Под ногой хрустнула вросшая в пышный зеленый мох сухая ветка. Человек осторожно поднял ногу и осмотрел оставшееся на мягкой кочке углубление от стопы, которое тут же стало заполняться темной водой, после чего переставил ногу на соседнюю кочку. Взгляд мельком скользнул по уходящему далеко вперед кочкарнику, перемежавшемуся кое-где темно-бурыми пятнами открытой воды, туда, где темной полосой к болоту подступал лес; скользнул по покатым откосам сглаженных холмов справа и перешел на громоздящиеся, увенчанные снеговыми шапками, вершины по левую сторону долины. Кругом пустота: нигде не видно ни малейшего признака человеческого жилья. А он так надеялся, что стойбище близко. Впереди все те же холодные склизкие топи...
Перепрыгивая с одного мохнатого островка на другой, он медленно продвигался вперед, иногда отклоняясь далеко в сторону от выбранного направления, когда на пути вдруг выступала гладкая поверхность застоявшейся воды, с плавающими у поверхности клочьями тины. Кое-где мрачный пейзаж болота оживляли белесые стволы давно погибших деревьев, обглоданные ледяными ветрами и окаменевшие от времени. Мертвые великаны бестолково тянули к небу узловатые изогнутые сучья, точно моля богов о заступничестве, напоминая своим видом всем и каждому о бренности жизни.
Путник выбрался на сухой бугор, пузырем торчащий над источающим тяжелый гнилостный запах болотом, и остановился, чтобы немного передохнуть. Воткнув копье во влажную податливую землю, он тяжело вздохнул, сел на пожухшую и полегшую траву, устало вытянув ноющие от долгой ходьбы ноги и поводя задеревеневшими ступнями из стороны в сторону, чтобы разогнать тяжелую кровь по жилам. Потом сбросил с плеч походную сумку, лук и колчан со стрелами, потянулся и лег на спину, раскинув руки. Глаза его уперлись в низкое серое небо, лишь где-то на востоке тронутое пока еще неясной голубизной. По телу растекалась томительная слабость и он прикрыл веки.
Вдруг сверху раздался пронзительный вибрирующий звук. Охотник тревожно вскинул голову, но тут же успокоился: немного в стороне он увидел неровный клин перелетных птиц, по широкой дуге снижавшихся к болоту. Птицы пронеслись над далеким лесом, сделали круг над унылым пространством, покрытым водой и мхами, вновь взмыли вверх, пролетели немного в сторону гор и опустились. Охотник поднялся на локтях и поверх травы, мелких кустиков с красноватой корой и частых березок с поредевшей желтой листвой, посмотрел в ту сторону, и на какой-то миг в его глазах вспыхнул огонек, но усилием воли он подавил поднимающийся в глубине души охотничий азарт и отвернулся.
Руки потянулись к сумке. Расшнуровав вязки, охотник извлек из нее несколько ломтиков серого сушеного мяса, облепленный мелким мусором кусок сала, разложил их перед собой, подобрал ноги. Извлек из прикрепленного к поясу мешочка острый резец и принялся за еду, захватывая зубами жесткое мясо и ловко обрезая его каменной пластинкой у самых губ. Поочередно откусывая то мясо, то сало, он неустанно набивал рот, напряженно пережевывая свою нехитрую пишу, казавшуюся сегодня, на третий день пути, особенно вкусной. Утолив голод, он зачерпнул ладонями воды из лужи и, поморщившись, сглотнул вонючую мутную жидкость. Потом подобрал остатки трапезы и заботливо сложил обратно в сумку, завязал ее и выпрямился. Можно было продолжать путь.
Охотник стряхнул со штанов приставшую солому и огляделся по сторонам. Сзади, в той стороне, откуда он пришел, тянулась бесконечная бурая болотина, лишь ближе к южным округлым сопкам оживленная редким криволесьем. Впереди маячил все еще далекий лес. А посреди всего этого - он, совершенно один в этом странном месте, обители злых духов. Может быть, он сбился с пути: с самого рассвета на ногах, к полудню рассчитывал добраться до тхе-ле, ан нет; солнце уже на второй половине своей небесной тропы, а он все еще бредет по гнилым топям. Эх, нужно было идти по холмам, была же тропа, так нет - нужно же было срезать! Куда понесло? Правильно говорят: дураку и ноги помеха. Похоже, слишком влево забрал, не рассчитал...
Лениво потянувшись, юноша засобирался. Было уже далеко за полдень, а впереди, судя по всему, длинный путь. Закинув через плечо сумку, забросив за спину колчан и приторочив к нему лук, взялся за копье, выдернул его из вязкой почвы и побрел по краю лужи, оставляя на пожухлой траве мокрый след своих чи. Пройдя немного вперед, забрел в трясину и еле выдернув из чавкающего зева ноги, вынужден был повернуть обратно. "Ха, чуть не съело болотное чудище, едва спасся... Надо быть осторожней, - думал он - вот уже и штаны промочил.", - а губы его нашептывали слова заклинания, отводящего беду. Пришлось сделать широкий круг, чтоб обойти гиблое место. Почувствовав под ногами твёрдую землю, он опять устремился к тёмной полосе кедрового леса.
Всё дальше и дальше по пузырящемуся кочкарнику пробирался он среди бескрайних болот, желая лишь одного: поскорее выбраться отсюда, чтоб злые духи, заманившие его в топь, отвязались.
Голубое пятно на восточной стороне небосвода ширилось и разрасталось. В облаках, плывущих над головой, наметились бреши и тучи стали походить на клочья меха, меж которых то здесь, то там, белёсыми полосами пробивался солнечный свет, рассеивающийся у самой земли. Вот уже налились яркими красками неровные зубцы северных гор, ещё более оттеняя тоскливую мрачность болотистой низины. Слева доносился тревожный клекот гусей, уже почувствовавших близкую перемену погоды и славивших солнце. Охотник приостановился и заслушался их голосами, точно до него долетели звуки музыки, но лишь на краткий миг он замедлил шаги ; потом покачал головой: "Не время...".
