Хьюм Ф. : другие произведения.

Огненная танцовщица

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Единственный сборник Фергюса Хьюма, известного у нас по двум переведенным детективным романам,посвященный мистике и "мистике".

  

The Dancer In Red
and other Stories

by
Fergus Hume

  

СОДЕРЖАНИЕ

   ОГНЕННАЯ ТАНЦОВЩИЦА
   ПРИЗРАК В ПАРЧОВОМ ПЛАТЬЕ
   КРАСНАЯ ЗВЕЗДА
   МУМИЯ ПРОФЕССОРА
   ПРИКОСНОВЕНИЕ ПРИЗРАКА
НЕЗРИМЫЙ ДУХ
   КОЛОНИАЛЬНАЯ БАНШИ
   ХОДЯЩИЙ ПО ПЕСКУ

ОГНЕННАЯ ТАНЦОВЩИЦА

  
   История эта настолько невероятна, что мало кто способен поверить в нее. Тем не менее, она не только правдива, но и случилась свосем недавно. Названия мест и имена персонажей изменены, это правда; я также пишу под псевдонимом; но события излагаются именно так, как они происходили. За их правдивость я могу поручиться, ибо сам был свидетелем многого. Остальное я слышал от того, кому суждено было сыграть главную роль в этой драме, - или, возможно, следует сказать, мелодраме, если не трагедии, - поскольку она так же трогательна, как самая сентиментальная пьеса. И правдива! Не забывайте, это - абсолютная правда. В этом и заключается весь ужас случившегося.
   Я - лондонский врач, у меня большая практика, и мне всегда очень приятно, когда удается получить хотя бы небольшой отпуск для восстановления сил тела и разума. Поскольку я холостяк и средств у меня достаточно, я испытываю меньшие трудности, чем если бы было наоборот, в длительных поездках, какие я совершаю время от времени в поисках удовольствия и отдыха.
   Как-то, июньским вечером, я сидел в своем кабинете, листал "Континентального Брэдшоу" и задавался вопросом, какую страну лучше всего посетить во время предстоящего отпуска, когда дверь открылась и вошел Хью Танкред. Танкред - мой кузен, и, после школы и колледжа, где мы учились вместе, я редко видел его у себя. Я был очень удивлен, поскольку пару месяцев назад он уехал в Испанию, и я понятия не имел, что он вернулся.
   - Мой дорогой друг, - воскликнул я, вскакивая ему навстречу с распростертыми руками, - как я рад... О Господи, что случилось?
   Неудивительно, что я был поражен, поскольку внешность его была способна напугать человека даже менее впечатлительного, чем я. Румяный молодой человек, каким я знал его, сейчас был бледен, подобно призраку, даже еще бледней. Щеки его приобрели восковой оттенок, глаза утратили былой блеск, одежда свободно болталась, как на вешалке. Два месяца назад, отправляясь в Испанию, он дышал здоровьем; сейчас, если и не казался вполне призраком, то - тяжелобольным пациентом, сбежавшим из ближайшей больницы. Кроме того, он был испуган - я сразу это увидел; он прерывисто дышал и, войдя, сразу же поспешил захлопнуть за собой дверь. После чего бросился ко мне и заключил в объятия; я почувствовал, что он дрожит от ужаса.
   - Дик, - воскликнул он, оглядываясь на дверь, - Дик, спаси меня!
   - Но что, во имя Неба, произошло?
   - Ад вырвался на свободу! - был его ответ. - Ты слышишь гитару? Прислушайся!
   Он замолчал, но тишину не нарушал ни единый звук. Облегченно переведя дух, он упал в ближайшее кресло.
   - Они потеряли меня! - пробормотал он. - Слава Богу!
   Я с недоумением уставился на дрожащего гостя. Неожиданное появление Танкреда, его необъяснимое волнение и болезненный облик поразили меня чрезвычайно. Когда мне, наконец, удалось собрать разбегавшиеся мысли, настолько, что я мог ясно соображать, профессиональная привычка взяла верх. Я должен был его успокоить. Подойдя к аптечке, я смешал солидную порцию валерианы и бромида и протянул ему.
   - Выпей это, Хью! Тише, тише, ты проливаешь.
   Он действительно проливал, потому что его рука сильно дрожала, и мне пришлось самому поднести стакан к его губам. Когда он выпил, я пощупал его пульс и обнаружил, что тот ведет себя самым невообразимым образом. Его тело дрожало, зубы стучали. Я прекрасно видел, что он не злоупотреблял спиртным, однако, судя по его внешнему виду, это могли быть последствия разнузданного поведения.
   - Спаси меня, Дик, - прошептал он, с испугом глядя на дверь.
   - Да, да, здесь никто не причинит тебе вреда. Полежи немного.
   Хью кивнул и, опираясь на мою руку, поплелся к дивану. Затем, как я и ожидал, наступил кризис, потрясший его до глубины души. Он истерически плакал и задыхался, дрожал всем телом, хватался за подушки; его голова моталась из стороны в сторону, зубы гремели, подобно кастаньетам. Это было ужасное зрелище даже для такого имеющего опыт врача, как я. Хьюго всегда был излишне впечатлительным и нервным, но я никогда прежде не видел его в таком состоянии, как этой ночью.
   Время шло, препарат начал действовать, Хью настолько успокоился, что смог объяснить причину своего волнения. Он рассказал мне свою историю шепотом, вцепившись в мою руку; повествование его было настолько необычным, что я почти склонялся к мысли объяснить большую его часть галлюцинациями. Тем не менее, даже того, что заслуживало доверия, с избытком хватало, чтобы оправдать его ужас.
   - Шесть недель назад я был в Севилье, - говорил он, - совершенно один. Я не хотел, чтобы какой-либо спутник испортил мне удовольствие. Я поселился в хорошем отеле и нанял гида, знакомившего меня с городскими достопримечательностями. Я осмотрел все - Собор, табачные фабрики, Хиральду и знаменитую Торре дель Оро Дона Педро. Потом мне захотелось посетить цыганский квартал, потому что я был наслышан о прекрасных женщинах, которых там можно увидеть. Мой гид был готов проводить меня, но предупредил, чтобы я не проявлял ни к одной из них повышенного внимания, поскольку цыганам это может не понравиться, и тогда я рискую заполучить неприятности. Я обещал быть осторожным. Но ты же знаешь, Дик, что я всегда теряю голову, когда дело касается красивой женщины.
   - Знаю. Значит, у тебя неприятности?
   - Из самых худших. - Он вздрогнул. - Неприятности, которые довели меня до такого состояния и которые еще не закончились. - Он придвинулся к моему уху. - Они хотят меня убить!
   - Цыгане? Что за чушь!
   - Это правда. Закон Моисея: "око за око, зуб за зуб". - После паузы он медленно добавил: - Я убил человека.
   - Ты убил человека? - воскликнул я, охваченный ужасом.
   - Так оно и было, Дик, - быстро продолжил мой несчастный кузен. - В цыганском квартале я отправился в своеобразный театр под открытым небом. Танцевала девушка - красивая цыганка с большими черными глазами и самой замечательной фигурой. Она была одета в красное - красное, как кровь. Мне следовало обратить внимание на цвет. - Он вытер пот со лба и вздохнул. - Но я поступил глупо. Она улыбнулась мне, и я... должно быть, я потерял голову. Я никогда прежде не видел такой красивой женщины. Она оказывала на меня какое-то гипнотическое воздействие. Когда она мне улыбнулась, я вынул цветок у себя из петлицы и бросил к ее ногам. Радом со мной стоял мужчина, красивый, но по внешнему виду - совершенный дикарь. Он что-то пробормотал себе под нос и сердито взглянул на меня. Гид взял меня за руку и попытался увести. Но я высвободился, так как хотел поговорить с Лолой перед тем, как уйти.
   - Ее звали Лола?
   - Лола Файардо. Когда она танцевала, зрители выкрикивали ее имя. И я тоже.
   - Должно быть, ты сошел с ума, Хью, или был сильно пьян.
   - Последнее - скорее всего. Это было после ужина, а я не привык к испанским винам, будоражащим кровь. Тем не менее, как тебе известно, я могу держать себя в руках. Я был взволнован, и это красота и манящие взгляды Лолы повергли меня в состояние опьянения. Я не видел вокруг никого, кроме нее. Она плыла передо мной в странном танце, подобно Саломее перед Иродом.
   - Чепуха. Предпочитаю прозу, а не поэзию.
   - Я говорю тебе то, что было на самом деле! - неистово вскричал Танкред. - Она танцевала с высушенной человеческой головой в руках. Это был танец Саломеи - дочери Иродиады. Она жонглировала головой, пока кружилась и извивалась под музыку. Ах! - снова воскликнул он. - Музыка! Это то, что преследует меня. И еще слова - ужасные слова. Я попросил гида перевести их. И вот что он мне перевел!
   Хьюго вскочил с дивана и, схватив подушку, затанцевал по комнате под звуки собственного пения. Мотив и в самом деле казался странным; но слова, произносимые им, и в самом деле были ужасны!
  
   - Взгляни на этот танец,
   На мои руки, мои ноги, мои красные одежды;
   Я - дочь Иродиады,
   А это - голова Иоанна Крестителя.
  
   - Хью! Хью! - Я прекратил страшный спектакль, схватив его и рывком усадив на диван. - Успокойся, парень. Ты можешь серьезно заболеть. Расскажи, как случилось, что ты попал в беду.
   - Виной всему Лола, - ответил он. - Она закончила свой танец и стала собирать деньги. Протянув мне бубен, она взглянула мне в лицо с соблазнительной улыбкой. Я бросил в него золотую монету. А потом, - признаю, я сошел с ума, - я поцеловал ее руку.
   - Ты поцеловал... О Господи, ты и впрямь сошел с ума!
   - Она сердито отпрянула, а ко мне бросился какой-то юноша. У него в руке был нож - наваха. Лола вскрикнула, толпа - тоже. Не знаю, как это случилось, но мне удалось выхватить наваху у него из руки, и... и... я убил его!
   - О Небо! Ты убил его!
   - Да, нож пронзил его сердце, Дик. Я помню все словно во сне: вопящая толпа, желтые огни, лежащий мертвый человек, из груди которого хлещет кровь. Лола бросилась к нему, а мой гид, схватив меня за руку, потащил прочь. Кто-то погасил свет, и нам удалось скрыться. Приехала полиция, случилась ужасная заварушка, но я уже был в безопасности.
   - Гид тебя не выдал?
   - Я заплатил ему сто фунтов, чтобы он этого не сделал. Он заставил меня покинуть Севилью той же ночью и отвез в Гибралтар. Но цыгане выследили и преследуют меня.
   - Ты их когда-нибудь видел?
   - Нет; я слышал музыку - ту самую, под которую она танцевала. Она преследует меня. Я сел на пароход, отплывавший на Мальту, и слышал звуки гитары на его борту. Я слышал гитару на Мальте. Я перебрался на Сицилию, в Италию, в Германию, в Швейцарию, в Париж, но где бы ни оказывался, звуки этой музыки звучали у меня в ушах. Сегодня вечером, когда я получал свой багаж на вокзале Виктории, я снова услышал ее. Я никого не видел в толпе, но я слышал музыку. Я... я пришел сюда и... музыка... Слышишь?
   Его голос стал очень высоким, он снова кинулся в мои объятия. Я прислушался, и услышал на улице звуки гитары. Музыка была похожа на тот мотив, который напевал Хьюго - дикая, странная, завораживающая. Я попытался подойти к окну, но Танкред схватил меня.
   - Нет, нет, - взмолился он. - Не открывай, не открывай...
   Его голос стих, он лишился чувств и упал на пол. Нельзя было терять времени. Я подскочил к окну и распахнул его; звуки гитары стихли; я взглянул на улицу, освещенную лунным светом, но она была пустынна. Недоумевающий, озадаченный, я вернулся к кузену, все еще лежавшему без сознания.
  

* * * * * * *

   Три недели Хью лежал в моем доме, пребывая между жизнью и смертью. Волнение, ставшее результатом его преступления, и звуки гитары, преследующие его, стали причиной воспаления мозга. Я пригласил еще одного врача, и мы сделали все, что в наших силах, чтобы спасти его. В конце концов, нам это удалось, но мы почти сожалели о том, что вырвали его из лап смерти. Другие, более профессиональные и лишенные совести, дали бы ему умереть. Мы же только отсрочили роковой момент. Он вскоре должен был настать, и звуки гитары были тому подтверждением.
   Музыка не была галлюцинацией. Я отчетливо слышал ее. Равно как и мой напарник. Но, поместив Хью в заднюю комнату, нам удалось избавить его от нее. Этот звук мог его убить. Я пытался выследить музыканта. Зная, что Хью виновен в убийстве человека, я не посчитал разумным обращаться в полицию. Ни к чему беспокоить ищеек; а поскольку Танкреду удалось сбежать из Испании, я не хотел, чтобы он был экстрадирован обратно и предстал перед судом за совершенное преступление. Мое положение ужасно беспокоило меня. Это было вовсе нелегко - сначала спасти жизнь человека, а затем защитить ее.
   Мне не удавалось увидеть музыканта. Время от времени, днем или ночью, я слышал звуки струн, наигрывающих адскую мелодию, пока не выучил каждую ноту. Однажды я поймал себя на том, что бессознательно насвистываю ее. Всякий раз, услышав нечто похожее, я выбегал на улицу и принимался искать музыканта. И каждый раз - напрасно. Пару раз я обращался к полицейскому, и тот отвечал, что на гитаре играет горбун, которого сопровождает очень красивая женщина. Я не сомневался, что это была Лола, преследующая убийцу своего возлюбленного. Хью сказал мне, что убитый был ее возлюбленным. Я был уверен, что она имеет какой-то план, хотя и не предполагал, в чем он может состоять. А когда, позже, узнал об этом, то был поражен его жестокости.
   Через некоторое время Хью выздоровел, и, одновременно с возвращением здоровья и разума, к нему вернулась мысль о содеянном в Севилье. Отвечая на его вопросы о музыке, я поклялся, - да простит меня Господь! - что никогда не слышал ее с той самой ночи, когда он заболел. Я опасался, что если он останется в Англии, в моем доме, он обязательно услышит ее и, - потеряет рассудок навсегда. Эта ситуация требовала решительных мер, поэтому я взял два билета на пароход к Мысу и сказал Хью, что буду его сопровождать в этом путешествии. Чтобы он случайно не услышал музыку, я дал ему значительную порцию успокаивающего, так что он пришел почти в бесчувственное состояние, и находился в нем, пока мы не поднялись на борт. Очень хорошо, что я принял эту предосторожность, поскольку, едва мы свернули на Харли-стрит, сразу же раздалась музыка.
   - Теперь мы в безопасности! - сказал я, как только лайнер вспенил воды Канала. - Здесь, по крайней мере, ваши цыганские друзья не смогут преследовать нас.
   - Надеюсь, что нет! - с тревогой пробормотал Хью. - Дай Бог, чтобы они прекратили свое преследование и вернулись в Испанию. Интересно, почему Лола преследует меня? Ведь это был несчастный случай, когда я убил ее возлюбленного. Он набросился на меня, он...
   - Послушай, старина, - серьезно сказал я. - Я хочу, чтобы ты поменьше говорил об этом. Попробуй обо всем забыть, если сможешь, иначе ты окончательно свихнешься.
   Мне кажется, он старался изо всех сил, но я был уверен, что у него это не получится. Однако, зная, что это меня раздражает, он больше не заводил разговора на тему убийства, и, когда мы оказались в Южной Африке, новизна страны и окружающей обстановки направили его мысли в другую сторону. Его сильно похудевшее тело снова начало наливаться силой, лицо становилось румяным, он начал выказывать признаки окончательного выздоровления. Бывали случаи, когда он становился весел и смеялся, как прежде. По прошествии полугода он почти полностью восстановился; и хотя иногда по лицу его пробегала темная тень, по большей части он казался беззаботным.
   - А теперь, Хью, - сказал я ему как-то, - мне настало время вернуться к моим пациентам, которыми, как мне кажется, я пренебрегал достаточно долго. Но ты последуешь моему совету и останешься здесь.
   - Нет! - упрямо заявил он. - Я справился с этой глупостью. Смерть цыгана была чистой случайностью; и даже если Лола станет преследовать меня своей музыкой, я только посмеюсь над ней. Я снова в своем уме. Полагаю, она уже давно отказалась от планов мести и вернулась в Испанию.
   Я думал так же, и сказал ему об этом. Тем не менее, я предложил Хью не оставаться в Лондоне по возвращении. Лихорадка сделала его более возбудимым, чем прежде, и я подумал, что для него во всех отношениях будет лучше поселиться где-нибудь в сельской местности.
   - Ты прав, Дик, - согласился он. - Я отправлюсь в Клетку.
   Это был одиноко стоящий особняк, расположенный среди эссекских болот, на небольшом расстоянии от моря, доставшийся Хью от предков. Унылое и пустынное жилище, и я напомнил ему об этом.
   - Да, там не очень-то весело, - равнодушно ответил он. - Но там тихо, далеко до цивилизации, поэтому я не думаю, что Лола, даже если она все еще в Англии, - в чем я лично сомневаюсь, - последует туда за мной. Я могу кататься верхом, читать и рисовать. Покой, это то, что мне нужно, и Клетка обеспечит мне его.
   Поскольку Танкред восстановил здоровье, силы и здравый ум, я не стал возражать. Мы вернулись в Англию, и он неделю оставался в моем доме. Затем он отправился в Эссекс, и я рад сообщить, что, несмотря на мои опасения, мы больше не слышали звуков проклятой гитары. Очевидно, Хью оказался прав. Лола отказалась от мести.
   В течение месяца я был в этом уверен. Однако потом пришло письмо от Хьюго, написанное поспешно, в котором он сообщал, что снова услышал гитару. "Кроме того, - писал он в постскриптуме, - я видел танцовщицу в красном, - видел Лолу, - с головой в руках. Это была голова человека, которого я убил. Приезжай, ради всего святого. Я схожу с ума".
   Я не мог остаться равнодушным к этому отчаянному призыву. Я спешно упаковал чемодан, сунул в карман револьвер и сел на первый же поезд. Слуга моего кузена, Джейбз Крейн, встретил меня на станции с коляской, и мы сразу же отправились в Клетку, до которой от железной дороги было двенадцать миль.
   Я никогда не любил Джейбза. Он присматривал за особняком и, вместе со своей женой-ведьмой, жил в Клетке. Это была парочка огров-мизантропов-дикарей. Они сильно напоминали известных персонажей из "Грозового перевала". В каждом из них было мало человеческого; они оба ненавидели Хью по причине какой-то воображаемой обиды, якобы нанесенной им его отцом. Я часто советовал Хью уволить их, но он этого не делал, что казалось удивительным, учитывая их злобу и глупость. Думаю, ему просто было лень. Подобно поганкам, выросшим в расщелине камня, они прозябали в Клетке двадцать или даже более лет. Только теперь я понял, какую ошибку совершил, согласившись с пребыванием Танкреда в компании этих органгутанов.
   - Мистер Танкред болен? - спросил я Джейбза, когда коляска отъехала от станции.
   - Да! - хмыкнуло это создание.
   - Вы не видели возле Клетки цыган?
   - Нет.
   - Например, горбуна и женщину?
   - Я никого не видел.
   - Вы слышали музыку?
   - Да.
   - И никого не видели? Никого?
   - Я никого не видел! - повторил Джейбз, на протяжении всего разговора отвечавший односложно.
   Из этого угрюмого зверя больше ничего невозможно было вытащить. Может быть, он знал больше, но предпочитал молчать. Я знал, что он не испытывает приязни к своему хозяину. С другой стороны, он действительно мог никого не видеть. Мне не удалось увидеть преследователей Танкреда в Лондоне, почему Джейбзу должно было повезти в Эссексе? И все равно, глядя на его, напоминающее звериное, лицо, вспоминая об уединенности Клетки и невидимом присутствии цыган, я поздравил себя с тем, что предусмотрительно прихватил с собой револьвер. По крайней мере, это была хоть какая-то защита от тех опасностей, которые могли меня подстерегать.
   С первого же взгляда я увидел, что Танкред вернулся в свое прежнее состояние полубезумного страха. Его бледное, изможденное лицо, бегающие, сверкающие глаза выдавали воспаленный разум, и, когда мы сидели с ним у камина после ужина, он рассказал мне о появлении цыганских дьяволов.
   - Они хотят свести меня с ума! - прошептал он, обращая ко мне лицо, на котором был написан ужас. - Лола, вне всякого сомнения, считает смерть слишком легким наказанием за мое преступление. Она хочет разрушить не только мое тело, но и душу. О, эта музыка... эта музыка!..
   И он опять начал припевать:
  
   - Взгляни на этот танец,
   На мои руки, мои ноги, мои красные одежды...
  
   - Прекрати, Хьюго, - перебил я его, положив руку ему на плечо. Бедняга дрожал, как осиновый лист. - Скажи, ты ее видел?
   - Да, в длинной галерее, под окном с витражом. В полночь на прошлой неделе я поднялся с постели, услышав музыку. Я проследовал в галерею, и в лунном свете увидел Лолу, танцевавшую с головой в руках. Я увидел лицо человека, которого убил.
   - Но как ты мог разглядеть лицо в лунном свете?
   - Она повернула голову лицом ко мне. Она кружилась и танцевала вдоль галереи, подобно волчку. Лунный свет высветил черты мертвого лица. Я потерял сознание, а когда пришел в себя, ее уже не было. Она исчезла, музыка прекратилась.
   - Хью, тебе следует уехать отсюда завтра же утром.
   - Нет, я должен остаться. С меня хватит этой пытки. Я буду ожидать своей гибели здесь. Эти дьяволы загнали меня в угол.
   - Тогда прими бой.
   Танкред покачал головой.
   - Я не способен сражаться, - с раздражением воскликнул он. - Я измучен... с меня хватит. Конец близок, и я буду ждать его здесь.
   Я никак не мог повлиять на него. Больной и напуганный, он наотрез отказался покинуть Клетку. Если бы у меня была такая возможность, я увез бы его силой; но помощи от Джейбза и его жены ожидать не приходилось, а оставить его, чтобы кого-то позвать, я не мог. Мое отсутствие, даже на день, ускорило бы его конец, а он и так должен был случиться довольно скоро.
   В доме постоянно слышалась странная музыка. Она слышалась здесь и там, она слышалась везде; и, несмотря на все мои старания, музыкант ускользал от меня. Клетка была старым особняком, полным потайных дверей, проходов и коридоров. Джейбз знал их все; и, видя, что цыгане умудряются оставаться невидимыми, я подозревал, что он в союзе с ними. Он отрицал мое обвинение, когда я прямо сказал ему об этом, а у меня не имелось возможности его доказать. Я оказался заперт в уединенном, наполовину обставленном доме, с испуганным существом, не желающим его покидать; с его невидимыми врагами, чтобы сражаться с ними от его имени, со знанием о существовании дьявольского заговора против несчастного человека. Ситуация была достаточно жуткой даже для моих крепких нервов.
   По отношению к Хьюго, я делал все, что мог. Я накачивал его успокоительным, не давал ему злоупотреблять спиртным, заставлял хорошо питаться и много заниматься спортом. В его компании я исследовал окрестности, в надежде встретить Лолу и ее горбатого сообщника, но все было напрасно. Тоскливые болота, песчаные дюны, и никаких признаков человеческого существа. Пару раз я находил на пляже маленькой бухты следы крошечных ног и вмятину от лодки, вытащенной на влажный песок. Очевидно, эти демоны являлись морем, претворяя в жизнь свои гнусные замыслы; но они никогда не показывались днем, и я не мог обнаружить места, где они прячутся. Спрашивать Джйбза было бесполезно. Он ни словом, ни жестом не давал повода убедиться в том, что знает о них, равно как и его жена. Тем не менее, у меня сложилось твердое убеждение, что эта парочка была подкуплена, чтобы оказывать содействие мести Лолы.
   Спустя неделю бесплодных поисков и преследования музыкой, я решил заставить Хью преодолеть эти несчастные двенадцать миль до железной дороги и отвезти его в Лондон - силой, если понадобится. С этой целью я объявил, однажды вечером, за ужином, что намерен вернуться в город. Как я и ожидал, Танкред взмолился:
   - Ради Бога, Дик, не оставляй меня.
   - Мой дорогой Хью, я не могу оставаться здесь нивесть сколько времени. Моя практика требует моего возвращения в Лондон, но я скоро снова приезду.
   - Чтобы найти меня мертвым!
   Миссис Крейн стояла возле стола, и мне показалось, что старая ведьма усмехнулась, услышав эти слова. Однако когда я резко обернулся, ее лицо было лишено какого-либо выражения и было подобно стене. Подумав, что ошибся, я возобновил разговор с хозяином.
   - Если ты боишься умереть, Хью, едем со мной в Лондон.
   - Нет, нет; я встречу смерть здесь.
   - По крайней мере, ты проводишь меня завтра на станцию?
   Мне показалось, Танкред подмигнул.
   - Значит, ты твердо решил уехать?
   - Я должен. Подумай о моих пациентах. Я сделал для тебя все, что мог.
   - Знаю, знаю. Ты был очень добр ко мне, очень добр. Но ты вернешься?
   - Да, дней через десять я рассчитываю вернуться.
   - В таком случае, я постараюсь дождаться твоего возвращения.
   - Но ты проводишь меня завтра, Хью?
   - Конечно. Это самое малое, что я могу для тебя сделать.
   Таким образом, к моему величайшему облегчению, вопрос был улажен; ибо я решил, что когда доставлю Хью на станцию, то приложу все усилия, чтобы побудить его вернуться в Лондон. При необходимости, применю силу. Все, что угодно, ради того, чтобы избавить его от этого места, грозившего ему потерей разума и самой жизни.
   В ту ночь на море разразился сильный шторм. Ветер ревел и стонал вокруг одинокого строения, дождь хлестал в окна, луну скрыли рваные тучи.
   Комната Хьюго находилась рядом с моей, около полуночи я заглянул к нему и нашел спокойно спящим. Он был измучен. Его сон был вызван изнеможением. Тем не менее, я был рад, что природа проявила к нему милосердие в такой ужасный момент. Я собирался вернуться к себе и лечь в кровать. Но в темноте коридора услышал странный наигрыш гитары, и этот звук, раздавшийся в кратком затишье бури, поразил меня в самое сердце.
   Решив во что бы то ни стало отыскать цыган и встретиться с ними лицом к лицу, я поспешно оделся, схватил револьвер и с маленькой лампой отправился осматривать дом. Над крышей по-прежнему свистела и ревела буря; затем я услышал нечто, напоминавшее шаги босых ног. Подобно Фердинанду в "Буре", я следовал за кем-то или чем-то, что двигалось и пело во мраке впереди меня.
   Невидимый музыкант знал дом лучше меня, потому что ускользал, как я ни пытался настичь его. Время от времени звуки гасли поодаль, чтобы снова раздаться возле моего уха, что заставляло меня вздрагивать; я слышал жестокий смех. Я преследовал его по всему дому - вниз, в холл, через пустую гостиную, вверх к чердакам, но так и не приблизился к нему. Он наигрывал дьявольскую мелодию, пока мои напряженные нервы не стали повторять ее. Я шел по его следам; я бросался в темные углы, надеясь схватить его, но напрасно. Возможно, тот, кто играл, не был облечен плотью. Я слышал, но не видел.
   Внезапно, кто-то словно бы зажал струны, музыка прекратилась, наступила тишина. Даже ветер перестал свистеть, теперь он будто стонал от боли среди фронтонов. Мне пришла в голову мысль, я побежал к комнате Джейбза и постучал в дверь. Он и его жена были одеты в ночные рубашки, как если бы только что встали с постели. Мои подозрения относительно них развеялись.
   - Вы слышали эту музыку?
   - Да, я слышал ее.
   - Идемте со мной, поищем этих цыган.
   - Я ничего не знаю о цыганах. Это, должно быть, дьяволы.
   - Все равно, вы должны помочь мне найти их.
   Джейбз что-то проворчал, но мой тон был слишком суров, а потому он надел брюки и зашагал за мной. Какое-то время царила тишина, затем, где-то у нас над головами, раздались звуки гитары.
   - Это в галерее! - прошептал Джейбз и покрепче ухватил трость, которую держал в руках.
   Не ответив, я побежал вверх по лестнице, он - за мной. Мы достигли длинной галареи и там увидели то, что повергло нас в ужас. Луна, выглянувшая из-за облаков, заливала галерею потоками серебристого света; казалось, наступил день. В дальнем конце, где было светлее всего, высокая фигура кружилась под музыку, доносившуюся неизвестно откуда. Я смог разглядеть в танцовщице красивую девушку в красных одеждах. Она держала за волосы человеческую голову и подбрасывала ее, словно мяч.
   При виде этого ужасного танца, у меня замерло сердце. Вдобавок, танцовщица начала петь низким, обвораживающим голосом. Я больше не мог этого выносить; крикнул и, подняв револьвер, бросился к ней. В мгновение ока танцовщица исчезла, а моя пуля разбила стекло окна, под которым она танцевала.
   - Мастер, мастер! - прорычал Джейбз, схватив меня за руку. - Это не женщина, это - пикси!
   - Отпустите мою руку, идиот!
   Но он продолжал удерживать меня, призывая не преследовать ее; его лицо посерело от ужаса. Я стряхнул его с себя, побежал вперед и в конце галереи нашел открытую дверь. Спустившись по каменным ступеням, я оказался в саду. Две фигуры бежали к берегу. Я попытался преследовать их, но, запутавшись в зарослях ежевики, споткнулся и упал. А когда поднялся, фигуры скрылись за холмом и оказались вне досягаемости. Я не сомневался, что видел Лолу и ее горбатого сообщника, воплощавших свой дьявольский замысел.
   Я вспомнил о Хьюго и побежал обратно. Джейбз ожидал меня у двери с лампой, его лицо превратилось в маску страха. Я боялся, что эта ночная тревога может негативно сказаться на Хью и, выхватив лампу из трясущейся руки слуги, поспешил в дом и поднялся по лестнице.
   - Хью, Хью, ты слышишь меня?
   Человек на кровати не отвечал и не двигался. Я подумал, что он лишился чувств и поднес лампу к его лицу. Но ни лица, ни головы, не было. Мужчина был обезглавлен.
  

