Тегюль Мари : другие произведения.

Неисповедимы Пути...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О чем мог думать правнук императора НиколаяI, проезжая мимо заброшенного дворца другого правнука НиколаяI?
  НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ...
  
  
  В 60-х годах ХХ века одним из заместителей директора Абастуманской астрофизической обсерватории был профессор Иван Андреевич Хвостиков. Но это был особый заместитель. Он приезжал в обсерваторию два-три раза в год и курировал исследования верхней атмосферы Земли. О его приезде сообщалось заведующей отделом, Тамаре Григорьевне Мегрелишвили, личным звонком директора. После звонка Тамара приходила в состояние трепетного ужаса и не выходила из оного до отъезда Ивана Андреевича обратно в первопрестольную. Иван Андреевич прибывал поездом до станции Хашури мягким вагоном и там его встречала директорская "Волга", на которой он и следовал в Абастумани.
  Жил он в обсерваторском "Белом доме", где была и гостиница, и квартира директора обсерватории, Евгения Кирилловича Харадзе.
  Столовался Иван Андреевич в будние дни в обсерваторской столовой, где этим важным делом заведовала тетя Галя, весьма крутая особа, но готовившая вкусно, по-домашнему все, за исключением жуткой солянки, наперченной, да еще с плавающими в остром соке здоровыми кусками соленых огурцов.
  Иван Андреевич, относившийся к стороне жизни, связанной с питанием, очень трепетно, всегда называл ее по имени-отчеству, Галиной Федоровной, в отличие от сотрудников обсерватории, для которых она была просто тетей Галей. Ну, конечно, было бы глупо ему, старше нее по возрасту, звать ее "тетей Галей"
  В выходные дни он бывал обычно приглашаем либо к директору, у которого хозяйство вела пожилая казачка Дуняша, либо к кому-нибудь из сотрудников.
  В Лаборатории верхней атмосферы, которая представляла собой высокую башню с наблюдательной площадкой и пристройку с плоской крышей, на которой тоже была расположена наблюдательная аппаратура, он занимал просторную комнату, которая была расположена между пристройкой и башней. Поэтому во время его приезда сотрудникам приходилось выходить из башни, чтобы попасть в пристройку и наоборот.
  На столе рабочей комнаты у Ивана Андреевича стоял телефон с переключателем - он, конечно, сам трубку не брал, ему сообщали, когда звонок был к нему.
  Исследования верхней атмосферы в Абастуманской обсерватории были начаты по рекомендации Сергея Ивановича Вавилова, а Хвостиков был в те времена его аспирантом.
  
  А вот из автобиографии Хвостикова.
  
  " Родился в 1910 г. В гор. Ташкенте. Отец Андрей Калистратович Хвостиков и мать Феония Федоровна Хвостикова ( до замужества - Кабышина) - из крестьян Воронежской губернии, Новохоперского уезда, слободы Пыховка. В 1904 году ролдители переехали в Туркестан , где отец работал на строительстве Средне-азиатской железной дороги рабочим, а потом кочегаром на паровозе на Семиреченской и Ташкентской железной дороге. Отец умер в 1918 году в Чимкентской области от сыпного тифа. Мать- домашняя хозяйка, умерла в 1942 году в Ленинграде. Брат, Василий Андреевич, 1906 года рождения, по специальности шофер, работает в Ташкенте.
  ---------------------------------------------------------------------------------
  С 1944 года состою в браке с Ольгой Викторовной Яблонской.Имею дочь 1944 года рождения".
  Высокая фигура прогуливающегося по дорожкам обсерватории Ивана Андреевича обращала на себя внимание. В те времена почти никто не знал, за исключением директора обсерватории, что Иван Андреевич был внебрачным сыном великого князя Николая Константиновича, внука императора Николая Первого. Интересно, что думал Иван Андреевич, когда автомобиль, поворачивая по дороге из Абастумани наверх, к обсерватории, проезжал мимо дворца великого князя Георгия Александровича, его трагически умершего в Абастумани родственника? И думал ли он о том, что и сама обсерватория возникла не на пустом месте - машина проезжает и мимо старой башни профессора Глазенапа, где впервые были начаты в Абастумани астрономические наблюдения благодаря Георгию Александровичу?
  Неисповедимы пути господни...
  
  Ниже приводятся самые разные сведения как о великом князе Николае Константиновиче, так и о Иване Андреевиче Хвостикове.
  
  Франк И.М. ВОСПОМИНАНИЯ СТУДЕНЧЕСКИХ ЛЕТ
  
  Помню другой случай. Как-то Сергей Иванович сказал мне, что завтра его ученик Иван Андреевич Хвостиков летит на субстратостате, и пригласил меня поехать вместе с ним на летное поле. Для этого мне нужно было прийти домой к Сергею Ивановичу на Спиридоновку очень рано утром, часам к пяти или шести. Я пришел к назначенному часу, и мы поехали за город. Взлет субстратостата прошел очень буднично. В маленькой корзине, подвешенной под аэростатом, находились И. А. Хвостиков и не помню кто еще, видимо, специалист-аэронавт. Сергей Иванович провожал глазами уходящий вверх и вдаль субстратостат. Когда он скрылся из виду, сказал: "Ну вот, и никто не знает: либо через несколько часов благополучно приземлятся, либо вернутся ледышки".
  Полет в тот раз прошел благополучно. Сергей Иванович провожал И. А. Хвостикова не только потому, что это был его ученик, правильнее - наоборот: тот летел потому, что был учеником Сергея Ивановича. Нынешняя наука о космосе не началась с пустого места. Ей предшествовали исследования стратосферы и серия исследований на более низких высотах. Мне уже приходилось говорить о том, что Сергей Иванович самым энергичным образом поддерживал организацию комплексной экспедиции на Эльбрус в 1934 г. После этого она проводилась ежегодно ряд лет. Еще до этого он возглавил Комиссию по изучению стратосферы АН СССР и в 1934 г. организовал Конференцию по изучению стратосферы. И. А. Хвостиков, работавший ранее в Эльбрусской экспедиции, именно по инициативе С. И. Вавилова занимался физикой атмосферы.
  Примеры, которые я привел здесь, случайны и единичны. Скольким же начинаниям Сергей Иванович оказал энергичную и умелую поддержку!
  Иосиф Шкловский.Эшелон
  
