Безжизненные темно-серые очертания полуразрушенного здания. Гулкая тишина. Только отзвуки мира за узорно-потрескавшимися стенами.
Алексис находится здесь уже целый час. Эшли не опаздывает, это он пришел раньше. С прошлого раза ничего не изменилось: ни новых следов, ни отметин. И запах тот же - мертвой прогнившей осени. Сизый дым от зажатой между пальцами сигареты тоненькой струйкой поднимается к облупленному почерневшему потолку. В этом спокойствии сияние картинок ярче. Но они все - словно подернутые рябью отражения в водной глади. Если закрыть глаза, то тихий шепот незнакомого голоса сведет с ума.
Иллюзия, которая подчиняется и подчиняет себе... До звенящей боли в затылке, как будто кто-то беспрерывно царапает стекло острыми когтями.
Уже привык не замечать... И так трудно не заметить.
Без четверти шесть раздаются шаги. Стекло и осколки кирпича шуршат под подошвами сапог. Даже не пытается скрыться. Неосторожный мальчик.
Эшли останавливается, оглядывает пространство между полуразрушенной лестницей и стеной - после дневного света сложно привыкнуть к полумраку, и Митчелл не сразу замечает Алексиса. Оглядывается, моргнув растерянно, когда взгляд останавливается на темной фигуре, сидящей на ступенях.
Сегодня увольнительную получить было труднее. Более того, Эшли предупредили, что сбегать на прогулки три раза в неделю ему никто не позволит. В следующий раз придется придумать что-то другое.
- Привет.
Митчелл улыбается, шагая вперед. Нога цепляется за торчащую из земли арматуру, и он, сдавленно охнув, вытянув перед собой руки, летит вперед.
Резкий рывок за ворот кителя не позволяет упасть. Алексис крепко держит курсанта, смотрит на него все так же спокойно, не вставая со ступеней и зажимая сигарету зубами.
Мог бы и не ловить...
Ладони Митчелла упираются в колени парня, пальцы сжимаются.
- Ослеп? - спрашивает Алекс равнодушно. Взгляд в карие глаза с расширившимися зрачками от недостатка света в помещении. Мальчишка все такой же немного сонный...
- Прости. Я просто...
Митчелл, поспешно отпрянув, взмахивает рукой, надеясь только, что не разозлил Алексиса, потому что, говорят, этот может убить и за меньшее.
- В общем, просто... - заканчивает, робко улыбнувшись, и садится рядом, прижавшись лопатками к хлипким перилам.
Устал, на самом деле. Казалось, смерть мальчика должна была вызвать больше шума, но директор просто виртуозно замял это дело, объявив, что один из курсантов сбежал. И что, наверняка, это ошибка, и мальчик испуган, может быть, обижен на кого-то, а если объявить его в розыск, ничем хорошим для него история не закончится. Поэтому господа Фергюсон и Гордон из дисциплинарного комитета займутся его поисками, а остальные курсанты должны всячески содействовать, и будут последними сволочами, если проболтаются и испортят жизнь бедному запутавшемуся ребенку.
Ложь. Всюду. Митчелла от нее уже тошнит. То же было и с его отцом. "Он погиб как герой" - мерзкие равнодушные слова. И смешная пенсия в знак признательности Города.
Эшли поднимает взгляд на Алексиса.
- Принес? - а тело уже инстинктивно поджимается, отказываясь принимать инъекцию, язык немеет.
- Да, - отвечает спокойно и выкидывает окурок на пол.
Иллюзии сейчас не появляются. Или все - одна сплошная фальшивка? Убийца морщится, вытаскивает шприц из кармана.
- Для тебя и Аллена поступил приказ, - с тихим щелчком снимает колпачок. - Вербовать лучших из Академии. Желательно с чипами. Выполняйте, пока есть время.
Игла тонкая, блестит в тусклом свете солнца, которое едва-едва проникает в дом.
- Под язык?