* * * * * * *

  
   Два года спустя после смерти Танкреда я во второй раз посетил Испанию. Моя первая поездка была совершена с целью обнаружения Лолы Файардо и привлечения ее к ответственности за убийство моего кузена. Но хотя меня сопровождал английский детектив, а правительство Испании оказывало всяческую помощь, найти ее не удалось. Я думал, она уехала в цыганскую Венгрию или Россию, или же поселилась где-нибудь на Балканах. Во всяком случае, мои поиски были напрасны, и тогда она избежала наказания за свое преступление.
   Крейны также были выпущены на свободу. Я был уверен, что Лола подкупила Джейбза, чтобы он показал ей тайные входы и выходы из Клетки, но он и его жена поклялись, что никогда никаких цыган не видели. Должен признаться, что хотя Джейбз ненавидел Хью, и потому, как я считал, стал игрушкой в руках Лолы, пугая его и выживая из дома, - он был в ужасе, подобно мне самому, от случившейся трагедии. Но какое бы отношение к ней они не имели, у них хватило ума держать язык за зубами, и они были освобождены, что называется, "без единого пятнышка на их репутации". Я слышал, что она перебрались в Америку; но, правда это или нет, так никогда и не узнал. Став после смерти владельцем Клетки, я не позволил бы им вернуться туда, будучи уверен в их причастности к преступлению. Они исчезли во тьме, - лучшем месте обитания для их жестокого нрава, - и я больше никогда их не видел.
   Как впоследствии обнаружили детективы, неподалеку от места, избранного Лолой и ее спутником-горбуном для жительства, располагалась рыбацкая деревня. Оттуда они приплывали на лодке в маленькую бухту, на песчаном берегу которой я нашел их следы. Как они отыскали Клетку, и каков был их ужасный план, я не знал. Но я узнал правду во время моего второго визита в Испанию.
   Меня терзала смутная мысль, что Лола может вернуться в Севилью. Я знал, что испанское правосудие не слишком строгое, и цыгане в большей или меньшей степени избегают его, поэтому не было невероятным, что когда история забудется, женщина вернется к своим родственникам. Я хотел увидеть ее, покарать за преступление и вернуть голову Танкреда, которую она увезла с собой в ту роковую ночь. Я подозревал, что она могла использовать ее в своем танце. Она, конечно же, жонглировала ей в галерее. Но я не знал этого, пока не стало слишком поздно.
   По прибытии в Севилью, я послал за гидом, сопровождавшим Хью в ту ночь, когда был убит возлюбленный Лолы. Он сразу же приехал и был очень испуган, когда я рассказал ему о цели своего визита. Как я и предполагал, Лола вернулась обратно и жила в цыганском квартале, но ее сообщник умер в Венгрии. Эта женщина, с присущей ей дерзостью, не изменила имени и танцевала по-прежнему; а поскольку случившееся было забыто, никто не собирался ее арестовывать. Более того, я подозревал, что полиция была подкуплена; но, конечно, полностью уверен в этом быть не мог. Во всяком случае, она была свободна и находилась в Севилье; каждую ночь она танцевала танец Иродиады с головой Иоанна Крестителя, о чем я не мог подумать без содрогания.
   Мой гид, Мануэль, умолял меня не искать встречи с Лолой, поскольку она имела большое влияние в цыганском квартале, и меня ожидали серьезные проблемы. Но я уговорил его, пообещав пойти туда в качестве туриста и вести себя подобающим образом. Я хотел увидеть ее сам и увериться в ее личности. Я также решил, что когда пойду туда в другой раз, меня будет сопровождать отряд полиции. Однако во время этого другого раза, как я заверил Мануэля, ему будет совсем не обязательно меня сопровождать.
   Таким образом, убедив и щедро заплатив Мануэлю, однажды ночью я отправился в его сопровождении в цыганский квартал, в небольшой театр под открытым небом. Сиденья располагались полукругом, обращенным к низкой платформе, освещенной зажженными масляными лампами. Я сел как можно ближе, не опасаясь быть узнанным, поскольку Лола никогда меня не видела.
   Театр был переполнен цыганами - весьма живописными на вид; они пили, смеялись, пели и курили. Их разноцветные рваные одежды, желтый блеск ламп и фиолетовый купол звездного неба, - все это было до крайности захватывающим. Но мне слишком хотелось увидеть убийцу моего кузена, чтобы интересоваться тем, что меня окружало, каким бы живописным оно ни было.
   Поначалу исполнялись любовные баллады, затем настала очередь танцев с кастаньетами. Цыганский скрипач играл, подобно ангелу, но выглядел - подобно дьяволу, здесь звучала знаменитая Tziganda orcshetra from Buda-Pesth. Около девяти часов я услышал звон гитары и с трудом смог сдержать волнение. Это была странная музыка, которую я сразу узнал - того самого проклятого танца.
   Под бурные аплодисменты на сцену поднялась Лола Файардо. Это была высокая и красивая женщина, с большими черными глазами и коричневой кожей. Ее фигура была великолепна, ее движения - гибкими, подобно змее. С головы до ног она была облечена в прозрачное красное одеяние, ее плечи скрывал платок из алого шелка. Золотые мониста блестели у нее на шее, на талии, в черных волосах, при каждом движении она сверкала подобно ручью в лучах полуденного солнца. Никогда прежде не видел я более красивой и опасной женщины, и больше не удивлялся тому, что бедный Хью потерял рассудок, увидев ее.
   Остановившись в передней части сцены, она стала раскачиваться и извиваться под музыку, не двигая ногами, подобно индийским танцовщицам. Сначала пришла в движение голова, затем тело, руки, наконец, в изящных движениях приняли участие ноги. Темп музыки все ускорялся, к гитарам присоединились скрипки; грациозно извиваясь всем телом, Лола закружилась по сцене. Внезапно, в вихре огней, летевших вместе с ее красным одеянием, она выхватила из-под шали голову. Когда она подняла ее, держа за светлые волосы, и свет упал на белое лицо, я с криком вскочил. Это была голова Хью Танкреда.
   Лола, восприняв мой поступок как дань своему драматическому действу, взглянула на меня с благодарной улыбкой. Но улыбка тут же исчезла, сменившись ужасом; она с криком выпустила голову, и та покатилась по сцене. Прежде, чем кто-либо из зрителей сумел понять, что случилось, языки пламени от масляной лампы взлетели вверх по ее красному платью, - и вот уже по сцене кружился столп живого пламени. Она снова закричала, когда огонь опалил ее тело. Цыганка упала навзничь и заполыхала, подобно погребальному костру; публика хлынула на сцену, Мануэль, схватив меня за руку, потащил прочь из театра. Он был в ужасе от той опасности, которой нам удалось избежать; мой же ужас был вызван тем, что я стал свидетелем страшной смерти, постигшей эту жестокую женщину.
   На следующее утро в гостиницу пришла цыганка с сумкой. Когда ее провели в мой номер, она вытряхнула голову Хью из мешка и самым серьезным образом посоветовала мне покинуть Севилью.
   - Для вас небезопасно оставаться здесь, сеньор, - сказала она. - Лола велела отдать вам это. Она заплатила за причиненное ею зло - она мертва. Но если у нас узнают, что причиной несчастного случая стали вы, вас убьют.
   - Лола умерла?
   - Да, она умерла сегодня в шесть часов утра. Она велела сказать вам, чтобы вы уезжали. Она не хотела, чтобы на ее душу легла смерть еще одного человека.
   - Как она меня узнала?
   - Она видела вас с человеком, которого убила в Англии.
   - Зачем она так мучила моего кузена?
   - Чтобы наказать за убийство ее возлюбленного. Она и горбун Пепе последовали за ним в Гибралтар, на Мальту, в Италию, в Англию. Когда вы уехали с сеньором, которого они потом убили, они ждали в Лондоне и наблюдали за вашим домом.
   - Мне это известно. Но как им удалось проникнуть в дом?
   - Заплатив много денег тому, кто за ним присматривал, сеньор.
   Значит, я оказался прав. Джейбз и его жена были подкуплены; вне всякого сомнения, на деньги, полученные от Лолы, они и перебрались в Америку.
   - Эти люди показали Лоле и Пепе все потайные места в доме; поэтому, сеньор, они могли наблюдать за вами, сами оставаясь невидимыми. Лола устала мучить сеньора. Женщина сказала ей, что вы хотите увезти его в Лондон, поэтому она заставила Пепе отвлечь вас музыкой, пока отрезала голову сеньору.
   - Она убила его спящего?
   Цыганка посмотрела на меня со странной улыбкой.
   - Откуда мне знать, сеньор? Лола была жестока; может быть, она разбудила его, чтобы поиздеваться, прежде чем перерезать ему горло.
   - Ужасно! Ужасно!
   - Лола Файардо была ужасной женщиной, сеньор, она ставила себя выше ваших английских законов. Уезжайте из Севильи, сеньор, или вы тоже умрете. Я ухожу, сеньор, прощайте.
   Я последовал ее совету. В Севилье меня больше ничего не удерживало. Оставался один вопрос, который я хотел задать; но я совершенно позабыл о нем: зачем Лола танцевала в ту ночь в галерее? В этом крылось что-то дьявольское.
   Мне очень хотелось, чтобы, когда я стрелял, я попал в нее и убил. Но этому не суждено было случиться. Ей была уготована страшная смерть. Она умерла в мучениях, в расцете красоты, и все, что я могу сказать, - она ее заслужила. Я взял голову Хью в Англию и положил в его гроб. Я постарался забыть об Огненной танцовщице и ее дьявольском танце. Но, как видно из этой истории, мне этого так и не удалось.
  

ПРИЗРАК В ПАРЧОВОМ ПЛАТЬЕ

  
   На щитах, в витринах, на обложках журналов, на страницах газет, с регулярностью восходов солнца появлялась реклама "С.С.С.". Те, кто искал дополнительную информацию, чтобы расшифровать таинственную аббревиатуру, находили ее; под ней скрывался "Сверхъестественный Соус Сары", - приправа, изобретенная Сарой Брэг, чтобы пощекотать нёбо эпикурейцев.
   Ее муж, служивший наборщиком в редакции провинциального журнала, сколотил на нем небольшое состояние для них обоих. Он начал скромно, помещая рекламу в набираемых им колонках, в то время как Сара, арендуя подходящее помещение в городе, лично готовила свое изобретение. Реклама была прочитана, соус обрел признание, и слава о нем потихоньку распространялась, подобно кругам на воде. За двадцать лет мистер и миссис Брэг стали почти миллионерами, и, превратив свое кустарное предприятие в компанию с ограниченной ответственностью, удалились в преклонном возрасте на покой, наслаждаться честно заработанными комфортом и тишиной в Эллистон Холле. "С.С.С." процветала, и на этот раз удача осенила своими крылами тех, кто был этого достоин.
   Они были совершенно не похожи на большинство миллионеров, эти двое. Ибо они не стремились попасть в общество избранных и не желали выставлять напоказ свое богатство. Мистер Брэг, прокладывая себе путь, лишился части своей естественной грубости, но Сара, его жена, оставалась все той же кухаркой, священнодействуя на кухне Эллистон Холла. Сейчас она сидела в гостиной и, без сомнения, могла бы стать настоящей леди, если бы захотела. Но сердце ее всегда оставалось в дальнем помещении, и ее визиты туда были вовсе не редкостью. Она так и осталась необразованной, грубоватой, но приветливой женщиной, преданной дому и мужу. Я понимал ее лучше, чем кто-либо другой, кроме, возможно, Хелен; мы оба очень любили ее, да и мистер Брэг тоже. Они являли собой типичных мистера и миссис Боффин.
   Но кто такой я, спросите вы, и кто такая Хелен? Так вот, я, рассказывающий вам эту историю, Джеффри Бошан, праздный оксфордец и личный секретарь мистера Брэга.
   Я покинул Баллиоль, когда мой отец, потерпев неудачу в делах, воспринял потерю денег и репутации так серьезно, что сердце его не выдержало, и он присоединился к моей матери на том свете, где она давно ожидала его. Оставшись сиротой, без гроша в кармане и без профессии, я решил устроиться на работу, прочитав объявление о найме секретаря. Таким образом я познакомился с мистером Брэгом. Последние три года я следил за его делами - писал письма, давал советы, какие только мог, и стоял стеной между его слишком доброй душой и жадной ордой охотников за деньгами. Он, со своей стороны, относился ко мне скорее как к сыну, чем к наемному слуге, что я очень ценил. Не каждому достается такое место и такое отношение.
   Теперь, кто такая Хелен. На нее смотрят, как на дочь дома, и, в самом деле, так оно и есть, поскольку она родилась в Холле.
   Когда сэр Ральф Эллистон скончался, его дела находились в плачевном состоянии, и он оставил своего единственного ребенка без гроша. Холл был продан, а вырученные за него деньги пошли на погашение долгов. Так что у Хелен, бедной девочки, не было иного выбора, кроме как податься в гувернантки. Но Сара Брэг вскоре все изменила. Она помнила Хелен, и, когда Холл был приобретен на деньги от "С.С.С.", она разыскала сироту и настояла на ее возвращении сюда.
   - Вы можете видеть, - говорила эта добрая душа, - что Господь не даровал нам с мужем своих детей. Я не леди, моя дорогая, и у меня никогда не будет такой дочери, как вы. Но мы сделаем все так, чтобы удовлетворить нравам, царящим в обществе.
   Разве могла Хелен поступить иначе, кроме как принять предложение миссис Брэг? Она вернулась в дом своих предков, и не раскаялась в этом. А потом случилось так, что я был молод, а Хелен - совершенно очаровательна, мы полюбили друг друга, к большому удовольствию наших покровителей. В конце концов, ими было решено, что я должен жениться на Хелен, и что она унаследует значительную часть прибыли от "С.С.С.".
   - И если вы послушаетесь моего совета, мистер Бошан, - сияя, сказала миссис Брэг, - вам следует взять имя и герб Эллистонов, по праву принадлежащие Хелен; так, чтобы, когда нас не станет, старая семья осталась во владении поместьем, принадлежавшим ей невесть сколько лет. Подумайте только, - с ликованием добавила она, - о ваших предках. В местной церкви их похоронено множество - рыцарей и баронетов. Это было бы прекрасно, не правда ли?
   Я согласился с тем, что это "прекрасно", и, в соответствии с пожеланием Хелен, пообещал достойной паре взять имя Эллистона, когда поведу последнюю представительницу этого семейства к алтарю. Так обстояли дела, когда появился призрак; не думаю, чтобы до этого времени в мире можно было найти четырех более счастливых людей. Леди Мэриэн испортила все.
   Леди Мэриэн - таково было имя призрака. Пару сотен лет она была георгианской красавицей - разодетая в шелка, окруженная заговором якобинцев. Ее муж предпочел короля Георга королю Джеймсу и, желая сохранить голову и имущество, поставил ее об этом в известность. Но, казалось, стремление к интригам было в крови леди Мэриэн, и она превратила Холл в центр заговора; здесь, даже глубокой ночью, появлялись иезуиты, эмиссары французского короля и мрачные сквайры, поднимавшие чаши за проклятие ганноверцев.
   Сэр Уолтер Эллистон, будучи ревнивым мужем, а также верным подданным, не одобрял шалостей своей жены и обвинял ее в использовании политики для маскировки интриг, затрагивающих его и ее честь. Леди, отличавшаяся высоким духом, отвергла обвинения и поклялась более никогда не разговаривать со своим мужем. Он, придя в бешенство, пристально следил за ней, и однажды вечером обнаружил посетителя в маске, выходящего из ее комнаты. Без малейшего колебания он пронзил незваного гостя своей шпагой. Но когда сорвал маску, то с ужасом обнаружил, что его жертва - сама леди Мэриэн, отправлявшаяся на какую-то тайную встречу. Умирая, она прокляла его и обещала преследовать его и его потомков до скончания веков.
   - И она сдержала свое слово! - сказала миссис Брэг, рассказавшая мне эту историю. - Потому что накануне дня смерти сэра Уолтера, ее видели в картинной галерее. Она всегда приходит, когда кто-то из членов семьи должен умереть. Я слышала, что ее видели перед смертью отца Хелен, а перед тем, как умерла леди Эллистон, произведя на свет эту милую девочку, я сама видела призрак.
   - Этого не может быть, миссис Брэг! Привидений не существует, - возразил я.
   - Этого не может быть, но это есть. Говорю тебе, я, живая, дышащая женщина, видела, как леди Мэриэн скользила по картинной галерее в парче и туфлях, которые носила при жизни.
   - Вы видели призрак после того, как купили Холл, миссис Брэг?
   - Господь миловал, мой дорогой! Потому что, если мы снова увидим леди Мэриэн, это будет означать, что она пришла за Хелен, поскольку она последняя из семьи.
   Миссис Брэг, будучи необразованной женщиной, твердо верила в предзнаменования. Я не был удивлен, когда, по возвращении из месячного отпуска, проведенного в Швейцарии, незадолго до Рождества, нашел ее в состоянии большой тревоги по причине появления ее пугала. За две недели до моего возвращения, леди Мэриэн, в парче и туфлях на высоком каблуке, - дважды видели в картинной галерее, в полночный час.
   Миссис Брэг была уверена, что это предвещает смерть Хелен, и, не будучи в состоянии совладать со своими страхами, заразила ими весь дом. Ни один слуга не отваживался войти в длинную галерею, как ее называли, после наступления темноты; и даже мистер Брэг, настроенный скептически, стал задумываться над тем, что эти появления могли означать.
   Девушка тоже не выглядела так хорошо, как когда я уезжал на отдых. Она побледнела и похудела, стала молчаливой. Ее глаза сверкали неестественным блеском. После того, как миссис Брэг рассказала свою историю и заявила о своем намерении призвать викария изгнать призрак, мы с Хелен остались в гостиной наедине.
   - Дорогая, ты выглядишь ужасно, - сказал я, беря ее руки в свои, - конечно же, ты не веришь в подобную ерунду.
   Она вздрогнула.
   - Не знаю, - нервно сказала она. - И экономка, и дворецкий видели призрак. Миссис Брэг постоянно говорит о нем, и я действительно начинаю думать, что это правда.
   - Бред какой-то! Просто бред! Все эти разговоры и суета стали причиной твоих волнений и плохого самочувствия, ведь так?
   - Да, Джеффри. Я не буду чувствовать себя хорошо, пока является этот призрак.
   Я совершенно ясно видел, как обстоит дело. Хелен была чувствительной и очень восприимчивой, и глупые разговоры, затеянные миссис Брэг, довели ее до такого состояния, что истерзанные нервы оказали скверное влияние на ее здоровье. Она никогда не была сильной, но всегда была здоровой. Очевидно, именно волнение стало причиной ее болезненного вида. Я больше не удивлялся, что кто-нибудь из Эллистонов умирал, когда, по слухам, появлялась леди Мэриэн. Это было серьезное душевное испытание. И еще я понял, что если не предприму ничего, чтобы изгнать призрак, Хелен серьезно заболеет и может умереть.
   - Я вернулся как раз вовремя, - сказал я мистеру Брэгу, когда Хелен ушла переодеваться к ужину. - Если все будет продолжаться в том же ключе, девушка умрет.
   - Ты прав, Джеффри, ты прав; но что ты предполагаешь сделать?
   - Разгадать этот фокус.
   - Но откуда тебе известно, что это фокус?
   - Я в этом абсолютно уверен. Скажите, вы сами видели призрак?
   - Господь миловал. Я не трус, Джеффри, но ничто не способно затащить меня ночью в галерею. Я его не видел, зато его видели Парсонс и миссис Джексон.
   - Или думают, что видели. На самом деле, они видели кого-то, одетого как леди Мэриэн, попомните мои слова. Или же стали жертвой галлюцинации. Насколько мне известно, Парсонс трезвенник.
   - О, да; но даже если и не так, остается миссис Джексон. Насколько мне известно, она не берет в рот ни капли вина. В общем, думаю, спиртное здесь ни при чем.
   - Они оба утверждают, что видели призрак?
   - О Господи, да. Они готовы поклясться в этом.
   - Значит, это какой-то фокус. И если я поймаю человека, который его придумал, я... В общем, я сделаю из фальшивого призрака настоящего. Вы позволите мне заняться этим делом, мистер Брэг?
   - Разумеется, Джеффри. Я очень ждал твоего возвращения. Выясни, что тут происходит, и выбей чушь о призраках из головы моей старухи. У нее по ночам случается истерика.
   - Неудивительно, что Хелен выглядит такой больной. Поверьте мне, призраки исчезли вместе с освещением. Полагаю, мне удастся доказать вам, что эта призрачная леди Мэриэн, - существо из плоти и крови.
   - Но может быть и нет, - с сомнением пробормотал мистер Брэг. - Многие из старых фамилий имеют своего призрака, который посещает их с того света. Кому может понадобиться изображать привидение и зачем?
   - Это как раз то, что нам предстоит выяснить.
   Но выяснить оказалось не так-то просто. Я расспросил миссис Джексон и Парсонса самым дотошным образом. Они подтвердили свои рассказы с такой искренностью и богатством деталей, что никаких сомнений в их добросовестности быть не могло. Они, очевидно, видели в длинной галерее даму, одетую в парчу; но, конечно, это не мог быть визитер из другого мира. В этом они ошибались. Я был уверен, что кто-то их разыграл.
   - Вы можете смеяться, сэр, - сказала миссис Джексон, старушка с характером. - Но я уверяю вас, что видела призрак собственными глазами. Я шла через длинную галерею из комнаты мисс Эллистон, и увидела ее в лунном свете, шуршащую парчой, на высоких каблуках. Я отчетливо слышала шелест платья и, когда она проходила мимо меня, почувствовала запах духов, подобный розовым лепесткам. Это была леди Мэриэн, какой я видела ее на портрете в галерее. Я упала замертво, мистер Бошен, сэр; а когда пришла в себя, она исчезла.
   Признаюсь, я почувствовал себя немного некомфортно. Затем свою историю принялся излагать Парсонс.
   - Я не падал в обморок, сэр, не будучи женщиной, - сказал он, - но дрожал от страха, когда призрак проходил рядом. Я смотрел на него, не в силах пошевелиться, я отчетливо видел его в лунном свете. Она внезапно исчезла возле витража в конце галереи.
   - А что вы делали в такой час в длинной галерее, Парсонс?
   - Шел от мастера, сэр. Он сильно простудился, я относил ему немного рома и воды. Я больше не пойду в эту галерею ночью, сэр, даже за все сокровища короны. Это, конечно, был призрак.
   - Разумеется! - ответил я, давая тоном понять, что так не думаю. - Позовите слуг, Парсонс.
   Через несколько минут слуги собрались, большинство - с бледными лицами. Многие из них были напуганы, и наверняка оставили бы Холл, если бы это место не было таким привлекательным. Я полагаю также, это был случай, когда их количество позволяло каждому чувствовать себя в относительной безопасности. Я стал непринужденно расспрашивать их о том, что называл бессмысленными страхами.
   - Вы же все - взрослые люди, - сказал я. - И я удивлен, как вы можете верить в подобную чушь. Кто-то разыгрывает вас; а кто - я непременно узнаю. Так что пусть шутник поостережется.
   Конечно, они принялись отнекиваться. Но этого и следовало ожидать.
   - Как бы там ни было, - сказал я, - должен предупредить. Я сам намереваюсь посетить галерею ночью с револьвером, и если призрак явится, он рискует получить пулю. Я более не позволю шутнику пугать вашего хозяина, хозяйку и мисс Эллистон.
   Они загомонили. Но когда уходили, на щеках у многих играла кровь. Затем я поднялся наверх, чтобы одеться к ужину. Но, по дороге, заметил симпатичную, робкую молодую женщину, которую прежде не видел. Она взволнованно смотрела на меня и, по-видимому, была чем-то очень встревожена.
   - Кто вы? - резко спросил я, останавливаясь перед ней.
   - Джейн Райордан, сэр, - ответила она, сделав реверанс. - Я здесь новенькая.
   - Что вам поручено?
   - Я младшая горничная, сэр. О, пожалуйста, сэр, вы ведь не думаете, что здесь есть призрак?
   - Нет, глупенькое дитя. Мертвые не возвращаются.
   - Простите, сэр, но как же Самуил и Эндорская волшебница?
   - О, я вижу, вы богослов. Давайте не будем это обсуждать. Вам следует просто относиться к этому, как к чуду, и не бояться.
   Она вздрогнула и с тревогой огляделась.
   - Я ужасно боюсь, сэр, мне нет смысла это отрицать. Я попрошу госпожу отпустить меня.
   - Ничего подобного вы не попросите, - самым решительным образом сказал я. - Ваш уход послужит примером остальным. Вы останетесь здесь, как разумная девушка, пока все не прояснится.
   - Но, сэр, вы уверены, что все прояснится?
   - Разумеется, прояснится, пусть даже с помощью пули. А теперь возвращайтесь к работе и, повторяю, не будьте глупенькой девочкой.
   Я видел, что есть единственный способ повлиять на нее, и позволил себе говорить с ней грубо, чего никогда не позволил бы в других обстоятельствах. Кроме того, она раздражала меня своим испугом. Она могла заразить им остальных, хотя они и так выглядели не лучше нее. Я отправился к себе переодеваться в скверном настроении.
   Отсутствие у мистера Брэга здравого смысла в отношении данного случая поразило меня. Обычно он был хладнокровным и логичным человеком, что убедительно доказывалось приобретенным им положением. Но сейчас он казался столь же нервным и неразумным, подобно женщинам. Призрак оказался не по силам его разуму; так сказать, поверг его наземь. Он был способен справиться с ситуацией не более чем ребенок. Я приписывал такое его состояние, в немалой степени, отсутствию у него должного образования.
   Дело осложнялось постоянной болтовней его жены, твердо уверовавшей в сверхъестественное. Она твердила об этом постоянно, и, я полагаю, даже более сильный разум уступил бы в конце концов бесконечным повторениям. Иногда мне даже казалось, что мистер Брэг потихоньку сходит с ума.
   Я был рад тому, что вернулся. По крайней мере, я оставался единственным, кто мог пролить свет на эту загадку, подойти к ней с холодной головой и незамутненным рассудком.
   Миссис Брэг говорила только о призраке, внешний вид которого, по ее мнению, вполне соответствовал времени. Она оказалась кладезем поразительного количества легенд. Призраки обезглавленные, видения на церковных кладбищах, привидения в доспехах, лязгающие цепями, и сущности, которые, по ее словам, невозможно было увидеть, только почувствовать непередаваемый ужас в их присутствии, - все это она пересказывала в мельчайших подробностях. Хелен дрожала, мистер Брэг покачивал головой, и, должен признаться, даже мне было не по себе. Старушка настолько погрузила нас в атмосферу сверъестественного, что когда в камине треснул уголек, мы все подскочили, а она вскрикнула. Эти рассказы в самом деле подействовали на нас особым образом, тем более что приближалось Рождество.
   Я спросил ее о Джейн Райордан. К счастью, мой вопрос закрыл тему призраков, поскольку, как оказалось, миссис Брэг многое могла сказать об этой девушке.
   - Ах, - сказала она, - ее история печальна, мой дорогой. Когда я служила здесь, ее мать и отец были лучшими моими помощниками. И фамилия ее была не Райордан, это фамилия ее мужа. Их фамилия была Крейк... Генри и Элис Крейк, дворецкий и экономка.
   Хелен с интересом взглянула на нее.
   - Генри Крейк? - спросила она. - Тот самый человек, который украл драгоценности моей матери?
   - Тот самый, моя дорогая. Он был плохим человеком, но по его виду этого невозможно было предположить. Элис всегда говорила, что он умрет позорной смертью, на виселице, так и случилось.
   - Драгоценности были найдены, миссис Брэг?
   - Нет, Джеффри, нет. Миледи обнаружила их пропажу однажды утром после бала, когда здесь собралось много гостей. Из шкатулки было украдено все, на пять или шесть тысяч фунтов, у нее остались только те драгоценности, которые она надела на бал. Многие подозревались в том, что проникли в ее комнату и забрали их, но никто и подумать не мог, что это сделал Крейк.
   - Я тоже что-то слышал об этой истории, - вмешался мистер Брэг. - Его поймали, когда он пытался продать браслет, кажется, так?
   - Да, дорогой, так и было. Он отпросился навестить в Лондоне умирающего друга, старая лиса; его друг содержал ломбард и сообщил в полицию, узнав браслет по описанию. Крейка арестовали и отправили на виселицу. Он умер, но от него так ничего и не узнали. Никто не знает, где он спрятал драгоценности, и никогда не узнает; с той поры, как они были украдены, прошло уже двадцать лет.
   - Как же здесь оказалась Джейн Райордан? - спросил я.
   - Недавно умерла ее мать, и прислала ее ко мне, дорогой. Элис и я родились в деревне, мы жили здесь долгое время как экономки и кухарки. Не могу сказать, чтобы она мне нравилась, она была лживой и хитрой; но я не думаю, что она имела хоть какое-то отношение к похищению драгоценностей. Он вполне мог сделать это, не сказав о своих замыслах никому. Когда он умер, Элис написала мне, и я послала ей деньги, чтобы она могла воспитать Джейн. Потом Джейн вышла замуж за плохого человека, бросившего ее, а когда Элис умерла, приехала сюда и попросила помочь ей, ради ее матери. Я приняла ее младшей горничной. Мне кажется, она дура, Джеффри, но дура честная.
   - Она сильно нервничала, когда я собрал слуг.
   - И не удивительно, потому что здесь завелся ужасный призрак, - воскликнула миссис Брэг, оглядываясь, после чего обратилась к мужу: - Вот что я скажу тебе, дорогой, если ты не заставишь священника изгнать эту тварь, ноги моей в этом доме не будет.
   - Успокойся, старушка, посмотрим сначала, что удастся сделать Джеффри. Он намерен отправиться в длинную галерею сегодня ночью.
   - О, Джеффри, ты наверняка увидишь там призрак.
   - Если он там появится, то получит порцию свинца, миссис Брэг. Если услышите выстрел, не пугайтесь.
   - Но ты не можешь стрелять в привидение, Джеффри, они всего лишь тени, мой дорогой. Ты можешь даже видеть сквозь них.
   - Возможно. Я никогда не видел их прежде. Но я предполагаю, что этот призрак вполне себе из плоти и крови. Однако скажите мне, миссис Брэг, вам известно что-нибудь еще о пропавших драгоценностях?
   - Нет! - сказала Хелен, прежде чем та успела ответить. - Помню, мой отец искал их повсюду и даже объявил вознаграждение. Он виделся с Крейком, но тот отказался сказать, что сделал с ними; миссис Крейк также утверждала, что ничего не знает. С тех пор о них никто ничего не слышал.
   - Интересно, знает ли о них что-нибудь Джейн Райордан.
   - Не знает, - энергично произнесла миссис Брэг. - Элис, насколько я ее знаю, была честной женщиной; девушка тоже кажется бесхитростной. Если бы драгоценности были у них, они не жили бы в бедности.
   - Но Крейк, тем не менее, мог сказать своей жене, где их спрятал.
   - Нет, Джеффри, дорогой. Она приходила к миледи или сэру Ральфу, ее спрашивали и обещали вознаграждение за их возвращение. Если бы она что-то знала, то сказала бы, потому что очень бедна. Джейн рассказывала мне, как им тяжело жилось.
   - Я сам расспрошу Джейн, - сказал я, немного подумав. - Если бы эти драгоценности удалось найти, они очень подошли бы Хелен.
   Хелен рассмеялась, миссис Брэг просияла.
   - Если ей нужны драгоценности, мы дадим ей куку денег. Не так ли, дорогой? - обратилась она к мужу.
   - Ей стоит только попросить, - отозвался тот. - Ах, дорогая Хелен, если бы мы всегда видели тебя такой веселой и жизнерадостной!
   - Этот призрак ужасно нервирует меня, - призналась Хелен, - я не могу перестать думать о нем.
   - Ах, дорогой, может быть, нам все-таки прибегнуть к помощи святой воды, и тогда он уберется отсюда? - взмолилась миссис Брэг.
   - Святой воды? Нет. Не нужно приглашать сюда папистов, Сара. "С.С.С." не станет платить священникам за то, что я могу сделать сам. Ты меня удивляешь.
   - Она слишком возбуждена, мистер Брэг, - сказала Хелен, вставая. - Я думаю, мы все здесь сильно нервничаем из-за этой ужасной леди Мэриэн. Идите спать, миссис Брэг. Я иду с вами.
   - Тебе придется оставаться со мной всю ночь, дорогая, - заявила старушка, - поскольку не уверена, что хуже: призрак или Джеффри, стреляющий из пистолета. Ты тоже не будешь спать? - спросила она у мужа.
   - В этом нет необходимости, - вмешался я. - Я вполне могу дежурить в одиночку. А если мистер Брэг услышит выстрел, он может прийти мне на помощь, если захочет.
   - О, я приду очень быстро, - твердо пообещал старик, - я не боюсь существа из плоти и крови, хотя оно мне тоже вряд ли понравится. Тем не менее, принадлежит наша гостья тому, или этому, миру, она должна понять, что мы намерены положить конец ее появлениям. Потому что, в противном случае, Джеффри, нам придется отсюда уехать. Я хочу пожить спокойно, и не могу позволить всяким призракам трепать себе нервы.
   - Я приложу все усилия для того, чтобы прогнать его, мистер Брэг. А если не справлюсь, то мы поступим так, как вы скажете. Иначе Хелен может умереть.
   - О Господи, ты же не думаешь, что призрак явился за ней.
   - Нет. Я считаю, это - какой-то фокус. Позвольте мне поступать так, как я считаю нужным.
   Мистер Брэг с сомнением покачал головой и отправился спать. Оставшись один, я отправился исследовать дом, с лампой в одной руке, и револьвером - в другой. Я проверил все двери и окна и обнаружил, что все они надежно закрыты и заперты. Я осмотрел все помещения, какие смог, от подвала до чердака, и нашел их пустыми. Было совершенно ясно, что кроме обычных обитателей дома, в нем больше никого не имелось. После чего отправился на охоту за призраком.
   В последние дни шел снег, но сегодня ночь выдалась морозная и ясная. Яркий свет луны прогонял тьму, в белом мире было светло, как днем.
   Длинная галерея тянулась по всей длине западного крыла. Имевшийся с одной стороны ряд высоких окон пропускал достаточно света, чтобы были хорошо видны портреты на стене напротив. Их было довольно много, но Эллистоны не обладали хорошим художественным вкусом и не настолько разбирались в живописи, чтобы хоть какие-то из них можно было назвать шедеврами.
   Наибольший интерес у меня вызвали портреты предков Хелен. Их было довольно много, они датировались временами Тюдоров и принадлежали кисти хороших мастеров. Каждый имел внушительную позолоченную раму из дуба и был намертво приделан к стене. В дальнем конце галереи имелось окно с витражом, сквозь него проникал лунный свет, отбрасывая на пол и портреты причудливые арабески. Я остановился перед портретом леди Мэриэн Эллистон.
   Она была очень красивой женщиной, эта заговорщица-якобинка, исполненная духа и с сильной волей. Высокая, с величественной фигурой. На ее смугловатом лице запечатлелось гордое выражение, в тончайших белых руках она сжимала хлыст. В платье из богатой парчи, с драгоценностями на шее и руках, в туфлях на высоком каблуке и возвышенном головном уборе того времени, она выглядела как королева, и, должно быть, вела себя соответственно. Я представил себе, как хмурились эти властные брови при упоминании курфюрста! Как эти решительные губы произносят проклятие, адресованное мужу. В этой прекрасной, давно умершей женщине, было что-то, напомнившее мне Беатрикс Эсмонд, наполненную радостью жизни и рожденную властвовать силой красоты и интеллекта. Тем не менее, она потерпела неудачу, подобно героине Теккерея; но умерла более благородно, в расцвете красоты, не встретив печальную старость. Если бы шпага сэра Уолтера не пронзила ее гордое сердце, она могла бы стать Сарой Дженнингс. Как бы то ни было, рок уготовил ей иное; и ее печальная судьба заключалась теперь в том, чтобы являться дурным предзнаменованием тем, кто жил в принадлежавшем некогда ей доме. Я даже мог представить себе ее гнев, когда ее прекрасный призрак, явившись, напугал не кого иного, а старую кухарку и ее мужа. Какая ирония судьбы!
   Впрочем, несмотря ни на что, в ту ночь ничего не случилось. Я оставался в галерее до рассвета, но призрак не явился. Было очень холодно; я тщетно смотрел по сторонам, испытывая сильный дискомфорт. Леди Мэриэн не появилась. Я даже не услышал шороха ее юбок, не говоря уже о том, чтобы увидеть ее глаза; и когда я спустился к завтраку, перед тем немного поспав, то посмеялся над суеверием моих друзей.
   - Как я и думал, - сказал я, - Парсонсу и миссис Джексон просто приснилось, что они видели призрак. Леди Мэриэн слишком умна, чтобы возвращаться на место своей смерти.
   - Но она появляется не каждую ночь, - возразила миссис Брэг. - Не торопись, Джеффри. Она еще заставит твою кровь похолодеть.
   - Это вряд ли, пока она знает, что ее появления ожидает вооруженный наблюдатель.
   - Ты все еще веришь, что это какой-то трюк, Джеффри?
   - Если призрак леди Мэриэн не приснился Парсонсу и миссис Джексон, я по-прежнему верю, что это фокус.
   Был ли это фокус, или нет, но мои бдения оказались напрасны. Ночь за ночью, в течение двух недель, я ожидал в этой адской галерее появления призрака, но он так и не появился. Тем не менее, несмотря на свое разочарование, я не мог избавиться от ощущения, что в этом появлении скрывалась какая-то тайна. Вполне возможно, что мое публичное объявление о наблюдении за галереей испугало человека, который, как я полагал, изображал его. Я придумал новый план и снова собрал слуг.
   - Я наблюдал за галереей четырнадцать ночей, - сказал я, - и ни один призрак не явился, чтобы меня напугать. Поэтому я считаю, что Парсонс и миссис Джексон были обмануты, думая, что видели его. Здесь нет никаких призраков, так что вы все можете успокоиться. Что касается меня, - и это был самый важный момент в моей речи, - я больше не намерен терять время попусту. Если леди Мэриэн придет, пусть приходит без зрителей. А теперь расходитесь и прекратите болтать чепуху.
   Дворецкий и домработница были возмущены моими словами, но понимали, что открыто протестовать не стоит, и ушли вместе с остальными слугами, чтобы поворчать где-нибудь тайком. В дом начало возвращаться спокойствие, миссис Брэг потихоньку расставалась со своими страхами. Даже Хелен, меньше думая о том, что вредило ее здоровью, повеселела. До поры до времени мой разум изгнал призрака, но не раскрыл тайну. Будучи преисполнен решимости довести дело до конца, я продолжал наблюдения в галерее. Об этом никто не знал, даже Хелен; так что появление обманщика, кем бы он или она ни был, не должно было заставить себя долго ждать.
   Две или три ночи в галерее по-прежнему было пусто. На четвертую ночь мне наконец-то повезло, и призрак все-таки появился.
   Было около полуночи, свет луны, отражаясь от снежного покрова снаружи дома, проникал сквозь боковые окна, отчего в галерее было светло, как днем. Я прятался за занавесом, на середине галереи, и, пребывая в полусне, вглядывался в лабиринт теней и серебристого сияния. Вдруг в абсолютной тишине послышался слабый звук. Это был стук каблуков, шелест шелковых юбок, и через мгновение под витражным окном я увидел призрак. Он появился из ниоткуда и, должен признать, произвел на меня сильное впечатление.
   Вне всякого сомнения, это была леди Мэриэн. Я находился достаточно близко, чтобы это увидеть. Она стояла там, в высоком головном уборе, с хлыстом в руках, в пышном парчовом платье, точь-в-точь как на портрете. Я видел ее лицо лишь мельком, и не мог с полной уверенностью сказать, соответствует ли оно изображенному на картине. Но фигура, вне всякого сомнения, была ее. Я сидел, смотрел и ждал, держа палец на спусковом крючке своего револьвера.
   С шелестом, описанным миссис Джексон, призрак двинулся по галерее. Стучали каблуки, шуршал шлейф платья, лунный свет играл на богатых красках парчи. Он не направился ко мне, он переходил от одного портрета к другому, проводя по рамам и холстам белой рукой. Время от времени призрак останавливался и, склонив голову, вглядывался в изображения на портретах. Затем, все ускоряясь, заскользил в том направлении, где я его увидел в первый раз. Я встал, может быть, слишком неосторожно, и, должно быть, произвел шум, поскольку, прежде чем успел поднять револьвер, привидение вздрогнуло, быстро отступило к окну и исчезло.
   Да, исчезло у меня на глазах. Я поспешил к тому месту, где видел его в последний раз, но не нашел никаких следов. Если призрак не удалился сквозь сплошной камень стен или пола, то куда он мог подеваться? Может быть, он все-таки настоящий? Но мой разум не допускал подобного предположения. Вне всякого сомнения, он был из плоти и крови - кто-то в доме изображал из себя леди Мэриэн. Тем не менее, я пребывал в недоумении.
   На следующее утро я обо всем рассказал мистеру Брэгу, попросив ничего не говорить жене и Хелен. Они понемногу приходили в себя, и не нужно было волновать их рассказом о том, что я видел собственными глазами. Мистер Брэг казался сильно взволнованным этим кажущимся подтверждением реальности призрака, и я никак не мог убедить его в том, что это - какой-то трюк.
   - Почему вы так уверены, что это человек? - спросил он.
   - Потому, - ответил я, - что у меня есть кое-какие идеи, но сейчас я не стану о них рассказывать, пока не получу доказательств их правоты. Я предлагаю вам отправиться сегодня ночью на дежурство вместе со мной, мистер Брэг, и посмотрим, не удастся ли нам разоблачить этого шутника.
   - А вы уверены, что он появится сегодня ночью?
   - Не могу сказать. Возможно, нет. Возможно, мошенник, кем бы он ни был, испугался и на некоторое время затаится. Но это кто-то из живущих в доме, я в этом убежден. Как только я сказал, что стану наблюдать за галереей с револьвером, привидение исчезло. Но появилось снова, как только я сказал, что прекращаю наблюдения. Все, что нам остается, это постоянно наблюдать, мистер Брэг; даже если он не появится в течение недели или даже больше.
   Я оказался прав. Ночь за ночью мы караулили за занавесом, я - с револьвером, а мистер Брэг - с большим обеденным колокольчиком, звоном которого намеревался взбудоражить весь дом, как только леди Мэриэн будет схвачена. Прошло десять ночей. Затем я договорился с миссис Брэг и Хелен и объявил, что уезжаю. Я отправился в Лондон, устроив необычайную суету. Но вышел из поезда на первой же станции и тайно вернулся в дом. В одиннадцать часов ночи мы с Брэгом снова сидели в нашем укрытии. Был канун Рождества, время, излюбленное призраками, если верить легендам.
   - Сейчас, - прошептал я, - у призрака нет причин для волнения; поверьте мне на слово, он или она, кто бы это ни был, обязательно появится.
   Мистер Брэг ничего не сказал; он только покрепче ухватился за ручку своего колокольчика.
   Призрак появился, как я и ожидал. Вскоре после полуночи леди Мэриэн возникла в том же обличье, что и прежде. Я услышал, как застучали зубы мистера Брэга, когда он увидел призрак. Освещение было таким же, как и в прошлый раз, и леди Мэриэн двигалась по галерее точно таким же образом. Она поводила рукой по холстам и ощупывала рамы. Вдруг мы услышали, как она радостно вскрикнула, после чего раздался щелчок и звук, как будто что-то повернулось. Портрет исчез, на его месте образовался темный проем.
   Момент был самым подходящим. Я вскочил и, вскинув револьвер, выстрелил; в тот же момент колокольчик Брэга оглушительно зазвонил. Раздался крик, призрак бросился бежать. Он исчез там же, где и в прошлый раз, прежде чем мы успели его догнать.
   - Куда, черт возьми, она могла подеваться? - воскликнул мистер Брэг, все еще продолжая звонить в колокольчик.
   - Она воспользовалась скрытой дверью, - ответил я.
   Когда я зажег лампу, шум усилился, послышался топот бегущих ног, и слуги, в различной степени одетости, примчались в галерею. Некоторые несли лампы, другие вооружились кочергами и палками, но все выглядели чрезвычайно испуганными.
   Неудивительно, - ведь колокольчик Брэга мог поднять мертвого. Затем пришли Хелен и миссис Брэг, одетые полностью, поскольку они ждали и верили в успех моего плана.
   Это и в самом деле был успех, даже больший, чем я смел мечтать. Как я уже говорил, картина, - портрет леди Мэриэн, - исчезла, то есть она скрылась в стене, обнажив нишу.
   В ней мы обнаружили запертый металлический ящик. Брэг сломал замок, и внутри обнаружились выложенные бархатом футляры с великолепными украшениями. Золото, бриллианты, рубины, изумруды, - сверкали и переливались подобно радуге.
   - Видишь, Хелен? Это давно исчезнувшие драгоценности твоей матери. Вот за чем охотился призрак леди Мэриэн.
   - О Господи! - воскликнула миссис Брэг, едва держась на ногах. - Это драгоценности миледи! Ты наденешь их на свою свадьбу.
   Но Хелен не смотрела на них. Она смотрела на меня, вся дрожа.
   - Джеффри, кто этот призрак?
   - Разве ты не догадалась? Джейн Райордан.
   - Невозможно! Разве она не здесь?
   - Нет, мисс, - ответил Парсонс, оглядывая слуг, - ее здесь нет.
   - О, Джеффри, надеюсь, ты не стрелял в нее.
   - Если бы это было и так, она это заслужила! - воскликнул Брэг. - Но не плачь, моя дорогая, она вышла через другой тайный проход.
   - Я уверен, мистер Брэг, панель открывается с помощью рамы.
   Дюжина рук тут же принялась ощупывать рамы, и вскоре мы нашли потайную пружину в раме картины, висевшей в дальнем конце галереи. Та бесшумно открылась, и я вошел в узкий проход; за мной, с лампой, следовал Брэг. Некоторое время мы двигались прямо, затем поднялись по нескольким каменным ступеням и, наконец, через еще одну панель, вышли в заднюю часть дома. В проходе мы нашли высокий головной убор, хлыст, парик и юбку из парчи.
   - Убегая, она все это бросила, - сказал Брэг. - Давай осмотрим ее комнату. Она живет одна. Попросила мою старуху сделать ей одолжение, и та согласилась, в память об Элис Крейк.
   Комната оказалась пустой, на полу валялись остатки костюма призрака. Подойдя к задней двери, мы нашли ее открытой; через нее Джейн Райордан исчезла в ночи, чтобы никогда больше не вернуться.
   Так я изгнал призрак леди Мэриэн. На Рождество, за завтраком, мы обсуждали волнующие события ночи. Миссис Брэг была полна праведного гнева на Джейн, поскольку та обманула ее.
   - Интересно, откуда она узнала о драгоценностях миледи? - сказала она.
   - Догадаться несложно, - ответил я. - Должно быть, ее отец сказал Элис, где их спрятал. Возможно, он собирался сам забрать их, но по вполне понятным причинам не смог. Элис рассказала Джейн; та приехала сюда и попыталась заполучить их, переодеваясь призраком леди Мэриэн.
   - Наверное, это Элис рассказала ей историю о призраке, Джеффри. Мы часто о нем говорили. О, какая злая женщина!
   - Но я удивлен, почему миссис Крейк, бедствуя, не попыталась добраться до драгоценностей сама. Почему она ждала этого двадцать лет?
   Вопрос задала Хелен, и я ответил.
   - Скорее всего, миссис Крейк или боялась, или не узнала от мужа, за какой картиной спрятаны драгоценности. Дело, скорее всего, в последнем; Джейн, как я уже рассказывал, ходила вдоль галереи, перебирая рамы, чтобы найти нужную. Именно поэтому она появлялась там так часто. Если бы она знала, за какой расположен тайник, ей было бы достаточно одного появления. Теперь-то я понимаю: она притворилась, что сильно испугана, чтобы отвести от себя подозрения. По ее внешности я никогда бы не подумал, что она окажется такой умной.
   - Ах, мой дорогой, - сказала миссис Брэг, - она вышла замуж за негодяя, и, полагаю, услышав историю Элис, он подговорил ее поступить так.
   - Полагаю, платье она привезла с собой?
   - Наверное, так и было; для того, чтобы исполнить задуманное, она и попросила поселить ее в отдельную комнату.
   - Интересно, откуда она узнала о тайном проходе? - сказал Брэг.
   - Снова Элис! - воскликнула его жена. - Она жила здесь задолго до меня, и Крейк тоже. Осмелюсь предположить, они нашли секретный проход и воспользовались им, когда украли драгоценности. Я вспоминаю, что, кажется, мужем Джейн Райордан был актер. Тот самый, который бросил ее.
   - Слава Богу, что она ушла, - сказал Брэг. - Не нужно ссориться из-за нее. Драгоценности нашлись, Хелен наденет их в день свадьбы.
   - К тому же, мы избавились от призрака, - улыбаясь, сказал я. - Не думаю, что после этого случая вы по-прежнему будете верить в привидения, миссис Брэг?
   - Нет, Джеффри, не буду. По всей видимости, призрак леди Мэриэн, который я видела, был либо Крейком, либо его женой. Нет, я больше никогда не поверю в привидения.
   Она сдержала свое слово.
   Такова история о нашем рождественском призраке, оказавшемся вовсе не призраком. Но, настоящее или поддельное, это привидение приподнесло Хелен в подарок к Рождеству драгоценности ее матери. Вскоре после она надела их на свадьбу со мной; на следующее Рождество никакой мисс Элистон уже не было, зато была прекрасная миссис Бошем. Призраки больше не появлялись. Леди Мэриэн, в лице Джейн Райордан, выполнила свою миссию, и больше мы никогда о ней не слышали.
  

