В античные времена , во времена могущества Римской империи, мир был совсем иным, нежели сегодня мы представляем его себе. Рим был повсюду. На Кавказе, в Грузии, множество мест, где обнаруживаются следы Рима. Это и мосты, и неожиданным образом найденные вымощенные каменными плитами широкие дороги высоко в горах Западной Грузии, это и крепости, такие, как Горийская крепость, выстроенная Гнеем Помпеем. Сюда же вписывается и история об анчисхатском спасе - древней иконе, которая хранится в музее искусств Грузии. История о том, как царь Эдессы, Авгарь, послал своего художника в Иерусалим, чтобы тот запечатлел лик Спасителя, о чудесном исцелении Авгаря, о его переписке с императором Тиберием весьма популярна. Это еще и мнежество других историй и мифов, среди которых есть и один, рассказывающий о святом Додо, который , по преданию, был князем и потомком римских императоров. До сих пор в Тбилиси, в Метехской скале видна пещера, в которой жил принявший схиму Додо. Когда-то к этой пещерке вела тропа над Курой, ныне совершенно разрушившаяся. Не был ли Додо потомком сына императора Тиберия, Марка? Кто знает, кто знает...
"Любой, в любой момент может оказаться как жертвой, так и палачом".
Жан-Поль Сартр
Иерусалим. 33 год по Рождеству Христову
-Этот? - спросил мужчина с невыразительным морщинистым лицом и шеей как у старой, много пожившей, черепахи. Стоявший за ним и глядевший из-за его плеча молодой человек с крючковатым носом и бегающими глазами, жарко засопел ему в ухо.
-Тот самый!
Мужчина брезгливо отшатнулся.
-Не плюй мне в ухо!Ты уверен? Смотри, не ошибись, не то сверну тебе шею !
-Я за ним уже несколько дней слежу! Он, он и есть!Я свой хлеб недаром ем!
-Хи, хи!- захихикал молодой, подобострастно заглядывая в глаза пожилому. - И это тоже есть. Ну , что, будем хватать его?
- Эка разлетелся, хватать! А за что?- прошипел пожилой. - Иди к нему и придумай что-нибудь.
На небольшой базарной площади, зажатой между старыми домами, небольшими кучками стоял народ. У столба в центре площади, на большом камне сидел человек с тонкими чертами лица и длинными черными волосами, ниспадавшими ему на плечи. У его ног примостился юноша. Видно было, что оба они проделали неблизкий путь и присели отдохнуть после дороги, ожидая когда на площади появятся крестьяне с овощами и фруктами. Самые ранние уже разгружали своих ослов и раскладывали на деревянных скамьях длинные перья зеленого лука, пунцовые помидоры, кукурузные лепешки, небольшие круги овечьего сыра и глиняные горшки с кислым молоком .
Путники встали и подошли к крестьянам.Они не заметили, как возле них вдруг появился молодой соглядатай с крючковатым носом. Он протянул серебряный денарий крестьянину и спросил сыру.
- Это много за сыр, - сказал мрачно крестьянин. - А я еще не начал торговать и у меня нет мелкой монеты, что дать сдачу.
- Как это ты не запасся мелкой монетой? - деланно удивился крючконосый. - А ты разве не собираешь серебряные денарии куда-нибудь в горшок, чтобы платить налоги? Или ты думаешь, что налоги кесарю платить не надо? А? Вот можешь спросишь этого господина, надо ли платить налоги кесарю?
Крестьянин растерянно оглянулся. Позади него стоял путник в длинном холщовом хитоне и рядом с ним юноша. Заинтересованный любопытствующий народ пододвинулся со всех сторон, в ожидании спектакля.
Очень спокойно мужчина в хитоне повернулся, внимательно посмотрел в глаза крючконосому. Тот почему-то стал крутиться на месте, стреляя вороватыми глазами в ту сторону, где стоял его напарник. Но он куда-то исчез. Крючконосый протянул серебряный денарий. Мужчина в хитоне не стал брать его в руки.
- Скажи, - сказал он тихим мелодичным голосом,- что изображено на монете и чье имя написано на ней?
- Имя кесаря, - недоуменно ответил крючконосый, -а ты разве этого не знаешь?
- Раз на вещи начертано имя хозяина, значит оно ему принадлежит. Ты в этом сомневаешься?- и мужчина прямо взглянул в побледневшее лицо крючконосого. Тот поперхнулся. А мужчина придвинулся к нему поближе и тихо сказал:
-Кесарю кесарево. Богу божье. Каждому свое.
-Каждому свое?- повторил крючконосый. - Как это? Мне, например, что же?
Мужчина пожал плечами.
- Ты это узнаешь еще до захода солнца. А мне это неведомо. Иди своей дорогой.
И он повернулся спиной к соглядатаю. Купив немного еды у крестьян, мужчина с юношей пошли прочь с базара. Немногочисленные зрители, посмеиваясь над крючконосым, расходились по своим делам. Тот с понурым видом поплелся восвояси - дело не выгорело, хозяин будет недоволен, денежки уплыли из рук. Крючконосый злобно сплюнул в дорожную пыль. Все его надежды на веселый вечерок с непотребными девками рассыпались в прах как эта дорожная пыль.
- Проклятый назаретянин! Ты мне еще попадешься! Я заставлю тебя расплатиться! - шипел он, удаляясь от базара. День был окончательно испорчен и еще предстояло давать объяснения, почему он упустил назаретянина. Какая-то маленькая собачонка попалась ему на пути и он с таким остервенением пнул ее ногой, что она с визгом отлетела в сторону. В это же мгновение он почувствовал, что его ноги отрываются от земли и кто-то крепко держит его за шиворот. Крючконосый скосил глаза. Огромный детина, выпучив налитые кровью глаза и прерывисто тяжело дыша, одной рукой держал его за шиворот, а другая была сжата в кулак и готовилась поступить с ним также, как он с этой жалкой собачонкой. Кто же мог предположить, что у этой ничтожной твари такой патрон-громила!Стал бы он тогда ее трогать! Крючконосый завизжал и стал извиваться с силой, на которую способен был человек его телосложения в состоянии крайнего отчаяния. Детина, видимо, не ожидал такого сопротивления и выпустил крючконосого из рук. Упав лицом на землю и наглотавшись пыли, крючконосый в считанные секунды вскочил и бросился бежать куда глаза глядят.
Ноги уносили его все дальше и дальше, пока он не оказался на окраине города, где тихо шелестел ветерок, зеленела травка и из-под корней огромной раскидистой смоковницы тонкой струйкой выбивался родничок. Крючконосый припал горящим от жажды ртом к нему и только выпив почти всю воду из выложенного камнями ложа возле родничка, он повалился на землю и заснул тяжелым сном.
Солнце поднималось все выше и выше, и смоковница уже не защищала от его жгучих лучей лежавшего под ней человека. Ветерок и журчащая вода убаюкивали, а солнце пекло все сильнее и сильнее. Крючконосому снилось, что он умирает от жажды в пустыне, ползет по песку в поисках воды, что его преследуют фантастические звери, над ним склоняются какие-то чудища и кричат: "Убей, убей его!". Он проснулся и попытался вскочить, но не тут то было. Четверо оборванцев сидели вокруг него на корточках. Пока он спал, они раздели его догола и связали. Солнце напекло его за день так, что он был весь багровый. Видимо, оборванцы довольно давно расположились вокруг него лагерем. Один из них, сквозь рубище которого проглядывало сильное и молодое мускулистое тело, поигрывал его кошельком, развязывая и завязывая его, высыпая на ладонь несколько монет, которые оставались у крючконосого и покачивал недовольно головой. Остальные деловито примеряли его одежду. Крючконосый рванулся и застонал от бессилия. Оборванцы, прервав свои занятия, воззрились на него.
-Смотри, -сказал удивленно главарь, - очухался. Что с ним теперь делать? Так бросим или прикончим?
Его сотоварищи глухо заворчали.
- Бросим, - решил главарь. - Неохота марать руки.
