В конце третьего класса у нас в школе состоялось большое спортивное событие - чемпионат по пионерболу с соседней школой. Бочка объявил нам за две недели. Бочка - это наш физрук, никто не знает, как его зовут, но фамилия у него Бочкарёв, и ещё он большой и вообще вылитый бочка.
По условиям договорённости с физруком дружественной школы, игрокам на момент чемпионата должно было исполниться не более двенадцати лет.
Бочка незамедлительно приступил к отбору лучших. А я с самого начала знал, что буду в команде. Потому что такой подачи, как у меня, ни у кого нет. Называется она по-умному планер, а по-простому неберучка. Слегка подкрученная, над самой сеточкой, с изменчивой траекторией полёта. Больше я, правда, ничего не умею. Если даже мяч летит ко мне прямо в руки, всё равно проскальзывает, как через баскетбольную корзину. Но я прячусь за спины тех, кто впереди, или встаю под сетку, и ловить ничего не приходится.
Помню, как Бочка подозвал меня после урока.
- Так, Куликов, тренируй подачу. Много и упорно. Я на тебя рассчитываю.
Он хлопнул меня по плечу, и я чуть не присел.
С одной стороны, идея принять участие в чемпионате меня вдохновляла. Воображение разыгрывало душещипательные сценарии, в которых я неизменно выступал спасителем чести и достоинства нашей школы. Естественно, под громкие овации Маруси Скворцовой. Но иногда при мысли о чемпионате я съёживался от страха: а вдруг я окажусь не спасителем, а потопителем? Вот не полетит подача, и всё. Так бывает.
Каждый день после уроков я говорил Никитке: "Мне на тренировку" и особой, слегка косолапой походкой шёл в спортзал. И подавал, подавал, подавал. У меня даже правая рука стала толще.
Вскоре подобрались остальные члены команды, все старше меня. Среди них брат Никитки Коля. Физра - единственный предмет, по которому у него была оценка выше тройки. На тренировках он очень старался. Наверняка тоже воображал себя героем чемпионата и свою одноклассницу Настю на трибунах.
Наконец, настал день чемпионата. У меня с самого утра внутри всё сжалось, и в таком сжатом состоянии я просидел все уроки и пробегал все перемены. А потом мы с партнёрами по команде, немного сгорбившись под грузом ответственности, пошли в раздевалку, а все ребята и девчонки беззаботно побежали во двор. Только Никитка устроился в вестибюле докрашивать транспарант "ЖАРИКОВ + КУЛИКОВ = СОПЕРНИКОВ РАЗГРОМ" Сочинил это его папа, а бедный Никитка, как выяснилось, рисовал целую неделю, и я не мог сказать, что лучше обойтись без плаката.
Мы собрались во дворе вокруг Бочки.
- Так, все здесь? - он был очень серьёзен и вообще не похож на себя. - Слушаем меня внимательно. Очень внимательно. Мы - чемпионы! Каждый из вас - чемпион. Осталось только доказать это. Сейчас или никогда. Здесь или нигде. За честь нашей школы! Вперёд!
Мы стояли как вкопанные.
- А пока разомнитесь, - тихо сказал Бочка.
И мы начали разминаться у кромки площадки. Кто-то приседал, кто-то бегал туда-сюда, как футболисты. Я не знал, как именно разогреться, и начал махать правой рукой в разные стороны.
- Жариков и Куликов соперников разгром! - прокричал Никитка. Но никто не поддержал его. А я даже не обернулся.
- Идут, идут, - пронеслось в толпе.
Как раз вовремя, а то рука уже немела от махания.
Противники топали гуськом во главе со своим физруком, который оказался полной противоположностью нашего Бочки - маленький, сухонький, в синих трениках с вытянутыми коленками. А сразу за ним паренёк в два раза выше его. "Судья, наверное", - подумал я. Физруки договорились, что игра на нашей территории, а судья ихний.
Мы выстроились в линейку, пожали руки соперникам. Тренеры поздоровались, обнялись.
- Судья, свисток есть? - спросил Бочка, обращаясь к парню-каланче.
- Свисток есть, а судья вот, - указал физрук на другого паренька. - А это наш нападающий.
- Васильич, мы ж договорились - до двенадцати, - нахмурился Бочка.
- Включительно, - уточнил Васильич. - Вот ему двенадцать с хвостиком.
- С каким хвостиком? Большим хвостиком? - прищурился Бочка.