  ИСТОРИЯ ОДНОЙ НЕНАВИСТИ
  
  В хорошо известный всем астрономам конференц-зал Астрономического института имени Штернберга в начале мая 1971 года влетел, быстро оглядываясь, Валерьян Иванович Красовский. Шёл какой-то занудный учёный совет. Вряд ли, однако, это мероприятие явилось причиной появления в зале такого редкого гостя, каким был профессор Красовский, ведавший в Институте физики атмосферы её самыми верхними слоями. Он явно кого-то искал. Через несколько секунд выяснилось, что меня. Он сел в пустое, соседнее с моим кресло и темпераментно прошептал мне в ухо:
  - ...Наконец-то я узнал, кто он такой!
  - Кто? - спросил я.
  - Как кто? Прохвостиков!
  Валерьян Иванович, конечно, имел в виду своего заклятого врага профессора Ивана Андреевича Хвостикова.
  - Бога бы побоялись, - сказал я, - ведь вы же всё-таки сын священника. Сколько уже лет прошло, как умер Иван Андреевич, а вы всё ещё его грызёте!
  Валерьян Иванович досадливо отмахнулся:
  - Вот ещё... А я всё-таки узнал, кто он такой.
  Здесь я должен сделать отступление в своём рассказе. Судьба столкнула меня со столь незаурядной личностью, каков, несомненно, Валерьян Иванович, очень давно, ещё в 1949 году. Симеизская обсерватория лета 1949 года была аномально богата яркими личностями. Чего, например, стоил один только Николай Александрович Козырев, реликт довоенной Пулковской обсерватории, фактически уничтоженной репрессиями 1937 года. Или безраздельно владевший сердцами и умами астрономической молодёжи (а я был тогда на тридцать пять лет моложе) незабвенный Григорий Абрамович Шайн 30. Валерьян Иванович не был астрономом. Он тогда работал в некоем "почтовом ящике" и приехал на обсерваторию внедрять высокочувствительные приёмники инфракрасного излучения - электронно-оптические преобразователи (ЭОПы). Дело это было окутано строжайшей секретностью - Валерьяна Ивановича сопровождали два довольно мрачных типа, которых мы, молодёжь, сразу же окрестили "жеребцами Красовского".
  Работа Валерьяна Ивановича оказалась чрезвычайно успешной, особенно в части изучения свечения ночного неба, в спектре которого в ближней инфракрасной области им были открыты ярчайшие полосы излучения. На этой почве между мною и В.И. произошёл весьма острый конфликт. Не будучи искушён (во всяком случае, тогда) в теоретической спектроскопии, он отождествил открытые им полосы с запрещёнными электронными переходами молекулы кислорода O2, между тем как я буквально "с ходу" отождествил эти полосы с вращательно-колебательными переходами молекулы гидроксила OH. Ситуация создалась острейшая, тем более что всё это случилось во время Всесоюзной конференции по спектроскопии в Симеизе.
  Дело доходило до попытки применить против меня такой сильный и испытанный "полемический" приём, как обвинение в разглашении государственной тайны. Всё это я узнал много позже, а тогда я и не подозревал, на краю какой бездны прыгаю, подобно птичке божьей. А всё "разглашение" сводилось к тому, что я показал аспиранту, как работает ЭОП. В попытке уничтожить меня с помощью недозволенного (в нормальном обществе и в нормальное время) приёма ведущая роль принадлежала тогдашнему зам.директора, а нынешнему директору Крымской обсерватории А. Б. Северному, кстати, за год до этого пригласившему меня на эту обсерваторию работать. От неминуемой кары (дело-то ведь происходило не в каком-нибудь, а в достопамятном 1949 году) меня спас, как я узнал много позже, сам Шайн, в те годы директор обсерватории.
  Прошло несколько лет. Отождествление инфракрасного свечения ночного неба с вращательно-колебательными линиями гидроксила стало общепризнанным. Валерьян Иванович, к этому времени вырвавшийся из своего "ящика" и ставший сотрудником Института физики атмосферы, полностью признал "гидроксильную" теорию и немало способствовал её торжеству, получив с помощью ЭОПов превосходные инфракрасные спектры ночного неба, на которых видна вращательная структура полос ОН. От старого конфликта ничего не осталось, и между нами установились ничем не омрачённые до сих пор дружеские отношения. Валерьян Иванович пригласил меня работать на полставки в Институт физики атмосферы, где он только что стал заведовать отделом верхней атмосферы.
  Последнему обстоятельству предшествовали весьма драматические события. Заведующим этим отделом до Красовского был довольно хорошо тогда известный Иван Андреевич Хвостиков, который, кстати, и пригласил к себе работать Валерьяна Ивановича. Очень скоро, однако, отношения между ними осложнились.
  Трудно представить себе две более несходные человеческие судьбы и два полярно различных характера, чем у Валерьяна Ивановича и Ивана Андреевича. Последнего с полным основанием можно было считать баловнем судьбы. Исключительно представительная, благородная осанка, красивая внешность, приятные "джентльменские" манеры. Говорили, что он в каком-то родстве с самим С. И. Вавиловым. Конечно, член партии, конечно, на хорошем счету у начальства. Да и сам "с младых ногтей" начальник. Короче говоря, образцовый герой для соцреалистического романа о передовом учёном.
  Совсем иначе складывалась жизнь Валерьяна Ивановича. Прежде всего, и это покалечило ему всю её первую половину, он был сыном провинциального священника. Молодёжь сейчас уже этого не понимает, но в двадцатые годы быть сыном священника в нашей стране было, может быть, хуже, тяжелее, чем в наше время быть евреем. Где-то в середине двадцатых отца Красовского репрессировали, и большая, дружная семья была развеяна ветром. Валерка Красовский стал человеком, скрывающим своё социальное происхождение. О поступлении в вуз не могло быть и речи. Более того, необходимо было как можно дальше удрать от родных льговских мест, и юноша едет в не совсем ещё советизированную Среднюю Азию - без профессии, без денег, - короче говоря, без средств к существованию. Голодный, бродит он по обильному и экзотическому Чарджуйскому базару и натыкается на спившегося фельдшера, пользующего прямо здесь, на базаре, хворых и немощных. Наиболее распространённая болезнь - бытовой сифилис, и шарлатан-фельдшер в своём "медпункте - грязной палатке - лечит несчастных... электрофорезом. Для этой цели ему служит самодельный элемент Гренэ. Успех у лекаря большой - по здешним понятиям, чем больнее средство, тем оно действеннее. Смышлёный паренёк устраивается у этого фельдшера ассистентом, чем немало способствует процветанию медицинского бизнеса. Дело даже дошло до того, что предприимчивый лекарь командировал Валерку в Москву за какими-то нужными для дела белыми мышами. Любопытная деталь: мальчишка получал этих мышей в старом здании мединститута, что около зоопарка, где через тридцать лет он будет заведовать отделом академического института. Я полагаю, что для будущего историка советской электроники начало научной карьеры В. И. Красовского представляет несомненный интерес.
  После Средней Азии был Ленинград, где В.И. работал лаборантом на Физтехе. Снизу, "из подполья", скрывавший своё происхождение сын священника мог только наблюдать взлёт своих более счастливых ровесников, через десятилетия ставших корифеями отечественной физики. Он так и не получил высшего образования. Потом работал в промышленности, в "почтовых ящиках". В войну незаурядные экспериментальные способности В.И. нашли себе должное применение, но это уже другой сюжет 31.
  Итак, под крышей Института физики атмосферы в одном отделе встретились два полярно противоположных характера. Коллизия между ними представлялась если не неизбежной, то весьма вероятной. И она произошла! В это время (около 1950 года) Иван Андреевич с большой рекламой стал заниматься довольно эффектной тематикой - зондированием, с помощью прожекторов, серебристых облаков. Как известно, последние изредка наблюдаются на рекордно большой (для облаков) высоте - 80 км. Используемая для зондирования прожекторная установка находилась на загородной станции института, под Звенигородом.
  На всю эту тему был наведён густой туман секретности. И вдруг стало известно, что Хвостиков по закрытой линии получил за эту работу Сталинскую премию, кажется, первой степени, причём единолично, без своих сотрудников; вернее, сотрудниц - Иван Андреевич всегда предпочитал работать с дамами. Старый армейский волк Валерьян Иванович, отлично представлявший себе возможности работавших на Звенигородской станции списанных военных прожекторов (с которыми он во время войны немало поработал), сразу же понял, что ни о каком зондировании столь "высокой" цели, как серебристые облака, не может быть и речи. Тут был какой-то мухлёж! Проявив незаурядную хитрость, помноженную на настойчивость и крайнюю неприязнь к предполагаемому респектабельному мошеннику, Красовский тщательно изучил подлинные материалы наблюдений и "строго математически" изобличил Хвостикова в сознательной фальсификации и жульничестве. Особенно эффектным было доказательство мошенничества на основе анализа фотографий (основной материал!), на которых были изображены размытые пятна - якобы отражённые серебристыми облаками прожекторные блики. Красовский доказал, что фотографировалась с помощью расфокусированной оптики с большими экспозициями... Полярная звезда! Доказательством этому были неполные круги, окружающие размытые пятна - треки околополярных звёзд, которые и были отождествлены Валерьяном Ивановичем с помощью атласа Михайлова!
  После бурного собрания несчастный "лауреат" раскололся. Результат был впечатляющ: Хвостикова изгнали из института и лишили Сталинской премии (точнее, "бляшки" - денежки возвращать не положено). Кажется, из партии его всё же не исключили. И он исчез из моего поля зрения, осев в одном из институтов научной информации. Лишь через много лет, уже к концу жизни, он потихоньку стал оправляться от нанесённого ему сокрушительного удара, даже стал участвовать в работе каких-то комиссий...
  В нашей литературе, а также в кино и на телевидении довольно часто муссируются проблемы, касающиеся науки. К сожалению, как правило, - и тут я повторюсь - эти худосочные и лживые произведения дают совершенно искажённую картину взаимоотношений между работниками науки. На самом деле благодаря специфическим условиям советской жизни коллизии и конфликты между учёными чрезвычайно драматичны. Здесь в причудливый клубок переплетаются как чисто академические, так и совсем не академические линии...
  Но вернёмся в конференц-зал Астрономического института.
  - Знаете ли вы, кто отец Хвостикова? - спросил меня сын священника и выдержал (правда, с большим трудом) многозначительную паузу.
  - Кто же? - нехотя, из вежливости, спросил я.
  - Великий князь Николай Константинович Романов, двоюродный дядя Николая Второго!
  Я выразил тупое удивление.
  - А знаете ли вы, - решил добить меня Валерьян Иванович, - что сын Хвостикова работает у вас в отделе?
  - Нет у меня Хвостикова, - вяло возразил я.
  - А его фамилия вовсе не Хвостиков, а Петренко! - торжествуя, выдохнул В.И.
  Вот тут я, к полному удовольствию В.И., даже растерялся. Я очень хорошо и давно знал нашего инженера Мишу Петренко. Бог ты мой, если В.И. прав, то...
  - Подождите меня здесь, - сказал я В.И. и пошёл в 1-й отдел к незабвенной Вере Васильевне.
  - Я хочу ознакомиться с личным делом Петренко, - сказал я удивлённой заведующей 1-м отделом, до этого ничего подобного от меня не слыхавшей. Как заведующий отделом, я имею право знакомиться с личным делом своего сотрудника. Быстро устанавливаю, что отец Михаила Ивановича Петренко - Хвостиков Иван Андреевич, родился в Ташкенте в 1906 году. Пока всё сходится. Когда я вернулся в конференц-зал к торжествующему В.И., меня пронзила простая мысль: "В отсутствие прямых наследников, убитых в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, Мишка вполне может претендовать на корону Российской империи! Во всяком случае, прав у него не меньше, чем у какой-то липовой Анастасии!".
  Через две недели после разговора с Валерьяном Ивановичем я побывал на выездной сессии Академии наук в Ташкенте. Там я нашёл старых ташкентцев, которые полностью подтвердили изыскания В.И.! При этом выявились забавные подробности. Великий князь Николай 32 был болен... клептоманией (украл ожерелье у своей матушки и мог в принципе на дипломатическом приёме стащить какую-нибудь бесценную безделушку у супруги иностранного дипломата). По этой причине пребывание в столице империи стало просто невозможным, и его отправили в Ташкент - по существу, это была почётная ссылка. Между прочим, Николай Константинович Романов был неплохой человек, много сделавший для благоустройства Ташкента и смягчения царивших там со времен "господ ташкентцев" диких нравов. Старожилы всегда вспоминали его с благодарностью. Имел, впрочем, ещё одну, кроме клептомании, слабость: обожал хорошеньких женщин (Мишина бабушка была одной из первых красавиц Ташкента). Эта черта характера великого князя вполне проявилась и в его сыне: Иван Андреевич был весьма женолюбив, и подчас на этой почве с ним происходили крупные неприятности. Но что поделаешь - против генов не попрёшь!
  Переваривая ташкентскую информацию, я живо представил себе забавную ситуацию, имевшую место несколько лет тому назад, в 1968-1969 годах. Тогда Миша довольно много времени провёл во Франции (у нас там была совместная с французами работа).
  "Небось, приятно, - думал я, - ходить по мосту Александра Третьего и сознавать, что этот мост (довольно, впрочем, безвкусный) подарен славному городу Парижу твоим двоюродным прадедом".
  А ещё Мише приходилось бывать в доме своего французского коллеги Леонида Вельяшева, чей отец - живой тогда! - старый казачий полковник.
  "Интересно, - думал я, - если бы старик знал, что у него в гостях праправнук Николая Первого - вытянулся бы он во фрунт?"
  Через год после описываемых событий в плохоньком кафе "Берёзка", что в Черёмушках, состоялся традиционный банкет нашего отдела, вернее, двух отделов - ГАИШ и ИКИ. Я пригласил танцевать немолодую даму - вдову Ивана Андреевича и мачеху Миши Петренко, работавшую конструктором в моём отделе. Танцуя, я ошарашил её абсолютно неожиданным вопросом:
  - А как вы полагаете, у кого больше прав на корону Российской империи - у ваших детей или у Миши Петренко?
  - Конечно, у моих детей! - не задумываясь ответила она.
  Предисловие к "Эшелону" Шкловского
  В напечатанной в февральском номере "Химии и жизни" за 1989 год новелле "История одной ненависти" Иосиф Самуилович Шкловский с присущим ему блеском рассказывает о конфликте между двумя исследователями верхних слоёв атмосферы - В. И. Красовским и И. А. Хвостиковым. Иван Андреевич Хвостиков представлен у него эдаким лжеучёным, обманом получившим Сталинскую премию. Увы, описанный Иосифом Самуиловичем факт действительно имел место, однако он совсем не характерен для Хвостикова как учёного.
  В 1936 году я начал заниматься серебристыми облаками. После войны продолжал наблюдения, а в 1950 году составил их сводку. Вот тут-то я и познакомился с Иваном Андреевичем, автором известной в ту пору монографии "Свечение ночного неба". Дальше произошло что-то странное. Какие-то неведомые мне силы подхватили мою статью, и она очутилась в редакции "Докладов Академии наук СССР". Вверху статьи стояло: "Представлена академиком Л. С. Лейбензоном", хотя с почтенным Леонидом Самуиловичем я вообще не был знаком, он работал в области механики и гидродинамики.
  А потом всё резко изменилось. Мало тоro, что статья не пошла, но мне объявили, что тема засекречена, и письменно потребовали сдать все имевшиеся у меня материалы и "чреновики" (именно так там было написано). Я ответил, что засекречивать данные о серебристых облаках бессмысленно, так как пара любителей астрономии, вооружившись обычными фотоаппаратами и разойдясь на 10-15 км, может за одну ночь получить все эти "секретные" данные (имелись в виду высоты и скорости дрейфа серебристых облаков). Сдавать "чреновики" я отказался. Как это ни странно, но мой дерзкий поступок не имел для меня никаких неприятных последствий.
  Прошло два года, и не кто иной, как И. А. Хвостиков сумел сорвать с серебристых облаков завесу секретности. Он опубликовал статью, в которой доказывал, что эти облака состоят из кристалликов льда (до тех пор большинство учёных считали, что из продуктов разрушения метеорных тел). Чтобы льдинки могли образовываться на высоте 80 км, там должны царить очень низкие температуры - около 200 K. А согласно всем принятым в то время моделям атмосферы они считались куда более высокими. Правда, начиная с 1947 года этих высот стали достигать наши исследовательские ракеты. Но результаты исследований засекречивались. Хвостикову они были известны, и он, не указывая источник, опубликовал график изменения температуры с высотой, из которого следовало, что в узком слое между 78 и 84 км могут конденсироваться кристаллики льда. Работа Хвостикова просто и изящно объясняла узкий высотный диапазон, в котором наблюдаются серебристые облака.
  Но вскоре против неё выступил (на страницах "Известий АН СССР, серия геофизическая") В. М. Морозов, пытавшийся доказать, что ничего нового в работе Ивана Андреевича нет - такие взгляды высказывались, мол, ещё в 20-30 годы, а главное, для реализации его модели недостаточно низких температур - нужна ещё определённая концентрация водяного пара. Иван Андреевич дал Морозову достойную отповедь на страницах того же журнала.
  Но в своём последнем утверждении Морозов был совершенно прав: без достаточного количества водяного пара образование кристалликов льда было бы невозможно.
  Приближался Международный геофизический год. В рамках этого мероприятия намечалась и обширная программа наблюдений серебристых облаков. Возглавил это дело известный ленинградский специалист по физике планет профессор В. В. Шаронов. Хвостиков был утверждён его заместителем. В работу включились научные учреждения Москвы, Ленинграда, Латвии, Эстонии, Рязани, городов Сибири и Урала. В зону серебристых облаков для измерения температуры были запущены ракеты. Температура оказалась вполне подходящей для образования кристалликов льда.
  Теперь для полного торжества конденсационной гипотезы не хватало одного: водяного пара. Запуски ракет для измерения его концентраций были проведены уже в 60-х годах под руководством Андрея Всеволодовича Федынского (сына члена-корреспондента АН СССР В. В. Федынского). Они дали благоприятные результаты: в соединении с весьма низкими температурами в мезопаузе (около 150 K) концентрация водяного пара была достаточной для образования там слоя ледяных кристаллов.
  В конце 1964 года умер профессор В. В. Шаронов. Теперь рабочую группу по серебристым облакам Межведомственного геофизического комитета возглавил Иван Андреевич Хвостиков. И руководил ею до самой кончины - в 1969 году.
  Для меня ясно, что срыв, описанный Шкловским, был для Ивана Андреевича случайным. В середине 60-х годов он выпустил две большие монографии: "Физика озоносферы и ионосферы" и "Высокие слои атмосферы". Они и сейчас не потеряли своего значения.
  Яздовский В.И. На тропах Вселенной
  Большой вклад в геофизические исследования внесли известные ученые Сергей Николаевич Вернов, Иван Андреевич Хвостиков, Сергей Леонидович Мандельштам, Лидия Курносова, Татьяна Назарова, Вера Михневич, Борис Миртов, Евгений Чудаков, Иван Савенко и многие другие, собиравшие по крупицам научные данные о геофизических явлениях в верхних слоях атмосферы и стратосфере. Энтузиасты своего дела, ученые с большим вдохновением работали, помогая друг другу. Благоприятные отношения в сплоченных и творческих коллективах позволили накопить необходимые геофизические и физические данные, которые обеспечили дальнейшее развитие экспериментальной космонавтики.
  