КРАСНАЯ ЗВЕЗДА

  
   Некоторые воспоминания настолько ужасны, что, возвращаясь, способны вернуть человека к тем событиям, трагическим отголоском которых являются, и как бы заново пережить случившееся.
   Они - часть прожитой жизни, и проявляют себя, когда он меньше всего склонен подозревать их постоянное присутствие, внезапно представая перед его внутренним взором.
   Каждый сын Адама, даже если жизнь его внешне абсолютно безупречна, хотя бы однажды спускался в ад, и вынес оттуда воспоминание, которое, возвращаясь, время от времени, преследует его до скончания века. Он, в ужасе, отступает, в полуобморочном состоянии гонит от себя этот призрак; но вынужден смотреть на него, ибо тот никуда не девается, с дьявольской улыбкой наблюдая за тщетными попытками изгнать явившийся из прошлого ужас. Он исчезает в неведомом только затем, чтобы снова вернуться, с навязчивым упорством, в самый неподходящий момент.
   Воспоминание, преследующее меня, - это красная звезда; нет, речь не идет ни о Марсе, ни об Альдебаране, ни об огненном Сириусе, но о звезде, рожденной на земле, горевшей в верхнем окне высокой башни. Над ней - ясное вечернее небо; вокруг - мрачная массивная башня, с фронтонами и бойницами, возведенная на прочном фундаменте и напоминающая минарет. И малиновый блеск, подобный глазу неведомого существа.
   Пронзая темноту ночи, она выглядит зловеще, тем более что здание окружают черные воды болота. Сидя у окна трактира, я могу видеть, как она доминирует посреди окружающего ее мрачного пейзажа. Я видел ее тогда, вижу и сейчас, и под ее злым взором - человека, лежащего ничком возле дрожащей поверхности болота, с бледным лицом, дикими глазами взирающего на черную воду, на которой лопаются пузыри, - свидетельство ужаса и смерти.
   Окно аптеки, обычные фонари большой железнодорожной станции, огни правого борта парохода, - все это напоминает мне о той красной звезде. И тогда я холодею от страха. Я ищу забвение в театре, на вечеринке, в путешествии, стараясь избавиться от видения высокой башни с алым глазом. Но мое стремление к забвению напрасно; ибо ужас охватывает меня внезапно, когда я этого совсем не ожидаю. И тогда я покидаю настоящее, чтобы вернуться в прошлое, и вижу красную звезду, горящую как неугасимый факел ведьмы.
   Этот странный эпизод в моей жизни случился несколько лет назад, когда я совершал пешее путешествие по Эссексу. Будучи художником по профессии, я совмещал приятное с полезным, много рисовал во время своих пустынных странствий, и поэтому, добравшись до маленькой деревни Э-и был рад, что у меня имеется много прекрасных набросков, чтобы показать их Адриану.
   Он был писателем. Тем, кому перо (более чем мне - мой карандаш) принесло известность. Я был рад, когда он предложил мне совместно поработать над иллюстрированной книгой, посвященной путешествиям по Англии. До сих пор мои амбиции ограничивались моим дилетантизмом, но предложение Адриана вдохновило меня желанием некоторой известности (вряд ли - славы), и я с нетерпением ожидал его прибытия в назначенное место встречи - гостиницу "Золотая ржанка".
   Дела задержали его в городе, иначе в путешествие мы отправились бы вместе; тем не менее, я прогуливался в течение пары недель по живописным английским графствам в надежде, что он присоединится ко мне, прежде чем я достигну Э-и. Но этого не случилось, и теперь я ожидал его появления в "Золотой ржанке".
   Хозяин был немножко странным, с некой изюминкой в характере, но показал себя, несмотря на оригинальность поведения, располагающим к общению. Поужинав, я сидел с трубкой в гостиной, а хозяин, - его звали Джон Раф, - бродил по комнате подобно Мальволио. Это был очевидный намек на желание пообщаться, а поскольку в настоящий момент его желание совпадало с моим, я предложил ему распить бутылочку портвейна в моей компании. Ничто не помешало ему принять мое предложение. Таким образом, в предвкушении приятного вечера, Раф отправился в подвал, а я, ощущая приятную усталость от длительных дневных переходов, рассматривал пейзаж из окна гостиной.
   Едва ли можно представить себе более дикую, унылую и величественную картину запустения. В неярком свете, - ибо сейчас был сумеречный час, - местность имела нездоровый вид, холодом проникший во все мое существо. Деревушка располагалась неподалеку от моря, и странный окрестный пейзаж дополнялся глухим шумом невидимых волн. Я мог их слышать, но не мог видеть, и это скрытое присутствие, выдаваемое только тоскливыми стонами, дополняло некий нематриальный ужас, окружавший Грейндж.
   Гостиница располагалась на самом краю деревушки, и за ней не было ни единого здания, за исключением этого массивного сооружения, - зловещей темной громады на фоне светлого неба. За окном проходила главная дорога, а за ней располагался участок мрачного болота, нечто вроде ведьминого сада перед особняком. На небольшом подъеме он непропорционально увеличивался в размерах, а затем, из темноты, взмывала в небо высокая башня, точно особняк поднимал кверху указательный палец. Обычно с такими особняками связывается какая-нибудь история, и я был уверен, что какое-нибудь ужасное приключение случилось в угрюмом особняке, расположившимся между болотом и морем. Возможно, эту историю рассказывал глухой рокот волн, или свист вздыхающего ветра, но, не зная языка природы, я не мог перевести ее для себя, а потому был вынужден обратиться за информацией к хозяину. Пока я размышлял, он вернулся в комнату с портвейном и свечами, к моему большому облегчению, поскольку этот уединенный дом воздействовал на меня крайне удручающе.
   - Как называется это место? - спросил я, когда он поставил все принесенное на стол.
   - Оно, сэр, - растягивая слова, медленно произнес Раф, - называется Грейндж, и обитает в нем леди Селвин.
   - Вот как! Неужели кто-то осмеливается жить в этой гробнице?
   - Это и в самом деле гробница, - с некоторым опасением согласился хозяин. - Если только не нечто худшее.
   - Что вы имеете в виду?
   Раф покачал головой, налил два бокала вина и один из них подтолкнул к моему концу стола.
   - Это место, забытое Богом, сэр, и, как говорят, посещаемое. Сам я человек не суеверный, мистер Фалуаз, но я ощущаю ужас, исходящий от этого дома. Что-то в нем, - добавил он, - кричит по ночам. Этот звук не похож ни на что, это стон, стон во тьме, какой-то заблудшей души.
   Его слова наполнили меня смутным ужасом. Он же некоторое время потягивал свое вино, после чего продолжил.
   - Зачем богатой и красивой женщине хоронить себя в этом мрачном здании? Что заставляет ее жить там в одиночестве и выходить только по ночам? Она молода, она красива; но долгие годы ужаса старят ее лицо, омрачают ее душу. Что там такое стонет во тьме? Я спросил ее, когда она приходила сюда, но она не ответила. Тем не менее, мистер Фалуаз, при каждом посещении, я вижу новую черточку, которую ад накладывает на ее лицо.
   - Она выходит по ночам, вы говорите?
   - Только по ночам! Когда горит красная звезда!
   - Красная звезда?
   - Взгляните! - воскликнул он, сжимая одной рукой мою руку, а другой указывая в окно.
   Почувствовав необъяснимый страх, я механически взглянул в сторону Грейнджа. Там, на высоте башни, горел красный свет, в надвигающейся темноте действительно выглядевший зловещей звездой.
   - Она светит каждую ночь, - продолжал Раф, вытирая лоб. - И каждую ночь кто-то стонет. Там не живет никто, кроме леди Селвин и ее старой служанки, но когда они приходят сюда, сияет красная звезда, а это нечто стонет. Прислушайтесь!
   Со стороны башни донесся слабый вопль, стихший вдали. Мы в безмолвном страхе посмотрели друг на друга, и Раф снова отер лоб.
   - Так продолжается, - сказал он, торопливо допивая вино, - изо дня в день. Уже целых два года. Я никогда не привыкну к этому, мистер Фалуаз. Мне хочется, чтобы этот проклятый дом погрузился в болото.
   - В болото?
   - Да! Особняк окружает не твердая земля, а болото, попытаться перейти которое для большинства означает неминуемую смерть. Позади море, впереди болото. Так что, мистер Фалуаз, как вы видите, те, кто живет в этом особняке, надежно защищены.
   - Защищены! - эхом повторил я, озадаченный столь странно выбранным словом. - Но почему особняк должен быть защищен?
   - Теперь вы знаете столько же, сколько и я, - упрямо ответил Раф. - Вы видели красную звезду, и слышали стон. Грейндж скрывает какой-то адский секрет, мистер Фалуаз, но никто не знает его, кроме леди Селвин...
   - О Господи! Что это там? - со страхом воскликнул я, когда за окном промелькнула темная фигура, сопровождаемая танцующим светом раскачивающегося фонаря.
   - Это леди Селвин и ее служанка, - ответил хозяин, отложив трубку. - Они каждую ночь приходят за едой, вином и тому подобным. Прошу извинить меня, мистер Фалуаз.
   С этими словами он исчез, а я остался один, размышлять над его странными словами, историей, которую он мне рассказал; даже не историей, а неким предположением тайны, проникнутой бесконечным страхом. Я смотрел на мрачную башню, на красную звезду, пылающую во мраке ночи. Этот намек на поселившийся там ужас сильно повлиял на мои нервы. Внезапно, охваченный непреодолимым любопытством, я встал и вышел из комнаты, чтобы взглянуть на хранительницу тайны - леди Селвин.
   Одетая в длинный черный плащ, она стояла на крыльце; рядом, с фонарем, стояла старуха, бывшая, как я догадался, ее служанкой. Желтый свет свечи, которую держал хозяин, хорошо освещал лицо госпожи. Оно было очень красивым, но в глазах таился страх загнанного зверя. Раф, услышав мои шаги, обернулся, тем самым осветив меня. В следующее мгновение, со странным вскриком, леди Селвин рванулась вперед, словно сумасшедшая. Положив тонкие руки мне на плечи, она пожирала взглядом мое лицо. Я чувствовал, как она дрожит всем телом, но был так поражен, словно этот взгляд, подобный взгляду Медузы, обратил меня в камень.
   - Кто вы? - спросила она низким, резким голосом, сжимая мои плечи.
   - Хьюго Фалуаз, художник, - ответил я, полагая, что мне лучше будет ответить. - Я путешествую пешком.
   - Немедленно уходите, - прошипела леди Сильвия, принимаясь трясти меня. - Вы меня слышите? Уходите.
   Сказав так, она отвернулась, собираясь уходить, но затем, внезапно выхватив свечу из руки Рафа, поднесла ее к моему лицу.
   - Его волосы! Его глаза! Его губы! - пробормотала она. - Так нравившиеся мне. О Господи! Подумать только, каким он стал сейчас.
   Она содрогнулась всем телом. Вернув свечу, она опустила капюшон на лицо и быстро исчезла в ночи; женщина с фонарем последовала за ней. Мы остались в темноте (свеча погасла), пораженные случившимся как громом. Потом снова раздался крик, и мы поспешили обратно в гостиную.
   - Черт меня подери, если я останусь здесь надолго, - пробормотал Раф.
   Все казалось настолько странным, что я не мог винить его за испуг. На самом деле, я тоже дрожал, и потребовалась пара бокалов вина, прежде чем ко мне снова вернулась моя прежняя храбрость.
   Придя в себя, я вытащил свой блокнот.
   - Что вы собираетесь делать, сэр? - спросил Раф, с любопытством наблюдая за моими действиями.
   - Нарисовать лицо леди Селвин по памяти.
   Пока я это делал, он заглядывал мне через плечо и, казалось, не был склонен лишиться моей компании. Два года не заставили его свыкнуться со зловещей атмосферой этого места. Я не думал об этом, но мне казалось немного странным, как он еще не сошел с ума. Лично мне хватило бы для этого пары дней, не говоря уже о двух годах. Я не получаю удовольствие от дьявольщины. Эксцентричное поведение леди Селвин вывело меня из равновесия. Я едва мог набросать ее портрет; не потому, что плохо запомнил лицо, а потому, что моя рука дрожала. Происшествия подобного рода в уединенной гостинице влияют на психическое состояние человека, и делают его неспособным следовать своей профессии. Мой набросок был сделан художником, но если бы кто увидел изображение леди Селвин, нарисованное по памяти, он ни за что бы так не подумал. Когда я так говорю, то имею в виду человека, хоть сколько разбирающегося в искусстве, поскольку Раф заявил, что вышло очень похоже. Но он не был художником, а я - был; я видел недостатки, а он - нет. Однако, учитывая мое состояние, я был доволен и тем, что у меня получилось.
   - Раф, - сказал я, ставя на рисунке свою подпись. - Я останусь здесь и проведу расследование.
   - Расследование чего, сэр?
   - Этой тайны. Свет, голос, и эта женщина. Очень странная троица.
   - Вы ничего не узнаете, сэр, - решительно сказал хозяин. - Я пытался целый год, но потерпел неудачу.
   - В таком случае, я тоже буду заниматься ею год, но добьюсь успеха.
   Раф указал на красную звезду.
   - Это - сигнал опасности, - торжественно произнес он. - Оставьте лучше это дело в покое, сэр.
   Жаль, что я не последовал его совету, - но это я понимаю только сейчас.
  