Шаг за шагом, с кочки на кочку, обходя темные омуты и останки исполинских кедров, он продвигался вперед. Лес становился всё ближе: темная стена словно выдвинулась, заслоняя восточный горизонт. Раза два юноша поскальзывался на мокром мху, земля уходила из-под ног и он падал в обжигающую холодом воду. Но это уже не беспокоило. Стряхивая с одежды приставшую тину, он шёл дальше. Нужно во что бы то ни стало поскорее выбраться отсюда. А одежду он высушит... Недалеко от леса, где уже хорошо были различимы отдельные деревья, он набрел на широкую заводь, над которой лежал, упершись вершиной и вывороченным комлем в берега, полуистлевший, но достаточно прочный, чтобы выдержать одинокого путника, сучковатый замшелый ствол. Охотник посмотрел в одну, потом в другую сторону: обходить далеко, лучше воспользоваться бревном. Но едва он ступил на его округлую поверхность, как из кустов, справа от него, с громким криком вылетела черная гагара и, усердно взмахивая крыльями, полетела прочь. Юноша замер. "У, худая птица! Не пойду здесь. Чего доброго водяной утянет под воду", - подумал охотник, сошел с бревна и зашагал вдоль берега: лучше потерять время, чем жизнь. Гагара перелетела через водную гладь и опустилась в траву на другом берегу. Охотник погрозил ей копьём.
От леса дул тёплый ветерок, несущий душистый запах кедровой хвои. Невесть откуда налетевшая лохматая тучка заморосила дождем. Охотник нахмурился, утёр лицо, смахнул с глаз длинную прядь: "И тут бестолковая птица напакостила!" Сделал охранительный знак и ускорил шаги.
Когда наконец над его головой сомкнулся полог леса, а под ногами зашуршала опавшая хвоя, юноша облегченно вздохнул: он был с ног до головы перепачкан грязью, весь мокрый, но тем не менее чувствовал себя почти счастливым. Под ногами сухая твердая (ТВЕРДАЯ!) земля, а значит неприятности окончились, духам не удалось погубить его. Теперь он уже не волновался: рано или поздно он найдет стойбище, пусть не сегодня, но найдет. Хотелось бы конечно уже эту ночь провести в теплом тхереме, на мягкой лежанке из шкур, послушать людскую речь, досыта поесть и уснуть. Но ничего; можно и подождать.
Он осмотрел опушку леса, побродил среди толстых кедровых стволов, надеясь найти какие-нибудь признаки тропы, но ничего не обнаружив и, выбрав, как ему казалось, правильное направление, углубился в чащу. Деревья стояли близко друг к другу, их ветви переплетались между собой, образуя почти непроходимую стену. Выбирать дорогу было не легко, но все-же юноша был доволен, ступая по настоящей земле, чувствуя под ногами твердую опору. Обходя лесных великанов, перелезая через нагромождения бурелома, перепрыгивая ямы, оставшиеся от давно упавших и истлевших стволов, он пробирался на восток.
В одном месте, у подножия группы величавых кедров, он наткнулся на целую гору шелушенных шишек, возле которой виднелись остовы двух тхеремов и черное пятно кострища. Все это было покрыто серыми хлопьями лишайника, из чего он заключил, что этом останкам стойбища уже не один год. Но в тоже время это говорило о том, что люди здесь бывают; значит шел он все-таки правильно. А то ему уже начинало казаться, что он вышел в какую-то другую долину, заблудился и придется долго рыскать по горам, чтоб найти людей.
Впереди забелели просветы. Спустя некоторое время путник вышел на широкую луговину. Ветер шевелил сухие стебли трав. Дождь прекратился, небо посветлело, но солнце еще не пробилось сквозь белеющую дымку и по-прежнему освещало только горные вершины на севере, окутанные красноватыми туманами.
Земля была вдоль и поперек испещрена многочисленными следами больших и маленьких зверей: вот здесь пробежала, совсем еще недавно - трава не успела подняться, лисица (а вот и клочок меха с ее хвоста зацепился за ветку карликовой березки), а там проходили два волка, но уже давно, дня два тому назад. Иногда попадались даже хорошо набитые тропы; около них юноша останавливался и всматривался в глубокие отпечатки, оставленные копытами. "Много оленей в земле Сау-кая",- бормотал он, ощупывая кончиками пальцев следы.
В другое время он бы не устоял и обязательно пустился бы в погоню, тем боле что, некоторые олени проходили здесь незадолго до него. Сейчас же ему нужно искать другие следы - человеческие, чтоб по ним выйти к стойбищу. "Если сегодня не дойду, - думал он, - то завтра обязательно подстрелю оленя, иначе придется голодным ходить". И шел дальше. За прогалиной он вновь вошел в лес, но уже боле редкий. За лесом опять показалась поляна, потом опять перелески. Так он и брел вперед, пересекая то открытые участки, то проходя под деревьями, перелезая через груды валежника. И казалось, не будет конца его долгой дороге по этой дикой неведомой земле.
К вечеру небо очистилось: засияло клонящееся к горизонту желтое солнце, кидающее блики на влажную хвою. Очнулись от дневной дремы, навеянной серостью дня, и живо запели птицы; забегали по траве всклокоченные зайцы. С пламенеющих в лучах вечернего солнца гор подул прохладный и напористый ветер; лес зашумел: закачались кедры и пихты, замахали лохматыми ветвями-лапами. Над головой кружились гусиные стаи. Все вокруг ожило, забегало, зашевелилось. Солнечные лучи и быстрая ходьба высушили мокрую одежду. Стало совсем хорошо. Радуясь солнцу, молодой охотник бодро шагал вперед, позабыв об усталости и напевая под нос охотничью песню.
Теперь уже окружающая его местность не казалось такой мрачной и дремучей как прежде, когда оглядываясь по сторонам он видел только бурые ржавые болота, да серое небо и удивлялся, что здесь может жить кто-то кроме бесплотных злых духов. Небесный огонь словно вдохнул в угрюмый пейзаж горной страны новую живительную силу. Юноша повеселел, черты его худого длинного лица разгладились, насупленные дотоле брови поднялись и приняли обычное положение, на губах заиграла улыбка. На душе было легко и радостно; он пел о вечной мифической охоте небесных людей, преследующих четверых оленей, а глаза его с умилением блуждали по колышущемуся, перекатывающемуся волнами, разнотравью, по небольшим группам деревьев, на которые эти валы накатывались и замирали, на плавную линию южного хребта и на островерхие зубцы в стороне земли вечного Мрака.