  Лев Остерман. Течению наперекор
  
  К концу 49-го года все готово: два контейнера со всей смонтированной в
  них начинкой и специальная ракета с двумя симметрично расположенными
  катапультами. В "последнюю минуту" профессор Векслер из ФИАНа просит найти
  место еще и для нескольких фотопластинок с толстослойной эмульсией для
  регистрации первичного космического излучения. Чертыхаюсь, но пристраиваю и
  пластинки.
   Запуск ракеты происходит с космодрома Байконур, если не ошибаюсь, в
  начале января 50-го года. Происходит успешно. Некоторые из полученных данных
  неожиданны. Например, кинетическая "температура" молекул воздуха на высоте
  120 км больше чем 200о выше нуля. Работе присуждена Сталинская
  премия. Ее (в закрытом порядке) получают: Рейхрудель, Бушуев (заместитель
  Королева) и Винокур - разработчик парашюта из НИИ ВВС. Заметим, что ни
  инициатор всего дела Дзердзеевский, ни Королев не включают себя в список для
  награждения. Такие в те времена были руководители!.. Все это я рассказал в
  качестве введения к тому эпизоду, ради которого обратился к эпохе начала
  космонавтики. Как говорится, сказка будет впереди.
   Успех был отмечен не только наградами, но и тем, что для ученого важнее
  наград, - дальнейшим расширением программы работ и соответствующим их
  финансированием. Было принято специальное закрытое постановление
  правительства, подписанное лично (не факсимильно) И.В. Сталиным. В
  постановлении перечислялся расширенный круг исследовательских задач, НИИ-88
  предписывалось подготовить на этот раз уже три ракеты и, разумеется, был
  указан срок следующих запусков - сентябрь того же 50-го года. Кроме того,
  создавалась правительственная контрольная комиссия под председательством
  президента Академии наук Сергея Ивановича Вавилова.
   Проект постановления готовил Рейхрудель, но визировал в качестве
  исполнителя не он и не Дзердзеевский, а профессор Иван Андреевич Хвостиков.
  Такой замене предшествовали следующие метаморфозы. И.А. Хвостиков, лауреат
  Сталинской премии, заведовал в Геофиане отделом стратосферы. Это был еще не
  старый, но совершенно седой, высокого роста человек с неприятно злым, но
  явно умным и волевым лицом. На ходу - прихрамывал. Рассказывали, что он
  поседел и сломал ногу во время падения его стратостата. (это может
  показаться невероятным, но в плотных слоях атмосферы падающий стратостат
  приобретает постоянную и не очень большую скорость благодаря парашютному
  эффекту его огромной оболочки). Еще рассказывали, что он выгнал из дома жену
  и сына. И вообще человек жестокий. Некогда он был аспирантом Вавилова и, как
  утверждали, до сих пор пользуется его покровительством. А посему члены
  Ученого Совета Института, и даже его директор Г.А. Гамбурцев Хвостикова
  откровенно побаивались.
   Так вот, после успеха первого эксперимента серии "ФИАР-1" (физические
  исследования атмосферы ракетами), понимая перспективы этого дела в связи с
  грядущим развитием космонавтики, Иван Андреевич решает прибрать к рукам
  лабораторию Рейхруделя. Сначала отыскав какое-то постановление Совнаркома,
  осуждавшее совместительство ученых, он добился от Гамбурцева ультиматума
  Рейхруделю: либо тот переходит целиком на работу в Геофиан, либо
  увольняется. Эфраим Менделевич не мог оставить созданную им кафедру в МГУ и
  подал заявление об уходе. Отобрать нас у Дзердзеевского было еще проще.
  Действительно, с какой стати лаборатория, занимающаяся исследованием высоких
  слоев атмосферы, входит в отдел метеорологии, когда в институте есть отдел
  стратосферы? Спорить с Хвостиковым никто не решился.
   И вот мы поменяли хозяина, оставшись поначалу на своем старом месте в
  полуподвале. Но вот незадача. Тематика сверхсекретная, а это означает, что с
  момента появления приказа об увольнении профессора Рейхруделя его бывшие
  ученики под страхом очень серьезного наказания не имеют права ни о чем с ним
  советоваться. А Хвостиков ничего не понимает в физике высокого вакуума, и
  потому наша "ученая троица" оказалась предоставленной самой себе. Между тем
  расширенная программа нового постановления требует модификации прежних
  измерительных приборов и создания новых. Естественно, что и обновления
  конструкции контейнеров. Но это не проблема. А вот новая аппаратура и
  автоматика! Без эрудиции Эфраима Менделевича создавать ее будет очень
  трудно. Однако делать нечего - беремся за работу. Я уже в курсе дела и
  помогаю моим друзьям чем могу. В нашем распоряжении всего восемь месяцев.
  Работаем с утра до ночи. "Хвост" обещает нам двойную зарплату и сдерживает
  слово. Бог знает, как он это устраивает, но начиная с февраля каждый из нас
  расписывается в двух ведомостях за полную ставку в каждой. К июлю первый
  макет нового прибора готов. Он должен безотказно "срабатывать" в модельном
  опыте на столе. А он не срабатывает, дает сбои то в одном, то в другом
  месте.
  На беду как раз в это время в лабораторию приходит заместитель
  директора Евгений Константинович Федоров (тот самый, папанинец) и в нашем
  присутствии спрашивает у Хвостикова, как дела. Шеф без колебаний отвечает,
  что все в порядке, прибор уже работает. Возмущаюсь таким нахальством. Но
  меня никто не спрашивает, а мои друзья-физики молчат. Молчу и я, ведь это их
  сфера. Федоров просит показать прибор в работе. Но Иван Андреевич так же
  спокойно говорит, что сейчас показать нельзя - прибор на профилактической
  переборке. Приглашает зайти через неделю. Однако Федоров больше не приходит.
  То ли занят, то ли догадался, в чем дело, но затевать скандал не хочет.
  Хвостиков ведь взял всю ответственность на себя.
  А прибор барахлит все так же!
   Мне приходится регулярно бывать в НИИ-88, где по моим чертежам
  изготавливают новые контейнеры. В качестве представителя заказчика (Академии
  наук) участвую в рабочих совещаниях у Королева. Конструкция новой катапульты
  разрабатывается вяло. Всем своим видом Сергей Павлович дает понять, что его
  коллектив зря отрывают от основной работы (они совершенствуют баллистическую
  ракету).
   Моя конструкция, в основном, готова. Кроме одного узла, который мне
  самому не нравится - может оказаться слабоват для перегрузок взлета ракеты.
  Неожиданно меня приглашают доложить весь мой проект на заседании
  правительственной комиссии, в кабинете Вавилова. Прихожу, развешиваю чертежи
  на доске в дальнем от председателя конце большого кабинета. За длинным
  столом - члены комиссии, человек двадцать, больше половины - военные.
  Докладываю спокойно. У членов комиссии вопросов нет. Но Сергей Иванович
  неожиданно спрашивает, уверен ли я в работе того самого злополучного узла. И
  как он углядел с такого расстояния?! Признаюсь, что не уверен, говорю, как
  собираюсь его усилить. На этом обсуждение заканчивается - проект одобрен...
   Подходит август. Из комиссии приходит запрос о готовности научной
  аппаратуры к испытаниям - через месяц срок! Хвостиков вызывает меня в свой
  кабинет и спрашивает: "Как дела у Королева с ракетами для нас?" Я был в
  НИИ-88 не далее как вчера. Отвечаю: "Все тихо. И не приступали". "Хвост"
  доволен. Смеется своим странным смехом - не раскрывая рта. Говорит мне (у
  него слабость - любит похвалиться перед ведущими сотрудниками своими
  хитростями): "Мы доложим о готовности. Пусть все шишки сыплются на
  Королева". Молчу, но думаю: "И чему радуется? Ну отложат испытание на месяц.
  Королев сделает для нас ракеты, всех дел-то - вмонтировать катапульты. А у
  нас вряд ли будет существенный прогресс".
   Во избежание провала решаю поставить в известность о возникающей
  ситуации Федорова. Он меня внимательно выслушивает и решает, что следует
  подождать до тех пор, когда будет назначен новый срок испытаний. Понимаю,
  что этот мой визит в дирекцию станет известен "Хвосту" и он мне его не
  простит. Наплевать! Молчаливо соучаствовать в этом обмане я больше не желаю.
   Но я недооценил шефа. Узнав по своим каналам, что НИИ-88 уже доложил о
  своей неподготовленности и просит перенести срок испытания, Хвостиков едет к
  Вавилову и добивается того, что срок переносят на февраль 51 года. Мы
  получаем полгода "форы"!..
   Быстро пролетают месяцы. Теперь прибор срабатывает нормально в среднем
  один раз из трех попыток. Случайность этих отказов ввергает нас в отчаяние.
  Где-то слабое место, но где - понять не можем.
   Запрос из правительственной комиссии на этот раз приходит в начале
  января. История как будто повторяется. Но нет! На следующий день приезжаю в
  НИИ-88 - все меня поздравляют: "Главный приказал, чтобы через месяц работы с
  катапультами для Академии наук были готовы. Остальные работы приказано
  остановить". Значит, ракеты будут в срок. Наутро докладываю это "Хвосту".
  Впервые вижу, что он растерян. Минуты две сидит молча. Докладывать о нашей
  неготовности сейчас невозможно - мы ведь "были готовы" пять месяцев тому
  назад! Ехать на Байконур с такими приборами тоже нельзя. Одна или две ракеты
  наверняка взлетят понапрасну. Сталин за это по головке не погладит...
   Шеф молча уезжает в Президиум Академии. Через пару часов возвращается
  очень довольный. Собирает всех нас пятерых и, расхаживая по кабинету, со
  своей дьявольской улыбкой рассказывает, как ему удалось убедить президента,
  что с точки зрения состояния верхних слоев стратосферы сентябрь, все-таки,
  является наиболее благоприятным временем для испытаний. И что не стоит из-за
  полугода жертвовать полнотой информации, которая может быть получена.
  Вавилов при нем звонил Поскребышеву. Тот докладывал "самому". Было велено
  передать, что ученым виднее - пусть решают сами. Скрепя сердце президент
  согласился - испытания перенесены на сентябрь 51-го года. Но теперь уже
  чтобы все было в порядке! "Хвост" с раздражением напоминает нам, что уже год
  как мы получаем двойную зарплату. Будто мы сами об этом не помним! Молчим.
  Надо успеть! Если бы хоть на одно испытание прибора пригласить Эфраима
  Менделевича! Но об этом нечего и мечтать. Наш "особист" не замедлит
  донести...
   Проходит лето. В отпуск, конечно, никто из нас не ходил. Переехали в
  новое здание. Отделу стратосферы отвели целый этаж. И наша особая
  лаборатория после полуподвала получила четыре большие светлые комнаты.
  Железной двери уже нет, только надпись: "Посторонним вход воспрещен". Да и
  "особист" наш куда-то слинял. Еще в самом начале года нам добавили
  инженера-электронщика (Гончарскую), которой была поручена вся электроника и
  автоматика: в новой модели прибора (ФИАР-2) они весьма усложнились и не
  исключено, что некоторые сбои при лабораторных испытаниях можно отнести на
  их счет. Новая измерительная аппаратура непрерывно модифицировалась и уже
  сильно отличается от той, что прошла испытания в ходе ФИАР-1. Поэтому
  надежность ее работы после вибраций и перегрузок подъема на ракете
  гарантировать трудно. Тем не менее готовим к испытанию два модельных и шесть
  рабочих экземпляров приборов. Ситуация складывается весьма серьезная. Успех
  пусков ФИАР-2 сомнителен. Переносить срок испытаний дальше уже невозможно.
  Пожалуй, мы не в полной мере оценивали опасность нашего положения. Ведь это
  был сентябрь 51-го года. Только потом мы узнали, что это было за время...
   Вдруг в конце июля Хвостиков вызывает меня к себе в кабинет и сообщает,
  что он, физики и Гончарская с двумя модельными приборами в ближайшее время
  отправятся на космодром, чтобы на месте ознакомиться с условиями запусков,
  проконсультироваться насчет вибраций и перегрузок. А руководство монтажом
  шести рабочих приборов он поручает мне!.. Расчет ясен. В случае неудачи
  запусков все можно будет свалить на недобросовестный монтаж. Вот когда мне
  аукнулся мой прошлогодний визит к Федорову. Но роль "козла отпущения" мне не
  нравится. Наши ракеты стоят слишком дорого, чтобы в случае неудачи оный
  "козел" отделался легкой поркой. Скорее с него живого сдерут шкуру, если
  просто не прирежут.
   - Нет, Иван Андреевич, - говорю я, - моя должность
  инженера-конструктора налагает на меня ответственность только за надежность
  работы всей механики. Готов за это отвечать. Но руководить монтажом научной
  аппаратуры и автоматики решительно отказываюсь.
   - Вы получите мое письменное распоряжение. Извольте на нем написать
  свой отказ.
   - Хорошо.
   С этим ухожу из кабинета. Очевидно, что физикам и Гончарской на
  космодроме делать нечего. Шеф их и себя выводит из-под удара на случай
  провала. В тот же день Валюша, секретарша шефа, приносит мне распоряжение.
  Пишу на нем мотивированный отказ от его выполнения.
   Мои отношения с обслуживающим персоналом отдела, в том числе и с
  Валюшей, всегда были очень хорошими. В середине следующего дня она с
  испуганным видом прибегает ко мне и говорит: "Лев Абрамович, быстро
  прочитайте эту бумагу, никому не показывайте и сразу верните мне". Вынимает
  из папки и отдает мне, по-видимому, только что отпечатанную бумагу и
  убегает. С изумлением читаю. Бумага озаглавлена: "Решение партгруппы отдела
  стратосферы". В ней излагается мой отказ от руководства монтажом
  исследовательской аппаратуры. И это накануне срока проведения научных
  экспериментов, предусмотренных постановлением правительства за подписью тов.
  Сталина. Далее в решении говорится, что собрание партгруппы рассматривает
  поведение тов. Остермана Л.А. как попытку путем саботажа сорвать
  запланированные эксперименты и это нельзя расценить иначе, как акт
  вредительства...
   Такова суть этого решения, размазанная на целую страницу. Но самое
  "веселое" - в адресах. Вверху справа написано: "Секретарю партбюро Геофиан
  тов. Смирнову И.П.". А строчкой ниже: "Копия начальнику Управления НКВД по
  Москве и Московской области". Вспоминаю, что утром видел объявление о
  закрытом собрании партгруппы отдела, назначенном на послезавтра... Стараюсь
  спокойно обдумать ситуацию. Итак, Хвостиков решил не ожидать результатов
  эксперимента, а "обнаружить" вредителя среди сотрудников лаборатории
  заранее, чтобы потом, если потребуется, его кознями объяснить возможный
  провал. Опровергать это дикое обвинение на партгруппе бесполезно. Она
  состоит из давно подобранных "Хвостом" сотрудников его отдела. В нашей
  лаборатории партийцев всего двое: я и Вера Михневич. До разбирательства на
  партбюро института дело, скорее всего, не дойдет. Меня арестуют до того.
  Хорошо еще, если не сразу после собрания партгруппы. А там иди доказывай,
  "что ты не верблюд!".
   Нет! Надо использовать оставшиеся два дня. Подготовить контрудар такой
  силы, чтобы решение партгруппы не было отправлено адресатам. Подумав,
  отправляюсь в канцелярию и прошу дать мне просмотреть папку деловой
  переписки нашего отдела. Нахожу несколько нужных мне документов и тщательно
  копирую их текст...
   В конце следующего дня, то есть накануне собрания партгруппы, передаю
  моему другу Саше Свободину запечатанный конверт, в котором находится
  "контрудар". Прошу его, если я не вернусь завтра домой, чтобы он опустил
  конверт в любой почтовый ящик. На конверте тот же адрес: "Начальнику
  Управления НКВД по Москве и Московской области"...
   Собрание открывается сообщением нашего парторга Мордуховича. Оно, в
  полном соответствии с известным мне решением, содержит разоблачение моих
  вредительских намерений и поступков. Далее один за другим выступают
  сотрудники отдела. Все меня обличают. У кого-то уже звучит полузабытое "враг
  народа". Шеф молчит. В режиссуре спектакля его выступление, очевидно, не
  планировалось. "Прения" заканчиваются. Но, как я и рассчитывал, меня спасает
  партийная "демократическая" рутина. Мордухович предлагает мне выступить и
  ответить на предъявленные обвинения. Встаю и говорю, что опровергать всю эту
  белиберду нет смысла, но хотелось бы обратить внимание товарищей на факты
  обмана правительственной комиссии, которые имели место со стороны
  заведующего отделом. Дважды, в августе 50-го года и январе 51-го, он
  докладывал комиссии о полной готовности аппаратуры, в то время как она
  практически не работала. Более того, в ней использовался в то время целый
  ряд готовых электронных устройств, не отвечавших нашим требованиям. Вот один
  из примеров:
   16 декабря 50-го года (документ No 86 из папки деловой переписки нашего
  отдела) Иваном Андреевичем было подписано письмо, адресованное директору
  завода, производящего фотоумножители, с просьбой передать нам шесть
  экземпляров нового, опытного образца ФЭУ, так как обычные фотоумножители,
  которые мы используем, по своей чувствительности непригодны для решения
  задач, поставленных перед нами постановлением правительства. Так и написано
  - непригодны! А в докладе комиссии от августа 50-го года сообщалось о полной
  готовности! Вот еще документ... еще... и еще...
   Меня прерывают возмущенными криками: "О чем Вы говорите? Отвечайте на
  предъявленные Вам обвинения!" Но я точно не слышу - продолжаю перечисление
  документов. И все с датами, с номерами. Говорю все это не собранию, а лишь
  одному из присутствующих на нем. И вижу, что он хорошо меня понимает. Если я
  пойду ко дну, то он последует за мной. Я предлагаю обмен: молчание на
  молчание ("С волками жить...").
   Наконец меня лишают слова. Но дело уже сделано. Зачитывается и
  принимается уже известное мне решение... Сомневаюсь, что оно будет
  отправлено по обозначенным адресам... Только бы в коридоре не оказалось
  незнакомых людей в штатском... Слава Богу - никого! Расходимся по домам. Жду
  неделю. Злополучное решение партгруппы словно в воду кануло. Но оставаться в
  отделе опасно. Подаю заявление в дирекцию об уходе по собственному желанию в
  связи с учебой на пятом курсе физфака МГУ. "Хвост" молча его визирует. В
  сентябре 51-го года покидаю Геофиан.
   Чем дело успокоилось с запуском ракет, не знаю. Что-то, видимо,
  сработало - "жертв" среди сотрудников отдела не было. Но наверняка не все -
  наград тоже не было. Я это узнал от Гали Петровой. Она же через несколько
