Аннотация: Париж - древний город, и то, что теперь считается лишь легендами, может быть, когда-то происходило на самом деле. И, возможно, всё было совсем не так, как думают нынче.
Чудеса парижского собора.
1
Париж
Середина 12 века
Весна ворвалась в столицу стремительно, как повозка, влекомая напуганными лошадьми. Она подмела мостовые и скверы, умыла небо, властно распахнула окна домов и понесла по улицам сладкий аромат цветущих яблонь.
...День выдался солнечным, а послеобеденный час лучше всего располагал к степенным прогулкам. Его преосвященство Морис де Сюлли, епископ парижский, вышел из дверей Отель-де-Дьё в сопровождении старого друга - аббата д`Эвре из Нанта.
На паперти было людно, но подслеповатые глаза аббата заприметили в толпе знакомое лицо - белобрысый мальчишка лет тринадцати сидел на корточках и кормил голубей хлебным мякишем.
- Скажите, Морис, не тот ли это ребенок, что приносил нам вчера булочки с маком? Вы ещё дали ему три су...
- Он самый. У Вас превосходная память, друг мой. Мальчика зовут Анж ле Пти. Он сирота и живет при храме.
- Почему Вы до сих пор не пристроили его к делу? Он мог бы стать учеником писаря, а когда подрастет - пойти в богословскую школу.
- О, нет, - Сюлли покачал головой, - это занятие не для Анжа. Он - блаженный. Отмеченный Господом.
- Слабоумный? - д`Эвре посмотрел на мальчика с сожалением.
- Вроде того. Но не это главное. Порой он видит то, что не дано другим. Этот мальчишка говорит странные вещи, которые потом сбываются.
Аббат перекрестился.
- О чем вы, Морис? Это же прямая дорога на костер - даже для ребенка...
- Отнюдь, - Сюлли усмехнулся, - все, что говорит наш провидец, идет на благо Церкви, и я больше склонен считать это божьим даром, нежели происками Сатаны.
- Однако... - д`Эвре достал платок и вытер пот со лба.
- Сами посудите - Анж предсказал рождение наследника у его Величества, разоблачил не одного еретика, и предупредил меня о пожаре в библиотеке за час до того, как нерадивый служка опрокинул светильник. А на днях вот сказал шевалье дю Белле, что тому стоит вернуться домой, минуя по пути мост Двойной платы, а то случится беда.
- И что шевалье? - аббат с интересом ждал продолжения истории.
- Послушался, и вернулся по Малому мосту.
- И всё? - д`Эвре был разочарован.
- Я спросил у Анжа, что случилось бы, пренебреги дю Белле предсказанием. И оказалось, что по дороге домой шевалье должен был встретить женщину, которая склонила бы его к прелюбодеянию. А её ревнивый муж застиг бы их и убил обоих.
- Морис, как Вы можете верить в эту чушь? - воскликнул аббат и тут же пожалел о своей горячности. Но Сюлли не рассердился. С улыбкой, он возразил:
- Просто Вы слишком мало общались с Анжем, мой друг.
Мальчик раскрошил голубям последний кусок хлеба, поднялся и отряхнул штаны. Несколько мгновений он смотрел на солнце, почти не щурясь, а потом заметил Сюлли и со всех ног бросился к нему.
- Дядь, хлебушка дай! - настойчиво попросил он.
Епископ потрепал Анжа по макушке.
- Иди на кухню. Ты ведь не обедал? Пусть тебя накормят. Скажи, что я велел.
Парнишка кивнул. Его взгляд обратился к аббату.
- Уезжай сегодня, дяденька. А то случится беда.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и убежал прочь. Д`Эвре растерянно смотрел вслед юному провидцу.
- Ну и что мне теперь делать? - спросил он.
Сюлли молча развел руками.
Анж не стал заходить на кухню. Вместо этого он проскользнул в собор, поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и оказался на открытой галерее - на высоте птичьего полета. Внизу простирался город, осененный весной - дворцы и монастыри, цветущие скверы; овечки, мирно щиплющие траву на острове Сен-Луи, и Сена, чья вода ярко искрилась на солнце, словно расплавленное золото.
Анжа всегда влекло это место, где можно слушать ветер, дышать городом и попросту быть самим собой. Но сегодня на галерее он оказался не один.
- Что ты здесь делаешь? - спросил Анж.
Незваная гостья недружелюбно скосила глаз, но подвинулась ближе, перебирая по перилам когтистыми лапами. Затем почесала основание хвоста и выркнула.
