Начало сентября выдалось славным -- таким его давно не помнили в Литейске. Среди охочих до даров леса горожан бродили, горяча умы, рассказы о невиданном урожае опят в окрестных лесах. Грибная лихорадка охватила почти всё способное к самостоятельному передвижению литейское население старше сорока лет. Молодёжь к грибному буму отнеслась с неподобающим равнодушием. Но молодёжь и есть молодёжь: что она может смыслить в жизни?
Иван Ефимович Бурыжный, скромный, тихий в быту сорокавосьмилетний холостяк, работавший старшим лаборантом в институте тяжёлой промышленности и металлургического производства, поначалу с сомнением слушал рассказы сослуживцев об огромных мешках и багажниках, набитых до отказа крепенькими, свежими опятами. Но вскоре вид торгующих на каждом углу грибами пенсионеров убедил его в истинности жизнерадостных историй. Сидя по вечерам у телевизора, представлял он себе приятную прогулку по мирному лесу, радостные находки аппетитных семеек опят, неспешные, дружелюбные беседы с другими любителями природы и обязательный пикничок. Милый такой пикничок на солнечной осенней полянке: бутерброды, помидорчики, варёные яички и даже -- эх, была не была, -- бутылочка лёгонького винца. Исключительно для душевной радости.
Одним словом, соблазнился Иван Ефимович. Ярым-то грибником он никогда и не был. Всем прочим развлечениям предпочитал просмотр "Клуба путешественников" или "Поля чудес", например. И чтение книг: от детективов до "Ста самых великих загадок мира". Телевизор и книжки были единственной усладой жизни Ивана Ефимовича. Хотя была у него ещё одна безобидная слабость: любил он вкусно покушать. Особенно в гостях -- по праздникам да под водочку. И грибочки тоже весьма уважал: особенно жареные, с картошечкой, лучком, и сметанкой. Объедение настоящее.
И вот, по окончании трудовой недели, в пятницу вечером Иван Ефимович устроил сборы. Складывая в древний выцветший рюкзак всё необходимое, Бурыжный мечтал, как наберёт целое ведро опят и устроит по этому поводу небольшой праздник. Пригласит своих приятелей с работы, Сенкевича и Пакравского. Ольгу Павловну можно пригласить, ей уже хоть и пятьдесят, а всё ж таки весьма видная ещё женщина. И хорошо бы зазвать соседку Дарью. На эту симпатичную, стройную тридцатипятилетнюю разведёнку, работавшую в школе учительницей физкультуры, Иван Ефимович давно уже глаз положил. Как и всякий абсолютно незнакомый с узами брака стареющий мужчина, старший лаборант иногда мечтал об уюте "домашнего очага". Ворочаясь бессонными ночами на старом скрипучем диване, вспоминал он загорелые Дарьины ноги и оглашал своё жилище вздохами. А грибы - это будет отличный повод заполучить разведённую физручку в гости. Обрадованный и одновременно слегка смущённый этими мыслями, Иван Ефимович покончил со сборами. Отужинав, посмотрев программу "Время" и следовавший за ней фильм, Бурыжный лёг спать.
Уже в семь утра Иван Ефимович был на вокзале. Постояв минут пятнадцать в очереди в кассу, он купил билет на электричку до станции Солнечный Бор, где, по рассказам, было особенно много грибов. В ожидании поезда он выпил в вокзальном буфете бутылочку пива, и пошёл бродить по перрону. Погода была замечательная, настроение - прекрасное.
Вагон, в котором расположился Иван Ефимович, был заполнен по преимуществу грибниками, окрестными селянами, возвращающимися домой, и весёлой, охочей до хмельных пикников молодёжью.
