Аннотация: Избрание каганами Хубилая и Арик-Буки и начало междоусобной войны между ними. Поход Бурундая в Польшу. Поход монголов в Сирию и их поражение.
Избрание двух каганов. Начало распада империи
1260 г. от Р.Х.
6768 г. от С.М, 658-659 (с 6.12) г.х., год Обезьяны
РАД. Об обстоятельствах, приведших Кубилая на престол [1.2, т.2, с.160].
Когда Асутая отстранили от начальствования над войсками, то послали во главе войска Алямдара в звании эмира и шихнэ, чтобы при полном доверии он охранял его, дабы оно не разбрелось. А затем отправили гонцов в ставки Менгу-каана, потомков Кутана и Чинга, [а также] в области народа монголов, тангутов и джавкутов, послали указы и объявили во всеуслышание: "Хулагу-хан, Берке и царевичи согласились и объявили меня кааном, не обращайте внимания на слова Кубилая, Тогачара, Йисункэ, Еке-Кадана и Нарин-Кадана и не слушайте их приказов".
И таким образом сотканные из лжи речи они написали и разослали. Чинг-Тимур и китайские эмиры перехватили тех гонцов и письма и отослали [их] Кубилай-каану. Тогда для него стало несомненным, что Ариг-Бука устраивает смуту. После этого Тогачар, Йисункэ, Еке-Кадан, Нарин-Кадан, Чинг-Тимур, Чавту и другие царевичи и эмиры - сыновья Мукули-Куянка, Курмиши, Начин-гургэн и Дарки-гургэн - и эмиры левого крыла: сын Судун-нойона Бурче и сын Турчи-нойона Иджиль, и оба тархана, и все эмиры правого крыла - все вместе собрались и решили на совете: "Хулагу-хан ушел в область таджиков, род Чагатая далеко, род Джучи тоже очень далеко, а люди, которые находятся [в союзе] с Ариг-Букой, совершили глупость. Еще до прибытия Хулагу и Берке, по вызову эмиров, к Ариг-Буке прибыла со стороны Чагатая Ургана-Пири; если мы теперь кого-нибудь не поставим кааном, то как мы сможем существовать?".
Посоветовавшись таким образом, все согласились и в бичин-ил, в год обезьяны, соответствующий 658 г.х. [18.12.1259-5.12.1260], в середине лета, в городе Кай-Минг-фу посадили Кубилай-каана на престол царства, в то время ему исполнилось 46 лет; и, как полагается по обычаю, все упомянутые царевичи и эмиры дали письменные обязательства, преклонили колена и провозгласили его кааном с помощью Аллаха всевышнего и благодатью его промысла!
РАД. [О том, как] царевичи после возведения на престол Кубилай-каана послали гонцов к Ариг-Буке, о сражениях его войска с кааном [1.2, т.2, с.160-162].
После этого назначили сто гонцов от царевичей, послали [их] к Ариг-Буке: "Мы, царевичи и эмиры, посоветовавшись, единодушно посадили на каанство Кубилай-каана".
В тот день они пировали; когда наступила ночь, Дорджи убежал; они [об этом] узнали и послали по его следам гонцов; курьеры его захватили и привели. Его допросили с угрозами, он сознался и раскрыл от начала до конца историю смуты и все то, что они замыслили. Его заточили и затем поставили Абишку, сына Бури сына Мутугэна сына Чагатая, во главе улуса его деда и отправили [его туда], вместе с ним послали Нарин-Кадана - старшего брата. В пределах области Тангут их настигли многочисленные гонцы Ариг-Буки и, захватив их, привели к нему, [где] и содержали в заточении, и гонцов Кубилай-каана не отпустили.
В то лето они посылали друг к другу много гонцов, но соглашение не осуществилось. А потом распространили слухи, что прибыли Хулагу, Берке и другие царевичи и что их решением и могуществом Ариг-Бука стал кааном. И такого рода ложные слухи они распускали, пока не наступила осень. Ариг-Бука дал войско Джумкуру, старшему сыну Хулагу-хана, Карачару, сыну Орды, и с несколькими другими царевичами послал [их] войной на Кубилай-каана. В передовой рати каана были Йисункэ и Нарин-Кадан. Когда они встретились на земле ..., они вступили в сражение, и войско Ариг-Буки было разбито; Джумкур и Карачар с небольшим числом [людей], убежав, ушли с поля битвы. Ариг-Бука и войска его испугались, обратились в бегство, рассеялись и прибыли в область киргизов, а до этого они убили тех двух царевичей, что были в заточении, и [всех] сто гонцов.
ЮАНЬ ШИ. цз.121. Урянхатай [1.1, с.512].
[В год] гэн-шэнь Ши-цзун взошел на престол. Летом, в 4-й луне, Урянхатай прибыл в столицу. Через 12 лет [он] умер, было [ему] лет -- 72. [Его] сын Ачжу имеет свое жизнеописание.
УЛУС ХУЛАГУ
РАД. О походе Хулагу-хана в Сирийские края, завоевании Халеба и Сирийского царства (оконч) [1.2, т.3, с.49-50].