- Отличное место для горгульи, не находишь? - её речь больше всего напоминала птичий клекот. Лицо исказилось в отвратительной гримасе.
- Я не звал тебя, - сказал Анж и нахмурился.
- Позволь мне остаться, Хозяин Города, - гостья заискивающе улыбнулась. - Я знаю законы, и чту их. Ну кому может помешать одна маленькая горгулья? Надеюсь, ты не из тех, кто печется об интересах людишек?
Анж вдруг пошатнулся, и до боли сжал кулаки. Видение нахлынуло, как морская волна на илистый берег. Перед глазами закружились яркие пятна, которые складывались в кровавые картины. И остановить это Анж не мог. Он увидел будущее... и тотчас выпалил прямо в лицо горгулье:
- Ты умрешь здесь, на этой галерее..
- Вот как? - она оскалилась, показав желтые клыки, - ты угрожаешь мне, Хозяин?
Анж покачал головой.
- Нет, я просто знаю. Придет человек. Охотник и Слуга Бога. Пока его нет в Париже, все ещё можно исправить. Но отсчет уже начался: как только он войдет в городские ворота, твоя смерть станет неизбежной. Улетай, пока не поздно.
Горгулья разразилась скрежещущим смехом.
- Человек? Нет, ты и впрямь сумасшедший, Анж ле Пти. Ну сам посуди, что он может сделать мне?
- Я вижу лишь то, что вижу. Оставайся, если хочешь, я не буду препятствовать.
- Да, великодушие Хозяина Сите не имеет границ, - горгулья манерно поклонилась, шаркнув лапой по перилам. Кусок мрамора откололся и полетел вниз.
Анж решил не отвечать. Но глупая птица никак не унималась.
- Вот увидишь, пройдут годы, века, а я буду жить здесь. Ты умеешь смотреть в будущее, Анж. Так посмотри получше, неужели меня в нем нет?
- Наверное, я ошибся, - помедлив, усмехнулся Хозяин Города. - Действительно... Я вижу кое-что ещё. Темный силуэт на фоне закатного солнца, громадные крылья и цепкие лапы, знакомое лицо. Ты проведешь не годы - столетия - на галерее Нотр-Дама.
Анж подошел вплотную к горгулье, коснулся пальцами свежей выбоины на камне, поковырял ногтем мраморную крошку.
Страшная тварь попыталась изобразить на лице подобие улыбки. Она явно считала, что Хозяин Сите решил напугать её, и лишь сейчас, когда план не сработал, сказал чистую правду.
Впрочем, Анж не погрешил против истины. Он лишь умолчал, что в том видении горгулья на галерее Нотр-Дама была каменной. И она была не одна. Над мраморными перилами возвышались несколько статуй, выполненных рукой безумного мастера, который предпочел красоте уродство, и достиг в изображении его истинного совершенства.
- Пока ты не нарушишь мои правила, я не буду приходить сюда, - сказал Анж. - Люди - легкая добыча, но в моём городе не убивают ради развлечения, помни об этом.
Он начал спускаться вниз, чувствуя спиной пристальный взгляд горгульи. Она словно решала, не нужно ли напасть прямо сейчас. Но духу не хватило. В сущности, эти твари трусливы, и не слишком умны. Пусть себе живет на галерее. Такую опасную соседку лучше всегда иметь на виду.
Внизу Анж едва не налетел на аббата д`Эвре. Тот спешил к карете, сжимая в руках связку книг.
Слуги таскали тюки с вещами, а кучер уже сидел на козлах и поигрывал кнутом.
- И все-таки Вы не останетесь? - Сюлли стоял тут же. В его голосе Анж услышал плохо скрываемое ехидство.
- У меня много дел в Нанте, прошу, простить за столь поспешный отъезд... - пропыхтел аббат, залезая в карету.
- Доброй дороги, и да благословит Вас Господь, - епископ произнес обычное напутствие, и лошади тронулись.
Анж помахал рукой вслед карете. Сюлли с интересом посмотрел на него.
- Расскажи, что ты видел? Если бы наш гость из Нанта не уехал сегодня, его убили бы? Или обокрали? Что с ним должно было случиться?
Мальчишка усмехнулся.
- Тебе правда интересно знать? Ну хорошо, я скажу. Никакого видения не было. Просто д`Эвре оказался слишком близок к моей тайне. Рано или поздно, он узнал бы, кто я такой. Ты бы спас меня от костра, Морис? Впрочем, неважно. Аббат все равно обратил бы внимание, что и ты почти не постарел за последние десять лет.
- Ты, как всегда, прав, хозяин, - кивнул Сюлли.