Что это? Не обманывают ли глаза? Охотник остановился и присел. Стал что-то разглядывать среди травы, в подстилке из пушистого мха. Так и есть: человеческий след! Ха! Неужели дошёл. О, да здесь не один человек был: вот ещё след, оставленный маленькой ножкой ("Должно быть, подросток или женщина"), а вот ещё и ещё, а вон там следующий ... Много людей было. Вот только следы не очень свежие: наверное, уже две ночи миновало с тех пор, как люди здесь проходили. Следы глубокие, значит что-то тащили: добычу должно быть. Охотник хлопнул себя по бедрам. Его путь подходил к концу. Если посчастливится, то сегодня-завтра его уже будут щедро угощать хозяева в теплом уютном тхереме. Юноша встал и зашагал вдоль следов, которые вскоре соединились и пошли одной тропой. Куда же они ведут? Почему на юг? Там ведь горы. Он остановился, подумал. Потом снова зашагал дальше.
Вскоре всё разъяснилось: обогнув две-три группы хвойных великанов, следы вывели его на широкую хорошо набитую тропу, которая шла напрямик в сторону восхода солнца. Да, по этой тропе ходили не один десяток лет; такие тропы могут вести только к стойбищу, не иначе. Поигрывая копьём, юноша заспешил вперёд. Теперь уже ясно, что тхе-ле Сау-кья было где-то недалеко. Он даже хмыкнул, предвкушая удовольствия от скорой встречи с людьми - соплеменниками. Надоело уже молчать: три дня ни с кем не разговаривал, стосковался...
Тропа вела не сворачивая через поляны, забиралась в лес, снова выходила на луговины и идти по ней было легко: только и надо - вовремя поднимать ноги, переступая через коряги и змеящиеся по утрамбованной почве корни. Весело шуршат по нахоженной тропе его чи! Несут путника ноги к намеченной цели. Сбитые пятки и стертые пальцы не чувствуют боли; усталость как рукой сняло. В воздухе душистый вязкий аромат смолы и хвои (совсем не то, что на болоте!); дышать приятно. С тропы вспархивает крылатая мелюзга, напуганная его приближением, в траве шуршат длиннохвостые мыши. Как прекрасна жизнь, когда в небе сверкает солнце! "Даже здесь бывает красиво и уютно, особенно летом, конечно," - думал охотник, заглядываясь на открывавшиеся справа - слева великолепные виды: то сквозь череду стройных пихт и елей покажется залитое солнцем озеро с причудливо пляшущими отражениями, то глазу, вдруг, откроется тихая полянка с округлыми кочками мха, так и манящая прилечь и отдохнуть.
Красиво в лесу осенью: охряно-бурая, с вкраплениями серого, трава разных тонов и оттенков, тёмно-лелёная влажная зелень горделивых кедров и поджарых пихт, ярко-жёлтые пятна последней, ещё не сорванной ураганами, листвы на редких березках и осинах, синеющие дали... И, судя по следам, здесь водится огромное множество разнообразной дичи. А он то, глупый, думал, что в высокогорье ничего нет, кроме мышей да зайцев!
"Как люди живут в таком месте?" - недоумевал он, обдумывая несколько дней назад предстоявший ему дальний переход. Теперь он видел всё своими глазами: сытая земля, не зря Сау-кья некогда поселились здесь. Да, край этот суровый, но, в то же время, дарующий изобилие: сколько здесь всевозможных ягодников (они попадались буквально на каждом шагу: тут тебе и брусника, и черника, и костяника, и пухлая морошка, чего только нет!), целые поляны, поросшие сладкой сараной..., а кедры? Да что там говорить: жить здесь не просто можно, а можно даже и очень неплохо.
Проходя в очередной раз в тени раскидистых пушистых ветвей, он увидел справа от тропы сверкающее маленькое озерцо, отражающее зелено-голубое вечернее небо, каменистые берега которого сплошь заросли кустарником. Оттуда доносилось негромкое утиное покрякивание. Ну, нет, хватит! Теперь-то он точно не пройдет мимо: добыча сама плывет в руки, тут только и остается, что точно пустить стрелу, а уж в этом деле он мастер. С детства отлично владел луком и стрелами.
Юноша круто свернул с тропы и, пригибая голову, вышел из-под деревьев, очутившись перед сплошным переплетёнием ветвей черёмухи. Здесь он скинул заплечный мешок и воткнул в землю копьё. Взял в одну руку лук, в другую стрелу из колчана, который тоже положил в траву, и шагнул к просвету, откуда было видно ровное зеркало воды. Наступил на толстый изогнутый вдоль зелени ствол черёмухи и выглянул. Всё было спокойно: на середине пруда зыбилась лёгкая рябь от налетевшего ветра, крутые заваленные буреломом берега притаились в тени подступившего со всех сторон леса; тихо, ничего не видно. Но юноша знал, что где-то здесь прячется птица. Он поднял лук, приладил к тетиве стрелу и стал ждать: как только в просвете покажется утка нужно будет быстро немешкая выстрелить, на второй выстрел времени у него не будет, поэтому нужно действовать наверняка. Охотник затаился, не сводя глаз с видимого ему открытого участка водоёма. Удлиненный наконечник расписанный магическими знаками стрелы, выточенный из кедровой щепы, слегка подрагивал.
Вдруг наконечник стрелы перестал дрожать; охотник точно слился со своим оружием: сквозь покачивающиеся увядшие листья юноша заметил расходящиеся по воде волны, а вслед за ними увидел и саму добычу: черноголовый селезень безмятежно скользил мимо затаившегося охотника, занятый какими-то своими делами. Он то погружал свой плоский клюв в воду, то запрокидывал голову вверх и тихонько покрякивал. Юноша без лишней суеты прицелился и отпустил тетиву. От удара селезня отбросило в сторону, он несколько раз перевернулся, поднимая фонтаны брызг. Из под берега с шумом сорвалось несколько его более счастливых сородичей, которые с гомоном разлетелись в разные стороны. Молодой охотник не стал по ним стрелять: во первых, не хотел зря потерять стрелу в случае промаха (где её потом искать?), во вторых, не видел смысла убивать других уток - для гостевого дара хозяевам стойбища вполне хватит и этого селезня.