Жители Дамаска испугались напастей, [чинимых] монгольской ратью. Когда они узнали, что [все] стороны и области Сирии сплошь вошли в круг владения Хулагу-хана, все тамошние вельможи и знатные люди с разного рода дарами и подношениями и ключами от [городских] ворот явились на служение к его высочеству и, изъявив покорность и послушание, сдали город. Ради испытания [жителей] Хулагу-хан приказал, чтобы Китбука-нойон отправился в Дамаск. Горожане вышли навстречу и просили пощадить [им] жизнь. Китбука тамошних вельмож и знатных людей отослал на служение к Хулагу-хану. [Хулагу-хан] сжалился над ними, снизошел к их мольбам.
Монголы без осады и битвы вошли в город, и [Хулагу-хан] назначил монгольского воеводу с тремя нукерами-тазиками, а Ала-ад-дину Хаши, Джемаль-ад-дину Каракаю Казвини и казию Шамс-ад-дину Куми [приказал], чтобы они заправляли делами Дамаскского владения. В итоге в короткое время Багдад, Диярбекр, Диярраби'а и Сирия целиком были завоеваны и вошли в круг господства наместников Хулагу-хана. Он овладел [также] и Румскими странами. Во время этих дел с Востока прибыли гонцы, глава которых, Шиктур-нойон, со всей поспешностью выехал отсюда раньше, и доставили известие о кончине Менгу-каана. Хулагу-хан чрезвычайно огорчился и опечалился сердцем, однако виду не показывал. Он оставил там Китбука-нойона для охраны Сирии, выехал в Халеб обратно и в воскресенье 24 числа месяца джумада-л-ахыра лета 658 [6.6.1260] прибыл в Ахлат.
Во время прибытия Хулагу-хана в Халебмелик Насир, султан халебский и сирийский, бежал из Халеба и отправился в крепость Керек. Китбука-нойон хотел было [ее] осадить, [но] он попросил пощады и вышел [из крепости]. Китбука отправил его на служение [к государю]. Государь пообещал ему: "Когда-де я возьму Миср, то должность хакима в Сирии отдам тебе".
В году обезьяны, соответствующем лету 658 [1260], скончались многие старшие эмиры, как то: Торчи-гурген, Бука-Тимур, ... -нойон, ... -нойон, Бурунгтай-нойон и Салджидай-нойон.
Хулагу-хан, вследствие события с Менгу-кааном и мятежа Арик-Бокэ, был обеспокоен сердцем. Аминь.
РАД. О походе Китбука-нойона в Миср, сражении его с тамошней ратью и казни его [1.2, т.3, с.51-54].
Во время возвращения [своего] из Сирии Хулагу-хан отправил монгольского гонца с сорока нукерами в Миср с посольством и сказал: "Великий господь избрал Чингиз-хана и его род и [все] страны на земле разом пожаловал нам. Каждый, кто отвернулся от повиновения нам, перестал существовать вместе с женами, детьми, родичами, рабами и городами, как всем должно быть известно, а молва о нашей безграничной рати разнеслась подобно сказаниям о Рустеме и Исфендияре. Так что, ежели ты покорен нашему величеству, то пришли дань, явись сам и проси [к себе] воеводу, а не то готовься к войне".
В ту пору из рода Камильцев не было никого, достойного властвовать, и правителем сделался некий туркмен. Когда он умер, у него был малолетний сын по имени Мухаммед. Его посадили [правителем] вместо отца. Атабеком его был Кудуз.
Внезапно Мухаммед умер, и Кудуз стал государем. Он полонил сердца людей справедливостью и щедростью. Большая часть воинов Сирии и Мисра были отбившимися и беглецами [из войска] султана Джелаль-ад-дина, которые, бежав из-под Ахлата, отправились в Сирию. Предводителями и военачальниками их были Баракат-хан, мелик Ихтияр-ад-дин-хан ибн ..., мелик Сейф-ад-дин Садык-хан ибн Менгбука, Насир-ад-дин Кельшу-хан ибн Бек-Арслан, Атлас-хан и Насир-ад-дин Мухаммед Кимри. Когда Хулагу-хан соизволил двинуться в Сирию, они попрятались по сторонам, а после его возвращения собрались [вместе] и направились к его величеству [повелителю] Мисра и Каира и рассказали Кудузу повесть о своем горе. Он обласкал их, расспросил о положении и подарил [им] много добра. Все они дали согласие на царство Кудуза. Когда прибыли гонцы [Хулагу-хана], он [Кудуз] призвал их [упомянутых военачальников], держал совет насчет того, как помочь делу и сказал: "Хулагу-хан с огромной ратью устремился из Турана в Иран и ни одна душа из халифов, султанов и меликов не нашла силы сопротивляться. Завоевав все страны, он дошел до Дамаска, и ежели бы к нему не подоспело известие о кончине брата, то и Миср тоже был бы присоединен к прочим странам. Поэтому он в этих краях оставил Китбука-нойона, который словно разъяренный лев и свирепый дракон в засаде ненависти. Ежели он покусится на Миср, то ни у кого не окажется силы сопротивления более чем на то, чтобы совсем потерять власть. Надобно придумать, как помочь делу".
