Можно прожить в Сказочном мире всю свою жизнь, но и слыхом не слыхивать, ни единой мыслью не подозревать о другом мире, совершенно непохожем на привычный нам, который существует и всегда существовал рядом с нами, и существует гораздо ближе, чем мы можем подозревать. Где же он, этот параллельный мир?
Прямо под нашими ногами.
Мы ходим по земле, топчем ее, попираем ногами и воображаем ее этакой огромной двухмерной плоскостью, а себя - ее полновластными хозяевами. Но на самом-то деле земля - не плоскость, на которой стоят дома, растут леса да колосятся нивы. На самом деле земля огромна и объемна, а мы - хозяева лишь малой ее части. Ее глубины - и есть тот самый таинственный мир, Подземный мир. И поверьте, этот мир не менее разнообразен и богат, чем наш!
У нас, в Поднебесном мире, есть села и города, моря и реки, леса и поля, долины и горы. В Подземелье есть пещеры, туннели, каверны, прозрачные подземные озера, быстрые водные потоки и целые моря раскаленной лавы. Там обитают подземные звери - диковинные, неведомые. Подземелье является родиной целых загадочных народов: это гномы, карлики, кобольды, гоблины, тролли, бесы, раскоряки, саламандры, камнееды и еще невесть кто. Никто из жителей Поднебесья не бывал в дальних подземных глубинах. Бывало, конечно, что кто-то из них по случайности или по любопытству заглядывал в приповерхностные слои Подземного мира, заблудившись в шахте или зайдя в пещеру, однако все эти случайные "исследования" принесли очень мало знаний. Все "первопроходцы" спешили покинуть этот мир, чуждый и враждебный поднебесным существам. Поэтому и самый просвещенный поднебесный мудрец, и величайший поднебесный ученый немного смогут рассказать вам о Подземелье. Впрочем, даже подземные обитатели не знают всех подземных тайн...
Не страшно ли вам заглянуть в этот мир? Сами-то жители Подземелья не считают свой мир ужасно страшным! Так что если они не боятся, так чего бояться нам?
Ну что же, в путь? В путь, друзья! Соединим же руки, и обратимся в бесплотных духов, ибо лишь в таком обличье мы сможем проникнуть сквозь толщу земли. Вот мы и в Подземелье - в одном из его уголков, не слишком глубоких и далеких от нас.
Как видите, Подземелье - царство вечной ночи, вечной влажности и вечной прохлады. Смена дней и ночей, а также времен года пролетают незаметно для этих мест. Здешние влага и прохлада чем-то напоминают нам о ранней весне, о весенней безлунной ночи. Только здесь нет ни единого проблеска света, ни единой звездочки, а самое непривычное, непривычное и даже пугающее - здесь малоподвижный, будто сонный, спертый воздух, ни наименьшего ветерка, ни единого дуновения. Запахи буквально стоят в этом воздухе, и запахи там особые, специфические. Запах влаги, гнили и мокрой земли, ароматы душистых мхов, а также запахи, которым нет сравнения в поднебесном мире мешаются в этакий причудливый, странный коктейль.
Вечная подземная ночь не безмолвна. То там, то здесь раздаются тихие звуки таинственной жизни: то шорох, то щелчки, то чириканье неведомых существ, изредка - приглушенный грохот рушащейся земли, засыпающей какой-нибудь старый подземный ход.
Зрение надземных существ зачастую бессильно в Подземелье, и взамен целый поток ощущений начинает льется через другие органы чувств - целый поток запахов, звуков, подземный холод... Многие подземные создания не имеют глаз вовсе - а между тем великолепно ориентируются, путешествуют и добывают себе пропитание. Мы в нашем духовном обличье также не имеем глаз, но, к счастью, отлично видим в темноте.
Кстати, мы попали не в природную подземную полость - это тоннель. Так сказать, "дорога" подземных жителей. Невысокий квадратный ход, аккуратно прорытый в земле, со сводом, подпертым деревянными сваями. Сваи покрыты особым лаком, предупреждающим гниение. Из земляных стен там и сям торчат корни, кое-где темнеют провалы каких-то нор, пересекающихся с тоннелем. Судя по тому, как мастерски вырыт тоннель, как старательно оструганы сваи, можно сделать вывод - это работа гномов. Только один из подземных народов настолько трудолюбив и усерден.
В Поднебесье мы ходим по дорогам при свете солнца, луны и звезд, а здесь надо ходить по пещерам, тоннелям и ходам, не забыв захватить фонаря. Да, друзья, этот мир очень мало похож на наш... Иной мир, иное восприятие, иные существа, иная жизнь... Вы спросите: зачем же я привел вас в это странное место? Скоро оно станет сценой для одной истории, небезынтересной даже для жителей Поднебесья. Но постойте-постойте же! Вы слышите далекий шум? Видите отблески на стенах тоннеля? Вот и строители тоннеля пожаловали! История начинается!
...Неясный гул быстро усилился, заполнил собой тоннель, а затем приблизился настолько, что стало ясно - это не гул, а топот множества ног, слившийся воедино. Тихие звуки, издаваемые невидимыми подземными существами, стихли, едва этот шум послышался. Вскоре топот стал ясен и близок, и в тоннель вошла неровная череда из двух дюжин покачивающихся желтых фонариков. Фонарики несли низенькие крепкие существа с большими лобастыми головами и бородатыми лицами. Забавные такие! Даже шли они забавно: широко шагали своими короткими ногами, вскидывали носки остроносых башмаков, слегка подпрыгивали и громко шлепали башмаками по земле. И непонятно было, то ли походка у них такая, то ли это строевой шаг какой-то особый. Конечно, мне не нужно объяснять вам, что это за создания, и лишний раз описывать их образ жизни. Вы это и так неплохо знаете, если читали сказки. Конечно же, это гномы, подземные рудокопы и кузнецы.
Гномы шли неровным строем, неся на плечах лопаты, кирки, заступы, кайла, трое или четверо тащили тележки, почти у всех были фонари вроде "летучей мыши". Фонари светили не слишком ярко, и только лица гномов отчетливо выступали из темноты. Разные лица, самые разные... Были лица лукавые, похожие на лисьи мордочки, заостренные, с бородками клинышком и глазами-щелочками. Были лица угрюмые, с колючими бровями и глубокими складками на лбах, с глубоко посаженными глазами, чей взгляд, казалось, был обращен вовнутрь. Были лица улыбчивые, с красными щеками и большими ртами, с вечно приподнятыми бровями. Были любопытные, с длинными тонкими носами, будто предназначенными для сования в разные щели, и быстрыми броскими глазами, прыгающими из стороны в сторону. Были и такие, что ничего не выражали - крупные, угловатые, неподвижные, словно наспех высеченные из камня.
Строй гномов замыкал некто, непохожий на гнома - долговязый, тощий, на две головы выше своих кряжистых товарищей. Он толкал перед собой тележку, и немного отставал от гномов, оставаясь в полумраке.