И гнусная кампания, забрав деньги и вещи, побрела в сторону, противоположную городу.
На следующее утро караван, шедший в город, увидел голого связанного человека под смоковницей. На все вопросы он отвечал мычанием и бессмысленно тряс головой. Караванщики пожалели его и забрали в город, снабдив старой одеждой. Так город пополнился еще одним сумасшедшим. В редкие минуты просветления он бежал на базарную площадь и просил у всех серебряный денарий.
Иудея.
Бродяги брели по проселочной дороге, подымая облака пыли вокруг себя. Они избегали больших дорог, чтобы не попасться ненароком на глаза стражникам, встреча с которыми могла для них кончиться трагически. Их совесть, если бы она у них была, с трудом могла бы вместить в себя все те малые и большие подлости, которые приходилось им совершать. Но времена были жестокие и люди были страшные.
Главарь этой банды по прозвищу Красавчик, время от времени вытаскивал из-за пазухи кошелек, который он отобрал у Крючконосого. Среди мелких монет, драхм, он обнаружил серебряную монету, которую крутил в руках и внимательно разглядывал, близко поднося к носу. На ней был вычеканен профиль человека, который казался Красавчику очень знакомым. Наконец он не выдержал и подозвал к себе своих товарищей.
-Ну ка, взгляните, - хрипловатым голосом сказал он, - кто это на монете?
Бродяги рассматривали монету, передавая из рук в руки. Ничего путного они не увидели на ней. И тут один из них поднял голову, взглянул на главаря и открыл рот, чтобы сообщить, что на эту монету можно было бы неплохо выпить в трактире, как слова застряли у него как кость в глотке. Красавчик задумчиво смотрел в сторону и его профиль в точности повторял профиль, вычеканенный на монете.
Красавчик повернулся и увидел, что его сотоварищи как будто онемели и со страхом глядят на него. Он быстро оглянулся по сторонам, ища причину. Но вокруг все было спокойно, небо было как всегда чистым и белесым, редкие кустарники, полузасыпанные песком, торчали вдоль дороги и никого не было нигде видно.
- Вы что, очумели? - с раздражением спросил он.
Тот, который держал монету, стал тыкать в нее пальцем, а потом в Красавчика.
- Ты, ты посмотри, Красавчик, ведь на монете ты!
Красавчик вырвал у него монету из рук. Теперь он понял, что на монете так смущало его - профиль на ней был в точности его профилем.
Всю дальнейшую дорогу он был молчалив и при первом же удобном случае сделал в монете дырочку, продел в нее кожаный шнурок и повесил ее себе на шею.
Ночь бродяги провели под открытым небом, а на утро Красавчик объявил им что возвращается в Иерусалим. Напуганные странным сходством на монете, товарищи отказались сопровождать его и Красавчик пошел обратно один.
Снова Иерусалим.
Странные были времена. И опасные. В городе было неспокойно. Толпы возбужденных людей собирались то в одном, то в другом месте. Какие-то люди внезапно выбегали то на перекресток улиц, то на площадь, начинали кричать, жестикулировать, собирали вокруг себя зевак, взвинчивали их подстрекательскими речами и люди бежали дальше, охваченные неосознанными порывами. В толпе шныряли соглядатаи. Не самые безопасные времена были для бродяг в Иерусалиме, но Красавчика что-то толкало в гущу толпы, хотя он совершенно не понимал, что происходит. Так носился он по городу, забыв о еде и питье, пока, наконец, не примелькался внимательно следившей за происходившим полиции.
Ближе к вечеру Красавчик притомился от бессмысленной и непонятной беготни и присел возле каменной тумбы.В этот момент на его голову обрушилась дубинка и Красавчик потерял сознание.
Он пришел в себя от потоков воды, которая лилась на него из двух кожухов. Это было первое, что он увидел, лежа на полу в каком-то помещении - кожухи с льющейся из них водой и широко расставленные голые волосатые ноги, обутые в сандалии, у самого его лица.
- Кажется, он пришел в себя, - услышал он сквозь шум льющейся воды откуда-то сверху ленивый густой голос.- Пойдите за Хариклом.
Вода перестала литься. Ноги исчезли.
Красавчик сел и отряхнулся, фыркая как лошадь после купания. Придя в себя он обвел взглядом помещение. Это была большая комната, где в углу были свалены кожаные конские седла, попоны, упряжь. Стояли деревянные скамьи. На каменных плитах пола валялись игральные кости, а сами плиты были расчерчены кругами для хорошо известной Красавчику азартной игры. И в упор на него смотрел сидящий в деревянном кресле с подлокотниками крепкий мужчина, одетый в короткое римское платье, с обнаженными ногами, обутыми в высокие сандалии.
Это был легат Невий Корд Суторий Макрон.
Он с интересом любознательного человека, увидевшего неизвестное для него насекомое, разглядывал сидящего на каменном полу мокрого Красавчика. Насмотревшись, он хмыкнул и спросил:
- Красавчика так давно никто не звал по имени, что он с трудом вспомнил его.
- -Меня зовут Марк, - сказал он.
- - Интересно,- протянул легат, - а кто твои родители?
- -У меня их никогда не было, - быстро ответил Красавчик.
- Легат расхохотался.
- - Замечательно, мне это нравится.
- В это время в комнату вошли два легионера, те, которые поливали Красавчика из кожухов и врач Харикл. Харикл подошел к легату и тот стал что-то шептать ему на ухо, показывая пальцем на Марка. Тот пожал плечами, подошел к Марку и процедил сквозь зубы:
- - Раздевайся.
- Марк быстро скинул с себя мокрую одежду и остался только в набедренной повязке и висящем на шее денарии. Харикл подошел близко к Марку и стал ощупывать его, как обычно ощупывают раба на невольничьем рынке. При этом он внимательно взглянул на денарий и потом на лицо Марка. Осмотрев Марка и заглянув ему в рот, он дернул пальцем за набедренную повязку. Повязка упала. Харикл нагнулся осмотреть его и вдруг выпрямился, повернулся к легату и воскликнул:
- - Он не обрезанный!
- Легат подскочил в кресле. Метнулся к Марку, схватил за плечо и заглядывая в глаза, заорал:
- -Вспомни, откуда ты! Ты что, не иудей?
- Марк струсил и разозлился.
- - Откуда мне знать!Всю жизнь я помню себя по чужим людям! Близких у меня нет!
- Тяжело дыша, легат снова вернулся в кресло. Харикл последовал за ним и стал что-то нашептывать, время от времени поглядывая на Марка. Марк, охваченный ужасом, стоял весь напрягшись, ожидая крика: "На галеры!".
- Но легат, внезапно успокоившись, вкрадчиво спросил его:
- - Почему ты носишь денарий на шее? Это что, какой-нибудь знак? - и уставился круглыми, налитыми кровью глазами, на Марка.
- У Марка лихорадочно пронеслось в голове: "Если они узнают про грабеж, мне конец!" и он стал врать, врать вдохновенно, ибо призрак гребца на галере преследовал его.
- - Это амулет! - сказал он. - Мне его подарил один знатный римлянин и велел носит на шее как оберег.
- Легат и врач переглянулись.
- - А как звали того знатного римлянина?- вкрадчиво спросил легат.
- - Не знаю, - твердо ответил Марк, продолжая свое вранье, которое снисходило на него как откровение. - Я помог ему, подержал коней на переправе и он дал мне монету.
- Легат и врач снова переглянулись.
- - Хорошо, - откинулся на кресле со вздохом легат. - Ты поедешь в Рим и будешь делать все, что тебе там велят. Иначе - на галеры! - заорал он, наклонившись вперед и тыча пальцем в Марка.
- Марк согласно закивал головой, думая, что пусть сейчас пронесет, а там он как-нибудь выкарабкается.
- Легат удовлетворенно кивнул головой.
- - Отвести в казарму, выкупать, одеть, никому не показывать, Харикл, отвечаешь за него, и готовить лошадей - ехать в Рим! - и он отпустил всех взмахом руки.