Насир-ад-дин Кимри сказал: "Хотя бы уже потому, что Хулагу-хан внук Чингиз-хана, сын Тулуй-хана и брат Менгу-каана, его величие и грозность не нуждаются в описании и разъяснении. Теперь все от Мисра до самых границ Чина находится во власти его могущества, и он отмечен небесным вспоможением. Ежели мы пойдем к нему под защиту, стыда и срама не будет, но, конечно, выпить заведомо яду и пойти навстречу смерти - далеко от пути разума. Человек не виноградная лоза, чтоб ему не страшиться отсечения головы. Обязательства и обещания его [Хулагу-хана] не исполняются, потому что он после договора и обещания убил нежданно Хуршаха, Муста'сима, Хусам-ад-дина Акка и сахиба ирбильского и ежели мы отправимся к нему, он, вероятно, поступит с нами так же".
Кудуз сказал: "В настоящее время Диарбекр, Диярраби'а и Сирия полны плача, и от Багдада до Рума области и земли опустошены, не возделываются и не засеваются. Ежели мы не опередим [монголов] и не подымемся их отразить, то вскоре Миср будет опустошен, как и прочие страны. С этими людьми, которые покушаются на нашу страну, надо избрать одно из трех: либо примирение, либо вражду, либо покинуть родину. Переселиться в другую страну трудно, потому что нашим местожительством может быть только Магриб, а между [ним и нами] лютая пустыня и дальнее расстояние".
Насир-ад-дин-Кимри сказал: "В примирении проку тоже нет, ибо на их обещания нельзя положиться".
Прочие эмиры тоже сказали: "Мы-де потеряли силу терпения и нет у нас мощи сопротивляться. То, что мнение твое признает неизбежным, надобно приказать".
Кудуз сказал: "Мнение мое таково, давайте вместе обратимся к войне. Ежели обретем победу, то это и будет как раз то, к чему мы стремимся, а не то как бы нас не укорил народ".
После этого эмиры разъехались, и Кудуз держал совет с Бундукдаром, который был главным эмиром. Бундукдар сказал: "Мнение мое таково, убьем гонцов и сообща воссядем [на коней] против Китбукая. Ежели мы побьем [его] и ежели умрем, то в обоих случаях мы будем достойны извинения и благодарности".
Кудуз одобрил эти слова, и ночью гонцов распял, а на заре, по необходимости решившись на войну, сели на коней и отправились в поход. Эмир Байдар, который был ... монгольского головного отряда, отправил к Китбука-нойону некоего человека по имени ... и уведомил его о движении мисрского войска. Китбука прислал ответ: "Оставайся-де на месте и жди меня".
Поскольку до прибытия Китбукая Кудуз ударил на Байдара и отогнал его до берега реки Аси, Китбука-нойон в пылу двинулся вперед, словно огненное море, вполне полагаясь на свою силу и военную мощь. Кудуз расставил войско в засадах, а сам, сев [на коня], встал с небольшим числом [воинов]. Китбукаю с несколькими тысячами всадников, все заправскими воинами, случилось сойтись с ним у Айн-и Джалут. Монгольское войско напало, стреляя из луков, а Кудуз уклонился и ударился в бегство. Монголы, осмелев, отправились вслед за ними и многих из мисрцев перебили. Когда они поравнялись с местом засады, мисрцы с трех сторон бросились из засады и помчались на монгольское войско. С раннего утра до полудня бились врукопашную. Монгольскому войску сопротивляться стало невмоготу, и в конце концов оно обратилось в бегство.
Китбука-нойон в пылу и рвении разил налево и направо и валил [наземь]. Некоторые побуждали его к бегству, [но] он не послушал и промолвил: "От смерти не избавишься, лучше бы им умереть с честью и славой, а не бежать подло и презренно. В конце концов один кто-либо из великих и малых этого войска да придет на служение к государю и доложит [ему] мои слова, что Китбука не захотел постыдно повернуть назад и в усердии он пожертвовал сладкой жизнью. Надобно, чтоб благословенное сердце государя не кручинилось, что монгольское войско погибло. Пусть он представит себе, что жены его воинов один год не были беременны, а кобылы их табунов не жеребились. Да будет счастье государю. Раз благородная особа государя пребывает в здравии, всякому утраченному [воину] будет замена, а бытие или небытие слуг, подобных нам, - пустяк".
Хотя воины бросили его, он старался за тысячу человек. В конце концов лошадь его оступилась, и он попал в полон. Вблизи поля битвы находились заросли камыша, и в них укрылся отряд монгольских всадников. Кудуз приказал поджечь те [заросли] и всех сожгли. Затем Китбукая, связанного по рукам, представили Кудузу. [Кудуз] сказал ему: "О вероломный человек, много ты крови пролил несправедливо, лишил жизни витязей и великих людей, нарушением обещания и лживым словом ниспроверг древние семьи. Наконец-то и ты попался в сети".