Сбросив чи и штаны, под крики вспугнутой стаи, он, раздвигая кусты, скользя пятками по холодной осклизлой грязи, полез в воду, чтоб подобрать сражённую наповал птицу, пока ветер не отнёс её к середине пруда. Студеная вода сомкнулась вокруг голеней и он поморщился: "Точно схватил кто...". Птица, разметав крылья, плавала в нескольких шагах. Нужно войти поглубже. Бочком, вытянув одну ногу, юноша нащупывал наиболее ровные участки дна", продвигался к добыче. В воде вокруг него бурлила взбитая ногами дресва. "Как страшно, того и гляди водяной схватит!" - охотник сжал болтающиеся на шее обереги. Вода уже поднялась выше колена. Охотник изогнулся, протянул руки и едва его пальцы коснулись утиного крыла, схватил мёртвую птицу и одним мощным рывком выскочил на берег, вспенивая грязную воду. Цепляясь за черёмуху выбрался прочьна высокой берег и стал торопливо натягивать штаны и шнуровать чи. Надо же как холодно, ноги аж посинели...
Через некоторое время, извлекши из селезня стрелу и приторочив добычу к поясу, он опять шёл по тропе, которая с каждым поворотом становилась всё шире; к ней то здесь, то там с разных сторон подходили другие, меньшие тропы. Но самого тхе-ле всё ещё видно не было, так как стоящие частоколом деревья закрывали обзор. "Ничего, теперь уже не далеко, - утешал он себя. - Путь почти окончен, хвала духам - покровителям".
На тропе было множество отпечаток ног, красноречиво свидетельствовавших, что люди проходили здесь даже сегодня. Глядя на них, он представлял себе как по тропе идут женщины, сгибаясь под тяжестью взваленных на плечи вязанок дров, и прикрикивая на развеселившихся детей. Сжимая копьё, вслед за ними, шагает к стойбищу мужчина; в его руке болтается целая связка рябчиков (вон перья зацепились за ветку). И так ясно всё это представлялось, что сердце сжималось от неуёмной тоски! "Не может человек один жить... Долго не может."
Когда солнечный свет оторвался от земли и полез вверх по стволам деревьев и птичье пение стало замирать, он наконец услышал впереди привычные звуки людского селения: звонко залаяли собаки, послышался неясный шум голосов. Подняв глаза, юноша увидел несколько струй дыма, подымавшихся над лесом к холодному небу; ветер слегка склонял их в сторону и они, точно живые, причудливо обвивались вокруг полузасохших вершин, краснеющих в последних лучах засыпающего светила. Вот и кончился длинный путь: он дошёл.
Под кедрами, пихтами и елями уже клубился синеватый дрожащий полумрак и тем привлекательнее представлялся ожидавший его отдых у ярко пылающего огня в тесном тхереме, где гостю предложат мягкое одеяло и обильное угощение. Он даже заулыбался при мысли о последнем; буквально почувствовав ароматный запах горячей похлёбки и варёного мяса. "А может и жареные рёбрышки предложат...".
Юноша остановился у последней рощи, за которой виднелся просвет: там было стойбище; там были люди. Как встретят его там? Надо как-то дать знать о себе, а то еще чего доброго испугаются, подумают враг или какое чудовище пришло, и осыпят стрелами. "Еще убьют." Прислушался: собаки явно уже почувствовали его и непереставая заливисто лаяли, перекликаются мужчины (наверное глядят на лес и уже тянутся к оружию). И еще что-то шумело. Вода будто бы. Точно: так на больших озерах бывает, когда ветер гонит на берег волны и они разбиваются о камни. Почему-то перед встречей с людьми, к которым так долго стремился, он чувствовал сильное волнение и никак не мог решиться на последний шаг.
Но тянуть время нельзя - опасно: могут подумать что раз не выходит - значит не хочет, чтобы его видели. Собаки лаяли еще громче, наверное уже бегут к лесу. "Что же, пора!". Он обогнул последние деревья и следуя тропой вышел на широкую прогалину, окаймленную густым хвойным лесом и полого спускавшейся к большому озеру. До воды было далеко: два полета стрелы, отметил юноша. На самом берегу, справа от него, там где лес по дуге подходил к глубоко вдовавшемуся в сушу заливу, стояло пять больших тхеремов, крытых выцветшими белесыми шкурами.
Тропа, извиваясь между кочками и промоинами, шла к жилищам, от которых уже неслись несколько свирепого вида собак, скаливших красные пасти. За ними спешили вооруженные мужчины: они были уже на середине расстояния, отделяющего юношу от стойбища. Сердце в груди заколотилось с удвоенным ритмом и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Он опустил копье наконечником в землю в знак мира и поднял руку, сообщая что рад встрече. Налетели собаки: они кружились и метались вокруг него, едва не опрокидываясь набок, делая особенно крутой поворот. Воздух сотрясался от их неистовой, уже не лая, а воя. Люди, спешащие навстречу путнику, что-то кричали, но все тонуло в окружающем шуме. Юноша помахал им рукой и улыбнулся. В ответ кто-то тоже махнул.
По мере приближения охотников собаки начали успокаиваться: некоторые даже завиляли хвостами, другие только глухо рычали, обступив пришельца широким кругом. Подошли охотники. Юноша приветствовал их, коснувшись узким наконечником копья земли. Мужчины ответили тем же. Затем один из них обернулся и замахал руками сгрудившимся на окраине стойбища женщинам и детям. И те, как видно только и ждали этого: зашумели, зашевелились, послышался смех и детские выкрики; нестройной гурьбой они пошли по тропе, чтобы присоединиться к своим отцам, мужьям и братьям, приветствовавшим нежданного вечернего гостя.
