Аннотация: История о любви, кому-то может показаться подражанием классике. Просто хотелось передать впечатление "любовного настроения". Опубликована в журнале "Юность"(5, 2005).
Простая История.
1.
День начинался нехорошо - с утра марило, и дышать было трудно. Горячий воздух поднимался от асфальта, превращая все далеко расположенные предметы в дрожащие от порывов ветра миражи. На небе не было ни одного облачка, и лишь только самолёты иногда оставляли свои прямые следы, которые медленно расползались по синей глади. Казалось, что природа в ответ на все издевательства человека над ней решила в этот день поставить рекорд по жаре, и тем самым наказать всех людей в Москве разом. Короче говоря, следовало ждать жаркий и долгий майский день впереди и сильную грозу вечером.
Сергей Мещеряков ехал в своём синем 'Саабе', и, как обычно, опаздывал на работу. Он работал менеджером по продажам в фирме средней руки, каких очень много в Москве: начальник-самодур, несколько его замов-карьеристов, парочка иногородних сотрудников, ишачащих каждый за троих, и обычные московские бездельники, которым лень было делать карьеру, но зарплата всё-таки была нужна и для этого приходилось создавать видимость активной работы. Сергей был из таких бездельников, но в последнее время он решил, что пора бы уже взяться за ум и искал надёжные подходы к своему начальнику.
Внешность у Мещерякова была довольно представительной: высокого роста и крепкого телосложения, брюнет, всегда чисто выбритый и пахнущий дорогим одеколоном. Лицо этого молодого человека было вытянутое, с округлыми чертами, губы тонкие, рот небольшой. Часто Сергей усмехался, и тогда губы его складывались в некую гримасу, назначение которой было показать превосходство над окружающими. В выборе одежды наш герой предпочтение отдавал классическим и солидным маркам, но иногда мог вспомнить молодость и пробежаться по 'сэкондам', скупая всё подряд - при этом он точно знал, что наденет это тряпьё в лучшем случае один раз. Такие набеги Сергей в шутку называл 'хождением за три моря'. Возраст же его был, что называется, временем расцвета творческих и физических сил, а именно - 27 лет.
Сергей уже давно переехал от родителей и жил один, снимая квартиру в Бирюлёво. Это конечно далековато от центра, но зато дешёво для жизни, да и друзьям значительно труднее добраться до его квартиры, что было важным плюсом, потому что после их визитов как минимум целый день уходил на ликвидацию последствий бурного 'отрыва'. Были и плохие стороны - утром вечно не успеваешь вовремя позавтракать и собраться перед очередным закланием восьми часов жизни в офисе своей фирмы. К этому на работе уже все привыкли, но к несчастью сегодня был не обычный день. С утра запланировали очень важное совещание, где выступал шеф, и банальное небольшое отсутствие могло привести к очень серьёзным последствиям.
Чертыхаясь, Сергей выворачивал руль, постоянно пытаясь обогнать машины, ехавшие перед ним, но, по-видимому, сегодня был не его день. Пробки возникали в самых неожиданных местах - на тихих улочках, посреди Варшавского шоссе и даже при попытке срезать через дворы. В конце концов, когда он подъехал к своему офису на Садовом кольце, он опоздал к началу совещания на целых 20 минут. Спешить, по - большому счёту, уже было не надо, и Сергей побрёл к подъезду здания, на ходу придумывая нормальные причины для оправдания своего разгильдяйского поведения. Уже подходя к особнячку, где их фирма занимала два этажа, он краем глаза заметил нищенку, сидящую на обочине дороги.
'Развелось дармоедов, как грязи',- подумал он, вытирая пот с лица (ну и жарища-же!), но всё же решил подать ей червонец. Авось, Бог сжалится, и шеф не будет орать на него, как в прошлый раз.
Подойдя ближе, Сергей лучше разглядел эту бомжиху. Молодая, довольно красивая, в чёрном плаще. Вдруг что-то давно знакомое показалось в её тонком лице.
'Где-то я уже тебя видел',- сразу напряг память Сергей. Он не любил таких ощущений, когда что-то чудилось ему смутно знакомым, но никак не вспоминались обстоятельства, при которых это что-то и стало ему знакомым. В такие минуты казалось, что начинается склероз и вообще жизнь проходит зря. Забыв на минуту о совещании, Сергей стал усиленно вспоминать: где он раньше мог видеть эту женщину? Через минуту он вспомнил всё, хотя тут же пожалел об этом.
2.
Три года назад, летом, он отдыхал в одной деревушке под названием Оплетье. Что уж значило это название, он и сам не знал, а может, и ничего не значило. Попал он туда после того, как в один прекрасный зимний день к нему домой пришла телеграмма, извещавшая его о скоропостижной смерти двоюродной бабки, которую он вовсе не знал. Так, слышал что-то от родственников, но в глаза никогда не видел. Также в телеграмме говорилось о том, что бабка оставила ему, как единственному внуку, домик в деревне и шесть соток. Совсем как в рекламе молока... Надо заметить, что родители Сергея к тому времени уже давно развелись и на наследство не претендовали.
Деревня находилась довольно далеко от Москвы - по прямой было триста пятьдесят километров, так что Сергей собрался туда не сразу, а только летом. В это время он работал журналистом в одном солидном издании, откуда следующей осенью вылетел с треском за пристрастие к 'джинсе'. Летом же, как известно, 'информационных поводов' создаётся меньше, значит и работы для журналистов тоже меньше. К тому же Сергей давно заработал себе отпуск, но все тянул до лета, не использовал его. Ехать-то всё равно надо было - посмотреть эту деревенскую рухлядь, но за лето говорило и то что, по крайней мере, в это время года погода и деревенские дороги становятся переносимыми для расшатанной психики молодого москвича, так что заодно можно и отдохнуть без ущерба для здоровья.
В конце июня, с утра пораньше, он сел за руль своего, тогда ещё нового, 'Сааба' и выехал из Москвы на север. Добрался нормально, хотя и с трудом нашёл эту богом забытую на Ярославщине деревеньку. К обеду он подъехал к дорожному знаку 'Оплетье', ещё раз подивился на название и поехал искать дом, где жила его бабка. Как оказалось, в деревне её знали все (да и сама деревня-то была небольшая), так что дом он нашёл быстро. Как он сразу понял, городские здесь бывали нечастыми гостями, и его 'Сааб' казался аборигенам просто верхом крутизны, так что люди на улице застывали и долго смотрели вслед проехавшей машине, как те крестьяне у Гоголя.
Дом оказался обыкновенной деревенской развалиной, которая держалась только на подпорках, да на честном слове. По-видимому, бабка последние лет двадцать жила одна, и ей никто не мог помочь сделать хотя бы косметический ремонт жилища, итогом чего и стало превращение его в избушку на курьих ножках.
'Вот так наследство, - подумал Сергей. - Легче всего будет загнать этот сарай какому-нибудь местному жителю за бесценок, если здесь вообще кто-нибудь захочет её купить'. Никаких планов строительства дачи у него не было, денег на это тоже, да и расстояние до этой деревни от Москвы близким не назовёшь.
Внутри жилого строения всё оказалось точно таким же, как и снаружи. За зиму в доме неоднократно побывали мародёры, унеся всё, что им показалось ценным. Перед Сергеем предстали две комнаты, на полу которых валялись разбросанные газеты, сломанные стулья, грязные, проеденные молью валенки и другой мусор; обои на стенах были старыми и пожелтевшими от времени. На кухне стоял стол и два стула, не взятых ворами по причине своей древности; в одной комнате стоял продавленный зелёный диван, в другой - панцирная кровать, покрытая какой-то тряпкой. Скорее всего, деревенские не позарились на них по той же причине. В доме был отвратительный запах спёртого воздуха, провонявшего старостью, клопами и почему-то ванилином. Выйдя во двор, Мещеряков обнаружил две детские коляски, рассыпавшиеся от старости, железную бочку с застоявшейся водой и сарай, набитый трухой, опилками и прошлогодним сеном.
'Просто какой-то Брайтон-Бич',- почему-то подумалось Сергею. Посидев на крыльце, поглядев на неприглядные окрестности, он сходил в магазин и купил там бутылку водки, заодно спросив, где похоронена Варвара Ильинична.