  месяцев рассказала мне драматическую историю падения Хвостикова. Вот она.
   В отделе стратосферы работал один из первых его послевоенных
  сотрудников, некто Морозов. Человек очень глупый, хотя и выполнявший одно
  время обязанности парторга отдела. Говорили, что он во время Отечественной
  войны командовал бронепоездом, а я-то думал, что они существовали только в
  Гражданскую. Морозов был ассистентом Хвостикова, когда тот занимался
  изучением "серебристых облаков". (Эти облака ходят на высоте до 70
  километров и Бог знает из чего состоят, но, конечно уж, не из паров воды.) В
  них он обнаружил что-то необыкновенное, дал этому физическое обоснование, за
  что и была присуждена Сталинская премия.
   На моей памяти, после передачи нашей лаборатории в отдел (а наверное, и
  до того) Морозов в течение двух лет писал свою кандидатскую диссертацию.
  Писал, в самом прямом смысле, под диктовку Хвостикова. Незабываемая сцена:
  Морозов сидит за столом шефа и прилежно пишет, а тот, прохаживаясь от окна
  до двери кабинета, диктует. Все это знали, но Морозов и виду не подавал, что
  обижен или унижен такой ситуацией. На защите никто не решился задавать
  вопросы или выступить против аспиранта "Хвоста". Это было примерно в то же
  время, что и мой поспешный уход из Геофиана. Потом умер президент Вавилов, и
  осмелевший Морозов вдруг надумал отомстить шефу за годы унижений. Он подал в
  партбюро Института заявление о том, что фотоснимки серебристых облаков, на
  основании которых была развита Хвостиковым "глубокая теория" были... просто
  дефектом пленки (!). На контрольных снимках, которые им же, Морозовым, по
  указанию "Хвоста" были уничтожены, ничего необыкновенного не обнаруживалось.
   По словам Гали, скандал был дикий. Президиум Академии назначил
  специальную комиссию для расследования дела. Запоздавший на несколько лет
  донос Морозова подтвердился. У Хвостикова отобрали Сталинскую премию,
  исключили из партии и уволили из Института. Приютил его ВИНИТИ (Институт
  научной информации) - источник подкормки всех неимущих научных сотрудников.
   История сия имела гротескный финал. Как-то раз несу я в ВИНИТИ
  очередную порцию сделанных мною рефератов и вижу во дворе идущего мне
  навстречу "Хвоста". Он смотрит на меня выжидательно. Сначала собираюсь
  пройти мимо. Потом любопытство берет верх. Останавливаюсь. Он протягивает
  руку. Здороваемся... И человек, сознательно хотевший загубить меня, говорит
  с явной признательностью: "Вы, Лев Абрамович, были моим открытым врагом. Не
  то, что этот мерзавец, столько лет прятавшийся за моей спиной и подло
  скрывавший свою ненависть..."
   Воистину, все в мире относительно!
  В. Бронштэн, кандидат физико-математических наук
  Возвращаясь на рассвете 12 июня 1885 года в Москву, молодой приват-доцент Московского университета, астроном Витольд Карлович Цераский заметил на небосводе совершенно необычные облака. Они казались светящимися даже на фоне алого сегмента зари, там, где все прочие облака выглядели темными силуэтами. Хотя метеорология и не входила в программу работ Московской обсерватории, Цераскому стало ясно - происходит нечто редкостное. И не заинтересоваться феноменом было бы кощунством.
  В то время Витольд Карлович занимался проблемой точного измерения блеска звезд. Следя за ночными светящимися облаками, как он назвал их, молодой ученый заметил, что, выходя за пределы сумеречного сегмента, те переставали быть видимыми. Словно куда-то исчезали.
  - Но если облака, выходя за пределы сегмента зари, только перестают быть видны, а не исчезают, значит, могут поглощать свет звезд? - вслух принялся размышлять Цераский.- Надо проверить, насколько они ослабляют блеск светил...
  Дождавшись, когда одно из облаков оказалось на пути луча яркой звезды Капеллы, астроном измерил ее блеск своим фотометром. Затем, после исчезновения облака, повторил опыт. Никакой разницы не обнаружилось. Проделал те же измерения на более слабой звезде. И опять никакого различия. Словно таинственные облака были абсолютно прозрачными.
  Так состоялось открытие знаменитых серебристых облаков, самых высоких из всех, плавающих в земной атмосфере.
  Справедливости ради заметим, что В. К. Цераский не был первым из ученых, кто их увидел. За четыре дня (надо же!) до него их заметил Т. Бакгауз в германском городе Киссингене, а еще два дня спустя - Вацлав Ласка, будущий основатель астрономической обсерватории во Львове. Однако Ласка ничего не сообщил о своих наблюдениях, а Бакгауз ограничился краткой заметкой в одном из метеорологических журналов. Цераский же первым решил выяснить природу "ночных светящихся облаков", как он их назвал.
  Уже из того, что неведомые облака светились на фоне сегмента зари и становились невидимыми, выходя за его пределы, явствовало: они светят отраженным светом Солнца и расположены столь высоко, что Солнце еще может их освещать, тогда как обычные облака уже попадают в тень. Темными кажутся даже перистые облака, плавающие на высотах восемь-двенадцать километров. Значит, светящиеся расположены гораздо выше. Но насколько?
  Цераский поделился своими размышлениями с молодым астрофизиком (впоследствии академиком) Аристархом Аполлоновичем Белопольским. И они решили действовать сообща.
  В среднем из пяти измерений, произведенных ими 26 июня, была получена высота 73,5 километра. Фиксировалась и семидесятикилометровая высота. Итак, серебристые облака располагались значительно выше перистых.
  Цераский не спешил с публикацией полученных результатов. Он сделал это только два года спустя, посвятив серебристым облакам один из параграфов своей докторской диссертации. Но сообщение о необычном явлении прошло незамеченным.
  А между тем 23 июня 1885 года яркие серебристые облака заметили ученые в разных городах Европы. Среди них был эстонский астроном Эрнст Гартвиг, наблюдавший их в Тарту, и немецкий метеоролог Отто Иессе в Штеглице. Особенно заинтересовался удивительными облаками Иессе. Он и назвал их серебристыми. 30 июня Иессе тоже попробовал определить высоту серебристых облаков, применив, однако, весьма несовершенный метод, и получил 42 километра - величину, заниженную (как потом признал и сам Иессе) почти вдвое.
  Одна из его многочисленных статей и заметок о серебристых облаках, опубликованная в журнале "Астрономише Нахрихтен" ("Астрономические сообщения"), попала на глаза Цераскому...
  И все же на Западе узнали о работах Цераского и Белопольского. 19 августа 1887 года в городке Юрьевце на Волге наблюдалось редкое астрономическое явление - полное солнечное затмение. Туда прибыла экспедиция Московской обсерватории во главе с А. А. Белопольским. Вместе с ним приехали молодой ассистент П. Штернберг и зарубежные ученые: немецкий астроном Г. Фогель и бельгиец Ж. Нистен.
  Несмотря на облачность, наблюдения прошли успешно. А через месяц в бельгийском журнале "Сьель э терр" ("Небо и земля") появилась заметка Нистена, в которой сообщалось об измерениях высот серебристых облаков, проведенных Цераским и Белопольским. Но Нистен не уточнил, в каком году были выполнены эти измерения, а Иессе решил, что речь идет об измерениях 1887 года. И в течение многих лет приоритет в измерении высоты серебристых облаков приписывался ему, хотя Цераский и Белопольский сделали это на два года раньше...
  Но что собой представляли самые высокие облака земной атмосферы? Какова их природа? Почему их не видели раньше?
  Первая гипотеза происхождения серебристых облаков - вулканическая. Ее высказал в 1887 году известный немецкий физик Фридрих Кольрауш (впоследствии - иностранный член Российской академии наук). Он напомнил, что 27 августа 1883 года произошло катастрофическое извержение вулкана Кракатау, при взрыве которого в воздух было выброшено около 35 миллионов тонн мелкораздробленной массы. В течение почти двух лет наблюдались оптические аномалии, связанные с этим извержением: светлые зори, кольцо Бишопа, уменьшение прозрачности атмосферы, поляризационные аномалии. Серебристые облака появились к концу этого срока. Кольрауш полагал, что они состоят не из пыли, а из капелек или кристаллов, которые сконденсировались из водяных паров, выброшенных при извержении и попавших в высокие слои атмосферы с низкой температурой.
  Вулканическая гипотеза не выдержала испытания временем. Анализ световых аномалий после крупных извержений в различное время вулканов Мон-Пеле, Катмаи и других, проведенный группой советских ученых во главе с профессором Н. В. Васильевым, показал, что эти два явления не связаны друг с другом.
  Над далекой Тунгусской тайгой взорвался, не долетев нескольких километров до земли, грандиозный метеорит. Внимание астрономов в первую же ночь - 30 июня 1908 года - привлекло необычное свечение неба, мешавшее их наблюдениям. Наблюдалось оно по всей Европе, вплоть до Англии. Но никто из астрономов не догадывался о причине свечения неба.
  Тогда же, начиная с 30 июня и в течение нескольких ночей, Уильям Деннинг в Англии, Эрнест Эсклангон во Франции, Макс Вольф в Германии, Д. О. Святский в России наблюдали яркие серебристые облака. Но только через 18 лет появились первые попытки связать их появление с Тунгусским метеоритом. Сначала было высказано робкое предположение о возможности связи светлых ночей и серебристых облаков с падением Тунгусского метеорита. Затем эту идею развил известный исследователь метеоритов Леонид Алексеевич Кулик. "Являясь, с моей точки зрения,- писал он,- продуктами остывания возогнавшихся при полете метеоритов газов, эти облака в своем зарождении отвечали многочисленным пунктам обильных в этот период падений метеоритов и лишь затем, расплываясь, образовали мощные, может быть, даже слившиеся из отдельных участков экраны, которые и отражали с высоты 80 километров лучи зашедшего уже Солнца".
  Но что означали "обильные в этот период падения метеоритов"? В конце июня 1908 года в Киевской губернии упал метеорит Кагарлык весом в два килограмма. Некоторое время Кулик считал его осколком Тунгусского метеорита. Потом от этой мысли пришлось отказаться. Но она подсказала ему другую: он предположил, что не только падения метеоритов, но и влет в нашу атмосферу обычных метеоритов может приводить к образованию серебристых облаков.
  Метеорно-метеоритная гипотеза происхождения серебристых облаков стала популярной среди астрономов и вскоре вытеснила вулканическую. В самом деле, мощные извержения вулканов - события редкие, а метеоры падают постоянно.
  ...Но перенесемся уже в 1936 год. Для наблюдения редкого небесного явления - полного солнечного затмения 19 июня - в местечко Сагарчин, на юге Оренбургской области, прибыла экспедиция Московского отделения Всесоюзного астрономо-геодезического общества. Состав ее был исключительно молодежным. Даже начальнику, уже известному в то время исследователю метеоров Игорю Станиславовичу Астаповичу, исполнилось тогда всего 28 лет. А самый молодой участник едва достиг 16-летнего возраста. Готовили приборы, тренировались быстро перезаряжать кассеты с пластинками - ведь нужно было уложиться за те 117 секунд, что должна длиться полная фаза затмения. Вечерами наблюдали небо. И вдруг за два дня до затмения Астапович заметил у горизонта яркие серебристые облака. Он показал их другим участникам экспедиции, объяснил, что это такое. Двум из молодых астрономов - Геннадию Затейщикову и автору этих строк (нам было тогда по 18 лет) - серебристые облака, что называется, запали в душу. После возвращения в Москву мы стали усердно их наблюдать, фотографировать... А дальше под руководством Астаповича приступили к основательной обработке своих наблюдений, вычислили скорости движения серебристых облаков. И обнаружили новое явление: в течение одной ночи направление движения облаков менялось, они двигались как бы по дугам. Циклонические движения в зоне серебристых облаков!
  Но и это было далеко не все. По наблюдениям на обширной территории Советского Союза - в Сибири такие наблюдения организовал другой энтузиаст, метеоролог Орест Васильевич Деминев,- были определены площади облачных полей - десятки и сотни тысяч квадратных километров; выявлено преимущественное движение облаков на запад и никогда - на восток; определены интервалы между "гребешками" - тонкими полосками, как бы грядами, напоминавшими гребни волн... Пройдет четверть века, и другой энтузиаст, Н. И. Гришин, докажет, что это действительно волны в атмосфере.
  В ночь с 20 на 21 июня 1950 года в Москве, выйдя на шоссе в районе Лосиноостровской, я увидел на горизонте яркие серебристые облака. И обрадовался им как старым друзьям. Вынул записную книжку, немедля принялся зарисовывать, вести записи. Какая тонкая структура! Совсем как у перистых облаков. Может, метеорные частицы служат только ядрами конденсации для намерзания на них кристалликов льда?
  За решение задачи взялся специалист по исследованию верхних слоев атмосферы Иван Андреевич Хвостиков.
  Он рассуждал так. Серебристые облака образуются в тонком слое от 75 до 88 километров. Значит, там и только там есть условия для их образования? Метеорная гипотеза такой детали не объясняет - ведь испарение и распыление метеоров начинается много выше. А как быть с конденсацией водяного пара в кристаллики льда? Она может происходить лишь, когда давление, создаваемое паром, превысит упругость насыщенных паров при определенной температуре. Что упругость пара быстро падает с понижением температуры - знает всякий. Тому пример - образование инея в холодные ночи. А новые измерения температур в верхней атмосфере четко указывают на минимум температуры на высоте 82 километра.
  Но это же и есть средняя высота серебристых облаков! Ученый сделал расчеты, построил графики. Получалось, что условия для конденсации облаков есть только в тропосфере (где образуются обычные облака) и в тонком слое мезопаузы, где и наблюдаются серебристые облака. Работа Хвостикова в начале 50-х годов наделала много шуму. Скептики возражали: "Откуда на такой высоте может взяться водяной пар? Да и температуры там не очень низкие: И. А. Хвостиков принимал температуру 220 градусов Кельвина, а американская модель атмосферы дает 240 градусов - при такой температуре вряд ли возможна конденсация пара в ледяные кристаллы".
  В 1957 году начались международные исследования по программе Международного геофизического года (МГГ). Среди других задач ставились и ракетные исследования верхней атмосферы, и наблюдения серебристых облаков разными методами. Впервые были поставлены специальные фотометрические наблюдения облаков с нескольких станций, проведена замедленная киносъемка для изучения динамики облаков.
  Вскоре были опубликованы результаты большой серии советских ракетных экспериментов, проведенных Институтом прикладной геофизики АН СССР под руководством Веры Викентьевны Михневич. Они показали, что с июня по сентябрь в средней полосе европейской части СССР, то есть там и тогда, когда наблюдаются серебристые облака, на высотах 80-85 километров наблюдается четкий минимум температуры - 154 градуса Кельвина! Получалось: именно летом и именно в средних широтах.
  В августе 1958 года в Москве проходила V Ассамблея Специального комитета по МГГ. В рамках этой ассамблеи был организован симпозиум по серебристым облакам. С основным докладом о природе серебристых облаков выступил профессор И. А. Хвостиков. Известный немецкий астроном Куно Гофмейстер защищал метеорную гипотезу. Американские геофизики привели ряд возражений против существования ледяных кристалликов на такой высоте: по их расчетам под действием солнечных лучей они должны быстро испаряться. Автор этих строк привел данные, объясняющие с позиций ледяной (конденсационной) гипотезы сезонный и широтный эффекты появления серебристых облаков - только летом и только в средних широтах, а также гипотезу о роли метеорных частиц как ядер конденсации. До ее подтверждения тогда оставалось четыре года...
  Материалы дискуссии были опубликованы в советской и зарубежной печати. Но, пока они готовились к печати, я успел произвести некоторые расчеты теплового режима ледяных кристаллов на уровне 80 километров. Удалось доказать, что лед может существовать на этой высоте. Маленькие ледяные кристаллики, размером всего в несколько микрон, а то и в долю микрона, практически прозрачны для лучей Солнца. Основное действие на них производит не Солнце, а тепловое излучение земной поверхности. И они не испаряются.
  Тогда откуда же на таких высотах берется водяной пар? Измерения его концентрации с помощью приборов, установленных на ракетах, давали противоречивые результаты. Тогда сотрудники Центральной аэрологической обсерватории сконструировали новый, более чувствительный прибор. Несколько раз он запускался на высоты 70-90 километров и показал там достаточно высокую влажность для возможности конденсации пара.
  Итак, пар на 80-километровой высоте есть. Но откуда он там берется? Поднимается из приземных слоев воздуха за счет его динамического перемешивания? Или... частично заносится с солнечным ветром?
  Всем известно, что от Солнца во все стороны, в том числе и к Земле, непрерывно летит поток быстрых частиц - солнечный ветер. Конечно, молекул водяного пара в нем нет. Зато есть атомы водорода, самого распространенного газа на Солнце и в природе вообще. Так, может быть, эти атомы соединяются в верхних слоях атмосферы с атомами кислорода и образуют водяной пар и гидроксил?
  После дебатов и симпозиумов многочисленные запуски ракет в СССР и за рубежом точно подтвердили: водяного пара на высоте 80 километров достаточно для образования там серебристых облаков.
  ...Интерес к природе серебристых облаков не пропадает. Пожалуй, стал даже пристальней. Исследуют их оптические свойства: характер рассеяния ими солнечных лучей, свойство поляризовать свет и многое другое. Так, научными сотрудниками Томского университета замечены серебристые облака в момент полной фазы затмения - первый случай наблюдения серебристых облаков во время затмения Солнца.
  Конечно, далеко не все изучено в "приземных" серебристых облаках. А что говорить о нечто подобном на Марсе, Венере, Сатурне...
  