Митчелл, вздохнув, кивает. Осточертело. Но выхода нет. Все остальное слишком заметно. И лучше пусть инъекцию сделает Алексис, чем он сам. Послушно открывает рот. Нужно отвлечься. Вербовать - это отлично, конечно. Сильнейшие: Фергюсон и Гордон, опять же. Ну и еще человек пять наберется. Но им-то зачем идти против правительства? Этим и так живется неплохо. Митчелл закрывает глаза. Тянущая боль, несильная, ожидаемая, а потом он перестает чувствовать свой язык. Мучительно выдыхает, приваливается к перилам, отстраняясь.
Минута. Всего одна. А потом сердце начинает колотиться оглушающе громко, в бешеном темпе перегоняя кровь. Скулы заливает лихорадочный яркий румянец.
Чужое дыхание - тяжелое в тишине... Алекс смотрит на мальчишку. Как и тогда подносит руку к его лицу, но не касается пальцами, только ощущает жар кожи.
Чистый препарат, без примесей и лишних добавок. И реакция на него - чистая. Яркая. Сладкая... Совсем не такая, когда по телу разливается боль - опутывает, стягивая колючей проволокой. Иногда Алексису казалось, что еще чуть-чуть, и острые тонкие спицы проткнут его изнутри. Но вместо этого лишь кровь на языке и прокушенных губах - побочный эффект от лекарства, приготовленного собственными руками.
А здесь никакой боли. Только - единственная - от введения иглы. Дальше - затапливающее возбуждение.
Как у Эшли... Мальчишка похож сейчас на светлое создание, нежное и кристально чистое...
- Ангел, - тихо и с улыбкой. Проводит пальцами по волосам, распутывая пряди.
Митчелл тянется за рукой, закрывает глаза. То, что сейчас нужно. Мягкие прикосновения, лихорадочное "еще, не останавливайся", и вместе с тем покой. Вспоминаются самые первые разы, тогда еще сам не мог себе сделать инъекцию. Мать плакала беззвучно, гладила по голове: "Потерпи, сейчас будет хорошо". А слезы, падающие на лицо Эшли, только раздражали кожу, хотелось рвануться, но не было сил сделать и шага. Сейчас никакой жалости, только равнодушные прикосновения человека, которому на тебя наплевать.
Эшли прижимается лбом к плечу Алексиса, сглатывает вязкую слюну.
- Правда, что ты пришел с той стороны?
Алекс гладит ладонью его затылок, тянет за прядки, волосы мягкие. Приятно касаться их подушечками пальцев.
- Тебе нравится верить сказкам? - на ухо.
- Нет. Но... - движения Алексиса вводят в транс. Странно. Так спокойно не должно быть с тем, кто в любой момент и без причины может прирезать. - Дыма без огня не бывает. Просто... если бы это было правдой, тогда я спросил бы у тебя одну вещь.
Люди чрезмерно любопытны. Но иногда интересно сыграть на этом...
- Спрашивай, - позволяет мужчина и одновременно с этим отвечает на заданный ранее вопрос. Ровно. Ничего не опасаясь.
- Этот город - всего лишь клетка с лабораторными мышками. Здесь безопасно.
- Это правда, что там нет ничего? - Эшли моргает, поднимает голову.
Слухи. Они похожи на городские сказки, рассказанные сумасшедшими. Кто в них будет верить? Если любой житель может подняться на стену и увидеть пустошь, разрушенные дома со следами обстрелов, мертвую землю на многие мили вперед. Но как тогда смог выжить Алексис?
Сильные пальцы сжимают пряди в кулаке. Запрокидывая голову Митчелла, Алекс мягко скользит губами по его щеке.
- Это глупость, - тихо. - Люди есть и за стеной.
Плевать, что о нем может думать мальчишка. Правда именно в этих словах. Это то, что еще четко понимает измученный мозг - тут всего лишь часть мира. А чип словно вытягивает нити разума, больно, долго, как будто выворачивая наизнанку представление о действительности - подчиняет своей реальности.
- Веришь? - шепот Алексиса в приоткрытые губы. Улыбка.
Митчелл пожимает плечами. От близости убийцы лицо горит, и тело начинает лихорадить. Воздуха не хватает. Эшли торопливо, нервно расстегивает верхние пуговицы кителя, ослабляет галстук. Не помогает. Душно. И тревожно.
- Не знаю. Если так, то почему ты здесь все еще? Этот город - ловушка.