Его стали расспрашивать: уж не внук ли он её - Серёжка, которому она завещала свою халупу. Сказав, что да, он тот самый Серёжа, Мещеряков спросил, где находится место захоронения его любимой бабушки. В конце концов, ему всё-таки удалось отбиться от местных алкоголиков, пытавшихся проводить его, и, выслушав подробные указания продавщицы магазина, Сергей пошёл на кладбище.
Располагался этот погост, недалеко от деревни, в трёх километрах, 'за леском'. Погода в тот день стояла прекрасная: не жарко, ветерок доносил жужжание шмелей и пение птиц, неизвестных Сергею и от того ещё более интересных. Он шёл, посвистывая на ходу и сшибая верхушки репейников. Настроение было праздничным и каким-то:восторженным. Всё это не вязалось с печальной целью его прогулки, и Сергей погрустнел, стараясь представить себе лицо его бабки. Лицо не представлялось, вместо него возникал какой-то образ, смутно похожий на лики святых. Плюнув, Сергей ускорил шаг, нервно поглядывая на часы, ведь до вечера надо было раздобыть где-то дрова для печки на два дня, по прошествии которых - он сразу твёрдо решил это, ещё только увидев дом издалека - нужно будет уехать назад в Москву.
'Можно будет в Турцию скататься: Или нет, надоело, лучше в Грецию - на Акрополь посмотрю, на этот, как его: Олимп. Или вообще - на Байдай! Экстрим полный! Взять Пашку, Димана, девчонок. Или нет, девчонок не надо. Лучше там познакомимся. Главное - чтобы отпуск не пропал!'.
Вскоре он вышел на кладбище. Оно было довольно большое - тянулось до горизонта, и большею частью заросло сорняком, полностью скрыв могилы вместе с покосившимися крестами.
'Как здесь, в этой деревушке, могло умереть столько народа?!',- удивился про себя Сергей. Через полчаса, не без труда, он нашёл могилу своей бабки. На кресте, сколоченном довольно криво, была маленькая фотография, забранная под стекло, по-старому. С неё на Мещерякова глядело закутанное в платок, улыбающееся лицо старой женщины.
- Довольно милая старушка, даже можно сказать красивая. Очень неплохо выглядела, - сказал самому себе Сергей.
После этого он оглянулся по сторонам, но не найдя рядом скамейки, примял траву и сел на неё, скрестив ноги по-турецки. Налил себе 200 грамм, другие 200 грамм - бабке. Выпил, закусил чёрным хлебом, вылил остатки из стакана на могилу. Второй стакан поставил под могильный крест, накрыв куском хлеба. Перекрестился, постоял - послушал. В голове зазвенел-загнусавил голос дьячка, почему-то певшего 'Да святится имя твое:'. Сергей помотал головой, отгоняя дурман, и оглянулся по сторонам. Кладбище с одной стороны окаймлял лес, через который он пришёл, потом дорога уходила, петляя к горизонту. Налево, метрах в двухстах, в поле были заросли кустарника - по-видимому, около какого-то пруда. Направо, вдали начинались дачи, с фруктовыми деревьями и кустами крыжовника. Высоко на горизонте появились тучки, медленно приближавшиеся и погромыхивающие, где-то рядом тихо звенела цикада.
- Мда, деревня, глушь, Саратов, - протянул Сергей. - А может остаться здесь подольше?
Нет, никак нельзя, всегда можешь понадобиться редактору, а где тебя искать? Роуминг в этой дыре конечно не работал. И потом - что тут делать, в этой глухомани? Пара деньков, и - назад, в мегаполис, к друзьям - подругам.
Сергей постоял, посмотрел ещё раз по сторонам и пошёл назад в деревню.
3.
К вечеру он договорился с одним местным мужиком, купил у него дрова на три дня за две бутылки водки. Потом взял продуктов в сельпо и узнал, что ближайшая речка находится в пяти километрах от деревни. Машину гонять не хотелось, хотелось пройтись и подышать свежим воздухом, поэтому Сергей вышел сразу, как сделал неотложные дела - в семь часов вечера.
Дорога шла в направлении, обратном кладбищу, мимо унылых картофельных полей, поросших бурьяном. Изредка попадались местные жители - тоже унылые и по большей части пьяненькие. Они смотрели в сторону Сергея с опаской и настороженностью, но, к счастью, кроме 'закурить' ничего не спрашивали. Никакого желания общаться с ними не было.
Речка оказалась заплесневелым ручьём, ширина которого колебалась от 10 до 15 метров, но Сергей и этому был рад. Всё-таки приятно в летний вечер, после жаркого июньского дня окунуться в воду, пусть и пропахшую тиной. Уже темнело, когда он растянулся на берегу, отдыхая после омовения и куря 'Мальборо'. Летний вечер переходил в свою лучшую фазу, когда дневная жара сменяется прохладой, дует освежающий ветерок и хочется чего-то простого, человеческого.
'Тут не так уж и плохо на самом деле, по крайней мере - природа, воздух: Не то, что в городе. Жалко только, что деревня так далеко от Москвы, а то можно бы было приезжать сюда на выходные. Шашлычок жарить, купаться:грибы собирать', - ползали в голове Сергея ленивые мысли. Все казалось ненастоящим и далеким:
Внезапно какой-то шум привлёк его расслабленное внимание. Из кустов неподалёку раздался какой-то шорох, как - будто в них пробирался большой и осторожный зверь.
' Что это? Уж не медведь ли подбирается?!... Бред, какой здесь может быть медведь, - подумал Сергей. - А вдруг волк!'. Стало немного страшно, и он на всякий случай окликнул: 'Кто здесь?! Кто там в кустах?!'. Стало тихо, только стрекотали цикады да надсадно звенели комары.
'Показалось наверно',- успокоился Сергей. Он давно уже привык не обращать внимания на пустяки, а тут что-то расслабился. Искать его некому, денег вроде никому не должен, поэтому причин волноваться тоже нет.
Он отвернулся и уставился на реку. В голове вертелись мысли о дороге в Москву, местах, которые он успеет посетить за оставшееся время отпуска. Выходила неплохая программа развлечений, так что Сергей даже улыбнулся этому, но в этот момент в кустах снова что-то зашумело. Звук был похож на тот, что бывает, когда кто-то, пытаясь тихо подобраться, вдруг наступает на сучок.
'Что это? Кто это крадётся? Кто это может быть здесь, около реки? Вдруг маньяк какой-нибудь?!',- пронеслось в голове и резко захотелось в туалет 'по-маленькому'. Тотчас же ему стало стыдно за свое малодушие, и после некоторой внутренней борьбы Сергей все же вскочил и подошёл к кустам, раздвинул их трепещущие от вечернего ветра ветки и увидел - увидел в глубине зарослей девушку, которая, заметив, что на неё смотрят, испуганно попятилась вглубь. Сергей облегчённо вздохнул, а потом сказал:
- Да не бойся ты, я не кусаюсь. Тебя как зовут?
Девушка не отвечала и только испуганно косилась на Сергея, как будто сожалея, что так неосторожно и глупо выдала своё присутствие и попалась. На вид ей было лет двадцать с небольшим, рослая брюнетка с прямым, тонким станом. Одета она была в какое-то старое платьице из сатина с рисунком в цветочек. Лица в наступивших сумерках не было видно, и поэтому Сергей хотел выманить незнакомку из кустов наружу, где было светлее.
- Не бойся меня. Ты что испугалась? Я же сказал, что не кусаюсь: Меня Сергей зовут, а тебя как?
Девушка молчала, но уже не боялась и подошла вплотную к Сергею. Он разглядел её получше: в ней было что-то необычное, что-то не совсем нормальное. Красота её лица заключалась в её глазах - карих, с тонкими бровями; щёки розовели тем чистым цветом, который всегда свидетельствует о прекрасном здоровье обладателя этого оттенка кожи, а губы - губы так и влекли к себе чистыми непорочными изгибами, и Сергею показалось, что к ним ещё никогда не прикасались грубые губы мужчины. Тело девушки имело тот особенный изгиб, увидев который опытный сердцеед всегда прицокнет внутри себя языком и подумает: 'Бывают же на свете ещё красавицы!', а потом будет долго провожать взглядом прекрасную незнакомку.
'Почему же она молчит? Как будто язык проглотила. Может она сумасшедшая? Ещё зарежет тут', - Сергей с некоторым испугом оглянулся по сторонам, а потом, вздрогнув и приглядевшись к девушке, со смехом отогнал от себя эти дурацкие мысли.