А впереди, во главе, шагали два гнома, несколько отличных от остальных. Один - повыше и посильнее прочих, нес на плече кайло, а левой рукой высоко поднимал фонарь с отражателем, ярко освещающий путь. Лицо у него было большое, квадратное, с грубыми чертами, с маленькими презрительными глазками. На голове у него высилась помятая треуголка, из-под которой выбивались нечесаные рыжеватые пряди. Лицо его создавало неприятное впечатление, очень уж злое оно было, что-то пиратское было в нем. Второй лидер тоже был высоким, но худым и долговязым, необычно долговязым для гнома. Одет он был необычно роскошно для окружающей обстановки - черная фетровая шляпа с высокой тульей, атласная темно-сиреневая накидка почти до земли, из-под накидки то и дело появлялись ноги, обутые в черные лакированные туфли с серебряными пряжками. Однако гном отнюдь не казался расфуфыренным модником, самовлюбленным щеголем. У него были большие, ясные и умные глаза. Голос его был приятным, низким, и говорил он спокойно и красиво. Он единственный изо всей группы не нес ни фонаря, ни инструмента, пряча руки под накидкой.
Два лидера вели строй по тоннелю, и вели разговор.
- ...а как быть с золотыми копями на севере? Вода подмоет все окончательно, и все рухнет, рухнет ко всем чертям! - мрачно говорил "пират". - Откачивать ее - все равно, что пытаться выкачать море!
- Можно попробовать укрепить хотя бы верхние, не пострадавшие горизонты... Какое-то время работы можно будет продолжать, пока шахты не станут совсем непригодными. Однако можно считать, что северные копи теперь потеряны. Слишком близко мы подошли к водоносному пласту, не рассчитавши, - отвечал щеголь. - Я посмотрю, что там можно сделать, и постараюсь помочь. Если бы у меня было побольше времени...
- Да уж, ты теперь нарасхват... Все тебя дергают, всюду зовут на помощь... Не замечаешь ли ты такой закономерности, что с каждым новым Большим циклом неприятностей становится все больше? То затопление на северных копях, то обвал в жилом зале - помнишь, три Малых цикла назад? А то еще ядовитый мицелий на втором медном... То, наконец, эти проклятые кобольды... Всего пару периодов назад приходил гонец, доложил, что кобольды сперли целую тачку с инвентарем... - "пират" кивнул, указывая подбородком куда-то вперед.
- Ничего удивительного нет. Извини уж меня, но все вы, Старшины, почему-то очень узко мыслите. Это не удивительная, а закономерная закономерность. Рудники и прииски истощаются. Поневоле мы должны осваивать новые и новые выработки, все дальше и дальше от поселений... Все дальше и дальше уходим мы от дома, в неосвоенные и опасные, порой почти не разведанные места. Неизвестные водоносные пласты, мицелий, внезапно вырастающий из стен, кобольды, забирающиеся в наши шахты, каверны с тварями - обычные опасности для необжитых мест. А обвал - лишь совпадение. Со всеми этими бедами вполне можно бороться. Мало того - их вполне можно предупреждать.
- Можно... Можно проводить тщательную разведку, а не врезаться наугад во все месторождения, можно делать проходку и выпалывать мицелий, можно организовать надежную охрану шахт... Но тут сказывается наша главная беда...
- Слишком мало рабочих. Все они вынуждены работать на рудниках или собирать грибы, а средств на содержание разведчиков, рудознатцев и проходчиков маловато... Мало гномов... И много головной боли для меня. Все полагаются на меня, все надеются на меня, все просят моей помощи! - осерчал вдруг долговязый. - Да, я стал нарасхват! Есть и другая наша беда - то, что все привыкли надеяться на меня, а не думать своей головой! Каждый день меня дергают: Эйнар, отведи воду! Эйнар, помоги провентилировать залы! Эйнар, как нам это поднять! Эйнар, что за этой скалой! Эйнар, помоги починить хронометр! Эйнар то, Эйнар се, Эйнар, помоги, Эйнар, подсоби, Эйнар подскажи, Эйнар, как нам быть!!! Тут уже и мое терпение начинает не выдерживать. А нам надо принимать решения и думать сообща, не сваливая все на мои плечи! Вот в чем наша самая главная беда - мы не верим друг другу и не можем быть солидарны!.. Единственный гном, которому все верят - это я! И мне тяжелей всех, пусть я и не таскаю камней и не машу киркой!
Гном в треуголке пропустил мимо ушей это гневное заявление , и несколько секунд промолчал.
- Но надо нам что-то делать с нашей численностью. С той твоей задумкой мы потерпели полную неудачу... Больше бед, чем пользы! - молвил он вдруг и указал головой куда-то в конец строя. - Так что теперь очередь кобольдов. Будем ловить их и заставлять работать на себя... - недобро усмехнулся он. - Хоть чуть-чуть прибавим рабочих рук... А клещей будем в тележки запрягать! А кровохлебок научим сторожить рудники! Как тебе такой прожект? Сможешь?
- Послушай, Пипкинс... - тихо произнес в ответ гном в шляпе, нахмурившись. - Да, ты - Главный Рудокоп, и ты - мой старый друг, но...
Какой-то неясный звук послышался впереди, даже не звук - какой-то отзвук, своего рода тень звука, слишком тихого, чтобы быть услышанным. Такие отзвуки улавливает не столько ухо, сколько нутро.
Щеголь шикнул и резко остановился. "Пират" Пипкинс последовал его примеру. Шахтеры, шедшие следом, встали, столпившись за спинами предводителей. Строй - червячок из огоньков, - сжался и замер.
Раздалось отвратительное кряканье, и в тоннель непонятно откуда - должно быть, из бокового лаза, - вползла округлая восьминогая туша, покрытая волосками и шипиками.
- Клещ!! - воскликнул долговязый, выпростал из-под накидки руку, - в руке был черный жезл с блестящим набалдашником, - нацелил жезл на тварь и выстрелил в нее плотным пучком красных искр.
Грюк! - Бац! - Бух! - зашумело позади, движение пробежало по толчее гномов, послышались удивленные и испуганные возгласы, ругательства. Пипкинс на мгновение обернулся, не поняв, что там происходит. Бух! - что-то твердое стукнулось о его кайло. Или, скорей, кайло стукнулось обо что-то. Так и не разобравшись в чем дело, Главный рудокоп вновь развернулся к клещу.
Клещ же зашипел, напуганный искрами, крякнул недовольно, и исчез в темноте, засеменив восемью ногами. Долговязый гном подул на свой жезл, остужая его металлическое навершие. На секунду стало тихо, а затем кто-то жалобно проскулил:
- Пипки-инс!.. Да ты меня кайлом по лбу!..
Главный Рудокоп развернулся с таким видом, будто собирался снова ударить - уже нарочно.
- А ты-то сам куда смотришь?! - прикрикнул он на остробородого гнома, щупающего свежую шишку на лбу. - Ослепли что ль, олухи?! Сшибаете друг друга! Слизняки несчастные!
Сзади донесся неразборчивый ропот многих голосов - сливающийся, глухой, невнятный, однако Пипкинс моментально понял, в чем дело.
- О, Эйнар, это опять он!.. - аж как-то прошипел он, и направился в конец строя, расталкивая рудокопов. Эйнар спрятал жезл и последовал за Пипкинсом, тяжело вздохнув. А из конца колонны уже доносился гневный голос Главного Рудокопа.