Рим.
Лето 33 года или 5533 года от сотворения мира, выдалось в Риме прохладным. Каждый день где-то после полудня в течение получаса шел легкий дождь. Он освежал траву, растения, кроны деревьев, очищал воздух и римляне, так страдавшие обычно от летней жары и пыли, наслаждались и теплом, и прохладой. Особенно роскошно выглядели загородные виллы с напоенными влагой дивными садами с редкими деревьями и цветами, фонтанами, водоемами и бассейнами, с буйной зеленью, перекидывавшейся за ограды.
В одной из таких вилл и находился недавний разбойник и грабитель по кличке Красавчик, а теперь растерянный и подавленный Марк. Дорога от Иерусалима до Рима, вначале верхом в бешеной скачке, потом на быстроходном паруснике, где он спал все время, опоенный каким-то снадобьем, который давал ему Харикл, потом снова верхом, промелькнула быстро. Как сон прошел его приезд на виллу. Короткие распоряжения, которые давались двум или трем слугам, приставленным к нему, какие-то манипуляции, которые проделывали с ним, умащивания, купания, растирания, мелькавшие брадобреи, эпиляторы, массажисты- все это было как будто не с ним.
Через два или три дня Марк проснулся на рассвете и почувствовал, что сегодня его сознание немного прояснилось по сравнению со всеми предыдущими днями. Он лежал на низком ложе с роскошными покрывалами. Марк вытянул вперед руку и стал рассматривать ее. Это была не его рука. Он смотрел на эту сильную и изящную руку без единого волоска, с длинными пальцами и матово блестевшими ногтями и не узнавал ее. Марк откинул покрывало и стал разглядывать свое тело - гладкое, безволосое, приятно пахнущее, тело богатого и знатного человека.
- Это не я, - прошептал Марк.
В этот момент зашевелилась плотная шелковая занавесь и в комнате появился Харикл в сопровождении двух слуг. По знаку Харикла Марк поднялся, молчаливые слуги накинули на него покрывало из тонкого полотна и повели в соседнюю комнату с бассейном, ложем для массажа и прочих манипуляций. Несколько часов Марка мыли, умащивали, причесывали и укладывали его вьющиеся волосы в элегантную прическу. Время от времени ему приносили на тонком серебряном блюде еду и питье, чтобы подкрепить силы.
Наконец Харикл осмотрел его, удовлетворенно поцокал языком и спросил на арамейском языке:
-На каком-нибудь языке еще говоришь?
Марк пожал плечами.
- Говорю еще по-гречески.
Харикл внимательно посмотрел на него .
- А из своего прошлого, из детства, совсем ничего не помнишь?
Марк зажмурился. Какие-то яркие видения вперемежку с чем-то блестящим и ярким в одно мгновение промелькнули перед его внутренним взором. Но ничего, о чем можно было бы рассказать. Он открыл глаза и покачал головой.
- Нет, ничего не помню.
Харикл проворчал что-то. Потом посмотрел прямо в глаза Марку и сказал:
- Я могу помочь тебе вспомнить прошлое. Только ты должен сам быть согласен на это. Ты должен очень захотеть его вспомнить. Сейчас ты не должен ничего бояться. Ты находишься под очень высоким покровительством, тебе ничего не грозит.
Потом он указал Марку на ложе и сказал:
-Ложись, расслабься, я сейчас попытаюсь помочь тебе вспомнить прошлое.
Харикл дал ему выпить какое-то питье из серебряного кубка. Потом Марк лег на ложе, растянулся во весь рост и закрыл глаза. Теплые волны медленно поднимались в нем от ног к голове и снова отливали к ногам. Он погрузился в какое-то странное полузабытье.
Через приглушенное сознание к Марку доносились голоса. Огромные силуэты людей колыхались над ним, склонялись над его головой и телом. Марк пытался пошевельнуть хотя бы пальцем, но не мог. Чудовищным напряжением всех внутренних сил он боролся с этим оцепенением, не давая внешним силам полностью подавить свой разум. Если бы Марк был в сознании, он бы увидел, что в атрии, комнате, в которой он лежал, кроме Харикла находится еще один человек. Этот человек был высокого роста, хорошего телосложения. Черты его лица нельзя было назвать красивыми, но они были правильными и привлекательными. Лицо портили только глубокие морщины, те, которые возникают из-за постоянных печалей. На плечах его лежала императорская тога. Это был Тиберий Клавдий Нерон, принцепс Рима.
Тиберий сидел возле ложа, на котором лежал Марк, и внимательно рассматривал его. Харикл почтительно стоял возле Тиберия.
Тиберий склонился над лицом Марка. Его раздирали сомнения. Лицо молодого человека было его лицом в молодости. Тело тоже. Сильные руки и ноги. Левая рука сильнее развита чем правая. Как и у него. Тиберий не поворачиваясь показал Хариклу пальцем на набедренную повязку и сказал:
- Приспусти, чтобы было видно правое бедро.
Харикл кивнул. Он знал, что у всех Клавдиев на правом бедре было родимое пятно, похожее на паука. Оно было и у Тиберия. И теперь Тиберий увидел то, что видел на теле у Марка Харикл еще в Иудее - родимое пятно Клавдиев.
Тиберий выпрямился на табурете.
- У меня почти нет сомнений. Ты смог что-нибудь выяснить у него?
Харикл покачал головой.
- Как и ты, принцепс, он не поддается внушению. Очень сильное внутреннее сопротивление. Сильная натура. И отменное здоровье.
Тиберий удовлетворенно кивнул головой.
- И не надо. Готовьте его. Завтра мы поедем к сивиллам.
У подножья Альбанских гор
У подножья Альбанских гор, в пяти километрах от города Арицция (Ла-Ричча) находится небольшое лесное озеро Неми. На северном берегу озера, прямо под отвесными утесами, где расположилась маленькая деревенька Неми, находится святилище Арицийской Дианы. Там, в Священной роще, растет дерево, вокруг которого весь день до глубокой ночи бродит человек с обнаженным мечом в руках.Это Немийский жрец. Должность Немийского жреца была очень высокой, она была равна царскому титулу. Получить ее мог только тот, кто убьет очередного Немийского жреца. Таков был закон святилища. Из года в год, в любую погоду жрец-убийца охранял священное дерево и свою жизнь, только урывками погружаясь в беспокойную дремоту. Но все эти жизненные тяготы были ничто по сравнению с тем титулом, который он носил -титул Царя Леса.
История этого странного святилища уходила корнями в древние предания. Культ Дианы был учрежден Орестом. Мифический Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, убив Фаоса, царя Херсонеса Таврического, а в Тавриде находился греческий храм Артемиды, бежал с сестрой в Италию. В связке веток у него было спрятано изображение Дианы (или Артемиды) Таврической. После смерти его останки были перевезены из Арицции в Рим и захоронены на склоне Капитолийского холма перед храмом Сатурна.
Вот в такое странное место отправился Тиберий с Марком в сопровождении всего двух телохранителей. Тиберий от природы был немногословен, а Марк подавленный событиями последних дней и величием своего спутника боялся произнести хотя бы слово. Так они и неслись по отличным римским дорогам, закутанные в плащи четыре всадника - два впереди и два сзади.
Смеркалось, когда они подъехали к озеру Неми. Летние южные сумерки коротки, темнота надвигалась и в стороне леса была уже ночь. Внезапно Тиберий резко остановил коня, подозвал к себе одного из телохранителей и спросил его:
-Что ты видишь на той стороне озера?
Легионер замешкался, начал пристально всматриваться в противоположный берег, но тьма сгущалась и ничего не было видно.
- Я не вижу ничего, принцепс, - твердо сказал легионер, -уже ночь, нужно подождать до утра.
Тиберий отослал его мановением руки и подозвал к себе Марка.
- Ну-ка взгляни, - сказал он пристально глядя на него, -что ты видишь на той стороне озера. Только рассказывай мне четко и последовательно.