* * * * * *

   Той ночью я сделал открытие, сильно меня удивившее. Когда человек достигает тридцатилетнего возраста, не зная, что такое "любовь", он имеет право на удивление, получив это знание без изучения предмета. Я не стремился любить и быть любимым, и, тем не менее, это случилось. Вряд ли тогда я стремился к осознанию этого, поскольку такое открытие выглядело бы слишком ошеломляющим. Всю ночь я крутился на подушке, задаваясь вопросом, что со мной случилось, и мне ничуть не становилось лучше, когда я поднимался и зажигал свечу. Ужас красной звезды и вопля был забыт, мой разум полностью занимала мысль о том, что леди Селвин была красивой женщиной, и я ее обожал. Я не комментирую это, а просто излагаю имеющиеся факты.
   Находясь в этом непривычном состоянии, я, естественно, хотел с кем-нибудь поделиться своими проблемами. Раф не выглядел подходящим собеседником. В деревне я никого не знал, общение с самим собой меня не удовлетворяло, поэтому единственное, что мне оставалось, это ждать Адриана. Он прибыл где-то около полудня, не извинившись за опоздание, но я не стал ему выговаривать, будучи слишком благодарным за то, что снова вижу его суровое лицо.
   Под словом "суровый" я не имею в виду "невосприимчивый", поскольку в его характере присутствовала мягкость, не нашедшая отражения на его лице. Я знал это, иначе ни за что не выбрал бы его своим доверенным лицом. Но он воспринял мой рассказ совсем не так, как я ожидал; впрочем, я приписал это некой дружеской ревности.
   Адриан был хорошим физиономистом и, желая узнать его непредвзятое мнение, я ничего не сказал о леди Селвин, а просто вложил ее портрет между эскизами. Через некоторое время он, как я и ожидал, захотел взглянуть на мои наброски; я протянул ему их и стал ожидать результата. Он просматривал их в своей обычной неблагодарной манере, делая, в основном, критические замечания, и гораздо реже - одобрительные. В конце концов, он добрался до портрета и, к моему удивлению, оказался знаком с оригиналом.
   - Фалуаз, - он повернулся ко мне с эскизом в руках, - где ты видел леди Селвин?
   - Ты знаешь ее, Адриан?
   - Очень хорошо! Она была героиней странной истории, случившейся пару лет назад.
   - Что это за странная история?
   - О, я совсем забыл. Ты же в это время был в Индии, - сказал Адриан, возвращая эскизы в папку. - Я тебе расскажу ее, но сначала позволь мне узнать, как ты с ней познакомился.
   Я предпочел бы услышать сначала его историю, и только потом рассказать свою; но Адриан был упрям, как мул. Если бы я не удовлетворил его любопытство, он не удовлетворил бы мое, поэтому я вкратце рассказал ему случившееся прошлой ночью. То, что я влюбился, я скрыл. Впрочем, я мог бы сказать об этом сразу, ибо видел, что Адриан догадался об этом по моим порозовавшим щекам. Однако он ничем себя не выдал, а когда я закончил рассказ, внимательно посмотрел в окно на Грейндж.
   Я, естественно, ожидал прямого вопроса, но вместо этого Адриан разразился монологом, точно был один. Поначалу я возмутился, но, поскольку его история показалась мне интересной, начал прислушиваться.
   - По всей видимости, - заметил Адриан самому себе, - она заметила сходство между Варстом и Фалуазом. Это объясняет ее эмоции. Она очень любила Варста и, когда тот умер, похоронила себя в этой могиле. А теперь призрак в лице Фалуаза возродил эту любовь, отданную мертвецу; так что вовсе не невероятно, что она одарит своей привязанностью живого. Фалуаз очень похож на умершего Варста. Несомненно, она его полюбит. Вопрос - полюбит ли ее Фалуаз?
   - Фалуаз любит ее, - пылко заявил я, после чего Адриан, вопреки своей обычной невозмутимости, расхохотался.
   - Вот как! Я поймал тебя в ловушку, Фалуаз. Да, я понял, что ты любишь эту женщину. Твои щеки были красноречивы, теперь тебя выдал твой язык. Фалуаз, - прибавил он, выразительно ткнув мне в грудь указательным пальцем, - если бы я не поймал тебя в ловушку своими словами, ты не проговорился бы.
   - Ничего подобного, ты ошибаешься. Я собирался сказать тебе об этом сразу по твоем приезде.
   Адриан, достав часы, с насмешкой взглянул на циферблат.
   - Я пробыл здесь около часа, а ты мне ничего не сказал. Твое намерение так и осталось намерением. Ты полюбил эту женщину?
   - Да!
   - И хочешь жениться на ней?
   - Если она этого захочет!
   - Ты говоришь, как ребенок! - грубо произнес Адриан. - Жениться на женщине, о которой ты ничего не знаешь, чье лицо ты почти не видел! Женщине, которая, как ты сам видишь, скрывает в этой башне какую-то позорную тайну. Не будь дураком, Фалуаз!
   - Называй меня, как хочешь, но это не изменит моего намерения! - Я отвернулся, в некотором смущении. - Расскажи мне все, что ты знаешь о ней, и предоставь решать мне самому.
   Адриан укусил себя за палец, - что свидетельствовало о его крайнем раздражении, - затем, без каких-либо преамбул, перешел к истории леди Селвин.
   - Она - молодая вдова! - начал он, дернув головой; он уже не раздражался, он злился. - Молодая вдова не без достоинств, как ты знаешь, и довольно состоятельна, чего ты не знаешь. Более двух лет назад, - я бы даже сказал, трех, - когда я был в городе, а ты был на Востоке, она похоронила своего первого мужа и влюбилась в Пола Варста, художника. Поговаривали, что она была влюблена в него еще до того, как вышла замуж за сэра Питера Селвина, но, в любом случае, едва старик был похоронен, они с Вартом обручились. Он был очень похож на тебя, и, подобно тебе, был художником, что, - ты должен признать, - представляет собой любопытное совпадение. На время траура леди Селвин он отправился на Восток, как и ты. Но, в отличие от тебя, - это первый пункт, в котором вы отличаетесь, - вернулся оттуда, страдая от какой-то болезни.
   Не знаю, какой именно, но она убила его и, можно сказать, убила ее, поскольку она заперлась в этой гробнице, чтобы оплакивать его смерть. Ты, мой друг, очень похож на Варста, так что я не удивлюсь, если она влюбится в тебя. Помни, что в ее глазах ты - воскресший Варст. И мой тебе совет: старательно избегай ее ловушек. Что касается твоей красной звезды, я не могу угадать ее значения, но не думаю, что о ней следует беспокоиться. Все, что я знаю наверняка: леди Селвин любила Варста, а поскольку ты, несомненно, похож на него, она полюбит тебя. Вот тебе вся история. Достаточно тривиальная, не так ли?
   - Да! И достаточно безобидная, - перебил его я. - Не вижу ничего в ее поведении, заслуживающего осуждения, только похвалы. Она должна была очень сильно любить человека, чтобы искренне скорбеть о нем после его смерти. Сказав, что я похож на Варста, ты даешь мне надежду на успех; а поскольку я люблю ее, то не вижу причин, почему бы ей не выйти за меня замуж.
   - Надеюсь, ты не окажешься настолько глупым, Фалуаз.
   - Умоляю, не нужно споров. Мое решение - правильное.
   - Мое - тоже, - сердито возразил он, вскакивая со стула. - Если ты собираешься выставлять себя идиотом, я умываю руки. Откажись от этой идеи, Фалуаз, или я оставлю тебя навсегда.
   - Как тебе будет угодно, - ответил я, прерывая дискуссию, после чего вышел из комнаты.
   Когда я вернулся, Раф сообщил мне, что Адриан уехал.
   По-видимому, поступить так глупо его заставила ревность. Он не мог смириться с мыслью, что между нами встанет женщина; но, поскольку это случилось, он счел себя оскорбленным и в гневе удалился. Будет бесполезно отрицать, что я сожалел о нашем разрыве. Я нелегко завожу друзей, а Адриан был самым близким из них. Но, несмотря на мое сожаление, я был слишком влюблен, чтобы слишком долго размышлять над этим разрывом, и, выбросив обиду Адриана из своих мыслей, обратился к задаче разрешения тайны красной звезды.
   Интересно, существует ли какая-то извращенная судьба, заставляющая события идти вразрез с нашими желаниями. В своем случае я склонялся к мысли рассматривать Провидение именно таким образом, ибо мне хотелось, чтобы леди Селвин посетила "Золотую ржанку", но она не появлялась. За всем необходимым приходила старуха, но леди Селвин оставалась в уединении; я же целыми днями бродил по дороге перед болотом, а ночами сидел в гостиной, ожидая ее прихода; но так и не видел ее, ни днем, ни ночью. Раф сообщил, что перед моим приездом она приходила в гостиницу каждый вечер. Видя, что она отказалась от этого, я обвинял в этом свою злую судьбу и свое сходство с покойным Полом Варстом.
   День за днем я бродил по дороге, наблюдая за мрачным строением, каждую ночь сидел в гостиной, глядя на красную звезду и слыша, как стонет и кричит нечто. В конце концов, я привык, и это доказывает, что можно привыкнуть даже к ужасному. Раф обычно составлял мне компанию, мы болтали о том, о сем, в том числе - о леди Селвин, но больше, чем было сказано в первую ночь, я от него ничего не узнал. И все это время меня лихорадило от возбуждения.
   Так прошла неделя. Затем старуха принесла мне письмо от леди Селвин, в котором та умоляла меня уехать. Я не обратил на него внимания, но, как обычно, отправился бродить по дороге, после чего, следующим вечером, мне опять принесли письмо аналогичного содержания. Я обратил на него столько же внимания, сколько на предыдущее. Затем последовал целый поток писем: умоляющих, приказывающих, просящих, взывающих к состраданию. Леди Селвин использовала весь спектр женских приемов, пытаясь заставить мужчину исполнить ее желание.
   Но все было бесполезно. Я оставался с тем же упрямством, с каким она скрывалась. Никто из нас не желал сдаться. Она сделала это первой. К концу второй недели она неожиданно появилась в гостиной, приказала Джону Рафу выйти и уделила мне четверть часа.
   - Если вы джентльмен, мистер Фалуаз, вы покинете это место, - с возмущением сказала она. - Я написала вам по меньшей мере дюжину писем, ни на одно из которых вы не удосужились ответить.
   - Видите ли, леди Селвин, я не понимаю, почему я должен уехать отсюда, - мягко ответил я. - Разумно ли ожидать от меня этого?
   - Вы сводите меня с ума.
   - Но почему?
   Вместо ответа, она закрыла лицо ладонями и расплакалась. Я подошел, чтобы успокоить ее, но, стоило мне коснуться ее плеча, она с испуганным жестом вскочила.
   - Нет! Нет! Не прикасайтесь ко мне! Я не могу этого вынести. О! Если бы вы только знали мою историю!
   - Я ее знаю. Вы любили Пола Варста, который умер. А я очень похож на умершего.
   - Кто вам это рассказал? - спросила она, судорожно вздохнув.
   - Я узнал ее случайно. Вы хотите, чтобы я уехал только потому, что похож на Пола Варста?
   - Да! Да! Вы очень на него похожи. У вас его глаза, его голос. Для меня вы - словно призрак. Пол Варст был очень похож на вас, и теперь...
   - Он умер, а вы оплакиваете его утрату в этом мрачном особняке. Но вы достаточно страдали, чтобы забыть прошлое.
   Она вздрогнула и развела руки в жесте отчаяния.
   - Нет! Я никогда не забуду прошлое.
   - Позвольте мне помочь вам сделать это.
   - Что вы имеете в виду, мистер Фалуаз? - воскликнула она, отпрянув от моих протянутых к ней рук.
   - Я люблю вас.
   - О Господи! Молчите!
   Я прижал ее к своей груди прежде, чем она успела отстраниться.
   - Я не собираюсь делать этого, леди Селвин. Я люблю вас! Люблю! В тот момент, когда я увидел ваше лицо на крыльце, я полюбил вас. Я нарисовал вас по памяти - по памяти сердца. Я похож на Пола Варста. Полюбите меня ради него, если не можете сделать этого ради себя.
   Она оттолкнула меня с такой силой, что я ударился о стену.
   - Как смеете вы оскорблять меня! - Она задыхалась. - Вы совершенно незнакомый мне человек. Я ничего не знаю о вас, и все же... и все же вы смеете говорить о вашей любви ко мне, - она поднесла руки к груди, - которая дала клятву мертвому.
   - Ничего не могу с собой поделать. Я трус, поступая так, как поступаю; но перед вами влюбленный, а не мужчина. Если вы велите, я должен уйти. Но я не могу! Не смею! Вид вашего лица изменил мою жизнь. Если я покину вас, то попросту умру! Вы убьете меня, да, да, убьете. Разве вы не видите, как я страдаю?
   Сердитый блеск в ее глазах сменился выражением жалости. Пройдя по комнате, она положила руку на мою склоненную голову.
   - Бедный! Вы страдаете. Я тоже страдаю. Но нам обоим следует страдать молча. Сам ад запрещает мне...
   - Что вы имеете в виду? Дом...
   - Я не могу сказать вам больше. Красный свет повелевает мне молчать.
   - Что он означает? - спросил я, подхватив ее белые руки.
   - Это означает муки ада, - с ужасом, медленно прошептала она. - Я видела душу, мучащуюся в адском пламени. Молю Господа, чтобы вам никогда не пришлось видеть то, что видела я. Нам не следует встречаться более, мистер Фалуаз. Позвольте мне одной нести мое проклятие.
   - Нет, я помогу вам избавиться от него.
   - Вы не можете. Это слишком отвратительно! Пустите меня, мистер Фалуаз. Я не могу! Я не смею любить вас!
   - Значит, вы тоже любите меня?
   Не произнеся ни слова, она наклонилась и поцеловала меня в щеку. В тот же момент послышался вопль проклятой твари, после которого она с истерическим смехом выбежала из комнаты. Я поспешил за ней, но она уже исчезла в темноте и не отозвалась на мои оклики.
   Следующим вечером она не пришла, но старуха принесла мне еще одно письмо. "Пожалейте мою слабость и уходите", - было его содержанием, бумага была залита слезами. Эти слезы стали причиной моего решения. Ничто не заставит меня покинуть это место, пока я не избавлю ее от страданий. Я поклялся отправиться в Грейндж, в ту самую комнату, где горел красный свет, и узнать, что за ужас в ней содержится. Я пожертвовал своей душой, чтобы сдержать клятву, но я ее сдержал.
   После выматывающей ночи, я вышел на рассвете, чтобы осмотреть болото. Если это окажется возможным, я собирался пересечь его и войти в Грейндж, но, стоя в нерешительности возле трясины, я услышал женский крик. Подняв глаза, я увидел леди Селвин, идущую, казалось, прямо по черной воде, и менее чем через минуту она оказалась возле меня.
   - Уходите, мистер Фалуаз, - она, задыхаясь, оттолкнула меня. - Что вы собирались сделать?
   - Посетить Грейндж.
   - Это невозможно. Любого, кто войдет туда, настигнет смерть.
   - Тем не менее, я войду.
   - Зачем?
   Я пошептал свой ответ ей на ухо, как будто было слишком опасно произнести его вслух.
   - Я хочу жениться на вас. Этот дом хранит ужасную тайну, которая разрушает вашу жизнь. Позвольте мне войти. Скажите мне, что там, и я освобожу вас от этого навсегда.
   - Никакой тайны не существует, - возразила она, опустив глаза.
   - Существует! И я полон решимости разгадать ее. Почему в сумерках в башне загорается красная звезда? И что такое стонет и кричит в темноте?
   - Вы убиваете меня, - ахнула она, прижимая руки к груди. - Уходите, умоляю вас, мистер Фалуаз. Я не смею ничего вам сказать. - Затем добавила, с внезапной решимостью: - Я не только не скажу вам ничего, но больше никогда не увижу вас.
   Я хотел взять ее руки в свои, но нас уже разделяло несколько шагов.
   - Вы утонете! - воскликнул я, с ужасом наблюдая, как под ее весом колышется поверхность.
   - Нет, я иду по белым камням! - ответила она. - Прощайте, мистер Фалуаз. Не приходите сюда больше. Если вы придете, это будет означать смерть для вас и для меня.
   С этими словами она исчезла в доме, я же не решился последовать за ней, опасаясь ужасной смерти в трясине. Я медленно вернулся в гостиницу. Небо на востоке алело, но краснее неба была звезда, горевшая на верху высокой башни.
  

* * * * * * *

   Я решил пробраться в Грейндж той же ночью. Пожираемый любовью и любопытством, мой разум благословил это предприятие. Это был рискованный поступок, насколько я понял из слов леди Селвин. Но за последние пару недель я дошел до такого состояния, когда моего мужества должно было хватить, чтобы преодолеть любые испытания. Я знал, что такое состояние продлится недолго, но, пока оно длилось, я был исполнен решимости исполнить свою клятву и разгадать загадку красной звезды. Я ничего не говорил о своем намерении, даже Рафу; придумав какую-то простенькую причину для оправдания своей прогулки, я направился прямо к болоту, служившему непреодолимой преградой на пути к Грейнджу.
   Угрюмое болото раскинулось передо мной в мягких июньских сумерках. Чернильные окна воды, нездоровая зелень растительности, многочисленные пятна плесени, - все это наполнило меня отвращением. Это было похоже на могилу; оно и впрямь могло стать ею, поскольку я не знал секретного прохода. Леди Селвин переходила его по белым камням, и я принялся их высматривать. Они выглядывали в темноте тут и там, но, следуя по их причудливому изгибу, я имел шанс благополучно перебраться на другую сторону. Я не религиозен, но когда стоял на краю этой возможной могилы, заметив злой блеск красной звезды, поспешил вознести молитву во спасение. После чего осторожно ступил на первый белый камень.
   Коварная земля задрожала, подобно желе, черная болотная жижа сразу же выступила у меня под ногами. Предусмотрительно прощупывая путь впереди себя припасенной заранее палкой, я перескакивал с камня на камень, постоянно ощущая дрожь трясины. В доме не было заметно никаких признаков жизни, и хотя я предполагал, что леди Селвин предостерегающе окликнет меня, она не появилась. Несколько раз сердце готово было выскочить у меня из груди, когда я поскальзывался на камне; но, в конце концов, я благополучно миновал болото и ступил на твердую почву. Теперь я полностью оказался во власти приключения, ибо болото стало моим Рубиконом, но в данный момент чувствовал смущение. Разум советовал отступить, сердце звало вперед, к неведомой опасности. Повинусь ему, я смело направился к низкой кирпичной стене дома.
   Она тянулась по всей длине фасада, ржавые железные ворота в ее центре были плотно закрыты. Глядя сквозь решетку, я мог видеть входную дверь. Она была широко распахнута, словно леди Селвин считала болото надежной защитой от внешнего мира; так что препятствие, которое мне нужно было преодолеть, оказалось единственным. Часть стены оказалась разрушенной, и я этим воспользовался. Я вскарабкался на нее, немного ободрав колени. И оказался прямо под красным глазом башни. Мне вдруг показалось, что мои движения замедляются, но, не дав суевериям овладеть собою, я поспешил к распахнутой двери.
   Внутри имелся внушительный холл, с широкой лестницей, поднимавшейся во мрак, и это выглядело так призрачно, что на мгновение дух мой затрепетал. Вспомнив, однако, что в доме живут только две слабые женщины, я устыдился на миг овладевшего мною страха и подошел к подножию лестницы. Я не знал, в какой части огромногоособняка жила леди Селвин, но, судя по тому, что она не стала бы занимать комнату, до которой доставали болотные миазмы, решил подняться выше.
   Но едва я поставил ногу на первую ступеньку, как услышал шум; кто-то спускался. Я едва успел скрыться в темноте, когда на лестничной площадке появилась женщина. Это была не леди Селвин, а ее служанка, направлявшаяся, - поскольку в руке она держала корзину, - в гостиницу за провизией. Она проскользнула мимо меня подобно призраку; отперев железные ворота, она пошла через болото с уверенностью, свидетельствовавшей о том, что путь через него ей прекрасно известен. Ворота остались открытыми; так что, если мне придется спасаться бегством, у меня был путь к спасению; но я был полон решимости исполнить свою клятву, и, не давая себе времени на трусливые размышления, я стал быстро подниматься по лестнице.
   Сквозь окна проникало очень мало света, внутри здания было гораздо темнее, чем снаружи. И все же, когда мои глаза привыкли к полумраку, мне удалось двигаться достаточно быстро, но куда я шел, - не знаю и по сей день. Мое единственное стремление заключалось в том, чтобы найти леди Селвин, поэтому я просто бездумно метался по комнатам и коридорам. По одной лестнице я поднимался, по другой - спускался, бегал по длинным коридорам, заглядывал в комнаты, лишенные мебели, но ничего не находил. До этого мгновения я не испытывал ужаса одиночества, всегда находясь рядом с кем-то. Зато я в полной мере ощутил его сейчас. Когда я присел от усталости на пол пустынного дома, меня охватило чувство, которому я не могу подобрать названия. От него меня бросило в дрожь. Я ощущал себя окруженным пустым пространством. Мне казалось, что в мире не существует никого, кроме меня.
   А затем возникло оно. Не могу сказать, что это было. Оно не было видимо, оно не существовало где-то в определенном месте, оно было вокруг меня. Я ощутил слабый болезненный запах. Во рту у меня пересохло, по спине градом покатился пот. Сумерки сгустились до полной темноты, я сидел посреди нее, одинокий, забытый Богом и людьми. Я ничего не видел и не слышал, но оно было здесь, - чем бы оно ни было, - со всех сторон. Я обхватил руками колени и съежился, а оно невидимо перемещалось. Мне показалось, я ощутил то, что должны ощущать неприкаянные души.
   Как долго я сидел в этом состоянии, сказать не могу, но мне показалось - целую вечность. Кульминация наступила, когда оно простонало. Я снова почувствовал дрожь. Когда раздался второй стон, я закричал от ужаса.
   Едва мой голос затих, я услышал чье-то приближение, и в комнату вошла леди Селвин, неся зажженную свечу. Ее самообладание было поразительным. Привыкшая к постоянно окружающему ее ужасу, она не выказала страха, быстро двинувшись ко мне. Я поднял глаза, все еще дрожа, и свет свечи упал на мое лицо.
   - Фалуаз! - воскликнула она, отступая на шаг. - О Господи, как вы сюда попали?
   Не обращая внимания на ее вопрос, я, в страхе, уцепился за ее платье.
   - Что это такое кричит в темноте? Послушайте!
   Я снова услышал этот странный звук, и она тоже его услышала - ее бледное лицо побледнело еще сильнее.
   - Уходите! Быстрее! - прошептала она, поднимая меня на ноги. - Ничего не спрашивайте. Быстрее!
   - Я должен узнать ваш секрет!
   Звук повторился снова, на этот раз похожий на рычание собаки.
   - Если вы не уйдете, я не смогу вас защитить! - воскликнула она, схватив меня за руку, и я поспешил выйти из комнаты.
   В ее присутствии ко мне снова вернулось мужество, и я собирался заговорить, но она покачала головой, в знак того, чтобы я молчал. Она вела меня по пустынным коридорам, не останавливаясь, пока мы не оказались в холле. Никто нас не преследовал, поскольку, когда мы остановились у подножия лестницы, я испытал облегчение, как будто невидимое присутствие исчезло.
   - Дверь и ворота открыты, - быстро сказала леди Селвин. - Уходите сейчас же через болото по белым камням.
   - Объясните мне, что все это значит!
   - Вы знаете уже очень многое, значит, можете узнать все, но, мистер Фалуаз, вы пожалеете о своем любопытстве, когда настанет ваш смертный час.
   - Время для сожалений ушло. Расскажите мне все!
   - Поклянитесь, что когда я сделаю это, вы немедленно покинете это место и будете молчать.
   - Клянусь!
   - Как же крепка ваша любовь, - с горечью произнесла она, - если ее смогло одолеть простое любопытство.
   - Леди Селвин...
   - Тише! Не будем больше об этом. Что случилось?
   - О Господи! - прошептал я, настороженно оглядываясь. - Это снова здесь!
   - Я знаю, - спокойно ответила она. - Но вы его не увидите.
   - Что это - то, что стонет?
   - Пол Варст! - ответила леди Селвин, прижимая руки к груди.
   - Но ведь он умер?
   - Нет, он не умер. Он живет здесь. Навсегда уйдя от мира. Живой мертвец.
   - Что за причина заставила его так поступить?
   Она придвинулась ко мне ближе и прошептала на ухо одно-единственное слово. Кровь застыла у меня в венах, я вскрикнул от ужаса.
   И снова услышал стон, но на этот раз стон превратился в различимую человеческую речь.
   - Пол Варст! Пол Варст! - жалобно произнесло оно. - Когда-то я был похож на тебя. Моли Господа, чтобы он не позволил тебе стать таким, как он. Прокаженный! Прокаженный! Изгой! О, мое наказание! Мое наказание!
   Голос стих, послышался душераздирающий вздох. Боясь произнести хоть слово, я спросил леди Селвин взглядом.
   - Теперь вы знаете правду, - ответила она и расплакалась. - Он был моим возлюбленным, но на Востоке подхватил эту страшную болезнь. Она проявила себя, когда он вернулся в Англию. Я любила его слишком сильно, чтобы расстаться с ним. Я распространила слухи о его смерти, тайно привезла его сюда и поклялась оставаться с ним до самой смерти.
   - Но красная звезда?
   - Он не может терпеть обычный свет, показывающий его уродство. В окнах его комнаты стоят красные стекла, так что, когда загорается лампа, снаружи она видна как красная звезда.
   - О, мое наказание! Мое наказание! - простонало невидимое в темноте оно. - Я страдаю при жизни так, как другие страдают после смерти. Прочь! Прочь! Или ты станешь таким же, как я, Пол Варст!
   Я схватил леди Селвин за руку и попытался увлечь к открытой двери.
   - Идемте! Прочь из этого проклятого дома!
   Оно сердито зарычало, у нее на лице появилось тревожное выражение.
   - Я не могу! Не смею! Уходите! Прочь! Здась опасно.
   - Оставьте этот живой труп, умоляю вас. Он проклят.
   - О! - простонало оно. - Не оставляй меня... не оставляй меня! Ты ведь любила меня... не покидай меня.
   Меня охватил ужас; не понимая, что делаю, я силой потащил леди Селвин к двери.
   - Не обращайте внимания. Уходим! Быстрее! Быстрее!
   - Я не смею, - вздохнула она, стараясь высвободиться. - Не смею. Он убьет меня.
   - Пусть попробует. Пол Варст мертв. Вы любите Хьюго Фалуаза!
   Оно слышало мои слова, раздался яростный вопль. Вскрикнув от ужаса, леди Селвин лишилась чувств. Я подхватил ее и побежал к воротам, намереваясь переправиться через болото.
   Я слышал, что оно преследует нас, но не осмеливался обернуться. Прохладный воздух привел леди Селвин в чувство на половине пути, она стала вырываться.
   - Пустите меня! Пустите! Я нужна ему. Пол! Пол!
   В ответ послышался рев дикого зверя, совсем близко; леди Селвин вырвалась из моих рук. Позади меня раздался вопль, я обернулся, и увидел его лицо прямо перед собой.
   - О Господи! - воскликнул я и упал на подрагивающую землю.
   Наверное, я почти лишился чувств; но моя голова частично погрузилась в воду, так что я почти сразу пришел в себя. Все было кончено. Немного пузырей на поверхности отмечали то место, где они ушли в трясину. Мертвый и живая, в объятиях друг друга, они нашли здесь свое последнее пристанище.
   Я поднял к верху свое пепельно-серое лицо. И увидел над их могилой свет красной звезды.
  