Он бранил того, кто замыкал строй и вез тележку. Теперь свет фонаря ярко озарял этого спутника гномов. Это был человеческий мальчик - худой, жилистый, чумазый, уже превышающий ростом даже длинного Эйнара. Как выяснилось, когда появился клещ и гномы резко встали, мальчик не сообразил, что произошло, не успел остановиться и тележкой сбил с ног гнома, шедшего впереди. А так как строй сжался, укоротился, превратился в толкучку, упавший толкнул впереди стоявших, те пошатнулись, и толкнули передних, и так волна толчков прокатилась через всю колонну, и закончилась тем, что остробородого беднягу толкнули так, что он "встретился" лбом с кайлом Пипкинса. Кроме того, несколько гномов, вспылив и не понявши, в чем дело, успели поставить друг другу синяки.
- Видишь, Эйнар, этот проклятый человечишка снова дал маху! - кричал Пипкинс. От гнева он с трудом подбирал слова. - Знай, что когда мы вернемся в пещеры, мы посадим тебя в чулан! Уж мы-то знаем, как тебя наказать!..
Эйнар молча покачал головой, о чем-то задумавшись.
...Сидя на корточках, обхватив руками плечи, мальчик неподвижным взглядом смотрел в темноту, сгустившуюся под потолком. Сидеть было больше не на чем, кроме как на корточках. Три полоски света протянулись из зарешеченного окошка в запертой двери. Время от времени за дверью слышался топот какого-нибудь гнома, проходящего мимо, и тень мелькала в окошке. В чулане - так гномы называли это помещеньице для запирания провинившихся, - было довольно прохладно. Стены дышали подземным холодом, сочащимся сквозь щели между досками обшивки. Но мальчик не обращал внимания ни на неудобство, ни на холод, ни на топот прохожих. Он смотрел в потолок, созерцал темноту и в то же время ничего не видел. Всякий раз, когда его запирали здесь, он, в тишине, одиночестве и бездействии, запирался в своем внутреннем чулане, полном тоски, обиды и бессилия. Пипкинс был прав: трудно было придумать для него худшее наказание.
- Дылда долговязый, треснулся о своды, камень головою в щебень раздробил! - крикнул в окошко задиристый гноменок, пробегавший мимо чулана. Мальчик склонил голову, закрывая глаза, сжал в бессилии кулаки, вцепляясь грязными пальцами в мешковину куртки. Слезинка выбежала на его щеку, заискрилась было, однако парнишка тут же смахнул ее. Чувство было таково, словно холодные обручи сжимали его сердце, душили его изнутри - где уж тут утерпеть!
Где-то в глубине этого несчастного сердчишка прятался светлый живой огонек, такой чуждый и слабый среди целого мира темноты и холода. Время от времени мальчик силился вглядеться внутренним взором в свет этого огонька, напрягал ум, пытаясь вспомнить, откуда же он взялся в его сердце, такой непохожий на все, виденное им в Подземелье. Порой его посещали странные сновидения об ином мире, теплом и заполненном светом, об этом мире он мечтал, пытаясь хотя бы ненадолго забыть о душащей грусти. Он рисовал в воображении картины этой далекой, чудесной страны, представлял себе ее яркие краски, ее живые звуки, открытые вольные просторы... Просторы, какие и не снились никому из гномов, привычных к узким ходам и полумраку.
И всегда, сам не сознавая того, погрузившись в мечтания, он поднимал голову и глядел вверх, натыкаясь взглядом только на опостылевшие своды пещер и шахт.
За дверью снова послышались шаги - но не торопливые и шумные, как у большинства гномов, а более длинные, мягкие. Мальчик поднял голову, ибо эта походка была ему хорошо знакома - только один гном мог так шагать, и только к одному, именно этому гному он питал уважение.
Эйнар надеялся, что ему наконец-то достанется хотя бы краткое время для отдыха. Хотелось поторопиться, чтобы поскорее усесться в любимое мягкое кресло, и наконец отдохнуть после бесконечных путешествий по рудникам и пещерам. Но уставшие ноги не желали спешить. Так он и шел - то быстрей, то медленней, в глубине души проклиная свою единственность и необходимость.
Мимоходом он заглянул в окошко чулана, прошел было мимо, но внезапно вернулся и остановился у двери, вглядываясь в маленького узника.
- Пожалуй, я единственный здесь, кто тебя понимает... - печально молвил Эйнар. - Когда-то и меня дразнили верзилой... Когда-то и у меня не было друзей. Как я был одинок, и как я мучился, видя только собственные недостатки! Но потом я понял, что у меня есть не только недостатки, но и много достоинств, и я стал развивать свои достоинства. И оказалось, что мои достоинства - редкие среди гномов, и потому ценные. Меня стали ценить и уважать. Так я стал тем, кем являюсь сейчас. Главное - что я стал уважать самого себя. Однако я почти так же одинок, как и раньше...
Мальчик встал и подошел к двери, с недоверчивой мольбой заглядывая волшебнику в глаза.
"А ведь он уже сильно вырос. А я и не обращал внимания! Он уже выше любого из нас - даже выше меня, хоть мне тоже роста не занимать! Притом, что он еще ребенок..." - подумал гном, молча покачивая головой. - "Сколько же Больших циклов прошло? Двадцать? Или больше? Давно же он у нас живет! И ему определенно не стоило оказываться здесь..."
И он мысленно вернулся в ту давнюю летнюю ночь в Поднебесье, что навсегда врезалась в его память.
Около одиннадцати-двенадцати лет назад, пройдя путанный лабиринт туннелей и нор, Эйнар и Пипкинс вышли в заброшенную штольню людей и выбрались через нее на поверхность. Выглянув из штольни, они постояли немного, оправляясь от легкого шока - настолько странен и страшен был незнакомый поднебесный мир... Необъятнейший простор, внезапно раскрылся перед ними. Простор полей - впереди. Простор неба - вверху...
Эйнар к тому времени уже дважды побывал в Поднебесье, еще будучи любопытным подростком - гораздо более любопытным, чем сверстники, любопытным вплоть до чудачества. В первый раз он лишь на несколько мгновений выглянул из этой же штольни - и его глаза тут же заслезились от солнечного света, непривычного для гномьих глаз, а голова сразу закружилась от необъятности этого пустого мира, разделенного на голубую и зеленую половины.
Позднее он прочел в одной книге, что время в Поднебесном мире разделено на дни и ночи, и что гномы лучше чувствуют себя именно в ночное время.
Во второй раз ему повезло, и он вышел из штольни глубокой ночью. Действительно, ночь оказалась гораздо приветливей дня - не было слепящего солнца, и простор уже не казался таким пугающе-огромным. Эйнар потушил фонарь - оказалось, что он не нужен. Темнота была неполной, не настолько густой и непроглядной, как в Подземелье, и Эйнар неплохо видел в ней и без фонаря. В далеком небе сияли сонмы белых точек, будто кто-то горстями рассыпал серебряную пыль. Тьма была совсем иной, чем та, к какой привыкли все подземные жители. Она была неровная, призрачная, будто смеялась, издевалась над глазами гнома, очертания предметов казались размытыми, формы - искаженными, размеры - преувеличенными или приуменьшенными. Было ясно, что ориентироваться здесь надо совсем по другим правилам, и Эйнар не стал далеко отходить от штольни, боясь заблудиться. Уши и нос тоже были сбиты с толку, ибо все звуки и запахи были незнакомыми, непонятными и пугающими. "Этот мир, конечно, интересен... Но уж больно страшно здесь - и во сне такого не увидишь!" - подумал юный гном и поспешно вернулся в Подземелье.