Марк вгляделся в лес на той стороне озера. Для него не было ничего необычного в задании Тиберия, он видел ночью также хорошо, как и днем.
- Я вижу огромное раскидистое дерево на той стороне- начал он. Тиберий стоял рядом с ним и тоже напряженно вглядывался вдаль. - Оно необычайно велико с огромным, в несколько человеческих обхватов, стволом. Вот из-за дерева кто-то показался, да , это какой-то странный человек. На нем обычная одежда, но на плече он держит огромный меч, да это меч, я хорошо его вижу он обходит дерево, вот скрылся за его стволом...
-Достаточно, - прервал его Тиберий, -я и ты все видим одинаково. Тебе никогда никто не говорил, что у тебя необычайное свойство - видеть в темноте?
Уже ничему не удивляясь, Марк сказал:
- Да, иногда говорили, но я не придавал этому никакого значения. У меня просто никогда не было времени думать о чем- нибудь таком.
Тиберий глубоко вздохнул. Он повернул коня и поскакал вдоль озера. Спутники последовали за ним.
На окраине небольшой деревеньки Неми стоял каменный дом, сложенный из дикого неотесанного камня. Все пространство возле дома поросло плющом, который вился по стенам дома, прорастал в щели между камнями, из которых был сложен дом, взбирался на деревья, росшие вокруг.Казалось, тут давно уже никто не ходит. Но к дому вела хорошо утоптанная и выложенная таким же диким камнем, как и сам дом, дорожка.
Тиберий и Марк вошли в дом, не постучавшись в полуприкрытую скрипучую дверь. Охрана осталась снаружи. Передняя была занавешена тяжелой тканью, прикрывавшей вход в небольшие комнатки, расположенные в доме. Тиберий вел себя уверенно, как человек, который бывал здесь часто.Он отодвинул занавес и они оказались в тщательно убранной комнате. По ее стенам висели гобелены, вытканные искусными руками, с причудливыми узорами. Казалось, хаос из узоров составляет какой-то рисунок, но приглядевшись, оказывалось, что возникшая было картина сменялась совершенно иной. Эта странность усиливалась еще и благодаря неровному свету бронзовых светильников, сделанных в виде голов странных животных, горевших в комнате и бросавших блики на стены и потолок. Посередине комнаты стоял треножник, на котором стояло что-то вроде блюда с высокими краями. Над блюдом курился дымок, распространявший в комнате ароматы, от которых начинала кружиться голова. Вокруг треножника стояло несколько деревянных низких скамей, сделанных в виде кресел с подголовниками. Тиберий указал Марку на одно из кресел и сел сам, откинувшись на спинку кресла,оказавшегося удивительно удобным. Марк сел рядом с ним и тоже был приятно поражен тем, как оно было хорошо сделано. Тиберий закрыл глаза и погрузился в легкую дремоту. Марк последовал его примеру.Оба они были утомлены долгим путем в Ариццию.
Марк очнулся от забытья, в котором он находился, и в этот момент увидел сидящую напротив него женщину. Она смотрела на него прямым, немигающим взглядом, от которого невозможно было отвести глаз. Таких женщин в своей жизни Марк никогда не видел. Она была необычайно красива и не просто красива. Это была какая-то неземная красота. Марк видел на своем веку много женщин и был весьма чувствителен к женской красоте. Это были простые женщины, юные и зрелые, крестьянки и благородные дамы, спокойные и кокетливые. Но это были просто женщины. От той, которая сидела напротив него исходило какое-то внутреннее сияние. И это производило обезоруживающие впечатление. Марк совершенно расслабился и молча наслаждался этим необыкновенным видением.
Тиберий, покусывая губу, наблюдал за Марком. Марк не знал, что пока он был в забытьи, женщина, бывшая знаменитой сивиллой Альбуциллой, смогла многое увидеть из его прошлого и тихо рассказать об этом Тиберию. Она рассказывала Тиберию о рождении Марка, о его матери гречанке, о первых днях жизни ребенка, рожденного на Родосе. И все это Тиберий знал, потому что это были страницы его жизни. Он прекрасно помнил эти лучшие годы своей жизни, когда он, утомленный и издерганный интригами своей матери, Ливии, и своего приемного отца, Божественного принцепса Августа, бежал на Родос. И свою встречу с очень юной и знатной девушкой в одном из роскошных поместий Родоса, утопавшем в дивных садах.
Тиберий встал. Нахлынувшие воспоминания мучили его, вызывали головную боль. Он так хорошо помнил то состояние безмятежного счастья, которое владело им на Родосе. То, как он бродил по этому почти безлесному острову, сверкавшему под ярким средиземноморским солнцем своими белоснежными известковыми холмами. Кипучую жизнь в гавани Родоса, где он часами сидел как простой горожанин среди горланящих грузчиков и матросов, потягивая в таверне прохладное фалернское вино, которое специально для него хранил хозяин таверны, старый грек. Свои беседы с греческими философами, этими умниками, которые вначале забавляли его, а потом стали раздражать. Чертовы философы! Упрямые ослы! Затрещина, которую он, не сдержавшись, влепил одному из них, самому твердолобому, была роковой ошибкой. Они чуть не растерзали его! Пришлось кое-кого упечь в тюрьму, воспользовавшись своими правами трибуна, а этого уже не выдержала греческая община Родоса. И все же эти греки - большие мерзавцы. Когда Август отказался возобновить его права трибуна, отношение греков к нему сразу же изменилось. А вдруг Тиберий уже не в фаворе у принцепса? Тогда какого черта с ним носиться! А ведь до этой роковой затрещины была такая идиллия. Все знатные греки острова наперебой приглашали его в гости, он купался в их любви и уважении. И все его несдержанность! Он вспоминал свое отчаяние, когда ему пришлось выклянчивать у Августа разрешение вернуться в Рим с Родоса. Тогда ему уже было, что оставлять на Родосе - прелестную Феодору и только что родившегося ребенка.
Тиберий так страшно заскрипел зубами, что Марк вздрогнул и сжался в комочек.
" Второй раз, второй раз боги лишили меня моей сердечной привязанности, - думал Тиберий. - А первый раз боги ли были, когда Божественный по своей прихоти, играя мною, как котенок клубком шерсти, удалил от меня Випсанию Агриппину, мою бедную девочку, которая так любила меня, и навязал мне свою развратную дочь Юлию. Только один раз я смог увидеть мою Випсанию. И опять моя несдержанность! Когда Божественный заметил мои полные слез глаза, он велел удалить Випсанию из Рима и сделать так, чтобы она никогда не попадалась мне на глаза. Но после этого я изменился. Божественный больше не видел моей слабости. И тогда его окружение стало распространять слухи о моей надменности, жестокости, лицемерии, непроницаемости.А как же! Я был хорошим учеником! Я дважды горько поплатился из-за свой открытости, мягкости, жизнелюбия. Отнять у ребенка отца, стать отчимом и начать ломать его характер - это то, чем занимался Божественный в отношении меня всю свою жизнь. И с помощью моей матушки!
Да, Божественный и моя матушка были чудной парочкой!
А эта дрянь Юлия! Но можно ли считать ее дрянью при таком отце и такой воспитательнице, как моя матушка Ливия, которая стала мачехой Юлии? В день рождении Юлии Октавиан развелся со своей второй женой, Скрибонией, чтобы жениться на моей матушке, которая уже имела меня и ждала второго ребенка. И этот второй ребенок, который родился через два месяца после этого события, мой бедный брат Друз, который так и не знал, чей он сын - своего отца, который вряд ли был его отцом или Октавиана, и тоже вряд ли.
И при всем этом, прямо скажем, тихом разврате, Божественный непрерывно выставлял напоказ свою нравственность и скромность, делая это очень ловко. Что он творил со своей тихой и скромной сестрой Октавией! Как же, ее называли чудом среди женщин - женщину с изломанной судьбой, которая по требованию своего властного брата бросала мужей, выходила замуж, и вообще была не свободной римлянкой, а настоящей рабыней своего божественного брата.