Юноша поднял над головой свою добычу и, почтенно поклонившись, протянул его хозяевам стойбища. Тревога, которая все еще отражалась на лицах мужчин Сау-кья, разом сбежала, они заулыбались в ответ и приняли его дар. Не успели они заговорить, как набежала толпа женщин и детей. Они обступили путника со всех сторон, стиснули и повели к хижинам. Чьи-то заботливые руки стащили его заплечный мешок, колчан и лук. Он не сопротивлялся, понимая, что это обычные знаки внимания, которыми удостаивается любой человек, пришедший в тхе-ле; путник устал после большого перехода и ему нужно помочь, так было принято всюду.
Со всех сторон на него сыпались вопросы; люди кричали, перебивали друг друга, смеялись. Он не успевал отвечать, запинался, словно кто-то держал его за язык. Наверное, единственное что они могли понять из его ответов - это то, как его зовут. Гвалт голосов, похожий на рев бури, оглушал его; юноша, отдавшись воле толпы, лишь беспомощно водил глазами по сторонам, с нетерпением ожидая когда же все это кончится. Такого горячего приема он не ожидал и от того был несколько растерян и смущен. Ребятишки теребили маленькими ручонками его одежду, цеплялись за копье, путались под ногами, словно норовили свалить его, как волки, окружившие загнанного зверя. Большого труда стоило ему в этой толкотне удерживать равновесие, да еще и поглядывать, как бы не раздавить какого-нибудь карапуза.
Сау-кья, увлекая его за собой, спустились к стойбищу и остановились на центральной площадке. Стало немного свободнее, народ расступился и юноша заметил, что его подвели к большому очагу, сложенному из плитняка, над которым в собственном соку жарилась нарезанная крупными кусками жирная оленья грудинка. Сзади его подтолкнули поближе и усадили на какой-то мягкий тюк. Вокруг расселись мужчины, а женщины и дети опустились на землю несколько поодаль. Теперь можно было немного передохнуть и успокоиться.
Стойбище находилось на самом берегу озера, как ему показалось поначалу, а на невысоком пригорке и от воды его отделяло несколько десятков шагов. С юга к тхеремам вплотную примыкал ельник, поверх которого вздымались раскидистые вершины кедров; там был залив. С трех оставшихся сторон стойбище окружал пустырь, на котром только кое-где торчали молоденькие елочки и мелкие кустики. Под обрывистым берегом гудел прибой. Дальний берег озера уже тонул в сгущающихся сумерках и сизой дымке поднимавшихся испарений.
Юноша шарил глазами по двум десяткам обращенных к нему лиц, стараясь угадать нужные ему, но пока не мог отыскать даже подходящего: здесь не было стариков. "Может, проглядел?". Шум понемногу начал стихать. Люди рассаживались поудобнее. Лишь вполголоса перебрасываясь отдельными словами.
Юноша с любопытством разглядывал обитателей стойбища. Как непохожи они на других его соплеменников: начать хотя бы с женских причесок. Волосы у всех, от мала до велика, были заплетены в косы, причем гость сразу подметил одну особенность: замужние женщины и девушки прошедшие Посвящение носили по четыре толстых косы с вплетенными в них широкими кожаными шнурками (женщины - красные, а девушки - некрашеные). Девочкам же заплетали волосы в бесчисленное множество тоненьких косичек, похожих на мелких змеек. Многие, кроме того, привязывали к кончикам своих косиц различного вида деревянные украшения: треугольники, кругляшки или образцы птиц и зверей. Точно такие же украшения во множестве были нашиты на одежду.
"Какие-то обереги," - догадался охотник. По швам одежды Сау-кья шло замысловатое плетение кожаными шнурками; узор получался необычный, но красивый (такого в других стойбищах не увидишь, хотя само плетение кое-кто и применяет). Мужская одежда отличалась таким же обилием украшений: "Как на праздник собрались!" И женщины и охотники, кроме того носили огромное количество ожерелий на шее, свисающих кдва ли не до середины живота, и браслетов из кожи с нашитыми костяными пластинками. "Какие странные эти Сау-кья, - дивился молодой гость, разглядывая своих новых знакомцев. - Они точно к другому народу принадлежат. Чудные какие - то..."
Да, того, кого он надеялся здесь увидеть, не было. Может в другом стойбище, ведь ясно, что это далеко не весь род, а лишь небольшая его часть. Здесь, как он не вглядывался в толпу, не видно человека такого возраста. Да, а он то надеялся, что путь его завершен...
Размышления его прервал длинный и худой человек, который неожиданно встал и сделал знак всем расходиться. Женщины и дети поднялись и направились, кто в тхеремы, кто на берег, а кто в сторону леса; все возвращались к своим привычным делам, прерванным появлением незнакомца. Когда центральная площадка стойбища опустела, сухопарый охотник обернулся к гостью и сел подле него. По круглой шапочке с меховой оторочкой и тремя беличьими хвостами на макушке, юноша понял, что перед ним старейшина. Маленькие глазки на смуглом вытянутом лице впились в гостя и последний невольно потупился. Но длинные жиденькие усы и борода, рассеченные белым рубцом, дрогнул и старейшина широко улыбнулся и похлопал его по плечу, успокаивая.
- Вижу, брат, что путь твой был долог и, наверное, труден. К нам редко кто приходит, только на время меха, а это еще впереди. Да и поклажа твоя невелика, - заметил предводитель Сау-кья покосившись на мешок гостя, который кто-то оставил тут же у очага, - невелика, чтобы думать, что ты что-то принес.., - стпрейшина снова заглянул ему в глаза. - Значит, тебя привело к нам что-то другое и, похоже, очень важное: кому придет в голову пройти столько просто так, без дела.
Юноша не удивился его словам. Хозяева вправе знать, зачем к ним приходят, с этого всегда начинают разговор.
- Ты, наверное, устал с дороги и голоден, - продолжал между тем Сау-кья. - Пока женщины готовят твою добычу, прими приглашение разделить с нами эту трапезу, - он указал на, унизанные зажаренным мясом, рожни. Старейшина дотянулся до одного из них и, сняв самый жирный кусок, подал его гостю. - Держи, ешь.