- Нормальным. У него папа баскетболист, а мама волейболистка, и вот результат.
Бочка, ещё раз смерив результат взглядом, недоверчиво покачал головой.
- Разминаться будете?
- Да нет, - махнул рукой Васильич, - мы, как говорится, всегда готовы.
- Тогда разыграем подачу.
Нам выпала площадка против солнца. И подавать первыми.
Я взял мяч. Трибуны стихли. Трибуны это, конечно, громко сказано. Но вообще народу собралось немало. Марусю даже не разглядеть.
Руки у меня были потные-потные. Я попробовал вытереть подающую руку об шорты, но левой рукой выпустил мяч. Кто-то хихикнул, и мне стало совсем нехорошо. Захотелось пустить эту подачу в нос насмешнику.
Я подобрал мяч, судья свистнул, и я подал. Низко, безнадёжно низко. За все две недели тренировок я ни разу не попал в сетку, а тут вот.
0:1 - радостно объявил судья.
"Ну, ничего, - успокоил я себя, - перейду в другую школу или уеду в другую страну".
Подача соперников оказалась совершенно пустяшной, я даже успел приободриться. Мы поймали, перекинули, а тамошняя девочка взяла да и отдала пас каланче - тот сделал шаг к сетке и, даже не подпрыгнув, вколотил мяч в нашу площадку, как гвоздь. Только Коля успел дёрнуться, остальные и не шелохнулись. Трибуны ахнули. Дальше игра стала предсказуемой до ужаса. Несколько раз нам удавалось пробить их оборону, но если мы не делали этого с первого раза, то тут же следовал очередной гвоздь. Коля заработал два очка обманными ударами, и каланча, получив пас, вколотил мяч прямо перед его носом. Пару сантиметров, и не известно, что бы осталось от этого носа. Настин "ах" услышали все. Но, хотя Коля лишь усмехнулся, дело было гиблое.
При счёте 13:2 судья дал свисток на перерыв.
Васильич сразу начал активный инструктаж и даже нарисовал какую-то схему на листочке. "Усилить приём, обеспечить страховку", - доносилось до нас из центра плотного круга.
А на Бочку было страшно смотреть. Мало того, что никто не подсунул ему сытного бутерброда, так ещё и позорный разгром. Мы подошли к нему, не поднимая голов. Он молчал. Мне показалось, что у него внутри всё клокочет от голода и возмущения. Так весь перерыв и промолчали. И от этого стало очень тягостно. Даже Коля приуныл.
Но после перерыва товарищи по ту сторону сетки совсем расслабились, и мы нехотя набрали четыре очка под вялые аплодисменты родных трибун. А каланча продолжал забивать свои гвозди в полной тишине.
Подача вернулась ко мне при счёте 23:6. А игра-то до 25.
"Сейчас или никогда, здесь или нигде", - сказал я себе.
Свисток. Подача. Фирменный планер просвистел над сеткой, вильнул у головы каланчи и приземлился так, как будто мяч это последнее, что они ожидали увидеть.
Свисток. Подача. Удивленье.
И вот уже счёт 23:10.
- Собрались! - слышу я указание Васильича.
Никитка, наконец, развернул транспарант, трибуны оживились, начали скандировать:
- Ку-ли-ков! Ку-ли-ков!
Товарищи напротив уже вовсю пытались поймать мою неберучку. Но мяч выкручивался у них прямо из рук.
- Слышал? - обрадовался Бочка, - так что помалкивал бы, Стручок.
Кто-то из зрителей не выдержал и захихикал. Остальные подхватили, а судья от смеха чуть не упал со своей вышки - стремянки, которую мы одолжили у дворника.
Когда все успокоились, Бочка со Стручком обнялись, игру возобновили.
Я бодро подал ещё шесть неберучек. Краем глаза увидел, что Васильич опять посмурнел. И, кажется, сделал какой-то знак игрокам. Следующая подача снова выскользнула из рук противников, но, вместо того, чтоб перекинуть мяч нам, каланча бросил его тренеру. Тот принялся его трясти и ощупывать.
Бочка, по счастью, доедал бутерброд, и воспринял этот манёвр снисходительно.
- Требую замены мяча, - объявил Васильич.
Бочка молчал.
- Ребята, - обратился к нам Васильич, - сбегайте в зал, принесите другой.
- А нам этот нравится, - ответил Коля.