И Юлия, дочь своего отца, была весьма ловкой особой. Мы же росли с ней вместе, но я совсем ее не знал. С детства то она надменно ходила по дому, едва замечая меня, своего сводного брата, то начинала заигрывать со мной, ластиться. И стоило мне чуть-чуть расслабиться, как она снова надевала личину непроницаемости. И это все под пристальным вниманием своего отца! А Божественный! Какую он разыграл сцену при всем своем окружении, когда Луций Винниций, юноша знатного и достойного рода подошел приветствовать его дочь! Он даже не поленился написать ему письмо, в котором упрекал его в нескромности. Пока Юлия была совсем маленькой, он хотел выдать ее за сына Марка Антония. После разрыва с Марком Антонием Октавиан надумал отдать ее царю племени гетов, которые жили по берегам Дуная. Это были варвары, но он не жалел своей дочери.
Когда Юлии исполнилось четырнадцать лет она вышла замуж за восемнадцатилетнего Марцелла, а уже в шестнадцать лет овдовела. В восемнадцать лет ее выдали замуж за сорокалетнего Агриппу. Она родила ему пятерых детей. Еще при жизни Агриппы она завела себе любовника, Семпрония Гракха, человека знатного, наделенного живым умом и злоязычием. И тут же, при муже и любовнике, она обратила свой благосклонный взор на меня! Почему- то ей понадобился еще один любовник! И когда я послал ее подальше, она обозлилась и стала добиваться меня так рьяно, что после смерти ее мужа, Агриппы, Божественный велел мне жениться на ней. И это при том, что я был женат и все знали, как мы с Випсанией любили друг друга. О, как я возненавидел Юлию! Да, я взял ее в первую ночь, как берут дешевую проститутку за Тибром, которой нет места даже в лупанарии, и она все прекрасно поняла. И когда она снова полезла ко мне, она получила то же самое. Тогда она возненавидела меня. И с двойной энергией стала изменять мне со своим Гракхом. Изменять! Ха! Тогда она стала жаловаться на меня отцу, который обрушивал на мою голову гору обвинений. А письма от ее имени с нападками на меня писал ее пылкий любовник. Вот тут я уже не выдержал и сбежал на Родос! Ах, Родос, Родос! Шесть лет отдыха и тихого счастья! А потом черная пропасть! Но неужели боги сжалились надо мной и преподнесли мне на старости лет такой подарок и утешение, вернув мне моего мальчика, который как две капли воды похож на меня и которого подарила мне Феодора!"
Те несколько мгновений, пока картины его жизни промелькнули в памяти Тиберия, прошли в гнетущей тишине. Альбуцилла, чуть прикрыв глаза, казалось грезила наяву. Марк же, совершенно подавленный, вжался в кресло и старался казаться как можно менее заметным.
Тиберий быстро взял себя в руки. Он обвел взглядом присутствующих и усмехнулся.
- Что, Марк, твой отец бывает страшен? Ничего, привыкай ко мне всякому.
- Да, принцепс, - тусклым голосом ответил Марк.
- Не принцепс, а отец, а ты мой единственный живой сын.
- Да, отец, - послушно повторил Марк.
- Все таки расскажи мне, Марк, что за история с этим денарием, который висит у тебя на шее и который, видимо, тебе очень дорог.
- Я боюсь, отец, что вызову твой гнев и ты отвернешься от меня, - сказал Марк с дрожью в голосе, боясь взглянуть на Тиберия.
- Тебе исковеркали жизнь, бросили тебя одного и кто-то может осудить тебя? Что бы ты не совершил в прошлой жизни, все зачеркнуто, ты мой сын, я люблю тебя и обязан был защитить тебя от жизненных невзгод . Я этого не сделал. Теперь я обязан это сделать. Что бы ты не совершил. Давай, рассказывай. - И Тиберий откинулся на спинку кресла.
Тогда Марк коротко рассказал как он со своей шайкой ограбил спящего на дороге и как затем попал в римскую преторию.
- Ну, конец этой истории мне известен,- задумчиво сказал Тиберий. - Но не проясняет ничего с денарием, а мне что-то кажется с ним связано.
Тиберий посмотрел на сивиллу.
-Может ты, Альбуцилла, сможешь что-то прояснить?
Сивилла кивнула головой и протянула руку. Марк послушно снял с себя денарий на кожаном шнурке и протянул его сивилле. Та взяла денарий в руки и закрыла глаза. Ее тонкие пальцы ощупывали денарий и ничего не менялось в выражении ее лица. Вдруг по лицу сивиллы прошла какая-то волна. Она вздрогнула и выпрямилась. Пальцы ее напряглись и застыли. Так прошло несколько минут. Тиберий и Марк внимательно следили за переменами в лице сивиллы. Вдруг она медленно открыла глаза и обвела взором отца и сына.
- Тут воля провидения, - сказала она. - Марк служил высшим силам, не ведая о том. Он прошел сквозь узел событий и времени, который связали всемогущие боги и который предопределяет все сущее на земле и на небесах.И ты, Тиберий, и ты, Марк, связаны с этими событиями. Отзвуки этих дней, как отблески костра, будут на земле, когда от всех нас не останется и горстки пепла. Берегите этот денарий. Тиберий, твой сын отмечен богами.
И сивилла в изнеможении откинулась на спинку кресла, закрыв глаза. Так прошло несколько минут. Вдруг по лицу сивиллы снова пробежала волна и ее лицо озарилось странным светом.
Она медленно открыла глаза и уставилась на Тиберия. Тиберий напрягся и потянулся к сивилле. Та подняла руку и стала как будто прислушиваться . И тут она обратилась к Тиберию:
- Скажи мне, Тиберий, при каких обстоятельствах родился твой сын на Родосе? Не было ли чего-нибудь необычного во время его рождения? Расскажи мне все, что ты помнишь.
Тиберий нагнул голову и полуприкрыл глаза.Тридцать три года тому назад стояла необычная для Родоса зимняя погода, дул ветер с дождем, иногда дождь переходил в мокрый снег. Шел четвертый год пребывания Тиберия на Родосе, чудесные, благостные годы. С утра от отца Феодоры к нему на виллу, расположенную на скалистом утесе, приехал слуга и сказал, что к Феодоре позвали повивальную бабку. Это было против всех правил, но Тиберию уже было плевать на все правила на свете и он помчался на виллу, которая была известна на Родосе как "Сад роз". Ветер хлестал его по лицу, дождь заливал за воротник плаща, но Тиберий, тогда сорокалетний, молодой и полный сил, не обращал внимания на непогоду. Когда он подъезжал к вилле, вдруг все изменилось в природе, ветер внезапно стих, дождь успокоился, небо стало очищаться и вдруг , через рваные свинцовые облака на небе воссияла яркая звезда. Ничего подобного Тиберий никогда не видел. Она была ярче всех звезд, ярче осенней Венеры и была на том месте небосвода, где никто никогда не видел звезды. В этот момент он уже подъезжал к вилле и у ворот его встретил слуга с криком:
- Прими поздравления, господин! У тебя только что родился сын!
Тиберий рванулся в комнаты, забыв обо всем на свете. И там, в большой и светлой комнате, озаренной многими светильниками, лежала его Феодора, и повивальная бабка держала на руках орущий во всю мочь красный комочек, уже завернутый в тончайшее полотно .
- Крепкий и сильный будет, смотри, господин, как орет, - сказала повивальная бабка.
С этими словами она понесла только что родившегося ребенка к матери. Феодора, еще бледная, с синими кругами под васильковыми глазами, была очаровательна. Она сделала знак повивальной бабке и та раскрыла пеленки. Тиберий склонился над ними. Это был его сын. И на правом бедре у него, как и у всех Клавдиев, виднелось темнофиолетовое родимое пятно, похожее на паука.
Все это пронеслось в голове у Тиберия и сивилла внимательно следила за ним. Когда Тиберий открыл рот, чтобы рассказать об этом всем, сивилла сделала знак рукой - не надо.