  А ТЕПЕРЬ О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ НИКОЛАЕ КОНСТАНТИНОВИЧЕ
  Восемнадцать членов дома Романовых были убиты во время гражданской войны. Девятнадцатым был великий князь Николай Константинович, родившийся в Санкт-Петербурге в 1850 году. Он лишь вскользь упоминается в мемуарах, о нем известно, что он умер в 1918 году. Но не в Петрограде, не в Екатеринбурге, не в Алапаевске, не в Перми, а в Ташкенте. Обычно утверждается, что он был убит большевиками, и вполне логично предположить, что в 1918 году в Ташкенте Романов умер насильственной смертью. Но многие факты говорят о том, что это не так. Приезжающему в Ташкент показывают дом, где он жил, и даже современные гиды упоминают Романова, изгнанного в Ташкент за неподобающий любовный роман.
  Это блестящий пример "правды, но не всей правды", ибо любовь, безусловно, сыграла свою роль в пожизненном изгнании великого князя. Любовь (или что-то в этом роде) заставила его похитить дорогой оклад с иконы его матери. Стремясь завоевать благосклонность американской авантюристки Фанни Лир, он продал оклад, чтобы купить ей дорогие украшения. Это был сам по себе низкий поступок. Но, кроме того, он лжесвидетельством добился, что в краже обвинили другого. Лжесвидетельство для великого князя - это было чересчур. Лгать перед Богом и людьми не пристало великому князю. Государь навечно изгнал его из России сначала в Оренбург, а потом в Ташкент.
  В 1905 году оказалось, что у пятидесятипятилетнего князя еще есть порох в пороховницах. Он без памяти влюбился в пятнадцатилетнюю гимназистку Варвару Хмельницкую и купил целый дом для ее семьи. Летом его законная супруга уехала в Петербург, а великий князь велел заложить тройку и - умыкнул девочку! Они отъехали на двенадцать километров от Ташкента, и он обвенчался с пятнадцатилетней Варварой в сельской церкви. Разразился громкий скандал, генерал-губернатор в ужасе слал донесения в Петербург, попа, обвенчавшего парочку, постригли в монахи, а девушку и ее семью услали в Одессу.
  Николай Константинович умер в 1918 году, и, как было сказано, в большинстве источников сообщается, что он был убит большевиками. Но и после смерти полоумный великий князь не желал подчиниться порядку. Он оставил двух сыновей, Артемия и Александра. Если бы они родились в браке, приемлемом с точки зрения престолонаследия, им не нужна была бы фамилия, они назывались бы "князьями императорской крови". Так же они получили фамилию Искандер, распространенную в Азии форму имени Александр, а также по названию деревни вблизи плантаций великого князя. Александр умер в 1957 году на юге Франции. Но когда и где умерли его дети Кирилл и Наталья (родившиеся в 1914 и 1916 годах), неизвестно. Они "пропали во время революции". Вероятнее всего, они были убиты. Но они могли выжить и в таком случае, конечно, скрывали свое происхождение. Брат Александра Артемий умер в 1919 году.
  
