Аннотация: "То, что находится позади и впереди нас, - это мелочи по сравнению с тем, что находится внутри нас."
Предыстория
Я решила обратиться к этому рассказу, который был написан в 2002 г., по нескольким причинам. Когда-то рассказ был задуман с одной целью - служить "иллюстрацией" для описания состояний, которые известны всем телесноориентированным психотерапевтам. Однако некоторые события, изложенные в нем, сбылись полностью или частично в течение последующих 10 лет. Ныне я не хочу переписывать историю, уважая слепую планиду, но решила "пошлифовать" рассказ, чтобы немного улучшить стиль и язык, а также изменить название, так как предыдущее мне не нравилось.
Неведомым силам, которые воплощают события этого рассказа в реальность, я должна со всем уважением, но прямо и определенно заявить, что кроме формальных совпадений это повествование абсолютно не автобиографично.
Рассказ
Каждое утро высокая, статная женщина сбегала со ступенек парадного крыльца клиники и бежала через старый больничный парк мимо пустых фонтанов, припорошенных серым питерским снегом. Она выбегала на дорожку вдоль трассы и бежала до заброшенного кладбища. За кладбищем, у пруда с черной водой она снимала одежду, нагая входила в ледяную воду, окуналась до плеч, делая несколько плавательных движений, затем одевалась, не вытираясь, и бежала обратно.
Сегодня на крыльце её ждал дежурный врач. - Что вы себе позволяете? Это вам не турбаза! Вылетите отсюда в два счета! - прошипел он, возмущенно сминая сигаретку в руках. Она сразу ему не понравилась. Врач дежурил, когда она поступила в клинику. Она не заглядывала в глаза, не спрашивала, как долго продлится лечение и когда ее будет осматривать профессор. "С этой ничего не возьмешь", - констатировал он про себя. И поместил ее в самую населенную палату к старушкам - льготницам. "Ничего, ты еще прибежишь ко мне", - подумал. И почти угадал. Она действительно подбежала к нему, приостановилась, выслушала его, кивнула, сказала: "Простите" - и прошла к себе в палату.
Раздавая утром лекарство, сестричка сообщила, что завтра будет обход профессора. Прочитала фамилию статной пациентки. "А вам завтра еще - на осмотр!" - добавила весело . Бабульки в палате сразу загудели. Некоторые лежали здесь месяцами и не первый раз. Профессора они любили. Он был старше любой из них. Всегда величал их "красавицы мои". Разносил в пух и прах молодых врачей за малейшую халатность стоило только пожаловаться.
Со всех сторон посыпались советы. Завтра ничего не ешь, голуба! Упроси сестричку, пусть она тебе сделает клизму, шутили бабульки. Не лезь к нему сразу с вопросами. Не бойся он грубый, но добрый. Спрашивай, когда он скажет: "и не спрашивайте, сколько мне осталось". Он всегда так говорит, когда разберется. Она благодарно слушала их незамысловатые рекомендации. Собственно она легла в клинику только ради этой консультации. Она слышала выступление профессора на каком-то экологическом городском форуме.
По рядам пронесся шепот: "Медицинский Бог!" Он был похож на Бога. Седая непокорная грива, печальный и, даже можно сказать, скорбный взгляд усталых глаз, фигура устремленная вверх, тонкие подвижные пальцы. Он не говорил, а парил над всеми. Она слушала его выступление, изложение фактов, жесткие оценки, мягкий тембр голоса. В его словах было мало оптимизма, но было очевидно, что он "держит удар" в той борьбе с недугами, которую определил для себя.
"Если не он, то никто", - без особых логических оснований решила она. Несколько просьб, звонок шефа и она - в клинике.
Сестричка разложила стерильные инструменты для осмотра, распаковала пачку хирургических перчаток, прикрыла форточку и вышла из смотровой. Все знали, что профессор любит один на один беседовать с больной. Краем глаза он наблюдал, как она раздевается, забирается на кресло. Поставил смотровое зеркало и почувствовал, как она сжалась от прикосновения холодного металла.
"Решительная, горячая, но слишком чувствительная и ранимая, чтобы бороться с болезнью?", - подумал он, довольный своей проницательностью. "И так," - он положил ладонь на её живот. Ему нравились такие животики. По форме живота он многое узнавал о характере пациенток. Тонкая светлая кожа, под которой ощущались мышцы пресса, излучала тепло. Пульсирующая жилка справа внизу, как только он положил руку на живот, забилась тревожно и панически. Профессор всё прочитал в истории болезни, но хотел услышать, как об этом будет говорить она сама. Он спрашивал о беременностях, абортах, о том, как проходят месячные. Она лежала смирно у него под руками. Отвечала просто. Смотрела не на него, а куда-то в потолок, прислушиваясь к его голосу. Профессору не нравилось то, что он увидел. "Удалять все? - он глянул на ее лицо, - жалко!". И принял решение, которое считал рискованным для нее, но верным.