Юноша кивнул головой, принимая пищу из его рук, как того требовал обычай. После него за мясо взялись все остальные. Из одного из тхеремов вышла девушка и подала берестяной короб, доверху наполненный слегка подсушенной ягодой. Мужчины по очереди запускали в него руку, вприкуску к мясу отправляли горсть этих ягод в рот. Было очень вкусно. Юноша с наслаждением облизывал стекающий по пальцам жир; еда казалось особенно вкусной после трех дней, в течение которых он довольствовался только сухим мясным порошком и застывшим салом.
Солнце тем временем спряталось где-то за горами, стало темнеть. Стал ярче костер. Из леса стали возвращаться дети, несущие охапки хвороста. Чтобы не мешать взрослым охотникам, они складывали топливо в одну большую кучу у общего очага и уходили к берегу озера; от туда уже неслись их веселые голоса.
Когда первые приступы голода были утолены, гость сполз с тюка и подложив его под бок, растянулся на земле.
- Какого ты рода? - спросил старейшина, заметив, что юноша лениво жует следующую порцию и уже, видимо, готов к продолжению разговора.
- Пыин-ва, - последовал тихий ответ.
Старейшина кивнул и улыбнулся в усы.
- Значит, Пыин-ва, - медленно повторил он. - А мы, - худая рука указала на собравшихся, - мы- Сау-кья, как ты понимаешь. Я - Джья-сы, старейшина. А это, - рука ткнула в плечо ближайшего, - Ко-хья, - затем перешла на другого: - это Пин-сы. - Так он представил всех собравшихся, поочередно тыча в них широкой ладонью. Только вот зря он это делал: юноша почти сразу забыл, кто есть кто. - Раз ты не для мена пришел то ... по какому-то другому делу...
- Да, ты не ошибся, старейшина, так и есть, - ответил собеседник. - В земли Сау-кья и Малого Народа я пришел не просто так. - Слушая его, старейшина со шрамом многозначительно кивал. Юноша бросил взгляд на вход одного из тхеремов, в котором на мгновение показалось красивое женское личико и так же быстро скрылось, а из хижины донеслось приглушенное хихиканье. Старейшина перехватил его взгляд, осклабился. Охотники тоже заулыбались, некоторые даже засмеялись. Их предводитель поправил ожерелья на груди и чинно подбоченившись, осведомился:
- Уж не жену ли ты пришел искать в наших тхеремах, брат?
Дружный хохот встретил его слова.
Юноша густо покраснел, опустил голову и нервно затеребил пальцами кукую-то попавшуюся палочку. Но это лишь еще больше развесило Сау-кья; не только мужчины, сидящие у ярко пыляющего костра, смеялись: громкий женский хохот доносился и из тхеремов. Молодой охотник стиснул зубы, пальцы сжались и переломили хворостинку. Он пытался что-то сказать, возразить, но голос предательски дрожал и ломался и с языка слетали какие-то нечленораздельные звуки и юноша чувствовал, что смущается еще больше.
- Если тебя привели к нам слухи о красоте наших женщин, то можешь убедиться - это правда. Нет лучших женщин, чем наши! Многие молоденькие девушки в этом году созрели, как ягоды на лугу: дотянись и сорви. - Старейшина говорил под смешки своих друзей и старался по выражению лица гостя определить прав ли он в своей догадке. Глаза лукаво прищурились: что же на уме у этого парня? - Ладно, - махнул он рукой. - Как прошла осенняя охота?
Поборов смущение, юноша набрал в легкие побольше воздуха и торопливо заговорил, стараясь, коли представился случай, перевести разговор в другое русло:
- Охота была удачной, хвала Покровителям. Три рода - Пыин-ва, Су-тхе и Гэнчжа, вышли на одну тропу. Вдоволь оленей набили, бизонов. Правда, в этом году на равнине было меньше дичи, чем обычно. Но нам хватило. - Он помолчал, обвел взглядом притихших Сау-кья и добавил: - Ждите гостей для мена.
Старейшина кивнул, а его сородичи одобрительно зашумели.
- Бизонье мясо - хорошо, - сказал старейшина, подавшись вперед. - Мы рады будем гостям. Пускай приходят, нам есть что предложить в обмен... А почему летом не было Большого Схода? До нас дошли кое-какие слухи, но разобраться в них - что в мышиных тропах...
- Трудно сказать, - молодой охотник закатил глаза. - Кто знает, что на уме у па-тхе, они об этом не говорят.
- Наш пат-хе думает, что это сделано нарочно. Он думает, что его не пригласили, потому что кое-кто его побаивается и строит козни, - старейшина опять заглянул в глаза юноше, точно хотел в них прочесть ответ на свои слова. Гость только плечами повел: он не знает.
Вдруг Джья-сы увидел, как молодое лицо его собеседника все ожило, словно его подсветили изнутри.
- Наши охотники видели следы Старших братьев!
Все притихли и навострили уши. Лица повернулись к гостю. О Старших братьях уже давно никто не слышал и эта новость подивила всех. Мужчины с нескрываемым недоверием посмотрели на говорившего, даже женщины в тхеремах, шумно болтавшие до того, притихли (слушают), а тот продолжал:
- Да, Старшие братья вновь появились на наших землях. Да благословят нас духи, они вернулись. Теперь счастье и удача не покинут наши владения. - Видя, что словам его по-прежнему не верят (да и слыхано ли: Старшие братья, которых никто не видел много лет, о которых и думать-то забыли, вдруг неожиданно появились) продолжал, стараясь вложить в голос как можно больше убедительности: - Следы были отчетливыми, спутать их с чем-нибудь иным - немыслимо. Старики точно сказали - это Старшие братья! - закончил он и обвел присутствующих торжествующим взглядом.
Сау-кья сидели притихшие. Некоторое время у большого очага висела мертвая тишина.
- Твои слова, - голос Джья-сы разорвал гнетущее молчание, - внушают большую надежду. Но правда ли это? Старшие братья давно ушли, все думали - к Предкам... Думали, всемогущий Ге-тхе забрал их. Но ты говоришь, что они живы... Удивительно... Твои слова радуют мое сердце. А что скажет нам па-тхе, когда узнает эту новость?! Многие уже давно говорят, особенно там, - он указал на юг, - среди вас, что духи - помощники давно покинули его и он уже ни на что не способен. - Старейшина почесал жидкую бороденку, а потом строго спросил: - Зачем ты пришел к нам, странник?