Хочется добавить, что даже РА не изменит этого. Просто смена власти, но Митчелл останавливает себя. Неприятностей и так хватает.
Алексис смотрит на тонкие пальцы Эшли, на открывающуюся бледную кожу под воротником формы... И биение жилки - ровная пульсация, видимая глазу. Завораживает... Мужчина не сразу отвечает на вопрос.
- Вы просто стадо. Вас загнали в одно место и огородили забором, - тихо, хрипло, без каких-либо эмоций. - Я здесь не по своей вине. Но ненадолго.
Митчелл вскидывает возмущенный взгляд на убийцу. Ты пока здесь, вместе с этим стадом... Но вместо этих слов вырывается:
- Возьмешь меня с собой, когда будешь уходить?
Зачем? У Эшли здесь мать и обязательства. И он прекрасно знает, что никогда не сможет убежать, бросив все. И верить Алексису - глупо, он видел, что за стеной. И все же...
- Если успеешь за мной, - взгляд в карие глаза.
Вдали от этого города убийце никто не нужен. Если только собственная жизнь наедине со своими иллюзиями. Он медленно сходит с ума... поэтому постоянно нуждается в движении - оно заглушает тупую боль в венах.
Если успеешь...
Отстранив Митчелла от себя, Алекс поднимается - осколки кирпича хрустят под ногами.
- Сегодня двадцать четвертое. Вам с Алленом время до первого октября - это будет четверг, - достает из пачки сигарету. - В пятницу уже явится комиссия от правительства, - зажимает фильтр губами. - Кэп надеется на вас.
Эшли успеет. Он уверен. Главное - решиться.
- Хорошо. Я передам Крису.
Пора уходить. Времени как раз - добраться до Академии и отметиться. Но Митчелл медлит, поднимает голову:
- До пятницы? Здесь же?
Дело не в том, что Эшли хочет видеть Алекса, ничего такого. Причина всего лишь в инъекции, без которой он умрет.
- Да. Я принесу лекарство, - Алексис надевает капюшон, выдыхает дым.
Уже можно уйти, но... Оборачивается к мальчишке. Смотрит на него сверху вниз.
- До встречи, - после паузы, с улыбкой.
Сунуть руки в карманы и ровным шагом из здания.
Физика - это откровенно скучно. Робби успел уже раз пять закрыть и открыть учебник, сходить в душ, выкурить три сигареты и попытаться заговорить с Леоном о темах, далеких от изучаемого предмета. Фергюсон невнятно буркнул в ответ, чего явно было маловато для поддержания беседы.
Теперь Гордон лежит, устроив раскрытую книгу на животе, пробегает глазами по строчкам, в конце каждого абзаца отвлекаясь и бросая взгляд то на часы, то на Леона.
Полчаса до... В животе сладко сжимается от предвкушения. Гордон пытается унять это идиотское волнение, от которого голова идет кругом, но которое, между тем, имеет горьковатый привкус чувства вины. Во рту сушит. Робби тянется за открытой бутылкой воды, делает глоток.
- Лео, я не могу это учить. Ну честное слово. Бесит.
Данные на РА пришли, как и обещал директор, но их изучение решили отложить на утро. Хотя с большим удовольствием Гордон занялся бы сейчас ими.
- А как контрольную сдавать? - равнодушно. Леон зевает.
Да как обычно, естественно... Ему тоже, честно говоря, надоело учить. От разнообразных формул и законов тянет в сон. Хотя этот предмет гораздо интереснее, чем математика. Или та же самая история. Но для Робби это не так.
Фергюсон закрывает учебник и кладет его на пол рядом с кроватью. Улыбается мягко, смотрит на Робби.
- Ты какой-то напряженный.
- Лео... - Гордон медлит, подбирая слова. - Я чувствую приближение катастрофы. Этот мальчик только повод. Если... Мы только увидели этот долбаный мир, только стали спать спокойно. А теперь снова? Нам придется...
...Убивать. То, чему их учили. Робби не проговаривает вслух, вместо этого успокаивает сам себя:
- Таково истинное наше предназначение. Не мухлевать на экзаменах или колоть орехи даром, - усмехнувшись, прижимается виском к металлической перекладине.