Она слушала его вопросы, прикосновения пальцев. Лицо профессора было спокойным и доброжелательным, однако нотки в голосе были тревожные. Это ее испугало, но она подумала, что если есть смертельная опасность, он обязательно скажет, не будет скрывать. А также, что не ей решать, насколько ее состояние плохо, профессору виднее, за этим она и пришла.
- Ну-с, только не спрашивайте, сколько вам осталось, - пошутил он - об этом не знает никто даже Медицинский Бог.
- А вы откуда знаете? - попыталась пошутить она в ответ, - У вас там связи? - приподняв брови, показала на небо и улыбнулась. - Замолвите за меня словечко? - глянула ему прямо в глаза.
- Замолвлю, - серьезно ответил он, внезапно назвав её по имени. Но это было не её имя. От неожиданности оба вздрогнули.
Профессора никто не мог назвать романтиком или, тем более, мистиком. Он верил в кровь и плоть. И точно знал, когда человек умирает, то он перестает существовать. Но последнее время его не покидали далекие воспоминания. Он вспоминал свою первую и последнюю, как потом выяснилось, любовь. Бывало сожалел, что больше ни одна женщина не вызывала в нем такого трепета. Его студенческая подруга не была страстной или искусной, но от робкого прикосновения ее губ и ладоней, погружаясь в нее, он испытывал ни с чем несравнимое наслаждение. Это была его любимая девочка с ласковым взглядом, который никуда не звал и ничего не обещал. Она была маленькая и хрупкая как подросток. Новая пациентка была высокая и спортивная. Внешне две женщины ничем не напоминали друг друга. "Старею, - подумал профессор, - умру скоро", - заключил он без особого сожаления.
Они учились на последнем курсе медицинского института. Её семья собиралась эмигрировать. Они расставались легко. Один раз она горько, но недолго плакала у него на плече. Он провожал её в аэропорт. Они смеялись, целовались, грустно смотрели друг на друга, но ничего не говорили. Он ждал, что она позовёт его с собой, или попросит остаться с ним, скажет, что любит и жить без него не сможет. Может быть она ждала того же, но молчала и делала вид, что ни о чём не жалеет.
Он почти ничего не знал о её судьбе. Она уехала, и он думал о ней как о прошедшем.
Лет двадцать спустя пришло сообщение, что она болела и умерла. К тому времени он прославился, у него было своё отделение, пусть маленькое, но лучшее в стране. Сильные мира сего прощали ему всё за великий дар сохранять жизнь: скверный характер, упрямство и неуступчивость. Ему сказали, что она спохватилась слишком поздно, когда уже ничем нельзя было помочь. Он был в ярости. Он сидел в своём кабинете за рабочим столом, положив голову на кулаки, и задыхался от бессилия: "Почему она не приехала!? Почему не позвала!?" А спустя некоторое время, бреясь перед зеркалом, глядя себе в глаза, четко произнес: "Она не приехала, потому что я не звал её, она меня любила и боялась ворошить прошлое." Это был его вывод, и это был его приговор себе.
С этого момента, женщины не возбуждали его. Он ими восхищался, выполнял их желания, скучал в одиночестве, но ни с одной не мог оставаться больше одного вечера, и ни с кем не оставался на ночь. Нельзя сказать, что профессор как-то особенно скорбел, просто женщины перестали иметь значение в его жизни и не заполняли пустоту, которая в ней образовалась.
Далеко за полночь спортивная пациентка вышла из палаты, ей не спалось и тянуло подышать свежим воздухом. Рядом в кабинете профессора горел свет. Она нерешительно потопталась у двери. Но все-таки постучалась и услышала: "Войдите". Кабинет был просторный. Ближе к окну стоял массивный письменный стол, горела настольная лампа, блестел полированным мрамором письменный прибор. У двери стояли черной кожи диван, два кресла и огромный телевизор на полу. Профессор сидел на диване напротив выключенного телевизора.
-"Войдите", - повторил он, едва взглянув на нее. Она вошла и остановилась напротив него. Задумалась, не зная, что говорить дальше, неловко поводя плечами. Он приподнял голову, несколько мгновений смотрел на нее печально. Потом его лицо разгладилось, сквозь опущенные веки проступила улыбка. Она напомнила ему нахохлившегося воробья. Густые волосы, угловато выставленное плечо, пристальный взгляд, глаза какого-то тёмно-синего цвета, который он не разглядел во время осмотра. Она едва заметно переступала с ноги на ногу, точнее не переступала, а попеременно сгибала коленки, как это делают дети в нетерпении.