Юноша ждал этого вопроса. Теперь придется говорить. Робость вернулась к нему. Но, собравшись с духом, чувствуя, что все напряженно ждут его ответа, сказал:
- Я хотел... хочу видеть вашего па-тхе!
Охотники Сау-кья недоуменно переглянулись: они явно ждали другого ответа и теперь были сбиты с толку. Старейшина даже слегка отодвинулся и склонил голову на плечо.
- Па-тхе нет в стойбище, - заговорил он, - Что бы тебя не привело, тебе придется ждать.
- А он здесь? Ну... он живет в вашем стойбище?
- Да, здесь. Ты выбрал нужную тропу. Па-тхе живет с нами. Вот только нет его в стойбище. Ушел он. Поститься ушел, с духами разговаривать. - Джья-сы заметил тревогу в глазах гостя и, улыбнувшись, добавил: Дождись его. Он не долго постится: стар уже, долго без еды не может.
В это время из ближайшего тхерема вышли две женщины и, позвякивая пришитыми к одежде побрякушками, поднесли мужчинам жареную рыбу и утку, которую юноша им отдал. Джья-сы поймал взгляд пришельца и улыбнулся. Одна из женщин подала ему тугой бурдюк.
- Отведаем веселящего напитка... порадуемся, ибо ты принес добрую весть!
Ранним утром, кутаясь в старую медвежью шкуру от холодного пронизывающего ветра, он уже стоял на высоком берегу озера. Внизу, разбиваясь о крупные серые глыбы, шумели волны. Над дальними горами, синеющими за черной стеной хвойного леса, на дальнем берегу озера, подымался в оранжевом свечение Небесный Огонь - Осамин, кидая на воду горящие сполохи.
Откуда-то с берега сорвалась стая серых гусей и с гоготом понеслась над волнующейся поверхностью озера навстречу проснувшемуся светилу. Охотник провожал их полет взглядом до тех пор, пока они не скрылись от глаз, растворившись в тени далекого берега. Потом по камням спустился к самой воде и присел на большой, поросший лишайниками, камень, выступающий из воды. Перегнувшись, он зачерпнул горстью ледяную воду и омыл заспанное лицо. Скулы свело холодом. Он потер виски и затряс головой; последние остатки сна слетели. Утершись рукавом, он еще раз глянул на полыхающее небо, посмотрел на свинцовые колышущиеся воды и, развернувшись, полез вверх. Надо возвращаться.
Косые солнечные лучи позолотили луговину и высветили покрышки тхеремов. По одному - двое из хижин на площадку вылезали обитатели тхе-ле, потягиваясь и вяло посматривая по сторонам. Женщины взялись разжигать очаг, девушки побежали по воду, тряся пустыми бурдюками, а дети потянулись к лесу. Стойбище просыпалось, возвращалось к дневным заботам.
Юноша прошел мимо стаи собак, которые еще вчера готовы были разорвать его на куски, а теперь и ухом не повели, увернулся от куда-то спешащей женщины со строгим лицом и холодным взглядом ("Не стой на дороге!") и забрался в тхерем, где по приглашению старейшины провел эту ночь. Нужно было првести себя в порядок, ведь сегодня ему надлежит встретится с па-тхе Сау-кья.
Из своего мешка он достал костяной гребень и стал расчесывать сбившиеся в космы волосы: нужно выглядеть достойно, дабы не оскорбить своим неряшливым видом старика и его духов. Продирая волосы, он шумно сопел: от вчерашнего веселья сильно болела голова (до середины ночи по кругу ходил бурдюк с веселящей водой, как тут здоров будешь?). После того, как с прической было покончено, он занялся одеждой. Затянув волосы в хвост, чтобы не мешали, юноша склонился над чи, прошивая разошедшийся шов; затем залатал дыру на штанах. Джья-сы, хозяин тхерема, еще спал. А его жена уже суетилась у очага, раскладывая костер. Она то и дело поглядывала на гостя, но не говорила ни слова. Лишь когда он отложил иглу с сухожильной нитью она подошла к нему.
- Зачем женскую работу делаешь? Разве так нужно? Что, в тхереме женщин нет? - отчитала она его и вышла из хижины.
От огня в тхереме стало тепло. Зашевилился под одеялом хозяин. Чихнул, тяжело оторвался от подложенного под голову тюка и оглядел жилище хмурым взглядом.
- Уже встал? - пробормотал он, поглядев изподлобья на гостя. Юноша кивнул. - А где жена, дочь?
- Не знаю, - ответил юноша.
- Вечно их где-то носит. Есть пора, а они... Как там? - старейшина неопределенно указал куда-то вверх. - Тепло?
- Солнце. Но тепла нет. Осень...
Джья-сы с тяжким вздохом сел, откинув одеяло. Тощее тело покрылось мурашками. Стал одеваться: сначала штаны, потом безрукавку, а сверху натянул ровдужную куртку с капюшоном.
В это время, откинув полог, вошла его жена и позвала наружу: еда готова. Хозяин и гость встали и направились к выходу.
На площадке уже собралось все стойбище, включая собак: люди тихо переговаривались, делясь друг с другом насущными заботами и улыбаясь незлобливым шуткам, которыми безумолку перебрасывались молоденькие девушки. Следуя за старейшиной, молодой гость сел на приготовленное для него место (почетное) рядом с Джья-сы. Ему казалось, а может так оно и было на самом деле, что все пристально за ним следят, словно хотят подловить на каком-то неосторожном движение.
Юноша попытался укрыться от глаз за узкими плечами старейшины, но проворные девичьи глаза находили его повсюду. Вскоре, уже во время трапезы, он заметил, что три девушки повторяют каждое его движение и давятся от смеха. Глядя на них, улыбались и их матери и более старшие подруги. Мужчины неодобрительно косились на них, но безуспешно: хохотушки не унимались. Все время, пока ели, со стороны, где они сидели, до гостя доносились прорывавшиеся наружу смешки и бульканье, в результате чего, чтоб лишний раз не привлекать их внимание юноша почти не притронулся к мясу, боясь сделать что-нибудь не так. И еще... меча в девушек недовольные взгляды, он заприметил, что одна из них (о, духи!) красива (да еще как!).
