На продуваемой всеми ветрами старой, давно безголосой колокольне умирал ангел. Его крылья, теряя перья и поднимая клубы пыли, бились в рваных попытках устремиться ввысь и унести одрехлевшее тело своего хозяина. Ставшие немощными пальцы, скребли по камням, высекая искры.
Наконец он затих и, подняв к звездному небу провалы глаз, прошептал:
- Братья мои... Где же вы? Цадкиил, Ханиил и ты, светозарный Михаил, так любивший, и так жестоко наказавший меня. Вспомни, как близки мы были в первые тысячелетия Творений Отца. Как неслись над перворожденной вселенной, пронзая звезду за звездой и меняя полеты комет касанием пальца. Как творили миры и нарекали их своими именами. Как пели Отцу гимны, и как Он был добр к нам, и как щедры были его ласки...
Беда нам, что мы не смогли понять замыслы Отца нашего. Никто, никто из нас так и не постиг Его Тайны. Михаил, ты думал, что узнал ее. Но что ты доказал, смертями тысяч братьев своих. Что доказал ты, прокляв и изгнав нас от Трона Отца? В этом был замысел Его? Если ты прав, то как жесток Отец наш. Если же нет, то, как ошибся ты, и как велика цена этой ошибки...
Ангел смолк. Резные, черные губы его скорбно поникли. Но в ответ лишь выли холодные ветра, гоняя по кругу жухлую листву, да далекие солнца тускло мигали в ночном океане. Время тихо ускользает, трогая темные камни паутиной трещин, а он по-прежнему, окутанный саваном пыли и перьев, тянется к небесам. И по-прежнему в мертвой округе слышен его голос: "Отец! Братья мои! Где же вы?..."