Поезд тронулся: за окошком проплыли сначала пасмурные девятиэтажки в окружении безвкусно ярких магазинчиков, автозаправок и всяческого капитального строительства. Вскоре вместо них быстро замелькали поля, перемежающиеся однообразными лесопосадками. Иван Ефимович сидел около окна и поэтому без помех мог созерцать открывающиеся виды. Рядом с ним джинсовый толстяк, ковыряясь в носу, читал "СПИД-инфо". Напротив Ивана Ефимовича примостился маленький старичок в изрядно заношенном, но аккуратном чёрном костюмчике. Седые волосы старичка были прилежно зачёсаны назад, окладистая белая борода сделала бы честь Льву Толстому. Старик читал книгу, обёрнутую газетой -- её название осталось тайной для окружающих. Периодически старец бросал из под старинных, круглых, в металлической оправе очков суровые, неодобрительные взоры на Ивана Ефимовича. Будто или подозревал в чём-то, или знал о нём что-то не совсем хорошее. Бурыжному это не нравилось, и он отвернувшись, стал смотреть в окно. Электричка пронеслась мимо кладбища с часовенкой, мимо картофельных наделов, прогромыхала по мосту над рекой Яицкой, а Иван Ефимович всё смотрел и смотрел, удивляясь, как же быстро меняется окружающий мир. Вокруг него оживлённо болтали о всякой всячине, шуршали газетами и кульками, жевали, пили, выходили в тамбур покурить, играли в карты, слушали музыку. Туда-сюда шныряли люди с сумками, рюкзаками, тюками, перемещаясь из вагона в вагон. Нигде бессмысленная человеческая суета не становится такой хамски-вопиющей, как в пригородных поездах. Ивану Ефимовичу, впрочем, не было до этого абсолютно никакого дела. Он смотрел себе в окно и размышлял о том, как красив, в сущности, окружающий мир и что надо бы почаще устраивать такие поездки. Хорошо и уютно было под стук колёс впадать в лёгкую полудрёму, глядя на череду картинок за окном.
После станции Еловая горка, где находились дом отдыха и дачный посёлок, народу в вагоне cущественно поубавилось. Иcчез неприятный джинсовый толстяк, исчезла горланящая молодёжь с магнитофонной музыкой. Никто уже больше не бегал суетливо в проходах между сиденьями. Единственным соседом Ивана Ефимовича остался бородатый старичок, который отложил в сторонку свою книгу и с нескрываемым насмешливым презрением стал смотреть на него. Бурыжный, возмущённый подобной бестактностью, хотел было пересесть на другое место, но старичок заговорил.
-- Что, грибочков захотелось, а ?
Сказано это было до того противным и злоехидным тоном, что обычно вежливый Иван Ефимович вспылил.
-- А вам-то какое, собственно, дело? И вообще, что вы пялитесь на меня всю дорогу? Что я вам, клоун из цирка?
-- Да что-то вроде того,-- весело захихикал старичок. -- И клоунада у тебя ох потешная будет!..
--Ты бы, папаша, от маразма лечился...
Иван Ефимович встал, взвалил на плечи рюкзак, взял грибное ведро и направился в тамбур. Пакостный старикашка с книгой в одной руке и с нелепым берестяным лукошком, затянутым клетчатым платком, в другой поспешил следом. В тамбуре старичок поставил свою архаичную корзинку на пол и, к великому неудовольствию начинающего нервничать Ивана Ефимовича, зачитал вслух из своей книжки невозможно дурацкое стихотворение:
Чёрный гриб живёт в лесу, Ему мяса принесу. И за это подаянье Он исполнит мне желанье. Стану счастлив и богат, Отыскав волшебный клад. Чтобы двери отворить, Душу надо погубить.
Связываться с чокнутым стариканом Бурыжный не собирался. К счастью, поезд уже прибыл в Солнечный Бор, и Иван Ефимович буквально выпрыгнул в раскрывшиеся двери. Кстати, его неприятный попутчик, бормоча какие-то похабные заклинания, тоже вылез из вагона. Ужаснувшийся Иван Ефимович подумал было, что старый придурок вознамерился его преследовать, но с облегчением увидел, как старик направляется не за ним, а в сторону посёлка, видневшегося за станцией.