  Журнал "Вокруг света", Љ4 (2751) | Апрель 2003
  
  Никола (так Николая Константиновича называла вся родня) родился, что называется, с золотой ложкой во рту. Его отец, поначалу вполне счастливо живший со своей женой Александрой Иосифовной, родом из немецких принцесс, был в восторге от того, что первый его ребенок - мальчик. Младенец, едва успев родиться, уже считался наследником трех главных жемчужин в великокняжеской короне: Мраморного дворца в Петербурге, роскошью уступавшего только Зимнему, имения Стрельна у Финского залива, которое Петр I хотел превратить в Версаль, и уж ни с чем не сравнимого Павловска.
  Впрочем, Никола еще был мал, чтобы понять, как ему повезло с наследством, но как мало повезло вообще в жизни - уже ощущал. Мать, занятая рождением следующих детей, определила к старшему сыну, упрямому и самовольному, воспитателя-немца. Тот вознамерился укротить маленького волчонка едва ли не палкой и плеткой.
  И тут коса нашла на камень. Однажды с отпечатавшейся на его лице пятерней воспитателя Никола бросился за помощью к матери и не получил ее. Отцу жаловаться было и вовсе бессмысленно: великий князь Константин Николаевич, человек действительно государственного ума, в будущем единственная опора своего старшего брага, императора Александра II, в деле отмены крепостного права, был всегда и безнадежно занят.
  Превратившийся в подростка Никола стал свидетелем семейной драмы. Видимо, устав от болезненной и не лишенной странностей жены, Константин Николаевич нашел утешение в объятиях балерины Кузнецовой. Роман плавно перешел в семейное русло, когда пошли дети. Оскорбленная великая княгиня от горя и позора укрылась в Павловске. Домашний доктор свидетельствовал, что Никола невероятно остро переносил крушение семьи. Его бесприютность порой выливалась в буйные поступки, когда он готов был крушить все вокруг себя, а потом горько по-детски плакал от тоски и бессилия. Внутренне постоянно готовый к отпору, он становился все более недоверчив к людям, особенно же нелюбимые им могли испытать на себе его агрессивность и ожесточение.
  В 18 лет, выйдя из-под опеки ненавистного немца, Никола разложил на каменном полу дворца костер и торжественно сжег все, что хоть как-то могло напомнить ему об этом человеке. Следующий его "взрослый" шаг был куда более зрелым - он поступил в Академию Генерального штаба, считая, что прогресс, "не исключая военной науки, предъявляет особые требования, если хочешь быть в избранном деле на высоте". Самолюбивый и тщеславный Никола никак не мог согласиться с ролью середнячка - он хотел быть первым. Если обратиться к воспоминаниям выпускников Академии той поры, станет ясно, насколько напряженным был ритм учебы. Заниматься Николе приходилось много. За это время он весьма существенно "посадил" зрение и потом всю жизнь страдал сильными головными болями.
  В кругу "золотой молодежи" его рвение вызывало не понимание и насмешки, среди дам - разочарование. Никола считался самым красивым из великих князей - высокий, великолепно сложенный, первый танцор и дамский угодник, он был украшением балов, на которых появлялся все реже и реже.
  В Центральном Российском архиве в деле великого князя Николая Константиновича лежит одинокий листок бумаги с его размышлениями накануне своего 20-летия. В старой России это был возраст совершеннолетия. Николу ждало вступление в имущественные права. Но из записи ясно, что его волнует другое: он не нравится себе, находит в своем характере много дурных черт, а в поведении - не меньше дурных поступков. "Пусть явятся мои хорошие качества, а дурные пусть умирают", - еще по-мальчишески загадывал он свое сокровенное желание.
  Великий князь Николай Константинович стал первым из Романовых, окончившим высшее учебное заведение, да еще в числе лучших выпускников - с серебряной медалью.
  После завершения учебы Никола отправился в заграничное путешествие. Как и для всех молодых богачей, осмотр достопримечательностей сопровождался у него куртуазными приключениями и посещением разнообразных увеселительных заведений.
  И все же, сколь ни заманчивы были авансы прекрасных дев, Николе удавалось скрываться от них в тиши антикварных лавок, на живописных мансардах художников, а также заводить знакомых среди маклеров и специалистов по художественным редкостям. Коллекционер, проснувшийся в то время в нем, уже не умирал никогда. И хотя собранные им коллекции ожидала не менее печальная участь, чем его собственная, даже после всего разворованного, разбитого, "экспроприированного", их вполне хватило на то, чтобы в будущем составить основу Национального музея Узбекской ССР.
  Вернувшись из Европы, великий князь поступил в лейб-гвардии Конный полк, и через некоторое время он, вполне искренне увлеченный службой, уже - командир эскадрона. Ему минул 21 год. В это самое время в Петербурге появилась американка Фанни Лир. С Николой познакомилась случайно, на бале-маскараде, обратив на него внимание как на самого высокого и статного среди офицеров. Он представился ей сыном купца, за что-то облагодетельствованным императором. Та позволила себе в это не поверить, понаблюдав за тем, насколько почтительно раскланивается с ним публика. Ну а когда он привел ее в ложу, где на портьерах и спинках кресел были вытканы императорские гербы, Фанни сказала незнакомцу, что офицеру не пристало врать. Николе же ничего не оставалось, как признать ее правоту и представиться великим князем Романовым.
  В начавшемся романе Фанни, как истая представительница демократической страны, все поставила на такую же основу. Быстро поняв, что за образом августейшего денди прячется одинокий, никем не опекаемый, полный самых разнообразных комплексов человек, Фанни взялась переделывать ту часть жизни Николы, которая была скрыта от публики. Ее бесконечно удивляло, например, то, насколько беспорядочно Его Высочество питается. Спросив, почему всем изысканным блюдам он предпочитает чай с черным хлебом, она узнала, что так у них в Мраморном дворце велось, чаще всего дети бегали "перекусить" к прислуге на кухню.
  Фанни приучила Николу заезжать к ней во время службы обедать. Они громко скандалили, когда она на чем свет стоит ругала его за попойки и карточную игру. А гневные возгласы Николы по поводу того, что он все-таки великий князь и никто не смеет что-то ему запрещать, она хладнокровно парировала тем аргументом, что для нее он не великий князь, а "ее любимый мальчик". А если его это не устраивает, он может убираться ко всем чертям.
  Никола и вправду не раз хлопал дверью, но всегда возвращался. Он не мог не чувствовать, что рядом с ним наконец появился человек, которому до него есть дело. Для него стало привычным сидеть с Фанни у камина, пересказывая ей события дня и обсуждая новые коллекционные приобретения. Вот здесь Фанни беспокоило безудержное стремление скупать все подряд, тратить громадные суммы, а потом занимать у кредиторов. В Николе напрочь отсутствовал рационализм, им владели мгновенно вспыхивающее желание, каприз, прихоть. Иногда он следовал этому и в отношениях с Фанни: то давал ей тысячи и дарил безумной стоимости драгоценности, то устраивал скандал из-за 5 потраченных ею "не на дело" рублей. И все-таки - это была жизнь, похожая на семейную и хотя бы уже поэтому имевшая для него несомненную ценность.
  Бурный роман сына обеспокоил обоих родителей. Сомнений не было - эта авантюристка намерена женить его на себе. Обсуждение этой проблемы привело даже к встрече отца и матери, уже давно не видевшихся. Предлог удалить Николу из Петербурга и тем прервать затянувшуюся связь нашелся вполне подходящий. На восточных границах России шла война. 70-е годы XIX века продолжили наступательное движение России в глубь Средней Азии, призванное расширить восточные территории империи и не дать разрозненным ханствам стать легкой добычей Англии. В 1873 году русский экспедиционный отряд двинулся в Хиву.
  Фанни Лир, ровесница Николе, к моменту знакомства испытала и повидала гораздо больше него: тут и побег из благочестивого семейства, глава которого был священником, и короткое безалаберное замужество, и скитания с крохотной дочерью по Европе, где Фанни пела в кабачках, а заодно и "делала бульвары", что на парижском жаргоне значило фланировать в поисках щедрых кавалеров. Хорошенькая и энергичная, она довольно быстро взбиралась по шаткой лестнице карьеры полуактрисы, полукуртизанки и наконец остановилась на последней из двух профессий. Впрочем, была она далеко не глупа и даже начитанна - отец-священник каким-то чудом успел приохотить ее к книгам. Впоследствии Фанни вспоминала, что, читая про Екатерину Великую, которая стала ее любимой героиней, про Потемкина и прочих "орлов" той эпохи, она с трудом верила в реальность происходившего когда-то. Да и сама Россия, далекая, ни на что не похожая, одновременно и пугающая, и роскошная, казалась ей фантомом, призраком, иллюзией. И когда после приятного времяпрепровождения в Вене с одним высоким чином из российского жандармского управления оказалась обладательницей изрядной и совсем не иллюзорной суммы, она решила повидать страну своей мечты."Столица императоров" потрясла ее холодной сумрачной красотой. С помощью сестер по ремеслу, постоянно обретавшихся здесь, она быстро освоилась в петербургском полусвете.
  Великий князь Николай Константинович, уже в чине полковника, получил по-настоящему боевое крещение. Он во главе авангарда Казанлинского отряда, понесшего наибольшие потери, следовал одним из труднейших маршрутов, через пустыню Кызылкум. Первая же разведгруппа, возглавленная им, попала в такой плотный артиллерийский огонь, что в отряде их возвращения живыми уже не ждали. Хотя едва ли не каждый воин, побывавший тогда в пустыне, вспоминал не столько кровопролитные схватки с противником и засады, и даже не 40-градусную жару, убивавшую людей в прямом смысле слова, а безводицу. От нее сходили с ума - и тогда товарищам приходилось везти несчастного крепко связанным. От нее стрелялись - не выдерживая этой муки. Она превращала солдат в озверевшую толпу, когда от колодцев отталкивали раненых, дрались, чтобы добраться до глотка воды. При адской жаре и полной, порой сутками длящейся безводице, Никола вел солдат к цели от одного пункта к другому, подавая пример выдержки и мужества.
  Все это время разлуки влюбленные переписывались. Никола писал о том, что в нем изменилось многое - отношение к людям, к жизни, неизменным осталось лишь одно - любовь к ней. Фанни ходила в отдаленные петербургские храмы и ставила свечки за здравие воина Николая. Победа над Хивой заставила ликовать всю Россию: слишком многих жертв стоили эти броски в пустыню. Никола возвратился в Петербург орденом св. Владимира и изящной формы хивинской пушечкой, подаренной ему на память о боевом походе ни Хиву.
  Служба в полку возобновилась, казалось, жизнь, войдя в привычную колею, шла без изменений. Но они все-таки были. Оказалось, что Никола вернулся совершенно очарованный Средней Азией.
  Беседы с Фанни все чаще сводились к воспоминаниям о тысячелетних стенах хорезмских крепостей, дворцах, минаретах. Его всерьез заинтересовала ориенталистика. Он начал принимать участие в работе Русского географического общества: там среди ученых мужей вызревала идея Амударьинской экспедиции. Ее целью было максимально приблизить только что завоеванный Россией край и подвергнуть детальному научному анализу его потенциал. Подобные планы взбудоражили, захватили блестящего флигель-адъютанта государя. В Географическом обществе были, разумеется, рады августейшему вниманию. Николу избрали почетным членом и назначили начальником экспедиции.
  Жизнь великого князя - интересное дело, Фанни, молодость, силы - выруливала на какой-то четко обозначившийся путь. Впереди маячили высоты, не взять которые, казалось бы, не было причин.
  В ненастный день 14 апреля 1874 года в Мраморном дворце была обнаружена пропажа. Из семейной иконы великокняжеской четы, которой император Николай I благословил этот брак, исчезли крупные бриллианты. Великий князь -отец вызвал полицию, и вскоре бриллианты были найдены. Теперь дело стало за преступником. Провели дознание. Круг сужался. Взялись за адъютанта великого князя Е.П. Варнаховского, мнение о виновности которого сохранилось до сих пор. Однако 15 апреля на допросе он категорически отрицал причастность к краже и говорил, что лишь снес в ломбард камни, переданные эму великим князем. Никола, присутствовавший на допросе, поклялся на Библии, что не виновен, - чем, как говорили, усугубил свой грех. Отцу же он сказал, что готов, выручая Варнаховского, не просто адъютанта, а своего товарища, взять вину на себя. Дело заходило в тупик, и Александр II, взявший его под личный контроль, повелел подключить к расследованию жандармов. В итоге великому князю Константину Николаевичу довелось выслушать убийственную весть: бриллианты украл его сын.
  Арестованного Николу привезли из его дома в Мраморный дворец, где три ночных часа шел допрос в присутствии начальника жандармов и бедного отца, который записал в дневнике: "Никакого раскаяния, никакого сознания, кроме, когда уже отрицание невозможно, и то пришлось вытаскивать жилу за жилой. Ожесточение и ни одной слезы. Заклинали всем, что у него осталось святым, облегчить предстоящую ему участь чистосердечным раскаянием и сознанием! Ничего не помогло!"
  "Предстоящая участь..." Вопрос, какой ей быть, решался, как выразился император на "конференции" - собрании членов монархического семейства. Отдать в солдаты? Александр II возразил, что негоже порочить это святое звание. Придать публичному суду и отправить на каторгу? Престижу царской семьи в таком случае наносился болезненный удар, и с этим нельзя было не считаться. Спасительным казался лишь один выход - признать Николу безумным. Конечно, тут свое слово должны были сказать медики, и их соответствующим образом проинструктировали. Великий князь -отец получил на руки заключение о "болезни" сына. "Мое страшное положение таково, что я этот результат принужден принять с благодарностью", - записал он в дневнике.
  Великому князю Николаю Константиновичу было объявлено, по сути, два приговора. Первый - для публики - состоял в признании его безумным. Отсюда следовало, что отныне и навсегда он будет находиться под стражей, на принудительном лечении, в полной изоляции. Суть второго приговора - семейного - состояла в том, что в бумагах, касающихся императорского дома, запрещалось упоминать его имя, а принадлежавшее ему наследство передавалось младшим братьям. А еще Никола лишался всех званий и наград и вычеркивался из списков полка. Ну и последнее - он высылался из Петербурга навсегда, навечно и был обязан жить под арестом в том месте, где ему будет указано.