Анж улыбнулся и подмигнул епископу
- Ах, да, совсем забыл предупредить: не ходи больше на верхнюю галерею, Морис. А то случится беда.
Миновали сутки. Зашло солнце, взошло снова, добралось до зенита и снова начало клониться к закату. Уже отслужили вечернюю мессу в соборе, когда епископ парижский попросил церковного служку Бернара отыскать Анжа.
Тяжелый день близился к завершению, и Бернар - худой долговязый юноша в рясе - позевывал от усталости. Анжа он нашел на ступенях лестницы, ведущей к собору, где маленький блаженный собирал милостыню.
- Привет тебе, Анж, - сказал служка, подойдя к нему. - Епископ Сюлли хотел бы видеть тебя, и велел зайти.
- Где он сейчас, дяденька? - Анж посмотрел на послушника чистыми, как ясное утреннее небо, глазами.
- Сюлли только что подали ужин, - немного ворчливо сообщил служка. Со всей очевидностью, ему пришлось сегодня здорово потрудиться, и в голосе сквозила усталость. - Он у себя в келье.
Анж посмотрел на послушника с сочувствием:
- Ладно, дяденька. Я сейчас приду.
Послушник кивнул, и зевая на ходу, начал медленно взбираться по ступеням.
"Да будут благословенны дни твои, Хранитель Парижа", - юноша лишь прошептал это, но Анж услышал.
Повернулся к собору и последовал за служкой в келью епископа.
Келья Сюлли не изобиловала излишней роскошью, но все же в ней было то, что мог позволить себе лишь человек высокого сана. Распятье на стене, выполненное из золота и инкрустированное драгоценными камнями, шкаф с книгами, столик из мореного дуба и широкая кровать, убранная вышитым покрывалом.
И еще... Трапеза. Морис сидел за столом и ел утку под винным соусом, запивая вином из кубка.
- Анж, проходи, - при виде вошедшего Морис прищурил глаза, напрягая зрение. Но лишь слегка.
В последние годы благословение от присутствия блаженного коснулось его чудодейственной силой. Зрение улучшилось, чутье и слух обострились.
Епископ отставил в сторону тарелку, вытер руки, промокнул губы салфеткой.
- Прекрасный ужин мне послал сегодня Господь. Эта утка с вином и специями очень хороша... - и добавил, помедлив:
- Я бы предложил ее тебе, Анж. Но ты ведь не ешь человеческой пищи...
"Пожалуй, что у меня есть пища получше твоей. И ее можно найти чаще и проще, даже когда не приходят, как к тебе, прихожане с дарами", - мысленно усмехнулся Анж.
- Зачем ты звал меня, Морис? - спросил он вслух.
- Есть нечто, что гложет меня, малыш... - епископ чуть подался вперед, и голос его понизился до шепота. - Подумай сам... Порой мы узнаем, что некий иконописец написал замечательную икону, или же талантливый скульптор создал статую для церкви. Но в силу неких необъяснимых причин сие творение, что должно обликом своим, выражением лица, жестами рук и атрибутами, сообщить нам великое откровение, пробудить в нас то, что предначертано Богом, сокрыто полупрозрачной завесой. Не видя истины, мы блуждаем будто бы в тумане. И пока не сдернем завесу и не узрим четких контуров и цветов, все, что желает сообщить нам Высшая сила, будет таким же туманным для нас.
- О чем ты, Морис? - нахмурился Анж. Впрочем, он уже знал, каким будет продолжение слов епископа Парижа.
- Скажи мне... кто ты такой на самом деле, Анж ле Пти?...
Анж повернулся к окну. Закатное солнце бросало в него свои рыже-алые лучи. Золото света, окрашенное солнечной кровью.
- Кто я такой, Моррис? Зачем тебе знать? Разве ты не слышал о том, что во многом знании кроется много печали?
- Знание о истинах свыше, - возразил епископ, - способно подарить надежду, которую не затмить никакому мраку.
Кроваво-солнечные лучи четко вычертили на фоне окна тонкие черты профиля Анжа ле Пти. Сейчас блаженный был окутан ореолом света, словно ангел господень.
Анж резко обернулся и посмотрел на епископа. Устремленность к неведомому сквозила в каждой дрожащей морщинке Морриса, в каждом движении напряженного тела. Устремленность, граничащая с жадностью предстоящего обладания. Сколько лет уже Анж ле Пти не видел ничего подобного. Но чем сильнее жажда, тем больше разочарования от того, что напиток окажется иного вкуса, нежели вожделенный в грезах.
