дням, а по часам, настиг злого Сета и расправился с ним. Тогда Изида стала собирать по всему Египту части тела Осириса. Голову она нашла в Абидосе, другие части тела тела в разных города по течению Нила и только фаллос, оплодотворяющий фаллос, не могла найти нигде Изида. А без него все живое на земле, которое должно было возрождаться каждую весну, погибало.
   После Абидоса возникла картина Дендер, города, где находился храм богини любви Хатор, богини с головой коровы. И к ней обращается Изида с просьбой о помощи. И вновь гаснет картина города и вновь появляется картина, самая грандиозная из всех, показанных ранее. Это храм Амона в Фивах, где покоится сердце Осириса, величественный храм с многочисленными коллонадами, залами великих фараонов с их коллосальными, в десятки человеческих ростов, каменными фигурами. И другой берег Нила, "город мертвых", со множеством гробниц фараонов, храмом фараона Рамсеса, храмом царицы Хатшепсут, имя которой ее потомок хотел стереть из памяти людей, и поэтому стирал со всех барельефов и стел, но оно все же осталось в человеческой памяти. И дальше, к Гизе, к Мемфису, где находились великие пирамиды и знаменитый сфинкс. И над всем этим величием неслась рыдающая песнь Изиды, ищущей и не находящей.
   Ароматы курений, пение, удивительное зрелище - все это оказало на зрителей сильное впечатление. Даже скептически настроенный Нерва и тот сидел на своем ложе в напряжении и старался ничего не упустить. Тиберий, несмотря на то, что мистерия сильно отличалась от того, как он себе ее представлял, был все же доволен. Он любил такие зрелища. Марк же был потрясен. Ему казалось, что его душа вылетела из тела и путешествует где-то в неведомых местах. Все представления его прошлой жизни исчезли и он чувствовал себя одиноким и брошенным в неведомом для него мире, как будто все происходящее было сном.
   Четверо почти невидимых в полутьме жрецов в белых одеждах принесли зрителям золотые чаши с освежающими напитками. В чашах, которые они держали в тонких смуглых пальцах, дрожал густо-красный напиток. Но Тиберию, Нерве и Фрассилу было налито освежающее питье из сока сирийских гранатов, а в питье был подсыпан усыпляющий и успокаивающий порошок, а Марку в его чашу были подмешаны сикера и миррис, которые придают человеку мужество и порождают в нем огонь великого желания.
   Мистерия продолжалась. Музыка и пение то стихали, то нарастали. Марком овладел восторг, ему хотелось петь, он тяжело дышал, широко раздувая ноздри. Мысли его путались. И тут на мгновение хор замолк, и вновь обрушился как морская волна во время шторма:
  - О, приди ко мне, возлюбленный супруг ! - взывала Изида
  - Осирис!Осирис! - вторил ей хор.
   И тут начало происходить что-то совершенно непонятное. Откуда-то сверху к Марку опустилась световая дорожка. Марк встал и неуверенно пошел по ней. Каждый шаг давался ему все легче и легче, он почувствовал, что его ноги отрываются от земли и он летит куда-то вдаль, туда, где в последних лучах заходящего солнца среди цветущих лотосов качается на волнах Нила лодка. Марк идет по воде прямо к лодке и видит лежащую в ней на ложе, устроенном на дне лодки, застланном тяжелыми тканями, расшитыми золотыми и серебряными нитями, и убранном розовыми цветами лотоса, в тонких облаках струящихся благовоний, стыдливо прикрытую тончайшим виссоном, который не скрывал, а подчеркивал божественную наготу, молодую женщину. У Марка, в его затуманенной голове, шевельнулась и тут же пропала мысль, что лицо этой женщины ему знакомо. И в следующее мгновение он уже опускался рядом с ней на дно лодки.
   Дрожащей рукой он откинул тонкие покровы и коснулся горячего тела женщины. И она ответила на его прикосновение ласками, и ее ласки были такими страстными, что они оба забыли о времени. Погасли последние лучи солнца и ночь пала на Нил, но объятия любовников не ослабевали, а становились все более пылкими. Девять раз падало звездное небо в мутные воды Нила, девять раз уплывала из-под них земля и они взмывали к небесам, и небо смешивалось с землей, но их страсть все не утихала. Девять разных дорог нашел Марк туда, где сокровенный Амур точит свои стрелы, и все они были воспеты песнями Элефантиды. И тогда он упал в изнеможении и глубокий сон объял его, как воина после тяжелой битвы.
   Но не было сна Божественной Изиде. Она получила то, из-за чего было устроено это представление. Как и во времена Цезаря, этой ночью древняя кровь фараонов смешалась с кровью римских императоров. И упало семя Рима на благодатную землю Египта.
   Мистерия окончилась. Ночная тьма стала редеть на востоке, возвещая о начале нового дня. В глубокой тишине молчаливые жрецы разнесли на носилках спящих "гостей Египта" по их покоям.
