Аннотация: Рассказ об инвалиде, поверившем в добро.
Обрубок, именуемый Константином Сергеевичем Васильевым, лежал на переходе между "Белорусской - Радиальной" и "Белорусской - Кольцевой". Весь день он собирал милостыню. Сюда его каждое утро доставлял хмурый цыганин Артур, он же приносил Косте обед и забирал его вечером домой. Куда обрубок должен был ходить в туалет, Артура совершенно не волновало. Жил Васильев вместе с Артуром в вагоне, стоявшем на путях недалеко от Белорусского вокзала - в этом же вагоне жили молдавские рабочие, цыгане - друзья Артура и тёмные личности, состав которых постоянно менялся.
Жизнь эта Константину не нравилась, но выбирать не приходилось. Каждый день он зарабатывал для Артура больше 1000 рублей, половину этой суммы Артур отдавал "крыше" - милиционерам на "Белорусской - Кольцевой", остальное брал себе. Косте ничего не доставалось, лишь иногда, когда у Артура было хорошее настроение он мог дать своему работнику 50 или 100 рублей, приговаривая при этом: "Вот видишь - я добрый. С Артуром не пропадёшь, запомни это!". Кроме этого, как уже говорилось, он кормил Костю, и каждый вечер покупал ему чекушку водки - "на спокойный сон". Васильев выпивал водки и ему становилось хорошо. Всё плыло вокруг него, купе вагона раздвигалось до огромных размеров, у самого Кости вырастали ноги, и он бежал куда-то по зелёной траве, а ласковый ветер обдувал его разгоряченное от бега лицо, и солнце улыбалось с чистого неба...Всё было замечательно и как раньше, в прежней жизни - в конце концов Костя засыпал со счастливой улыбкой на лице, в то время как его хозяин всё ворочался на жестком сиденье вагона и бормотал: "Вот, бля, шайтан! Всё ему весело, всё смешно дураку. Мне бы так". Иногда эта улыбка так раздражала Артура, что он вставал и ударял Васильева по голове, после чего, с чувством выполненного долга, молча ложился и сразу же засыпал. Костя же долго лежал, почесывая ушибленное место, и вспоминая приснившийся сон, пока не засыпал вновь.
А утром всё начиналось снова. Артур вставал в пол-шестого утра, умывался, ел копчёной колбасы с хлебом и кормил Костю, потом сажал его на тележку и вез к вокзалу. В пути Васильев всегда старался дышать как можно глубже чистым свежим воздухом (если не считать гари от паровозов), потому что знал, что больше на свежем воздухе за весь день он ни разу не будет. Приходили в метро: Артур ссаживал Костю на картонку - его законное место и уходил. Где он пропадал весь день - Васильев не знал, но догадывался. Скорее всего, он или воровал, или где-то недалеко подрабатывал. Впрочем, второе было маловероятно.
Лёжа на картонке, Костя думал о своей жизни. Мимо тёк людской поток, сонные граждане лениво скользили взглядом по инвалиду - Васильев не обращал на них внимания, так как уже привык и знал, что подавать не будут - ещё рано. В голове крутились такие же ленивые мысли о непутевой жизни. Костя привык к ним и не гнал их, лишь иногда накатывало жалостливое настроение и тогда он начинал плакать - над собой, над своей неудавшейся судьбой, над всем миром. Потом, вдоволь наплакавшись, он вытирал лицо и снова сидел, смотря себе на культи, при этом иногда в поле его зрения попадали ноги прохожих и тогда что-то вроде зависти шевелилось в его душе. Зависти к их здоровью, к их деньгам, квартирам, семьям, детям.
Косте шел 33 год, и он знал, что ничего хорошего в будущем у него не будет. Он привык к этой мысли. Когда-то у него всё было хорошо: работа, жена, дом. Всё что нужно и лишь один день - один день изменил всё.
После армии, Васильев вернулся к себе домой, в тихий провинциальный город Н. Стал работать на заводе сварщиком, хорошо зарабатывал. Через три года после дембеля женился на девушке, с которой был знаком ещё со школы. В общем, будничная и банальная история. Костя любил выпить, но алкоголиком не был, нет. Он, как большинство наших русских мужиков, пил пиво после работы и иногда выпивал с друзьями по праздникам. Всё шло хорошо и замечательно, но один день изменил в его жизни всё. И надо же ему было так напиться в февральский морозный день, чтобы потом заснуть на лавочке, свалиться с неё в сугроб... Когда он утром с трудом проснулся - было уже поздно. Гангрена, ампутация обеих ног. Конец всего.