Девушка же, пока Сергей её осматривал, совсем осмелела и, подойдя вплотную, вдруг замычала и стала делать какие-то знаки руками.
'Вот оно что - так она глухая. Ну, везёт мне сегодня', - пронеслось в голове Сергея.
- Так ты глухая? Или немая? Прости, что сразу не понял.
Девушка мычала и, по-видимому, пыталась что-то объяснить Сергею, но он не понимал её знаков. Видимо, она наконец-то сообразила это, потому что достала из кармана своего платьица потрёпанный блокнот и быстро написала в нём какое-то слово. После этого она протянула Сергею листок, попутно объясняя ему что-то знаками, которых он снова не понял. Он поднёс листок к глазам и прочитал слово 'Маша'.
- Так тебя Маша зовут?
Девушка быстро закивала и улыбнулась.
- Хорошее имя. А меня Сергей.
Повисло молчание. Сергей не знал, что дальше сказать этой странной девушке и стал смущённо оглядываться. Внезапно он понял, что стоит перед ней в одних трусах, и поспешил, с какой-то абсолютно неприсущей ему стыдливостью, натянуть на себя джинсы. Пока он, отвернувшись, одевался, девушка куда-то отошла, так что, когда он снова повернулся, её уже не было.
'Вот те на! Что ж это она ушла? Испугалась меня, наверное. И то верно - чужой человек, незнакомый. А жаль - она красива', - подумал он.
Сергей пошёл по дороге. Уже стемнело, с реки подуло приятной прохладой. Июнь - пора коротких ночей, заря с зарёй встречаются, и поэтому идти было весело - всё в природе ждало рассвета, не засыпало. По пути стало как-то хорошо на душе, без причины - просто потому, что на дворе лето, организм молод и полон сил и впереди ещё три недели отпуска.
'Всё-таки жизнь иногда - хорошая штука, - думал Сергей. - Вот идёшь ты по сельской дороге - ночь, луна светит. И больше ничего не надо. Ни денег, ни алкоголя, ничего. А раньше я этого не замечал. Хотя нет, замечал, конечно - только потом забывал. Идёшь себе, идёшь - ни о чём не думаешь, только смотришь по сторонам. Москва, работа, проблемы - всё это неважно. А люди всё борются из-за чего-то, пытаются чего-то добиться, пробиться куда-то, но не понимают, что деньги - это ведь не главное'.
Хоть Сергей и был молод, но он не понаслышке знал о болезнях, так как сам страдал от одной из них. У него были проблемы с обменом веществ, отражавшиеся на сердце, и поэтому ему приходилось постоянно принимать лекарства для профилактики осложнений. Как и все больные люди, он часто в праздничные минуты, когда другие люди беззаботно радовались жизни, вспоминал о своей болезни, и тогда славянское лицо его омрачалось, и настроение безвозвратно портилось.
По той же причине Сергей хорошо мог понять другого человека, страдающего от физического недуга - это ощущение бессилия и страха, которое присутствует постоянно и усиливается, когда смотришь на других, здоровых людей.
'Бедняга: Как она должно быть одинока в этой деревне. Хотя с другой стороны, здесь она должно быть меньше чувствует свою ущербность чем, если бы жила в городе. Там же так много соблазнов для девушки её возраста',- думал он, возвращаясь в деревню.
Вернулся он уже заполночь, и не стал ложиться спать в дом, а завалился на сено в сарае. Спать не хотелось абсолютно, и Сергей стал прислушиваться к ночным шорохам. Вот где-то рядом прошуршало какое-то маленькое животное, потом заскрипела пересохшая от старости доска; где-то вдали прокричал филин и крик его, поносившись в холодеющем воздухе, унёсся дальше - видать, к самому горизонту. Километрах в пяти на север, по-видимому, была железная дорога, потому что время от времени оттуда доносились приглушённые гудки паровозов, казавшиеся совершенно ирреальными в этом пахнущем сеном и высохшими цветами сарае.
Всё это время образ Маши не выходил из головы Сергея. Лето, ночь и эта деревенская обстановка как-то сами собой незаметно настраивали его на поэтический лад. 'Какая всё-таки прекрасная девушка, - думал Сергей, - и как всё-таки ей, наверное, трудно жить в этой дыре. Может быть, мне попробовать завести с ней роман. Да, нет, наверняка я ей не понравлюсь - такие девицы всегда видят нас насквозь и отказывают даже в малейшей надежде. Конечно, они абсолютно правы в этом, потому что от таких, как я, ничего хорошего не дождёшься. Наверняка ей уже доводилось обжигаться в отношениях с мужчинами, ведь не будет же никто всерьёз воспринимать любовь к себе немой калеки: Наверняка: А может: Нет, я уже решил уехать отсюда через два дня, нечего прокисать в этой глуши! Отпуск кончится быстро - надо провести его так, чтобы не жалеть потом весь год: А всё-таки она красива'. И Сергей вновь и вновь представлял себе портрет Маши - её глаза, такие прекрасные в своей недоступности и желанности; её губы, лукавая усмешка которых, казалось, смеялась Сергею в глаза, а он - он, так и не заметил этого сразу. Её тело было так органично и производно от этой природы, что появись оно в городе, его, несомненно, должны были бы принять за какую-нибудь аномалию.
'Нет, я должен буду познакомиться с ней поближе', - решил Сергей, засыпая, и это же было его первой мыслью на следующий день утром, когда он вспоминал прошедший день.
4.
Утро было замечательным: тепло, где-то рядом в кроне деревьев пели жаворонки, и настроение тоже было замечательным - впервые за несколько последних месяцев.
'Деревня очень хорошо на меня влияет. Пожить что-ли здесь с недельку? Когда ещё доведётся',- думал Сергей, прибираясь в доме. К обеду с уборкой было закончено, и старую халупу было просто не узнать - всё в ней засияло какой-то первозданной чистотой, которой не было здесь, наверное, с момента постройки дома. Старую рухлядь Сергей свалил в одной комнате, оставив на кухне стол со стульями, а в зале прибрался капитально - подмёл пол, а затем вымыл его заодно со стенами, что было довольно сложной задачей в виду огромного количества грязи.
'Теперь можно хоть как-то здесь жить', - не без гордости подумал Сергей. Посидел, отдохнул и пошёл в местный магазин - за продуктами и чтобы заодно что-нибудь узнать о Маше.
Расследование оказалось простым: как он и ожидал, в деревне её хорошо знали. Судьбу её счастливой назвать было трудно. Мать умерла, когда девочке было 7 лет; отец пьёт уже больше двадцати лет. Живут они на её пенсию и его зарплату, которую иногда выдавали в колхозе, ну и подсобное хозяйство, конечно, помогало. Самой Маше (как оказалось, по фамилии она была Куприна) было 22 года, до девятого класса школы она училась в райцентре, а потом вернулась домой и сейчас нигде не работала. Особо подробно Сергей не расспрашивал, чтобы не вызвать каких-нибудь подозрений у деревенских. В общем, получалась совершенно обычная страшная история, как и всегда у нас.
'Наверное, она привыкла получать от жизни одни затрещины и тычки, - размышлял Сергей, пока шёл домой. - Да и что в этой деревне можно ожидать: Но как же мог в этой дыре вырасти такой цветок и не завянуть?! По - любому, я не должен упустить такую возможность. Нужно только придумать какой-нибудь повод для повторного знакомства'.
-Эй, ты! Эй, чувак!
Сергей не сразу понял, что это относится к нему. Потом оглянулся на говорившего. Перед ним был молодой человек, довольно необычной для деревни наружности: в штанах с накладными карманами, в толстовке и кепке - бейсболке. Молодой, а говорил почему-то хриплым голосом.
- Чего тебе?
- Дай закурить, плиз!
Сергей решил дать, чтобы тот отстал от него сразу. Но парень не отставал - прищурясь он смотрел на Мещерякова с таким выражением, как будто тот был должен ему денег и не отдавал. Сергей хотел уже пойти дальше, но тут парень спросил:
- Ты не местный, наверное?
- Да, вчера приехал.
- Ты, наверное, внук бабки Вари?
- Ну, да, в общем-то.
- То-то я гляжу, что похож.
Повисло молчание. Сергей снова повернулся, чтобы пойти, но тут опять раздался хриплый голос:
- Капиталист значит, богатенький.