У Леона почти прозрачные глаза и серебристые волосы. Так хочется переползти на его кровать, свернуться рядом с ним котенком, прижаться и закрыть глаза, наплевав на эту встречу.
Все так и есть. Леонард выдыхает. Истинное предназначение - уничтожать всех, кто стоит на пути, и быть верными правительству. Самое время понять и показать, насколько хорошо их обучили.
Верно?
- Нет выбора, - Фергюсон перебирается на кровать Роберта, ложится рядом. - Они создавали идеальных убийц. А нам даже возразить нечего, все правильно - мы пример и опора для будущего, безоблачного и счастливого, - устало улыбается, глядя в потемневшие глаза друга. - И мы сделаем все, что они прикажут.
- Это правильно. РА - не герои, они террористы. Значит... - касается щеки, обводит кончиками пальцев скулу. - Я убью каждого. Ведь для этого тогда в лаборатории я выжил.
Холод, вспарывающий сухую, тонкую кожу, от него, казалось, губы лопались, и кровь промерзала, замедляя свой бег. Дар рождался, чип пускал длинные тонкие нити по слабому организму, анализировал, искал идеальную форму выражения. Как это происходит? Считывает данные, то, что уже есть и просто встраивается, усиливая их? Если у тебя повышенное восприятие - он дает тебе эмпатию. Так?
Робби ерзает на кровати, устраиваясь удобнее, мельком бросает взгляд на часы. Десять минут.
Если выживать только для того, чтобы убивать... Леон знает, что Гордон тяжело воспринимал чип тогда, в лаборатории. И смог сжиться, потому что сильный.
- Вспомни лучше первые курсы Академии, - прикрывает глаза, прижимается щекой к плечу Робби. - Это было гораздо веселее.
Ладонью по груди, ощущая стук сердца. Обнимает... пальцами мягко проводит по ребрам через тонкую ткань рубашки.
- Гораздо веселее, Лео, - Роберт смеется, бережно прижимая к себе.
Только он - никого больше. Никакой Оливии. Тогда казалось, что выжил вот для этого, чтобы носиться по гулким мертвым коридорам Академии, гулять по городу, таскать сладости из магазинов, а все остальное - просто плата за Фергюсона. Самообман. Жизнь - другая.
- Я хотел бы...
...чтобы все снова стало, как тогда. Роберт закусывает губу, останавливая себя. То, что для него те годы - лучшее время, вовсе не значит, что так и для Фергюсона. Больно. Невыразимо больно. Кажется, кто-то пропихивает ледяную иглу в легкие, миллиметр за миллиметром.
И правда в том, что сейчас Роберту придется сказать: "Не жди меня. Я должен уйти".
Солгать или не договорить - какая, по сути, разница? Смысл один.
Робби осторожно касается подбородка Леона.
- Так еще будет. Вот пройдет этот дурацкий период.
Снова ложь. Гордон глушит свою боль и ядовитое горькое презрение к себе. Накрывает Леона как куполом. Тепло... Сонно... Бесконечные поля цветущего клевера, медовый сладкий запах и жужжание пчел. Робби перебирает серебристые пряди задумчиво, не открывая глаз, только чувствуя, что вот-вот, и Лео заурчит как большой золотистый кот. Тогда не нужно было закрываться...
Спи...
Крис опаздывает, но не прибавляет шаг - не привык торопиться.
Митчелл передал информацию, и пора уже начинать действовать. Тянуть с этим никак нельзя, хотя нужно больше втереться в доверие. Или зацепить чем-нибудь, чтобы была причина, по которой Гордон поднимется с насиженного места.
Завтра. А сегодня... холодная ночь и ветер, гоняющий опавшую листву. И Роберт точно уже ждет Криса - слово ублюдка из элиты.
Открывает двери чуть-чуть, чтобы проскользнуть в раздевалку.
Гордон не поворачивается, стоит, глядя в окно, сунув руки в карманы штанов. Видеть не нужно - он достаточно общался с Алленом, чтобы узнать его сразу. Эмоции Криса - темное холодное индиго, нечто острое, жесткое, но со сладким запахом ванили, от которого рот моментально наполняет слюна.