- Я уже все увидела в твоих мыслях, - задумчиво сказала она. - Знак был. Но они не встретились. Почти. Каждый из них повлиял на судьбу другого. Береги своего сына, Тиберий. У него будет много странного в судьбе, но она необычна. И еще. В день, когда родился твой сын, по миру разнеслась горестная весть. В этот день умер великий Пан. Это печальное известие сообщил миру корабельщик Тамус, плывший в Италию мимо острова Паксы. Божественный голос прокричал через море: "Тамус, ты здесь? Когда ты прибудешь в Палодес, не забудь объявить, что великий бог Пан умер!" Так Тамус и сделал, и весть эта на берегу была встречена всеобщим плачем. Теперь все, больше я сегодня ничего не могу сказать. Идите, идите.
Тиберий и Марк встали. Марк еще раз взглянул на лицо сивиллы, пытаясь запомнить ее нечеловеческую красоту и был поражен. Это было просто лицо усталой и немолодой женщины. Ничего особенного уже в ней не было. Марк обернулся на Тиберия. Но Тиберий приложил палец к губам и сделал знак выходить из комнаты. Осторожно отодвинув занавесь, они вышли из дома, вдыхая полной грудью свежий воздух Альбанских гор, который казался еще свежее после тяжелых курений и ароматов комнаты Альбуциллы. Телохранители поднялись, Тиберий и Марк вскочили на коней и понеслись в сторону Рима.
И СНОВА РИМ. НОЧЬ ОТКРОВЕНИЙ
Чем ближе был Рим, тем тяжелее и пасмурнее становилось лицо Тиберия. Это уже не было лицо человека, просветленное от счастливых воспоминаний и встречи с потерянным сыном. Это была тяжелая каменная маска императора всемогущего Рима. Кроме тяжести повседневных дел его мучили мысли о том, как лучше ему поступить с Марком. Известие о том, что император возвращается с сыном, пусть и незаконнорожденным, на это Рим смотрел легко, Тиберий мог тут же усыновить Марка и вообще кого угодно, наверняка разворошило бы этот человеческий муравейник. Тиберий страшился интриг, в липкие сети которых мог попасть неискушенный молодой человек.
Когда они достигли виллы императора, Тиберий, спешившись, велел приготовить малый триклиний для себя и Марка. После ванны, отдохнувшие после дороги, отец и сын вдвоем возлегли в триклинии. Тиберий распорядился, чтобы никто их не беспокоил до его особого распоряжения.
- Я расскажу тебе, Марк, историю моей жизни. Не суди строго своего отца в дальнейшем. Ты должен понять, среди кого я рос и как я стал таким, какой я есть. - Тиберий мерным и неторопливым голосом начал свой рассказю Марк вдруг понял, что он рассказывает не только ему, но и самому себе.
- Я, как и весь римский народ, преклонялся перед божественным Августом. Да и как могло быть иначе, когда только при нем Рим начал приходить в себя после множества кровопролитных гражданских войн. Все эти ужасы начались после убийства Юлия Цезаря, которому предшествовали многие знамения, как на небесах, так и на земле.Юлий Цезарь часто говорил, что он всего достиг в этой жизни, полноты власти и славы, но он беспокоится о государстве, которое будет ввергнуто в войны после его насильственной смерти. Надо сказать, что он несколько и подготовил такое будущее Риму. После вскрытия завещания обнаружилось, что Юлий Цезарь оставил каждому римскому гражданину изрядную сумму денег. Видя, как обезображенный, окровавленный труп Юлий Цезаря несут через Форум, народ бросился к нему и отбил у стражников. Потом они нагромоздили скамейки, решетки и столы менял с Форума, подожгли и таким образом предали Юлия Цезаря сожжению по римскому обычаю. Часть из них схватила горящие головни от погребального костра и бросилась искать по городу убийц Юлий Цезаря. Но те надежно попрятались.
Когда по прошествии многих лет улеглось пламя жестокой гражданской войны, победитель император Октавиан Август, наследник Цезаря и основатель Римской империи, соорудил мраморный храм Божественного Юлия в центре Форума на том месте, где пылал погребальный костер Цезаря.
Октавию было 19 лет, когда Цезаря не стало. Юлий Цезарь, как было сказано в его завещании, усыновил Октавиана, ( Октавианом он стал после того как принял усыновление по завещанию Гая Юлия Цезаря и это изменение окончания означало, что он перешел из рода Октавиев в род Юлиев) который приходился ему внучатым племянником , и оставил в наследство три четверти своего имущества, а четвертую часть римскому народу. Октавиан должен был выплатить каждому по 75 драхм. Других законных наследников у Цезаря не было.
Все деньги Цезаря после его смерти были перенесены по настоянию его жены Кальпурнии в дом к Марку Антонию, консулу и ближайшему соратнику Цезаря.
После убийства Цезаря Марк Антоний сумел достигнуть примирения с убийцами Цезаря и не собирался им мстить. Фактически он стал хозяином Рима, имея лишь одного противника в лице Цицерона.
Но образ жизни Марка Антония, его безобразное пьянство, возмутительное расточительство, нескончаемые забавы с известными в Риме распутницами был противен римлянам, которые хотели видеть совсем другого человека во главе Рима.
После возвращения Октавиана в Рим, он обратился к Антонию с просьбой, вернуть ему ту часть денег Юлия Цезаря, которая была завещана римскому народу для раздачи во исполнения завещания. Однако Антоний высокомерно отнесся к неожиданному наследнику и деньги не отдал, заявив, что финансовые дела покойного Цезаря были запутанны, что тот завладел государственной казной и оставил ее пустой.
Тогда Октавиан продал имевшуюся у него часть наследства Юлия Цезаря, а также свое имущество, и роздал деньги народу, расположив его к себе, и вызвав сочувствие и восхищение.Такой ловкий ход сразу сделал в умах народа его истинным наследником Юлия Цезаря, повесив ему на шею незримый талисман с именем Юлия Цезаря.
Молодой Октавиан обладал изящным телосложением, красивым лицом, слабым здоровьем, железным властолюбием, змеиной хитростью и полным бессердечием. Внешне он умел быть скромным, любезным и вкрадчивым. Он не мог противопоставить себя Антонию. Тогда он сделал ход, достойный гения подлости. Он сблизился с Цицероном, который пылал к Антонию лютой ненавистью. Но и сам Цицерон, по натуре жадный до почестей, рассчитывал укрепить свой авторитет, присоединив к своему имени имя Цезаря в лице Октавиана. А тот заискивал перед ним настолько, что даже называл свои отцом.
Да, в тот момент не было в Риме человека могущественнее Цицерона. Он изгнал Антония из Рима, выслал против него войска, а молодого Октавиана приблизил к себе сколько смог, убедил сенат облечь его знаками преторского отличия и дать свиту ликторов.
Но когда Октавиан разгромил в боях Антония, когда войска стали переходить на его сторону, Цицерон, прекрасно знавший цену таких побед, испугался и стал одаривать войска подарками, чтобы перетянуть их на свою сторону.
Испугавшись перпективы остаться без войска, Октавиан стал уговаривать Цицерона требовать у сената консульства для них двоих, при этом громогласно заявляя, что он, мальчишка, всегда будет в тени великого и славного Цицерона.
В общем, Октавиану удалось все. Он был избран консулом, но вторым консулом стал не Цицерон, а Квинт Педий, дядя Октавиана. Сам Октавиан и слышать не хотел больше о старом дураке Цицероне, которого он обвел вокруг пальца как глупого мальчишку, вступил в дружбу с Марком Антонием и Марком Эмилием Лепидом, и эти трое поделили между собой верховную власть как мешок картошки. Эти трое составили и списки обреченных на смерть, которые возглавлял Цицерон по настоятельному требованию Марка Антония. Ибо "нет зверя, свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть".
