Андрей Ильич был мастером. Он правильно оценивал свой труд, но никогда не делал ничего, не достойного его мнения о своём таланте. Он расписывал шкатулки.
Андрей Ильич аккуратно протёр рисунок и обезжирил его. Предстояла самая ответственная операция, которая могла свести на нет всю предыдущую работу. Он медленно и аккуратно нанёс первый, самый разбавленный слой лака. Тот затёк во все микроскопические трещинки и быстро высох. Андрей Ильич осмотрел поверхность и похвалил себя. Второй слой лака был, напротив, густым и толстым. Он покрыл поверхность и увидел, как рисунок приобрёл объём и, словно, засветился изнутри. Когда и этот слой застыл, Андрей Ильич отполировал поверхность и отодвинул шкатулку от себя, чтобы лучше разглядеть результат. Всё выглядело именно так, как он планировал, может даже немного лучше. Деревья, вырванные из темноты неярким пламенем костра, окружали небольшую поляну, на которой находились несколько уставших от долгого дня охотников. Над лесом, словно глаз древнего бога, переливаясь всеми оттенками жёлтого и красного, сияла наполовину закрытая облаками полная Луна. Рецепт приготовления этого лака Андрей Ильич унаследовал от деда. Это было их семейное "now how". Лак состоял из неподдающейся логической оценки смеси, некоторые ингредиенты которой казались Андрею Ильичу бесполезными. Но он не рисковал и предпочитал следовать традиции, так как процесс приготовления лака занимал довольно много времени, а тратить это время впустую Андрей Ильич считал непозволительной роскошью. Достоинство лака состояло в том, что рисунок, им покрытый, становился ярче и объёмнее и сохранял свежесть красок в несколько раз дольше, чем при покрытии любыми другими лаками.
Он бережно поднял шкатулку и поставил её в сервант, на место, которое занимало каждое новое произведение, пока лак окончательно не засыхал. Это была традиция. Ещё его отец, когда Андрей Ильич был совсем маленьким, показывал ему только что расписанные шкатулки, которые он, покрыв лаком, ставил на это место. Андрей Ильич очень уважал своего отца, хотя и считал его простым ремесленником. Отец, в своё время, штамповал рисунки про советскую власть, и так набил в этом руку, что даже те экземпляры, что делались на заказ, стали отдавать "славой КПСС". В отличие от отца, Андрей Ильич никогда не выполнял подобной работы, а всё время работал лишь для себя. Вся его молодость прошла среди тех, кого в то время называли диссидентствующей молодёжью. Однажды, его даже собирались посадить за тунеядство, но он подарил судье шкатулку с её портретом, в котором было больше лести, чем краски, и ему было просто предписано устроиться на работу. Он пошёл работать сторожем на склад металлической строительной арматуры, где, за пару шкатулок, выбил себе помещение под мастерскую и стал заниматься творчеством "без отрыва от производства".
В последнее время, жизнь Андрея Ильича изменилась. Изменения отчасти произошли в связи с общими переменами жизни в стране, которые позволили Андрею Ильичу, наконец, заработать те деньги, которых, по его мнению, заслуживал его талант, но главной причиной перемен в его жизни всё-таки стала покупка машины. Если бы Андрей Ильич, приближаясь на трясущихся ногах к автосалону, мог бы представить, чем для него всё это закончится, он перестал бы бояться, что у него отнимут его честно заработанные деньги, а сам бы лучше раздал бы их нуждающимся. Если бы жадность, всё-таки, победила, то он, даже под страхом смерти не стал бы покупать сияющий хромированным бампером, блестящий, как только что отполированная шкатулка, джип известной американской компании. Если бы он только знал, сколько денег сожрёт это полноприводное чудовище, он никогда бы не совершил эту ошибку. С тех пор Андрей Ильич узнал, что такое настоящая ненависть. Ненависть ко всем и ко всему: к сотрудникам ГИБДД, сдирающим штрафы в прямой пропорции к стоимости машины, к соли, разъедающей драгоценный кузов и не менее драгоценную резину, к птицам, загаживающим и царапающим блестящую поверхность крыши, к любителям автомобильных зеркал, дворников, колёс, магнитол и даже сигнализаций. Сколько драгоценных для Андрея Ильича шкатулок оказалось под грудой грязного белья в чемоданах заплывших жиром туристов из-за пронёсшегося урагана, свалившего на капот машины трёхметровую ветку прогнившего полувекового тополя. Сколько бессонных ночей он провёл, постоянно вскакивая в постели, заслышав сирену сигнализации и уже представляя количество денег, которое ему предстоит потратить на новое лобовое стекло, которое, между прочим, пришлось бы заказывать в Америке.