...А теперь ему предстояла далекая экспедиция в Поднебесный мир, и Эйнару было жутко, как никогда в жизни. Но он переборол страх, и двинулся в зловещую ночь, ведя за собой Пипкинса. Так и шагали они - две маленькие фигурки под огромным небом, понурив головы, чтобы не видеть страшной черной бездны, простирающейся вверху. Стоило кому-то из них хотя бы на миг поднять взгляд - и голова тут же начинала кружиться, а ноги становились ватными.
Эйнар - шел впереди, с волшебным компасом в руке, тревожно озираясь по сторонам. То и дело он бросал взгляд на светящуюся стрелку компаса, указывающую им путь. Внутри у него все так и сжималось от страха, и он шагал все быстрей и быстрей - поскорее закончить эту дурацкую вылазку, поскорее вернуться домой... Он боялся, что компас даст сбой, и им не удастся не только дойти до цели, но даже вернуться к штольне. Боялся столкнуться с людьми или какими-нибудь другими страшными надземными существами. Боялся, что за следующим бугром или поворотом наткнется на что-то настолько незнакомое и непонятное, что и рассудок сразу помутится...
Следом за ним шествовал Пипкинс - тогда он еще совсем не был Главным Рудокопом, а был лишь смелым и сильным молодым гномом, лучшим другом Эйнара. Торопливо и твердо он ступал по траве, сжимая в руках копьецо, уже испытанное в схватках с косматыми кобольдами и колючими клещами. Эйнар искренне радовался тому, что у Пипкинса хватило храбрости отправиться с ним в Поднебесье. В одиночку он бы никуда не пошел.
Сердца у гномов бились часто, сильно и громко. То и дело они резко останавливались и замирали, услышав какой-нибудь звук. А почти каждый звук был неизвестным, и потому пугал. Временами над головами раздавался писк и хлопали крыльями летучие мыши - это был единственный знакомый звук, но здесь он звучал непривычно, словно искаженно. Иногда пролетали другие летающие существа, издающие жуткие крики. Многим вещам, встречающимся на пути, не удавалось не то что дать название - не удавалось даже сделать мысленного описания... И это было очень жутко.
- Теперь я буду уважать гномов-лесорубов! - сказал Пипкинс, прервав молчание. - Как-никак, они постоянно живут в этом ужасном месте! Вот уж у кого надо учиться смелости!
- Насколько я знаю, в их краях нет людей. Поэтому одним, самым большим страхом для них меньше, - ответил Эйнар.
Рельеф то и дело менялся - то черные горбы холмов вырастали на пути, то под ногами внезапно возникали ложбины. Гномы то и дело оступались, зацеплялись за что-то, спотыкались.
- Мои ноги... Не умеют ходить по такой земле! - мрачно заключил рудокоп.
Когда они обошли очередной холм, впереди замерцало несколько далеких, дрожащих огоньков. "Может быть, это несколько светящихся крупинок упало с небо?" - подумал было Эйнар, но тут же, приглядевшись, понял, что эти огоньки - всего лишь теплый свет, льющийся из квадратных проемов. "Это и есть деревня людей. Они спят по ночам. Все, кроме этих нескольких" - понял он. Светящаяся стрелка компаса указывала точно на деревню.
Вскоре гномы дошли до деревни - до обнесенных плетеными заборами сооружений с острыми крышами. Между заборов тянулись утоптанные дорожки, обсаженные кустами с пахучими цветами. Осторожно обойдя стороной дом со светящимися окнами, они крадучись пошли вглубь поселка по одной из дорожек.
- Не забывай, что вокруг нас - много-много людей! - едва слышно прошептал волшебник. - Мы должны идти тихо-тихо, без единого звука...
Тут же за ближайшим забором послышался зловещий звон, будто кто-то поволок цепь. Гномы застыли - Эйнар с пальцем, поднесенным к губам, Пипкинс с копьем наготове.
- Уф-уф-уф!! - хрипло залаяло за забором какое-то существо. - Ррррр!... Уф-уф!! - снова звон цепи. - Уф-уф-уф!!!
Гномы попятились от забора. Неведомое чудище за плетнем продолжало лаять - все свирепей и громче. К нему присоединились и другие существа за другими заборами.
- Уф-уф!!! Ав-ав!!! Тяв-тяв!!! - послышалось со всех сторон. Где-то рядом скрипнула открывающаяся дверь, блеснул желтый свет, и двое поспешно нырнули в какую-то канаву, по щиколотку оказавшись в грязной воде. Затаились, как лягушки.
Сверху послышался чей-то низкий сердитый голос, обращавшийся, видимо, к цепному чудовищу. Затем дверь вновь скрипнула, хлопнула, и снова воцарился мрак. Лай прекратился. Гномы осторожно выбрались из канавы и тихо, как смогли, продолжили путь. Правый сапог Эйнара дал течь, и промокший чулок стал мерзко чавкать при каждом шаге. То и дело из-за заборов доносился сердитый лай - но гномы уже не обращали на него внимания. Однако шли по-прежнему настороже, готовые в любой миг снова броситься в канаву.
Однако вскоре им пришлось свернуть, следуя указанию компаса, а спасительной канавы за поворотом уже не было.
- Однако мы пришли! - пробормотал Эйнар, водя компасом из стороны в сторону. Сияющая стрелка с дрожью поворачивалась, указывая на небольшой домишко за дощатым забором. - Полная боевая готовность, Пипкинс!
И вынул из кармана свое главное оружие - мешочек с волшебным песком, усыпляющим на месте.
- Нам не перелезть через такой заборище! - сказал Пипкинс, подойдя к забору вплотную. - Может, просто зайдем через калитку?
- Мне кажется, что калитки у них скрипят так же, как и двери! - возразил чародей. - Наверное, нарочно против таких незваных гостей, как мы.
Рудокоп с сожалением эхнул, сунул наконечник копья между досками заборам и с треском выворотил одну из них. Стоило гномам протиснуться в получившийся лаз, раздался оглушительный лай, и они почти в упор столкнулись с очередным сторожевым крикуном. Из-за привязи он не мог кинуться на гномов, а только рвался на месте и захлебывался лаем. Он был большой, кудлатый и страшный, прыгал на четырех ногах и лаял, лаял, лаял... Из дома послышался плач младенца, разбуженного лаем.
Пипкинс молча поднял копье, готовясь ударить от плеча.
- Не надо! - остановил его Эйнар, развязал горловину мешочка и бросил в монстра пригоршню песка, попутно сделав рукой какой-то баюкающий жест. Волшебные невесомые песчинки закружились в воздухе, искрясь в серебряном свете, льющемся с небес, заплясали вокруг крикуна, и тот сразу же замолк, прекратил рваться и понурил голову, закрыв глаза. В одном окне дома показался было чей-то большой силуэт, но тут же исчез.