На шёлковом небе не было ни единого облачка. Осенняя теплота наполненного солнцем леса распологала к длительным блужданиям. Испорченное было настроение Ивана Ефимовича вновь пришло в норму. Хрустели веточки под ногами, солнечные лучи рисовали на полянках и прогалинках симпатичных зайчиков, и наполняли светом висевшие на деревьях паутинки. Вскоре отыскались и первые грибы: у подножия старого пня приютилось основательное семейство вожделенных опят. Крепенькие розовато-коричневые грибочки заполнили собой ведёрко едва ли не на половину. Ещё парочка таких замечательных находок -- и можно, в принципе, отправляться домой. Но домой Бурыжному не хотелось. Найдя полянку поуютнее, он решил перекусить. В конце концов, завтрак на траве - тоже одна из главных целей его путешествия за город. Скинув рюкзак, Иван Ефимович с удобством расположился у поваленной берёзы. Налив в эмалированную кружку "Монастырской избы" и взяв бутерброд с сыром, он сначала умилённо прислушивался к лесным звукам, как бы получая от леса благословение к трапезе. Никогда ещё Иван Ефимович не пил вино с таким наслаждением, а еда никогда не казалась ему такой вкусной.
Покончив с закуской, Иван Ефимович вновь приступил к поиску грибов. К его большому огорчению, они почему-то больше не попадались. Всё дальше и дальше в лесную глубь продвигался неутомимый грибник, а опят всё не было и не было. Зато в изобилии росли обидные, возмутительные поганки. Да и лес сам изменился: вместо приветливой позолоченной листвы, - неуютные, острые, сухие и голые сучья. Вместо светящихся ажурных паутинок -- огромные рваные тенёта. К тому же на земле обнаружились какие-то странные следы: как-будто что-то большое ползло, вспахивая дёрн, словно зуб гигантской бороны. Иван Ефимович пошёл по необычному следу, не отдавая себе отчёта, для чего он это делает.
Наконец, Бурыжный вышел на обширную поляну. По краям поляны стояли шесть огромных, схожих с драконьими клыками камней. В центре стоял высокий чёрный столб, напоминавший виселицу. Сходство с виселицей добавляла свисавшая с верхушки столба толстая верёвка. По бокам зловещего сооружения стояли два вкопанных в землю безобразных деревянных идола -- грибы с уродливыми человеческими лицами. Подобных -- правда, не таких страшных -- "старичков-боровичков" Иван Ефимович не раз имел удовольствие видеть на детских площадках. Раньше они всегда казались ему очень милыми и забавными. Но здесь, в лесу он не увидел в антропоморфных грибах ничего забавного. Наоборот, Бурыжному стало жутко неуютно и захотелось немедленно убраться вон. Вдруг он споткнулся обо что-то и чуть не растерял свои грибы. Иван Ефимович вгляделся в выкатившийся из-под гнилых листьев тёмный предмет и мелко затрясся. На него своими забитыми землей и сором глазницами пялился покрытый бурым мхом человеческий череп. "Вот тебе и грибы, вот тебе и опята! Теперь в милицию заявлять нужно", -- отравленный мерзким страхом, Иван Ефимович отступал от своей мрачной находки, не имея сил отвести глаза. И тут из леса с противоположной стороны поляны до него долетел треск сучьев и оживлённые голоса. Моментально стряхнув оцепенение, Иван Ефимович проворно юркнул в густые заросли дикой вишни, окружавшие поляну. И затаился.
На поляну вышли шесть человек. Судя по виду, обычные колхозники в ватниках, кирзовых сапогах, грязных кепках. Предводительствовал компании уже знакомый Ивану Ефимовичу по электричке старик в чёрном костюме. Он что-то весело говорил своим спутникам, сверкая очками из-под шляпы. Те в ответ злобно ржали. Двое замыкавших шествие, к ужасу Бурыжного, вели под руки связанную и абсолютно голую девушку лет семнадцати. Рот пленницы был заклеен липкой лентой -- так, что она могла издавать лишь жалкое мычание. Подойдя с столбу в центре поляны, компания остановилась.
