У пингвина нет зубов, а у меня они есть, и в одном из них появляется дырка. Это больно, знаете ли. С самого утра зуб ноет и ноет. Я тоже ною, не хуже этого дурацкого зуба.
Мама влетает в комнату.
- Сильно болит?
Я киваю. Жуть как болит.
Пингвин сочувственно трогает меня за руку.
- Решено! Едем к врачу!
Мама переходит в боевой режим. Она решительно одевает меня, решительно одевается сама, решительно звонит в больницу и решительно говорит, что ей нужно. Мама редко бывает такой дома, но у себя в Университете она решительная каждую минуту. "Ох уж эти студенты, - жалуется она вечерами папе. - Их только в ежовых рукавицах держать!" Она имеет в виду - в строгости. Правда, причем тут милые ежики, я до сих пор не пойму.
В больнице все понимают. Когда мама в боевом режиме, ей нельзя перечить.
- Наполеон поедет с нами!
- Нет!
- Да!
Хоть и больно, но я тоже решителен. Если мой пингвин не пойдете со мной, я умру от страха!
Наполеон стоит у входной двери.
- Крааа!
Он готов. Мама ворчит:
- Хорошо.
Мой зуб, чувствуя, что скоро ему зададут жару, ноет все сильнее.
Мы скатываемся по лестнице, трусим к стоянке, забираемся в нашу старую машину. Приходится ждать пингвина - он не может идти быстро на своих ножках. Мама похожа на заки-пающий чайник.
Наконец, Наполеон садится рядом со мной. Ему все интересно, и по пути в больницу он ерзает и подпрыгивает на сиденье.
А мне что? Я бы и рад разделить его радости, но мне не до того! В моем зубе поселился жгучий вулкан. Он донимает меня, жжет меня. Из-за него из моих глаз слезы бегут в три ручья.
И это полбеды - чем ближе к больнице, тем сильнее мой страх. Страх перерастает в ужас. Нет, в Ужас. Обязательно с большой буквы.
Вот и больница. Я трясусь от страха, представляя себе кресло и машинку, которой сверлят зубы.
Мама говорит:
- Как маленький! Соберись!
Я и есть маленький. Если бы я мог сию же секунду вырасти, стать взрослым, то стал бы... Но почему нет?
Я вырастаю. Еще чуть-чуть - и не вылезти из машины.
- Другое дело, - говорит мама, - пошли.
Я теперь великан. Протянув руку, беру моего пингвина и кладу в карман, откуда торчит его голова.
Все кругом смотрят на нас, удивляются, качают головами. Вот какой великан вымахал! Наверное, и не боится ничего.
Правда, я и не боялся, вот нисколечко. Я же великан. Топаю большими ногами, делаю большие шаги. Чтобы войти в двери мне надо согнуться вдвое. Какая же маленькая больница!
Врачи смотрят в мою сторону. Сидящий в моем кармане пингвин машет крылом.
С острой болью пускают без очереди.
- Скорее, скорее, проходите.
Пригибаясь, прохожу в дверь кабинета. Врач и медсестра никогда еще не видели такого пациента.
- Будь умницей, мой великан, - говорит мама, оставаясь в коридоре.
Зубоврачебное кресло подо мной скрипит, вот-вот сломается. Мой вес сейчас, наверное, равен ста обычным мальчикам, поэтому ничего удивительного.
Врач копается в моем рту, а мне не страшно.
Врач берет какие-то блестящие штуки, проверяет, что там такого в дырявом зубе, а мне не больно. Я же великан!
Наполеон с важным видом расхаживает по кабинету.
Врач берет свою машинку и начинает сверлить. Сверлит и сверлит, а мне все равно. Великаны не боятся.
Медсестра подружилась с моим пингвином. Сидя у нее на коленях, Наполеон смотрит в книжку, которую она ему показывает. И говорит: "Крааа!" - если ему что-то нравится.
- Готово! Пломба поставлена.
Врач смотрит на меня сияющими глазами. Обычно дети с дырками в зубах канючат и ревут, но не я. Я особенный. Нам с пингвином дают витаминку.
Боли нет. Мама счастлива, я счастлив. Мы обнимаемся. Наполеон подходит и обнимает нас двоих.
Люди в приемной, ждущие своей очереди, плачут и вытирают глаза платочками.
Теперь мне нет нужды быть великаном.
- Идем, - мягко говорит мама, выходя из боевого режима.