МУМИЯ ПРОФЕССОРА

  
   Обычно сплетни состоят из лжи; но иногда, придирчивыми наблюдателями, в их ненадежной массе могут быть отысканы зерна истины. В качестве примера того, как железо фактов смешивается с глиной лжи, можно привести слухи относительно профессора Карберри, его жены и молодого мистера Вейла. Говорилось, - и тому были причины, - что профессор Карберри желал заполучить известную мумию ХХ династии, принадлежавшую Вейлу, в то время как Вейл - жену профессора.
   Кэмфордские циники предложили обмен, как средство, способствующее удовлетворению всех сторон. В результате продажи, профессор получит желаемую мумию; в результате развода, миссис Карберри обретет свободу и будет вольна стать миссис Вейл. Но против этого средства имелось одно возражение: Вейл был беден, и ему было легче содержать высохшую мумию, которая ни в чем не нуждалась, чем экстравагантную миссис Карберри, о которой говорили, что желаний у нее предостаточно. Что касается последнего утверждения, оно было ложным.
   Несмотря на внешние доказательства обратного, Люси Карберри вовсе не была экстравагантной. У нее не было на это ни малейшего шанса, ибо владельцем кошелька являлся муж, выдававший ей его содержимое в незначительных количествах. Он выдавал ей скудную сумму на домашние расходы, еще меньшую сумму на одежду, подобающую жене профессора Кэмфордского университета, и ни цента на удовольствия и развлечения. Из этих средств, более необходимых, чем достаточных, миссис Карберри должна была обеспечить приличный стол и иметь модный внешний вид. Если еда не была обильной и изысканной, или жена не была одета со вкусом и изысканностью, Карберри давал волю своему раздражению и жестко обращался с ней. Эта жизнь была скандалами наедине и улыбками на публике; бедная красавица Люси ужасно боялась своего домашнего тирана.
   Где, когда и почему она вышла за него замуж - никто не знал. Однажды молодожены неожиданно появились в Кэмфорде, - в этом ученом городке Карберри был старожилом и профессором колледжа Михаила, - и контраст между ее милым очарованием и его обычной мрачностью оказался настолько велик, что они быстро стали известны как Красавица и Чудовище. Канберри был невысоким человеком с желтоватым лицом, наводящим на мысль о злых инстинктах, сдерживаемых силой воли. У него были злобные черные глаза, черные усы над тонкими губами и худая фигура с маленькой талией. Он все время выглядел каким-то настороженным. Его улыбка и речь были циничны, его платье скрупулезно опрятно, и во всех отношениях он был прямой противоположностью своей жены.
   Она, бедняжка, принадлежала к тому разряду нежных робких женщин, которые требуют внимания и ласки, чтобы выказывать свои лучшие качества. Люси была цветком, распускающимся на солнце; нежным цветком, чрезвычайно восприимчивым к малейшему холоду. Розовощекая, голубоглазая, с золотистыми волосами, она была эмоциональна и обаятельна; одновременно ангел и мученица. Карберри, каким бы мрачным материалистом ни был, не понимал ее ни в малейшей степени. Он называл ее сентиментальной дурочкой и сокрушал ее невинные устремления насмешливым цинизмом, так что спустя несколько месяцев после замужества Люси лишилась ангельских крыльев и осталась только мученицей, безмолвно терпя повседневные страдания. У нее даже не было ребенка, чтобы утешить свое разбитое сердце, и семья Карберри представляла собой своего рода домашний ад, в котором жена была грешницей, а муж - дьяволом. И, увы, Господь оставался глух к молитвам этой измученной женщины.
   Профессор и его жертва, - это слово подходило к ней больше, чем жена, - ничего не рассказывали о своей встрече, ухаживании и последующем браке. Только Джон Вейл знал правду, и он узнал ее из первых рук.
   - Меня продали, - сказала ему миссис Карберри. - Меня продала моя мать, как восточную рабыню, в рабство еще горшее. Мы жили с матерью в Борнмуте. Отец умер три года назад, и мы добывали средства к существованию, содержа пансион. Как-то летом у нас остановился мистер Карберри, и я ему понравилась. Не могу сказать, чтобы это была любовь, поскольку мой муж не знает, что это такое. Я возненавидела его с самого начала и отказала ему, но он переговорил с моей матерью, и она заставила меня выйти за него замуж. Меня продали в рабство этому ученому паше, он сделал из меня рабыню. О, как бы мне хотелось умереть!
   Маленькая женщина закончила свою историю со слезами на глазах.
   Из этого признания видно, что для несчастной Люси Вейл был более чем знакомый. Он был другом, а если сказать правду, его дружба имела все признаки более тесной привязанности. Вейл понятия не имел, чем это может закончиться, но, не держа в уме ничего определенного, он позволил себе, - самым невинным образом, - двигаться в сторону все более тесной привязанности. Дружба между молодой женщиной и молодым мужчиной - самая опасная дружба, и Вейл понимал, что миссис Карберри занимает больше его времени и мыслей, чем это дозволяется моралью и светским поведением. Более того, ее несчастная жизнь с мужем-деспотом вызывала у него жалость, а эта жалость, по словам Шекспира, сродни любви. Один неверный шаг, и дозволенная грань останется позади.
   Джон Вейл был сыном увлеченного египтолога, потратившего свое большое состояние на археологическую коллекцию. Он воспитывал своего сына, чтобы тот продолжил его дело, но, к его страшному огорчению, Джон испытывал неприязнь к мумиям, монетам, гробницам, папирусам и тому подобным вещам. Он лелеял литературные амбиции и хотел оставить свой след, как писатель. Вейл-старший порицал, убеждал, умолял, приказывал Вейлу-младшему покончить с этими пустяками; но сын был столь же упрям, сколько и отец, и расстояние между ними только увеличивалось. В конце концов, Джон занялся журналистикой в Лондоне, а мистер Вейл остался в Кэмфорде дуться среди древностей. Шло время, египтолог умер, а журналист, вернувшись, узнал, что унаследовал дом и мумию ХХ династии, - то есть, ничего. Он передал коллекцию в музей Кэмфорда, и остался нищим. То есть, владельцем мумии вместо денег, "в надежде, - как было сказано в завещании, - что вид этой прекрасной забальзамированной принцессы ХХ династии сможет пробудить моего сына Джона посвятить свою жизнь цивилизации Древнего Египта". Излишне говорить, как воспринял Джон эти слова. Однако сохранил доставшееся ему "наследство".
   Профессор Карберри, давно желавший иметь эту особенную мумию, предложил купить ее, но, к своему удивлению, Джон отказался от самых выгодных предложений. Он был полон решимости, сказал он, жить в доме и зарабатывать себе на жизнь литературным трудом, а также сохранить мумию, представлявшую все унаследованное им состояние. Будучи сдержанным молодым человеком, он отказался от дальнейших переговоров, и Карберри был удивлен этим, по его мнению, неразумным решением.
   - Черт меня подери, Вейл! - заявил он с присущим ему остроумием. - Почему вы должны изображать из себя собаку на сене? Вам не нужна мумия, а мне - нужна; вам нужны деньги - я предлагаю их вам. Почему бы вам не продать ее, в соответствии с вашими же интересами?
   - Нет, профессор. Я оставлю мумию себе, чтобы помнить: мой отец потратил двадцать тысяч фунтов на подобный хлам.
   - Не пренебрегайте теми, чьи вкусы отличаются от ваших собственных, - возразил Карберри с некоторой сухостью. - Ваша мумия стоит пару сотен фунтов. Я готов дать вам за нее эту сумму.
   - Нет! Я принял решение ее не продавать!
   - Упрямец! Я увеличу свое предложение до гиней. Оно стоит того, чтобы его рассмотреть!
   - Осмелюсь сказать: это больше, чем стоит мумия, - ответил Джон. - Однако я могу только поблагодарить вас и отклонить ваше предложение.
   Карберри рассердился и нахмурился. Затем неожиданно улыбнулся и протянул руку.
   - Ну, Вейл, не хотите продавать, не надо, - сказал он, - но если передумаете, дайте мне знать. Мое предложение остается в силе. Кроме того, Вейл, - добавил профессор, - если вам нечего будет делать, приходите к нам.
   Джон не сразу принял это радушное предложение, поскольку не питал большой любви к Карберри и его капризам. Но однажды днем, в саду, увидел бледное нежное лицо, привлекшее его внимание. Он попросил хозяйку представить его, и вскоре обнаружил, что прогуливается и разговаривает с миссис Карберри. Профессора дома не оказалось, иначе он наверняка был бы возмущен их слишком долгой беседой. Вейла и Люси взаимно тянуло друг к другу; едва познакомившись, они беседовали так, словно были знакомы много лет.
   - Не знаю, зачем я вам это рассказываю, - сказала Люси, вдруг перестав описывать книги, которые ей нравятся. - Уверена, вас это не интересует.
   - Нет, нет, миссис Карберри. Наш разговор доставляет мне истинное удовольствие.
   - Потому что вы тот, кого итальянцы называют simpatica.
   - В первый раз ко мне применяют это слово, - рассмеялся Джон. - Я вовсе никакой не дамский угодник. Скорее, это слово можно отнести к профессору.
   - Вот как? Это для меня новость.
   Она произнесла это таким горьким тоном, что Вейл удивился и искоса взглянул на ее очаровательное лицо. Румяный цвет, вызванный приятной беседой, исчез, взгляд похолодел, губы плотно сжались. При упоминании Карберри, Люси становилась немногословной, ограничиваясь холодными, небрежными фразами, но выражение лица она контролировать не могла; ее мнение о муже можно было прочесть на нем без труда.
   Джон мог прочитать страх и ненависть в каждой черточке симпатичного лица; он мог судить о них по той поспешности, с которой она отвела взгляд на освещенный солнцем газон. Он пришел к выводу, что миссис Карберри боится и ненавидит своего мужа. И был абсолютно прав в своем заключении.
   Он тактично перевел разговор на другую тему, и вскоре утвердился в своем мнении относительно ее чувств к своему супругу, увидев, как лицо расслабляется, а глаза смягчаются. Когда пришел Карберри, чтобы проводить жену домой, - он делал это с особой улыбкой и напускной вежливостью, - Вейл снова заметил, что его взгляд подействовал на нее, подобно взгляду Медузы. Когда Джон разговаривал с ней, лицо Люси было живым, обаятельным; когда она уходила со своим мужем, оно было твердым и бледным, напоминая маску из мрамора. Только по выражению глаз можно было понять, как испугана душа, скрытая в ее хрупком теле. Это дало Вейлу пищу для размышлений, когда он возвращался домой.
   "Я знал, что Карберри - животное, - думал он о профессоре. - Он тиранизирует эту бедную женщину. Она выглядит голубкой, попавшей в силок, когда появляется ее муж. Подозреваю, что она счастлива, оказываясь вне дома; надеюсь, скоро я узнаю, так ли это на самом деле".
   Но он ошибся в своем предположении, ибо его немногочисленные расспросы привели к обратному. Он искусно задавал вопросы сплетницам Кэмфорда, и от всех слышал одно и то же. Профессор Карберри считался любезнейшим человеком, женатым на безмозглой кукле. Он был самым завидным мужем во всем свете, но ему была нужна умная женщина, которая могла бы понять и оценить его по достоинству; миссис Карберри, - по единодушному мнению, - умной женщиной не была. Ее можно было назвать хорошенькой, она была воспитана подобно пуделю, и поддерживала разговор, подобно попугайчику. Но мозги? Как мог мистер Вейл, претендующий на знание человеческой натуры, обнаружить мозги в этом китайском болванчике? В целом, вердикт женской части населения Кэмфорда по отношению Люси был отрицательным.
   Но Джон, исходя из того, что видел, не мог принять этот вердикт как окончательный. Он видел, что дамы Кэмфорда недовольны женитьбой завидного холостяка, и в отместку были полны решимости отказать Люси в любых достоинствах, какие могли бы объяснить этот брак. Чтобы изучить вопрос с другой стороны, Вейл решил воспользоваться приглашением, полученным от профессора. Во время беседы между ними снова возникло взаимное притяжение, и они провели восхитительный час, несмотря на неудобное присутствие самого Карберри. Отвечая на умоляющий взгляд Люси, - она не решилась выразить свое пожелание словами, - Джон повторил свой визит. В конце концов, влекомый непреодолимой судьбой, молодой человек привык проводить большую часть своего свободного времени в компании миссис Карберри. Сплетники отметили этот факт и поспешили сообщить его профессору, который просто пожал плечами и сказал, что его жена любит, чтобы ее позабавили. Тем не менее, этого намека оказалось достаточным, чтобы он стал внимательно следить за развитием нового знакомства. Именно в этот момент кэмфордские киники выдвинули предложение об обмене жены на мумию.
   Не зная о сплетнях и слежке, влюбленные, - а они были влюбленными, - потихоньку приходили к осознанию того, что не могут жить друг без друга. Люси долго не могла решиться рассказать о своих домашних страданиях, но в конце концов заговорила, и негодование, с каким Вейл услышал о них, еще более сблизило молодых людей. Карберри не пытался прекратить их дружбу, но, подобно хитрому хищнику, наблюдал и был в курсе всего происходящего. Наконец, случилось неизбежное: слишком длинные взгляды, слишком глубокие вздохи... Джон сделал признание. Люси выслушала его, поколебалась, и ответила тем же.
   Каким образом Карберри узнал правду, - а она до сего момента была достаточно невинной, - сказать невозможно. Но он ее узнал, и принялся раздумывать о средствах, какими можно было бы наказать свою белую рабыню и ее возлюбленного. Испанская кровь в его венах, - его мать происходила из Каталонии, - доводила его до исступления, и, принимая во внимание то, что его жену оттолкнула его собственная жестокость, он решил отомстить самым беспощадным образом. Он притворился, будто не замечает тайных взглядов и разговоров влюбленной пары; тем не менее, прекрасно видел первое и знал, где и когда происходят вторые.
   Джон и Люси сидели за послеобеденным чаем; скоротечные ноябрьские сумерки свидетельствовали о наступлении вечера, в комнате стемнело. Миссис Карберри сидела перед маленьким чайным столиком, а Вейл, держа чашку в руке, облокотился о камин, в то время как огонь расцвечивал медью сцену и актеров. Затаившись, подобно тигру в джунглях, Карберри спрятался за полуоткрытой дверью, открывавшейся во внутреннюю гостиную, и внимательно ловил каждое слово. Он услышал достаточно, чтобы понять, - до сих пор отношения пары были всего лишь дружбой; но это открытие, то, что они невиновны в чем-то большем, только подлило масла в огонь его гнева. И гнев разгорелся еще сильнее, когда он услышал то, что было сказано далее.
   - Вот что я скажу вам, Люси, - предложил Джон, взбешенный услышанным о жестокостях мужа, - вы не можете долее жить с этим рабовладельцем. Уедемте со мной в Лондон.
   - Но как же общество? - жалобно сказала она.
   - Не стоит обращать внимания на общество, мы должны думать только о себе и о своем счастье. Как только вы получите развод, мы поженимся, и тогда сможем бросить вызов всему миру. Я беден, это правда, но у меня есть мозги, и я, несомненно, смогу зарабатывать вполне достаточно. Я люблю вас, вы любите меня; вы будете счастливы со мной, как никогда не сможете быть счастливы с этой рептилией Карберри.
   Подслушивающая рептилия отплатила на эти слова молчаливым проклятием и устроилась поудобнее. В ее интересах было слушать дальше.
   - Мы должны решить этот вопрос немедленно, - сказал Джон, когда профессор снова уловил нить разговора. - Вы знаете, как я люблю вас, моя бедная Люси. Мне невыносимо думать о том, что вы остаетесь во власти этого негодяя. Скажите "да", и мы отправимся в Лондон на этой же неделе.
   - Но мистер Карберри будет преследовать нас.
   - Что из того? Я не боюсь крыс! - с презрением ответил Джон. - Десяток Карберри не способны причинить мне вред.
   - У меня нет денег! - возразила Люси. - И у вас тоже, Джон.
   - У меня есть идея, где их достать, - ответил ее возлюбленный, к этому времени уже стоявший на коленях. - Предоставьте это мне, дорогая. Вы любите меня?
   - Больше всего на свете.
   - Тогда оставьте Карберри и идемте со мной.
   - О, Джон! Джон! - Она обхватила руками его шею. - Вы никогда не оставите меня, вы будете добры ко мне?
   - Всегда! Всегда! Я посвящу свою жизнь тому, чтобы сделать вас счастливой!
   Затем пара заговорила о волшебном будущем и принялась строить воздушные замки, а Карберри ушел, обезумев от гнева и стыда. Будучи преисполнен решимости отомстить, он еще не видел способа сделать это подобающим образом. Отказать Джону Вейлу от дома было слишком мелко, побить Люси - слишком обыденно, Карберри же стремился придумать новое наказание, достаточно жесткое, чтобы оно доставило ему удовольствие. Шанс появился у него на следующий день, когда он получил письмо от Вейла с предложением купить мумию за двести фунтов.
   "Так вот что у него за идея, - усмехнулся Карберри. - Сварить козленка в молоке его матери. Я должен обеспечить его средствами для своего собственного позора. Прекрасно! Вейл собирается устроить мне ловушку, в которую угодит сам".
   Несомненно, с точки зрения морали, как ее понимал профессор, он был прав. Вейл не имел права забирать у него жену и заманивать в ловушку; он сам должен был снабдить их деньгами для побега! Но мораль временами должна уступать законам человечности. Карберри обращался со своей женой грубо, - и делал это очень скрытно, - так что с точки зрения закона она не могла требовать с него возмещения; на самом деле, у нее не хватило бы духу обратиться к закону даже в том случае, если бы это оказалось возможным. Вейл мог спасти ее от состояния рабства и страданий, только поступив вопреки морали, и была какая-то насмешка судьбы в том, что он пытался получить деньги у мужа, чтобы избавить жену от его жестокости. Джон и Люси вели себя неправильно, но могли ли они вести себя иным образом?
   Тем не менее, Карберри, считая себя оскорбленным, разрабатывал план мести. Он написал Вейлу вежливое письмо, в котором сообщил, что зайдет вечером с чеком и прихватит с собой ящик для мумии. Получив это письмо, Джон встретился с Люси и договорился об отъезде в Лондон на следующий день; они должны были встретиться на вокзале. Карберри, прятавшийся в саду, подслушал их разговор и усмехнулся, подумав о том, как его план предотвратит задуманный ими побег. Он насмехался и мучил свою несчастную жену упоминанием о продаже мумии, прежде чем ушел в семь часов, вопросом: "Интересно, почему Вейл все-таки решил продать мне свою мумию?"
   - Может быть, ему нужны деньги, - слабым голосом предположила Люси.
   - Без сомнения, - мрачно согласился Карберри. - Знаешь ли ты, зачем?
   - Я! Нет, нет! Почему... почему ты подумал, что я должна это знать?
   - Пустяки. Просто я подумал, что Вейл мог тебе рассказать. Ладно, я должен идти, - добавил он, направляясь к двери. - Я вернусь через час, с мумией.
   - Через... час? - прошептала Люси.
   - Да. Я хочу, чтобы ты увидела мумию, любовь моя. Это прекрасный образец бальзамирования, и он, вероятно, тебя удивит.
   Ухмыляясь, словно обезьяна, скрывая свою ярость, Карберри вышел, оставив жену в полуобморочном состоянии. Она не могла понять его спокойного, даже нежного, тона, многозначительной улыбки; но все это, казалось, сигнализировало об опасности. Она слишком хорошо знала, что это - приметы жестокого обращения, и с содроганием думала о том, через что ей придется пройти, прежде чем отыскать убежище, прижавшись к груди Вейла. Она понятия не имела о планах Карберри, и тем более не знала, что он знал об их планах. Но когда узнала, было уже слишком поздно.
   На улице разразился ливень, миссис Карберри беспокойно ходила по комнате, прислушиваясь к шуму дождя. Изредка в комнате вспыхивал синий отблеск молнии, над домом раздавался угрюмый раскат грома. Разгул стихии, зловещее поведение тирана, ожидание перемен в ее жизни, - все это беспокоило Люси, она снова и снова желала скорейшего наступления утра, с надеждой на освобождение.
   "Ах, Джон! Джон! - шептала она, прижимая ладони к бьющемуся сердцу. - Как бы я хотела, чтобы ты оказался здесь, чтобы мы уехали. Я боюсь... очень боюсь... ужасно боюсь!.."
   Она легла бы спать, если бы смогла, но ее сдерживал страх перед наказанием; она сидела у умирающего огня, прислушиваясь к звукам бури. В девять она услышала, как открывается дверь, шаги, как в кабинет Карберри понесли что-то тяжелое. Внезапно она поняла, что привезли мумию, что ее ожиданию пришел конец, и вышла поговорить со своим мужем, который расплатился и выпроваживал мужчин, принесших ящик. Те ушли, звук колес стих, Карберри пристально посмотрел на свою бледную жену. В его глазах она ясно увидела опасность.
   - Теперь я могу лечь спать? - тихо спросила Люси, не поднимая глаз.
   - Нет. Я хочу, чтобы ты увидела мое новое сокровище, - что-то в его голосе, хриплом, скрипучем, заставило ее взглянуть ему в лицо, и она с криком отшатнулась.
   В свете свечи, которую он держал в руках, она увидела бледное, искаженное лицо; нахмуренный лоб, угрожающий взгляд, жестокое выражение линии тонких губ - это напугало ее и заставило вскрикнуть. Видя ее волнение, он схватил ее за руку и мрачно улыбнулся.
   - Почему ты кричишь? - тихо спросил он. - Почему ты кричишь?
   - Твое... твое лицо!
   - Не обращай внимания на мое лицо, женщина; следи за собой. Если бы я не был в хорошем настроении, получив эту мумию, я бы... - Он поднял кулак, но, когда она в ужасе отпрянула, опустил и продолжал говорить. - Я заплатил очень большую цену за то, что лежит в этом ящике. Подойди и взгляни!
   - Мумия! Я не хочу видеть этот ужас.
   - Все равно, ты должна посмотреть, - прорычал Карберри, втолкнув ее в кабинет. - Хотя, полагаю, тебе больше нравится смотреть на Вейла.
   Люси ничего не ответила на эту насмешку, чтобы не выдать себя, но села и нервно взглянула на грубый ящик, прислоненный к стене. Карберри уже открывал его, и бедная женщина ожидала, когда перед ней появятся останки древней принцессы, жившей, любившей и грешившей много лет назад. Чтобы было лучше видно, профессор поставил лампу на стол, отрегулировав абажур, так что свет падал на прямоугольник ящика. Остальная часть комнаты погрузилась в сумрак, так что эмоции на лице Люси видны не были. В этой сцене было что-то мрачное и ужасное.
   Внезапно крышка ящика упала к ногам Карберри, яркий свет лампы высветил, что лежало внутри. Это была вовсе не мумия. Люси медленно поднялась на ноги и, подобно птице, загипнотизированной змеей, медленно двинулась по комнате. Она взглянула на мужа, затем - снова на содержимое ящика. Затем тихо прошептала белыми губами.
   - Он... мертв?
   - Мертв, - подтвердил Карберри. - Твой любовник Джон Вейл - мертв!
   - Ты... ты...
   - Да, я убил его. Глупцы, вы думали обмануть меня. Вы хорошо продумали свой план, но я - я продумал свой. Я знал, что деньги, полученные за мумию, пойдут на ваш побег. Думаешь, я взял чек, золото или купюры, когда отправился к Джону Вейлу этим вечером? Нет! Я взял нож, и этот нож, - он ткнул пальцем в рану на груди мертвеца, - этот нож, - повторил он, - нашел лживое сердце. Вы не скроетесь, ни он, ни ты. Его ожидает могила; меня - месть; а тебя...
   Он прервал свою речь, исполненную ярости, чтобы прислушаться к смеху, сорвавшемуся с губ Люси. Она улыбнулась, рассмеялась и наклонилась, чтобы поцеловать мертвого Джона Вейла в ледяные губы. Как только смех повторился, Карберри также рассмеялся.
   - Итак, - мрачно продолжал он, - твое наказание уже постигло тебя. Твой любовник отправится на кладбище, а ты - в сумасшедший дом. Прости, дорогая, я не могу остаться, чтобы самому отвезти тебя туда, поскольку должен позаботиться о своей собственной безопасности. Через полчаса я отправляюсь со станции Кэмфорд в Лондон, а потом... Передо мною весь мир. Что же касается тебя, - жестко добавил он, - оставайся со своим любовником!
   Люси снова поцеловала Джона Вейла, а когда Карберри выходил из комнаты, оглянулась и засмеялась. На следующее утро слуги обнаружили в кабинете мертвое тело и сошедшую с ума женщину; хозяина дома так и не нашли.
  

ПРИКОСНОВЕНИЕ ПРИЗРАКА

   Мне никогда не забыть ужасное Рождество, проведенное мною в Рингшоу Грейндж в 1893 году. В качестве армейского врача мне довелось стать участником многих странных приключений в далеких землях и сталкиваться с кое-чем страшным во время маленьких войн, постоянно случающихся на границах нашей империи; но именно старому загородному дому в Хантсе было суждено стать сценой самого примечательного эпизода в моей жизни. Этот опыт был очень болезненным, и я надеюсь, он никогда не повторится; в самом деле, его повторение вряд ли возможно. А если моя история больше похожа на вымысел, чем на правду, могу только процитировать избитое изречение о том, что последняя иногда может оказаться куда более странной, чем первый. Мне множество раз, в течение жизни, приходилось сталкиваться со случаями, подтверждавшими истину этого утверждения.
   Все началось с того, что Фрэнк Ринган прислал мне приглашение провести Рождество с ним и его кузеном Перси в его семейном поместье около Крайстчерча. В то время я находился дома, вернувшись из Индии; вскоре по возвращении я встретился с Перси Ринганом на Пикадилли. Это был австралиец, с которым я некоторое время назад подружился в Мельбурне: щеголеватый маленький человечек с гладкими светлыми волосами и бледным лицом, выглядевший хрупким, как китайский фарфор, но при этом обладвший твердым характером. Он страдал от сердечной недостаточности; иногда падал в обморок, но, тем не менее, достойно сражался со своим смертельным недугом; принимая определенные предосторожности, чтобы избегать чрезмерных волнений, он брал от жизни все, что только мог.
   Несмотря на его несколько женственные черты и до некоторой степени следованию обязанностям, налагаемым положением и происхождением, я полюбил этого маленького человека за его многочисленные хорошие качества. Я был искренне рад видеть его, о чем и сказал.
   - Хотя и не ожидал встретить вас в Англии, - добавил я после обмена первыми приветствиями.
   - Я в Лондоне уже девять месяцев, мой дорогой Ласселл, - ответил он в своей обычной манере, - отчасти из-за перемен, отчасти из-за встречи с моим кузеном Фрэнком, пригласившим меня к себе.
   - Это ваш тот самый богатый кузен, о котором вы частенько вспоминали в Мельбурне?
   - Да. Но Фрэнк не богат. Я - самый богатый из Ринганов, но он - глава семьи. Видите ли, доктор, - продолжал Перси, беря меня под руку и продолжая эту тему, - мой отец, будучи младшим сыном, эмигрировал в Мельбурн в дни золотой лихорадки и сколотил там состояние. Его брат остался в поместье, имея очень мало денег, чтобы сохранить достоинство семьи; поэтому мой отец время от времени помогал ему. Пять лет назад мой дядя и отец умерли, оставив нас с Фрэнком наследниками; одному досталось семейное поместье, другому - австралийское богатство. Так что...
   - Так что вы помогаете вашему кузену хранить достоинство семьи, время от времени поступая так, как поступал ваш отец.
   - Именно так, - откровенно признался Перси. - Видите ли, мы, Ринганы, заботимся о своем достоинстве и положении. Настолько, что сделали завещания в пользу друг друга.
   - Что вы имеете в виду?
   - Если умру я, Фрэнк унаследует мои деньги; а если умрет он, я унаследую поместье. Может показаться странным, что я рассказываю это вам, Ласселл, но мы с вами знакомы давно, так что вы простите мне мою откровенность.
   Я не мог не посмеяться над оправданием, избранным Перси для своей откровенности, поскольку оно выглядело неубедительным. Маленький человек имел язык, подобный глашатаю, и не мог скрывать свои личные дела, подобно тому, как женщина не способна сохранить тайну. Кроме того, я прекрасно понимал, что присущим ему снобизмом он хотел произвести на меня впечатление положением и древностью своего рода, а также тем фактом, - несомненно, правдивым, - что он входил в число поместных дворян королевства.
   Тем не менее, слабость, свидетельствовавшая, как я уже сказал, о некотором снобизме, была достаточно безвредна, и я не обратил на нее внимания. Однако мне стало немного скучно, поскольку я не интересовался его семейными делами, и я вскоре расстался с Перси, пообещав пообедать с ним на следующей неделе.
   На обеде, устроенном в Афинском клубе, я встретился с главой семейства Ринган, или, говоря проще, с кузеном Перси - Фрэнком. Как и австралиец, он был маленьким и аккуратным, но имел лучшее здоровье, и у него отсутствовала некоторая женственность Перси. Но последний мне все же пришелся по душе больше, так как во Фрэнке я увидел хитрого актера, мне не понравившегося; он обходился со своим кузеном в покровительственной, довольно оскорбительной манере.
   Перси почтительно взирал на своего английского родственника и, я уверен, охотно отдал бы свое золото, чтобы вернуть себе несколько запятнанный герб Ринганов. Внешне кузены были настолько похожи, что напоминали Твиддлди и Твиддлда; но после внимательного рассмотрения, я пришел к выводу, что Перси был все-таки более добродушным и благородным из них.
   По какой-то причине Фрэнк Ринган пожелал развить наше знакомство; и несколько раз я встречался с ним во время своего пребывания в Лондоне. Наконец, когда я уезжал в гости к родственникам в Норфолк, он пригласил меня провести Рождество в Рингшоу Грейндж - не без скрытого мотива, как оказалось впоследствии.
   - Я прошу вас принять это предложение, - сказал он. - Перси, ваш старый друг, испытывает к вам симпатию; не скрою, мое отношение к вам точно такое же.
   - В самом деле, Ласселл, приезжайте обязательно, - с нетерпением воскликнул Перси. - Мы встретим Рождество как это принято в старой доброй Англии. В стиле Вашингтона Ирвинга; чаша для рожденственского пунша, игры, падуб и омела.
   - А еще призрак или что-то вроде этого, - закончил Фрэнк со смехом, искоса взглянув на своего кузена.
   - Ага! - сказал я. - Значит, ваш Грейндж посещается.
   - Думаю, да, - ответил Перри, прежде чем его кузен успел заговорить. - Призраком времен старой доброй королевы Анны. Приезжайте, доктор, и Фрэнк поместит вас в комнату с привидением.
   - Нет! - воскликнул Фрэнк с резкостью, несколько меня удивившей. - Я никого не поселю в голубую комнату, ибо последствия могут оказаться фатальными. Вы улыбаетесь, Ласселл, но, уверяю вас, призрак существует!
   - Это невозможно, призраков не существует. Но история о вашем призраке...
   - Слишком долго рассказывать, - смеясь, сказал Фрэнк. - Приезжайте в Грейндж, и вы ее услышите.
   - Хорошо, - ответил я, увлеченный идеей дома с привидениями. - Вы можете рассчитывать на меня на Рождество. Но предупреждаю вас, Ринган, я не верю в духов. Призраки исчезли вместе с газовым освещением.
   - И, должно быть, вернулись с электричеством, - возразил Фрэнк Ринган. - Леди Джоан, несомненно, посещает Грейндж. Я не возражаю; поскольку это придает дому определенное очарование.
   - Все старые семьи имеют фамильный призрак, - значительно произнес Перси. - Это вполне естественно, когда у человека есть предки.
   Больше на эту тему не было произнесено ни слова, но результатом этого разговора стало то, что я прибыл в Рингшоу Грейндж за два или три дня до Рождества. По правде говоря, я приехал больше из-за Перси, чем по причине собственного любопытства, поскольку знал, что маленький человек страдает болезнью сердца, и внезапный испуг может оказаться для него смертельным. Если в нездоровой атмосфере старого дома его обитатели будут говорить о призраках и гоблинах, то, возможно, для столь восприимчивого человека, как Перси, результаты могут быть очень опасны.
   По этой причине, помимо тайного желания увидеть призрак, я оказался в качестве гостя в Рингшоу Грейндж. С одной стороны, я сожалею об этом посещении; с другой - считаю, что это было предусмотрительно с моей стороны, - приехать сюда. Если бы я отсутствовал, катастрофа могла бы иметь еще большие последствия, хотя вряд ли была бы менее ужасной.
   Рингшоу Грейндж представлял собой причудливый дом елизаветинских времен, с фронтонами и узкими окнами, странными террасами, - похожим на иллюстрацию в каком-нибудь старом рождественском журнале. Вокруг него раскинулся большой парк, деревья росли чуть не вплотную к дверям, и когда я впервые увидел его при лунном свете, - я приехал из Лондона ночным поездом, - то подумал, что он представляет собой самое подходящее место для обитания призраков.
   Вряд ли можно было найти другой дом, который был более подходящим для привидений, чем этот, и я надеялся, переступив его порог, что местный призрак не заставит себя ждать своим появлением. Я полагал, что в таком доме невозможно скучно встретить Рождество, но, - видит Бог, - не ожидал случившейся трагедии.
   Наш хозяин был холостяком и не имел близких родственниц женского пола, которые могли бы украсить его дом для гостей пола мужского. Правда, имелась домработница, - насколько я понимаю, какая-то очень дальняя родственница, - довольно пожилая и нескладная как в одежде, так и в поведении. Ее звали мисс Лора, но никто не видел ее кроме как исполняющей свои обязанности; все остальное время она проводила в своей комнате.
   Таким образом, наша компания состояла из молодых людей, - никого, кроме меня, возрастом старше тридцати, и лишь немногие одарены в надлежащей степени умом. Речь шла в основном о спорте, о скачках, об охоте на крупную дичь и плавании под парусом; так что я через некоторое время устал и удалился в библиотеку, немного почитать.
   На следующий день после моего приезда Фрэнк показал мне дом. Это было прекрасное старинное здание с широкими коридорами, бесконечными и извилистыми, подобно лабиринту Дедала; маленькие спальни, обставленные в старомодной манере, и огромные апартаменты с полированными полами и окрашенными потолками. Кроме того, на стенах висели семейные портреты и старинные гобелены, с изображениями страшных, мрачных легенд прошлого; стояли потускневшие доспехи.
   Старый дом был переполнен сокровищами, способными свести с ума любого антиквара; хламом и безделушками многих веков, приобретших от времени одинаковый цвет, так что их было нелегко отличить. Должен сказать, я был очарован Рингшоу Грейнджем и больше не удивлялся гордости Перси за его семью и ее былую славу.
   - Все это, конечно, замечательно, - заметил Фрэнк, когда я сказал ему об этом. - Перси богат, и мог бы поддерживать это место в надлежащем состоянии, но я беден, как крыса, и если не смогу найти богатую жену или получить наследство, - дом, мебель и все вещи могут уйти с молотка.
   Он выглядел мрачным, когда это говорил; чувствуя, что затронул деликатную тему, я поспешил ее сменить, попросив показать мне знаменитую голубую комнату, в которой, как говорилось, обитает призрак. Это и была подлинная Мекка моего паломничества в Хантс.
   - Она расположена вон там, - сказал Фрэнк, махнув рукой, - неподалеку от ваших покоев. В ней нет ничего, что могло бы намекать на присутствие призрака, - по крайней мере, днем, - но она посещается.
   Он проводил меня в большую комнату с низким потолком и широким окном, выходившим на неухоженый парк, казавшийся диким лесом. Стены были завешены синей тканью, расшитой гротескными фигурами черными нитями. Стояла большая старомодная кровать с балдахином и громоздкая мебель ранней георгианской эпохи. Не будучи обитаемой в течение многих лет, комната имела пустынный и печальный вид, - если можно использовать подобное выражение, - и, на мой взгляд, выглядела достаточно ужасно, чтобы вызвать в воображении легион призраков, не говоря уже об одном.
   - Я с вами не согласен! - заявил я, в ответ на замечание моего хозяина. - На мой взгляд, она просто обставлена так, чтобы навести на мысль о призраках. Какова ее легенда?
   - Я расскажу ее вам в канун Рождества, - ответил Ринган, когда мы вышли из комнаты. - Это довольно душераздирающая история.
   - И вы в нее верите? - спросил я, пораженный его серьезным видом.
   - Я поверил в нее, когда у меня появились доказательства, - сухо сказал он и переменил тему.
   Он вернулся к ней в канун Рождества, когда вся наша компания собралась возле большого камина в библиотеке. Снаружи на земле лежал глубокий снег, черные деревья без листьев выглядели изможденными. Небо было холодного синего цвета, с яркой луной и мерцающими звездами. Тени на белом снегу переплелись подобно черной паутине, стоял сильный мороз.
   Но, сидя в зале, украшенном ветвями падуба, перед огнем, рвущемся в широкую трубу, мы не думали о замерзшем мире снаружи. Мы смеялись и разговаривали, пели песни и предавались воспоминаниям о приключениях, пока где-то около десяти часов нас не окружила атмосфера ожидания чего-то таинственного. Именно тогда кто-то обратился к Фрэнку Рингану с просьбой рассказать местную легенду. И тот не заставил себя упрашивать.
   - В царствование доброй королевы Анны, - начал он с подобающей серьезностью, - этим домом владел мой предок Хью Ринган. Это был молчаливый человек, мизантроп, жизнь которого была испорчена предательством женщины. Отвратив от них взгляд, он отказывался жениться в течение многих лет; и только когда ему исполнилось пятьдесят, он попал в сети супружества, ловко расставленные красивой девушкой. Ее звали леди Джоан Челлонейр, она была дочерью графа Бренскорта и почиталась самой прекрасной при дворе королевы Анны.
   Хью встретил ее в Лондоне и, по ее невинной, почти детской, внешности, полагая, что она станет хорошей женой, стал ухаживать за ней. По истечении шести месяцев они сыграли свадьбу и поселились в Рингшоу Грейндж. После женитьбы он повеселел и стал относиться к людям лучше. Леди Джоан стала для него всем, чем только может стать жена; она казалась преданной своему мужу и ребенку, - ибо рано стала матерью, - когда в один из сочельников их счастью пришел конец.
   - Вот как! - немного цинично заметил я. - Значит, леди Джоан оказалась ничуть не лучше прочих представительниц своего пола.
   - Так думал Хью Ринган, доктор; но он ошибался, так же, как и вы. Леди Джоан занимала голубую комнату, которую я вам показывал на днях; в канун Рождества, возвращаясь домой поздно вечером, Хью увидел, как из окна спускается мужчина. Пораженный этим зрелищем, он погнался за этим человеком и настиг прежде, чем тот успел сесть на ожидавшую его лошадь. Мужчина оказался красивым молодым человеком двадцати пяти лет, отказавшимся отвечать на вопросы Хью. Полагая, естественно, что имеет дело с любовником своей жены, Хью вызвал его на дуэль и убил.
   Оставив мертвое тело на снегу, он помчался в Грейндж и ворвался к своей жене, обвинив ее в вероломстве. Напрасно леди Джоан защищалась, утверждая, что посетителем был ее брат, участвовавший в заговоре с целью реставрации Якова II, а потому желавший сохранить тайну своего присутствия в Англии. Хью не поверил ей и заявил, что убил ее любовника, после чего леди Джоан обрушила на него град упреков, а затем прокляла. Разъяренный ее, как он считал - дерзостью, Хью сначала хотел убить и ее, но затем, решив, что такое наказание для нее недостаточно, он отрезал ей правую руку.
   - Но зачем? - спросили присутствующие, очень удивленные этим поступком.
   - Потому что, во-первых, леди Джоан очень гордилась своими прекрасными белыми руками, а во-вторых, Хью заметил, как незнакомец целовал ей руку, правую руку, прежде чем вылезти в окно. Именно поэтому он и изуродовал ее.
   - И она умерла.
   - Да, через неделю после того, как рука была отрезана. Но поклялась, что вернется, чтобы коснуться любого, кто окажется в голубой комнате, - то есть, кто осмелится спать в ней, - в знак ожидающей неминуемой смерти. Она сдержала свое обещание, ибо многие люди, спавшие в этой роковой комнате, чувствовали прикосновение мертвой руки леди Джоан и впоследствии умирали.
   - Хью узнал, что его жена была невиновна?
   - Да, - ответил Ринган, - не прошло и месяца со дня ее смерти. Незнакомец действительно оказался ее братом, заговорщиком с целью реставрации Якова II, как она и говорила. Хью не был наказан людьми за свое преступление, но он отправился ночевать в Голубую комнату и наутро был найден мертвым с отпечатками трех пальцев на правом запястье. Говорили, что он раскаялся в содеянном, и отправился в Голубую комнату, проклятую его женой, ища смерти.
   - И на его руке нашли отметину?
   - На его правом запястье виднелись красные следы, подобные ожогу; отпечаток трех пальцев. С тех пор в комнате обитает призрак.
   - Все, кто осмелится в ней спать, умирают? - спросил я.
   - Нет. Многие просыпаются и встают, как ни в чем не бывало. Умирают только те, кто обречен умереть.
   - Когда это случилось в последний раз?
   - Три года назад, - ответил Фрэнк. - Мой друг, которого звали Герберт Спенсер, спал в этой комнате. Он видел призрака, и тот прикоснулся к нему. На следующее утро он показал мне отметину - три красных отпечатка.
   - И предзнаменование сбылось?
   - Да. Спенсер погиб три месяца спустя, упав с лошади.
   Я собирался задать еще несколько вопросов, полных скептицизма, когда мы услышали крики снаружи. Все вскочили на ноги, дверь распахнулась, и вбежала крайне взволнованная мисс Лора.
   - Пожар! Огонь! - кричала она, едва сознавая себя от волнения. - О! Мистер Ринган, - обратилась она к Перси, - ваш номер охвачен огнем! Я...
   Мы не стали ждать, что она скажет, и бросились в комнату Перси. Из двери вырывались клубы дыма, внутри было видно пламя. Фрэнк Ринган, однако, действовал быстро и хладнокровно. Он поднял тревогу, позвал слуг, конюхов, всех, кто находился в доме, и через двадцать минут пожар был потушен.
   На вопросы о том, как начался пожар, мисс Лора с истерическими рыданиями заявила, что вошла в комнату Перси, чтобы убедиться, что она полностью готова. К ее сожалению, от ветра, занавеска кровати дернулась к свече, которую она держала в руке, и через мгновение все в комнате уже полыхало. Успокоив мисс Лору, которая была не виновата в случившемся, Фрэнк повернулся к своему кузену. К тому времени мы снова вернулись в библиотеку.
   - Мой дорогой кузен, - сказал он, - твоя комната залита водой и сильно обгорела. Боюсь, ты не сможешь ночевать в ней, но я не знаю, где тебя разместить, если только ты не согласишься взять Голубую комнату.
   - Голубую комнату! - воскликнули мы. - Как! Комнату с привидением?
   - Да, все другие комнаты заняты. Тем не менее, если Перси боится...
   - Боится! - с негодованием заявил тот. - Я совсем не боюсь. Я с большим удовольствием проведу ночь в Голубой комнате.
   - Но призрак...
   - Меня совершенно не беспокоит призрак, - оборвал австралиец с нервным смешком. - У меня на родине нет призраков; и, поскольку я до сих пор не видел ни одного, то не верю, что они существуют.
   Мы пытались отговорить его ночевать в комнате с привидением, а некоторые из нас предлагали свои комнаты, - в том числе и Фрэнк. Но самолюбие Перси было затронуто, и он был полон решимости сдержать свое слово. Как я уже говорил, в нем было много гонора, и мысль, будто мы способны посчитать его трусом, побуждала его противиться нашим уговорам.
   В конце концов, незадолго до полуночи, он отправился в Голубую комнату и объявил о своем намерении устроиться в ней на ночь. Перед лицом такого упрямства сказать было нечего, поэтому мы, один за другим, удалились, совершенно не подозревая о том, что случится до наступления утра. Так в канун Рождества в Голубой комнате неожиданно оказался гость.
   Я вернулся в свою спальню, но уснуть не мог. От истории, рассказанной Фрэнком Ринганом, у меня разыгралось воображение, и мысль о том, что Перси остался спать в злополучной комнате, заставляла меня нервничать. Сам я не верил в призраков и, насколько я знал, Перси - тоже. Но маленький человек страдал от болезни сердца, он был взволнован нашими разговорами о призраках, и если что-то, даже имеющее вполне естественную причину, произойдет в этой комнате, испуг может стать смертельным для ее обитателя.
   Я прекрасно знал, что Перси, из гордости, откажется покинуть комнату, но твердо решил, что спать в ней он не будет; поэтому, не сумев убедить его, я пошел на хитрость. Я прихватил с собой аптечку; достав ее из чемодана, я приготовил сильное снотворное. Оставив его на столе, я отправился в Голубую комнату, которая, как я уже упоминал, располагалась рядом с моей.
   Когда я постучал, Перси, одетый в пижаму, открыл дверь, и я с первого взгляда увидел, что призрачная атмосфера этого места уже успела повлиять на него. Он выглядел бледным и встревоженным, но его губы были упрямо сжаты, - это свидетельствовало: он ни за что не согласится отсюда уйти. Я приступил к исполнению своего плана с несколько большей грубостью, чем требовалось.
   - Идемте в мою комнату, Перси, - сказал я, - и позвольте мне дать вам успокоительное.
   - Я ничего не боюсь! - вызывающе произнес он.
   - А кто говорит, что вы боитесь? - пожал плечами я. - Вы верите в призраков не больше моего, так чего вам бояться? Однако после пожара ваши нервы расстроены, и я хочу дать вам лекарство, которое приведет их в норму. В противном случае, вы не уснете.
   - Мне, конечно, не помешает немного успокоиться, - сказал маленький человек. - Где ваше лекарство?
   - Оно в моей комнате, совсем рядом. Идемте.
   Совершенно сбитый с толку моими словами и манерами, Перси последовал за мной в спальню и послушно проглотил лекарство. Затем я заставил его сесть в удобное кресло, заявив, что сразу после приема он не должен выходить на сквозняк. Результат оказался таким, как я и ожидал: через десять минут бедный маленький человек крепко спал. Как только он уснул, я перенес его на кровать, довольный тем, что до утра он не проснется. Моя задача была выполнена, я погасил свет и отправился в Голубую комнату, намереваясь провести там ночь.
   Можно спросить, зачем я это сделал, поскольку легко мог расположиться в своей комнате на диване; но дело в том, что мне очень хотелось провести ночь в комнате с привидениями. Я не верил в призраков, так как никогда не видел их, а поскольку мне представилась возможность встретиться с самым настоящим привидением, я не хотел ее упускать.
   Таким образом, обеспечив Перри безопасность, я отправился в покои с призраком, исполненный любопытства, но, могу с уверенностью сказать, не испытывая и тени страха. На случай розыгрыша со стороны присутствовавших в доме молодых людей, я прихватил с собой револьвер. Подготовившись таким образом, я запер дверь Голубой комнаты и скользнул в кровать, оставив свет гореть. Револьвер я сунул под подушку, готовый воспользоваться им в любой момент.
   - Ну вот, - мрачно сказал я, устраиваясь поудобнее, - пусть теперь появляются призраки, или гоблины, или шутники.
   Я долго лежал без сна, рассматривая странные изображения на синих драпировках стен. В бледном пламени свечи они выглядели достаточно призрачно, чтобы взволновать кого угодно; когда гобелены шевелил сквозняк, фигуры, казалось, двигаются, как живые. Из-за одного этого зрелища можно было радоваться, что Перри спит в другой комнате. Я представил себе беднягу, лежащего здесь на огромной кровати с белым лицом и бешено колотящимся сердцем, вслушивающегося в каждый скрип и рассматривающего фантастические фигуры на стенах. Каким бы храбрым он ни был, уверен, что звуки и вид этой комнаты потрясли бы его; даже я, завзятый скептик, не чувствовал себя здесь вполне комфортно.
   Вскоре я заснул. Сколько я спал, сказать не могу, но проснулся я от того, что почувствовал присутствие в комнате кого-то или чего-то. Свеча сгорела почти до основания, пламя мерцало и подпрыгивало, освещая комнату, и уже в следующее мгновение оставляя ее в темноте. Я услышал тихие шаги, и, во время очередной короткой вспышки пламени, увидел маленькую женщину, стоявшую возле кровати. Она была одета в платье из цветной парчи, а на голове ее был высокий головной убор времен королевы Анны. Я едва мог разглядеть ее лицо, настолько короткой была вспышка; но почувствовал, как холод смерти охватывает меня, когда понял, что передо мной настоящий призрак леди Джоан.
   Мною овладел естественный страх перед сверхъестественным, я не мог пошевелиться. Это ощущение беспомощности в присутствии зла было похоже на то, какое испытывает человек в самом ужасном кошмаре.
   Когда пламя угасающей свечи снова полыхнуло, я увидел призрак совсем близко, - он склонялся надо мной. В воздухе витал слабый запах мускуса, я услышал тихий шорох парчовых юбок, эхом отдававшийся в полумраке. В следующее мгновение я почувствовал, как мое запястье что-то сжало, и внезапная боль избавила меня от паралича.
   С криком, я вырвал запястье из ужасной хватки призрака и, почти обезумев от боли, нащупал под подушкой револьвер. Когда я схватил его, свеча вспыхнула в последний раз, и я увидел призрака, скользящего к гобеленам. Секунда - я вскинул револьвер и выстрелил. В следующее мгновение раздался дикий вопль, и на пол упало что-то тяжелое, а я, едва понимая, где нахожусь, очутился за дверью комнаты с привидениями. Чтобы привлечь внимание, я выстрелил еще раз, в то время как это ужасно стонало в темноте, корчась на полу.
   Через несколько мгновений гости и слуги, одетые кое-как, мчались по коридору с огнями. Раздалось множество голосов; мне удалось выдавить из себя какое-то бессвязное объяснение, после чего мы направились в комнату. На полу лежал призрак, мы опустили свечи и заглянули ему в лицо. Я вскочил с криком ужаса, увидев, кто лежит передо мной: "Фрэнк Ринган!"
   Это действительно был Фрэнк Ринган, переодетый женщиной, в парче и парике. Он с бледным лицом смотрел на меня, его губы шевелились. Он с усилием приподнялся, попытался что-то сказать, то ли исповедуясь, то ли оправдываясь, не знаю. Но эта попытка отняла у него последние силы; у него вырвался приглушенный вскрик, изо рта показалась струйка крови, и он упал, мертвый.
   Остальные события той ночи пусть останутся неизвестными. Есть то, о чем лучше не говорить. Могу лишь сказать, что посреди этого ужаса и замешательства, Перси Ринган, благодаря моему лекарству, спал сном младенца, и тем самым спас себе жизнь.
   С утренним светом наступило время открытий и объяснений. Мы обнаружили, что одна из панелей за гобеленом Голубой комнаты открыта, а за ней имеется проход, как оказалось, ведущий в комнату Фрэнка Рингана. На полу мы обнаружили руку из железа, а на ней - следы пребывания в огне. На моем правом запястье имелись три ожога, вне всякого сомнения, результат прикосновения этой железной механической руки, лежавшей рядом с мертвым хозяином дома. Объяснение всему этому дала мисс Лора, с ужасом воспринявшая известие о смерти своего хозяина, и в первом порыве горя и страха рассказавшая правду о случившемся, о чем, я уверен, пожалела впоследствии.
   - Во всем виноват Фрэнк, - со слезами говорила она. - Он был беден, но хотел стать богатым. Он заставил Перси составить завещание в свою пользу, и задумал убить его страхом. Он знал, что у кузена больное сердце, и что сильный испуг может оказаться смертельным; поэтому он придумал, что Перси должен спать в Голубой комнате в канун Рождества; сам он должен был изобразить призрак леди Джоан с раскаленной рукой. Это была металлическая рука, он нагревал ее в своей комнате, чтобы та оставляла следы на тех, кого он ею касался.
   - Кто же это придумал? - спросил я, ужаснувшись дьявольской изобретательности схемы.
   - Фрэнк! - откровенно призналась мисс Лора. - Он обещал жениться на мне, если я помогу ему получить деньги после смерти Перси. Мы обнаружили секретный проход, ведущий в Голубую комнату; а несколько лет назад придумали историю про привидение в ней.
   - Зачем, во имя Господа?
   - Потому что Фрэнк был беден. Он знал, что у его австралийского кузена больное сердце и пригласил сюда, чтобы убить страхом. С целью обезопасить себя, он всем рассказывал историю о призраке и делал все необходимые приготовления к приезду Перси. Все шло в соответствии с нашим планом. Перси приехал, Фрэнк заставил его написать завещание. Затем ему рассказали историю о леди Джоан и ее руке, а устроив пожар в комнате Перси прошлой ночью, я могла уложить его спать в Голубой комнате, не вызвав ни у кого подозрений.
   - Несчастная! - воскликнул я. - Так это вы устроили пожар в комнате Перси?
   - Да. Фрэнк обещал жениться на мне, если я ему помогу. Нам нужно было уложить Перси спать в Голубой комнате, и я подожгла ту, которую ему отвели. Он умер бы от ужаса, когда Фрэнк, в виде леди Джоан, коснулся его железной рукой, и никто бы ни о чем не догадался. То, что в комнате оказались вы, доктор Ласселл, спасло жизнь Перси; а ведь ваше приглашение было частью плана, - чтобы вы могли осмотреть тело и объявить смерть естественной.
   - Это Фрэнк обжег запястье Герберта Спенсера несколько лет назад? - спросил я.
   - Да! - ответила мисс Лора, вытирая красные глаза. - Мы подумали, что если призрак явится еще нескольким людям, то смерть Перси покажется более естественной. То, что мистер Спенсер умер через три месяца после прикосновения призрака, было всего лишь совпадением.
   - Вы очень злая женщина, мисс Лора.
   - Я - несчастная женщина, - возразила она. - Я потеряла единственного человека, которого любила, а его кузен остался в живых, и станет хозяином Рингшоу Грейндж.
   Это был единственный разговор между нами, потому что вскоре после него она исчезла, возможно, уехала за границу, потому что о ней больше никто ничего не слышал. Во время расследования смерти Фрэнка вся эта странная история оказалась известна, и о ней во всех подробностях написали лондонские газеты, к ужасу любителей призраков; к тому времени слава о Рингшоу Грейндж как о посещаемом месте разнеслась уже по всей стране.
   Я опасался, что присяжные вынесут вердикт, обвиняющий меня в непредумышленном убийстве, но, учитывая особенности дела, я был оправдан и вскоре вернулся в Индию без единого пятнышка на репутации. Перси Ринган был страшно расстроен смертью своего кузена, и одновременно шокирован его предательством. Тем не менее, он утешился, став главой семьи и, поскольку сейчас он живет спокойной жизнью в Рингошу Грейндж, нет серьезных шансов на его преждевременную смерть от болезни сердца - по крайней мере, по вине призраков.
   Голубая комната заперта, поскольку в ней обитает призрак похуже, чем леди Джоан, чья история (целиком вымышленная), была так изобретательно придумана Фрэнком. Комната посещается призраком хладнокровного негодяя, угодившего в собственную ловушку и встретившего свою смерть в тот самый момент, когда планировал смерть другого человека. Что касается меня, то я навсегда отказался от охоты на призраков и ночевки в комнатах с привидениями. Ничто больше не заставит меня заняться этим. Одного приключения вполне достаточно.
  