- Иной раз тайны Свыше не предназначены для того, чтобы открывать их до конца, Моррис. Или чтобы открывать только в должный, Небом означенный, срок. Срок поднятия завесы над моей тайной еще не наступил.
Епископ привстал, приблизившись к Анжу.
- Так значит, мне остается лишь ждать? - глаза священника блестели.
Если бы Моррис знал, что такое истинная жажда, когда пурпур вина и вода имеет единый вкус, Анж сказал бы, что сейчас епископ парижский одержим ею.
- Это сводит тебя с ума, Моррис. Ты еще едва прикоснулся к тайне, а уже отравлен ею. Значит... всей тяжести знания ты можешь и не перенести, - Анж отступил на шаг от стоящего почти вплотную к нему Морриса, позволив проступить в яви той твердости и силе, что выдерживала долгие годы его нечеловеческая кровь. - Мне пора идти. Солнце уже садится, и я боюсь, что братья могут подумать о нас дурное.
Анж снова отступил на шаг, еще и еще. И, заметив растерянность на лице епископа, махнув рукой, вышел за дверь.
- Увидимся вскорости, Моррис.
"Увидимся вскорости, Моррис", - епископ потерянно сел на кровать, сложив руки на коленях.
Недоеденный ужин остывал на столе. Но Моррису Сюлли было сейчас не до мыслей об обычной человеческой еде.
То, что Анж отказался поведать свою тайну, полоснуло болью недоверия и бессилия. Но уже через несколько минут вылилось в решимость.
"Он настаивал на том, чтобы я не ходил на галерею, - подумал епископ. - Кто знает, верно ключ к его тайне кроется там."
Каждый, кто хоть раз гулял по Парижу в ночное время, знает, как город преображается с наступлением темноты. Жизнь продолжается лишь в веселых кварталах, а здесь, на Сите, все замирает до наступления утра. Только вечный труженик ветер подметает дворы и мостовые, готовя столицу к новому дню.
Анжу нравилось бродить по темным улицам, прикасаться рукой к каменным стенам домов, нагретым за день, разговаривать с ними.
В эту ночь ветер пригнал плотные облака, и к полуночи теплый весенний дождь пролился над городом. Стремительные потоки воды унесли пыль и земную грязь, Париж очистился, засиял умытой листвой.
Анж едва успел спрятаться под покосившийся навес цветочной лавки, чтобы не промокнуть. Молнии - предвестники грома - то и дело освещали небо яркими всполохами. Он с восхищением смотрел, как бушует стихия, когда вдруг услышал позади чей-то тихий плач.
Девочка лет десяти приютилась тут же, под навесом. Она втянула голову в плечи, и плотно закуталась в дырявую шаль.
- Ты почему не идешь домой? - спросил Анж.
Девочка вздрогнула и подняла покрасневшие от слез глаза.
- Я не могу, - всхлипнула она, - матушка послала меня на рынок за молоком, а я потеряла все деньги.
Анж достал из кармана пару монет и вложил их в её грязную ладошку.
- Держи, глупая. И вытри нос.
Девочка посмотрела на него с удивлением.
- Благодарю, господин.
- Смотри, не теряй больше! - Анж развеселился. Как часто люди впадают в отчаяние из-за пустяков, не подозревая, что большинство их бед так легко исправимы. Девочка только что плакала, а теперь вот улыбается, прикрывая рот ладонью, словно стесняется своей улыбки.
- Что это? - Анж заметил, что юная горожанка сжимает в руке потрепанную игрушку. В такие куклы играют только дети бедняков. Сколько лет назад матушка сшила её из старых лоскутков? Краски на тряпичном лице поблекли и почти стерлись, белое платьице приобрело грязно-серый оттенок, нитяные кудряшки намокли от дождя, и тонкие крылышки за спиной жалобно поникли.
Девочка насторожилась и крепко прижала куклу к себе - на всякий случай.
- Ты разве не знаешь сказку? Это - парижский ангел. Анж де Пари. Мне мама в детстве рассказывала: он хранит от бед и несчастий всех жителей города. А живет он высоко-высоко, на крыше Отель-де-Дьё. Ему оттуда всё видно. И если я буду хорошо себя вести, то Анж де Пари подарит мне чудесный сон. Я буду маленькой принцессой, за мной приедет принц, и отвезет меня в сказочный замок. А когда мы поедем в карете, парижский ангел будет играть на золоченой трубе, и все станут танцевать и радоваться.
А дождь никак не желал униматься. Тяжелые капли срывались с навеса и разбивались о мостовую. Гром глухо ворчал в вышине, но гроза уже уходила.