  В 24 года слово "навечно" осмыслить трудно, возможно, поэтому Никола не застрелился. Фанни в своих мемуарах писала, что до увоза из столицы великого князя держали в смирительной рубахе, накачивали лекарствами и даже били. Солдаты, сторожившие Николу, с плебейской радостью покуражиться над тем, кто вчера еще был для них недосягаемым, предлагали арестованному детские игрушки. Сам же Никола, судя по оставленной им записи, сожалел, что не попал на каторгу...
  В 1917 году в журнале "Аргус" появился перевод мемуаров Фанни Лир, где она рассказывала о своем августейшем романе, горькой участи Николы, в виновность которого она не верила ни на минуту, а также о том, как окончилось ее путешествие в Россию. Даже принимая во внимание ее заинтересованность в ином, отличном от официальной версии, освещении событий, трудно не согласиться с ее позицией, касающейся странного поведения родителей Николы. Судя по всему, их сын не заблуждался, чувствуя себя совершенно им ненужным. "Случись такая пропажа в семье обыкновенных людей, - писала мисс Лир, - ее там скрыли бы; здесь же, напротив, подняли на ноги полицию...".
  Естественно, Романовых не покидала уверенность, что Николу погубили любовь к куртизанке и нехватка средств на удовлетворение ее прихотей. Между тем сумма, заложенная за украденные бриллианты, была много меньше, нежели та, что была обнаружена в письменном столе Николы при обыске. Фанни Лир выдворили из России с предписанием никогда сюда не возвращаться. С великим князем она никогда больше не встречалась...
  Дальнейшее - вполне убедительный аргумент в пользу того, что даже в тисках жесточайшего психологического прессинга, при всех потерях, при необратимом ухудшении качества жизни человека трудно сбить с ног, если в нем теплится созидательная идея, если что-то основательно занимает его разум. Для Николы этим "что-то" были мысли о преобразованиях в Средней Азии на благо Отечества. И тут ему нужно было сказать спасибо дяде-императору, разрешившему взять в ссылку все необходимые по этому вопросу материалы, в придачу с консультантом, знатоком этого края.
  Другой вопрос, каким образом великий князь, неусыпно охраняемый и гоняемый с места на место, намеревался реализовать свои планы. Его увезли из Петербурга осенью 1874 года. До своей последней "остановки", в Ташкенте летом 1881 года, то есть за неполных 7 лет, он сменил по меньшей мере 10 мест жительства. Ему нигде не давали обрести хоть какой-нибудь дом, обзавестись связями, пустить корни. Как перекати-поле, его мотало по России: Владимирская губерния, Умань - 250 верст от Киева, местечко Тиврово, близ Винницы, и так далее.
  Когда он был отправлен в Оренбург, куда ссылали обычно всех неблагонадежных, Никола предполагал, что вдали от центра надзор за ним не будет уж очень строг. И действительно, местное начальство на многое "непозволительное" закрывало глаза. Именно в Оренбурге в 1877 году 27-летний Никола опубликовал свою работу "Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим", вышедшую, что и понятно, без указания имени автора. Но главное здесь ему удалось совершить поездки в глубь казахских степей. На почтовых и верхом, вместе с такими же энтузиастами, он проделал путь от Оренбурга до Перовска. А все потому, что был захвачен идеей постройки железной дороги из России в Туркестан. Посланный в Петербург проект был признан нерентабельным из-за малонаселенности земель.
  И все-таки Никола снова готовился к путешествию в пустыню. На этот раз с целью установить, возможен ли поворот Амударьи в древнее русло Узбой, что дало бы России гораздо более дешевый водный путь через Волгу и Каспийское море - в глубь Туркестана, а также возможность орошения изнывающих от безводицы земель.
  В брошюре "Аму и Узбой" великий князь писал: "Россия в течение последних 25 лет овладела большей частью Средней Азии, но некогда цветущий Туркестан достался русским в состоянии упадка. Он наделен от природы всеми благоприятными условиями для быстрого развития своих богатых производственных сил. Расширив оросительную сеть, раздвинув пределы оазисов, Туркестан можно сделать одной из лучших русских областей". План по "повороту Амударьи", вероятно, вполне справедливо, также был сочтен нецелесообразным. Но сама экспедиция, проделавшая более чем тысячекилометровый путь по совершенно не исследованным местам, принесла материал исключительной ценности. Это было отмечено и научными кругами, и даже начальством в Петербурге, наградившим всех его участников, за исключением великого князя.
  Тем временем в Оренбурге произошло событие, в очередной раз осложнившее отношения Николы с родственниками. Зимой 1878 года ссыльный Романов обвенчался с дочерью городского полицмейстера Надеждой Александровной Дрейер. И хотя венчание было тайным, по городу поползли слухи, жандармы доискались до истины - и в Петербург полетел соответствующий доклад. В итоге специальным указом Синода брак был расторгнут, а семейству Дрейер было приказано покинуть город. Все, кроме Надежды, повиновались. Твердого характера женщина наотрез отказалась покинуть того, кого считала истинным мужем. Казацкая кровь говорила в ней - все многотрудные походы по степям Надежда верхом на коне прошла вместе с Николаем Константиновичем.
  Долго мучились Романовы вопросом, правильно ли они поступили, "разженив" великого князя. С одной стороны, очень уж не хотелось получить "великую княгиню" из полицмейстерского семейства, с другой - Романовы понимали, что явно перегнули палку. Младший брат оренбургского арестанта, великий князь Константин Константинович, не одобрял жесткой линии императорского дома: "Скоро ли кончится мучительное положение, из которого бедному Николе не дают никакого выхода? Самого кроткого человека можно было таким образом из терпения вывести, у Николы есть еще довольно силы выносить свое заключение и нравственную тюрьму".
  Впрочем, вняв доводам здравого смысла, император в конце концов разрешил узаконить неравнородное супружество. Правда, молодым было предписано отправляться и вовсе на край света - в Ташкент.
  Что же в то время представлял собой Ташкент? Русский военный гарнизон на отшибе, с его несладкой жизнью, тоской, пьянством и неизбывной мечтой поскорее выбраться обратно в Россию да местное население, ютящееся в лабиринте глинобитных хибарок. С 1881 года начался совершенно новый период и в судьбе этих мест, и в жизни опального великого князя, о котором потом напишут, что он один сделал для Средней Азии гораздо больше, чем вся царская администрация.
  "Ташкентский" князь отметил свое поселение здесь многосторонней деятельностью по орошению Голодной степи. Сегодня трудно себе представить, как в условиях не ослабевавшей "опеки" властей, вставлявших палки в колеса постоянно, можно было за короткий срок прорыть 100-километровый магистральный капал, названный великим князем в честь деда "Император Николай I". Вместе с проведенными еще двумя каналами вода оживила 40 тысяч десятин пригодных к возделыванию земель. В это строительство "ташкентским князем" вкладывались личные деньги, присылаемые на его имя из Петербурга в качестве "великокняжеского содержания". Вероятно, о том, что основы ирригационной системы в Голодной степи заложил ссыльный великий князь Романов, мало кто знает как в России, так и в самом среднеазиатском государстве.
  "Его императорское Высочество", как, несмотря на неудовольствие начальства, здесь именовали Николая Константиновича, проводил целенаправленную прорусскую политику. Им приглашались казаки-переселенцы, которым выдавалась ссуда. На орошенных землях поднялись 12 больших русских поселков. Николай Константинович писал: "Мое желание - оживить пустыни Средней Азии и облегчить правительству возможность их заселения русскими людьми всех сословий".
  Переселение казаков и крестьян в пустыню он считал государственной необходимостью - Россия должна здесь иметь опору в лице своих граждан. К 1913 году там выросло уже 119 русских селений. Впрочем, ни строительство, ни вопросы, связанные с переселением, не отвлекали князя от экспедиций, которые, в частности, доказали, что Каракумы - отнюдь не непроходимая пустыня, как то считалось раньше. Его ташкентский дом, называемый местными жителями дворцом, обсаженный дубами и березами, неустанно пополнялся восточными раритетами, привезенными из многочисленных походов. Здесь же постепенно собралась весьма обширная библиотека по истории Средней Азии, переданная им впоследствии в Туркестанскую публичную библиотеку.
  По сути дела, с поселением князя в Ташкенте город начал окультуриваться. Желая дать зрелищ всем и каждому, князь занялся строительством кинотеатров. В сравнительно небольшом городе их появилось 5, среди которых особой популярностью пользовалась "Хива". Название, разумеется, было данью памяти князя своему боевому походу. Интересно, что зрительный зал украшал карниз, составленный из 1 500 клинков казачьих шашек и штыков. В фойе Романов, большой любитель животных и экзотических птиц, велел поставить клетки с обезьянами и попугаями. Кстати, при его дворце находился довольно крупный зверинец, открытый для жителей города.
  "Хива" уже при советской власти была переименована в "Молодую гвардию", а впоследствии разрушена землетрясением в 1966 году. Первый театр в Ташкенте, также построенный Романовым, выглядел очень комфортабельно, и в 90-х годах прошлого века здесь даже гастролировал МХАТ.
  Разумеется, деньги, присылаемые на содержание, не покрывали всех расходов великого князя. И он принялся зарабатывать их сам, не гнушаясь и копейкой. Так, например, им был организован базар возле железной дороги. Прежде чем начать торговлю, необходимо было за определенную плату купить квитанцию с надписью "Базар великого князя в Голодной степи" - вероятно, никто и не вчитывался в это фантастическое словосочетание. Торговцы имели право пользоваться только весами хозяина, выдававшимися из специальной будки. Были установлены следующие "тарифы": за каждый пуд проданного картофеля с торговца взималась 1 копейка, за каждую арбу арбузов или дынь - 30 копеек. Казалось, Его Высочество умел делать деньги из воздуха. Доходы от фотографической лавки, квасных будок, бильярдных залов, магазинов, мельниц, "ледодельной", ткацкой фабрики, заводов рисового, мыловаренного, хлопкоперерабатывающего и прочего суммировались во впечатляющую сумму - полтора миллиона рублей в год. Для сравнения: из Петербурга князю присылали 200 тысяч.
  У Николая Константиновича оказался великолепный коммерческий нюх. В его громадном хозяйстве ничего не пропадало. Он одним из первых обратился к наиболее тогда доходной области промышленности - строительству хлопкоочистительных заводов. При этом технологический цикл продумывался им досконально, что давало возможность наладить безотходное производство. Например, семена, остававшиеся после переработки сырца в волокно, употреблялись в качестве сырья на маслобойнях, а оставшийся жмых частично шел на удобрения, частично - на корм скоту.
  На одной из театральных премьер великий князь, хоть и облысевший, но по-прежнему шикарный, в сюртучной паре, сшитой в Лондоне, и моноклем в глазу, появился в ложе под руку с двумя дамами. И не просто дамами, а женами. Одной, естественно, была казачка Надежда, другой - пышноволосая блондинка Дарья Часовитинова.
  ...Однажды великого князя, пользовавшегося у населения непререкаемым авторитетом во всех вопросах, позвали в казацкий курень. Срам да и только - жених, не досчитавшийся чего-то из приданого, заявил, что венчаться не поедет - потребовалось княжеское вмешательство. На полу куреня, сидя среди разбросанных юбок, горько плакала 15-летняя невеста. Князь велел ей замолчать, посмотрел на нее долгим взглядом, потом дал денег отцу-казаку и в той же свадебной бричке, что даром стояла у дверей, поехал венчаться с Дашей, Как это все выглядело в глазах публики и начальства, его не интересовало, а револьвер, который он всегда носил с собой, был убедительным аргументом в разговоре со священником.
  ...Казачка Дарья Часовитинова, нарожавшая князю детей и снабженная им первичным капиталом, оказалась на редкость оборотистой. Она сумела разбогатеть и позже, как говорят, вышла замуж "по-настоящему" уже в Петербурге.
  От Надежды Александровны у Великого князя было двое сыновей - Артемий и Александр. Он придумал жене титул "графиня Искандер", с которым она не раз ездила в Петербург, стараясь наладить связи с романовской родней. Похоже, ей это не очень удалось, но зато обоих мальчиков взяли учиться в привилегированный Пажеский корпус. Сам Николай Константинович с родней отношений не поддерживал. По воспоминаниям, он всегда раздраженно говорил о Романовых, называя их "собачьей кровью", и вообще проповедовал демократические взгляды.
  Вскоре после окончания Хивинского похода великий князь и Фанни уехали путешествовать за границу. В Риме они побывали на вилле Боргезе и полюбовались знаменитой скульптурой Антонио Кановы, изображавшей Полину Боргезе, младшую сестру Наполеона. Мраморная обнаженная красавица лежала на мраморном же ложе в виде Венеры-победительницы с яблоком а левой руке. Никола решил, что его Фанни ничуть не хуже ни Венеры, ни Полины, и заказал скульптуру Томазо Солари точную копию скульптуры, но с Фанни вместо сестры Наполеона. В своих мемуарах мисс Лир вспоминала то неприятное впечатление, когда ей накладывали на лицо маску, чтобы воспроизвести в мраморе черты ее лица.
  Они уехали, заверенные, что по окончании работы скульптура будет отправлена в Петербург. Сегодня только маленькая фотография скульптуры Томазо Солари - единственная возможность увидеть женщину, встреча с которой предопределила совершенно особую, ни на кого не похожую, судьбу одного из Романовых.
  ...Спустя много лет, когда великий князь находился в ташкентском изгнании, его мать, Александра Иосифовна, по всей видимости, страдавшая от разлуки с сыном, сделала ему подарок. Гуляя с американским посланником в парке, она наткнулась на мраморную скульптуру полуобнаженной с яблоком в руке женщины. "Да это же Фанни Лир - девица нашего Николы!" И вскоре скульптура в дощатом ящике малой скоростью была отправлена в Ташкент.
  P.S. Как Николай Константинович Романов закончил свои дни, доподлинно неизвестно. По одной из версий, он был расстрелян большевиками в 1919 году. По другой - умер от воспаления легких.
  Его жена Надежда Александровна Искандер сначала была смотрительницей музея, затем ее уволили. По словам очевидцев, в последние годы жизни выглядела она настоящей нищенкой, ходила в рваной одежде и питалась тем, что оставляли у дверей ее хибары жители, помнившие доброту великого князя. Умерла Надежда Александровна в 1929 году от укуса бешеной собаки. Их старший сын Артемий не то погиб во время Гражданской войны, сражаясь на стороне белых, не то умер от тифа в Ташкенте в 1919 году.
  Младший сын, Александр, боевой офицер, сражался в армии Врангеля, потом эвакуировался в Галлиполи, а затем - во Францию, где и умер в 1957 году.
  