- Заснул! - с облегчением вздохнул маг.
- Стоя! - с улыбкой добавил его друг.
- Осторожно теперь - любое прикосновение разбудит!..
Боязливо прокравшись мимо посапывающего зверя, гномы обошли дом и подкрались к открытому окну. У Эйнара начало неприятно щемить под сердцем, и он скривился, не в силах стерпеть этого чувства: "Как-никак, мы задумали недоброе дело, и сейчас надо его исполнить, довершить, раз уж прошли этот путь..."
- Ну-ка, подсади меня!
Если бы в этот момент кто-то посмотрел в это окно, он увидел бы сначала пару миниатюрных рук, ухватившихся за раму, потом силуэт ушастой головы в смешной шляпе, выросший на фоне ночного неба. Но никто не смотрел в ту сторону.
Эйнар увидел, что в доме всего одна комната, а у противоположной ее стены стоят двое огромных людей, склонившиеся над колыбелью, из которой доносился плач. Не дожидаясь, когда гиганты заметят его, гном ловко вспрыгнул на подоконник и осыпал людей щедрой горстью сонной пыли. Плач тут же стих. Две большущие головы на длинных шеях поникли. Колдун глубоко вдохнул, и, задержав дыхание, прыгнул в комнату, в облако искрящихся песчинок, вскарабкался на колыбель, выхватил из нее мягонький теплый сверток, перепрыгнул с колыбели на подоконник и выскочил через окно на улицу.
- Уходим!!! - прошипел он Пипкинсу. Сердце одновременно колотилось от радости, и щемилось от сознания совершенного злодейства.
Гномы покинули двор и понеслись по деревне так, как редко бегали в Подземелье. Позади послышался яростный многоголосый лай, скрипнуло несколько дверей, раздались недоумевающие голоса. Но когда люди сообразили, что произошло, беглецы с похищенным ребенком были уже далеко.
- Это были самые страшные минуты в моей жизни! - признался Пипкинс уже по возвращении. - Будем надеяться, что мы не зря натерпелись этого страху? Мы же сумеем приручить и обучить это существо, чтобы от него был толк?..
"А теперь "это существо" выросло, и толку от него оказалось немного. Может быть, его и можно приспособить для каких-то работ, к каким он более пригоден, но как понять, на что он способен? Благодаря Пипкинсу все Старшие уже знают о том, насколько парень неловок и бесполезен..." - подумал Эйнар, перебирая пальцами бороду.
- Здорово, Эйнар! Нас с водокачки послали тебя найти! Старшой говорит, что там без тебя не обойтись... - раздался вдруг толстый голос круглолицего гнома, внезапно подошедшего.
- Кто там? - пронзительно тявкнул второй гном, пришедший вместе с круглолицым, заглядывая в чулан. - А, ваш человек... - голос у него был резкий, аж колкий. - Возьми его себе в ученики, Эйнар! Может от роста зависит... Хи-хи-хи...
Эйнар нахмурился, и шутник предпочел заткнуться.
- Идем, - кратко ответил волшебник. Бросив на арестанта сочувствующий взгляд, он ушел вместе с посланцами.
Мальчик снова остался один. "Такая уж моя судьба... Что я могу сделать - ведь я один, а их так много? А те, кого много, те и распоряжаются... Отчего я не такой, как они? Наверное, будь я гномом, было бы намного лучше. Но как они мне не нравятся, эти гномы... Ничего не видят дальше своих кирок... Им не нужно ничего, кроме каменьев и руд. Они сами - такие же холодные и твердые, как камни..." - думал он, изучая пятна мха на камне стены, там, где большой кусок обшивки был сорван.
Мох был разных сортов: был изумрудно-зеленый, пушистый и мягкий; был красноватый и ветвистый, жесткий на ощупь; был и почти не возвышающийся над камнем, как синевато-зеленые пятна. Мхи росли островками разных размеров и форм, и мальчик знал, что эти островки медленно растут, расползаясь по стенам чулана.
"А ведь эти мхи и лишайники - не просто пятна или наросты на камнях. Они - живые, и тоже растут, цепляются за жизнь... Но чем же они могут питаться, кроме влаги? Из чего они строят свои маленькие тела? Мы едим грибы, ягоды и мясо - и получаем из них силу, растем, сами себя строя из веществ пищи. Корни растут, питаясь землей. А эти-то мхи что? Камень, что ли, гложут?" - подумал он, чтобы отвлечься от своей печали. Он не догадывался о том, что никто из гномов до сих пор не задумывался о таких, казалось бы, простых, но бесполезных вещах... Даже умный Эйнар, весь ум которого служил только для удовлетворения гномьего корыстолюбия.
Оторвав клок зеленого мха, парнишка удивился - он ожидал, что камень под мхом окажется пористым и изъеденным, но поверхность камня была обычной, просто мокрой.
"Как мало мы знаем обо всем, что окружает нас... О том, что мы топчем ногами, не замечая, и проходим мимо, не обращая внимания!" - заключил он, растирая пальцами зеленую пахучую массу.
Зеленый был его любимым цветом. Может быть, оттого, что в Подземелье он встречался довольно редко. А скорее, оттого, что тот мир, который он видел в своих волнующих грезах, был полон всевозможных оттенков зеленого. Движущиеся, яркие, живые цвета наполняли этот мир, однако они были настолько нечетки, что трудно было понять, что же за предметы окрашены в эти цвета. Мир без четких очертаний, подвижный, нестойкий, будто сотканный из дымки, однако такой светлый и такой приветливый... Мир, ничем не похожий на Подземелье, полное темноты и влаги...Мир, где все видно и безо всяких фонарей, где простор дает полную свободу движений. Мир, населенный иными существами - добрыми, непосредственными, верящими друг другу и уважающими друг друга, всегда способными выслушать и утешить... Мир, где у зверей нет холодных скользких панцирей, слизистых тел, острых шипов и хоботков, цепких когтей - зато есть теплые мягкие шкуры, ласковые глаза и легкие ноги...
Но где, когда и как найти туда дорогу, в этот мир?.. Может быть, его и вовсе нет? А может, он - за пределами той череды Больших циклов, что зовется жизнью, и открывается лишь тогда, когда ее срок исчерпается и гномы бросят его тело, ставшее неподвижным и совсем бесполезным, в Погребальный Колодец? Может быть, именно в этот мир отправляются те невидимые и невесомые комочки чувств и мыслей, что отрываются от тел, пришедших в негодность?..
Периоды слагались в Малые циклы, а Малые циклы образовывали Большие. Никто не видел времени, и никто не сказал бы, что оно идет, если бы не вращались стрелки гномьих хронометров, безотказно показывающих смену периодов и циклов. Стрелки вращались, как колеса водяных мельниц, гонимые потоком времени.
Сколько циклов прошло? Сколько оборотов сделали неутомимые стрелки хронометров? Сколько масла поглотили их механизмы?.. Этого не подсчитывал никто из гномов, увлеченных работой.