Сергей с удивлением уставился на него. Не хватало ещё, чтобы в этой глуши к нему приставали коммунисты.
- С чего это ты взял, что я богатый?!
- Да ты же куришь 'Парламент'! И потом вся деревня видела, как ты на своём 'Мерсе' проезжал вчера.
- На 'Саабе', вообще-то.
- Да, какая разница, блин. Главное - иномарка.
- Ну ладно, допустим. Ну и что? Ты тоже на деревенского не похож.
Парень с достоинством оглядел себя, усмехнулся:
- Это я сегодня так вырядился, потому что к Машке, подруге своей иду. А так я нищий, как и вся наша страна.
'Уж не она ли это? Её же тоже Маша зовут',- с испугом подумал Сергей.
- Понятно: а что у тебя за девушка?
- Да смешно сказать, чувак: В общем, она того:немая. Но мне это всё равно:. Мне главное, чтобы душа была. А душа у неё есть.
'Точно - это она. Вот уж не ожидал, что у неё есть поклонники. Хотя, почему бы и нет, ведь она очень красивая девушка', - подумал Сергей и решил расспросить парня поподробнее.
Он сделал вид, что заинтересовался фигурой Ивана (тот сразу же представился) и хочет познакомиться с ним поближе, Ивану же явно тоже хотелось общения, тем более с новым в деревне человеком - любопытство никому не чуждо. С этой целью они зашли в единственный в Оплетье кабак, который располагался на главной улице (естественно, улица носила имя В.И.Ленина). Пивнушка состояла из одной большой комнаты, вход в которую был через сельпо. В комнате стояло несколько грязных, покрытых изрезанными и заляпанными пивом клеёнками, столов со скамейками по бокам, под потолком висели желтые ленты с приклеившимися к ним мухами; в довершение всего в комнате была невыносимая духота и три подвыпивших мужика.
Иван и Сергей заняли место в углу этого заведения, купили пива и стали общаться. В основном говорил Иван - в нём сразу была видна натура нетерпеливая и увлекающаяся. Он рассказал, что фамилия у него Гардин, сам он из Ярославля, а годов ему 22. После окончания школы он учился пару лет в Московском университете, потом увлёкся революционными идеями, пострадал за них (то есть просидел в СИЗО 6 месяцев), потом ему всё это надоело, к тому же надо было скрываться от армии ('чтобы не защищать Путинский капитализм!') и он приехал в эту глушь, о чём нисколько не жалеет. Сергей тоже рассказал основные моменты своей биографии, но в подробности не вдавался. Самым главным для него было, не вызывая подозрений, узнать - насколько серьёзны отношения между Машей и Иваном.
- Понимаешь, Серёга, я её люблю, вот просто как Ленина! - кипятился разгорячённый алкоголем и июньской жарой Иван. - Нет, зачем я сравниваю эти две вещи. Они для меня равноценны, но их же нельзя просто так сравнить! Машку я люблю как человека, а Ленина - как мирового гения коммунистической идеи. Ты, наверное, не догадываешься, как мы с ней общаемся, раз она немая? А я тебе скажу! Мало того, что я уже немного выучился на их языке базарить, так у нас же вообще великолепное взаимопонимание!: А тут, в деревне, всё надо мною смеются, потому что тупые как пробки!
Он замолчал и уставился в окно, нервно постукивая сжатым кулаком по столу, от чего тот сильно сотрясался, и пиво из кружек понемногу выливалось на клеёнку. Сергей смотрел на него и думал о том, как Маша могла сойтись с таким человеком. Впрочем, любовь, как известно, зла.
- Да, тупые как чукчи! - повторил Гардин, глядя в сторону мужиков, сидевших за соседним столом, но они и ухом не повели - по-видимому, привыкли к его речам. - А они того не понимают, что лучше неё я нигде девушек не встречал. Она хоть и немая, но понимает всё намного, нааа-много больше, чем все остальные вместе взятые. У нас с ней всё замечательно, вот только - прибавил он, наклонясь к Сергею и, дыша ему в ухо перегаром, - я с ней пока ещё не переспал.
- Ничего, еще успеешь. Москва тоже не сразу строилась: Это такое дело, - заверил его обрадовавшийся Сергей.
- Но это, - продолжал Иван, откинувшись на заскрипевшем стуле, - это не самое главное. Главное - время... Мне торопиться некуда, у меня вся жизнь впереди. Мне теперь ничего, кроме неё не надо, потому что я - букашка:. Как был я гавном, так и останусь им, потому что у меня родственников среди олигархов нет! И ничего тут не изменишь! А вот они (он обвёл рукой провонявшую алкоголем и рыбой комнату) - они этого не понимают! И будут, поэтому жить ещё хуже, чем сейчас. Быдло - оно и есть быдло!
- Но ведь ты не совсем прав, Вань, - попытался переубедить его Сергей. - Мир вокруг тебя не замыкается на одних коммунистических идеях. Всё это мы уже проходили - и советскую власть, и красный террор, и Архипелаг ГУЛАГ. Ты хочешь, чтобы это всё вернулось? Во всём должна быть соблюдена золотая середина. Да, я понимаю - ты сильно пострадал от этой власти, к тому же ты молод и кровь у тебя ещё горяча - но попытайся взять себя в руки и трезво посмотреть на вещи. Ведь жизнь - это огромная лотерея! Тебе ещё обязательно повезёт, я уверен!
Иван тупо смотрел в окно, и лишь усмешка на его лице говорила о том, как он относится к словам нового знакомого. Сергей закончил и стал ждать ответа, но Гардин молчал. Прошло пять минут, и Мещеряков уже подумал, что тот не слышал его, но тут Иван заговорил.
- Слова, слова: Всё это я уже слышал тысячи раз:. Сергей, извини меня, но ты - дурак! Да, я, конечно, понимаю, что ты отстаиваешь позицию своего класса - среднего класса. Тебя купили за 30 сребренников, а ты этого даже и не заметил: Москва - богатый город, там все государственные чиновники, все 'бизнесмены', и зарплаты тоже немаленькие. Но - по сравнению с остальной Россией! А с миром? Над нами смеются, нас никто не уважает, об Россию и её граждан вытирают ноги!: Из страны выкачивают нефть и продают за границу, а нам достаются лишь крохи - и даже за эти крохи ты готов петь панегирик тем сволочам, кто украл миллиарды из страны и смеётся над такими, как ты!: Я не смогу тебя переубедить - это я уже понял. Но подумай сам - даже тупая статистика говорит нам о том, что население России с каждым годом уменьшается, средняя зарплата в стране составляет 170 долларов, и потом - то, что происходит на улице, ты можешь сам видеть в окно каждый день. И после этого ты говоришь мне о том, что не надо возврата в прошлое!: Мне лично ничего не надо, как ты мог бы подумать, - мне за Россию обидно.
'Какой пафос, заплакать можно',- подумал Сергей и понял, что возражать лучше не стоит. Он давно уже привык к тому, что происходит у нас в стране, и старался не замечать всех этих мерзостей, которые творятся каждый день. Затворившись в своей скорлупе, он, как человек в футляре, терпеть не мог всякого открытого противостояния личности обществу, так как отлично понимал, что ни к чему хорошему это ни приведёт. От всех таких людей он старался отходить быстрее и самое главное - не противоречить им, потому что спорить с фанатиком опасно, ведь это - псих, который так быстро выходит из себя. Сегодня у Сергея был ещё один повод убедиться в своей правоте, и поэтому сейчас он стал лихорадочно придумывать способ, как незаметно улизнуть из этой пивнушки.
Мухи по-прежнему сонно кружили под потолком кабака, мужики так же пили водку, а Иван уже практически стал выкрикивать свои лозунги. Сергей даже начал волноваться за свою безопасность и поэтому постарался быстрей проститься с разгулявшимся Иваном. Тот долго не хотел его отпускать, и всё рассказывал про свои идеи равенства и братства, но через полчаса Сергею всё же удалось выскользнуть из комнаты, бормоча что-то насчёт туалета. К выходу он направился с тем радостным чувством, которое всегда бывает у нас в предвкушении чего-то хорошего и приятного, что должно скоро случиться.
5.