НЕЗРИМЫЙ ДУХ

   Если члены Психологического общества решат подвести под эту историю теорию, они вправе это сделать. Она подлинна и, насколько я могу судить, необъяснима, если не приписать случившееся сверхъестественному влиянию. За исключением настоящего случая, я никогда не сталкивался с невидимым миром, и не претендую на то, чтобы объяснять необъяснимое. Те, кто связан с вышеупомянутым обществом, которому, как я полагаю, известны законы, лежащие в основе спиритизма, возможно, могут предложить разумное объяснение, и, если мне повезет, я с ним ознакомлюсь, но свое, в настоящее время, на суд читателя представить не рискну. "Есть многое на свете..." - впрочем, это высказывание также неоднократно использовалось в качестве оправдания невежества.
   Должен признаться, что в отношении сверхъестественного я - скептик, точнее, был им, пока случившееся не заставило меня пересмотреть свои взгляды. И тем не менее, я пока не готов удариться в другую крайность и предположить существование неких невидимых сущностей, способных влиять на жизнь смертных из могилы. Моя позиция в настоящий момент абсолютно нейтральна. Я ни верю, ни не верю, я не поддерживаю, но и не осуждаю; но в силу случившегося в Мэррит Грейндж экзорцизма, я согласен с точкой зрения Гамлета, приведенной выше. Хотя вообще врачи - люди, настроенные в большинстве своем весьма скептично.
   Они не верят ни во что, кроме того, что могут увидеть, пощупать или объяснить. Подобно тому, как часовщик поступает с часами, они могут взять части человеческого организма и определить необходимость и функцию каждой такой части. Сердце - резервуар крови; вены - многочисленные трубочки, подводящие питательную жидкость ко всем частям тела; мозг - местоположение интеллекта и регистратор внутренних и внешних событий; мышцы - сеть эластичных лент, сжимающихся и разжимающихся в соответствии с приказом управляющей силы. Из этого они определяют существование и причину существования; но, не обнаруживая ни в одной части тела осязаемой души, большинство отказывается ее признавать. Исходное положение таково: "Для души возможно бестелесное существование". "Душа не обнаружена". Следовательно, "бестелесное существование невозможно". Таким образом, эти ученые люди избавляются от призраков.
   Если их точка зрения верна, то мой опыт в Мэррит Грейндж должен объясняться естественными законами; если неверна, и возможно существование сверхъестественного, тогда я могу утверждать, что духовное воздействие посодействовало восстановлению человеческой справедливости. Я отказываюсь от определенного мнения по столь деликатному вопросу, ибо для удовлетворения любопытства читающей публики постараюсь как можно яснее изложить то, что произошло в Грейндже. Кто хочет, может это прочитать; кто прочитает - объяснить. Если, конечно, смогут.
   Когда умерла моя тетя Селина, мне было двадцать шесть лет; я был квалифицированным врачом без практики, без денег и без высоких покровителей, которые могли бы помочь мне продвинуться в моей профессии. Будучи ее единственным родственником, я унаследовал ее благословение и сумму в две тысячи фунтов, с помощью которой предполагал улучшить свое положение. Друзья советовали мне купить практику в Лондоне, но я не имел ни малейшего представления о столь рискованных предприятиях. Пациенты вряд ли желают, чтобы их продавали подобно отаре овец, и, естественно, предпочитают выбирать врача, руководствуясь собственным суждением; следовательно, покупатель практики ни в коем случае не может быть уверен в том, за что заплатил. Некоторые пациенты возражают против нового врача и отказываются от его визитов; некоторые выздоравливают или умирают, а потому им не требуются его услуги; обычно такая покупка заканчивается тем, что неудачнику приходится создавать новую практику на руинах старой. Поэтому я не стал следовать этому совету, и решил начать ab ovo. Кроме того, поскольку Лондон мне не нравился, я намеревался покинуть мегаполис и бросить якорь где-нибудь в сельской местности.
   Поэтому я отправился в путешествие по южной Англии в поисках какого-нибудь нездорового района, где мог бы рассчитывать отыскать достаточно больных, готовых обменивать гинеи на лечение. После многих утомительных недель пеших переходов и еще более утомительных железнодорожных переездов, я оказался в Денхемптоне, на побережье Сассекса, где, очарованный красотой местных пейзажей, решил положить конец своим странствиям.
   Это было перспективное место, еще не разработанное, имевшее только одного врача, заботившегося больше о тех, кто приезжал насладиться местными видами и песчаными пляжами. Здесь имелись все условия для второго практикующего врача, и, после рекогносцировки и предварительных расспросов, я пришел к выводу, что нашел свой Клондайк, вполне соответствующий моим небольшим средствам и медицинскому опыту.
   Исход из Лондона вовсе не был для меня изгнанием, поскольку дымная атмосфера Блумсбери, где я родился и вырос, была вредна для моих легких, а отсутствие зелени - для моих глаз. Я предпочел ему Денхемптон, с его холмами, меловыми скалами, изрезанными волнами Канала; и между ними - два причудливых маленьких поселения, окруженные с трех сторон радующими глаз виллами и желанными особняками, насквозь продуваемыми колючими, солеными морскими бризами. Кроме того, Денхемптон стремительно развивался, и я надеялся увеличивать свое благосостояние с тем же темпом; поэтому, определившись со своими планами, я принялся за поиски резиденции с достаточно внушительной дверью, на которую можно было бы поместить свежеизготовленную медную пластину с моим именем.
   Старый и новый Денхемптон, - древнюю деревушку и современный город, - соединяет небольшая, но широкая, дорога. С одной ее стороны - луга с зеленой травой тянутся к осыпающимся краям скал, с другой, примерно посередине, на небольшом возвышении, в некотором отдалении от дороги, расположился Мэррит Грейндж. Это один из старейших особняков в этой части страны, - приземистое здание из серого камня, выходящее на террасу, опоясанное газонами, с растущими на них многочисленными деревьями, древними и корявыми. От железных ворот, выходящих к дороге, к входной двери тянется извилистая аллея, упирающаяся в террасу, а с не очень высокой башни открывается прекрасный вид на Канал.
   Заброшенный, подобно окружавшей его местности, он был необитаем в течение некоторого времени, и я положил на него глаз.
   Особняк был тихим и уединенным; он соответствовал моему характеру, и как нельзя лучше подходил для моей профессии. Живя здесь, я оказался бы в равной степени удален от деревни и города, а потому мог заботиться о пациентах в равной степени и там, и там. Учитывая все обстоятельства, я не надеялся найти место, которое обладало бы большими преимуществами, а потому отправился на поиски агента, в чьем ведении, как я узнал от местных властей, находился вопрос о его аренде.
   Дарвер, агент, больше походил на гробовщика, чем на кого-либо еще, и встретил мое сообщение о том, что я намерен заняться здесь врачебной практикой, с сухой улыбкой. Каким бы малым ни было это проявление удовольствия, оно совершенно исчезло, когда я заговорил о Мэррит Грейндж, и он услышал это название. Но затем желание заняться своим непосредственным делом взяло верх над всеми остальными соображениями, и сухая улыбка вновь появилась на его лице. Какое-то время она продержалась, а затем любовь к сплетням одержала победу над возможностью получить арендатора, и он торжественно предостерег меня от поселения в особняке. Но это случилось не сразу.
   - Вы хотите арендовать Мэррит Грейндж, - сказал он, с любопытством взирая на меня. - Да, да. Это прекрасное место для врача, посередине между двумя поселениями, так что вы можете пользовать пациентов и там, и там. Целебный воздух, отсутствие сырости, пять акров хорошей земли и фруктовый сад. Замечательное поместье, - заключил он с сухой улыбкой, - и сдается в аренду на десять лет!
   - Я не озаботился взять с собой мебель, - сказал я, помолчав. - Но, надеюсь, это не станет помехой?
   - О, в доме много прекрасной мебели, какую только можно пожелать, доктор Фелпс, - кивнул он. - Последний жилец уехал оттуда пару лет назад, но за домом хорошо присматривали на тот случай, если кто-то захочет его арендовать. Вы найдете ее почти новой и очень удобной. Возможно, вы хотите сами все увидеть? - В его взгляде читались вопрос и сомнение.
   - Конечно; я не могу принять окончательного решения, не увидев все сам.
   - Это разумно, - сказал он, снимая со стены связку ключей. - Если у вас есть время, мы можем отправиться туда прямо сейчас.
   Это предложение меня полностью устраивало, я его с готовностью принял и уже через несколько минут мы были на пути к Грейнджу. Дарвер, худой и высокий, рассуждал о комфорте в доме, высочайшем качестве обстановки и недорогой арендной плате. Когда он сообщил мне ее размер, я был немного удивлен столь небольшой суммой за такой большой и прекрасно обставленный особняк.
   Спустя некоторое время мы стояли в гостиной, возле одного из французских окон, выходивших на террасу, за которой раскинулась лужайка, окаймленная лавровыми деревьями. В центре лужайки имелись солнечные часы, широкие пологие ступеньки террасы спускались к посыпанным гравием дорожкам. По другую сторону лавровых деревьев шла дорога, а справа и слева я мог видеть красные крыши и дымоходы. Все это, с поблескивавшими вдалеке волнами Канала, выглядело очень живописно под ярким небом, наполненным солнечным светом, и я принял твердое решение арендовать особняк. Однако смехотворно низкая арендная плата вызывала удивление и подозрение.
   - Стоки в порядке, мистер Дарвер?
   - Да, доктор, в полном порядке.
   - Хм, все в порядке, дом замечательный, - с сомнением произнес я, - почему же так долго не находилось арендаторов?
   - Находились, - ответил мистер Дарвер, - но быстро отказывались от аренды.
   - По какой причине?
   - Потому что оказались глупцами, - насмешливо произнес он. - Ни один из них не прожил в особняке и месяца.
   - Арендная плата, которую вы спрашиваете, очень мала за такое место.
   - Именно так, доктор. Это сделка, которая предлагается не каждый день.
   - Это настолько привлекательная сделка, что я чувствую в ней какой-то подвох! - сухо сказал я. - Скажите начистоту, мистер Дарвер, что здесь не так?
   - Хорошо, доктор, - ответил он, позвякивая ключами. - Я давно хотел вам это сказать, так что позвольте мне облегчить сердце признанием. Говорят, в этом доме водятся привидения.
   Я рассмеялся, услышав это. Гора родила мышь.
   - Вот как! Призраки исчезли с появлением газового освещения; вы не сможете напугать меня подобными историями.
   - Рад слышать, - мрачно отозвался Дарвер. - Некоторые арендаторы тоже так говорили, и при всем том съехали отсюда, не прожив и месяца.
   - Это становится интересным, - сказал я с нескрываемым презрением. - Вы верите в то, что здесь есть призраки?
   - Не могу вам сказать. Я никогда не ночевал здесь, - последовал лаконичный ответ.
   - Профилактика - лучшее лечение? Так? Скажите, мистер Дарвер, в каком виде является призрак - в саване, ржавых доспехах, парчовом платье или чем-нибудь еще?
   - Это невидимый призрак, - ответил Дарвер. - Ничего не видно и не слышно, но ощущается чье-то присутствие.
   Объяснение показалось мне настолько нелепым, что я больше не возражал против заключения сделки. Этот бред про сверхъестественное присутствие вполне уравновешивал выгоды. На самом деле, думая о той сумме, которая была в моем распоряжении, я мысленно поблагодарил призрака за то, что благодаря ему арендная плата снизилась до таких мизерных размеров.
   - Что ж, мистер Дарвер, - быстро сказал я, - если никто больше не желает арендовать этот дом, его арендую я. Давайте вернемся в ваш офис и обсудим этот вопрос. По дороге вы можете рассказать мне историю этих слухов, - откуда возникла вера в то, что Грейндж посещается.
   - Значит, вы все-таки решили арендовать этот дом! - с удовлетворением воскликнул мистер Дарвер.
   - Немедленно. Я перееду сюда, как только договор будет подписан. Я надеюсь изгнать призрака, и если я это сделаю, надеюсь, арендная плата не увеличится. Итак, мистер Дарвер, расскажите мне связанную с домом историю, иначе я умру от любопытства.
   - Это связано с исчезновением, - сказал Дарвер. - Десять лет назад здесь жила миссис Бруней. Это была старая вдова, не доверявшая банкам и инвестициям, а потому хранившая большую часть своего богатства в доме. Будучи скупой, она держала только двух слуг: женщину, почти такую же старую и скупую, как она сама, и мужчину, значительно моложе ее. Они жили здесь уединенно, пока... Короче говоря, все трое исчезли за неделю, и никто никогда о них больше не слышал.
   - Это, конечно, странно, что три человека исчезли за такой короткий срок.
   - Все подумали так же, - ответил Дарвер, пожимая плечами. - Но убил ли мужчина двух женщин, или они убили его, а потом сбежали, сказать трудно. Во всяком случае, наследники миссис Бруней денег в доме не нашли, так что, несомненно, исчезновение скорее всего связано с ограблением.
   - Странная история, - заметил я. - Если не было найдено никаких доказательств преступления, то почему три человека обязательно должны были быть убиты? С другой стороны, насколько я понимаю, не имелось никаких причин, почему они должны были исчезнуть. Тем не менее, я принимаю историю так, как вы ее рассказали, хотя и не вижу связи между исчезновением трех человек и призраком.
   - Она очень проста. Наследники миссис Бруней привели дом в порядок, и он был быстро арендован, поскольку, как вы видите, обладает неоспоримыми достоинствами. Однако менее чем через месяц арендаторы съехали, поскольку, по их словам, в доме имелось что-то, заставлявшее их вставать с кроватей и бродить по дому. Более того, они настаивали на том, что кто-то или что-то постоянно заглядывает им через плечо, когда они разговаривают, едят или читают. В общем, они заявили, что в доме обитают призраки, доставляющие им хлопоты, поэтому они уезжают. Следующие арендаторы рассказали ту же историю и поступили так же; так же поступил и третий арендатор, пока убеждение в том, что Грейндж посещается, не стало общим. Разумеется, слухи снизили арендную плату, поскольку желающих арендовать особняк не находилось. Вы - первый человек за двенадцать месяцев, который решил бросить вызов суеверию. То есть, - значительно добавил Дарвер, - если вы еще не передумали.
   - Я не ребенок, чтобы пугаться страшных сказок, - возразил я. - Конечно, я не передумал. Если эта сущность, или призрак, или как вы это там называете, сможет заставить трудолюбивого врача не спать по ночам, я поверю в спиритизм. Однако, поскольку такое вряд ли возможно, мое намерение осталось прежним.
   Придя к такому решению, я не стал терять времени и действовал в соответствии с ним; в течение двух недель я переселился в Грейндж. Однако опыт первой же ночи заставил меня признать, что у бывших арендаторов были причины оставить особняк, за которым закрепилась слава посещаемого.
  

* * * * * * *

  
   В гостиной, как я уже упоминал, имелись три французских окна, выходившие на террасу. Это была просторная комната, с высокими потолками, обставленная в старомодной манере, так что ее атмосфера навевала размышления о призраках. Здесь, скорее, чем в каком-либо ином помещении, сущность должна была продемонстрировать свое присутствие, и, желая проверить, насколько правдива история Дарвера, я прождал в этой комнате весь первый вечер, ожидая появления сверхъестественного.
   Несмотря на июньскую жару, в комнате, давно необитаемой, было так холодно, что я зажег огонь и, подвинув к нему кресло, размышлял над недавно прочитанной работой по медицине. Мои нервы были в полном порядке, я был преисполнен скептицизма и готов лицом к лицу встретиться с силой, изгнавшей прежних жильцов. Дважды или трижды я бросал взгляд в сторону закрытой двери, ожидая, что она откроется, и появятся призрачные очертания миссис Бруней и ее слуг; но, разумеется, ничего подобного не случилось, и первое странное ощущение я испытал около одиннадцати часов. Мне показалось, что, пока я читаю, кто-то заглядывает мне через плечо. Резко обернувшись, я, как и ожидал, ничего не увидел; пожав плечами, я посмеялся над собой из-за охватившей меня на мгновение паники.
   То же самое повторилось минут через десять, и я снова ничего не увидел. Затем мысль о том, что кто-то или что-то незримо присутствует в комнате, укоренилась в моем мозгу; отложив книгу, я медленно прошелся. Комнату освещала лампа с абажуром, стоявшая на маленьком столике у камина, дававшая слабый свет в окружающем мраке. Для хорошего освещения всего пространства гостиной требовалось больше света, но я был намерен предоставить призраку все шансы и рассудил, что он сочтет полумрак самой подходящей атмосферой для своего появления. Когда минутная стрелка миновала двенадцать, я занервничал.
   Трое моих слуг расположились в отдаленной части особняка и, утомленные распаковкой и расстановкой, без сомнения, крепко спали. В этом пустынном месте я был единственным живым существом, которое не спало, и, находясь в одиночестве в холодной гостиной, в компании с каким-то неведомым существом, откровенно признаю, чувствовал некоторое возбуждение. Напрасно я напоминал себе о своем скептицизме; что таких вещей, как призраки, просто не существует, как не существует вообще ничего сверхъестественного; но все это было бесполезно, потому что чувство, будто кто-то постоянно находится рядом со мной, становилось все сильнее и сильнее, пока я не запаниковал.
   - В настоящий момент, - сказал я вслух, и звук моего собственного голоса помог мне несколько восстановить прежнее самообладание, - я нахожусь в состоянии, когда готов поверить в невозможное. Если здесь есть какой-то призрак, пусть он, она или оно явят себя.
   Призрак не отозвался на мое приглашение, а тишина, казалось, стала даже более абсолютной, хотя по временам нарушалась потрескиванием огня. Рассказанная история и мое нынешнее одиночество так сильно действовали мне на нервы, что, неожиданно для себя, я остановился в центре комнаты, напрягая слух, чтобы услышать, и глаза, чтобы увидеть. Конечно, я ничего не видел и не слышал, что могло бы меня встревожить; но все равно на лбу у меня выступил холодный пот, а моя рука дрожала, когда я доставал носовой платок.
   Внезапно, я услышал легкие шаги на террасе. Они миновали первое окно, второе и нерешительно замерли у третьего, самого дальнего от того места, где стоял я. В то же мгновение я представил себе глаза, заглядывающие сквозь щель в венецианских гардинах, и видящие одинокого человека, застывшего в полумраке от ужаса. Никогда до этого момента я не испытывал страха, и с уверенностью мог сказать, что я - не трус; но мои крепкие нервы и скептицизм не смогли устроять против ужаса, охватившего меня в тот момент. Казалось, прошла вечность, прежде чем я вернул себе хотя бы часть прежнего самообладания и бросился к третьему окну. Почти мгновенно, я отодвинул шторы и распахнул окно, только для того, чтобы убедиться - за ним никого нет. Я видел широкую террасу, пологие ступеньки, зеленую лужайку и солнечные часы, лавровую изгородь, темную и мрачную. И все это было озарено холодным лунным светом; но я не увидел ни малейшего признака чьего-либо присутствия, не услышал ни звука - дыхания или шагов.
   - Я веду себя, как ребенок, - сказал я, закрывая окно, но оставляя шторы распахнутыми, чтобы иметь возможность увидеть посетителя, - мои нервы не выдерживают такой уединенности. Я пойду спать, а завтра приму меры, чтобы выяснить причину этих глупых страхов.
   Шаги больше не были слышны, и, как ни странно, ощущение присутствия в комнате исчезло. Я набрался смелости, зажег камин, и, собираясь ложиться спать, взял книгу и лампу. Насколько я мог судить, в ту ночь призраки больше не появлялись. Мне не было жаль покинуть жутковатую атмосферу гостиной.
   Лежа спокойно в кровати, я смеялся над своими страхами и удивлялся, как мой хваленый скептицизм оставил меня в час испытаний. И все же не мог не признать, что в гостиной присутствовало нечто, что нельзя объяснить обычными законами природы. Ощущение невидимого присутствия, эхо шагов, дрожь, страх, ставший причиной неподвижности, - все это намекало на сверхъестественное; я не верил в призраков; я посмеивался над рассказами о домах с привидениями; тем не менее, теперь, когда я стал обладателем именно такого дома, я усомнился в своем скептицизме. Размышляя над этим, я уснул.
   Сколько времени прошло до моего пробуждения, я не знаю; рукой я смахнул на пол спички, и не смог их найти. В темноте я не видел часов, поэтому лежал, удивляясь своему неожиданному пробуждению. Оно не было постепенным, в одно мгновение я открыл глаза и сел на кровати, полностью осознавая себя. Каждый нерв дрожал, каждая мышца была напряжена, все мои чувства были настороже - почему, я не знал. Густая темнота была холодной и тяжелой, когда я сидел в смятении, испытывая страх; видимо, перед тем, в несуществовании чего прежде был твердо убежден.
   Суть гипноза, как утверждается, заключается в том, что мысль о действии, которое человек должен предпринять, помещается в его сознание другим человеком, ожидающим этого действия. Мысль становится все сильнее и сильнее, пока индивиддум, повинуясь непреодолимому импульсу, не начинает действовать в соответствии с ней. Сейчас я чувствовал себя именно так. В моей голове промелькнула мысль - не понимаю, почему - побудившая меня встать, и я, механически повинуясь ей, не в силах ей сопротивляться, - говорю это совершенно серьезно, - вскочил с кровати и накинул халат. Одетый так, ощущая босыми ногами холод пола, я стоял в кромешной темноте; мой разум был бессилен, находясь под воздействием какой-то неведомой силы. Это не было трансом, поскольку я осознавал, что делаю, и не сомнамбулизм, потому что мой мозг был открыт для внешних впечатлений. Я, Эдвард Фелпс, практикующий врач, скептик, человек науки, стоял, подобно ребенку, в ожидании приказала силы, которой не видел, не слышал и не знал.
   Я не мог думать ни об истории, рассказанной Дарвером, ни о влиянии, упомянутом в нем; ибо все мои мысли были направлены на то, чтобы повиноваться приказам, поступавшим откуда-то в мой мозг. На мгновение я задержался у кровати, после чего, повинуясь непреодолимому влечению, - подобно как под влиянием гипноза, - двинулся к двери. Выйдя в темный коридор, я продолжал двигаться, подобно призраку. Я повернул направо, спустился по лестнице, свернул налево и остановился перед дверью гостиной. Подобно тому, как в серенаде Шелли, незримый дух увлекал меня вперед, куда - я не мог понять. Я не мог освободиться от властного заклятия, и хотя задержался у двери (пытаясь бороться), в конце концов, был вынужден повиноваться.
   Я вошел в гостиную и увидел красный отблеск огня на полированном полу. С почти дьявольской ловкостью я огибал мебель, - это казалось удивительным, поскольку я не запомнил ее расположения, - и двигался к третьему окну. Шторы были отдернуты по-прежнему, я видел белый, холодный, странный мир. Я снова вступил в борьбу с влиянием; оно снова победило, и я протянул руку к защелке окна. Я вылез на террасу, спустился по ступенькам, прошел по мокрой траве и, наконец, коснулся рукой холодного камня солнечных часов. Влияние исчезло, и я растерянно огляделся, не понимая, что делаю вне дома в такой ранний час.
   В этот момент, в свете луны, я увидел тень на траве рядом с собой. Я с криком обернулся, кто-то набросился на меня, стараясь ухватить за горло. Он пытался сделать это снова и снова, а я - избежать его пальцев. Но, каким бы сильным я ни был, он оказался сильнее, и, в конце концов, одержал верх. Он добрался до моего горла и перехватил его, чтобы я не смог крикнуть; затем я потерял сознание. Заклятие увлекло меня в руки смерти.
  