Триумвират на пять лет взял власть в свои руки, якобы для приведения государства в порядок и опубликовали проскрипции - списки врагов отечества, подлежащих убийству. В эти списки были внесены, конечно, личные враги триумвиров, а также много влиятельных людей, которых можно было подозревать в нелойяльности к властям. В списки были внесены и очень богатые люди, потому что казна была пуста, а триумвиры нуждались в деньгах. Некоторые угодили в проскрипционные списки из-за своих роскошных загородных домов и вилл.
Все эти оздоровительные мероприятия триумвиры должны были провести публично, после своего вступления в Рим, но наиболее злостных своих врагов они решили устранить заблаговременно, подослав к ним убийц. Четверо из них были умерщвлены сразу. Но в то время, как в Риме искали остальных, обыскивая дома и храмы, в городе быстро стали об этом распространяться слухи. Весь город в короткое время был объят ужасом. Никто не знал, кого ищут, чтобы убить. Все пытались спрятаться, укрыть своих близких, многие решили поджечь свои дома. Чтобы успокоить народ консул Педий объявил, вопреки воле триумвиров, что утром будут опубликованы имена тех семнадцати лиц, которых обвиняли в бедствиях страны и которые поэтому были осуждены на смерть. Педий не знал, что существовали и расширенные проскрипционные списки и поэтому всем остальным он давал гарантии безопасности. Так, измученный и охрипший, он ходил со стражей по городу, который чувствовал себя как осажденный неприятелем, и усталый, успокаивал римлян. Наутро от переутомления он скончался.
В продолжении трех дней триумвиры вступали в город со своими войсками. Ночью были выставлены проскрипционные списки с именами еще ста тридцати граждан Рима, а немного позже туда добавили еще сто пятьдесят. Были отданы распоряжения, чтобы головы убитых за плату доставлялись триумвирам. Все должны были предоставить свои дома для обысков. Каждый желающий мог сделать донос на любого и получить за это вознаграждение.
И вот тогда римлян охватила настоящая паника.
Люди Божественного устроили охоту на римлян. Обезумевшие от страха горожане прятались в колодцах, в выгребных ямах, в закопченных дымовых трубах; все доносили друг на друга - сенаторы бросались к ногам своих рабов, называли слуг господами и спасителями. Шел грабеж города так, как это бывает при взятии города неприятелем, когда его отдают на волю захватчикам. Благоразумные и умеренные люди онемели от ужаса.
А как расправился Божественный со своим названным отцом, Цицероном! Старик метался в безумном предсмертном страхе, то бежал, то возвращался, наконец, велел рабам доставить себя в свое маленькое имение в Кайету, которое служило ему замечательным прибежищем от летнего зноя.
В том месте над морем стоит маленький храм Аполлона. Когда трирема Цицерона подходила на веслах к суше, с кровли храма сорвалась стая воронов и с карканьем понеслась к судну Цицерона. Птицы сели на реи и одни каркали, а другие долбили мачты своими тяжелыми клювами. Совсем как люди! И когда Цицерон сошел на берег, они полетели вслед за ним, уселись на окна в его усадьбе и не давали покоя своим непрерывным карканьем., а один ворон подлетел к кровати, на которой лежал Цицерон, закутавшись с головой в плащ, и клювом чуть сдвинул плащ с его лица.
Тогда рабы решили, что птицы предостерегают их господина и принудили Цицерона лечь в носилки и понесли его снова к берегу.
Но к этому времени подоспели палачи со своими подручными, один из них был военный трибун Попилий, которого в свое время Цицерон защищал от обвинения в отцеубийстве. Они вломились в дом силой, но слуги утверждали, что не знают, где Цицерон. Только один юнец, получивший у Цицерона благородное воспитание и образование, вольноотпущенник его брата, шепнул убийцам, что носилки понесли к морю.
Услышав топот преследователей, Цицерон велел остановиться и опустить носилки на землю. Подперев, по своему обыкновению, подбородок левой рукой, он пристальным взглядом смотрел на палачей, грязный, давно не стриженный, похудевший. Он обнажил свою морщинистую шею и вытянул ее навстречу мечу, которым палач перерезал горло тому, кто дал Божественному возможность стать императором.
Да, и еще одна сценка из жизни благородного императора. Как-то мой мальчик, мой Друз, читал свиток сочинений Цицерона. Октавиан неожиданно вошел в комнате. Ребенок хотел спрятать свиток под тогу. Октавиан увидел это, взял свиток и начал читать. Прошло довольно много времени. Октавиан вздохнул, отдал мальчику свиток и сказал: " Ученый был человек, что правда, то правда, и любил отечество".
Потом были войны. Потом вся эта история с Марком Антонием. Эта напасть - его страсть к Клеопатре. Она, как влюбленного юнца, увезла его в Александрию.Там они упивались своей любовью, а Рим в это время терзал голод. По морю ничего не привозилось, оно было в руках Секста Помпея, сына великого Гнея Помпея, голову которого египтяне так любезно преподнесли в дар Юлию Цезарю.В Италии из-за междуусобных войн ничего не произростало, крестьяне не хотели обрабатывать землю.В Риме по ночам целые толпы занимались грабежами. Простые люди закрывали свои лавки и мастерские и не хотели знать никаких властей.В обедневшем и разграбленном городе не было нужды ни в ремеслах, ни в должностных лицах.
Недовольство Октавианом росло. Люди, испытавшие на себе, на своих близких, да и просто видевшие все - конфискации и проскрипционные списки, бежали к Сексту Помпею. Многие считали, что он отстаивает более справедливое дело (и , как всегда, заблуждались. Ибо ни с одной, ни с другой стороны справедливости не было и в помине).
Но Помпей проиграл. Хотя мог и выиграть. Но не хватило ума и судьба была не на его стороне.
Потом разгорелась война между братом Марка Антония, консулом Луцием Антонием и честолюбивой и энергичной Фульвией, женой Марка Антония. Эту войну Октавиан выиграл. Луций Антоний сдался на милость победителя, а Фульвия бежала и в скором времени скончалась. А из тех несчастных, которые сражались на стороне Антония, он отобрал триста человек всех сословий и в иды марта велел перебить как жертвенный скот у алтаря божественного Юлия Цезаря. Зато имущество побежденных сторонников Луция Антония было конфисковано и Октавиан смог выплатить ветеранам обещанное вознаграждение.
И опять несчастная добродетельная его сестра Октавия стала пешкой в игре брата. Октавиан в знак примирения с Марком Антонием решил выдате ее замуж за него, несмотря на то, что у того уже была Клеопатра. Несчастная Октавия! Родной брат играл ее судьбой как хотел. Все же делалось в интересах Рима, а Рим - это и был он, Октавиан! Расстроганные современники называли ее чудом среди женщин. Вначале этим чудом распоряжался Юлий Цезарь.Октавия была замужем за Гаем Клавдием Марцеллом и имела от него троих детей. Но когда внезапно умерла Юлия, дочь Юлия Цезаря и жена Гнея Помпея, Юлий Цезарь судорожно стал искать, как укрепить родственные связи с Помпеем и стал предлагать ему в жены Октавию, хотя она и была замужем. Этот брак не состоялся, но Октавиан усвоил повадки своего великого дядюшки.
Октавия очень во время овдовела и ее срочно стали выдавать замуж за Марка Антония, скандального пьяницу с повадками грубого солдафона, к тому же в это время находившегося в разгаре страстного романа с Клеопатрой. Удивительно, но Октавия смогла смягчить этого человека. Она даже родила ему двух дочерей. Но Клеопатра одержала верх.