Сергей направился к дому Маши, который стоял на окраине Оплетья. По дороге он размышлял: 'Так, наконец-то свалил от этого коммуняки: Не думаю, что она так уж сильно влюблена в Ивана. Он, конечно, человек хороший, но не может же она не понимать всех рисков, связанных с ним. Отсидевший, революционер какой-то:Хотя, может быть для немой девушки и такой вариант неплох. Но:не думаю. Она должна понимать его перспективы, и возможно просто временно попалась на его пропаганду - девушки любят красивые сказки. В общем, она его не любит, а значит - дороги открыты'.
Он подошёл к нужному дому. Это была низенькая избушка, с крышей крытой рубероидом, поросшим тут и там какими-то кустами. Вообще, вид её сразу же говорил о чрезвычайной бедности хозяев, а батарея бутылок в углу огорода - об их пристрастии к алкоголю. На самом огороде в основном росли кусты картофеля, кое-где в беспорядке располагались грядки с овощами; около ограды росло несколько молодых, недавно отцвётших яблонек и вишень.
Сергей постучал в дверь - никто не откликнулся. Тогда он крикнул:
- Есть кто дома?! Хозяева! М:Маша!
В ответ опять ничего не прозвучало. Сергей уже собрался уходить, но тут, где-то на задворках, послышался шум, как - будто кто-то надрывно кашлял. Заглянул за угол: в тени дома, на холмике выдранных сорняков валялся пьяный мужик, лет пятидесяти на вид, босой и в трико. Это он издал тот странный звук, когда ему что-то приснилось. Скорее всего, мужик спал уже давно, потому что тень от дома уже не закрывала ему голову, и солнце с ужасающей силой пекло его лысеющую голову. Сергей стал поправлять его, наклонился, но тут чьи-то проворные руки схватили его сзади за локоть и оттолкнули в сторону. Он удивленно выпрямился - это была Маша, растрёпанная и загорелая; при этом втором знакомстве она сразу же стала что-то возбуждённо мычать и показывать жестами. Сергей перебил её:
- Не понимаю ничего, извини. Я просто хотел его передвинуть в тень. Видишь? Вот так.
Он стал показывать, как он хотел передвинуть её отца, но она оттолкнула его и снова что-то стала объяснять. Потом, убедившись в тщетности своих попыток, она опять извлекла (теперь уже из кармана юбки) какую-то записную книжку, быстро написала на ней несколько слов и протянула её Сергею. Он прочитал: 'Не надо, он привык', и замахал в протесте руками:
- Как это привык?! Разве к такой жарище привыкнешь?! Нет уж, дорогая, помоги лучше.
Маша с неохотой, но согласилась, и вдвоём они быстро передвинули её отца в тень, при этом тот даже ни разу не проснулся и только выругался на кого-то сквозь сон. Окончив это утомительное занятие, Сергей стал вытирать пот со лба, украдкой бросая взгляды на Машу. Она с принуждённой небрежностью смотрела куда-то вдаль - за огород, туда, где на горизонте начинался лес.
'А всё-таки она красива, - ещё раз отметил про себя Сергей. - Это сразу замечаешь, стоит только присмотреться к её лицу. И красота эта какая-то исконно русская, нет этой смазливости девок из 'Плейбоя'. Всё натурально и как-то естественно. Даже и не подумаешь, что она не может говорить'.
Молчать дальше и молча пялиться на неё, Сергею представлялось уже неприличным, и он спросил:
- Ты откуда сейчас пришла? Ах, извини, я не сказал, что я тут делаю - видишь ли, я сам из Москвы:когда-то там долгое время занимался вопросами реабилитации немых людей:и вообще инвалидов.
Сергей и сам не знал, зачем он так врёт, тем более что Маша наверняка сразу могла понять, что он говорит неправду, но отступать было уже поздно. Поэтому он старался смотреть в сторону, чтобы не встретиться взглядом с Машей и не выдать себя окончательно.
- Да: и понимаешь, меня заинтересовал твой случай. А сам я тут проездом:приехал посмотреть дом, наследство после моей бабки - Варвары Ильиничны. Он там стоит - на окраине деревни:совсем как ваш дом, только наоборот: Также, только на другой окраине, - добавил он смущённо и понял, что окончательно выдал себя.
Маша прищурясь, с усмешкой смотрела на него, и казалось - не слушала вовсе, но только он закончил, как она принялась что-то ему объяснять, быстро махая руками и делая какие-то знаки пальцами. Сергей снова показал, что ничего не понимает, и тогда она опять извлекла свой потрёпанный блокнот и написала в нём: 'Зачем ты врёшь? Я же вижу'.
Сергей покраснел до корней волос и стал уверять, что он вовсе не обманывал её (это было в какой-то степени правдой, потому что он один раз писал статью про глухонемых детей, хотя сейчас уже ничего не помнил). Потом - поняв, что она ему ни капельки не поверила - он всё-таки был вынужден признаться, что просто хотел познакомиться с ней поближе. Тут она стала хохотать, да так заливисто и непринужденно, что Сергей и сам, глядя на неё, стал похохатывать над собой. Внезапно Маша успокоилась и взяла его под локоть, и притом так крепко, что он даже немного опешил, но она, заметив это, сразу же ослабила хватку, а потом потянула его в сторону избы. Сергей понял, что Маша хочет показать ему что-то в своём доме, и не стал ей сопротивляться.
Маша подвела его к входной двери, обитой рыжим дермантином, завела внутрь сеней, потом на порог комнаты. Встав около него, она обвела комнату рукой, как бы проводя экскурсию по музею. Сергей оглянулся: зрелище действительно было не самым лучшим - комната на вид была очень грязной и старой; посредине стоял стол, накрытый какими-то пожелтелыми газетами и уставленный пустыми и не совсем пустыми бутылками. По углам комнаты стояли стулья, покрытые кучами тряпья неизвестного происхождения и назначения, на окнах висели довольно опрятные, но сильно заштопанные занавески. В общем, всё убранство просто кричало о бедности и дурных привычках хозяев.
Оглядев всё это, Сергей повернулся к Маше, которая стояла в той же позе музейного смотрителя, смотря на него с усмешкой.
- Всё это не имеет для меня ровным счётом никакого значения, - быстро
проговорил он и тут почему-то подхватил пафос Ивана. - Нищета - это бич современной России и то, что ты страдаешь от неё, говорит лишь в твою пользу: Понимаешь, я совсем не беден, как ты, может быть, подумала, и поэтому для меня то обстоятельство - мало у тебя денег или ты богата, вовсе не имеет такое уж большое значение. Мне нравишься ты, а всё остальное - неважно!
По тому, с каким недоверием Маша смотрела на него, он понял, что она не так уж сильно ему и поверила, и стал убеждать её ещё сильнее. 'Ещё немного, ещё чуть-чуть - и она дрогнет, отбросит свою предубеждённость против меня! Только надо немного жёстче, немного активней убеждать', - думал он, заметно волнуясь, и это потепление в её отношении к нему действительно произошло. Маша видимо расслабилась и больше не боялась Сергея, она заулыбалась, и Мещеряков впервые увидел, какая у неё красивая улыбка. Они вышли гулять и проболтали всю дорогу до дома Сергея, - насколько это было в возможностях её исписанного блокнотика.
Так, постепенно, через несколько дней, они стали настоящими друзьями. Сергей заходил к Маше, помогал по хозяйству, расспрашивал о её семье - в общем, делал всё, чтобы она к нему привыкла. Сначала она дичилась его - видно не понимала, чего от неё хочет этот красивый и богатый москвич, - точнее понимала, но не хотела верить в чистоту чувств Сергея. Но постепенно она привыкла к его посещениям и уже с радостью встречала Сергея, а он, смотря в её глаза, светившиеся здоровьем, полнотой жизни и влюблённостью, сам впервые в жизни чувствовал себя счастливым. Даже её старый отец-пьяница теперь с радостью встречал Мещерякова (отчасти потому, что тот давал ему иногда денег на выпивку) и всегда расспрашивал о его здоровье и о Москве. Шли дни: Сергей замечал, что со временем всё больше и больше привязывается к Маше, и теперь каждый день с нетерпением ждёт встречи с ней.
6.