Впрочем, долго краснеть ему не пришлось: вскоре, насытившись, дети и девушки удалились по своим делам и юноша почувствовал себя немного свободнее. Мужчины заговорили о том, что нужно подделать, подтянуть плот, другие уверяли, что главное - проверить гарпуны и остроги, третьи же напоминали о том, что неплохо бы дойти до па-тхе и попросить его задобрить духов. После долгих споров, они всей гурьбой отправились на берег и там продолжали бурное обсуждение. У очага, на центральной площадке маленького тхе-ле, остались только старейшина и гость. Юноша посмотрел на Джья-сы.
- Рано. Еще не время, - ответил тот на незаданный вопрос. - К полудню пойдешь.
Молодой охотник печально опустил голову.
- Его хижина вот там, - гость вгляделся в указанном направлении, но ничего не увидел: плотная стена леса надежно скрывала от любопытных глаз берег узкого залива, где стояло жилище колдуна.
Ждать до полудня! О, это слишком! Он уже устал. Может, старик уже пришел?
И опять, прочитав его мысли, старейшина сказал:
- Он пришел на рассвете. Дай ему отоспаться. Стар он уже. Пожалей старика.
Придется ждать, ничего не поделаешь. Скорее бы. Он хоть и чувствовал страх перед жрецом, но все же хотел, чтобы встреча с ним произошла поскорее, чтобы не сидеть вот так и не мучиться от тяжких дум. Об этом (страшном? загадочном?) человеке ходили легенды; кто-то боялся его, кто-то восхищался его мудростью. Разные люди, разные мнения. Он же стремился к нему, к этому старцу: его давно привлекал непонятный образ этого человека; хотелось увидеть его, узнать его тайны... И вот, когда он уже почти достиг цели, приходится ждать. Это невыносимо...
Юноша не стал противиться, хотя если б его воля, он бы прямо сейчас бросился к жилищу жреца; но, коли уж так нужно, он подождет. Ведь от этой встречи зависит многое... Лучше подождать. Сделать неверный шаг проще простого, гораздо труднее унять свою горячность, чтобы не вспугнуть удачу. Его же могут просто прогнать обратно восвояси, если он чем-то не угодит. Ослушаться слов старейшины никак нельзя.
Старейшина встал и позвал его присоединиться к охотникам, собравшемся на берегу. Здесь их ждала работа: нужно было подтянуть ремни, связывающие плот, заменить те, которые прогнили и уже никуда не годились, подправить оружие. В общем, юноше вполне хватило забот, чтобы не заскучать и почувствовать себя полезным в чужом стойбище, занятым полезным делом. Когда к рыбалке все было готово, мужчины попрощались со старейшиной и молодым Пыин-ва, запрыгнув на плот, оттолкнулись шестами от прибрежных камней и поплыли к северной оконечности озера.
- Что сказали старику духи? - донеся до них крик одного из рыбаков.
Юноша недоуменно посмотрел на Джья-сы. Ведь он не был у старика...
- Плохого нет. Помогут, - прокричал в ответ старейшина. Затем хитро прищурился и заулыбался. Охотник на плоту удовлетворенный его словами помахал на прощание рукой и приналег на шест. Поймав на себе взгляд юноши, Джья-сы тихо бросил: - Им было нужно услышать это, поэтому я схитрил. Надо было бы сходить к жрецу, да не хотелось его тревожить.
Они неспешно пошли к хижинам.
Войдя в тхерем, старейшина сел на ложе и указал юноше место рядом. Вытащил из угла какой-то тюк, развязал.
- На, смотри, - на ладонь охотника лег нож, выполненный из холодного черного полупрозрачного камня. Юноша даже рот раскрыл: плоское лезвие покрывали стройные ряды мелкой ретуши, такую невсякий и нанести-то сможет; лезвие острое - едва задел пальцем - кровь показалась. Юноша слизнул красную капельку и улыбнулся наблюдавшему за ним Джья-сы.
Старейшина вновь запустил руку в мешок и извлек оттуда два наконечника для копий, несколько, похожих на мелкие листочки, наконечников для стрел, различного вида и размера резцы. Все это разложил перед гостем, который, сидя как каменное изваяние, не мог оторвать взгляда от представившегося ему завораживающего зрелища. Джья-сы довольно хмыкнул и извлек из того же мешка несколько больших кусков обсидиана, все то, что он приготовил к обмену. Гость очнулся от оцепенения, что-то забормотал, взял в руки один желвак, затем другой, третий; подносил к глазам, разглядывал. Перебрав все, выбрав один, пригодный, как ему казалось, чтобы сделать из него отличный нож, юноша повернулся ко входу (полог был откинут и солнце заглядывало внутрь) и стал рассматривать его на свет, любуясь сине-фиолетовыми переливами на матовой поверхности. Вот это богатство!
- Что, нравится? - наклонился к нему старейшина.
Гость кивнул, не в силах сказать ни слова. Джья-сы прищурился.
- Хороший камень: можно нож или наконечник сделать, - заметил он.
- Что хочешь за него? - торопливо спросил гость, вновь обретая дар речи. Старейшина развел руками.
- Бери так, - сказал он и почесал бородку.
- Как - так?! Говори, чего хочешь, так нельзя, - насторожился юноша. - Бизоньи шкуры, ожерелья, ракушки... Что хочешь? Что возьмешь?
- Ничего не возьму, - отстранился хозяин. - Бери так. Это мой дар хорошему гостю. Для настоящего человека ничего не жалко, - он хлопнул юношу ладонью по спине. - Забирай. Может когда-нибудь мне будет нужна твоя помощь. Бери, бери, - и, давая понять, что разговор окончен, старейшина поднялся и направился к выходу. Во входном проеме остановился и, как-бы невзначай, кинул: - тебе пора. Солнце высоко стоит, тени короткие. Иди, буди старика.