* * * * * * *

   Я пришел в сознание спустя три недели, постриженный, выбритый, с пустым взглядом, и очень слабым. Последнее событие, отложившееся у меня в памяти, была борьба у солнечных часов, - о ее причине я не имел ни малейшего понятия, - и мне стало интересно, что привело меня на больничную койку. Дарвер, навещавший меня ежедневно, постарался ответить на мои расспросы.
   - Рад видеть, что вы чувствуете себя лучше, доктор Фелпс, - сказал он со своей обычной сухой улыбкой. - Вам необыкновенно повезло. Кого-то на дороге привлекли крики и шум драки, иначе, можно не сомневаться, этот мужчина задушил бы вас.
   - Кто этот человек, Дарвер, и почему он хотел убить меня?
   - Видите ли, доктор, это самая странная часть случившегося с вами. Этот человек не кто иной, как слуга миссис Бруней, убивший ее девять лет назад ради ее денег.
   - Невозможно! - воскликнул я, совершенно сбитый с толку этим заявлением.
   - Вовсе нет; он полностью признался в своем преступлении. Похоже, женщина-служанка, о которой я вам говорил, была его матерью. Они знали, что миссис Бруней хранит в доме большую сумму, и решили ее ограбить. К несчастью для себя, она поймала эту парочку с поличным, поэтому, чтобы скрыть свой преступный замысел, сын убил старушку, и с помощью своей матери-ведьмы закопал тело под солнечными часами. Затем они сбежали со своей добычей в Америку и жили там припеваючи. Но их преследовало раскаяние; мать умерла, а сын, беспокоившийся, что его преступление будет обнаружено, вернулся в Денхемптон и внимательно следил за домом.
   - Чтобы узнать, будет ли обнаружено тело жертвы, я полагаю.
   - Совершенно верно. Он видел, как жильцы арендуют дом и покидают его, поэтому считал, что его секрет раскрыт не будет. Затем в доме поселились вы, и в первую ночь убийца наблюдал за гостиной, скрываясь среди лавров. Он пробрался на террасу и увидел вас в центре комнаты.
   - Да, - сказал я, вспомнив шаги. - Я слышал его шаги на террасе в ту ночь.
   - Вы услышали их и подошли к окну, но он к тому времени успел спрятаться. Он сам признался в этом. Потом, когда вы рано утром вышли из дома и направились прямиком к солнечным часам, он подумал, что вы каким-то образом раскрыли его тайну. Вы остановились над могилой миссис Бруней.
   - Значит, он пытался убить меня, чтобы скрыть свое прежнее преступление?
   - Да, но, как я уже сказал, к месту драки подоспели проходившие по дороге, схватили его и спасли вас. Он признался, мы стали копать под часами и обнаружили скелет миссис Бруней. Вы были больны в течение трех недель, но скоро поправитесь в достаточной мере, чтобы явиться в суд и дать показания о том, как вы узнали о захороненном под солнечными часами теле.
   - Я о нем не знал... Я вообще ничего не знал. Влияние, о котором вы говорили, подняло меня с постели и привело к часам. Я не могу этого объяснить.
   - Значит, вы поверили в мою историю, - с удовлетворением сказал Дарвер.
   - Вынужденно; я - скептик, и все же, что-то заставило меня прийти на могилу убитой женщины.
   - Несомненно, это ее дух призвал вас отомстить за ее смерть.
   - Возможно, сейчас я настроен уже не так скептически, как прежде. Однако теперь я уверен в одном: когда преступление раскрыто, и преступник будет наказан, призрак миссис Бруней больше не будет посещать Мэррит Грейндж.
   - Как! Вы собираетесь остаться в доме?
   - Да. Я изгнал призрака, и теперь намерен пожинать плоды своего труда.
   Я так и сделал. Придя в себя в достаточной мере, я дал показания, которые, в совокупности с признанием убийцы, отправили его на виселицу. Над моей историей о влиянии, приведшем меня к солнечным часам, смеялись, и я не сомневаюсь, что и судья, и присяжные, приписали это слабости моего рассудка в результате перенесенной болезни. Когда преступник понес заслуженное наказание, я вернулся в Мэррит Грейндж и начал свою практику. После той первой ужасной ночи у меня никогда не было повода пожаловаться, будто по дому бродит призрак. Дух убитой женщины был умиротворен наказанием убийцы. Такова моя история. Я не могу объяснить ее естественными причинами. Возможно, кто-нибудь из членов Психологического общества поможет мне ее понять.
  

КОЛОНИАЛЬНАЯ БАНШИ

   Обычный человек не верит в существование призраков. Он даже гордится тем, что не верит ничему, кроме своих собственных глаз, а если они обманывают его, и он все-таки видит самый настоящий призрак, он оправдывает их галлюцинацией. Вам не удастся убедить среднестатистического человека, что за пределами реальности этого мира может что-то существовать. Конечно, он исповедует смутную веру в бессмертие, но его концепция настолько призрачна, что он никогда не подкрепляет ее сколько-нибудь значительной долей уверенности. Он относит эту веру к категории "вещей, которые мы не должны воспринимать разумом", каковое туманное замечание объясняет ему все, связанное с религией. Уберите требующий уважения со стороны религии взгляд на сверхъестественное, и он станет насмехаться над идеей потустороннего мира.
   Я - обычный человек, грубый, плотский, флегматичный, Фома неверующий нынешнего поколения, и в соответствии с этим должен был бы подписаться под каждым словом изложенного выше кредо. Но я так не поступлю. Конечно, когда-то я был настолько материалистом, насколько им является любой обычный человек, но с тех пор, как мне случилось увидеться и поговорить с настоящим призраком, я изменил свои взгляды. Мой опыт был настолько убедительным, что не оставил мне иного выбора, кроме как поверить.
   Это был женский призрак типа банши, и я встретился с ним при самых прозаических обстоятельствах. Гордясь реальностью своего призрачного существа, она не нуждалась ни в мрачном замке, ни в голубом свечении своего облика, - на самом деле она даже несколько пренебрежительно отнеслась к обычным аксессуарам призрака, и простым разговором убедила меня в том, что она на самом деле то, чем кажется. Самый скептически настроенный скептик засвидетельствовал бы ее реальность под присягой, как это я делаю сейчас, а я и был самым скептически настроенным скептиком - когда-то.
   Ее звали Бриджит. Она была ирландской эмигранткой. Я всегда был убежден, что призраки, подобно фэйри, не могут иначе пересечь проточную воду, кроме как в яичной скорлупе, но когда я встретил Бриджит в Новой Зеландии, она, должно быть, оказалась исключением из этого правила. Поскольку вместо скорлупы использовала корабль и горько жаловалась на то, что была вынуждена отправиться в такое длительное путешествие в интересах своей профессии. Это было связано с местью и ненавистью - как вы помните, она была ирландка. Поскольку наша беседа представляет некоторый интерес, я подробно изложил ее в отчете для Психологического общества. Если Бриджит не оказалась лгуньей, ее замечания могут пролить свет на тайны духовного мира и тем, кто желает получить дополнительную информацию, лучше обратиться к ближайшему медиуму. Я же ее видеть больше не хочу. Одной беседы с меня вполне достаточно.
   Место, где произошло это замечательное приключение, называлось Квинстаун. Я не имею в виду ирландский городок с подобным названием, но обозначаю им симпатичное маленькое селение на озере Вакитипу в Новой Зеландии. Забавно, как сильно смешиваются географические названия в колониях. Вот, например, вы плывете по озеру, названного маори Вакитипу, и прибываете в Квинстаун, чье имя напоминает об Ирландии, и видите с вершины антипода Бен Ломонд предгорья Южных Альп, не имеющих ничего общего со Швейцарией. Сначала это немного сбивает с толку, но когда привыкаешь к местным странностям, становится даже забавным видеть вблизи то, что в другом конце света расположено на расстоянии тысяч миль друг от друга. Только в Отаго вы можете добраться от Квинстауна до Бен Ломонда за десять минут.
   Я остановился в Квинстауне с целью поправить свое здоровье. Что-то связанное с легкими, как мне кажется, но это было так давно, что я совершенно забыл точное название заболевания, от которого тогда страдал. К тому же, для моей истории это не имеет существенного значения. Тем не менее, должно быть, это были легкие, поскольку доктор заставил меня подниматься на высокий пик Бен Ломонда ежедневно. Там я привык сидеть часами посреди льда и снега, наблюдая, как ледник Эрнслоу зеркалом сверкает на солнце, а снежный хребет Южных Альп сказочным кружевом выделяется на фоне ясного синего неба.
   Когда я не лазил по горам, то бродил по Квинстауну, стараясь избежать встречи с козами. Здесь водилось множество коз, а расположение городка лишь способствовало увеличению их числа. Вы шли по центральной улице, а через пару минут оказывались среди холмов и - в окружении коз. Вы стояли возле роскошного отеля, и, обернувшись, видели пустырь между часовней из красного кирпича и магазином с крышей, покрытой гофрированным железом, - населенный козами. Вы могли выйти на окраину городка, и обнаружить здесь коз, пасушихся в изобилии между белыми валунами. В этой местности встретить козу вероятнее, чем встретить человека. Я предпочитал последних, поскольку меня иногда приглашали выпить, в то время как первые всегда относились ко мне враждебно. Это самые недоверчивые животные, каких я знаю.
   Подобно другим приезжим, я поселился в отеле "Фармер", и чувствовал себя в нем очень комфортно. Каждый вечер из Кингстона прибывал пароход с туристами, искавшими здоровья и красивые пейзажи. И то, и другое они находили в Квинстауне, являющимся самым романтичным и здоровым местом, какие я только знаю. Немного дикое и уединенное, но так и должно было быть. Я предпочитаю его переполненной Швейцарии. В Квинстауне нет набережной, оркестров, театров, казино, бассейнов. Воды озера слишком холодные, поскольку питаются водой из ледников. Когда я туда прибыл, основными развлечениями были езда верхом, пешие прогулки, скалолазание и посещение кладбища. Я не стремился туда, но многие люди, там побывавшие, говорили, что им очень понравилось. Там царило спокойствие. Я с ними не спорил.
   Иногда мы ездили в Эрроутаун, смотреть, как вьючные лошади длинной вереницей взбираются по тропинке, ведущей к горам Мактаун. Это зрелище напоминало мне об Али-Бабе и сорока разбойниках, поскольку издали лошади напоминали мулов, груженных добычей. Возвращаясь из Эрроутауна в Квинстаун, мы испытывали некоторое волнение, оказываясь на мосту Шотовер. Это узкое сооружение, с невысоким ограждением, перекинутое над глубокой пропастью, на дне которой ревела река. Каждый раз мы гадали, переберутся лошади на другую сторону или сорвутся вниз. Наш Йеху был замечательным проводником, и все кончалось хорошо, иначе, конечно же, я не смог бы написать эту историю. Я никогда снова не поеду туда. Ни к чему дважды испытывать благосклонность Провидения.
   Я добросовестно осматривал все, что только было возможно, в компании Норы и Майкла. Эти два молодых потомка семьи Магуйар жили в "Фармере" со своей семейной банши. Не думаю, что владелец отеля знал об этой дополнительной гостье, хотя Бриджит делала все возможное, чтобы поставить его в известность о своем присутствии. Она выла, после чего владелец ругал свою собаку всякими нехорошими словами. Боюсь, Бриджит воспринимала эту ошибку как оскорбление своих вокальных способностей.
   Нора рассказала мне о себе и Майкле. Они покинули Ирландию примерно пять лет назад и поселились в Сиднее по причине плохого здоровья брата. Бедняга был болен чахоткой, и даже тропический климат Австралии не смог принести ему облегчения. На самом деле, ему стало только хуже, и Норе посоветовали попробовать целебный эффект новозеландского воздуха, после чего брат и сестра перебрались в Квинстаун. Когда сюда приехал я, они жили здесь уже в течение нескольких недель, но Майкл, похоже, ничего не выиграл от очередного переселения. Напротив, он слабел с каждым днем все больше, и походил скорее на тень, чем на человека.
   Однажды, прогуливаясь, я нашел их сидящими перед отелем. Он дремал на теплом солнышке, Нора делила свое внимание между книгой и братом. Однако, завидев меня, она тихонько встала и присоединилась ко мне.
   - Как вы думаете, мистер Дархем, сегодня он выглядит получше? - с тревогой спросила она.
   - О, да! - ответил я, пытаясь успокоить бедную девушку. - Я вижу решительное улучшение. Если что и может ему помочь, так это воздух.
   - Боюсь, болезнь зашла слишком далеко, - со вздохом сказала она. - Бедный мальчик, подумать только, он проделал столько миль, чтобы найти здесь свою могилу.
   - Не думайте об этом, мисс Магуйар.
   - Я не могу не думать об этом, мистер Дархем. С тех пор, как мы здесь, я дважды слышала банши.
   - Простите?
   - Банши! Разве вы не слышали ее вопля прошлой ночью?
   - Я, определенно, слышал, как собака выла на луну.
   - Это была не собака, - загадочно произнесла Нора. - Это была наша банши.
   - Моя дорогая мисс Магуйар, как вы можете верить в подобную чушь? - с досадой, возмущенным тоном, сказал я. - Призраков не существует.
   - Так думает большинство людей, но я знаю, что призраки есть.
   - Вы когда-нибудь их видели?
   - Нет! Но я слышала, как кричит банши.
   - Глупости, моя дорогая юная леди. Ваши нервы не в порядке из-за вашего постоянного беспокойства. Вам нужно немедленно обратиться к врачу.
   - Мои нервы в полном порядке, - упрямо ответила она. - Я совершенно здорова и абсолютно серьезна. Вы ведь признаете, что слышали крик.
   - Я слышал собачий вой, мисс Магуайр. Как вы можете быть такой суеверной? На дворе девятнадцатый век. Призраки исчезли, когда появилось газовое освещение.
   Я полагал, что у меня не будет никаких проблем, чтобы убедить эту девушку. Я обещал дать ей экземпляр "Интеллектуальных способностей" Аберкромби, из которого она поймет, что призраки - это чепуха. Я привел несколько примеров появлений призраков, которые были подробнейшим образом объяснены. Человек, обладающий логикой, был бы убежден моими аргументами. Но она была женщиной, следовательно, логикой не обладала. И все мои убеждения были пустым сотрясением воздуха.
   - Каждая старая женщина в Ирландии знает банши Магуайров, - торжественно произнесла она. - Из поколения в поколение смерть одного из членов нашей семьи предсказывалась ее плачем. Мой отец погиб на охоте, и я слышала, как она плакала ночью накануне его смерти. Когда моя мать умирала, банши кричала три раза, после чего...
   - Не верю ни единому слову, - решительно перебил ее я, - ни единому слову. Природа кельтов возбудима и склонна к суевериям. Вой собаки, свист ветра, скрипы дверей - это и есть ваши банши. Я принадлежу к здравомыслящим людям, мисс Магуайр; я смеюсь при мысли о подобных глупостях. Ничто не убедит меня в существовании...
   Клянусь, в этот момент я почувствовал ледяное дыхание у себя на щеке. День был теплым, солнечным и безветренным, и неожиданное холодное дуновение поразило меня.
   - Что случилось, мистер Дархем? - спросила Нора, встревоженная выражением моего лица. - Вы не больны?
   - Болен? Нет! - немного нервно ответил я. - Но, знаете ли... Ха, ха! Кажется, вы начинаете заражать меня своими суевериями. Я почувствовал на лице холодное дыхание.
   - Ее...
   - Только не говорите мне о банши, мисс Магуайр, потому что я не могу и не хочу верить в такую чушь. Моя печень, должно быть, не в порядке, и наш разговор о призраках может сказаться на моих нервах. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. О вашей семье, например!
   - Это неподходящая тема для разговора, - сказала Нора, улыбаясь тому, что посчитала слабой отговоркой. - Моя семья в свое время была богатой и многочисленной. Теперь же нас осталось всего двое, и я не думаю, чтобы даже Иов был беднее нас.
   - А ваши поместья?
   - Все давно проданы. После смерти отца у нас не осталось ничего, кроме разрушенного замка и нескольких акров бесплодного болота. Мы продали их и на вырученные деньги приехали в Сидней. Там, при посредстве старого друга, Майкл получил хорошее место. Но потом здоровье его пошатнулось, и нам посоветовали переехать сюда.
   - А что вы собираетесь делать, когда вернетесь? - спросил я, прикидывая в уме несколько благотворительных схем.
   - Понятия не имею! Сомнительно, чтобы мы вернулись. Я уверена, что Майкл умрет здесь, и тогда я останусь одна, с несколькими шиллингами.
   - Вы не должны так говорить, - сказал я, шмыгая носом, чтобы постараться скрыть некоторые вполне естественные эмоции, вызванные ее историей. - Сердца колонистов добры! Их руки щедры. Что же касается вашего брата, - надейтесь на лучшее!
   - Мистер Дархем! - торжественно произнесла девушка. - Я дважды слышала крик банши. После третьего крика брат умрет.
   С подобным упрямством спорить бесполезно, так что я придержал язык, просто выразив надежду: банши больше не станет кричать. Посвежело, и Нора повела своего брата внутрь отеля, предоставив меня моим собственным размышлениям. А их нельзя было назвать приятными, поскольку я был уверен - ее глупая вера в банши может убить Майкла, так же, как его болезнь.
   Подумать только, какие суеверия распространены в наши дни! Я видел хорошо образованную девушку, живущую среди здравомыслящих людей, и при этом верящую в такую чушь, как призраки. Сколько раз было доказано, что таких вещей не существует! Тяжелая пища, усталость, воображение, - вот вам и призрак. Диспепсия и галлюцинации порождают всех существующих гоблинов, правда, в воображении их жертв. Люди, видящие призраков, должны писать романы и таким образом держать в узде свое причудливое воображение. Неудивительно, что нам нужно как можно больше школ. Логика и арифметика способны излечить это заболевание. Никто из изучающих точные науки никогда не видел призаков.
   Дуновение холодного воздуха! Оно меня несколько озадачило, но могло быть связано с нервами. Причина этого ощущения крылась внутри меня, а не снаружи, - я был в этом убежден. Почувствовать дуновение холодного воздуха на щеке в солнечный летний день! Нервы или печень. Только и всего. Скорее всего, последнее, поскольку она у меня не в порядке. Если печень работает плохо, человек способен поверить во что угодно. Возможно даже, мой разговор с призраком случился именно по этой причине, хотя... Нет, Бриджит была слишком реальна. Нельзя объяснить ее появление естественными причинами, по крайней мере, я не могу этого сделать.
   После этого, расстроившего меня разговора с мисс Магуайр, я отправился на прогулку, постаравшись выбросить его из головы. Разговоры о призраках угрожают умственному здоровью человека, если вы не выбросите их из головы; никто не знает, что произойдет, но лично я уверен - ничего хорошего. Я постарался больше не думать о призраках, и присел на вершине холма, любуясь пейзажем. Солнце садилось, белые вершины казались розовыми в его лучах. Было очень красиво, но и очень холодно, поэтому, не желая заполучить воспаление легких, я вернулся в отель к ужину.
   После ужина я поднялся в свой номер, чтобы одеться потеплее; тогда и состоялось то замечательное посещение, о котором я намереваюсь рассказать. В номере было довольно темно, когда я вошел, и вместо того, чтобы зажечь свечу, я остановился у окна, глядя на прекрасный белый мир. Над далекой вершиной взошла призрачная луна, ее лучи, проникая сквозь окно, лежали на полу. Я снова вспомнил абсурдную историю Норы о банши, и это воспоминание заставило меня рассмеяться. К моему удивлению, смех повторился каким-то очень необычным эхо. Я обернулся на звук и увидел женщину, стоявшую возле двери. Я скромный молодой человек, и это вторжение вызвало у меня раздражение.
   - Мадам, - строгим голосом произнес я, - вы ошиблись номером. Как вы сюда попали?
   - Через замочную скважину.
   О Господи! Ну и голос. Тонкий, похожий на свист. И еще эти слова про замочную скважину. Я вздрогнул и провел рукой по глазам, чтобы избавиться от галлюцинации.
   - Печень! - сказал я, видя, что фигура не исчезла.
   - Ничего подобного, - отозвалась леди, выглядевшая подобно призраку. - Я - банши Магуйаров.
   Я не люблю розыгрыши и, подумав, что Нора решила надо мной подшутить, собирался высказаться соответствующим образом. Однако прежде чем я успел произнести хоть слово, фигура скользнула, точнее - вплыла в поток лунного света, лившегося из окна. И тогда я увидел, что это не шутка, и не печень, - это был призрак!
   Отсутствие волос на голове помешало им встать дыбом, зато я задрожал, словно в приступе лихорадки. Это видение противоречило моим убеждениям, и в какой-то мере выбило меня из колеи. Я испытал желание убежать. Но банши располагалась между мной и дверью, а окно находилось в двадцати футах над землей, так что у меня не было ни единого шанса. Поэтому я был вынужден остаться, и нельзя сказать, чтобы мне это понравилось.
   - Почему бы вам не предложить мне сесть? - раздраженно произнесла банши. - Разве ваше поведение не оскорбительно для меня?
   Дрожа, я подвинул ей кресло, и она расположилась в нем. Не могу сказать, что она села, потому что она этого не сделала; она именно расположилась, подобно облаку на вершине горы. Холодный лунный свет играл на ее лице, и это зрелище никак не способствовало спокойствию. Ни за что на свете я не хотел бы снова увидеть такое лицо.
   Измученное и серое, обрамленное дикими прядями рыжих волос. Рот ее был перекошен, взгляд наводил ужас. На шее висел кусок грубой веревки, с плеч до ступней струился призрачный белый балахон. Весь внешний вид этого существа был расплывчатым и нечетким, лицо было единственной деталью, которую я видел более-менее ясно. В холодном свете, в грязно-белом балахоне, опускавшимся складками вдоль ее тела, ужасным взглядом из-под спутанных рыжих волос, - на нее страшно было смотреть. Я содрогался и пытался отвести взгляд, но что-то, - не знаю, что именно, - заставляло меня снова смотреть на нее.
   Не думаю, чтобы она была леди банши. Ее язык был слишком груб, а манеры оставляли желать лучшего. Тем не менее, она не выказывала враждебности по отношению ко мне, и это в определенной степени развеяло мой страх, хотя я все равно чувствовал себя неуютно во время нашего разговора. Она говорила хриплым, прерывистым голосом, чередовавшимся с пронзительным свистом. Постоянный вой, очевидно, повредил ее голосовые органы.
   - Значит, ты не веришь в мое существование, - сказала она, злорадно глядя на меня.
   Я начал было протестовать, но она резко оборвала меня свистом, и ее рот переместился на другую сторону лица.
   - Не пытайся меня обмануть. Разве не ты утверждал, что я всего лишь галлюцинация?
   - Может быть, ты галлюцинация и есть, откуда мне знать, - возразил я, возмущенный ее грубостью.
   Она протянула руку, которая вытянулась, словно подзорная труба, и, не двинувшись с места, холодными пальцами схватила меня за запястье. Ее ледяное прикосновение обожгло меня, и я невольно вскрикнул от боли.
   - Фи! Не ори! - сказала она, снова сжав мою руку. - Ты привлечешь внимание, и моя репутация может пострадать, если меня найдут в спальне джентльмена.
   - В таком случае, вам лучше уйти, - предложил я, пытаясь избавиться от этого ночного кошмара.
   - Ничего подобного, - спокойно сказала она. - Ты забываешь об этих Магуайрах.
   - Почему бы тебе не оставить их в покое? Больной человек не может заснуть, пока ты воешь в доме, словно ураган.
   - Такова моя обязанность, - с возмущением произнесла банши. - Я предвещаю несчастье. А если Майкл Магуйар не может заснуть, то, не беспокойся, скоро его ожидает глубокий сон.
   - Он умрет!
   - Разумеется, он умрет. До сегодняшней ночи я издавала плач лишь дважды. Сегодняшняя ночь для него последняя.
   - Кто ты?
   - Я - Бриджит.
   Я рассмеялся, услышав это имя. Банши взглянула на меня с яростью.
   - Что смешного в моем имени?
   - Оно больше подходит служанке.
   - Почему бы и нет? Я таковой и была, сэр. Четыреста лет назад я служила королю Пэтси Магуайру из Ольстера, чьими потомками являются нынешние Магуайры.
   - Но как ты стала банши?
   - О! - простонала она, покачиваясь из стороны в сторону. - Разве не была я первой красавицей Ольстера, пока король Магуайр не повесил меня за то, что я не отказалась от Тедди Донована.
   - Возможно, он сам хотел жениться на тебе.
   - Откуда мне знать! Может быть, он поступил так потому, что Тедди отказался продать ему своих коров. А поскольку не смог добраться до Тедди, он повесил меня, назло ему.
   - И после повешения ты превратилась в банши.
   - Взгляни на эту веревку, сэр, - сказала она, касаясь обрывка. - Когда я умерла, то сохранила кусок ее на память и поклялась преследовать Магуайров, пока все они не умрут. Их осталось только двое. Когда Майкл умрет, останется одна. А когда умрет она, я тоже умру. Навсегда.
   - Но ты не можешь убить их.
   - Конечно, нет, но я могу предупреждать их своим плачем. Я предупреждала их о смерти в Старой Ирландии четыреста лет.
   - Почему ты оказалась здесь?
   - Потому что эти двое перебрались сюда. Если банши привязана к семье, она должна держаться за них, как дьявол. Куда бы они ни шли, она следует за ними, так что мне пришлось эмигрировать, когда эмигрировали они.
   - Тебе здесь не нравится?
   - Нисколько. Я не встретила здесь ни одного призрака. Здесь нет руин, в которых обитают привидения, а потому такие язычники, как ты, не верят в нас.
   - Если тебе не нравится здесь, то почему бы тебе не вернуться обратно в Ирландию?
   - Я не могу. Если Нора вернется туда, я вернусь вместе с ней; где будет жить она, там буду и я. Майкл умрет, и мне останется преследовать только Нору. Может быть, она тоже умрет, - добавила банши, - и тогда я смогу вернуться в свою круглую башню.
   - Что такое Круглая башня?
   - Она в Ирландии. Когда-то она принадлежала королю Магуйару, теперь она моя. Я буду сидеть в ней и кричать по ночам.
   - Твоим соседям будет приятно.
   - У каждого свои обязанности, - равнодушно сказала банши. - Мое - рыдать, и я рыдаю.
   - Да, я тебя слышал.
   - И сказал, что это была собака. О, я слышала твои смешные слова.
   - Послушай!..
   - Я не хочу, чтобы ты издевался надо мной. Уважай возраст. Мне все-таки четыреста лет.
   - Да! Ты и выглядишь на столько!
   - Ты выглядел бы так же, если бы проводил ночи на открытом воздухе. Очень жаль, что я не могу познакомить тебя с реальной жизнью банши.
   - Твоя жизнь тяжела. И я приношу свои извинения, если причинил тебе боль. Я не привык разговаривать с банши.
   - Это, скорее всего, правда. У англичан нет банши.
   - В колониях их тоже нет.
   - Подождите несколько сотен лет, сэр. Обзаведитесь руинами и семейными тайнами. И призраки придут, но не в ваше время.
   - Я об этом не жалею. Мне не нравятся призраки.
   - Может быть, ты в них не веришь, - с насмешкой произнсла банши, - а завтра будешь им благодарен за их появление.
   - Это маловероятно.
   - Мне бы хотелось оставить тебе какой-нибудь знак как свидетельство моего посещения, - сказала она медитативным тоном, - не могу ли я оставить пять черных отпечатков пальцев на твоем запястье?
   - Нет, спасибо! - воскликнул я, отшатнувшись.
   - Или заставить твои волосы поседеть? - предложила она.
   - Это невозможно. Я - лысый.
   - Ах, лысый! В таком случае, я оставлю след окровавленой руки на твоем черепе.
   - Этого тоже не нужно. Что случилось?
   Банши внезапно взлетела.
   - Тише! - пронзительно произнесла она. - Я слышу, как чье-то дыхание прерывается.
   - Чье-то дыхание!
   - Майкла. У него на лбу выступил крупный пот, он хрипит - это не надолго. Я должна рыдать и причитать. Прощай!
   - Пусть этот человек умрет спокойно, - призвал я.
   - Нет! Он - Магуайр. Извини. Скоро ты услышишь мои вопли.
   - Но...
   - Тише, говорю тебе! Тише! Я ухожу. Надеюсь, ты никогда больше не станешь смеяться над банши.
   Она вытянулась по комнате холодным белым туманом, а я в ужасе вжался в стену. В белой пелене я видел блеск ее огненных глаз, словно два сигнала опасности. Туман постепенно выплыл наружу через открытое окно, и глаза исчезли. Затем я услышал снаружи свист, - должно быть, таким образом Бриджит попрощалась со мной. Как только она исчезла, я спустился вниз за бренди.
   Банши, вне всякого сомнения, удалось избавить меня от скептицизма в отношении призраков. После встречи с ней, мне не нужны никакие доказательства их существования. Она произвела на меня слишком сильное впечатление. В следующий раз, если мне доведется увидеть призрака из Ирландии, мне бы хотелось, чтобы при этом свидании присутствовала дюжина моих друзей. И теперь, когда я слышу, как кто-нибудь начинает издеваться над верой в привидения, я рассказываю ему о своем опыте. Как правило, мне не верят. Возможно, тот, кто читает сейчас эту историю, тоже не поверит мне. Однако случившееся - истинная правда.
   Когда мне удалось взять себя в руки, - задачка, оказавшаяся не из легких, - я сразу же поспешил к номеру Майкла, но у двери меня встретила Нора, сказавшая, что он спит. Не желая тревожить ее описанием визита банши, я успокоился и вышел на открытый воздух. Закурив сигару, - я подумал, что это поможет мне успокоить мои нервы, - я прогуливался возле дверей отеля. Через минуту ко мне присоединился молодой американец, также остановившийся здесь, и хотя я обычно избегал его компании, сейчас она была для меня как нельзя кстати.
   Стояла ясная лунная ночь, вдали виднелись зазубренные вершины гор. Железные крыши домов блестели, подобно матовому серебру, кое-где на темном озере вспыхивали отблески лунного света. Все вокруг было удивительно красиво и погружено в абсолютную тишину. Совершенно неожиданно раздался длинный низкий вопль, жалобно задрожавший в воздухе, затихший среди гор. Потом последовал второй, затем - третий. Я знал, что означает этот тройной крик, и остановился.
   - Должно быть, это собака, - небрежно сказал молодой американец.
   Я услышал свист рядом с собой, обернулся и увидел банши, взиравшую на молодого человека. Она была невидима для него, а ее речь - неслышима.
   - Собака, - сердито произнесла она, - никогда прежде я не причитала так жалобно.
   - Он мертв? - спросил я и затаил дыхание.
   - Как дверной гвоздь, - ответила банши и исчезла.
   - Кто мертв? - спросил американец, думая, что я обращаюсь к нему. - Этот молодой ирландец?
   Раздался еще один крик, - на этот раз человеческий, - крик неподдельного горя. Я поспешил к отелю и встретил в дверях Нору.
   - Вы слышали это? - воскликнула она, бросаясь ко мне.
   - Да.
   - Это было в третий раз. Майкл умер.
   Она лишилась чувств, чему я совершенно не удивился. Я и сам был близок к тому, чтобы упасть в обморок.
  

* * * * * * *

   Бедный Майкл был похоронен на маленьком кладбище у подножия высокого холма. Я присутствовал на похоронах и сделал все возможное, чтобы успокоить Нору, в конце концов, дав ей денег, чтобы она могла вернуться к своим друзьям в Сиднее. Предполагаю, что банши последовала за ней, хотя и не уверен. Иногда я получал известия о Норе, в течение нескольких месяцев после смерти ее брата. Когда я был в Те Ароха, на Северном острове, в прошлое Рождество, она прислала письмо, в котором сообщила, что вышла замуж и решила остаться в Сиднее навсегда.
   Это письмо заставило меня задуматься о банши. По ее собственным словам, она не могла покинуть Нору, пока та не умрет; а поскольку Нора решила остаться в Австралии, полагаю, Бриджит также должна была остаться. Из того, что я слышал, Нора вряд ли умрет в ближайшее время, поэтому, боюсь, Бриджит будет очень недовольна. Здесь у нее нет друзей-призраков, нет Круглой башни, и пока еще нет причин для стенаний, так что в целом она должна чувствовать себя не очень комфортно.
   Ее может утешить только одно. Она - единственная банши в колониях. Ни одна другая не является подлинной.
  