Понимая, что сейчас станет очевидцем чего-то донельзя безобразного, Иван Ефимович отчаянно затосковал. Долг честного гражданина требовал от него вмешаться и остановить. А инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше уж быть свидетелем преступления, чем ещё одной жертвой. На поляне тем временем разыгрывалась такая сцена: "колхозники" под командованием старика, сноровисто повесили девицу на столб вниз головой. Затем каждый встал около одного из камней и вытащил из кармана небольшую дудочку-жалейку. Старик, вставший у центрального камня, раскрыл памятную Ивану Ефимовичу книгу в газетной обёртке и начал читать совершеннейшую абракадабру:
-- Уж ты, батюшка, ночи царь, гриб великий, Велиалов сын. Господин всех лесных зверей и птиц. Ты прими наше подношение убогое. Уж чем можем, тем тебя и радуем. Нежной плотию сладкою, мясом трепетным, кровью тёплою. Ты прими, прими -- не побрезгуй уж --подношеньице наше скромное. Пожалей ты нас, своих детушек. Не обдели ты нас своей милостью, одари ты нас от щедрот своих. Как служили тебе наши деды-прадеды, как служить тебе будут наши внуки-правнуки, так и мы, горемыки сирые, по закону твоему жизнь живём, служим верою, служим правдою.
Тоскливо завыли дудочки. Их пронзительная песня стелилась по земле, пробуждая чуждыми миру звуками кого-то, таившегося в лесных тенях. Иван Ефимович, настроившийся увидеть групповое изнасилование и возможно, даже убийство, тщетно силился понять происходящее. "Ну и извращенцы же эти крестьяне!" -- подумалось ему, и он даже ощутил нечто вроде зависти.
Плач дуделок вдруг резко оборвался. Послышалась стрельба ломающихся веток и громкое шуршание листвы. Нечто большое ломилось через лес и было уже недалеко от поляны. Сердце в груди Ивана Ефимовича колотилось неимоверно быстро. "Опят тебе захотелось, идиот несчастный!" -- неистово проклинал себя старший лаборант.
Старик в чёрном и его подручные как по команде, разбежались в стороны и попрятались за камнями. Висящая на столбе обречённо дергалась, колотясь всем телом.
Тут Иван Ефимович увидел такое, чего не видел никогда даже в ночных кошмарах: на поляну выползла тварь, существование которой никак не укладывалось в рамки известных биологических законов. Существо метра под три высотой очень напоминало гриб, а точнее - бледную поганку. Из под покрытой желтой слизью яйцеобразной шляпки свисала густая бахрома шевелящихся, червеобразных красных щупалец. По краю шляпки располагались три выпуклых чёрных паучьих глаза. Этот чудовищный гриб рос из земли, но при этом противоестественным образом двигался, оставляя за собой след, так удививший Ивана Ефимовича совсем недавно. Вытянув затрепетавшие щупальца в сторону висящей на столбе жертвы, монстр поехал, взрывая дёрн, к центру поляны, которая, как только теперь заметил Бурыжный, вся была изрыта такими следами. Щупальца существа обвили девушку так, что она превратилась в подобие большого красного кокона. Из круглых отверстий под шляпкой выделилось густое зелёное желе, которое полностью обволокло этот судорожно извивающийся страшный кокон. Подержав так свою добычу, гриб вдруг резко, с чмоканьем втянул её под шляпу. До ушей потрясённого Ивана Ефимовича донеслись бульканье и хлюпанье. Через несколько минут щупальца вновь показались из под шляпы. А потом оттуда же посыпались на землю абсолютно гладкие, мокро блестящие кости. Грибное страшилище издало нечто вроде сытой отрыжки и, покачиваясь, медленно-медленно ушло под землю. На месте его, осталась большая куча земли, похожая на гигантскую кротовницу.