Анж заметил, что девочка совсем клюет носом. Он подвинулся ближе, обнял её за худенькие плечи, привлек к себе.
- До рассвета ещё далеко. Поспи, пока дождь не кончится.
- Кто ты? - пробормотала девчушка, уже засыпая. Он улыбнулся.
- Тсссс... Я - Анж де Пари, и весь Париж дремлет на моих крыльях.
Тот день выдался солнечным, и с утра - на удивление спокойным и ленивым. Анж ле Пти сидел на паперти, согревая в лучах тепла плечи и босые ноги. У ступней его стояла шляпа, в которую добрые прихожане уже набросали немало блестящих монет, а сам он жевал кусок не так уж давно испеченной булки с хрустящей корочкой, сдобренной куском свежего сыра.
Морис не солгал, что истинная пища Анжа не походила на ту, что питала обычных людей. Но все же иногда он ел и пищу людскую. Не очень то хорошо, если у всех подряд станут возникать те же самые мысли о причастности к тайне, что пробудились в уме епископа парижского Мориса Сюлли.
- Эй, ты! - женский крик ворвался в ленивую тишину дня, как камень, ударивший в витраж церкви, и размеренное спокойствие посыпалось осколками на камни мостовой перед собором. А быстрые шаги, очерченные ветром гнева, подняли в воздух толстых голубей.
Парижанка в темно-синем, здорово вылинявшем и застиранном платье, взлетела вверх по ступеням и застыла перед Анжем. Ошиблась? Приняла его за кого-то другого? Или просто ненавидит нищих? Она выглядела старше тридцати, и сама казалась не слишком то богатой. Однако Анж сразу уловил связь - ее - с кем то еще, кого видел когда-то раньше. Тем, кто вызвал у него глубокое чувство и остался в его памяти.
- Что тебе нужно, тетенька?
Женщина выбросила вперед руку и ухватила его за ворот рубахи, подтянув к себе. Сильные руки. В голове Анжа возник образ - вот она идет по высокой лестнице какого-то дома и несет ведра с водой.
- Проклятый колдун! - женщина дышала ему в лицо - запах чеснока и рыбы. Лицо ее напряглось, глаза даже чуть заметно вылезли из орбит. - Куда ты дел мою девочку?!
Рубашка затрещала.
- Девочку? ... - Анж мог бы отбросить женщину одной рукой. Пустить вниз считать ступени на лестнице Нотр-Дама. Но разве так поступают маленькие слабые блаженные?
Девочку. Анж вдруг вспомнил - дождь, тряпочная кукла, детская щека, прильнувшая к его плечу. Мерное дыхание спящей.
- Люди говорят, что последний раз её видели с тобой под навесом во время дождя. Ты, верно, знаешь, что домой она не вернулась?!
Рука разгневанной парижанки взлетела вверх, и что есть силы врезалась в щеку Анжа:
- Говори! Иначе я душу из тебя вытрясу!
"Это Вам сложновато будет сделать, мадам," - мысленно покривился Анж.
Но маленькие блаженные не должны стойко сносить удары. Голова Анжа ле Пти откинулась на плечо, и он, вместо того, чтобы закусить зубы, заревел в голос:
- Не знаю я ничего! Не знаю! Не знаю-ююююю!
- Не знаешь? - женщина остановилась, словно оглушенная рухнувшей с неба стеной невидимого ливня.
Словно с размаху налетевшая на незримую стеклянную преграду его плача.
В глазах ее появилось то, что, наверно, стало для нее подобием прозрения. И еще - чувство вины.
Незнакомка подошла. Но теперь движения ее были не резкими и острыми, будто края сколотого льда, а мягкими и усталыми.
Поначалу Анж сделал вид, что опасливо отстранился, когда женщина попыталась обнять его, но когда женская рука начала гладить его по спине, вроде бы поверил и подался вперед.
- Прости меня, малыш. То, что я не нахожу ее нигде... Эта боль не отпускает меня уже много дней. И я не знаю, как сама еще жива.
Анж поднял голову. Он хотел тоже сказать парижанке что-то, что утешило бы ее хоть немного, дало бы ей хоть малую толику надежды, но глаза вдруг застило. И вместо женской шеи и плеч, обтянутых синим линялым платьем Анж увидел камни галереи.
Он видел когти, разрывающие плоть и кожу. Взметнувшие волосы в попытке бежать. Он услышал детский крик, такой пронзительный, разрывающий на части равнодушное небо Парижа. А затем - хлюпающий звук, и льющуюся кровь.