Единственное, что радовало Андрея Ильича, когда он холодным весенним вечером, поливаемый струями мокрого снега и окуриваемый выхлопными газами застрявших в пробке машин, стоял перед прилавком со своими шкатулками, это то, что его труд хоть кому-то нужен.
Перед приобретением машины он просто сдавал свои шкатулки в магазин или продавал через знакомых, но теперь, он не мог нанять кого-либо, так как не хотел, чтобы его труд пропал зря. Он никогда не назначал заранее цену на ту или иную вещь, так как считал, что в том случае, когда покупатель не в состоянии оценить художественную ценность произведения Андрея Ильича, он должен понять это, хотя бы выложив за эту шкатулку большие деньги. Если же в глазах покупателя Андрей Ильич видел истинное восхищение своим искусством, он делал значительную скидку.
Однажды, он узнал одного из покупателей, что его сильно порадовало. Он подумал, что если человек, купив одну шкатулку, пришёл за второй, то, значит, он смог оценить красоту творений Андрея Ивановича. Когда он заметил этого покупателя в третий раз, он понял, что у его таланта появился настоящий почитатель.
Через неделю, придя после рабочего дня, Андрей Ильич почувствовал себя нехорошо. Он позвонил владельцу торгового места и попросил найти себе замену. Однако, на следующий день от недомогания не осталось и следа. Андрей Ильич выглянул в окно. Ему пришлось прищуриться от яркого солнечного света.
Одевшись и поев, он решил идти торговать. Когда Андрей Ильич подошёл к прилавку, он заметил, что его постоянный клиент стоит и выбирает шкатулку. Андрей Ильич подошёл и, не рассказывая, что именно он и есть автор, подсказал, какую, с его точки зрения, стоит выбрать. Это была большая шкатулка, на которой было изображено озеро, отражающее закат. Больше всего в этом сюжете Андрею Ильичу нравилось то, что ему удалось запечатлеть заход солнца в тот момент, когда солнце уже успело скрыться за деревьями пологого холма, и лишь его отражение было видно в воде. Этот сюжет не был придуман Андреем Ильичом, он однажды видел, как солнце, скрывшись за деревьями, исчезло, и лишь его отражение осталось на тёмной глади озера. В тот момент ему показалось, что в этом есть какой-то философский смысл. Он внезапно подумал, что когда он умрёт, и все забудут о том, что он когда-то был, какой-нибудь человек, найдя на чердаке лакированную шкатулку, увидит прекрасный рисунок и подумает об Андрее Ильиче. То есть та часть души, которую он вкладывает в каждое своё произведение, станет бессмертной.
Покупатель с сомнением посмотрел на шкатулку, похвалил сюжет, но сказал, что это для него слишком дорого. Андрей Ильич подмигнул продавщице, и она сбавила цену. Покупатель достал полиэтиленовый пакет, упаковал в него покупку и аккуратно положил в сумку. Он уже собирался уходить, когда Андрей Ильич спросил его:
-Извините, вы увлекаетесь шкатулками?
Покупатель недоверчиво посмотрел на Андрея Ильича, словно оценивая его надёжность, и ответил:
-В каком-то смысле, да.
-А вы знаете, кто автор той шкатулки, которую вы купили?
-Ну и кто же?