Сергей был счастлив так, как никогда ещё в последнее время. Прошла всего неделя, а он уже с ужасом ждал окончания своего отпуска. Теперь распорядок его был таков: с раннего утра он шёл в магазин за новым блокнотом и ручкой, так как с Машей за день они успевали исписать старый. В сельпо уже знали его и только подсмеивались над странной дружбой приезжего журналиста и немой полусироты. Потом, купив кроме блокнота ещё продукты и необходимые товары, Сергей шёл домой и ждал обеда, когда Маша освобождалась от обязанностей по хозяйству, и он мог идти на условленное место - под дубом, что стоял на окраине. Если же день был неудачный и она была занята до вечера, то он слонялся весь день как убитый, нигде не находя себе покоя. То он принимался ходить по лесу за деревней, прислушиваясь к пению птиц, одуревших от жары, то принимался исследовать окрестности, всюду привлекая внимание людей своей долговязой фигурой, а то садился удить рыбу, отгоняя назойливых мух и оводов, часами смотря на застывший поплавок и не видя его. Перед глазами стояло только лицо Маши, такое красивое и свежее, каких, как ему казалось раньше, и не бывает вовсе. Деревенские мальчишки, с которыми он тоже успел перезнакомиться, всё время твердили ему, что в такую жару ловить рыбу - это всё равно, что даром терять время, но ему было всё равно, и он продолжал сидеть на берегу.
Но вот наступал летний вечер, и ликованию Сергея не было предела. Он быстро сматывал удочки и шагал в деревню. Там он только ненадолго забегал в дом - проверить всё ли в порядке и бросить удилища, а потом шёл через всю деревню к ней. Шёл быстрым шагом, находясь как бы на седьмом небе от счастья (если бы это выражение не было бы так затасканно и избито в последнее время), не видя никого перед собой - проще говоря, Сергей действительно влюбился. Мещеряков, которому становилось смешно от самого слова - 'любовь', теперь как старшеклассник спешил на свидание и боялся опоздать хотя бы на минуту. Маша обычно уже ждала его у их старого дуба, и они направлялись гулять к речке - туда, где так случайно встретились в первый раз.
Сергей боялся спрашивать про Ивана, а Маша не заговаривала о нём, но по нескольким случайным обмолвкам Куприной и по злому виду Гардина, по тому, как он отрывисто бросал 'привет' Сергею, когда они встречались, он заключил, что у Ивана с Машей всё кончено, или, по крайней мере, их отношения не развиваются дальше. Да и как бы они могли развиваться, если Маша каждый день проводила с Сергеем и только с ним.
Обычно сначала они шли через поле к речке, и всё тут, такое, казалось бы, знакомое и унылое, каждый день открывалось для них в новом свете. Эти поля, засаженные начавшей цвести картошкой, цветки которой в сумерках казались целыми плантациями каких-то диковинных, неизвестных науке растений; это небо - усыпанное красивейшим звёздами, которых, как был вынужден признаться себе Сергей, он не видел никогда и нигде; этот воздух, прохладный и вкусный, как чистейшая ключевая вода, и напоенный запахами трав и цветов - всё это создавало особое настроение, которое не менялось всю ночь.
В июле в природе всё начало цвести и Сергей не уставал каждый день дивиться тому, как может быть красива в природе любая, самая простая вещь. В белоснежные цветы оделась калина, цвёл боярышник, белыми кистями украсилась рябина. Даже брусника, которая иногда попадалась им в лесу, зацвела. Сергей, раньше не обращавший никакого внимания на эти ветки с листьями, теперь словно увидел их в первый раз. Вот та же давно знакомая ему брусника - какая она оказывается красавица! Листики у неё красивые, плотные, тёмно-зелёные, а кисточки цветов - нежные, белые, чуть розоватые малюсенькие колокольчики. Маша же, с детства привыкшая к такому буйству природы, напротив - оставалась к нему совершенно равнодушна, и Сергей даже иногда сердился на неё за это.
Он уже давно привык к особенности Маши и даже выучил с её помощью некоторые слова из языка глухих - это было несложно, и теперь зачастую, когда надо было что-то быстро узнать у любимой, они начинали общаться на языке жестов - и понимали друг друга, если можно так сказать 'с полуслова'. Физический недуг подруги нисколько не задевал его чувства собственного достоинства - наоборот, этот недостаток даже, может быть, помог ему полюбить Машу ещё сильнее - ведь никаким случайно вырвавшимся словом она не могла оскорбить его, никаким намёком в разговоре вызвать ревности. А разговаривали они о многом - поначалу Сергей расспрашивал о жизни Маши прежде, вообще о жизни в деревне или рассказывал что-нибудь о себе; потом, по мере того как эти темы исчерпали себя, разговор постепенно стал вестись об окружающей природе, о жизни вообще, а чаще всего они просто молчали и шли обнявшись. Тогда языком им начинало служить их тело - каждое намеренное движение Сергея вызывало ответное у Маши, и не было ни одного случая, чтобы она ошиблась или что-то перепутала в его желаниях. С ней было намного проще, чем с прежними девушками Сергея, которые с первых же слов выдавали всю свою натуру: или же оказывались любителями денег, или же - удовольствий, или же - просто стервами. Ничего этого не было в Маше, и Сергей не мог этого не замечать - всё чаще он задумывался о женитьбе на ней.
'Это ничего, что она не может говорить, - утешал он себя. - Сейчас делают такие операции, что и немые начинают говорить как древнеримские ораторы. Нужны только деньги, но их я как-нибудь найду. Как же мне всё-таки повезло, что в этом селе жила моя бабка, и что она так:вовремя умерла - именно в это лето. Конечно, это кощунство - так думать, но тогда бы я не познакомился с Машей'. Даже сам строй мыслей Сергея изменился - теперь в нём практически не было прежней постоянной озлобленности, с которой он приехал из Москвы. Маша так благотворно действовала на него своим спокойным и мягким нравом, что уже через три дня после первого знакомства с нею Сергей стал таким же добрым и великодушным, как и она сама.
В детстве Сергей любил стихи Марины Цветаевой, потом после начала тяжёлой и постоянной борьбы за существование, называемой 'жизнь', все эти стихи естественно вылетели из головы. Теперь, в Оплетье, они стали вспоминаться сами собой и Сергей каждый вечер рассказывал Маше новые стихи, которая их вообще не знала; когда кончился запас тех стихов, что он помнил, он купил в городе, через знакомого мужика (соседа по улице, который туда часто ездил), томик стихов Цветаевой и снова каждый день рассказывал их Маше. Ей очень нравились почти все стихи, да и сам Сергей как будто заново открыл для себя всё очарование поэзии, пусть только Серебряного века, всю её широту и гармонию, и не переставал восторгаться.
Когда, на четвёртый день знакомства, они стали близки с Машей, Сергей был вынужден признаться себе, что, как сейчас говорится, ' такого секса у него ещё не было'. Всё, что с неизбежностью, вызывает отвращение у тонких натур, да и не только у них, всё, что напоминает человеку о его грубой, плотской природе, - всего этого Маша умела избежать с чувством абсолютного такта, с полнейшим чувством целомудрия и невинности. Может быть, ей помогал в этом этот её физический недуг - Сергей не знал, да и не старался найти ответа. Когда любишь, и у тебя всё складывается хорошо - зачем выяснять причины этого? Умными мыслями своё положение можно сделать только хуже.
7.
Как-то, уже в середине отпуска, Сергей с Машей прогуливались по своему обычному маршруту, и так как уже почти было утро, они возвращались назад. Сергей, не раз выяснял у неё до этого - почему она не хочет просто приходить к нему домой, ведь это избавило бы их от этих утомительных прогулок каждую ночь, к тому же дома были почти все удобства для жизни. Каждый раз она неумело переводила разговор на другую тему, а когда не получалось - то просто 'молчала' или же объясняла, что это 'полезно, красиво и так далее'. Так и писала в своём блокнотике 'полезно, красиво и т.д.'. Потом, через несколько месяцев, Сергей понял, как она была права - теперь уже всю оставшуюся жизнь он будет вспоминать эти июльские ночи, пропитанные запахом ночных трав; пронизанные предчувствием какого-то счастья, какого-то неземного, вселенского единения природы и человека именно здесь - вдали от цивилизации, от суматошной и беспокойной Москвы, от красивой и бесполезной жизни миллионов людей.
В этот раз, он уже закончил декламировать очередное стихотворение Цветаевой - и какими органичными, какими вплетёнными в окружающий мир казались созвучия этих нестарых ещё стихов.
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти
-Нечитанным стихам!
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берёт!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд.