И тотчас же видение сменилось новым - и на сей раз в когтях горгульи бился не ребенок, а взрослый мужчина в одежде священника.
- Пустите! Пустите, тетенька! - Анж вырвался из рук женщины. - Дяденька Морис ждет меня!
Со всех ног он добежал до дверей собора и, распахнув дверь, ворвался внутрь. Видела ли она, с какой легкостью маленький мальчик рванул на себя тяжелую дверь, ведущую в храм? Сейчас это не имело значения. Куда важнее - успеть спасти Мориса.
На галерее свистел ветер. Небо, ясное и ленивое внизу, здесь сияло острой глубокой синевой, на удивление холодной.
Анж почуял горгулью прежде, чем увидел. По терпкому ощущению ожесточенной ярости и опасности. Он знал, что это была за ярость - ярость привязанности. Привязанности к добыче, которую тварь с галереи, пока не сожрет, что можно съесть, не выпустит ни за что.
Сейчас длинные, твердые, пожелтевшие когти птицы смяли рясу священника, впились в его плечи.
- Отпусти его! - порыв ветра взметнулся и бросил в лицо Анжа ле Пти сухую пыль.
- Он сам пришел сюда, хозяин Парижа, - хрипло проклекотала птица. - Этот человек - моя законная добыча.
- Отпусти его, или тебе придется иметь дело со мной, - Анж шагнул к ней, засучив рукава.
Если ему придется драться, то предстоит неравный бой. Но Анж был для горгульи сильным и опасным противником, так что дьявольская птица помотала клювом и недовольно завращала желтыми глазами:
- Пища нужна не только тебе, хозяин Парижа! Я знаю, чем кормишься ты сам. Так что тебе ли указывать мне?!
- Отпусти его, или тебе придется несладко.
- Еще чего... - хрипло засмеялась горгулья, раскрыв клюв и мотая уродливой головой.
Морис дернулся у нее в когтях.
- Тебе не справится с ней, Анж... - епископ был готов разрыдаться. - Я сам виноват, что пришел сюда. Так платим мы, люди, за то, что не удерживаемся от искушений.
Ветер ударил в плечо Анжа, надул старую, поношенную рубашку. Ветер бросил ему в ноздри застарелый запах смерти и тлена, витавший над галереей. Что-то заставило Анжа взглянуть под ноги. И он увидел догнивающие останки и человеческие кости. Сколько людей было съедено здесь? Горгулья устроила обиталище среди их останков...
Внезапно словно ледяной озноб прошил Анжа ле Пти до костей. Его взгляд натолкнулся на труп ребенка. Остатки темно-русых волос окутывали детский череп, а разжавшиеся давным-давно кости пальцев выпустили тряпичную игрушку.
"- Ты разве не знаешь сказку? - они тогда прятались под дождем. И Анж слышал слова девочки и шум дождя так же ясно, как и сейчас. - Это - парижский ангел. Анж де Пари. Мне мама в детстве рассказывала: он хранит от бед и несчастий всех жителей города. А живет он высоко-высоко, на крыше Отель-де-Дьё."
"Разве ты сохранил свою подопечную, Анж де Пари?" - мерзким голосом словно сама горгулья проскрипела у него в голове.
- Ты не должна жрать людей! - Анж резко шагнул вперед.
Горгулья попятилась:
- Но что-то же я должна есть, хозяин Парижа. Люди подходят мне в пищу больше всего, - Анжу показалось, что клюв ее нелепо изогнулся в усмешке. - А твой предсказанный человек, охотник и слуга Бога, где он? Что-то не идет никак. Видно, заблудился в пути. А пока он придет, видно нет на меня управы в твоем городе. Буду делать здесь все, что хочу.
Порой будущее видится предельно ясным, и кажется, вот-вот то, что существует лишь в предсказаниях и видениях, перетечет в реальность, обретет твердость и плоть. Однако случается, что пророчество поначалу уверенно движется к назначенному разрешению, но неожиданно принимает иной исход.
Анж знал, что охотник должен прийти. Что он уже движется по дорогам предместий вместе со своим спутником в добротной карете, отмеченной гербами Ватикана. Но Анж ле Пти знал и то, что если сейчас горгулья не выполнит его просьбу, он примет бой не на жизнь, а на смерть.
"Даже такие, как я подвластны смерти, хоть им и ведомо бессмертие. Хоть ты и не знаешь о том, Моррис".
- Делай что хочешь, - тяжело, размеренно уронил Анж. - Только опусти этого человека.