Роберт успел продрогнуть, пока шел сюда по вечно холодным, вымерзшим насквозь коридорам, и пока ждал Аллена. Не спас даже накинутый на футболку китель.
Хочется быстрее закончить и в комнату, под бок к Лео, накрыться одеялом и уснуть.
- Хочешь чего-то... специфического?
- На твое усмотрение, - сразу же отвечает Крис, глядя на Робби. Босой и встрепанный...
Он подходит и обнимает эмпата со спины, прижимая к себе. Тоже смотрит в окно, и шепотом на ухо:
- Только... сделай мне хорошо. У меня паршивый день, - можно сказать откровенно, все равно Гордон чувствует. Один Митчелл для него преграда.
Но скоро могут выяснить, в чем подвох.
Роберт недовольно поводит плечами - не то чтобы прикосновения были неприятны, так даже теплее, - скорее, напоминая о границах. Прислушивается, склонив голову на бок. Да, знакомое чувство - смесь обиды на весь мир и жгучего желания. Робби смеется, глянув на Криса через плечо.
- Что, Митчелл отказал?
- И как догадался? - Аллен отпускает его, прислоняется спиной к шкафчикам. - Я же говорю, день неудачный, - закуривает и выдыхает дым в потолок. - А у тебя все хорошо? - усмехается, глянув на Гордона.
Роберт игнорирует вопрос, задумчиво касается кончиками пальцев холодного пыльного стекла. Золотистый свет фонарей, липнущий к окнам и далекие отсветы прожекторов по периметру стены.
- Скажешь, когда будет достаточно.
Первые годы Академии... Роберт пытается справиться с горечью и обжигающим стыдом - этим нельзя делиться! Это только для них двоих... Не для чужих. И тут же горячая лихорадочная радость - вот она ядовитая блядская кровь Гордонов.
Первый день после переезда в Академию. Ни у кого и мысли не было, что их с Леоном можно развести по разным комнатам. Они вместе. Это само собой разумеющееся. И это никогда не изменится. Дикий восторг тропическим цунами, волны выше головы, сметающие все подчистую. Теперь не нужно расставаться даже на ночь, расходиться по домам. Все. Весь этот новый неизведанный мир - их. Роберт сидел на кровати, обалдев, и смотрел на Фергюсона.
Гордон моргает, переводит взгляд на Криса.
- Дай сигарету.
Нужно быть осторожным. И не превысить допустимый уровень использования дара.
Это захватывает. Аллен прикрывает глаза, улыбаясь. Чувствуя, как стучит сердце. И внутри словно надувается шарик - буквально распирает от счастья, радости и предвкушения вперемешку с любопытством. Почти через край.
Почти.
Выдыхает, протягивает пачку сигарет Робби.
- Отлично, - облизывает губы.
Оно еще внутри. Эмпат держит эмоции. И не хочется отпускать. Еще, еще... может, получится сделать своим.
Роберт, кивнув, прикуривает, не торопится вернуться к окну. Аллен поглощает, требует то, что Гордон всегда ненавидел, от чего пытался избавиться, закрыться - жалкую способность людей испытывать чувства, противоречивые, яркие, обжигающие, иглами впивающиеся в головной мозг. Крис жаждет забрать их себе. Такая странность.
Робби делает шаг вперед, останавливаясь рядом с Алленом, сжимает в своей ладони его пальцы - холодные, негибкие. Дым царапает горло, Гордон языком переталкивает сигарету в уголок рта, опускает голову.
Нежность... Светлая, легкая, как дуновение ветра в летнюю удушающую жару. Прикосновения к коже. Снова Леон. Они пробираются через заднюю дверь на кухню. Просто так. Потому что через парадную неинтересно. А на кухне Мэгги, она обязательно угостит чем-нибудь. И можно безнаказанно попялиться на ее грудь в вырезе белоснежной рубашки. Она, конечно, видит это. Но Роберту все позволено. Она краснеет под его взглядом, нервно застегивая верхнюю пуговицу, и притворно строго указывает на дверь. Робби смеется, хватает Леона за руку, тянет за собой: "Давай, пообедаешь с нами".
Легкое возбуждение, от которого кончики пальцев покалывает и живот сводит. Предчувствие. Запахи корицы и яблок. Гордон стряхивает пепел на пол, мягко улыбаясь.