Однако время шло - невидимое, но неумолимое, способное точить горные породы, превращать дерево в труху и обрушивать своды пещер. Время медленно меняло мир - и вполне можно было догадаться, к чему все идет, но гномы не обращали внимания на эти изменения, неспособные отвлечься от кирок, лопат, молотов и горнов, от пересчета золотых монет и перебирания алмазов. В конце концов они все-таки спохватились - но изменения уже зашли слишком далеко, чтоб можно было что-то предпринять. Жизнь изменилась необратимо.
Подземелья стали еще холодней, темней и неуютней, чем прежде. Рудники и копи истощились. Съедобные грибы на плантациях вытянули из почвы всю плодородную силу и погибли. Тоннели стали строить как попало, без опор - так как дерево стало стоить слишком дорого. Голод, болезни, визиты клещей и кровохлебок, тоннели и залы, сплошь заросшие ядовитой плесенью, стали обычным делом. Гномье общество неуклонно двигалось к упадку, утомленное бесконечной погоней за прибылью. В других поселениях поддержки не нашлось. Постаревший Эйнар настаивал на переселение к новым, нетронутым рудам и грибным пещерам - но никто не желал идти в неизвестность. Гномами стало очень трудно руководить. Духовный упадок гномов был еще более глубок, чем материальный. Трудолюбие, упрямство и изобретательность сменились озлобленностью, жадностью и недоверием. Молодые гномы росли скудоумными, жестокими и непокорными.
Что же погубило это гномье племя? Алчность? Корысть? Духовная нищета, бытовавшая многие века и резко возросшая на почве нищеты вещественной? Кто знает... Скорей всего, это просто сработал неотвратимый закон рождения, старения и смерти, касающийся не только отдельных существ, но и племен, городов и империй...
...В сыром темном штреке со стенами, сочащимися водой, гулко стучал металл - стучал о твердый камень. Со стуком сыпались отколотые камни. Тускло светил старый оббитый фонарь. Когда-то эти шахты были полны света, голосов, топота башмаков, скрипа тележек и стука кирок. А теперь они превратились в темные, страшные и пустые лабиринты. Только в одном штреке кто-то по-прежнему работал.
Нет, это был не гном - гномы всегда стучат по камню быстро, часто и ловко. Ну а удары этого одинокого шахтера были тяжелы и размеренны, мрачным эхом разносились они по пустым тоннелям. Чудилось, что только ненависть и злоба движут его руками.
Кто же там трудится? Кто этот одинокий рудобой в заброшенной шахте?..
Это был какой-то черный монстр с большой киркой, прикованный к стене, крупный, сгорбленный, длиннорукий... Тощий и жилистый, упирающийся плечами и затылком в свод штрека, он бил, ломал, крушил и крошил камень киркой, коротко, но сильно размахиваясь от бедра, чтобы не задевать стен. Кто же это?! Может быть, это отвратительный пещерный тролль?.. Но нет же!.. Это - человек...
Просто свод был слишком низок для него и давил на плечи. Просто от грязи и угольной пыли он стал казаться чернокожим - только свирепые ярко-синие глаза и белые зубы, скалящиеся от немой злобы, сверкали на чумазо-черном лице. Его затрепанная и порванная одежда тоже была черна от угля.
- И-эх!!! - с глухим звуком острие кирки глубоко вошло в скалу, отбивая изрядный кусок камня. Каменная крошка посыпалась вниз, на груду других кусков породы - и пустой породы, и черного поблескивающего угля.
- И-эхх!!! - сталь кирки была покрыта ржавыми пятнами. Деревянная рукоять была черна от влаги. И живое, и неживое чернело, мокло, изъязвлялось, ржавело и портилось от пещерной влаги и черной въедчивой пыли. Единственным предметом, избежавших этих изменений, была блестящая цепь, тянущаяся за ногой рудокопа.
- И-ы!! - выдохнул он в очередной раз, размахиваясь, однако не стал бить, а опустил кирку. - Эх! - вздохнул он, оглядывая забой, опершись на кирку. Было ясно, что этот угольный пласт даст лишь жалкие крохи угля. Уже давным-давно, еще в благодатные времена, гномы почти истощили этот пласт, сплошь изрезав его стволами и штреками. Теперь узнику предназначалось добывать в заброшенных забоях жалкие остатки угля, избежавшие гномьих кирок.
Человек снова вздохнул, прислонил кирку к стене. "Холодно, однако! - мрачно подумал он. - И жрать хочется... Пора бы им меня и накормить..." С ненавистью взглянул он во тьму штрека, и пнул окаянную цепь. Эту цепь заколдовал сам Эйнар, и она не боялась ни влаги, ни огня, ни даже времени; ни одна кувалда, ни один камень не разбили бы ее, пусть даже рука великана держала бы их.
Узник присел на какой-то мокрый коврик, лежавший подле, оперся спиной о холодную стену, скрестил руки на груди и вскинул голову, пустым взглядом впиваясь в потолок.
Для грез и мечтаний в его голове осталось мало места... Усталость, боль в натруженных мускулах, ломота в костях, бессильный гнев, краткие радости от еды и отдыха - так теперь сузился его эмоциональный мир, превратившись из тайного внутреннего мира в простое отображение внешнего. Рабский труд не только истощал физические силы - он отуплял разум и изматывал душевные силы, и это было не менее тяжко, чем валящая с ног усталь и бесконечное нытье в каждой мышце.
Лишь одна мысль, навязчивая и мучительная, сидела внутри него загноившейся занозой. "Моя колючая мечта... Мое мучительное желание... Цель моей жизни, закованная в цепи!" - говорил он про себя, концентрируясь на этой мысли, давно утратившей какую-либо детальность, превратившейся в самостоятельную внутреннюю сущность, воющую и скребущуюся. Мысль скреблась, зудела, завывала, билась, бунтовала, просилась на волю - и взгляд человека становился все более яростным, все более пронзительным, все более сверкающим. Казалось, еще немного - и он пронзил бы взглядом даже скальную породу, прошил бы твердый камень. Но своды шахты оставались невредимыми и неколебимыми.
...Что может сделать взгляд, пусть даже самый яростный на свете?.. Что может сделать мысль - пусть даже самая сильная и самая упрямая?.. Что могут они сделать с крепким камнем и блестящей цепью?
Рудокоп закрыл глаза и понурил голову. И тут вдали послышались знакомые торопливые шаги и ворчащие голоса. "Ненавижу, ненавижу, ненавижу их!!!" - стиснул он кулаки.
Он не открыл глаз и не поднял головы, даже когда гномы подошли вплотную и окликнули его.
- Время обеда! Просыпайся, лодырь! Или ты дохлый? - хрипло проговорил Пипкинс и несильно, но больно ткнул человека острым носом башмака. Тот нехотя открыл глаза и с нескрываемой ненавистью поглядел на Пипкинса и двух его помощников. Теперь Пипкинс был не Главным Рудокопом, а Главным Стражником, и носил с собой не шахтные орудия, а короткое копье с наконечником, похожим на нож. Все три гнома были грязны и оборваны, с нечесаными бородами, с чумазыми лицами и свирепыми глазами. Теперь они мало отличались от тех диких кобольдов, которых так презирали раньше...