Как услышал речи его связанный по рукам,
Он обезумел как разъяренный слон
[И] такой дал ответ: "Эй, гордец,
Не чванься столько этим победным днем".
"Ежели я буду убит твоею рукой, то я посчитаю [что это] от бога, а не от тебя. Ни на миг не обольщай себя и не гордись этим случаем. Как только весть о событии со мною дойдет до Хулагу-хана, вскипит море его гнева и [все] от Азербайджана до самого Мисра будет сравнено с землей копытами монгольских коней, и песок Мисра унесут вон в конских торбах. У Хулагу-хана подобных Китбукаю славных всадников триста тысяч, считай одним меньше".
Кудуз сказал: "Не хвастай так туранскими всадниками, ибо они ведь дела вершат хитростью да увертками, а не по-мужски, как Рустем [сын] Дастана".
Китбука промолвил: "Я пока существовал, был слугою государя, а не как вы предатели и убийцы [своего] господина.
Да не будет головы и тела у злоумышленника,
Который умерщвляет своего государя.
Пореши меня как можно скорее".
Кудуз приказал, чтобы ему отрубили голову. [Затем] они совершили набег по всей Сирии до берегов Ефрата, валили всех, кого находили, разграбили лагерь Китбукая, захватили в полон его жен, детей и родичей и перебили чиновников и воевод областей. Те же, которые были оповещены, бежали. Когда весть о событии с Китбука-нойоном и речи его в ту пору дошли до слуха Хулагу-хана, он очень сожалел о его кончине, запылал огонь его гнева, и он сказал: "Где мне найти другого такого слугу, который бы перед лицом смерти проявил такую доброжелательность и рабскую верность".
Он обласкал осиротевших членов его семьи и оказал им почет и уважение. До этого, однажды, он пожаловал халебского мелика Насир-[-ад-дина] и, отдав ему должность хакима в Дамаске, отправил в путь с тремя стами сирийских всадников. После прибытия вести о Китбукае некий сириец доложил: "Халебский мелик Насир[-ад-дин] с тобою не прямодушен и хочет, бежав, отправиться в Сирию на помощь Кудузу, по повелению которого убили Китбукая".
Хулагу-хан для отражения его отправил вслед три сотни монгольских всадников. Их передовой отряд настиг его и остановил: "Приказ, мол, таков, чтобы мы тебя угостили, дабы ты восчувствовал полное благоволение [государя]".
Как в обычае у монголов, они его напоили мертвецки пьяным. Внезапно подоспели остальные из трехсот всадников и мелика Насир[-ад-дина] с тремя стами сирийцев убили. Они не оставили в живых ни одной души из тех людей, кроме Мухьи-ад-дина Магриби, который спасся благодаря тому, что был звездочетом. Хулагу-хан отправил в Сирию Элькэ-нойона с великой ратью. Когда он туда прибыл, воины стали заниматься грабежом. Бундукдар, ставший государем Мисра, был оповещен и выступил, чтобы [их] отразить. Когда Элькэ-нойон услышал весть об его приходе, он с монголами, которые оставались в Сирийском крае, ушел в Рум, а в Дамаске стали читать хутбу и чеканить монету именем Бундукдара. Хулагу-хан хотел было в отмщение за Китбукая повести еще рать на Миср и Сирию, [но] по причине события с Менгу-кааном и разногласий, которые появились между ним и родичами, положение и время не разрешали исполнить это. Вследствие этого он отставил [поход].
В ту же пору скончался скоропостижно на пиру царевич Булга сын Шибана, внук Джучи. Затем заподозрили в колдовстве и измене Тутар-огула. После установления виновности Хулагу-хан отправил его в сопровождении Сунджака на служение к Беркею. И [Сунджак] доложил об его вине. Беркей в силу чингизхановой ясы отослал его к Хулагу-хану и 17 числа месяца сафара лета 658 [2.2.1260] его казнили. Предали казни также и Садр-ад-дина Саведжи под предлогом, что он написал для него ладонку. Затем скончался и Кули. После того как упомянутых царевичей не стало, челядь их бежала и через Дербент и Гилянское море направилась в область Кипчак. Аминь.
РАД. О походе царевича Юшумута в эмиров Элькэй-нойона и Сонтая в Диярбекр, завоевании Маяфарякина и убиении мелика Камиля [1.2, т.3, с.54-56].
Царевич Юшумут и старшие эмиры Элькэй-нойон и Сонтай-нойон, по приказу Хулагу-хана, отправились [в поход]. Когда они дошли до границ Маяфарикина, они послали к мелику Камилю гонца и призывали его к покорности и повиновению. Камиль ответил: "Не следует царевичу ковать холодное железо и рассчитывать на невозможные вещи, ибо нет доверия к вашим словам и я не соблазнюсь вашими любезными речами. Монгольской рати я не опасаюсь и, покуда душа в теле, буду разить мечом, потому что ты сын того отца, который нарушил договор и условие с Хуршахом, халифом, Хусам-ад-дином Акка, и Тадж-ад-дином Ирбильским. В особенности мелик Насир[-ад-дин] прибег к вашей защите, а в конце концов испытал то, что испытал. Конечно, и я также испытаю то же самое, что испытали они".