Андрей Ильич не хотел, чтобы этот человек узнал, что он автор, так как в этом случае, могло показаться, что он всучил покупателю свою шкатулку. Он сказал:
-Один мой хороший друг. Вы знаете, он очень трепетно относится к этому, и любит людей, которые способны оценить его мастерство. Если вы хотите, я могу вас познакомить.
Человек задумался, и словно что-то решив для себя, кивнул. Они пошли по Невскому, а Андрей Ильич стал судорожно думать, как не раскрыть себя и, в то же время, отбить у покупателя всякое желание знакомиться с автором. Наконец, он придумал. Он резко остановился и хлопнул себя ладонью по лбу. Всячески изображая из себя человека, только что вспомнившего что-то неприятное, он виновато посмотрел на спутника и произнёс:
-Я совсем забыл.
-Что? - покупательпосмотрел на Андрея Ильича таким взглядом, что ему просто-напросто стало страшно. Теперь ему не надо было изображать интонацию. Он сказал:
-Автор этих рисунков уехал из города и вернётся только завтра. Я совсем забыл, когда приглашал вас. Так как я чувствую себя виноватым, то, может, вы дадите мне шанс загладить свою вину, - он многозначительно кивнул в сторону бара, только что показавшегося из-за угла.
В баре было страшно накурено. С разных сторон доносились в той или иной степени пьяные голоса посетителей. Они подошли к стойке и уселись на высокие, обитые чёрной кожей стулья с тускло отражающими свет, исцарапанными, когда-то хромированными ножками. На лице бармена аршинными буквами, причём курсивом можно было без труда прочитать: "Ушёл в астрал, вернусь не скоро". Они заказали по большой кружке светлого пива. Когда Андрей Ильич увидел, что в кружке собеседника осталось меньше половины, он незаметно откашлялся и задал, пытаясь не показать свою заинтересованность, вопрос, для которого он и привёл этого человека в бар. Покупатель посмотрел на Андрея Ильича так, словно тот говорил с ним на незнакомом ему иностранном языке и ответил:
-Вы спрашиваете, почему я покупаю эти шкатулки?
Андрей Ильич утвердительно кивнул, но ему почему-то стало не по себе. Собеседник нахмурился, словно что-то просчитывая про себя, а потом ответил:
-Вообще-то мне было бы уместно ответить вопросом на вопрос, так как то, что вы меня об этом спрашиваете, выглядит довольно подозрительно, но я просто не буду вам отвечать. Давайте лучше возьмём ещё пива.
Они взяли ещё пива, потом ещё. На четвёртой или пятой кружке, когда Андрей Ильич уже с трудом представлял, как он будет добираться до дома, он заметил, что с его собеседником произошла разительная перемена. Прежде закрытый, недоверчивый ко всем человек, казалось, начал излучать вокруг себя лучи, как намалёванное на заборе пионерлагеря мультипликационное солнце.
Покупатель стал рассказывать какие-то умопомрачительные истории, которым скорее место в журнале регистраций криминальной активности населения, чем в устах человека, более похожего на успешного журналиста светской хроники, чем на матёрого уголовника. Это продолжалось в течении получаса, а затем, когда у собеседника Андрея Ильича настала следующая фаза опьянения, он иссяк и снова стал таким, как был прежде. Несколько минут они сидели в тишине, если этим словом можно назвать равномерный звуковой фон, исходивший от посетителей бара и от стоявшего в углу, неизвестно как попавшего в Питер, музыкального автомата. Потом покупатель повернулся к Андрею Ильичу и стал пристально разглядывать его лицо. От этого взгляда Андрею Ильичу захотелось уйти, забиться в угол и не выходить оттуда примерно месяц. От незнакомца стала исходить густая, практически материальная опасность. Андрей Ильич почувствовал себя в западне, словно кролик, загипнотизированный глазами питона. Он попытался стряхнуть с себя это наваждение и, пытаясь снова начать разговор спросил:
-Вы мне не ответили. Так почему, всё-таки, вы покупаете эти шкатулки?