Крис удивленно смотрит на него. Нежно и сладко внутри, на смену детскому азарту. Легко и спокойно. И желание... сделать приятное, получить такое же приятное взамен. Или просто так. То, что Аллен испытывает только урывками, не выдерживая слишком долго.
За нежностью - возбуждение. Мягкое, горячее, как неумелый любовник. Но мирное. Оно такое чужое...
- Кто в тебе такие чувства вызывает?
Сигарета дотлевает до фильтра. Крис просто выкидывает ее на пол и цепляет пальцами запястье Робби. Ближе к себе, чуть настойчиво. Эмоции затопляют мягкими перистыми облаками и приятной прохладой, но вместе с тем... тепло.
Касается губами шеи Гордона там, где бьется пульс. Не кусает, как привык - из-за этого, чужого, хочется мягко поцеловать и провести языком. Так и делает...
Роберт подается вперед, закрывает глаза. И только потом, сквозь это бледно-лиловое ласковое прорываются стальные иглы напоминая - обман. Ты сам внушил это. Сразу же отстраняется, упираясь ладонью в плечо Аллена, смотрит внимательно. Зачем вообще эта исповедь? И ведь чуть не назвал имя. Сам попался в свою паутину?
- Прошлое, - голос Гордона звучит глухо.
Они тогда не успели выбежать из кухни. Остановил голос Мэгги: "Идите, хозяйка приготовила сегодня яблочный пирог". Не оборачиваясь, только сжав пальцы Леона сильнее, Роберт небрежно бросил: "Эта сука все равно не умеет как..." Звонко. Наотмашь. Так, что губа лопнула, и во рту растекся вкус крови. Не обида. Ненависть - до дрожи, так что лицо побелело. Руки дрожали, когда Робби, глядя в светлые глаза Хелены, выдохнул: "Ты не смеешь меня трогать". Ступени, мелькающие перед глазами, дверь ванной. Все прыгает, расплываясь. Холодный кафель. И странный взгляд Леона, заскочившего вслед за ним, выкручивающего кран с холодной водой. Теплые пальцы, обхватившие подбородок. Дыхание тоже теплое, сбившееся. Миг, прежде чем дверь распахнулась.
День, когда Леон познакомился с Оливией.
Роберт откидывает докуренную сигарету, пальцы дрожат даже сейчас. И жаркая волна крови приливает к скулам. Ненавижу.
Швыряет эти картинки в лицо Крису - так же, как тогда - наотмашь, хлестко, безжалостно. Это... нравится?
Холодно и одновременно жарко. Отвратительно больно, обидно. До этого светлое чувство рвется, выворачивается от ненависти, и уже нет ни капли удовольствия. Крис смотрит в глаза Робби. Необъяснимое желание ударить, вернуть все, как было.
Так... отчаянно.
Гордон рассказывает свою историю, длинную и насыщенную пестрыми красками. Умело, как никто другой. Вряд ли кто-то сможет показать все то, что было, так же ярко.
- Это...
Крис не может сказать. Сжимает кулаки, вдыхает, выдыхает... Низменные эмоции. Ничего высокого, но...
- Даже это не мое, - тихо. Отворачивается.
Тошнит от этой бесполезной злости.
- Не твое, - спокойно подтверждает Гордон. - И не для тебя.
Опустошение. Хочется в свою комнату, прижаться к Леону и закрыть глаза. Просто лежать, перебирать воспоминания, сжимая кулаки от бессилия, оттого что такого уже никогда не будет.
Роберт задумчиво проводит пальцами по щеке Криса, потом отходит на шаг.
- Завтра приходить?
- Да.
Еще ощущается касание к коже, хотя Гордон уже ушел. Сколько прошло времени? Не разобрать.
Аллен сжимает зубами фильтр сигареты, закуривает. Еще пару минут посидеть в раздевалке на одном из пыльных матов, тупо глядя в одну точку, размышляя... ни о чем.
Мертвенно тихо. Пальцы дрожат. И сизая струйка дыма, поднимающаяся к потолку, неровно подрагивает.
Упирается локтями в колени, прижимает ладони ко лбу. Закрывает глаза.