Когда гонцы представили послание, царевич и эмиры решились на битву. Мелик Камиль ободрял горожан и говорил: "Все-де серебро, золото и хлеб, которые налицо в казне и амбарах, для вас не пожалею и все жертвую нуждающимся. Я, хвала богу, не такой сребролюбец, как Мустасим, который из скупости и скаредности пустил по ветру и голову [свою] и Багдадское царство".
Все горожане стали с ним единодушны, и мелик Камиль на другой день с толпою всадников выехал [из города] и стал нападать и притворно отступать. Небольшое число воинов с обеих сторон было убито. С меликом Камилем были два лихих наездника, один Сейф-ад-дин Лукили, а другой Анбар Хабаши. Оба они убили несколько человек, разожгли пожар битвы. Через некоторое время [отряд мелика Камиля] ушел в город и начал бой с крепостных стен. На другой день те же два наездника выехали [из города] и убили около десяти храбрых всадников. Точно так же и на третий и на четвертый день. С этой стороны один грузинский азнаур вышел против них, потому что он один мог разбить войско. Одно мгновение он бился и был убит. От гибели его
Всадники турецкие вскипели,
От злости они колотили рукой об руку.
И опять они ушли в город, а там был один камнеметный мастер, стрелявший без промаха. Он убивал камнями множество народа. От его руки эмиры ничего не могли поделать. У Бадр-ад-дина Лу'лу был [тоже] очень расторопный камнеметный мастер, он его вызвал, и тот установил высокий камнемет против городского камнемета. Оба одновременно метнули камни с лап. Оба камня в воздухе ударились друг о друга и раскололись на мелкие осколки. Люди с обеих сторон изумились мастерству обоих камнеметчиков. В конце концов камнемет, стоявший извне, сожгли, и горожане бились жестоко. Когда Хулагу-хан осведомился об этом положении, он послал в помощь Элькэй-нойону Урукту с войском и извещением, чтобы они пребывали на месте до тех пор, пока в городе не останется продовольствия. Когда Урукту прибыл и излагал поручение, то во время тех речей из [города] выехали те самые два наездника и расстроили монгольское войско. У Урукту вино шумело в голове, и он был пьян. Он отправился на бой с ними. Сцепились друг с другом. Вдруг [противники] настигли Элькэя и свалили его с коня. Со стороны подоспели монгольские всадники, посадили Элькэя на коня, опять разогнали толпу и повернули назад.
Турки пришли в изумление от богатырей,
От злости каждый витязь прикусил губу.
После этого те два наездника оба по заведенному правилу выезжали [из города], и нескольких человек убивали и нескольких ранили, пока не прошли два года и в городе не осталось пропитания и пищи, а также и скота. Начали есть мертвечину, съели [все] вплоть до собак, кошек и мышей и тогда стали людоедами. Так они с месяц поедали друг друга. Когда те два наездника, не имея соломы и ячменя, убили и съели своих лошадей, они хотели было выйти [из города] пешими и завязать бой, чтобы быть убитыми, но мелик Камиль не позволил. Немногие, которые остались, написали царевичу письмо, что в городе-де не осталось никого, у кого бы была пища да мощь, кроме нескольких человек с живой душою и мертвым телом. Сын отца поедает, а мать дитя. Если теперь подступит какая-либо рать, не найдется ни души, кто бы смог пойти навстречу.
Царевич послал Урукту. Когда они вошли в город, все городские жители лежали вповалку друг на друге, исключая семидесяти полумертвых человек, которые попрятались по домам. Мелика Камиля схватили с братом и повели к Юшумуту, а воины занялись грабежом. Те два смелых наездника взобрались на крышу дома и выстрелами из луков убивали каждого турка, который проходил мимо. Урукту подъехал туда и приказал нескольким отважным туркам, чтобы они их убили. Они [оба наездника] спустились с крыши вниз, прикрыли лицо щитами и дрались жестоко. В конце концов оба были убиты. Мелика Камиля привели в Телль-Башир по ту сторону Ефрата на служение к Хулагу-хану. В виду того, что он раньше ездил на служение к каану и, будучи пожалован милостями, с ярлыком и пайзой вернулся обратно, а затем во время похода Хулагу-хана на Багдад поехал к сирийскому мелику Насиру и говорил [ему], что лучше-де нам с огромной ратью пойти на помощь халифу, но тот притворился непонимающим и незамечающим, а после завоевания Багдада Камиль побоялся [явиться] и два года противился упомянутым способом, то теперь, когда его, схваченным, привели на служение к его высочеству, Хулагу-хан перечислил ему его преступления и сказал: "Не мой ли брат тебя ласкал и жаловал?".
