*  *  *

Подсчитав свои уроны, сняв бесплодную осаду
с той столицы, что не верит ни веселью, ни слезам,
в тихом городе районном я когда-нибудь осяду,
затворив надёжно двери в свой бесхитростный сезам.

Зашуршат бумажной лентой прежде певшиеся годы,
отшумят ветра и грозы. Станут только и важны
равнодушные клиенты, по утрам прогноз погоды,
да наивные запросы и фантазии жены.

Невлиятельный, но верный  друг вернёт мне эхом имя - 
безотказное лекарство от сомнений и забот:
"Лучше первым на деревне, чем семьсот двадцатым в Риме", - 
и внезапное лукавство по лицу его скользнёт.
                                
Лишь однажды трудно станет не назвать судьбу ошибкой,
и под ложечкой царапнет ядом смазанная сталь - 
в день, когда с телеэкрана со спокойною улыбкой
и сокурсника чертами взглянет тот, кем я не стал.

Я жену теплей укрою, утону с бокалом в кресле,
опущу хмельные вежды под защитою икон -
и в обманчивом покое не проснётся, не воскреснет
марш отчаянной надежды. Давний марш за Рубикон.