- Ну, иди сюда, воробышек, - от души улыбнулся он. "Скорее, сова!" - пошутила она, сделала два шага и тихо осела, не справившись с собой. Зарыдала в голос, по-детски подвывая. Она уткнулась ему в коленку и плакала. Он гладил её, улыбался и повторял: "Поплачь, поплачь, маленькая, плакать хорошо! Молодец, что пришла, а не бродила там в ночи в одиночестве". Трудно сказать, сколько прошло времени. Скорее всего, она плакала недолго. Потом они сидели рядом и разговаривали о погоде, делах клиники, ее болезни. Профессору стало спокойно и легко, как будто что-то отпустило его. Ни с того, ни с сего он подумал: "Когда она поправится, женюсь на ней, не такой уж я старый!", - и представил их вместе.
Почему-то смутившись, она пыталась ладонью растереть пятно на его коленке мокрое от её слёз. Он улыбнулся, немного сжал её руку и приложил себе между ног. От неожиданности она подняла глаза, почувствовав возбужденный мужской орган. Лицо профессора было молодым и прекрасным.
- Видела?! - торжествующе произнес он.
- О-о-оо-о, - протянула она в ответ, засветившись улыбкой.
- А ты думала! - он отпустил её руку и сказал с ударением, - а ты БУДЕШЬ жить"!
Они смотрели друг другу в глаза секунду или минуту, может быть больше. Это был ласковый и спокойный, никуда не зовущий и ничего не обещающий взгляд. "Иди, бегунья" - он подтолкнул её к выходу. Она оглянулась и закрыла за собой тяжелую дверь.
Утром, уже после завтрака клинику облетела весть. Профессор умер !
Его нашли перед утренним обходом, сидящего на диване у себя в кабинете, перед выключенным телевизором. Лицо было спокойным, морщины разгладились, глаза были закрыты.
Маленькая больничная церковь, где поставили гроб с телом для прощания, утопала в цветах. На подъезде к клинике, еще за несколько километров негде было припарковать машину. Здоровые, больные, люди плакали. В спальном корпусе было совсем тихо. Больные почти не разговаривали друг с другом. Она спустилась с больничного крыльца как во сне, думала, что надо подойти к гробу и попрощаться как все, но не могла себя заставить. Сама мысль об этом была ей невыносима.
В больничном дворе плотно стояли люди и машины. Делая шаг за шагом, касаясь плечами кого-то, она шла, плохо различая окружающее.
Женщина двигалась, едва заметно замедляя свой шаг. Окружающие невольно расступались перед ней, чувствуя непреодолимость странного замедленного движения, его непрерывность и устремленность к невидимой цели. Казалось, еще шаг, другой и ее тело остановится в воздухе, ступни застынут и не вернутся на землю. Неожиданно завыли охранные сигнализации машин. В общем шуме кто-то крикнул: "Женщина упала".
Она не упала, а мягко опустилась на землю в последнем движении. Немного вытянула тело, скрестив руки на груди и замерла. Кто-то наклонился над ней, кто-то несмело шлепнул по щеке. Ощущение тихого покоя, свободы от тяжести и прозрачной радости заполнили её. Она слышала людей, но снизу. Более того, она ясно видела их внизу, под собой, люди были далеко и суетились вокруг её тела. Ей было неловко, что она доставляет так много хлопот, но возвращаться вниз не хотелось. Мысли летели свободно вслед за облаками. Её притягивало вверх, тело лишилось своего веса, родилось ощущение бесконечного пространства. Не было привычных ограничений. Сома переплеталась с мыслью, меняя форму и очертания. В последнее мгновение, готовая издать последний вздох, она то ли услышала, то ли почувствовала: "Ты БУДЕШЬ жить!" - не без сопротивления подчинилась, задержала выдох, заставив легкие расправиться, с сожалением открыла глаза и шевельнулась. Ей делали укол прямо через одежду.
- Я могу подняться сама, - она смутилась. Врач недоумевающе взглянул в ее глаза. Он мог спорить с кем угодно, десять минут назад она была мертва. Он помог ей подняться и придержал, пока она вернула себе равновесие.
- Подождите, я вас провожу! Она не отвечала и, сопровождаемая взглядами стоящих вокруг людей, пошла в палату, легла и уснула без сил.
Через два месяца её выписали. Она отказалась от операции, но всё обошлось и она поправилась. Профессор нередко приходил в её сны, в которых они разговаривали, или она писала ему добрые письма, скучала, как будто любила его. Другие мужчины не то чтобы не интересовали её, но им не было места в уютной полноте её продолжающейся жизни. Она часто с нежностью и благодарностью вспоминала ласковый и спокойный, никуда не зовущий и ничего не обещающий взгляд усталых глаз.