Он приказал подвергнуть [его] с его семьей и родичами наказанию, а затем повелел срезать с него мясо и втыкать в рот, пока он не умер. Было это в лето 657 [1259]. Был он человеком воздержанным, благочестивым и хлеб свой добывал за плату за портняжное ремесло.
РАД. О походе царевича Юшумута в Мардин и завоевании его крепости [1.2, т.3, с.56-57].
Когда царевич Юшумут и эмиры освободились от маяфарикинского дела, Хулагу-хан повелел, чтобы они по-прежнему вместе отправились завоевать Мардин. Когда они туда прибыли и установили осаду, то поразились высоте и неприступности крепости. Урукту-нойон отправил к мелику Са'иду, владетелю крепости Мардин, гонца и возвестил: "Спустись из крепости и повяжись поясом служения государю мира, дабы у тебя остались голова, жена и дети.
Хоть замок твой крепок и превысок,
[Но] не хвастай крепостными иенами и [их] вершинами.
Ибо ежели даже сама голова его [замка] достанет до неба, перед монгольской ратью он будет дорожной пылью. Ежели бы [даже] счастье и благополучие тебе оказалось другом, то ты все же послушай мое увещевание и поступи по нему, а ежели не послушаешь и поступишь наперекор, то господь извечный знает [что будет]".
Мелик Са'ид прислал ответ: "У меня-де на сердце было покориться и явиться к его высочеству государю, но вследствие того, что вы с другими заключили договоры, а когда они прибегли к вашей защите, вы их убили, у меня нет [к вам] доверия. Хвала всевышнему богу, крепость набита припасами и военным снаряжением и переполнена турецкими молодцами и курдскими богатырями".
Урукту приказал, чтобы установили камнеметы, и завязал битву камнями и стрелами. На протяжении восьми месяцев обе стороны упорно бились и мелик Са'ид самообольщался неприступностью крепости. Когда монголы оказались не в силах овладеть крепостью, они разграбили города Мардин, Дунайсер и Арзан, которые находились поблизости. В конце концов в крепости появились дороговизна, голод и холера, ежедневно умирало безмерное число людей и мелик Са'ид захворал. У него было два сына - старший Музаффар-ад-дин. Он был малый разумный [и] сказал отцу: "Лучше спуститься из крепости вниз, ибо сопротивляться с таким войском невозможно".
Отец его не послушал. [Тогда] он во время болезни дал отцу снадобья, чтобы тот отдал душу, и послал к Урукту: "Тот-де человек, который вам оказывал противодействие, умер. Ежели будет приказано, чтобы войско [ваше] прекратило войну, то и я тоже сойду вниз и сдам крепость".
Урукту приказал, чтобы приостановили военные действия, и Музаффар-ад-дин с братом и приверженцами своими спустился вниз. Счастливый государь привлек его к ответу за кровь отца: "Разве-де когда-нибудь кто-либо позволяет себе покуситься на кровь отца".
Он ответил: "Я потому так сделал, что сколько ни молил покорно, ни плакал, сдай, мол, крепость и не защищай себя кровью народа, он не соглашался. Это частное дело я сделал ради общей пользы потому, что понимал, что крепость будет завоевана счастьем государя и сто тысяч невинных людей будет убито. Конечно, ведь лучше смерть одного, чем ста тысяч, в особенности когда он, тиран и притеснитель, убил своего сына и люди им недовольны. Сознаюсь в своем преступлении. Ежели бы государь соизволил [меня] простить и пожаловать мне место отца, то на то его воля".
Хулагу его простил и отдал ему владение Мардин, и он был султаном до 695 года [1296] и никогда не ступал на путь мятежа и восстания против монгольских государей. Когда он умер, его сын Шамс-ад-дин Дауд его заместил, а когда [этот] скончался, на его место сел другой сын султан Наджм-ад-дин, который имел почетное прозвание Мелик-Мансур. Он правитель разумный и совершенный, проницательный и прозорливый и так жил с государем [Газан-ханом], что тот дал ему зонт и царский венец, отличил его изо всех ему равных и пожаловал ему часть владений Диярбекра и Дияррабиа.
МАГАКИЯ. История народа стрелков. гл.18 (оконч) [4.2]
Узнав о взятии Алеппо, жители Дамаска сдали город и городские ключи лично Гулаву-хану. В то время город Иерусалим и св. гроб со времен султана Саладина находились во власти таджиков. Узнав о том Гулаву-хан, пошел на Иерусалим, взял его, и войдя в храм св. Воскресенья поклонился св. гробу. После того он с миром воротился в восточную страну. Между тем татарский предводитель Кит-буга, неприняв мер предосторожности, зашел в неприятельскую землю на 10 дней пути ниже Иерусалима. Узнав о том поганые и нечестивые Египтяне с большими силами напали на татар, частью истребили их, частью обратили в бегство, многих взяли в плен, и вслед за тем отняли у татар Иерусалим, Алеппо, Дамаск. Все это было совершенно ими с помощью Франкских рыцарей, которые в то время еще не заключали союза с татарами. Так это случилось.