"Сегодня их лишь трое!.. Если бы они сняли с тебя цепь..." - прошипела злая Мысль, сжимаясь в сердце человека, как кровохлебка, готовящаяся к броску.
Пока человек поедал пресную грибную баланду и крохкий сухарь, надсмотрщики погрузили добытый уголь в корзину - корзина заполнилась едва-едва наполовину.
- Здесь работа уже даже баланды не окупает! - объявил, оглядев врубы, гном, вооруженный дубинкой.
- Да уж... - подтвердил его товарищ с железной палкой.
- Значит, переводим его в третий штрек! - проворчал Пипкинс. - Вставай, негодяй, мы переводим тебя!
Цепь снималась с помощью этакого крюка на палке - другого изобретения Эйнара. Дерг! - и стальное ухо, вбиваемое в стену, вмиг вылетает из камня. А без крюка - хоть вдесятером дергай эту цепь, и на волосок из стены не вытянешь. Когда-то человек пробовал выдолбить это ухо киркой - но оказалось, что даже камень вокруг него становится неразрушимым.
Пипкинс взял крюк левой рукой и протянул его к кольцу.
Пленник замер, расширившимися глазами уставившись на крюк в руке Главного Стражника. Сердце забилось тихо и часто, будто затаившись. "Какое стечение! И сегодня их лишь трое... И они намерены отковать меня!" - сжал он челюсти. Мысль, настойчиво тлевшая и росшая внутри него, теперь разгорелась с предельной силой, впилась своими раскаленными когтями в его нутро: "Ну же! Один рывок - и ты выведешь в явь этот огонь, эту ярость, чтобы они больше не терзали тебя изнутри!"
Крюк был толстоват, и не слишком-то удобен, вдобавок левой рукой было несподручно орудовать, и у гнома никак не получалось уцепиться за кольцо. Он сердито сопел, неуклюже ворочая крюком. Правая же его рука был занята копьем.
Неуверенность закралась было в его разум. "А достанет ли сил? Не слишком ли много сил я утратил, поддерживая это внутреннее пламя? Не успела ли Мысль утомить меня больше, чем ее исполнение?.. Не слишком ли я ослабел телесно?.." - усомнился было он.
Клац! - крюк зацепился за стальное кольцо и выдернул его из стены. Сердце екнуло от этого звука, но мигом позже заколотилось так, будто ребра захотело сломать. Жар раскатился по жилам человека, и его лицо обрело страшное, звериное выражение... Пипкинс краем глаза заметил эту перемену, но не успел взглянуть на пленного в упор - коротко взревев, узник вскочил, схватил свою цепь и что было сил огрел ею гнома, целясь в голову, однако промахнулся, и увесистое стальное ухо угодило тому по плечу. Удар, тем не менее, был силен и внезапен, и Пипкинс осел наземь, выронив копье из онемевшей руки.
Стражники оторопели: человек внезапно превратился в чудище с горящими глазами и вздыбленными волосами. Так и замерли с поднятыми дубинами. Бросив цепь, человек схватил кирку и одним страшным ударом обезоружил обоих. Кирка со звоном врезалась в стену, и рукоять ее раскололась. Гномы испуганно попятились. Пипкинс неуклюже поднялся, скалясь от боли, но тут же упал на карачки, получив по башке рукоятью сломанной кирки. Торжествующе гикнув, человек подхватил упавшее копье и кинулся на опешивших стражей. Копье было крепким и острым, но человеку совсем не хотелось проливать кровь этих гномишек, так позорно струсивших.
Один гном бросился бежать. Другому, видимо, отказали ноги, и он просто прижался к стене. Он получил тычок древком в живот и плюхнулся наземь, беглеца же человек догнал и внезапно сунул ему под ноги копье. Тот аж кувыркнулся, споткнувшись. Вдогонку понеслась негодующая брань Главного Стражника.
А человек убежал, исчезнув во тьме Подземелья, в сплетении тоннелей и пещер, с копьем на плече и с цепью, волочащейся за ногой.
...Ему не верилось, что бесконечный путь по Подземелью наконец закончен. Сколько времени он бродил по этим проклятым тоннелям и пещерам без единой капли света? Сколько периодов и Малых циклов он кормился безвкусным хрустящим мицелием, грибами-недомерками и костлявой рыбой из подземных рек? Его глаза приспособились к темноте, слух и обоняние обострились настолько, что стали главными органами чувств. Примерно посредине своего запутанного пути он лишился копья, отбиваясь от мохнатого тролля. Он научился ориентироваться во мраке и путанице ходов, научился ловить рыбу голыми руками и хитро избегать встреч с опасным зверьем.
Но он выжил, вопреки всем тяготам, и, хоть и шел почти наугад, добрался до верхних границ Подземного мира.
И вот он наконец выбрался в какую-то пустую штольню, вырубленную в горе. Вдали, в квадратном проеме выхода, лучился свет... Тот самый свет, который он видел во снах и силился вообразить, глядя на холодные каменные своды! Счастье, нелепый первобытный восторг испытал он, увидав этот свет наяву. И понял он, что наконец-то попал в тот самый мир цветов и света, оказавшийся существующим и настоящим. Сама судьба привела его в этот мир... Теперь он знал, что этот мир - его настоящая родина, покинутая им непонятно когда, и отчего...
Не желая больше ни минуты оставаться в холодном темном Подземелье, он бросился к выходу и исчез в океане света, будто растаяв в нем.
"Жарковато, конечно... Но это лучше, чем зябнуть ТАМ, во влаге! И я снова почти ничего не вижу. Но я привыкну к свету, так же, как привык к темноте!" - подбадривал он себя, шагая по чему-то зеленому и шелестящему, прикрывая ладонью слезящиеся глаза. И он был счастлив.
Звенящая цепь, по-прежнему сверкающая, так и тащилась за ним.
...Толпа людей с дубьем, кольями, топорами и граблями встревожено галдела, собравшись на деревенской площади. В центре толчеи была пустота, в которой стояло, прикрывая глаза ладонью, грязное, косматое, одетое в рубище сутулое страшилище с цепью на ноге. Все испуганно-хмурые взгляды были направлены на него, и все шесты и грабли были нацелены на него же. Сотни голосов оживленно спорили, обсуждали, перебивали друг друга: что это за чудище? Откуда оно взялось? Что с ним делать?
Ясно было только одно - это нечто пришло откуда-то с холмов, преспокойно, будто вслепую, прошло через деревню, распугивая народ, вышло на площадь к деревенскому колодцу и, вытянув из него ведро воды, напилось. Тут же его и окружили.
- Я говорю - это беглый каторжник! Видите цепь на ноге? - кричал толстенький краснощекий мужичок, оживленно жестикулируя. - Нужно послать гонца в замок сеньора, и пусть высылают стражу. А пока запрем этого в какой-нибудь хлев. Сеньор же наградит нас за поимку...
- А по-моему, это не каторжник! И не человек вовсе. Почему он ни слова не вымолвил до сих пор? - вмешался молодой парень в шляпе с пером и охотничьим луком на плече.
- Совестно ему, разбойнику, что к честным людям попал. Видишь, как глаза прикрывает? Да и злится, что не получилось сбежать! - возразил толстячок.