И он удивился, как быстро ответила горгулья, разжав когти:
- Что ж, забирай.
В голосе твари звучали насмешка и издевка, но, помимо того, Анж чуял ее страх.
Очутившись на свободе, Моррис бросился к Анжу, и, оказавшись рядом с ним, повис на перилах галереи грудью. Ноги не держали епископа.
Анж поднял его, подставил плечо:
- Обопрись на меня, Моррис.
И епископ парижский послушно выполнил просьбу парижского попрошайки с паперти. Вряд ли он думал сейчас, откуда у маленького Анжа такая сила, чтобы стать опорой и поддержкой взрослому человеку. А если и думал, то не задал о том ни одного вопроса.
Когда они уходили, горгулья не сделала попытки напасть. Только перешагивала с лапы на лапу, поджимала одну лапу за другой и бессвязно клекотала. Но отчего-то клекот ее напоминал ехидный, ядовитый смех.
- Зачем ты полез на галерею? Я же предупреждал.
Анж говорил спокойно, с грустью в голосе. А Морису вдруг отчаянно захотелось, чтобы собеседник топнул ногой, накричал на него. Пусть пройдет гроза, а потом они снова улыбнутся друг другу, и все станет по-прежнему...
- Прости меня, Анж. Ты рассказал мне о себе так мало. Прикосновение к тайне мутит разум. Я хотел узнать все о тебе, но тогда я и подумать не мог, что это желание может обернуться во зло.
- Люди часто совершают глупости из благих побуждений, - горько сказал Анж. - Прости и ты меня, Морис, но мне придется уйти. Пока не забудется эта история. Пройдут годы, и я вернусь, только тебя здесь уже не будет.
- А что же делать мне? - голос Мориса дрогнул. Он сжал кулаки и с мольбой посмотрел на Анжа.
- Верить, Морис. Верить и надеяться. А ещё забыть о том, что было, и больше никогда не ходить на верхнюю галерею. До самой смерти. А жить ты будешь долго, Морис. Я обещаю.
- А куда же пойдешь ты? - Морис отвернулся. Губы его дрожали.
Анж пожал плечами.
- А я пойду искать охотника и слугу Бога. Сам он что-то не спешит появиться в наших краях. Прощай, Морис.
Анж распахнул дверь и вышел в ночь. Его тоненький силуэт был едва различим за струями дождя. А Морис стоял на пороге, и смотрел вослед уходящему так и не разгаданному чуду. И епископу показалось, что темные крылья на мгновение расправились и тут же снова сомкнулись у Анжа за спиной.
2
Много триста лет спустя...
Жара... Жара. Летний зной, покачиваясь, плыл над Парижем. Нагретый воздух дрожал, зелень потускнела, покрылась серым налетом, и даже безоблачное небо казалось пыльным, как кусок старого ситца, пролежавший многие годы в запертом сундуке.
Полдень едва миновал, а камни на галерее так уже раскалились от солнца, что кажется - положи на них кусок мяса, и оно поджарится, покроется хрустящей корочкой.
Горгулья поплевала на одну, потом на вторую лапу, развернулась на перилах хвостом наружу, уронила помёт и захихикала.
Кто посмеет возразить ей, попенять на нечистоплотность? В Париже нет смельчаков! А защитник города протирает башмаки где-то на пыльных дорогах Франции. Уже сотню лет, наверное. А, может, больше. Горгульям нет надобности считать годы. Гораздо полезнее посчитать шаги на лестнице, когда кто-то поднимается наверх. Странно, сюда давно уже никто не ходит. Боятся. А тут - добыча сама идет в лапы. Смельчак или глупец? Какая разница, на вкус все они одинаковые.
Горгулья приготовилась к броску и... замерла от удивления. У входа на галерею стоял Анж ле Пти. Ничуть не изменившийся, такой же, как много лет назад: лохматый, синеглазый и наглый.
- Шел мимо, дай, думаю, навещу старую знакомую, - сказал он с улыбкой.
Горгулья хмыкнула.
- Видишь, Анж, а ведь все по моему вышло. Грош цена твоим пророчествам. Хорош хозяин города - сотню лет прошлялся незнамо где. А управы на меня так и не нашел, - мерзкой птице нравилось издеваться. Её голос скрипел, как колесо несмазанной телеги - Анж даже поморщился.
- Ты заблуждаешься. Пока мы с тобой разговаривали, охотник и слуга Бога въехал в Париж. Я искал его долгие годы. Шел за ним следом, но прибыл раньше, словно вестник.
- Я тебе не верю! - отрезала горгулья.