ВАРДАН ВЕЛИКИЙ. Всеобщая история [4.5]
В 709 - 1260 году взят Мартирополь после больших бед и потерь, понесенных не только осажденным городом, но осаждающим войском Татар и христиан, борющихся с ними вместе и между собою извне и изнутри. Здесь был убит прелестный юноша, Севада хаченский, сын великого князя Гpигopия, который в мужественной борьбе увенчан мученическим венцем, сохранив веру и страх к Богу и Эль-хану. Пусть будет и он участником во славе мучеников Христа, хранивших в себе веру в него и страх; аминь!
В этом же году было истреблено войско, оставленное Хулаву Эль-ханом в Шамской земле для ее охраны в числе 20.000 под начальством великого полководца, Кит-Бухи, христианина по вере, которому султан Мисра (Египта) во главе бесчисленного войска дал сражение у подошвы Фаворской горы. Войско Бухи, как малочисленное, потерпело поражение; часть его отведена в плен, а другая, размявшись, скрылась и, таким образом избавившись, явилась к царю армянскому. Многие Татары и христиане встретили в нем сострадание и, получив от него одежду, лошадей и съестные припасы, с признательностью (в сердцах) возвратились к своему государю. С тех пор в лице царя Хетума прославилось имя Христа и между своими и между чужими.
УЛУС ДЖУЧИ
ИПАТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.2, с.197-198]
В лето 6769, бысть тишина по всей земле... И бывшу же веселью немалу в Володимере городе, и приде весть тогда Данилови к королю и к Василкови, оже Бурондай идет окаянный, проклятый, и печальна быста брата о том велми: прслал бо бяше, тако река: "Оже есте мои миритися, сретьте мя; а кто не сретите мене, тый ратный мне".
Василко же князь поеха противу Бурундаеви со Лвом сыновцем своим, а Данило король не еха с братом, послал бо бяще, себе место, владыку своего Холмовского Ивана. И поеха Ваилко князь со Лвов и со владыкою противу Бурандаеву, поимав дары многы и питье, и срете у Шумски, и приде Василко со Львов и со владыкою перед он, с дары; оному же велику опалу створшу на Василка князя и на Лва, владыка стояше во ужасти велице. И потом рече Буронда Василкови: "Оже есте мои миритици, розмечете же городы свои все".
Лев розмета Данилов, Истожек, оттоль же послав Львов розмета, а Василко послав Кременец розмета и Луческ. Василко же князь из Шумска посла владыку Ивана наперед к брату своему Данилови, владыце же приехав ко Данилови, и нача ему поведати о бывшем в опалу Бурандаеву сказа ему; Данилови же убоявшуся побеже в Ляхы, а из Ляхов побеже во Угры. И тако пойде Бурандай ко Володимеру. А Василко князь с ним, и не дошедшу ему до города и ста на Житани на ночь, Бурандай же нача молвити про Володимер: "Василко! Розмечи город".
Князь же Василко нача думать в соби про город, зане немощно бысть розметати вброзе его величесвом, повеле зажечи й. И тако через ночь и сгоре все. Завтра же приеха Буранда в Володимер, и видя своими очими город изгоревши все, и нача обедати у Василка на дворе и питии, обедав же и пив и леже на ночь у Пятидца. Завтра же присла татарина, именем Баимура, Баимур же приехав к князю и рче: "Василко! Прислал мя Бурандай, велел ми город роскопати".
Рче ему Василко: "Твори веление тобою".
И нача роскопывати город, назнаменую образ победы. И посеем пойде Бурандай к Холмови, а Василко князь с ним. И с бояры своими и слугами своими; пришедшим к Холмови, город же затворен бысть. И сташа пришедшее к нему одаль его, и не успеша у него ничтоже: бяхуть бо в нем бояре и людье добрые, и утвержение города крепко порокы и самострелы. Бурунда же рассмотрев твердости города, оже немощно взять его, темже и нача молвити Василкови князю: "Василко! Се город, едь молви горожанам, а бывши се передал".
И посла с Василком три Татарина, именем Кунчия, Ашика, Болюя, и к тому толмача, розумеюща Рускый язык, што иметь молвити Василко. Приехав под город Василко же ида под город и взя собе в руку камения; пришедшее под город и нача молвити горожаном, а Татарове слышать послании с ним: "Костантине холопе, и ты другий холопе Лука Иваннкович! Се город брата моего и мой, передайтеся" молвив, да камень вержеть долов, дая им розум хитростью, а быша ся биле, а не передавалися; си же слова молвив, и потроичи меча каменьем долов. С же великий князь Василко акы от Бога послан бы на помочь горожаном, пода им хытростью разум. Костянтин же стоя на заборолях города, усмотри умом разум поданы ему от Василка, и рече князю Василкови: "Поиде прочь, аже будет ти каменеем в чело; ты уже не брат еси брату своему, но ратный есть ему".