Сегодня всё было как обычно. Люди шли толпой - был час пик, и на переходе, как всегда была пробка. Народ волновался, шумел и напирал, отчего поднимался ещё больший шум и увеличивалась толкотня. Костя равнодушно смотрел на людей, и слушал краем уха разговор двух мужиков.
Высокий и немолодой мужчина, в каракулевой шапке и дублёнке, спорил с низеньким и молодым, облаченным в модную куртку и с бейсболкой на голове. Сначала разговор шёл о компьютерах, и поэтому смысл его от Кости ускользал. Но постепенно речь перешла на более понятные вещи, а разговаривавшие всё более повышали голос.
- Да нет же, не так, - горячился низкий. - Вы, Михал Ваныч, не понимаете смысла прогресса. Без него ничего этого - того, что вокруг нас - ничего этого бы не было. До сих пор бы все ездили на извозчиках и жили в избах.
- Нет, вы неправильно меня поняли, Сергей. - отвечал ему высокий. - Я не отрицаю идею прогресса, ни в коей мере. Я просто выступаю за его ограничение некоторыми рамками - естественными рамками, прошу заметить. То, что мы сейчас видим и слышим каждый день - это конец, это начало конца! А мы - мы как слепые без поводыря, сами приближаем этот конец, да ещё и радуемся этому!
- Ну, тем не менее, у вас всё равно какая-то слишком закоснелая позиция. Вот, посмотрите на этого нищего. У него нет ног, он не может ходить и нормально зарабатывать себе денег. И у него нет никаких надежд на перемены к лучшему! Точнее не было, но в последнее время они появились. И в этом виновато как раз развитие науки! Пока делают только примитивные протезы, но потом - потом возможно ему смогут сделать такие протезы, что он сможет на них бегать лучше всякого олимпийского чемпиона! Понимаете, Михаил Ваныч, прогресс не остановить. Если мы остановимся, мы погибнем! Так, по-моему, сказал какой-то европейский философ?
- Но какой ценой, Сергей! Какой ценой! Всё это слишком дорого нам обходится, а все эти изобретения - они же только для богатых. Он никогда не сможет ими воспользоваться, потому что у него не будет этих громадных сумм в долларах на операцию. Нет, вы меня не переубедили. Только возврат к природе, к нашим корням спасет человечество.
Костя вздохнул. Он бы отдал всё, чтобы снова ходить - хотя бы несколько дней, хотя бы один день...Но судьба не дает нам второго шанса, и Костя это прекрасно понимал. Он только усмехнулся про себя, представив - во сколько бы ему обошлась эта операция, потом снова уставился в пол.
Спорившие ещё немного посердились, покричали друг на друга, а потом высокий посмотрел на часы, быстро попрощался со своим собеседником и побежал вниз на платформу поездов метро. Низкий ещё немного постоял, посмотрел, прищурившись на Костю, потом порылся в кармане и извлёк из него пять рублей. С ними он подошел к Косте, положил их в шапку для денег, перекрестился и тоже заспешил сесть на поезд.
Костя долго смотрел ему вслед, потом отвернулся и пополз на эскалатор. Ему захотелось убежать от Артура, и хотя он не знал, как он сможет прожить без него, а тем более - где он будет жить, он упрямо полз. Спустившись на платформу, он залез в вагон и поехал по кольцу. Проехав несколько кругов, он всё-таки пришел к определенному решению, и наконец-то успокоился. Он вылез на "Комсомольской" и пополз садиться на электричку в сторону его родной Вологды. Дома его никто не ждал - родители уже умерли, для остальных родственников он был только обузой, но Костя старательно отгонял от себя эти трезвые мысли.
Уже в вагоне электрички, кое-как устроившись на жестком сиденье, которое ему казалось просто периной после каменного пола в метро, Васильев стал смотреть в окно. Мимо проносились деревья, дома, все это мелькало как в пленке старого кино, но он не видел ничего. Перед глазами стояли его старые друзья, его жена и родители, и даже пить водку ему уже почти не хотелось. Вскоре Костя уже спал, и ему снилось, что тот мужик, Сергей, приделал ему совершенно бесплатно ноги и он теперь может ходить, ХОДИТЬ туда, куда ему надо и даже просто - без всякой цели. Гулять там, куда ему просто хочется идти. Он спал и уже никто не дал ему щелбана за его счастливую идиотскую улыбку.