Полицмейстер удивился вопросу. Он не боялся никогда. Ни с пистолетом, ни без него. Жена отлично знала, что генерал держит город в ежовых рукавицах и оружие носит только из соображений статуса и по старой привычке, спасшей когда-то жизнь.
- Объяснись. - Он всегда любил ясность и короткие фразы.
- По легенде, однажды на концерте Паганини полицмейстер Варшавы вспомнил под гениальную музыку все свои грешки, достал револьвер и застрелился прямо в ложе. Спектакль о Паганини и музыка тоже будет.
Когда-то полицмейстер любил эту красивую стерву. Красота с годами прошла.... Увы, он не президент, развод плохо скажется на карьере. И легенды такой почти наверняка не было, и грехи свои полицейский знал и готов был жить с ними дальше. Но ведь не может она не напомнить...
Вип-зона была заполнена до отказа, как и весь зал. Слава странной труппы летела из города в город опережая актеров, дававших везде по одному представлению... Генерал посмотрел в программку. Да, театр весьма авангардный. Фамилия режиссера. По слухам- гений. Всего две роли: Паганини и Епископ. Но Епископа играли сразу семеро актеров. Полицейский нахмурился. Эксперименты, эксперименты. В зале начал гаснуть свет.
Сцена выглядела практически голой. Ни декораций, ни задника, расписанного под исторический спектакль. Две кареты, облезшие и помятые, выглядевшие как случайный хлам, найденный в реквизиторской, несколько табуреток и скрипка... Еще в девяностых у него было дело о краже из консерватории, поневоле запомнились детали. Эта скрипка явно вышла не из мастерской Страдивари. Ширпотреб, такой же реквизит, как кареты и табуретки. Актеры... молодые и не очень. Кто в мантии, отдаленно напоминавшей церковную, кто во фраке, кто в повседневном.. Паганини в джинсах, на майке чья-то рожа. Еще бы бейсболку нацепил... Полицмейстер приготовился поскучать ближайшие три часа.
Артисты еще не начали говорить, а коп уже внимательно уставился на сцену. Движения актеров... Старые воры в законе хорошо помнили молодого, злого опера, приехавшего когда-то в их город. Помнили не только потому, что с ним было невозможно договориться... договорились, в конце концов. Молоденький мент отличался от серой массы служителей Фемиды своим умением видеть ложь в движениях, различить в толпе уходящего преступника только по походке, вроде бы неспешной, но неуловимо дерганной. Движения актеров были... правильными. На сцене не было артистов. В лучах рампы двигались гениальный скрипач и епископ, один епископ с семью лицами. Священник сел на табурет. Так можно сидеть только в роскошном кресле эпохи барокко. И чиновник, бывший опер с профессиональным чутьем, увидел это кресло. Пагнини взял в руки скрипку. Работы Страдивари, понял мент.
Диалоги... Они неуловимо напоминали слышанное на работе. О законе и преступлении, о рамках, ограничивающих одних и защищающих других, о границах, за которыми начинается свобода и разрушение. Епископ пытался оградить стабильность своего мира от бури, поднимаемой смычком гения. Полицейский отлично понимал его. И сочувствовал скрипачу, пытавшемуся сказать миру так много своей музыкой. Первым сломался Епископ. Власть обычно ломается первой. Когда в твоих руках много силы, она давит в первую очередь на тебя. Честный поединок перешел в грязный клинч. Угроз не было. Священник был умен... Каждое лицо Епископа предлагало свое, советовало, совращало. Гордыня, зависть, гнев, алчность. Другие смертные грехи. Полицейский вдруг начал вспоминать роскошные обеды, на которые его приглашали скользкие адвокаты, дорогие подарки, которые пытались дарить самые отчаянные, вызов в столицу, где ему предлагали не поднимать бури и учитывать интересы... роскошную, красивую стерву, случайно попавшую к нему в номер в той командировке.
Паганини подошел к краю рампы и вскинул смычок. Двадцать четвертый каприс... в исполнении автора. Слезы на одном из лиц Епископа, сгорбленная спина в мантии... И зал, застывший в счастливом миге откровения для тех, кто слышал в душе ответную мелодию. И растерянные лица тех, чья мелодия уже затихла под грузом лет, дел и компромиссов. Полицмейстер посмотрел на женщину, которую когда-то любил. По ее щекам текли слезы. Рука привычно нащупала предохранитель пистолета...