Татарове же, посланыи со князем под город, слышавшее, поехаша к Бурандаеви и поведоша речь Василкову, како горожаном, што ли молвили пак горожане Василкови. И посеем Буранда вброзе к Люблину, от Люблина же ко Завихосту. И придоша к реке Висле и ту изнайдоша себе брод у Висле, и поидоша на ону страну рекы. И нача воевати землю Лядскую. Потом же придоша к Судомирю и обступиша со все стороне, и огородиша и около своим городом и порок поставиша; и пороком же бьющим неослабно день и ночь, и стрелам не дадущим выникнути из заборол, и бишася по четыре дни, в четвертый же день сбиша заборол с города. Татарове же начаша лестнице приставливати к городу. И тако полезоша в город. Наперед же возлезоста два Татарина на город с хоруговью, и поидоста по горду секуче и бодучи; один же ею пойде по одной стороне города. А другый по другой стороне. Никто же от Ляхов, не боярин, ни доброго роду, но простесый человек, ни в доспесе, за одним мятлем со сулицею, защитився отчаяньем акы твердым щитом, створи дело памяти достойно, потече противу Татарину: како стекася с ним, тако уби Татарина. Олны другий Татарин со заду притче и потя Ляха. Ту и убьен бысть Лях.
Люди же видевшие Татары на городе, устремишася побегути до детинца и не можаху уместится в ворота, зане мост бяше узок воротам, и подвишася сами, а друзи падаху с мостка в ров, акы сноповье. Ровы же бяху видием глубоци велми, и исполниша мертвыми, и бысть лзе ходити по трупью акы по мосту. Бяхуть же станове в город соломою чинен, и загорешася сам от огнев, потом и город поча горети. Церкви же бяше в городе том камена, велика и предивна, сияющее красотою, бишеть бо создана белым каменьем тесаным: и та бысть полна людей, верх же в ней древом покрыт зажжеся, и та погоре и в ней бесчисленное множество людей, одва рати выбегоша из города. Завтра же игумени с попы и с дьяконы, изрядивши крилос и отпевши обедню, и начаша ся причащати, первое сами, и потом бояре с женами и с детьми, также все от мала и до велика, начаша исповедатися, ово ко игуменом, друзии же к попом и дьяконом: зане бяше людей множество в городе.
Потом же роидоша со хресты из города и со свечами и с кадилы, поидоша же и бояре и боярыни, изрядившеся во брачные порты и ризы, слуги же боярские несяху перед ними дети их; и бысть плач велик и рыдание, мужи плахуся сверснтц своих, матери же плахуся чад своих, брат брата, и не бысть кто помилуя их: гневу божию сконцавшуся на них. Выгнанным же из города, и посадиша е татарове на болоньи, возле Вислы, и седоша два дни на болоньи; тоже почаша избивати я все, мужеск пол и женск. И не оста от них ни один же. Потом же поидоша ко Лысцю городу, и пришедшем же им к нему и обступиша; город же бяше в лесе на горе, церкви же бяше в нем камена святее Троице, город же не тверд бяше. Взяша же и того, иссекоша же все от мала и до велики. Потом же возворотися Бурандай назад во свои вежи. И тако бысть конец Судомирскому взятью.
ХРОНИКА ВЕЛИКОЙ ПОЛЬШИ. Гл. 130. Каким образом татары вторично опустошили Сандомирскую землю [6.16]
В упомянутом выше году перед праздником св. Андрея [во искупление] грехов христиан в Сандомирскую землю вторглись татары с пруссами, русскими, куманами и другими народами и безобразно ее разорили грабежами, поджогами и убийствами. И зная, что большое множество людей со своим имуществом прибыло в Сандомирскую крепость, окружили ее, непрерывно штурмуя. Русские же князья-Василько, брат русского короля Даниила, а также упомянутые сыновья-Лев и Роман, видя, что осада затягивается, задумали окружить жителей крепости обманным путем. Обеспечив безопасность, [они] сошлись с жителями крепости, убеждая их просить у татар заверений безопасности, и сдать им крепость и имущество, находившееся в ней, чтобы татары даровали им жизнь.
Жители крепости, предпочитая [свою] жизнь [спасению] самой крепости и имущества и надеясь сохранить жизнь так, как было сказано выше, обманутые советом указанных князей, будто бы они смогут уйти свободными, не беспокоясь о жизни и о своих женах, получили от татар и указанных князей твердое обещание [и] открыли ворота. Они оставили в крепости все имущество и безоружные вышли из нее. Увидев их, татары набросились на них, как волки на овец, проливая огромное количество крови невинных людей, так что разлившиеся потоки крови, стекая в Вислу, вызвали ее наводнение. И когда они устали в своей ярости, они остальных мужей, как стадо свиней, столкнув в реку Вислу, потопили. Молодых же женщин, красивых девушек и юношей увели с собой пленными. И погибло тогда много тысяч человек как в продолжительном плену, так и пораженные мечом. Татары же, забрав из крепости и города Сандомира имущество [людей], спалили их; и совершили они, о горе, находясь в Краковской и Сандомирской землях в течение многих дней, деяния злые и безобразные.