- Нет уж, слишком уж мало оно на человека похоже. Да и почему не каторжная роба на нем? - отвечал охотник. - Нет, это, наверное, какое-то дикое чудище. Должно быть, из лесов или с гор пришло. Или из паноптикума сбежало. Надо будет продать его циркачам, когда они к нам снова приедут!
- А пес их знает, когда они снова приедут! Чем мы кормить его будем все это время?! А если он за нас самих возьмется?! - выкрикнул кто-то.
- Все равно надо отправить гонца к сеньору... - не успокаивался толстячок, но его голос потонул в гневном гуле толпы.
- Камнями его, и гнать к чертям собачьим!!!
- А вдруг вернется, да сожрет кого?! Нет, бей его насмерть!!!
Космач понуро стоял и терпеливо ждал развязки. Он не разумел ни единого слова, но все же прекрасно понимал, о чем эти люди спорят и чем все может закончиться. После всех ужасов Подземелья он уже ничего не боялся. Но ему было очень обидно так нелепо погибнуть, после всех передряг, в том самом мире, о котором мечтал... "Что ж, это все-таки лучше, чем помереть где-то в пещере, среди холода..." - подумалось ему
- Так! Никого мы бить и продавать не будем!!! - выкрикнул вдруг широкоплечий высоколобый старик, протолкнувшись сквозь толпу и вплотную подошедший к чудищу. - Если бы он хотел напасть на нас, он бы не пришел среди бела дня, да еще и на площадь! Да и на кого он может напасть? Разве вы не видите, что он сильно устал и оголодал? Разве так можно? - укорил он собравшихся.
Толпа зароптала недовольно, заколебалась, но рядом со стариком появились пять молодцев, таких же плечистых и высоколобых. И угрожающий ропот стих.
- Если кто-то тронет этого беднягу, я убью того одним щелчком! - грозно молвил старик.
- Что ж, кузнец, защищай его, если так хочешь... - прошипел кто-то. - Но если этот тролль однажды разорвет кого-то, берегись!..
- Пустим тебе красного петуха, и в твою избу, и в твою кузницу!!! - выкрикнул кто-то, прячась среди толпы. Один из пяти богатырей многозначительно поднял кулачище, и все сборище сразу притихло. Космач неожиданно взял старого кузнеца за руку и что-то истово, благодарно пролопотал на непонятном языке. Голос был хриплым, но явно человеческим.
- Вот видите! Это не тролль, а человек, такой же, как мы! - молвил тогда кузнец. - И вам будет стыдно за эти минуты! Пойдем же, сыновья! Видите, когда они собираются гурьбой, они сразу теряют ум, и им трудно что-то объяснить...
И старик ушел, уводя с собой хромающего пришельца, в окружении своих сынов-силачей. Народ почтительно расступился перед ними.
Сперва косматого отвели в кузницу и сняли с него цепь, с огромным трудом сбив гномью заклепку из закаленной стали - к счастью, заклепка не была заколдованной.
Затем его сводили в баню, попарили пахучими вениками и жесткой мочалкой, смыв многолетнюю корку подземной грязи, остригли гриву волос и спутанную бороду. Одели в чистую белую рубаху, синие портки и новые башмаки.
Потом привели домой и щедро накормили супом, хлебом и пирогами с рыбой. Жадно поглощал он невиданную вкусную пищу, с благодарностью говорил своим новым друзьям какую-то непонятную околесицу.
На следующий день кузнец показал поселянам "преобразившегося тролля". Все так и ахнули. Это и впрямь был человек: худощавый, плечистый, жилистый парень с русыми волнистыми волосами. Кожа - непривычно бледная, будто он никогда в жизни на солнце не бывал (впрочем, так оно и было). Руки сильные, ладони мозолистые. Лицо худущее, неподвижное, с отрешенностью такой... И глаза необычные, аж пугающие - запавшие, синие, глубокие, как колодцы; и боль и счастье одновременно брезжили в этих глазах. Он по-прежнему держал ладонь козырьком, все никак привыкнуть к солнцу не мог. А еще он был сутулый - голова к груди опущена, и все тело вперед наклонено, будто груз какой невидимый на плечи давит. Видно, нелегкой жизнью жил он прежде...
- Добрый день! - хрипло, но отчетливо сказал он, обращаясь к своим новым соседям. А селяне смотрели на него и с удивлением и с жалостью, и теперь им действительно стало стыдно перед ним...
Началась новая жизнь. Теперь подземный человек воочию видел течение времени, которое теперь не надо было делить на гномьи "периоды" и сверять с хронометром. Теперь время четко и зримо делилось на чередующиеся с ночами дни; дни слагались в недели, которые образовывали месяцы; месяцы подтверждались ростом и убыванием небесного серпа, называемого Луной; и четыре сезона неизменно сменяли друг друга. Жаркое лето, дождливая осень, снежная зима и зеленая весна...
Поднебесный мир был просто чудесен. И бывший невольник гномов не переставал удивляться его чудесам, и не уставал познавать новый мир, такой непохожий на прежний.
Сперва он научился спокойно, не щурясь, ходить при свете дня. Затем привык, подобно всем людям, вставать утром и ложиться вечером. Одновременно он освоил язык людей и стал свободно объясняться с ними, и крестьяне, разинув рты, слушали его удивительные рассказы о Подземелье.
Долго рассказывать о том, как он изучал новый мир и осваивался в нем; как, уже освоившись, стал учиться ремеслу у старого доброго кузнеца; потом начал работать в кузнице вместе со стариком и его сыновьями и в конце концов превзошел их всех мастерством... Так волею судьбы обнаружился и раскрылся, расцвел его истинный талант, его призвание, смысл его жизни, о котором он и не подозревал, живя среди гномов.
Нрав его так и остался мрачноватым. Он построил себе избушку на окраине деревни, чуть поодаль от других домов. В сельских празднованиях и посиделках он участвовал редко, явно предпочитая общество наковальни и горна. Он был одинок и малообщителен - по собственной воле. Но тем не менее, в деревне его полюбили. Может быть, его полюбили за то, что он был спокоен, честен и добр. Может быть, за то, что он всегда был готов защитить слабого и помочь бедному. А может, и просто за его мастерство, за чудесные изделия, производимые им, привлекавшие покупателей из соседних сел и даже из города.
Прошло еще несколько лет - и молчаливый сутулый кузнец стал одним из самых уважаемых и известных жителей села, неотъемлемой его частью. Он обзавелся семьей, взамен тесной избушки построил на околице деревни большой дом, и большую кузницу, где и трудился вместе с несколькими толковыми подмастерьями. Его мастерство и известность росли, и даже сам сеньор присылал к нему слуг, заказывая оружие и доспехи для своей гвардии. Мастера приглашали и вовсе переехать в город, но тот категорически отказался.
Так что никто уже и не вспоминал, что когда-то он был невольником; или косматым оборванцем; или любопытным чудаковатым парнем, рассказывавшем странные истории о гномах.
Вот только хмурился и сутулился он всю оставшуюся жизнь, никуда не исчезла та невидимая тяжесть, что давила на него. Будто не верилось ему, что над головой больше нет тех гнетущих сотен тонн земли и камня...