Да, и тут на сцене римской жизни, в ярком свете факелов появляется моя матушка, прекрасная Ливия, одна из трех самых красивых женщин Рима.Тогда ей было семнадцать лет. Она имеет уже одного ребенка, меня, и ждет второго. Она, конечно, замужем. За очень порядочным человеком, Тиберием Клавдием Нероном. Другом Октавиана. И вдруг Ливия сообщает своему мужу, что второй ребенок не от него. Благородный муж просит открыть имя счастливого любовника. И, о ужас, им оказывается его близкий друг и принцепс Рима. Мой отец полагает, что Ливия соблазнила Октавиана и решает, что в такой ситуации ему лучше уступить. Он легко соглашается на развод и сам отдает Октавиану Ливию, как подобает благородному отцу. А Ливия, которая ожидала бурных сцен и сопротивления, вдруг начинает беситься от того , что ее так легко отдает муж и это вызвает насмешки среди римлян. Так я вдруг стал иметь великого отчима. Моя судьба в его беспощадных руках. Второй сын моей матушки, Ливии Друзиллы, Друз, родился спустя три месяца. Официально считалось, что Друз сын Клавдия Нерона, так же как и я, но молва считала Друза сыном Августа. Пока был жив отец, Клавдий Нерон, я и мой брат Друз жили и воспитывались в доме своего настоящего отца. Я вовсе не нужен Божественному. Но матушка не дает меня уничтожить.
От вездесущего народного взора не могло укрыться то, что Август питал к младшему сыну Ливии более нежные чувства, чем к старшему. И что династические планы Августа могут зависить от его отношения к Друзу и ко мне - то есть что будущим императором будет Друз, а не я. Или кто-нибудь из семейства его дочери Юлии, у которой тоже была семья и куча детей. Римляне чутко улавливали движения души своего любимого императора и его чувства к членам своей семьи разделяли полностью. А любимцами императора были: Друз, младший пасынок, внуки императора Гай и Луций, дети Марцелла, их мать, дочь императора Юлия, несмотря на далеко не целомудренный образ жизни. А ко мне отношение было подозрительно-настороженное и неприязненное. Ведь я был , по всем римским законам, настоящим претендентом на престол, чего очень не хотелось Августу.
Но боги сыграли с Божественным злую шутку. Череда несчастий обрушившилась на род Юлиев одно за другим. Внезапная смерть первого мужа Юлии, Клавдия Марцелла, затем второго мужа - Агриппы, гибель молодых Гая и Луция Цезарей, скандалы вокруг обеих Юлий, дочери и внучки Августа - все это вызывало в народе множество слухов и толков. Сограждане искренне оплакивали своих любимцев, всей душой сочувствовали Августу, и со все возрастающим подозрением смотрели в сторону Ливии и меня. Хотя в каждом конкретном случае практически невозможно что-либо доказать, но так или иначе, к концу правления Августа умерли все, в ком он мог видеть потенциальных преемников. И как бы само собой вышло так, что принять бразды правления оказалось некому, кроме меня.
Когда я еще был на Родосе, до меня дошла весть, что моя жена Юлия, дочь Божественного, осуждена им за развратное поведение и он дал ей развод от моего имени. Так я стал свободен. И тогда я встретил твою мать, Марк. Потом мне пришлось вернуться в Рим. Я уехал с тем, что вы отправитесь вслед за мной.
Я ждал вас, когда до меня дошла ужасная весть. Корабль, на котором вас отправили с Родоса, потерпел крушение. Мне сообщили, что никому не удалось спастись. Я чуть не умер от тоски. И тогда я стал жестоким, очень жестоким.
Тиберий замолчал. Марк широко открытыми глазами смотрел в потолок триклиния. Имена и события, о которых рассказывал Тиберий, сливались вместе, накладывались друг на друга, какие-то картины и видения проплывали перед его глазами.
В его памяти всплыли первые запомнившиеся ему картины детства. Он сидит в корзине, залепленной рыбьей чешуей, под колченогим столом в бедной рыбацкой хижине. Женщина с морщинистым лицом нагибается к нему под стол и дает ему лепешку и горстку сушеных фиг. Это очень вкусно. Хижину освещает светильник с прогорклым рыбьим жиром. Вонь в хижине освежает только ветер с моря, задувающий в щели. В углу на тюфяке храпит мужчина, широко раскинув руки и ноги. Распахивается дверь лачуги и вместе с ревом бури в хижину вваливается молодая женщина. Она пьяна. Безобразно, отчаянно пьяна. Мать быстро закрывает за ней дверь и пытается уложить спать. Но девка начинает орать и дебоширить.
-Где все? - кричит она. - Я принесла жратву и выпивон! Я целый день ошивалась в порту, еще вчера пришли несколько кораблей, доверху груженых товарами, и я неплохо заработала! Где этот дар моря, наш найденыш?
- Оставь его в покое, ребенок уже спит, - проворчала мать,- сейчас я разбужу отца.
Звяканье стаканов и грохот посуды на столе возвестили о начале пира. Марк оказался между тремя парами ног. Вскоре ноги начали топать в такт нестройному пению, а затем дружный храп возвестил о конце пира.
Эти люди были очень бедны. Мужчина был рыбаком и уходил в море на утлом челне. Дочь была обыкновенной портовой шлюхой. Но Марк сохранил о них теплые воспоминания - они спасли его, выброшенного морем и привязанного к доске, полюбили его и делили с ним свою бедность. Но как только он подрос, он связался в порту с шайкой юнцов и бежал. Больше у него никогда не было дома. Он скитался по Греции, связывался то с одной шайкой, то с другой. В одном из портов его, пьяного, затащили на пиратский корабль и около года он плавал на нем и вместе со всеми пиратами весело грабил мирные торговые и пассажирские корабли. Но когда однажды пиратов чуть было не захватили в плен и он чудом спасся от перспективы стать гребцом, прикованном на галере, он решил что надо бежать и снова бежал, и оказался в Палестине. Там он вновь нашел себе приятелей и занялся привычным ремеслом.
В его жизни было много ярких минут, много риска и бесшабашности. Хватало пьяных драк и блестящего лезвия ножа в нужный момент. И каждый раз после очередного приключения он удивлялся, что все еще жив.
Марк был довольно высокого роста, со слабо вьющимися очень темными волосами, с глазами, то василькового цвета, то цвета морской волны в погожий день, с широченными плечами и тонкой талией. Руки у него были такими сильными , что он мог давить ими орехи и насквозь протыкать большим и указательным пальцами зеленое яблоко с жесткой кожурой. В драках его кулаки наносили смертельные удары. Он считался на редкость красивым в своей среде, женщины были от него без ума и прозвище у него было Красавчик.
Затесавшись в толпу зевак, глазеющих на проезжающих в роскошных экипажах вельмож, или увидев слуг, несущих носилки, задрапированные в богатые ткани, откуда иногда высовывался тонкий пальчик, унизанный перстнями, удерживающий край занавеси, чтобы разглядеть через щелку улицу, Красавчик не терял времени, а занимался срезанием кошельков . Для него люди в каретах или носилках как бы не существовали - это был другой мир. Тем более мир императоров и их окружения . Это были небожители. Почти как боги. Только боги были бессмертны, а императоры иногда менялись. Ушедшие в мир иной становились богами там, на небесах, а новые были богами здесь, на земле. Ну, а чтобы бог снизошел к нему, Красавчику, чтобы бог объявил его своим сыном и требовал от него сыновней привязанности, это конечно, было безумием и ум Красавчика отказывался этому верить.
И в то же время это была реальность. Красавчик мог ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все происходит наяву. И что великий принцепс, старый император Тиберий настойчиво смотрит на него и спрашивает:
- Ты понимаешь теперь, сын мой, как тяжело мне приходилось и приходится? И как мне хочется оградить тебя от этого мира! Что мне надо для этого сделать? О, боги, подскажите мне правильный путь!
Тиберий замолчал, и прикрыл глаза. В тягостной тишине прошло несколько минут. И вдруг где-то в глубине сада запела ночная птица. Тиберий встрепенулся, прислушался и с улыбкой сказал:
- Как на Капреи... На Капреи... Да, вот и знак. Там все станет на свое место. Туда, туда, завтра утром мы отправляемся на Капреи. Слышишь, Марк, сегодняшнюю ночь мы проведем здесь, а завтра с утра мы едем на Капреи.
И Тиберий, легко поднявшись с ложа, отправился давать распоряжения, а Марк ушел отдыхать.