-Если ты хочешь, то я тебе расскажу, но надо ли это тебе? -покупатель казался спокойным, но Андрею Ильичу показалось, что за тонкой плёнкой видимого спокойствия скрывается дикий разъярённый зверь. Но обратного пути не было. Андрей Ильич понял, что если теперь не узнает, зачем этому психу нужны его шкатулки, то до конца жизни этот вопрос будет мешать ему спокойно спать. Он кивнул, и покупатель указал ему рукой на улицу.
Они вышли из бара и пошли по тихой, покинутой людьми улице. Потом свернули в арку и попали в двор колодец, образованный расселёнными, полуразвалившимися домами. Какая-то часть разума Андрея Ильича говорила ему, что западня захлопнута, но другая, страстно желающая узнать ответ на практически ставший манией вопрос, отвергала все логические аргументы первой. Покупатель шёл первым, и когда они попали во двор, остановился так резко, что Андрей Ильич чуть не врезался в него. Он заметил, что одна рука покупателя находится в оттопыренном кармане его чёрной кожаной куртки. Покупатель сделал шаг к Андрею Ильичу и он почувствовал, как на него пахнуло перегаром.
-Ты хотел знать, зачем мне эти шкатулки? Слушай, но только запомни, что ты сам хотел это знать. В нашей стране в данный момент очень трудно заработать по-настоящему большие деньги. Для этого необходимо придумать что-либо оригинальное. И я нашёл этот способ. Несколько месяцев назад, мне было необходимо устранить одного из своих людей. Я положил ему в багаж шкатулку, наполненную до краёв чистейшим героином. Каково же было моё удивление, когда он беспрепятственно прошёл таможню. Собаки не учуяли героин. Я сделал ещё несколько попыток и все они оказались удачны. Я отдал шкатулку на проверку одному своему знакомому химику, и он определил, что лак, которым была покрыта шкатулка, отбивал нюх у собак на таможне. Сам понимаешь, такой шанс я упустить не мог. С тех пор я стал перевозить наркотики, делая на этом большие, очень большие деньги. Видишь, как всё просто. Но в моей системе есть одно основополагающее правило. Никто не должен знать об этом кроме меня. Никто.
Он вытащил из кармана пистолет и начал накручивать на дуло глушитель. Андрей Ильич почувствовал, как что-то холодное течёт по его лицу. Это был пот. Он сделал два шага назад, но наткнулся на кирпичную стену. Все события этого дня приобрели смысл, этот смысл был страшен. Он закрыл глаза, желая, чтобы всё оказалось сном, но в тишине двора раздался лёгкий хлопок. Что-то с силой ударилось ему в грудь, но больно от этого не стало. Он услышал удаляющиеся шаги и с трудом приоткрыл глаза. Цвет неба необъяснимо поменялся. Исчез двор колодец, исчезли все, ранее удерживающие вокруг него реальность звуки. Ему стало смертельно жалко себя, но не потому, что его убили, а он уже понял, что произошло именно это, а потому, что всё, в чём заключался смысл его существования в течении большей части его жизни оказалось бессмысленным. Он понял, что вся значимость его жизни была стёрта вовсе не этим выстрелом, а лишь одной фразой, значившей, что всё его творчество было не нужно никому. Все порывы, все мучения, когда он, например, подбирал оттенок, лучше передающий время года и настроение, оказались брошены коту под хвост. Он почувствовал, как начинает всё сильнее темнеть в глазах, словно кто-то выклёвывает из изображения отдельные точки. Но внезапно ему пришла в голову одна мысль, которая мгновенно успокоила его. Он понял, что узнав о бессмысленности всех своих порывов, о ненужности своего творчества, всё равно не смог бы жить дальше, а этот уголовник своим выстрелом избавил его от необходимости самоубийства. Андрей Ильич собрал все силы и открыл глаза. Перед ним был берег озера с севшей за деревьями луной, отражение которой серебрило удивительно спокойную водную поверхность. Ему показалось, что на берегу чего-то не хватает. Он нарисовал там себя, стоящего в полный рост и глядящего немного в сторону, туда , где, по его расчётам, должно было взойти солнце.