Пока скрючившийся Иван Ефимович потихонечку, чтобы не привлечь враждебного внимания, прочищал в кустах дикой вишни желудок, типы, столь жутко казнившие неизвестную девушку, с бодрыми криками устремились к куче. Один из них весело пнул свежий череп, тот отлетел и раскололся об деревянного идола. Пока гомонящие "колхозники" искали что-то в земляной горке, старик неторопливо прохаживался вокруг них. Иногда с ликующими восклицаниями они передавали ему свои находки. Старик брал их и прятал в корзину.
Что они там такое добывают? Иван Ефимович не мог разглядеть. Да и не особенно ему хотелось это знать. Борясь с приступами тошноты и головокружения, он хотел лишь одного: как можно скорее очутиться подальше отсюда. Примерно через полчаса от кучи ничего не осталось, и злобная шайка во главе с седобородым мерзавцем ушла в ту же сторону, откуда и явилась.
Ещё не веря, что кошмар окончен, Иван Ефимович трясущимися руками извлёк из рюкзака бутылку. Горло глотало вино как-то неправильно -- Бурыжный едва не захлебнулся. Потом, подхватив свои шмотки и тихонечко подвывая, Иван Ефимович бросился бежать изо всех своих сил. Каждую секунду он ждал, что из-под земли выскочит кровожадная тварь и сожрёт его, как ту девку на поляне.
Одежда цеплялась за ветки, мерещились красные щупальца, и Бурыжный по-бабьи верещал. Запнувшись об корягу, он с визгливым оханьем покатился по земле.
Бурыжный поднялся было на ноги, но мощный удар в ухо опрокинул его вновь на землю. Посыпались щедрые пинки. Тяжёлые кирзовые сапоги метко били в живот, в лицо, по почкам. Крича, Иван Ефимович изловчился достать из кармана грибной нож. Махая им во все стороны, он полоснул по ляжке одного из нападавших. Схватившись за раненную ногу, бандит отскочил в сторону. При этом он толкнул плечом старика, не принимавшего участия в избиении Ивана Ефимовича. Старикашка уронил на землю корзину, которую бережно прижимал к груди. По пожелтевшей траве, по гниющим листикам рассыпались какие-то цветные, неправдоподобно блестящие камни.
-- Что ты натворил, баран! Он же сейчас почувствует их и придёт! Ах, гад неумелый! Всё испортил!
И старик бросился бежать, забыв и Ивана Ефимовича, и своих подручных, и свои сокровища. Подручные явно растерялись. Воспользовавшись этим, Бурыжный тяжело поднялся с земли и всё быстрее заковылял, побежал прочь, шатаясь и постанывая. За спиной его раздались крики ужаса и боли, громкое чавканье и хлюпанье, грохот повалившегося дерева и треск рвущейся ткани.
Когда Иван Ефимович выбежал к железнодорожной насыпи, кошмарные звуки всё ещё звучали в его ушах. Нос был сломан, передние зубы выбиты. Рёбра, кажется, тоже были сломаны. Бурыжный сел на насыпь, тяжело дыша и сплёвывая кровью в траву.
"Господи, как же теперь жить? Ведь это же... Это... Это предательство! Этот мир предал меня! Обманул. Он прятал от меня то, чего быть не должно. Вся моя жизнь рухнула за один день! Я больше никогда не смогу радоваться, я больше никогда не смогу верить!" -- эти новые мысли закрутились в голове Ивана Ефимовича, подталкивая его к какому-то удивительному шагу. Послышался гудок электрички. Поражаясь собственному хладнокровию, Иван Ефимович встал, и неуклюже взобрался вверх по насыпи. Рельс был холодный и приятно студил израненную щёку. Счастливо улыбаясь, старший лаборант смотрел то на ползущего по шпале жука, на то маленькое, похожее на гиппопотама облачко. Это были привычные, правильные вещи. Щека на рельсе чутко принимала равномерное, усиливавшееся с каждой секундой глухое постукивание. Новый гудок раздался уже совсем недалеко. "Неплохо бы вздремнуть" -- подумал Иван Ефимович и закрыл глаза.