Закончив читать стихи, он хотел обнять Машу, но в этот момент в кустах неподалёку послышалось какое-то движение. Сейчас они находились около руин какой-то старой церкви, в своё время не до конца разрушенной большевиками, и теперь пугающей своими развалинами с торчащими, покосившимися крестами, случайных прохожих. Шорох раздался как раз из этой церкви, и Сергей даже немного испугался этого шума. Чтобы скрыть этот страх, он со смехом сказал Маше: 'А вдруг там привидения? Или вампиры?', хотя сам намного больше боялся каких-нибудь подвыпивших бомжей. Шорох повторился и вскоре из развалин вылез тот, кого Сергей вовсе никак не ожидал увидеть здесь, а именно - Иван Гардин. Тот был довольно сильно пьян и покачивался, а в руке сжимал топор. После того, как он вышел на дорогу, Иван подошёл к ним, так что Сергей поневоле попятился и спрятал Машу, взиравшую на Гардина широко раскрытыми от ужаса глазами, за спину. Ещё на подходе к ним, Иван, одетый в чёрное пальто, несмотря на то, что было не холодно, коротко мотнул головой и, видимо по инерции, рукой:
- Нет, её я трогать не буду. Машу - ни за что.
Подойдя к ним, он уставился на Сергея с выражением наглости и презрения в пьяных глазах. Мещеряков ещё раз подивился на то, как этот невысокий смуглявый человечек, худощавый и с явными задатками алкоголика, мог так серьёзно играть в революцию, с полной серьёзностью верить в возможность что-то поменять в общественном строе России. Хотя, с другой стороны, как раз такие 'герои' и подготовили в своё время Октябрьский переворот. Между тем, Иван посопел и заговорил:
- А я думал, мужики мне неправильную дорогу сказали. Ан нет! Не
обманули. Но ты, Серёг, не бойся, я тебя в спину убивать не буду, даром, что ты капиталист: Я же не какой-нибудь киллер от олигарха, который в подъезде ещё и 'контролку' в голову проведёт:. Нееет, я не такой!
Сергей сообразил, что можно попытаться договориться и решил попробовать 'заболтать' Гардина:
- Слушай, Иван, ты что недоволен, что я с Машей гуляю? Но она сама меня
выбрала! Такова жизнь, ты уж извини.
- Заткнись!:Не морочь мне голову своими отговорками. Я знаю, ты болтун почище Дыгало с Ястр:Ястржембским!: Я же сказал, что убивать тебя буду по-честному!
С этими словами Иван извлёк из-за пояса второй топор, висевший у него за спиной, и кинул его Сергею под ноги. Тот на всякий случай поднял его.
- Вот, теперь у нас с тобой будет дуэль! Кто победит - того и Машка. Такой естественный отбор получается, революционная, так сказать, борьба. Да!: Борьба строев, мировых укладов.
Пока он говорил эти слова, его всё сильнее и сильнее раскачивало, так что к концу речи он был вынужден опереться на торчащий рядом из земли каменный столб. Сергею стало смешно, но вместе с тем не покидал и страх - Иван мог в любой момент отбросить свои благородные идеи и просто наброситься на него. Поэтому Сергей попытался успокоить Гардина:
- Иван, ну это же чушь, ты же сам это понимаешь отлично! Маша - не наследство, чтобы так её делить. Давай лучше её спросим, с кем она хочет остаться. Не надо глупостей, пожалуйста! Давай, положи топорик на землю и я тоже - вместе с тобой положу.
Ивану такие отговорки явно не понравились, и он внезапно визгливо вскрикнул:
- Всё ты врёшь! Меня фсбшники не могли обмануть, а тут ты пытаешься! Я тебе ещё лучший вариант предложил, а мог вообще замочить как собаку, из-за угла:. Маша - это моя девушка, а ты приехал на своём 'Мерсе' и думаешь, что всех купить можешь?! Чубайс ты недобитый, Гусинский недоеденный! Нет, Сергей Ельцинович, не всех купишь! Ваньку Гардина не купишь!
С этими словами он сделал выпад в сторону Сергея, направив топор в направлении его головы, но из-за пьяной инерции его рука пролетела примерно в полуметре от цели, так что Мещерякову даже не пришлось уклоняться. Он, оттолкнув Машу за столб, просто отскочил в сторону церкви и встал в выжидательную стойку, не переставая при этом успокаивать Гардина словами.
В этот момент произошло неожиданное событие. Маша, доселе никакого активного участия в происходившем не принимавшая, вдруг, начеркав что-то в своём блокнотике, подскочила к матерящемуся Ивану и повисла у него на руке. При этом она что-то мычала и совала ему этот листочек в руку.
Поначалу Иван отталкивал её и пытался продолжить свои удары по Сергею, но она упёрлась и не отпускала его руку. Наконец, в виду полной невозможности с ней бороться, Гардин остановил свои атаки на Сергея и прочёл листок. После этого, когда до его сознания дошел смысл написанного, он уставился на Машу и закричал, потрясая листком: 'Это правда?! Он тебя купил?! За баксы небось? Сволочь, продажная тварь, иуда!'. Выругавшись вдоволь, он вдруг зарыдал, отбросил листок с топором в сторону и, закрыв лицо руками, пошёл куда-то через кусты, в сторону от дороги.
Сергей, удивлённый таким оборотом событий, подбежал к Маше, поднял этот листочек с земли и прочёл написанные большими буквами слова: ' Я тебя больше не люблю! Ненавижу!'. Он посмотрел на Машу - её лицо даже в темноте пылало такой любовью к Сергею, такой верностью, что ему ничего не оставалось, как обнять её и поцеловать. Вдруг, после закончившегося страшного напряжения, какая-то внезапная слабость овладела всем телом Сергея, ноги подкосились, и он упал на землю рядом с плачущей Машей. Обняв Куприну и припав к её телу головой, он зарыдал как ребёнок и почувствовал, что ещё никогда ему не было так щемяще больно и так радостно, как сейчас.
8.
Прошло ещё полмесяца, отпуск Сергея подходил к концу. По-прежнему, каждый вечер они встречались и гуляли с Машей, и теперь уже ему казалось, что так было и так будет всегда - что по-другому и быть не может. И всё же всё чаще Сергея навещали грустные мысли - ведь с окончанием отпуска надо было принимать какое-то решение, и хотя он твёрдо решил жениться на Маше, несмотря ни на какие сплетни и отговоры друзей, он грустил, ведь перемены всегда вызывают в нас грусть и беспокойство. Ему казался страшным и неправильным вынужденный отъезд из Оплетья даже на время, но Сергей понимал, что другого варианта не было.
В эти дни как-то, ближе к вечеру, он встретил Ивана около своего дома, когда возвращался из магазина. Гардин, о котором с того случая он больше ничего не слышал, мялся и выглядел смущённым. Поздоровавшись, он попросил Сергея сходить с ним на речку - 'поговорить'. Заметив встревоженный взгляд Мещерякова, он усмехнулся:
- Не бойся, убивать не буду. Просто хочу у тебя спросить совета.
Они пришли на реку. Клонился к закату июль, и хотя по-прежнему стояла жаркая и безоблачная летняя погода, но что-то в самой природе говорило: 'Вот и лето скоро закончится. А потом и осень придёт, за осенью зима наступит, с морозами, с вьюгами. Но это не сейчас, а потом, потом:' И всё молчало, и копило силы для зимы и с большей силой наслаждалось каждым лучиком горячего солнца.
Поговорили о местных новостях, о рыбалке, о планах на будущее. Сергей сказал, что хочет жениться на Маше - Иван горячо одобрил его желание, даже в шутку пообещал оторвать ему голову, если Сергей передумает и не женится. Помолчали, смотря на гладь реки. Сергей понимал, что Гардин не просто так позвал его, видно хочет рассказать что-то важное для себя. Наконец Иван протянул:
- Да Сергей, завидую я тебе: И вовсе не потому что, у тебя денег много. Я же на самом деле не такой уж и оголтелый фанатик, коммунист, как ты, может быть, подумал: Я понимаю, что эти деньги ты сам заработал, своим собственным трудом. Просто тебе повезло немного больше, чем всем остальным. А некоторым - немного больше, чем тебе. Но, самое главное, любовь-то за деньги не купишь: Настоящую любовь, я имею в виду.