  
  ПОКОИ ТИБЕРИЯ
  
   Тяжелый сон никак не кончался. Марк пытался, как это с ним бывало и раньше, заставить себя проснуться, но на сей раз это не получалось. Ему снилось, что он проснулся, сел на постели и пытается встать, но ноги его так отяжелели, что он никак не может на них подняться. Тогда он снова откидывается на постель и падает в темную пропасть. Но головокружительное падение замедляется и он начинает парить над пропастью. Парение становится управляемым и вот он уже летит над каменистым ущельем, по дну которого струится речка. Ущелье все заросло кустарником, кажется, там не видно никакой жизни. Глазами, которые стали вдруг зоркими, Марк видит ящерицу, юркнувшую за камень, полевую мышь, сидящую на задних лапках. Тень летящего Марка попадает на нее и она быстро исчезает в своей еле видимой норке. Тень, спугнувшая мышь, огромна. Марк видит ее под собой - громадные крылья, перистая голова орла с острым длинным клювом. Рядом он чувствует взмахи других крыльев. Он скашивает глаз и видит, что его догоняет другой орел, немного меньше его самого. И вот они летят рядом, все выше и выше, к колоссальным скалам, освещенным солнцем. Там, высоко в горах, в расщелине скал, орлиное гнездо. Оба орла садятся на край гнезда, протягивают друг другу клювы ...
   - Проснись, Марк, проснись, - кто- то трясет его за плечо. С большим трудом Марк разлепляет веки и видит над собой встревоженное лицо Тиберия и равнодушный оскал Харикла. Он смотрит недоуменно, переводя взгляд с одного на другого.
  - Скажи что-нибудь, -требует Тиберий.
  - Да, император, - послушно отвечает Марк.
  - Фу, - шумно вздыхает Тиберий и откидывается на табурете. - Ну, напугал ты нас. Ты спишь уже больше двух суток.Я вызвал с помощью сигнальных огней Харикла, благо он был неподалеку, в Мизене. Но, кажется, с тобой все в порядке, не так ли, Харикл?
  - - Да, да, принцепс, - с готовностью подтвердил Харикл. - Удивительное здоровье. Такой долгий сон восстанавливает здоровье после сильного напряжения. Это только во благо.
  - -Но все таки я хочу был спокойным за него. Марк, два-три дня ты проведешь в моих покоях, - распорядился Тиберий. - Эй, перенесите моего сына ко мне, -крикнул Тиберий.
  - Марк порывался встать, но Тиберий жестом остановил его и вскоре нубийцы, осторожно ступая, понесли его на носилках, впереди которых высоко подняв голову шествовал Тиберий, в императорские покои.
   Если весь дворец Юпитера являл собой чудо архитектуры, то покои императора тоже были своего рода чудом. Простое убранство этих покоев, просторные комнаты, в которых было много света, все было выбрано императором с умыслом - в них располагались его знаменитые коллекции картин, эротических скульптур, рисунков, книг, бесчисленное количество милых его сердцу вещичек, которые он собирал многие годы и свозил на Капреи. Все, кто бывал в дальних странах знал, что нет более верного способа расположить к себе императора, чем привезти ему какую-нибудь эротическую безделицу.
   Гордостью коллекции императора были рисунки и картины греческого художника Паррасия из Эфеса, жившего пятьсот лет тому назад. Это был гений, который так изображал человеческую плоть, что она трепетала на картине и хотелось протянуть руку и ощутить ее жар. У Тиберия было несколько произведений этого великого мастера - картина со страдающим Филоктетом, с Одиссеем, симулирующим безумие и самая замечательная, изображающая знаменитую гетеру Феодоту, которую любил Паррасий и писал обнаженной. Еще одна скандально известная картина Паррасия изображала Аталанту, мифическую охотницу, участницу похода аргонавтов и каледонской охоты. Аталанта изображена в тот момент, когда на ее девственность покушаются два кентавра. Сплетенные в борьбе мускулистые тела производили необычайное впечатление на зрителя - эта схватка никогда не заканчивалась и в то же время казалось, что клубок тел находится в непрестанном движении. Специальные люди рыскали по всему свету, выполняя заказы императора. Из далеких стран медленно идущие караваны верблюдов доставляли в Рим редкие вещи, за которые, не скупясь платили золотом императорские эмиссары.
   Отдельная комната была посвящена культу Приапа, родиной которого была Эллада и который распространился по тем странам, где проходили победоносные войска Александра Македонского.В Риме в эти времена была на него особая мода и множество изображений Приапа в виде терракотовых статуэток, амулетов, мраморных изображений, гемм, фресок свозилось на Капреи.Среди этой коллекции были даже могильные камни, на которых умершие представлялись в облике Приапа.
   Удивленный Марк разглядывал все эти необычные для него вещи. Этот новый для него мир сводил его с ума. Он был так многообразен, так непонятен. Но живой и острый от природы ум помогал Марку войти в эту новую для него жизнь.
   Каждый день, проведенный на Капри, беседы с Тиберием, постепенно делали его другим. И он начинал ценить такую жизнь. И свою жизнь, которую раньше ни в грош не ставил и мог потерять в какой-нибудь пьяной драке в кабаке.
   Тиберий рассказывал ему о государственом устройстве Рима, о его истории, о безграничных территориях, подвластных Риму. Он показывал ему свою переписку с властителями других стран. Однажды, чтобы позабавить Марка, он показал ему письмо, полученное от одного восточного царя.
   - Посмотри, Марк, что творится на наших южных границах. Эта Иудея, ее безумные правители и сумасшедшие пророки! Когда-нибудь они доведут Рим до того, что их храм и святой Иерусалим будет стерт с лица земли! Взгляни, что пишет мне правитель Эдессы Авгарь.
  
  "Письмо Авгаря к Цесарю
  Авгарь, царь эдесский великому цесарю Римскому здравия желает.Хотя я знаю, что нет ничего в Империи твоей тебе неизвестного, но как верный твой друг, спешу сообщить тебе следующее: Иудеи, обитающие в Палестине, не чувствуя великих благодеяний, оказанных Иисусом Христом, и невзирая на многие чудеса пред ними творимые, так что и мертвых воскрешал, осудив его на смерть распяли на древе.Деяние его доказывают, что он не есть человек, но Бог, ибо когда влекли Его на крест, то затмилось солнце и потряслась земля. А сам по истечении трех дней воскрес из мертвых и явился многим. Ученики его повсюду во имя его творят много паки чудес, чему я сам свидетелем. А так уже ты знаешь что должно сделать с Иудейским народом, покусившимся на такое злодеяние ты повелишь во всей вселенной поклоняться Христу как истинному богу. Прощай!"
  - Приходится, Марк, считаться со всеми этими мелкими царьками. Никогда не знаешь, кто из них окажется нужен Риму, да чтоб еще нож в спину не всадили. Вот , посмотри, я ответил ему:
  "Тиберий, Римский цесарь, царю Авгарию здравие желает.Читали мне дружественное твое послание, за что благодарю тебя. То, о чем ты пишешь, я слыхал уже подробно от многих. Пилат рассказал мне о чудесах им творимых, и о том, что он по воскресении из мертвых признан был многими Истинныи Богом. Я и сам имел в намерении то, что ты предполагаешь, но так как у римлян обыкновенно по одному повелению императора никто не вмещается в число богов, без особого одобрения Сената, то я и предложил прежде мнение мое Сенату: но Сенат не одобрил оного, потому что прежде никакого следствия о Христе им не было учинено. Впрочем, я позволил всякому, кому только угодно, признавать Иисуса Богом и повелел казнить смертью всех, обвиняющих христиан. Иудеев же, дерзнувших распять того, которого я почитаю достойным не распятия, но чести, по окончании войны, которую веду теперь с взбунтовавшимися испанцами, накажу должным образом".
  - Кажется, он должен быть удовлетворен. Мне рассказывали, или Пилат писал, уж не помню, что этот Авгарь был болен проказой. И что он просил у этого иудейского пророка исцеления. Авгарь послал в Иудею художника, который запечатлел лик этого пророка. А когда Авгарю привезли этот портрет, и он увидел его, то произошло чудесное исцеление и Авгарь уверовал в то, что этот пророк посланец бога. Уж которого, не знаю. Но я уважаю всех восточных богов, если только они не подставляют Риму подножку.Интересная история, запомни, может, тебе и пригодится.
   Наступил день, когда Тиберий, войдя с утра в покои, которые он отвел в своей личной части дворца для Марка, мрачно сказал.
   - Марк, мне только что сообщили, что на остров направляется Каллигула. Я не могу не принять его, а встретившись с тобой, он начнет придумывать способы, как бы устранить такого грозного соперника, как ты. Я, конечно, предполагал такое направление событий, но слишком уж мне хотелось продлить твое пребывание на Капрее. Но я за это время смог многое сделать. Так вот, сегодня ночью мы расстанемся. На рейде Капреи стоит прекрасный корабль - это твой корабль. Там есть все, что нужно для жизни. Капитан, грек, все знает, он будет твоим преданным слугой. У тебя есть дворцы в разных странах, их перечисление ты найдешь в тех записях на корабле, которые ты найдешь у капитана. Там же будет и план твоих дальнейших действий. Ты должен получить соответствующее твоему положению образование. И об этом я позаботился. Пройдет какое-то время, ты будешь путешествовать, учиться и наступит момент, когда ты возглавишь некое тайное общество, существующее с незапямятных времен. Тебе помогут из Египта, Индии и Китая. Потом ты отправишься на берега понта Эвксинского, там уже ведутся подготовительные работы. Обоснуйся там и постарайся создать новое государство, правителем которого будешь ты. Но, смотри, никогда, слышишь, никогда не ссорься с Римом!
   Я не могу допустить, чтобы этот безумный Рим уничтожил моего сына. Собирайся, Марк, тебя отвезут в один из гротов, а вечером ты отправишься на корабль. Рано утром он уйдет от берегов Капреи. Надеюсь, Каллигула ничего не узнает.
   Ранним утром с рейда уходил галеон. На его корме стоял Марк, вглядывающийся в покидаемый им остров. На скале, где высился дворец Юпитера, он долго видел стоящую на балконе высокую фигуру, которая постепенно становилась невидимой в морской дымке.
  Больше они никогда не встречались.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"