  Греческий М. Великий князь Николай Константинович
  Июльским утром 1998 года я и другие приехавшие со всего мира члены императорского дома Романовых собрались в холле петербургской гостиницы `Астория`, чтобы отправиться в Петропавловскую крепость на церемонию перезахоронения Николая Второго. Вдруг входная дверь сильно хлопнула, и в холл вошла старуха на костылях. Что за птица? Я совсем ее не знаю. Князь Николай сделал шаг вперед. Он старший Романов, глава дома. Князь подошел к старухе, поклонился. Значит, она тоже член семьи?! Мне шепчут, что это легендарная Толя - Наталья Романовская-Искандер, что она всю жизнь прожила в СССР, работала сапожницей и портнихой, участвовала в спортивных автогонках и скачках, выступала в цирке, где разъезжала на мотоцикле по вертикальной стене... Через несколько дней я оказываюсь у нее в гостях. - Кто же вы, Толя? - Внучка великого князя Николая Константиновича, родного брата вашей бабушки Ольги, которая вышла замуж за Греческого короля. - Не может быть! У бабушки было три брата: Константин, Дмитрий и Вячеслав. - И еще один был, четвертый, самый старший, мой дед. Я как мог деликатно объяснил ей, что никакого четвертого брата нет. Мне ли не знать... - Действительно, - согласилась Толя, - по документам его нет. А в жизни, братец мой Мишенька, он был. Царское семейство отреклось от него. - Дорогая Таля, вы заблуждаетесь! Царское семейство и травило, и душило, и гнало, и сажало в тюрьму своих родичей, и что угодно, но только не отрекалось! - А от моего деда отреклось. Так-то, Миша.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"