Анж только покачал головой.
- Не сомневался, что так и будет. Обреченных Господь лишает разума. Прощай.
Горгулья некоторое время смотрела ему вслед, а потом сплюнула в сердцах:
- Лжец! Наглый лжец.
Еще только занимался рассвет, и небо на востоке, в предместьях, едва окрасилось в бледно-алый и нежно-фиолетовый, когда двое всадников пересекли границы города. В утреннем сонном спокойствии дорога ложилась под копыта рослых коней, что несли в аббатство Сен Жермен де Пре молодого кардинала Николаоса и его спутника, выглядевшего, вроде бы, не старше самого кардинала.
Кое-кто в Париже знал, что ту самую карету с гербами Ватикана эти двое оставили в королевском замке Амбуаз. Да и здесь, в Париже, кардинал Николаос находился проездом. В де Пре он ненадолго привез Слугу Бога, своего телохранителя по имени Габриэль.
Оба путешественника подъехали к большим, крепким деревянным воротам аббатства, что приютилось под сенью старых лип, и кардинал трижды постучал в дверь медным кольцом.
- Кто там? - донесся через короткое время сонный голос привратника.
Молодой кардинал с гладкими темными волосами и испанским акцентом не замедлил представиться. Ворота со скрипом открылись, и приехавших впустили.
А едва те спешились и передали служкам усталых коней, не замедлил явиться сам архиепископ парижский, Пьер Кошон, заспанный и завернутый в черный теплый плащ.
Кошон был уже далеко не юн и своем веку повидал много разного. Выступал он когда-то на церковном суде еще в защиту Жанны Девственницы, и теперь заслуженно заботился о благополучии собственных старых костей. Но все же Пьер сам показал гостям кельи для отдыха, дал время разместить вещи, и затем отвел в кухню поить с дороги горячим настоем из трав на меду.
- Преподобный Николаос, я немало слышал о Вас, - Пьер и сам не отказался от кружки придающего силы напитка. - Я знаю, что Вы ... - епископ чуть понизил голос, ибо не знал, можно ли разглашать все, известное ему, так, чтобы слышало случайное ухо, - ... что Вы избавили детей божьих уже не от одной великой напасти словом Господним, крестом и мечем... И продолжаете избавлять, если есть нужда...
- Довольно, Пьер, - чуть улыбнулся кардинал Николаос, похлопав епископа по руке. - Не должно пересказывать то, что совершено во имя Небес. Каждый из нас стремится к скромности, но семена гордыни способны войти в любое сердце, и мне не хотелось бы, чтобы в моем для них созрела благодатная почва. К тому же, так уж случилось, что я не смогу приложить свою руку и крест к спасению Парижа.
- Не сможете?... - епископ Кошон опешил, отстранившись от стола.
- К сожалению, - приложив руку к сердцу, кардинал отрицательно покачал головой. - Меня ждет Амбуаз и его величество Людовик. Впрочем... - помедлив, гость из Рима кивнул на прибывшего с ним спутника. - ... Я полагаю, что мой слуга справится с задачей. Правда, Габриэль?
- Я верую, что господь проявит милость к молитвам парижан, - смиренно ответил спутник кардинала, повернувшись к епископу. Его большие карие глаза смотрели, казалось, в самую душу, и Пьер Кошон отчего-то почувствовал себя неловко.
- Тем более, что Анж де Пари, сам парижский ангел, сейчас молится за них, - серьезно и немного возвышенно добавил кардинал.
И странная, не угодная Богу вещь показалась вдруг парижскому епископу - что в тени кардинальских губ мелькнула едва заметная усмешка.
Когда закончили с трапезой, раздался колокольный звон - уже сзывали в Сен Жермен де Пре на утренний молебен.
- Желаете ли присоединиться к мессе? - осторожно спросил Кошон.
- Думаю, да, - Николаос одним глотком допил содержимое кружки. - Впрочем, Габриэля сразу после нее я отправил бы спать. Сегодня ночью ему предстоит нелегкая работа.
Они вышли во двор. Солнце поднималось, и его золотые лучи сияли над башней аббатства подобно зубцам призрачной короны.
- Почему Вы не вызвали солдат? - тихо, у самого уха епископа парижского, спросил итальянский кардинал с испанским акцентом. - Разве они бы не справились с ней?
Кошон опустил глаза, и почувствовал, что впервые за много лет его лицо наливается багрянцем из-за подступившей крови.
- Но это .. ведь значило бы официально признать, что Великий Собор осквернен, - тяжело выдохнул Пьер.