ХОДЯЩИЙ ПО ПЕСКУ

   Я не пытаюсь объяснить случившееся. Объяснить это невозможно. Я не могу представить гипотезу, на которой можно было бы построить даже самые шаткие основания. Это сбивает меня с толку; это сбивало меня с толку; это будет продолжать сбивать меня с толку. Тем не менее, впечатление от случившегося оказалось настолько ярким, что не тускнеет со временем.
   Я все вижу сейчас перед собой так же ясно, как если бы все произошло всего лишь несколько часов назад. Кажется, я до сих пор слышу стук призрака; я уверен, что видел, как призрак двигался. "Проблемы с желудком, фантазия, галлюцинация, обман зрения", - без сомнения, скажете вы.
   Мне бы очень хотелось, чтобы вы оказались правы. Но это не так. Последствия этого мимолетного появления мертвеца были настолько ужасны, а причина настолько правдоподобна, что не нуждается в объяснении нарушений, умственных или пищеварительных. Нет, то, что я видел, существовало на самом деле. Я изложу вам факты, как они есть, а вы объясните их, если сможете. Если же они покажутся вам неубедительными, отправляйтесь в Гартхольм, к Немецкому океану, и послушайте, что говорят об этом люди. Простые люди, не способные к преувеличениям. Они расскажут вам эту историю так же незатейливо, как ее рассказываю я. Они верят, и я тоже верю.
   Это случилось летом 1896 года. Я путешествовал по заданию Хаддерсфилдской фирмы Карбури и Кранка. Имея двуколку и шуструю лошадь, я должен был посетить отдаленные части страны, где железная дорога еще была неизвестна, и цивилизация, в том смысле, какой мы вкладываем в это слово, сюда пока еще в полной мере не добралась.
   Гартхольм - так называется некая широкая низменность, прикрытая от Северного моря милями песчаных холмов. Они разбросаны по всему побережью, точно кочки. Они образовывали собой нечто вроде дамбы, ограждающей поля с зерновыми, вдоль которой я ехал тем жарким июльским днем. Я никогда прежде не бывал в тех краях, и радовался увиденному плодородию. Оно говорило о том, что люди в этой местности должны процветать; следовательно, здесь меня и моих работодателей могла ждать удача. Я решил задержаться как минимум на месяц. Я уехал оттуда, не прошло и половины этого срока.
   Словно бы низменности и влаги оказалось недостаточно, городок Гархольм обосновался в своего рода впадине, рядом с рекой. В остальном он лишь немного отличался от обычных английских городков, за исключением того, что в нем отсутствовал паб. Рядом с колокольней полуразвалившейся церкви приютилась пристройка, имевшая лицензию на продажу спиртного "дозволенного к распитию не выходя из помещения", но мне не удалось там получить комнату для себя, ни места в конюшне для моей уставшей лошади Тилли.
   Темнота быстро сгущалась, я был измучен дневной дорогой. Даже если бы мне удалось поселиться в этой жалкой лачуге, сомневаюсь, чтобы у меня был полноценный отдых. Но мне было отказано. Домовладелец, громадный увалень, стоял в дверном проеме и преграждал вход. Дюжина или около того бездельников собрались полюбоваться Тилли и развлечься на мой счет. И я понял, что есть судьба похуже, чем быть заброшенным на необитаемый остров, даже если ты находишься в Англии в конце девятнадцатого века.
   Пока я, оказавшись в тяжелом положении, спорил с хозяином, пытаясь достучаться до него, существо, более прочих похожее на человека, появилось из толпы и подошло ко мне. Это оказался учитель, окружающие называли его "мастер Авраам".
   - Вы ищете жилье? - спросил он мягким и (по сравнению с остальными) странно цивилизованным голосом.
   - Да, - ответил я, успокаивая Тилли, которая (и в этом не было ее вины) с подозрением отнеслась к окружавшему ее обществу. - Я - Дик Троссол, р.а. Карбери и Кранка, если вы когда-нибудь слышали об этой фирме в этой Богом забытой дыре.
   - Р.а.? - непонимающе спросил мастер Авраам, вопросительно уставившись на меня одним глазом (второго у него не было), сверкнувшим, словно бриллиант.
   - Разъездной агент, - пояснил я, - или коммивояжер, если вам больше нравится. Вы здесь не понимаете чистого английского языка, насколько я могу судить.
   - Да, если используют сокращения. Однако если вы действительно ищете еду и жилье, вы можете получить это только у миссис Джерзил на Песчаной ферме.
   Когда он это произнес, зеваки зашептались, и, как мне показалось, на нескольких лицах появилось выражение сомнения. Мне не хотелось искать приют на ферме миссис Джерзил, и я вопросительно взглянул на учителя. Проигнорировав мой взгляд, он взобрался ко мне в коляску, произнеся только: "С вашего позволения". Мистера Авраама нельзя было упрекнуть ни в излишней скромности, ни в нерешительности.
   - Что ж, показывайте дорогу, - сказал я. Слегка коснулся хлыстом Тилли, и та рысцой двинулась в направлении, указанном мистером Авраамом. Через некоторое время толпа зевак скрылась из виду, и мы, миновав улицу, оказались возле другой дамбы, похожей на первую. Вдалеке показался дом, у основания песчаных холмов. Место мрачное и уединенное.
   - Это и есть Песчаная ферма миссис Джерзил, - сказал учитель. Внезапно он замолчал, и я взглянул на него.
   - Что-то не так?
   - Нет, нет, мне просто интересно, согласится ли она принять вас. Видите ли, у нее были проблемы с последним ее квартирантом. Он был ботаник, и называл себя Эмбер - Самуэль Эмбер. Это было около двух лет назад; он поселился на Песчаной ферме, а затем внезапно исчез.
   - Исчез? Боже правый! Что вы имеете в виду?
   - Только то, что сказал. Как-то вечером он вышел прогуляться, и не вернулся.
   Теперь мы находились близко к дому. Он вдруг выплыл из тумана, густого и тяжелого, накатывавшего на песчаные холмы. Я чувствовал себя ужасно подавленным. Помимо мрачной местности, сырости, темноты и запустения, которые, возможно, оказали влияние на мои измученные нервы, я ощущал странное чувство беспокойства. Оно появилось после слов, сказанных одноглазым существом, сидевшим рядом со мной. Я никогда не отличался крепкой нервной системой, а тут еще эти зловещие слова!..
   - Видите ли, у нее была дочь, - продолжил он, прежде чем я успел сказать хоть слово.
   - Дочь, вот как? - с облегчением повторил я. Возможно, он не имел в виду ничего страшного, обычную любовную историю. По крайней мере, я на это надеялся.
   - Да. Они с мистером Эмбером полюбили друг друга, - как говорят. Она тоже исчезла.
   - В то же время, что и мужчина?
   - Ее звали Лотти, - сказал мастер Авраам, не обратив внимания на мой вопрос, - и она была милым бело-розовым существом с прекрасными золотистыми волосами. Я называл ее Венерой. Она жила на ферме, когда Эмбер приехал в первый раз. Через некоторое время он уехал, и она вместе с ним. Он не возвращался в течение двенадцати месяцев, а затем вернулся - только для того, чтобы исчезнуть.
   - Ради всего святого, зачем вы говорите эту чушь? Я нисколько не беспокоюсь за ваших Эмбера, Лотти, или Венеру, если на то пошло. Если девушка была так красива, как вы говорите, нет ничего удивительного, что они исчезли. Полагаю, по взаимному согласию.
   - Миссис Джарзил считает, что Эмбер заставил ее дочь сбежать с ним. Видите ли, он вернулся через год - один.
   - Хорошо. И как же он все объяснил?
   - Никак. То есть, совсем никак.
   - А что сделала леди?
   - Ничего. Эмбер, как и прежде, поселился на ферме и жил там, пока не исчез.
   Я снова почувствовал испуг.
   - Вы хотите сказать, миссис Джарзил избавилась от него каким-то незаконным способом?
   - О, Боже, конечно, нет; ничего подобного. Миссис Джарзил - очень религиозная женщина.
   - В таком случае, может быть, вы окажетесь настолько любезны, чтобы прояснить ситуацию? Зачем вы все это мне рассказываете?
   - Только из-за этого.
   Он положил свою худую руку мне на плечо. Мы въезжали на дорожку, ведущую к дому. Другой рукой он указал на песчаную гряду.
   - Только - из-за чего?
   Мужчина кивнул. Затем прошептал:
   - Из-за Ходящего по песку.
   В дверях показалась и остановилась пожилая женщина. Главной ее чертой, насколько я заметил, была мужская внешность. В остальном она была настоящим этюдом в полутонах. Ее волосы, платье, цвет лица, - все в ней было различных оттенков серого. Судя по ее губам, она обладала решительным, если не сказать жестоким, характером.
   Прием, оказанный мне, нельзя было назвать сердечным; на самом деле, поначалу она отказалась дать мне комнату, но, уступив убедительному красноречию мастера Авраама, смягчилась и согласилась пустить на неделю, что показалось мне совершенно невероятным. Она была, очевидно, алчная и религиозная - крайне неприятное сочетание. Но в сложившихся обстоятельствах у меня не было иного выбора, кроме как согласиться с неизбежным. В шторм не приходится выбирать порт.
   Когда я отправился в конюшню, чтобы позаботиться о Тилли, - лошадью я всегда занимался сам, - мастер Авраам отправился со мной. Я был даже рад его компании. На ферме не было ни единой живой души. Я спросил его, почему это так.
   - У миссис Джарзил нет слуг, - ответил он. - С тех пор как исчезли Лотти и мистер Эмбер, у нее никого не осталось; точнее, с тех пор, как исчез мистер Эмбер.
   - Как так?
   - Никто не хочет служить здесь, или остаться, даже если нанимаются. Они боятся Ходящего по песку.
   Я прямо спросил его, что он имеет в виду. Но так ничего добиться и не смог.
   - Что бы ни случилось, не ходите на берег в сумерках, - сказал он. И исчез. Исчез намеренно, поскольку, когда я, спустя мгновение, рванулся за ним к двери, его нигде не было видно; я обогнул угол дома и наткнулся на миссис Джарзил.
   - Мастер Авраам! - воскликнул я.
   Миссис Джарзил указала на дорогу, и я увидел фигуру, быстро исчезнувшую в темноте.
   - Почему он убегает? - спросил я. Я начинал думать, что теряю рассудок.
   - Все убегают с Песчаной фермы, - ответила женщина и ушла, оставив меня в полном недоумении.
   Не думаю, чтобы кто-то мог назвать меня трусом, но это место внушало страх. Как внутри, так и снаружи дома все выглядело таинственным, странным и сверхъестественным. Я почти пал духом, мои нервы были натянуты до предела. Даже яркий свет огня на кухне наполнял меня тревогой. Я не мог ни есть, ни пить.
   Вид миссис Джарзил, скользящей по комнате, не успокоил меня. Ловкость и плавность ее движений плохо сочетались с мужеподобием и тяжеловесностью. Она не произнесла ни слова. Она полностью игнорировала мое присутствие. Я начинал ненавидеть эту женщину. Но я решил, что действие будет все-таки лучше ужасного ожидания. А потому прямо спросил о том, что пугало меня.
   - Что такое Ходящий по песку, миссис Джарзил?
   В этот момент она мыла крышку кастрюли. Когда я задал свой вопрос, крышка упала на пол. Никогда не видел, чтобы женщина так побледнела.
   - Кто сказал вам о Ходящем по песку?
   - Мастер Авраам, - был мой ответ. Она заметно дрожала.
   - Дурак! - воскликнула она. - Трижды дурак, да еще опасный. Послушайте, мистер Троссол. Я согласилась сдать вам комнату, но не отвечать на ваши глупые вопросы. И если вам не по нраву мой дом и мои привычки, вы можете обойтись без них. Как и я могу обойтись без вас. Видит Бог, хватит с меня таких постояльцев.
   Хотя это было и опрометчиво, и опасно, волей-неволей, имя Эмбера слетело у меня с языка. Но она уже вновь обрела самообладание и презрительно рассмеялась, поднимая крышку с пола.
   - Я вижу, Авраам рассказал вам мою историю. Она не очень красивая, не правда ли? Да, мистер Эмбер оказался негодяем. Он увез мою дочь Лотти в Лондон. Да, у него хватило наглости вернуться сюда после своего бесчестного поступка. Я ничего ему не сказала. Это был мой долг, как христианки, простить его, и я это сделала. Я - мать, но прежде всего, я - христианка. Бедная Лотти! Бедное дитя! Интересно, где она сейчас.
   - А вы знаете, где сейчас мистер Эмбер?
   - Да. Авраам наверняка сказал вам, что он исчез. Можно было бы подумать, что он улетел на луну, как говорят здешние дураки. Но объяснение совершенно простое. Он привык гулять по берегу ночью. Там есть зыбучие пески, и он в них угодил.
   - Откуда вы это знаете?
   - Я нашла его шляпу. Он утонул в песке. Я рада, что так случилось. Он разрушил мою жизнь и жизнь Лотти. Но месть принадлежит Мне, говорит Господь...
   - А этот Ходящий по песку; кто это, или что?
   - Вас это не касается. Я сказала вам достаточно. И не собираюсь отвечать на ваши глупые вопросы, - повторила она.
   Больше она не произнесла ни слова. И все же я почувствовал облегчение. Авраам ухитрился обнаружить таинственное в том, что оказалось чистой случайностью. Сейчас я это видел; и лег спать в гораздо более спокойном состоянии, чем если бы тайна осталась тайной.
   Моя комната располагалась рядом с кухней. Я пробыл в ней не более получаса, когда услышал, как миссис Джерзил молится. Я слышал, как она читала вслух отрывки из Библии на одну и ту же тему. У нее был очень звучный и громкий голос. Мне показалось, что выбор мест варьируется от Второзакония до Иезекииля и обратно.
   "Да не пощадит (его) глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу".
   "И разверзла земля уста свои, и поглотила их и домы их, и всех людей Кореевых и все имущество; и сошли они со всем, что принадлежало им, живые в преисподнюю, и покрыла их земля, и погибли они из среды общества".
   "Коснись нечестивых несчастие - и нет их".
   Это продолжалось в течение получаса или более, пока я не покрылся холодным потом. Потом она опустилась на колени и стала молиться; я надеялся - в последний раз перед сном. Но последовала такая молитва, какой я никогда не слышал. Речь Иеремии меркнет перед ней. Она проклинала Эмбера, хотя тот был мертв. Она проклинала свою дочь и призывала на ее голову такие несчастья, что, признаюсь, я содрогнулся. Она, должно быть, бредила; я все время слышал ее рыдания, горькие рыдания. Это было ужасно, отвратительно. Я бы все отдал, чтобы сбежать оттуда.
   Наконец она замолчала, и, я полагаю, легла спать, хотя как она могла спать после такой молитвы, было для меня загадкой. Но, возможно, дав волю своему гневу, она испытала истощение, если не облегчение. Я на это надеялся. Во всяком случае, она замолчала. Через некоторое время я встал, чтобы убедиться - моя дверь надежно заперта. Затем я опять лег и погрузился в беспокойный сон. Ночь показалась мне длинной. Я никогда не сплю крепко, и, когда проснулся, чувствовал себя лишь немного отдохнувшим.
   С рассветом пришло чувство стыда. Я был склонен сурово выговорить себе за свои, как теперь мне казалось, абсурдные опасения прошедшей ночи. Я принял решение, там и тогда, что должен быть совершенным трусом, если решусь из-за них покинуть Песчаную ферму. Место было удобным, еда - хорошей. И я снова отругал себя за то, что оказался таким впечатлительным. Кроме того, несмотря на то, что я узнал достаточно, мне хотелось узнать еще больше.
   За завтраком миссис Джерзил была спокойна. Так что, хотя мне и не удалось полностью избавиться от предубеждения к этому месту, я решил заняться своим делом и сказал, что вернусь около пяти часов.
   Вскоре я обнаружил, что лучшего места для моего дела не сыскать. Отличные шерстяные изделия гг. Карбери и Кранка как нельзя лучше подходили здешним обитателям. Многие из них страдали ревматизмом. Но это скорее вина местности, а не людей. Во всяком случае, местные торговцы хватали мои образцы с жадностью, и я получил за день заказов больше, чем в иных местах получал за неделю. Поэтому в тот вечер я вернулся на Песчаную ферму в прекрасном настроении. Однако у ворот я встретил мастера Авраама, и вскоре оно совершенно улетучилось.
   - Как спалось? - спросил он, и я увидел неподдельный интерес в его глазах.
   - Разумеется, прекрасно. У меня крепкий сон.
   - Вы ничего не слышали за окном?
   - Конечно, нет. А что я должен был услышать?
   - Вы не гуляли по берегу?
   - Нет, я уснул, едва добрался до кровати. Кроме того, разве не вы сами настоятельно рекомендовали мне этого не делать?
   - Возможно; в таком случае, могу только повторить свой совет. Если вы сделаете это, он может прийти к вам под окно.
   - О Господи, что вы имеете в виду?
   - Я имею в виду Ходящего по песку.
   В этот момент Тилли сделала попытку двинуться вперед, - она ненавидит стоять, и мне ничего не оставалось, как разрешить ей это сделать. Учитель ушел, я подъехал к двери.
   Про себя я проклял этого тощего Авраама за то, что он вернул мне тревожное чувство прошедшей ночи. Его предупреждение продолжало звучать у меня в ушах. Я не мог от него избавиться. Я не хотел продолжать оставаться в неведении. Я решил взять быка за рога и встретиться лицом к лицу с кем бы то ни было.
   После раннего плотного ужина (между шестью и семью часами) я небрежно заметил миссис Джарзил, что собираюсь прогуляться. Она не советовала, но и не отговаривала; поэтому я, перебравшись через песчаные холмы позади дома, оказался на берегу моря.
   Пляж выглядел очень тоскливо. Здесь было тихо, за исключением легкого шелеста набегавших на песок волн. Справа и слева от меня тянулись нескончаемые пески, где-то вдалеке сливавшиеся с тяжелым туманом, клубившимся даже в это время года. Маленькие лужи, остававшиеся на суше, казались кроваво-красными по причине отражавшегося в них заходящего солнца. Море возле берега также пылало пурпуром, и я испытывал чувство ужасного одиночества, сидя там, на песчаном холме, и наблюдая за заходящим солнцем. Багровый цвет стал аметистовым, аметистовый - жемчужным, пока тот не обратился в серый и не погас.
   Мной овладел какой-то безумный порыв. С криком подбежал я по песку к самому краю воды и остановился здесь на некоторое время, глядя на море. А когда обернулся, то увидел, что туман отделяет меня от песчаных холмов. Он становился все гуще и гуще с каждой минутой, а чувство одиночества - все острее. Я был изолирован от человечества, и даже от Бога.
   А затем я подумал о зыбучих песках, о мистере Эмбере, и шляпе мистера Эмбера, найденной возле них; и побежал обратно, как мне казалось, к песчаным холмам. Но я, должно быть, сбился с пути, поскольку никак не мог до них добраться. Я безнадежно потерял ориентацию. Я даже не знал, где море. Я бросался из стороны в сторону, с единственной мыслью, - вырваться из окутывающего меня страшного одиночества и тумана.
   Вдруг песок подо мною зашевелился. Я замер. Судьба Корея и его братьев мелькнула у меня в голове. Мое сердце громко колотилось в окружавшем меня безмолвии. Туман становился все плотнее, ночь - темнее. И тогда я увидел это рядом с собой.
   Сначала я подумал, что это смертный, - человек, - поскольку силуэт был человеческим. С восклицанием благодарности я попытался приблизиться к нему. Но, как ни старался, так и не мог. Он не уходил, не ускользал, не улетал. Он просто таял в тумане, но все время был виден, несмотря на то, что удалялся. Это было ужасно.
   Я почувствовал, как меня охватывает ледяной холод. Я начинал понимать, что рядом со мной - не живое. И все же, не мог ничего с собой поделать. Я не мог закричать. Я даже не мог остановиться. Я шел за этим удаляющимся, тающим нечто, пока вдруг не почувствовал, что взбираюсь на песчаный холм. Нечто совершенно слилось с туманом, и больше я его не видел. Я поднялся на холм и расплакался, как ребенок.
   Как я добрался до Песчаной фермы, сказать не могу. Я едва не налетел на кухонную печь. Я чуть не опрокинул миссис Джерзил. Она не была удивлена, она молча сидела и смотрела на мое лицо, на котором запечатлелся ужас, на мои дрожащие конечности. Наконец, она заговорила.
   - Вы видели Ходящего по песку?
   - Во имя Господа, что это такое?
   - Господь не имеет никакого отношения к Ходящему по песку, - ответила она. - Он - порождение ада.
   Я был не в состоянии разговаривать. Каким-то чудом мне удалось взять себя в руки настолько, чтобы лечь в кровать. Даже простыни стали для меня утешением; по крайней мере, они находились между мной и этим.
   Я был сильно вымотан, и мне удалось поспать несколько часов. Внезапно я проснулся; каждый нерв во мне был напряжен; мои чувства обострились до предела. Миссис Джерзил причитала на кухне, перемежая слова со всхлипами. Затем я услышал три громких стука в окно. Проклятия миссис Джерзил превратились в молитву. Глубоким голосом, она читала псалом: "Услышь мой плач, Господи; внемли моим молитвам".
   Я не смог этого вынести. Я встал с кровати, обернулся покрывалом и бросился на кухню. Миссис Джерзил стояла на коленях. Ее лицо было покрыто потом. Она замолчала, когда появился я. Раздались три громких удара в дверь.
   - Что... О Господи, что это? - воскликнул я.
   - Ходящий по песку.
   И она продолжила:
   - Господь - твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, - скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
   Я направился к двери, но миссис Джерзил схватила меня за руку.
   - Не впускайте его, не впускайте его. Он пришел за мной. Это Эмбер. Говорю вам, это Эмбер.
   - Эмбер! Ходящий по песку!
   - Да, да. Он - Ходящий по песку. Он хочет увлечь меня на пляж. Если вы откроете дверь, он обязательно заберет меня. Он притягивает меня; он внушает мне. Но Господь - моя сила, и он убережет меня от ада.
   Совершенно неожиданно она бросилась к двери и в исступлении принялась теребить замок. Я оттащил ее назад, в страхе, как бы она сама не открыла ее. Постепенно она успокаивалась, пока, наконец, не стала такой же хладнокровной, как до того момента, когда ее охватило безумие.
   - Я воспротивилась дьяволу, и он бежал! - сказала она. - Теперь вы можете идти спать, мистер Троссол. Вас больше не побеспокоят. Больше никто не будет стучать.
   Она взяла свечу, собираясь уходить. Я оставался в комнате, пока свет не погас. Затем отправился к себе. Я не спал остаток ночи, но стука больше не было.
   Наутро мы ни словом не обмолвились о том, что случилось ночью. Я позавтракал и отправился по делам. На главной улице я встретил Авраама и окликнул его.
   - Есть ли другое место, где я мог бы найти жилье? - спросил я.
   - Значит, вы все-таки ходили на берег?
   - Да. Вчера вечером.
   - И видели Ходящего по песку?
   - Ради Бога, не будем об этом, - сказал я. Воспоминание пугало меня, даже посреди улицы в солнечный день.
   - И слышали стук?
   - Да, я видел и слышал, и с меня довольно. Повторяю свой вопрос: я могу найти здесь другое жилье?
   - Нет, в округе - нет. Но вам нечего бояться. Это ее, а не вас, хочет Ходящий по песку, и когда-нибудь он ее унесет.
   - Вы знаете, что Ходящий по песку, как вы его называете, - это мистер Эмбер?
   - Об этом знает весь Гартхольм. Он уже год как бродит по берегу. Никто не пойдет туда ни за какие деньги, сколько бы вы не предложили - по крайней мере, после захода солнца. Я, если помните, вас об этом предупреждал.
   - Помню. И, тем не менее, я туда пошел. И этот Ходящий спас мне жизнь. Ибо вывел меня обратно к песчаным холмам, когда я безнадежно заблудился в тумане.
   - Вы ему не нужны, повторяю. Ему нужна она.
   - Но почему? - спросил я.
   Ответ мужчины прозвучал очень странно.
   - Спросите зыбучие пески! - сказал он и спешно удалился. Я уже привык к этому и был бы удивлен, если бы он ушел обычным образом.
   Возможно, вы вряд ли поверите, но я решил вверить свою ближайшую судьбу шиллингу. "Орел - уезжаю, решка - остаюсь".
   Монетка крутнулась на солнце. Решка. Значит, я должен был остаться в этом доме с его ужасными привидениями. Но, во всяком случае, дела шли хорошо. И в этом было некоторое утешение.
   В течение следующих десяти дней я колесил по округе, и везде у меня было много заказов. Я обнаружил, что легенда о Песчаной ферме известна всем, и люди покачивали головами с серьезным видом, когда узнавали, что я на ней поселился. Я стал объектом пристального внимания и, без сомнения, сочувствия.
   После той ужасной ночи наступило затишье. Иногда Ходящий по песку стучал в окно или дверь, но и только. Что касается меня, то я больше не ходил на берег. Тем не менее, близилось время, когда дьявол намеревался получить свое. Это случилось однажды вечером, около шести. Шел сильный дождь, низины затопило, окрестности заволокло туманом. Земля была пропитана водой, небо над головой приобрело серый цвет. Мне не терпелось вернуться домой, и Тилли делала для этого все возможное.
   По прибытии я, как обычно, в первую очередь позаботился о ней. Устроив ее на ночь со всеми возможными удобствами, я прошел в коттедж. К своему удивлению, я застал миссис Джерзил разговаривающей с девушкой, в которой, благодаря описанию Авраама, без труда узнал его Венеру. Она определенно была хорошенькая. В этом я был согласен с учителем. Она горько плакала, когда мать что-то выговаривала ей. Они обе замолчали, когда я вошел, без сомнения, из деликатности.
   - Что-то случилось? - спросил я, глядя на них.
   - О, сэр, вы ведь новый квартирант моей матери, не так ли? - сказала девушка. - Учитель Авраам сказал мне о вас. Пожалуйста, попросите ее выслушать меня, умоляю вас, сэр.
   - Я никому не позволю вмешиваться в мою личную жизнь, - сказала миссис Джерзил, топнув ногой. - Если у тебя есть хоть капля ума, не выставляй на всеобщее обозрение свой позор.
   - Нет никакого позора. Говорю тебе, я не сделала ничего постыдного.
   - Нет позора? Нет позора в том, чтобы позволить себе быть обманутой этим человеком... Обманутой его внешностью, его льстивыми речами?
   - Что ты имеешь в виду, мама? Между мной и мистером Эмбером нет никаких отношений.
   - Лжешь, ты сбежала с ним. И это назвается никаких отношений, хотела бы я знать?
   Лотти смутилась, ее щеки зарозовели.
   - Я сбежала с ним? Я ничего такого не делала. Я ушла из-за тебя. Ты обходилась со мной так жестоко, что я решила найти себе работу в Лондоне. Мне до смерти надоела твоя брань, твои проповеди и молитвы, этот мрачный дом и ужасные туманы, отсутствие кого бы то ни было, с кем можно было бы поговорить. Именно поэтому я и ушла. Мистер Эмбер здесь ни при чем! (Она энергично тряхнула головой.) Он совершенно не в моем вкусе. Я встретила его, когда уходила. Я шла, а он предложил подвезти меня...
   - Авраам видел вас; Авраам видел вас обоих! - перебила ее мать. - Он сказал мне, что ты сбежала с мужчиной.
   - Это неправда. Я рассталась с мистером Эмбером на лондонском вокзале. С тех пор я больше не видела его. Я также заставила его дать обещание ничего никому не говорить.
   - Он!.. Он!.. - дико воскликнула миссис Джерзил. - Боже, помоги ему и мне, он... Он вернулся сюда, но ничего не сказал... ничего не объяснил. Я думала, он разрушил твою жизнь. А теперь... о-о-о... теперь я вижу... Это ты разрушила мою жизнь!
   - Мама!.. Что ты имеешь в виду?
   - Зачем ты взяла с него слово? Почему ты не написала мне и ничего не объяснила? Я верила... я думала... Я думала, он сломал тебе жизнь, и я отомстила ему.
   - Отомстили ему? - воскликнул я. Я начал подозревать, что произошло. Но миссис Джерзил не обратила на меня внимания. Она с яростью встряхнула Лотти.
   - Знаешь, к чему привело твое молчание? (Она была вне себя.) Это стоило мне моей души... моей души, - говорю я. Зачем ты позволила мне поверить, что он виновен? Я убила его. Я убила его из-за тебя. Это была не месть, не справедливость, это было преступление - преступление и зло.
   - Ты... убила... мистера Эмбера?
   - Да, я убила его. Я поклялась, что он заплатит за совершенное им. Его собственное любопытство помогло мне в этом. Я сыграла на нем. Я заманила его в зыбучие пески.
   - Зыбучие пески? - в ужасе повторил я.
   - Я поставила фонарь на край самых опасных из них, - лихорадочно продолжала женщина. - Он привык гулять по берегу ночью. Его любопытство сделало все остальное. Он должен был узнать, отчего там горит свет. Я знала, что так и будет. Это был последний свет, который он видел в этом мире. Да, ты назовешь это убийством. Это и было убийство. Но виной всему - ты, и только ты. А теперь он приходит за мной, и стучит в дверь. Он хочет меня, хочет меня. Я думала, что справедливость на моей стороне, что я мщу за твое бесчестье; я погубила свою душу; я погубила ее! Но теперь вижу, что прав - он. Что я должна быть наказана. Должна. Должна! О Господи, будь милостив ко мне, грешной.
   Лотти вытянулась на полу. Она лишилась чувств. Я встал между ее матерью и дверью. Я не мог позволить ей выйти.
   - Куда вы? - воскликнул я, схватив ее за руку, в тщетной попытке удержать. Она, казалось, сошла с ума, ее сила возросла многократно.
   - На берег... к смерти. Пустите меня... пустите! Око за око, говорю я вам, и зуб за зуб. Таков закон Божий. Тише! Слушайте! Он зовет... он зовет меня. (Я ничего не слышал, кроме завывания ветра.) Я должна идти, должна, должна...
   Я не мог ее удержать. Она вырвалась и пошла в ночь. Я бросился за ней. Невозможно было предположить, на что она способна в таком состоянии. Очевидно, ее разум был расстроен. Я почти ничего не видел из-за дождя и темноты. Я шел по песку, сквозь туман. И столкнулся с мужчиной. Это был Авраам. Я вспомнил, что это он стал причиной всего, и утратил контроль над собой. Я схватил его за горло.
   - Вы - мерзкий лжец! Лотти вернулась!
   - Я... я... я знаю! - прохрипел он. - Я как раз собирался ее навестить. Отпустите меня. Что вы делаете?
   - Вы больше, чем лжец, вы - злодей. Вы хорошо знали, что девушка не убежала с Эмбером. Вы солгали ее матери, заставив ее думать именно так. Вы сами были влюблены в нее. Смерть этого человека в большей степени ваша вина, чем ее. Она пошла на берег... к своей смерти... если ее не остановить!
   И тут я понял, что понапрасну трачу время. Я оставил его, глубоко сожалея о том, что позволил своим чувствам одержать верх над разумом.
   Начинался шторм, но я не сознавал это, пока не пересек песчаные холмы. А затем на меня налетел сильный ветер. Я едва мог устоять на ногах. Я нигде не видел женщину, хотя до боли в глазах всматривался во мрак, пока не закружилась голова. Я не видел ни ее, ни какого-либо живого существа. Не было ничего, кроме рева ветра и моря, кроме шума проливного дождя.
   Потом мне показалось, что я услышал крик - слабый крик. Я направился туда, откуда, как мне показалось, он пришел. Авраам, как оказалось, следовал за мной по пятам. Он неожиданно оказался рядом. Вместе мы шли, почти вслепую.
   - Идем! Идем же! - кричал я. - Она вон там!
   - И вместе с ней Ходящий по песку!..
   Негодяй попятился. Затем порыв ветра, более сильный, чем прежде, словно бы разорвал туман. Вдоль берега двигались две фигуры; одна - мужская, необычной высоты, другая - женская, покачивающаяся из стороны в сторону. Женская следовала за мужской. Пока мы смотрели, вдали появился свет, подобный звезде. Он становился все сильнее, пронзая туман. Мужская фигура направилась к свету, женская следовала за ней след в след.
   Вдруг она пошатнулась, взмахнула руками, и дикий, отчаянный крик разнесся далеко окрест. Свет стал постепенно меркнуть, ветер завывал и обволакивал туманом тонущую в песке фигуру.
   Она медленно погружалась в песок, все глубже и глубже. Последний ужасный стон достиг того места, где мы стояли, и больше мы ничего не слышали. Буря, казалось, прекратилась. И все вокруг погрузилось в темноту.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"