- Верни мяч, Васильич, - попросил Бочка, дожевав бутерброд. Мне показалось, что запас его благодушия на этом кончится.
Васильич прижал мяч к себе и попятился.
- Никифор Фомич, - зачем-то вмешался я. - мне ж всё равно, каким мячом подавать. Я сбегаю.
Это был красивый ход, но рискованный. Очень рискованный. Если я не подам новым мячом, Бочка мне не простит. Да и никто не простит. Но пути назад не было.
В школе было совершенно пусто, тихо и пусто, как в фильме ужасов. "Может, затаиться и не возвращаться..." Но ноги сами несли меня в спортзал, а потом обратно. "Сейчас или никогда", - повторял я своё заклинание.
Вдруг в окне возник силуэт Виргилии Спицыной. Она спрыгнула на пол, и я чуть не вскрикнул от неожиданности.
- Виргилия, а ты что тут делаешь?
- Я наблюдала через окно, у вас там очень страшно, - посетовала она.
- Да, - согласился я, - страшновато. Виргилия, если я сейчас не подам, мы проиграем.
- Не волнуйся. Я с тобой.
И мы отправились вместе. На Виргилии был один из самых диковинных её нарядов - длинная пёстрая юбка, вязаная жилетка...
- О, колдуй-бабка, - пошутил паренёк, несколько раз упустивший мою неберучку.
- Руки-крюки, - не осталась в долгу Виргилия, и парень густо покраснел.
А я уже стоял на своём месте и ясно чувствовал, что всему конец.
Свисток. Подача. Сетка.
- Вот, - возликовал Васильич. - Видите? Я же говорил!
24:22. Подают на матч.
Подачу мы взяли, последняя надежда на Колю. А он неожиданно отдал пас, и наша девочка выиграла очко.
24:23.
Наша подача. "Вот бы эйс", - подумал я, и, наверное, не я один. Но эйса не получилось, каланча сам поймал мяч, и мы, честно признаться, опустили руки. А тот перекинул его совершенно обычным образом. Никто из наших не ждал такого поворота. И я не успел спрятаться под сетку. Мяч медленно летел мне в руки. Ещё немного, и я бы остановил его взглядом. Но пришлось ловить. И я, свернувшись вокруг него калачиком, пал на землю, да так и залёг.
- Куликов, вставай! - шепнул Коля.
А я боялся встать, чтоб не выронить мяч.
- Ку-ли-ков, Ку-ли-ков, - завопили трибуны.
Я кое-как поднялся. Да, ничто не мешало мне применить неберучку. Но тогда состязание вежливости можно было бы считать оконченным, и на следующем розыгрыше мы получили бы гвоздь. Поэтому я сказал:
- Коля, пасую тебе.
Коля не без труда поймал мой пас, со страху тут же перекинул соперникам, и те не успели сориентироваться.
Трибуны взревели. Васильич ударил себя по лбу. А Бочкино громоподобное "Комо-он!" подняло стаю голубей с соседней крыши.
24:24. Наша подача.
Первый длинный розыгрыш. Туда-сюда, туда-сюда. Все уже взмылились. Я стоял под сеткой, превратившись в полноценного зрителя, и всё равно вспотел от волнения. Зрительницы начали взвизгивать при каждой передаче. Наконец, мяч завис на сетке, покачался и свалился мне на голову, а с головы в руки.
Судья свистнул.
- Да ничего, - махнул Васильич, - это не считается. Продолжаем игру.
- Нет, - покачал головой Бочка, - так не пойдёт. Куликов, отдай мяч.
Коля мощным ударом ноги отправил мяч за забор. И мы стали пожимать друг другу руки, обниматься и плакать. К сожалению, никто не мог обнять каланчу, потому что утыкаться ему в живот было как-то неловко.
Маруся стояла рядом, смотрела на меня во все глаза и молчала. О большем я и не мечтал. Нет, правда, разве мог я вообразить такой матч или придумать такую удивительную цепочку событий: я пошёл за новым мячом - привёл Виргилию - дылдометр не стал забивать - я отдал пас Коле - Виргилия остановила игру...
- Спорт это жизнь, - вздохнул папа, когда я окончил рассказ.
- Ну уж, - попробовала возразить мама, смахивая слезу. Мои успехи почему-то всегда доводят её до слёз.
Кстати, Никифор Ильич обещал мне пятёрку по физре до конца учёбы. Но я отказался.