- Да, я понимаю тебя, Иван. Я понимаю также, что в тот день ты просто был взбешен оттого, что я увел твою девушку: я бы и сам не обрадовался. Да еще и пьяный был: Извини, что так вышло - но я люблю ее не меньше, чем ты:Мне просто очень-очень повезло - я встретил Машу. Сейчас я с тобой согласен.
- И я это только тогда понял, в тот вечер у церкви. Понимаешь, я сильно тогда стал пить, после того, как меня Маша кинула: перестала на свидания приходить, когда домой захожу - вечно занята. Я сразу понял, что это неспроста, только выяснять сразу не стал, а пошёл куда? В кабак, конечно. Пил там неделю каждый день, а в один вечер услышал случайно, как мужики над тобой смеялись - что, мол, связался ты с девкой-инвалидом, потом сам рад не будешь. Я сразу всё понял: Всё думал, что же делать и ничего не придумал, только ярость слепая меня постоянно душила, как о тебе вспоминал. Пробовал себя перебороть целых три дня, крепился, а потом понял - нет, не смогу. Просто так тебя убивать рука не поднималась, да и не по-честному это:не по - большевистски: И короче, вот такую дуэль решил устроить. Дурь это всё конечно была: Напился я в тот день сильно, узнал у мужиков, кто вас видел - где вы ходите, и спрятался в этой церквушке разбитой. Как увидел вас вместе - стишки ты ей какие-то читал - так такая во мне ярость поднялась, что просто себя позабыл: А как она мне эту свою бумажку сунул, что, мол, не любит меня - так я всё и понял... Каким же я был дураком! Как же не мог я понять её вовремя?! Почему?!:
Сергей попытался успокоить его.
- Не волнуйся, Иван, ты тут совершенно не виноват, просто я ей больше понравился. Это её выбор.
- Да, ты прав, Серёг, - сказал Гардин, внезапно успокоившись. - Я сам виноват, что не понял её. Эти дурацкие идеи, про которые я ей рассказывал:эти глупые лозунги - всё это ей было не нужно. Ей была нужна любовь, а мне - мне было нужно её обожание! Я хотел преклонения хоть одного существа, хоть маленькой козявки, хоть полуинвалида!: А её я не любил!
Помолчали.
- Нет - поправился Иван - любил, но не так, как ты. Любил отвлечённо, любил в общем, любил как любимую игрушку, любил - как по принуждению извне!
Снова внезапно загоревшись, он тут же потух. Наверное, этот человек так вёл себя всегда - сначала яркая эмоциональная вспышка, ярость, накал, а потом расслабление, упадок сил, ступор. Сергей слушал его и молчал - человеку нужно было дать выговориться. Да и что тут скажешь.
Иван помолчал и добавил:
- Я никогда не любил людей. Знаешь, как часто говорят - любил всех людей в целом, и никого по отдельности. Это про меня: Я боролся за интересы народа, человечества, а на конкретного нищего мне было насрать. Всё это шелуха, топливо для революции - вот как я думал... Да, в общем, думаю так и сейчас... Бывало, иду по улице - вижу нищего, и только брезгливо отворачиваюсь. Понимаешь - не помогаю ему, а отворачиваюсь! Я не чувствую его боль, я ничего не чувствую: Он, может быть, подыхает от голода, или там - от похмелья, а мне всё равно, я - выше частностей, я - за революционный террор и ни граммом меньше!
Он посмотрел на небо. Вечерело, солнце устало садилось за горизонт, обещая своим красным цветом ветреный день завтра. Вороны, как всегда, полетели за реку в лес на горизонте - спать. С реки подуло холодом, и Сергей, озябнув, поёжился. Иван всё так же смотрел на небо, где лениво ползли два облака.
- И вот внезапно для себя, после этого случая, - продолжил он, - я понял, что был не прав. Во мне говорило моё самолюбие и тяга к мировой власти, а не забота о народе: То есть, Я был неправ! Я не имею права называться социалистом!:В моём возрасте ещё есть возможность что-то поменять, что-то попробовать улучшить в своей жизни: И чем я теперь занят здесь, в Оплетье? Как и раньше пью, работаю в колхозе и стараюсь забыть о своих дурацких идеях: И дурацкой любви.
Внезапно он оживился.
- Смешно даже иногда получается. Убираю навоз на ферме, злой, отходняк долбит с похмелья, и подумаю вдруг - а я ведь боролся за революцию. Вдумайся в это слово, Серёг - за РЕВОЛЮЦИЮ! Ну не смешно ли?
Иван махнул рукой и снова уставился на небо. Потом снова заговорил:
- Я тут стихи сочинил, дурацкие конечно, но всё же: Когда сочинял, они мне казались красивыми. Они про эту любовь к Маше, которая так вот закончилась из-за тебя.
Он стал декламировать строчки своим хриплым голосом - и, по - видимому, волновался при этом, потому что голос у него постоянно срывался.
Весна - и вот природы возрожденье,
Опять надежду возрождает в нас:
Что будет снова чувств горенье,
И снова прилетит к нам лирики Пегас.
Но как обидно будет ошибиться,
Поняв внезапно, что ты за дурак.
Когда успеешь в образ той влюбиться,
Что так бездушна, как американский флаг.
Весна - ты лучшее лекарство,
Но нездоровый от тебя эффект,
И лучше быть зимою у мороза в рабстве,
Чем быть весной рабом твоих пушистых век.
Глядеть в них робко, как вчерашний школьник,
И нежные слова шептать упрямым языком,
И замирать, всем телом холодея, как покойник -
Уж лучше быть зимой свободным мужиком.
Закончив декламировать, он немного помолчал, и губы его дрожали, выдавая внутреннее напряжение.
- Она конечно не бездушная, да и это: про свободного мужика я, конечно, наврал. Но, в общем, всё остальное правдиво.
Сергей смотрел на него и думал: 'Какой же ты ещё всё-таки мальчик. Стихи, любовь, светлые чувства, благородные идеи: И вовсе не сердишься на меня из-за того, что я увёл твою девушку. Всё сваливаешь на себя, на свой дурной характер...Самокритика, работа над собой: Побольше бы таких людей, и Россия бы снова воспряла:. Блин, вот и я перешёл на этот его пафос!'. Вслух он сказал:
- Очень хорошие стихи:Ты прав:ты прав. Она не бездушна, наоборот - это мы бездушны, раз мы так думаем про НЕЁ. Хорошо, что ты это понимаешь:. Но ты смотри - не будь таким эмоциональным, а то плохо кончишь: Мировая революция - это хорошо, но простая жизнь всё-таки лучше. Пойми это, пожалуйста.
'Какой менторский тон:Словно я священник или воспитатель какой-нибудь', - тут же сконфузился он и стал смотреть на реку. Иван перехватил его взгляд и стал рассказывать о местной природе.
- А здесь самое хорошее время - сейчас. Это ты правильно сделал, что приехал в июне. Тут рядом в лесу сплюшка живёт - так иногда идёшь по дороге и слышно, как она кричит из дупла: 'сплю:сплю:', совсем как человек. Стоишь и заслушаешься, как она кричит - так красиво. А иногда, если повезёт, то сову увидишь - так это вообще умора. Если, что ей интересным покажется, то она, как начнёт извиваться, крутиться, рожи всякие смешные корчить - так ей интересно становится. Не налюбуешься на неё. Мне животные намного больше людей нравятся, они все умные, их не обманешь: Или вот - кувшинка, например. Она ещё цветок русалки называется. Ты приди сюда как-нибудь в семь утра и посмотри - из воды начнут всплывать бутоны, а потом развернутся в цветы - и какая сразу красотища наступит! Только не срывай цветок, а то ведь сразу завянет: В природе всё так: смотреть - смотри, но не разрушай, не убивай никого. Тебе же потом хуже будет. А у нас сейчас - всё загадят, всё своруют капиталисты, какая там может быть природа.
Глядя на его воодушевление, Сергей не переставал удивляться - как всё-таки много бывает скрыто в человеке. Ты подходишь к нему с одной стороны, и вот, казалось бы, изучил его полностью, до самых глубоких глубин, а тут он повернётся к тебе другим своим боком - и сразу, словно другого человека увидел, ну ничего общего. Так и сейчас - ну никак он не ожидал, что в Иване, этом революционере и горожанине до мозга костей, окажется такая любовь к природе. И притом неподдельная любовь, настоящая. А он продолжал, словно находя в этом рассказе о природе какой-то уход от своих мыслей: