Шестнадцатый век подходил к концу. Наступил последний день последнего года, и всего два часа оставалось до прихода Нового года и начала нового столетия.
Ночь была торжественной и прекрасной. Мириады звезд высыпали на глубоком небесном своде; полумесяц висел среди них, подобно серебряной лампе; поток розового, дрожащего света, исходящий с севера, пересекал небо, точно хвост какой-то гигантской кометы; в то время как в точке его излияния постоянно вспыхивали блестки, соперничающие по великолепию и разнообразию оттенков с самыми яркими фейерверками.
Морозило, но воздух был чист и сух, и ни ветер, ни снег не усугубляли благодатной суровости этого времени года. Вода застыла плотной массой вокруг водостоков и колодцев, ведра замерзли на своих подставках. Улицы покрылись льдом и представляли опасность для всадников и повозок, но пешеходные дорожки были твердыми и приятными для ходьбы.
То тут, то там на улицах зажигались костры, вокруг которых собирались оборванные мальчишки и нищие, жарившие куски мяса, нацепленные на железные зубцы, или потягивавшие глубокими глотками медовуху и эль из кожаных фляг. Толпы людей собирались на открытых местах, наблюдая за чудесами в небесах и делая по ним предсказания, главным образом - зловещие, ибо большинство зрителей считали, что эти знамения предвещают скорую смерть королевы и приход нового монарха с севера - верное и легкое толкование, учитывая преклонный возраст и ухудшающееся здоровье прославленной Елизаветы, а также известное назначение ее преемником Якова шотландского.
Несмотря на привычки того времени рано ложиться, мало кто удалился на покой; среди горожан преобладало всеобщее желание встретить Новый год и приветствовать сопутствующее ему столетие. Свет мерцал в большинстве окон, высвечивая веточки остролиста и лавровые листья; когда открывалась дверь, на другой стороне улицы вспыхивал красноватый отблеск; а заглянув внутрь жилища, можно было увидеть, что его обитатели либо собрались вокруг пылающего очага, занятые веселыми забавами - лиса в норе, жмурками или подковой, - либо сидели за большим столом, предаваясь рождественскому веселью.
Музыка и пение раздавались на каждом углу, группы миловидных девиц в сопровождении своих возлюбленных ходили от дома к дому, неся огромные коричневые чаши, украшенные лентами и розмарином, наполненные напитком, называвшимся "овечья шерсть", состоявшим из крепкого эля, подслащенного сахаром, приправленного мускатным орехом, с гренками и печеными яблоками, плавающими в нем, - напиток, отведав который, редко кто преподносил хорошеньким носильщикам меньше грота, а иногда и более ценную монету. Таков был канун 1600 года.
В эту ночь, в десятом часу, на маленьком деревянном балкончике, выходящем из эркера в верхней части живописного сооружения, расположенного на южной оконечности Лондонского моста, появился человек примечательной, почтенной наружности.
Борода и волосы старика были белы, как снег, - первая вытянулась почти до пояса; густые брови, нависали над его глазами, взгляд которых был необыкновенно ясен. Лоб его был высок и испещрен бесчисленными морщинами. Лицо его, несмотря на мертвенную бледность, имело благородный и величественный вид, а фигура, хотя и согбенная тяжестью прожитых суровой жизнью лет, сохранила все те же следы величественной власти. Его одежда состояла из камзола и чулок из ткани пепельного цвета, поверх которых было надето свободное платье из черного шелка. Голова его была покрыта квадратной черной шапочкой, из-под которой выбивались серебристые пряди, падавшие на плечи.
Известный под именем доктора Лэмба, имевший склонность к алхимическим и философским занятиям, этот почтенный человек почитался простолюдинами чародеем и колдуном. О нем рассказывали странные истории, - и в них верили. Помимо прочего, поговаривали о его слуге, - он случайно нанял уродливого чокнутого карлика, помогавшего ему в его занятиях, которого он вполне уместно звал Флэпдрагон.
Доктор Лэмб пристально смотрел в небо, и, казалось, отмечал положение Луны по отношению к какой-то определенной звезде.
Пробыв в этой позе несколько минут, он уже собирался удалиться, как вдруг его остановил громкий треск, и он обернулся посмотреть, откуда тот исходит.
Прямо перед ним находилось Саутуарк Гэйтвэй - квадратное каменное здание с круглыми укрепленными башенками на каждом углу и плоской свинцовой крышей, окруженной множеством шестов высотой в пятнадцать-шестнадцать футов, украшенных человеческими головами. К своему удивлению, доктор увидел человека, снимавшего с них ужасные предметы.
Покончив с этим делом, таинственный грабитель сунул свою добычу в кожаный мешок, висевший у него на поясе, завязал его и уже собрался спуститься по веревочной лестнице, прикрепленной к зубчатой стене, как вдруг его отступление было прервано привратником, вооруженным алебардой и фонарем, который вышел из двери, ведущей на улицу.
Мародер, застигнутый врасплох, огляделся и, заметив открытое окно, у которого стоял доктор Лэмб, швырнул в него мешок с его содержимым. Затем он попытался взобраться по лестнице, но был остановлен привратником, который нанес ему сильный удар алебардой по голове. Грабитель издал громкий крик и попытался выхватить меч, но прежде чем он успел это сделать, противник ударил его в бок. Тот упал, и привратник, несомненно, прикончил бы его, если бы не вмешательство доктора.
- Не убивайте его, добрый Болдред! - вскричал он. - Этот поступок, может статься, вовсе не такое ужасное преступление, каким кажется. Без сомнения, изуродованные останки, которые бедняга пытался унести, принадлежали его родственникам, и ужас перед их разоблачением, должно быть, побудил его совершить это преступление.
- Может быть, и так, доктор, - ответил Болдред, - и, если это так, мне жаль что я так обошелся с ним. Но я несу ответственность за сохранность этих останков, и цена им - моя собственная голова, так что я не могу позволить их унести.
- Я знаю, - ответил доктор Лэмб, - вы поступили так, как должны были поступить. Возможно, это прольет некоторый свет на дело, если мы узнаем, чьи жалкие останки были потревожены.
- Это были головы двух высокопоставленных папистов, - ответил Болдред, - обезглавленных на Тауэрском холме в день Святого Николая три недели назад за заговор против королевы.
- Каковы же их имена? - спросил доктор. - Как их звали?
- Это были отец и сын, - ответил Болдред, - сэр Саймон Дарси и мастер Реджинальд Дарси. Может быть, они были известны вашей милости?
- Слишком хорошо... слишком хорошо! - ответил доктор Лэмб таким взволнованным голосом, что его собеседник даже вздрогнул. - Они были близкими родственниками моих собственных. А кто тот, кто предпринял эту странную попытку украсть их останки?
- Сказать по правде, красивый юноша, - ответил Болдред, опуская фонарь. - Дай Бог, чтобы я не ранил его до смерти! Нет, его сердце все еще бьется. Ха! Вот его карточки, - добавил он, доставая из-за пазухи маленькую книжечку, - они могут дать вам нужную информацию. Вы были правы в своем предположении, доктор. Здесь начертано то же имя, что и у остальных - Ориоль Дарси.
- Да! - воскликнул Лэмб. - Это был благочестивый и достойный похвалы поступок. Приведи несчастного юношу в мое жилище, Болдред, и ты будешь щедро вознагражден. И побыстрее, прошу тебя.
Когда привратник попытался исполнить просьбу доктора, раненый застонал, словно от сильной боли.
- Назовите мне оружие, которым ты его ударил, - сказал доктор Лэмб с оттенком сочувствия, - и я помажу его симпатической мазью. Его боль быстро утихнет.
- Я знаю, что ваша милость может творить чудеса, - воскликнул Болдред, протягивая алебарду к балкону. - Я буду обращаться с ним так нежно, как только могу.
Когда алхимик взял оружие и исчез в окне, привратник поднял раненого на плечо и понес его по узкой винтовой лестнице в нижнюю комнату. Хотя он был очень осторожен, страдалец испытывал мучительную боль; и когда Болдред положил его на деревянную скамью и поднес к нему лампу, то увидел, что черты его лица потемнели и исказились.
- Боюсь, что с ним все кончено, - пробормотал привратник. - Мне придется отнести доктору Лэмбу мертвое тело. Было бы милосерднее ударить его по голове, чем позволить ему так страдать. Доктор слывет искусником, но если он сумеет вылечить этого бедного юношу, не видя его, с помощью своей симпатической мази, то я начну верить, как говорят некоторые люди, что он состоит в родстве с дьяволом.
Пока Болдред размышлял таким образом, в страдальце произошла внезапная и необычайная перемена. Словно по мановению волшебной палочки, напряжение мышц спало; черты лица приобрели здоровый оттенок, и дыхание больше не было затрудненным. Болдред уставился на него так, словно произошло чудо.
Теперь, когда лицо юноши вновь обрело свое первоначальное выражение, привратник не мог не поразиться его необыкновенной красоте. Его форма являла собой совершенный овал, с правильными и тонкими чертами. Короткие шелковистые усы закрывали короткую верхнюю губу, острая бородка заканчивала подбородок. Волосы были черными, блестящими и коротко подстриженными, так что открывали широкое пространство лба, свидетельствующее о недюжинном уме.
Юноша был худощав, но великолепно сложен, его одежда состояла из черного атласного камзола с белыми полосами, чулок из черного шелка и короткой бархатной накидки. Глаза его все еще были закрыты, и трудно было сказать, какое впечатление они произведут, когда откроются; но, несмотря на всю его красоту, нельзя было не признать, что лицо имело странное, зловещее и почти демоническое выражение.
Вдруг, с той же внезапностью, с какой произошло его исцеление, молодой человек вздрогнул, издал пронзительный крик и прижал руку к боку.
- Палач! - воскликнул он, устремив на привратника пылающий взор. - Зачем ты так мучаешь меня? Прикончи меня сейчас же... о-о-о!
И, охваченный тоской, он снова откинулся назад.
- Я не трогал вас, сэр, - ответил Болдред. - Я принес вас сюда, чтобы помочь вам. Скоро вам станет легче. Должно быть, доктор Лэмб натер алебарду, - добавил он про себя.
Еще одна внезапная перемена. Боль исчезла с лица страдальца, и он стал таким же спокойным, как и прежде.
- Что ты сделал со мной? - спросил он с выражением благодарности. - Боль от моей раны внезапно прошла, и я чувствую себя так, словно на нее пролили бальзам; позволь мне остаться в этом состоянии, если у тебя есть хоть капля жалости, или убей меня, ибо моя последняя агония была почти невыносима.
- О вас заботится тот, кто обладает большим мастерством, чем любой хирург в Лондоне, - ответил Болдред. - Если мне удастся доставить вас к нему домой, он быстро залечит ваши раны.
- Тогда не медли, - еле слышно ответил Ориоль. - Я больше не ощущаю боли, но чувствую, как моя жизнь быстро угасает.
- Прижмите этот платок к своему боку и обопритесь на меня, - предложил Болдред. - Жилище доктора Лэмба находится всего в одном шаге от ворот - фактически, это первый дом на мосту. Кстати, доктор утверждает, что он ваш родственник.
- Я впервые слышу о нем, - еле слышно ответил Ориоль, - но веди меня скорее к нему, а то будет слишком поздно.
Через мгновение они уже были у дверей кабинета доктора. Болдред постучал по ней, и на призыв немедленно откликнулся маленький человечек, одетый в куртку из грубой серой саржи, с кожаным передником, завязанным вокруг талии. Это был Флэпдрагон.
С затуманенными глазами, серым лицом и отвисшей челюстью бедный карлик выглядел так, словно всю свою жизнь провел возле горна. Так оно и было на самом деле. Он стал немногим лучше пары человеческих мехов. В руке он держал алебарду, которой был ранен Ориоль.
- Значит, ты играл роль пиявки, Флэпдрагон, а? - воскликнул Болдред.
- Ну да, - ответил карлик с дикой ухмылкой, демонстрируя волчьи зубы. - Мой господин приказал мне смазать алебарду симпатической мазью. Я повиновался ему, потер стальное острие сначала с одной стороны, потом с другой, затем вытер его и снова смазал.
- Тем самым ты причинил пациенту невыносимую боль, - заметил Болдред, - но помоги мне перенести его в лабораторию.
- Я не знаю, захочет ли доктор, чтобы его беспокоили, - сказал Флэпдрагон. - Он очень занят важной операцией.
- Я возьму этот риск на себя, - ответил Болдред. - Юноша умрет, если останется здесь. Видишь, он уже потерял сознание!
Услышав это, карлик отложил алебарду, и они, подхватив Ориоля с двух сторон, быстро повели его по широкой дубовой лестнице в лабораторию. Доктор Лэмб возился с мехами у печи, на которой стоял большой перегонный куб, и был так поглощен своим занятием, что едва заметил, как вошли остальные.
- Положи юношу на пол, а его голову - на спинку стула, - торопливо крикнул он карлику. - Вымой ему лоб отваром из этого тигля. Я позабочусь о нем в ближайшее время. Приходите ко мне завтра, Болдред, и я отплачу вам за ваши хлопоты. Сейчас я очень занят.
- Эти останки, доктор, - воскликнул привратник, взглянув на мешок, лежавший на полу, из которого торчала лысая голова, - я должен забрать их с собой.
- Не обращай на них внимания, они будут в полной безопасности у меня, - нетерпеливо воскликнул доктор Лэмб. - Завтра... завтра.
Украдкой оглядев лабораторию и пожав плечами, Болдред удалился, а Флэпдрагон, омыв отваром виски страдальца, повинуясь указаниям своего господина, повернулся, чтобы спросить, что ему делать дальше.
- Убирайся отсюда! - воскликнул доктор с такой яростью, что карлик выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Затем доктор Лэмб с удвоенным рвением принялся за свое дело и через несколько мгновений совершенно перестал ощущать присутствие постороннего человека.
Придя в себя после первоначального возбуждения, Ориоль открыл глаза и, оглядев комнату, подумал, что ему, должно быть, снится сон, настолько окружавшее его было странно и фантастично. Пол был усеян орудиями, которыми пользовался адепт, - тиглями, пробирками и ретортами, разбросанными повсюду без малейшей попытки привести их в порядок. В одном углу стояла большая земная сфера, рядом с ней - астролябия, а неподалеку от нее - груда пыльных стеклянных сосудов. С другой стороны лежала черная, таинственного вида книга, скрепленная медными застежками. Около нее также были бараньи рога, пара щипцов, свиток пергамента, пестик и ступка, а также большая медная тарелка с выгравированными на ней таинственными алхимическими символами. Рядом лежал кожаный мешок с двумя головами. На столе в дальнем конце комнаты расположился большой раскрытый том с пергаментными листами, покрытыми каббалистическими символами, обозначающими имена духов. Рядом с ним имелись два пергаментных свитка, названными халдейскими мудрецами "Малахим" и "Переход реки". Один из этих свитков выглядывал из черепа. Старинная, необычного вида медная лампа с двумя змееголовыми горелками освещала комнату. С потолка свисало огромное морское чудовище, покрытое чешуей, с распростертыми плавниками, раскрытыми челюстями, с огромными зубами, и огромными выпученными глазами; рядом с ним висела небесная сфера. Каминная доска, украшенная причудливой резьбой и выступавшая далеко вглубь комнаты, была завалена различными предметами герметической науки. Над ней висели сушеные летучие мыши, перемежающиеся черепами птиц и обезьян. К каминной полке был прикреплен каменный хорарий, рядом с которым висела большая рыба-звезда. В камине имелся горн, в котором, как уже было сказано, помещался перегонный куб, сообщавшийся посредством длинной змеевидной трубки с приемником. В комнате стояли два скелета, один из которых, спрятанный за занавеской в глубокой амбразуре окна, где его отполированные кости блестели в серебряном лунном свете, производил ужасное впечатление. Другой занимал более удобное место возле камина; его лишенные плоти ноги скрывались дымом, поднимавшимся из печи.
Доктор Лэмб, тем временем, продолжал свою работу, хотя постоянно останавливался, чтобы бросить на угли какие-то корешки и снадобья. Как только он это делал, вспыхивало разноцветное пламя - то голубое, то зеленое, то кроваво-красное.
Подсвеченные этими огнями, различные предметы в комнате, казалось, принимали другие формы и оживали. Пухлые тыквы превращались в огромных раздутых жаб, лопающихся от яда; длинношеие пестики с головками превращались в чудовищных змей; червеобразные трубки превращались в гадюк; перегонные кубы становились похожи на шлемы с перьями; символы на пергаментах казались начертанными огнем и постоянно изменяющимися; морское чудовище ревело и, хлопая плавниками, пыталось сорваться со своего крюка; скелеты шевелили челюстями и насмешливо поднимали лишенные плоти пальцы, а в их пустых глазницах горели синие огоньки; мехи превратились в гигантскую летучую мышь, раздувающую огонь своими крыльями, а сам старый алхимик принял облик Архидемона, возглавляющего шабаш ведьм.
Голова Ориоля закружилась, он прижал руку к глазам, чтобы не видеть этих призраков. Но даже так они продолжали преследовать его, и ему казалось, что он слышит адский разгул, творящийся вокруг него.
Внезапно его разбудил громкий радостный крик, и, открыв глаза, он увидел доктора Лэмба, который наливал в маленькую склянку содержимое колбы - яркую прозрачную жидкость. Тщательно закупорив склянку стеклянной пробкой, старик поднес ее к свету и с восторгом уставился на нее.
- Наконец-то, - воскликнул он, - наконец-то великое деяние совершено. С рождением века, я впервые увидел свет, а средство, которое я держу в руке, позволит мне увидеть начало грядущих веков. Составленный из лунных, солнечных и ртутных камней, приготовленный в соответствии с наставлениями раввина Бен Лукки, - а именно, путем отделения чистого от нечистого, испарения неподвижного и фиксации летучего, - этот эликсир вернет мне молодость, и даст продолжительность жизни большую, чем у любого из патриархов.
Говоря это, он поднял сверкавшую жидкость и уставился на нее, как перс, поклоняющийся солнцу.
- Чтобы жить вечно! - воскликнул он, помолчав. - Вырваться из пасти смерти как раз тогда, когда она разверзается, чтобы поглотить меня!.. Чтобы быть свободным от всех несчастных случайностей!.. Как это прекрасно! Ха! Но раввин сказал, что есть одна опасность, от которой эликсир не может защитить меня, - одна уязвимая точка, через которую, как через ахиллесову пяту, смерть может настигнуть меня! Что это?.. Где она может находиться?
И он снова погрузился в глубокое раздумье.
- Эта неопределенность отравит все мое счастье, - продолжал он, - я буду жить в постоянном страхе, словно перед невидимым врагом. Но это не важно! Вечная жизнь!.. Вечная молодость!.. Чего еще можно пожелать?
- Да, в самом деле, чего еще! - воскликнул Ориоль.
- Хм! - пробормотал доктор, внезапно вспомнив о раненом и спрятав склянку под халат.
- Ваша предосторожность напрасна, доктор, - сказал Ориоль. - Я слышал ваши слова. Вы сказали, что изготовили для себя жизненный эликсир.
- Подумать только, я его изготовил! - воскликнул доктор Лэмб. - Это не подлежит никаким сомнениям. Я - обладатель удивительной тайны, которую пытались открыть величайшие философы всех веков - чудесный консервант, предохраняющий организм от разложения.
- Человек, который принес меня сюда, сказал мне, что вы - мой родственник, - сказал Ориоль. - Неужели это так?
- Так оно и есть, - ответил доктор, - и теперь вы узнаете, какая связь существует между нами. Взгляните на эти страшные останки, - добавил он, указывая на голову, торчащую из мешка, - когда-то это был мой сын Саймон. Голова его сына находится в мешке... голова твоего отца... так что четыре поколения собрались вместе.
- Боже милостивый! - воскликнул молодой человек, приподнимаясь на локте. - Значит, вы - мой прадедушка. Мой отец полагал, что вы умерли в его младенчестве. В семье существует старая легенда, что вас обвинили в колдовстве, и вы сбежали, чтобы избежать костра.
- Это правда, что я бежал и принял имя, которое ношу сейчас, - ответил старик, - но едва ли мне нужно говорить, что обвинение, выдвинутое против меня, было ложным. Я посвятил себя самой сокровенной науке, общался со звездами и вырывал у природы самые сокровенные тайны, - но это все. Только два преступления запятнали мою душу, но оба, я надеюсь, были искуплены раскаянием.
- Это были кровавые деяния? - спросил Ориоль.
- Одно - да, - ответил Дарси, содрогнувшись. - Это был трусливый и предательский поступок, усугубленный самой низменной неблагодарностью. Послушай, я расскажу тебе, как это случилось. В этот город приехал римский раввин по имени Бен Лукка, искусный в герметических науках. Его слава дошла до меня, и я разыскал его, предложив себя в качестве его ученика. В течение нескольких месяцев я оставался с ним в его лаборатории, работая у печи и изучая мистические знания. Однажды вечером он показал мне этот том и, указав на страницу внутри него, сказал: "Эти символы содержат секрет приготовления эликсира жизни. Сейчас я тебе их объясню, а потом мы приступим к операции". После этого он раскрыл мне тайну; но он велел мне помнить, что рецепт был испорчен в одном пункте. Поэтому он сказал: "Все равно будет существовать опасность от какой-то скрытой причины". О, с какой жадностью я впитывал его слова! Как я смотрел на мистические символы, когда он объяснял мне их значение! Какие видения вечной молодости и наслаждений вставали передо мной. Но в этот момент демон прошептал мне на ухо: "Эта тайна должна принадлежать только тебе. Никто другой не должен владеть ею".
- Ах! - воскликнул Ориоль, вздрогнув.
- Злое намерение было не только задумано, но и исполнено, - продолжал Дарси. - Выхватив свой кинжал, я вонзил его в сердце раввина. Помню, что за этим последовало. Его кровь пролилась на книгу, символы были стерты, а я никак не мог вспомнить состав эликсира.
- И когда же вы вновь обрели эту тайну? - с любопытством спросил Ориоль.
- Сегодня вечером, - ответил Дарси, - в течение этого часа. Вот уже почти пятьдесят лет после той роковой ночи я проводил бесплодные эксперименты. Кровь затуманила мое мысленное зрение. Я действовал путем кальцитрации, растворения, разложения - производил масла, которые фиксируют сырую ртуть и превращают все тела в солнце и луну; но мне никогда не удавалось превратить камень в настоящий эликсир. Сегодня вечером мне пришло в голову промыть окровавленную страницу, содержащую тайну, одной жидкостью. Я так и сделал; и, усомнившись в эффективности эксперимента, оставил ее лежать, а сам вышел подышать свежим воздухом. Мои глаза были устремлены вверх, и я был поражен злобным видом моей звезды. Как примирить это с тем счастьем, которое только что постигло меня, я не знаю, - но так оно и было. В этот момент случилась твоя опрометчивая, но благочестивая попытка. Узнав о нашем родстве и приказав привратнику принести тебя сюда, я вернулся в свою старую лабораторию. Каково же было мое удивление, когда я, взглянув на мистический том, увидел, что страница свободна от крови!
Ориоль издал легкое восклицание и с суеверным благоговением уставился на книгу.
- Зрелище было таким удивительным, что я выронил мешок, который принес с собой, - продолжал Дарси. - Боясь снова утратить разгадку тайны, я постарался успокоиться и, подлив масла в огонь, отпустил своего слугу с краткими наставлениями относительно тебя. Затем я принялся за работу. И преуспел, как ты понимаешь. Я держу в руке сокровище, которое так долго искал - и так страстно желал. Я не продам его за все богатства мира.
Ориоль пристально посмотрел на своего престарелого родственника, но ничего не сказал.
- Через несколько минут я буду так же полон сил и энергии, как и ты, - продолжал Дарси. - Мы будем уже не прадедушкой и его потомком, а друзьями, товарищами, равными по возрасту, силе, активности, красоте, богатству, ибо молодость - это счастье, ха! ха! Мне кажется, что я уже снова молод!
- Вы говорили о двух преступлениях, отягощающих вашу совесть, - заметил Ориоль. - Но упомянули только об одном.
- Второе не так отвратительно, как то, что я уже описал, - ответил Дарси изменившимся тоном, - в той мере, в какой оно было непреднамеренно и не вызвано никакими низменными мотивами. Моя жена, твоя прародительница, была прелестнейшая женщина, и я был так страстно влюблен в нее, что всячески старался приумножить и сохранить ее красоту. Я кормил ее мясом каплунов, кормил гадюками, заставлял ее погружать свои прелестные конечности в ванны, дистиллированные из роз и фиалок, я прибегал к самым сильным косметическим средствам. Наконец, я приготовил напиток из ядов - да, из ядов, - действие которого, как мне казалось, было бы чудесным. Она выпила его и испустила дух, ужасно обезображенная. Представь себе мое отчаяние при виде прекрасного образа моего идола, уничтоженного - моей собственной рукой. В своем неистовстве я наложил бы на себя руки, если бы меня не удержали. Любовь может снова овладеть моим сердцем, красота может снова ослепить мои глаза, но я никогда больше не испытаю той страсти, которую питал к своей погибшей возлюбленной, никогда больше не увижу прелести, равной ее.
И он прижал руки к лицу.
- Ошибка, которую вы тогда совершили, должна послужить предупреждением, - ответил Ориоль. - А что, если средство, которое вы сейчас изготовили, окажется ядом? Попробуйте несколько капель его на каком-нибудь животном.
- Нет-нет, это настоящий эликсир, - ответил Дарси. - Ни одна капля не должна быть потрачена впустую. Ты скоро станешь свидетелем его действия. Подобно змее, я сброшу свою кожу, и выйду из нее моложе, чем был в двадцать лет.
- А пока, я умоляю вас оказать мне некоторую помощь, - простонал Ориоль, - иначе, пока вы будете готовиться к бессмертию, я умру у вас на глазах.
- Не бойся, - отвечал Дарси, - ты не пострадаешь. Я позабочусь о тебе в ближайшее время, я разбираюсь в своем ремесле настолько хорошо, что отвечаю за твое и совершенное выздоровление.
- Тогда выпей его! - воскликнул Ориоль.
- Не знаю, что удерживает мою руку, - сказал старик, поднимая склянку, - но теперь, когда бессмертие в моих руках, я не осмеливаюсь воспользоваться им.
- Тогда дай зелье мне, - крикнул Ориоль.
- Ни за что на свете, - возразил Дарси, прижимая склянку к груди. - Нет, я снова буду молод, богат, счастлив. Я выйду в мир, я буду купаться в улыбках красоты, я буду пировать, веселиться, петь - жизнь будет одним бесконечным кругом наслаждений. И теперь... - Но когда он поднес зелье к губам, внезапная боль пронзила его сердце. - Что это такое? - воскликнул он, пошатнувшись. - Может ли смерть напасть на меня, когда я уже почти вступаю в вечную жизнь? Помоги мне, добрый внук! Приложи флакон к моим губам. Вылей его содержимое мне в глотку - быстро! Скорее!
- Я слишком слаб, чтобы пошевелиться, - простонал Ориоль. - Вы слишком долго откладывали это дело.
- О Небо! Мы оба погибнем, - закричал Дарси, тщетно пытаясь поднять свою парализованную руку, - погибнем у самого берега блаженства.
Он опрокинулся назад и упал бы на пол, если бы не ухватился за земную сферу, поддержавшую его.
- Помоги мне... помоги мне! - закричал он, устремив на своего родственника взгляд, полный невыразимой муки.
- Это стоит того, чтобы бороться, - воскликнул Ориоль. Огромным усилием он поднялся и, пошатываясь, направился к старику.
- Спасен... спасен! - взвизгнул Дарси. - Вылей его мне в глотку. Одно мгновение, и все будет хорошо.
- Думаешь, я сделал это для тебя? - воскликнул Ориоль, хватая зелье. - Нет... нет!
И, прислонившись к печи, он поднес склянку к губам и жадно осушил ее содержимое.
Старик, казалось, был парализован этим действием, но не сводил глаз с юноши, пока тот не осушил эликсир до последней капли. Затем он издал пронзительный крик, вскинул руку и тяжело упал навзничь.
Мертвым... Он был мертв!
Перед глазами Ориоля промелькнули вспышки света, странные звуки ударили ему в уши. На мгновение он растерялся, как от вина, засмеялся и запел нестройно, словно сумасшедший. Предметы кружились и танцевали вокруг него. Стеклянные сосуды и кувшины стучали друг о друга своими хрупкими боками, но оставались невредимыми; печь выдыхала пламя и пар; спиральный червь перегонного куба раскалился докрасна и, казалось, наполнился расплавленным свинцом; из трубки реторты текла кровь; шар Земли катился по полу и отскакивал от стен, как будто подталкиваемый гигантской рукой; скелеты ухмылялись и что-то бормотали; череп на столе тоже; чудовищная морская рыба изрыгала огонь и дым; лысая голова в мешке, лишенная туловища, открыла глаза и устремила их каменным взглядом на молодого человека; а мертвый алхимик угрожающе тряс ему рукой.
Не в силах вынести этот ужас, Ориоль на короткое время потерял сознание. Когда он пришел в себя, все было тихо. Свет в лампе погас, но яркий лунный свет, льющийся через окно, падал на застывшее лицо несчастного алхимика и на каббалистические символы открытого тома рядом с ним. Желая проверить действие эликсира, Ориоль прижал руку к боку. Все следы раны исчезли, и он не испытывал ни малейшей боли ни в одной другой части своего тела. Напротив, он казался наделенным сверхъестественной силой. Его грудь расширилась от восторга; перешагнув через тело своего престарелого родственника, он распахнул окно. Как только он это сделал, из окрестных церквей послышались радостные звоны, возвещавшие о наступлении Нового года. Слушая этот шум, Ориоль смотрел на раскинувшийся перед ним многолюдный и живописный город, залитый лунным светом.
"Пройдет еще сто лет, - думал он, - и едва ли хоть одна душа из тысяч обитателей этих домов будет жить, кроме меня. Еще сто лет после этого, и дети их детей уйдут в могилу. Но я буду жить дальше - буду жить через все перемены... все обычаи... все времена. Какие же откровения мне тогда придется сделать, если я осмелюсь их раскрыть!"
Пока он размышлял об этом, висевший рядом скелет раскачивался на ветру, и его костлявые пальцы коснулись его щеки. Это происшествие навело его на ужасную мысль.
"Есть одна опасность, которой надо избежать, - думал он, - одна опасность!.. Но что это такое? Тьфу! Я больше не буду думать об этом. Она может никогда не возникнуть. Мне пора уйти отсюда. Это место вызывает у меня дрожь".
С этими словами он покинул лабораторию и, торопливо спустившись по лестнице, у подножия которой он нашел Флэпдрагона, вышел из дома.
КНИГА ПЕРВАЯ.ЭББА
I. РАЗРУШЕННЫЙ ДОМ НА ВОКСХОЛЛ-РОУД
Однажды ночью, весной 1830 года, двое мужчин вышли из низкого, невзрачного трактира близ Миллбанка и направились, по-видимому, в сторону Воксхолл-Бридж. Избегая тропинки у реки, они крадучись двинулись по дальней дороге, где открытая местность давала им легкий путь бегства, на случай, если оно окажется целесообразным. Насколько можно было различить по отблескам луны, время от времени выглядывавшей из-за густых облаков, внешность этих персонажей не свидетельствовала слишком в их пользу. Изможденные черты лица глубоко запечатлели страсть к преступлениям и разврату; свирепый взгляд беспокойно бегающих глаз; бороды, отросшие за несколько дней; взлохмаченные, нечесаные волосы - все это составляло их главные отличительные черты; одеты они были во что-то грязное и рваное одежда, башмаки с дырами и старые шляпы.
Один из них был высок и худощав, с большими руками и ногами; но, несмотря на такой свой вид, он, очевидно, обладал большой силой; другой был значительно ниже ростом, но широкоплеч, кривоног, длиннорук и вообще - выглядел самым отчаянным головорезом. У этого человека были высокие скулы, длинный орлиный нос, грубый рот и подбородок, в которых преобладало нечто животное. У него была короткая рыжая борода, рыжие волосы, выцветшие брови и ресницы. Лицо другого было темным и отталкивающим, покрытым пятнами - результат привычной невоздержанности. Его глаза смотрели злобно. Носовой платок, испачканный кровью и повязанный поперек лба, резко контрастировал с его спутанными черными волосами и усиливал его естественную свирепость. Низкорослый нес на плече молоток, а его спутник прятал что-то под своим плащом, - что впоследствии оказалось фонарем.
Между ними не было произнесено ни единого слова, но, зорко следя за окрестностями, они шли вперед быстрыми, неуклюжими шагами. С берегов реки донеслось несколько звуков; время от времени раздавался плеск воды или отдаленный крик, возвещавший о каком-нибудь проходящем мимо судне; но в целом все было совершенно спокойно. Причудливые строения голландского вида на противоположном берегу, ряд угольных барж и лихтеров, пришвартованных к берегу, огромные лесопилки и угольные склады, пивоварни, газовые и водопроводные трубы - все это можно было различить лишь смутно; но лунный свет ясно падал на древние башни Ламбетского дворца и на соседнюю церковь. То же мерцание серебряным поясом протянулось через реку и осветило огромную, суровую, похожую на крепость громаду тюрьмы - пожалуй, самое мрачное строение во всей столице. Мир обитателей за пределами этой печальной тюрьмы был погружен во тьму. Однако эти двое мужчин ничего не думали об этих вещах и ничего не видели; оказавшись в двухстах ярдах от моста, они вдруг, как по команде, сошли с дороги и, перепрыгнув через перила, побежали через поле и нырнули в лощину, образованную высохшей ямой, где на мгновение остановились.
- Ты ведь не обманул меня, Тинкер? - заметил тот, что был пониже ростом. - Этот парень обязательно придет?
- Ну, ты же не ждешь, что я отвечу за другого так же, как отвечаю за себя, Сандмэн, - ответил тот, - но если верить его собственным словам, то он определенно придет. Я слышал, как он сказал так же ясно, как я говорю с тобой: "Я буду здесь завтра вечером в тот же час..."
- И это было в час ночи? - спросил Сандмэн.
- Примерно так, - ответил тот.
- И кому же он это сказал? - спросил Сандмэн.
- Я думаю, что это он сказал сам себе, - ответил Тинкер, - потому что, как я уже говорил тебе раньше, я никого не видел рядом с ним.
- Как ты думаешь, он один из нас? - спросил Сандмэн.
- Да пребудет с тобою Господь! Нет, он не из наших, - возразил Тинкер. - Он просто парень из общества.
- Это вовсе не причина, - сказал Сандмэн. - Многие парни из общества промышляют нашим делом. Но он не может быть в здравом уме, чтобы прийти сюда, так, как ты говоришь.
- Насчет этого я ничего не могу сказать, - ответил Тинкер, - да это и не имеет большого значения.
- Дьявольщина какая-то, - пробормотал Сандмэн, - вот только... ты уверен, что это не призрак, Тинкер? Я слышал, что эти развалины заколдованы, и хотя я не боюсь ни одного живого человека, призрак - это совсем другой клиент.
- Успокойся, ты найдешь нашего парня состоящим из плоти и крови, можешь не сомневаться, - ответил Тинкер. - Так пойдем же, и не будем пугать себя бреднями старух.
С этими словами они покинули лощину, пересекли поле и вышли на узкую улицу, огибающую несколько отдельно стоящих домов, которая вывела их на Воксхолл-Бридж-Роуд.
Они держались в тени, скрывавшей большую часть улицы, и переходили ее всякий раз, когда подходили к фонарю. Вскоре с Бельвуар-террас показались двое стражников, и когда они приблизились, двое негодяев юркнули в переулок, чтобы пропустить их. Как только берег снова был чист, они двинулись вперед и, ускорив шаг, подошли к ряду заброшенных и полуразрушенных домов. Это и был их пункт назначения.
Жилища, о которых идет речь, - их было более дюжины, - по всей вероятности, были тем, что вульгарно называется "в ведении Канцелярии", и разделяли судьбу большей части имущества в сходных обстоятельствах. Они находились в печальном полуразрушенном состоянии - без крыши, без окон и полов. Остались стоять только голые стены, да и те находились в запущенном состоянии. Эти заброшенные жилища служили вместилищами для старого железа, каменных и деревянных блоков и других предметов. Вид у всего этого места был такой мрачный и подозрительный, что путники обычно избегали его после наступления темноты.
Крадучись вдоль глухих и унылых стен, Тинкер, который теперь был немного впереди, остановился перед дверью и, толкнув ее, вошел в жилище. Его спутник последовал за ним.
Необычное и неуместное скопление предметов, встречавшихся взгляду Сандмэна, вкупе с пустынным видом этого места, произвело надлежащее впечатление на его суровую, но суеверную натуру.
Оглядевшись, он увидел огромные жернова и водяные колеса, котлы паровых машин, железные чаны, цилиндры, краны, железные насосы самого странного вида, гигантские деревянные весы, старые железные сейфы, газовые и водопроводные трубы, треснувшие колокола, птичьи клетки, железные плиты, шкивы, веревки и ржавые цепи, сваленные в кучу в самом фантастическом беспорядке. Посреди этой хаотичной массы хмурилась бородатая, огромная голова Нептуна, некогда украшавшая переднюю часть военного корабля. Над ним на некоем подобии каркаса лежала распростертая статуя нимфы вместе с чучелом лисы, нос которой был частично снесен, а глаза выбиты. Над ними три садовых божества дружески склонили друг к другу головы. Слева стоял высокий греческий воин, без головы и правой руки. Все это было увенчано огромным вентилятором, закрепленным на конце железного стержня и поднимавшимся, как громоотвод, от парового насоса.
В мимолетном свете луны перечисленные выше предметы производили странное действие на воображение видевшего их. В них была какая-то странная смесь гротеска и ужаса.
Да и само здание не было лишено определенного влияния на сознание Сандмэна. Неровная кирпичная кладка поросла сорняками, что придавало ей сходство с человеческим лицом, казалось, настороженно следившим за тем, что происходило внизу.
Переход с одной стороны здания на другую, не спускаясь в подвал, обеспечивался парой досок; хотя стена на дальней стороне была на несколько футов выше, чем та, что была рядом, и доски значительно выгнулись, и проход по ним казался опасным.
Оглянувшись на мгновение, Тинкер спрыгнул в подвал и, сняв материю с фонаря, высветил нечто вроде тайника между грудой бревен и котлом, куда он пригласил своего спутника.
Сандмэн спрыгнул вниз.
- От эля, который я выпил в "Двух бойцовых петухах", меня уже клонит в сон, Тинкер, - заметил он, потягиваясь. - Я просто немного вздремну. Разбуди меня, если я захраплю - или появится наш призрак.
Тинкер ответил утвердительно, но Сандмэн только что успел задремать, как его толкнули в бок, и его спутник прошептал: "Он здесь!"
- Здесь ... здесь? - спросил Сандмэн с некоторым трепетом.
- Посмотри вверх, и ты увидишь его, - ответил тот.
Слегка изменив свое положение, Сандмэн увидел фигуру, стоящую на досках над ними. Услышал голос молодого человека. Шляпа его была снята, и лицо, освещенное полной сияющей луны, казалось мертвенно-бледным, хотя и красивым, но со странным зловещим выражением. Он был высок, худощав и хорошо сложен, а общий покрой его одежды, плотно застегнутый однобортный сюртук и усы на губе придавали ему военный вид.
- Похоже, он бродит во сне, - пробормотал Сандмэн. - Он разговаривает с кем-то невидимым.
- Тише, тише! - прошептал другой. - Давай послушаем, что он говорит.
- Зачем ты привел меня сюда? - воскликнул молодой человек таким глухим голосом, что его слушатели пришли в трепет. - Что нам теперь делать?
- У меня кровь стынет в жилах, когда я слышу его, - прошептал Сандмэн. - Ты думаешь, он видит?..
- Почему ты не отвечаешь мне? - воскликнул молодой человек. - Почему ты зовешь меня вперед? Что ж, я повинуюсь. Я последую за тобой. - И он медленно двинулся по доске.
- Смотри, он идет вон в ту дверь, - прошептал Тинкер. - Давай последуем за ним.
- Мне это и вполовину не нравится, - ответил Сандмэн, стуча зубами от дурного предчувствия. - Мы можем увидеть нечто, что нам совсем не понравится.
- Ха! - воскликнул Тинкер. - Это всего лишь лунатик. Чего ты боишься?
С этими словами он поднялся на доски и, осторожно выглянув в открытую дверь, увидел, как объект его пристального внимания вошел в соседний дом через разбитое окно.
Сделав знак Сандмэну, следовавшему за ним по пятам, Тинкер пополз вперед на четвереньках и, добравшись до окна, приподнялся ровно настолько, чтобы осмотреть внутренность жилища. К несчастью для него, луна в этот момент была скрыта за тучами, и он не мог различить ничего, кроме смутных очертаний различных предметов, которыми было заполнено это место и которые были почти такие же, что и в соседних жилищах. Он внимательно вслушивался, но ни малейшего звука не доносилось до его ушей.
Через некоторое время, проведенное таким образом, он начал опасаться, что молодой человек, должно быть, ушел, когда вдруг пронзительный крик раздался по всему дому. С грохотом свалилось что-то тяжелое, послышались приближающиеся к окну шаги.
Тинкер и его спутник едва успели вернуться в свое прежнее укрытие, как молодой человек снова появился на досках. В его поведении произошла страшная перемена. Он скорее шатался, чем шел, и лицо его было еще бледнее, чем прежде. Пройдя по доскам, он направился вдоль верхней части разрушенной стены к двери.
- Ну же, Сандмэн! - воскликнул Тинкер. - Теперь наше время!
Его спутник кивнул и, схватив свой молоток, бесшумно прыгнул на стену и настиг свою предполагаемую жертву как раз перед тем, как та добралась до двери.
Услышав позади себя какой-то звук, юноша обернулся и только тогда почувствовал присутствие Сандмэна, когда молоток опустился ему на голову, и он без чувств упал на землю.
- Дело сделано! - крикнул Сандмэн своему спутнику, который тотчас же подошел с фонарем. - Давай отнесем его вниз и разденем.
- Давай, - ответил Тинкер, - но сначала посмотрим, что у него в карманах.
- Со всем моим искусством, - ответил Сандмэн, обыскивая одежду жертвы. - Бумажник!.. Надеюсь, что он хорошо набит. Мы заглянем внутрь его внизу. Тело будет совсем некстати, если какой-нибудь парень случайно заглянет внутрь.
- Может, разденем его здесь? - предложил Тинкер. - Пока светло; приглядись, кстати, к тому, что носят такие парни.
- Ты хочешь, чтобы нас схватили, идиот? - крикнул Сандмэн, прыгая в подвал. - Давай его сюда.
С этими словами он положил ноги раненого себе на плечи и с помощью своего товарища уже начал спускать тело вниз, как вдруг уличная дверь распахнулась, и на пороге появился толстый человек в сопровождении двух стражников.
- Вот они, злодеи! - крикнул вновь прибывший. - Они убили джентльмена. Хватайте их... хватайте!
И, произнося это, он выстрелил из пистолета; пуля просвистела рядом с ухом Тинкера. Не дожидаясь еще одного такого же приветствия, которое, возможно, было бы ближе к цели, негодяй пинком сбросил фонарь в подвал и выпрыгнул вслед за Сандмэном, который уже исчез.
Знакомый с местным лабиринтом, Тинкер провел своего спутника через отверстие в соседнее здание; с проклятиями, они вылезли в открытое окно и поспешили скрыться, в то время как стражники тщетно искали их под каждым камнем и куском железа.
- Сюда, стража! - воскликнул толстяк, исполнявший роль предводителя. - Забудьте о злодеях и помогите мне доставить этого бедного молодого джентльмена в мой дом, где ему будет оказана надлежащая помощь. Он еще дышит, но получил страшный удар по голове. Надеюсь, его череп не сломан.
- Будем надеяться, что это не так, мистер Торникрофт, - ответил первый стражник, - но это были два отчаянных головореза, как я всегда вижу, способных на все.
- Какой ужасный крик я слышал! - воскликнул мистер Торникрофт. - Я был уверен, что происходит нечто ужасное. Мне повезло, что я не лег спать, а еще больше повезло, что вы как раз в это время оказались рядом. Но мы не должны стоять здесь и болтать. Несите бедного молодого джентльмена.
В сопровождении мистера Торникрофта, стражники перенесли раненого через дорогу к небольшому домику, дверь которого держала открытой служанка со свечой в руке. Бедная женщина вскрикнула от ужаса, когда принесли тело.
- Не кричи так, Пегги, - сказал мистер Торникрофт, - а сходи и принеси мне бренди. Положите бедного молодого джентльмена на диван - вот так, осторожно, осторожно. А теперь кто-нибудь один из вас сбегайте на Уилер-стрит и приведите мистера Хауэлла, хирурга. Меньше шума, Пегги , меньше шума, а то ты разбудишь мисс Эббу, а я ни за что на свете не позволю ее беспокоить.
С этими словами он выхватил у горничной бутылку бренди, наполнил ею бокал и влил его в горло раненого. Последовал сдавленный звук, и после нескольких секунд отчаянной борьбы за дыхание пациент открыл глаза.
II. "ЛЮБИТЕЛЬ СОБАК"
Притон! Кто, проходя мимо Сент-Джайлса, направляясь в город, или покидая его, не видел мельком его убогие жилища и жалких обитателей! Кого только не поражало, что такое огромное вместилище порока и преступлений может существовать в самом сердце мегаполиса, как изъязвленное пятно, способное запятнать весь город! В последнее время прогресс подписал ему смертный приговор; но можно ли усомниться в том, что какая-либо иная, менее могущественная причина, была бы способна справиться с ним? В течение многих лет зло ощущалось и распространялось, но не предпринималось никаких усилий, чтобы избавиться от него, очистить эти даже худшие, чем Авгиевы, конюшни. Поскольку сегодня это место частично, если не полностью, снесено, и широкая, просторная улица проходит посреди его грязных закоулков, то следует сделать небольшой набросок его прежнего облика.
Войдя в узкую улочку, охраняемую столбами с перекладинами, в нескольких шагах от людной магистрали, вы попадали в страшный район, Притон, как легко было заметить, для половины личностей, бывших не в ладах с законом, наводнивших метрополию. Самая грубая брань атаковала ваши уши, самые зловонные запахи поражали ваше обоняние. По мере того, как вы продвигались вперед, пробираясь через дворы, наполненные грязью, или через гниющие кучи мусора и устричных раковин, перед вами открывались все новые и новые отвратительные черты этого места. В этом месте было что-то дико живописное, но черты его были слишком неприглядны, чтобы воспринимать их иначе, чем с отвращением. Дома выглядели такими же грязными и покрытыми толстой коркой проказы порока, как и их жильцы. По правде говоря, это были ужасные жилища. Многие из них - без окон, и там, где оставались рамы, коричневая бумага или жесть заменяли стекло; некоторые нуждались в дверях, и никто не пытался скрыть убожество внутри. Напротив, казалось, что оно выставляется напоказ. Убогие комнаты, почти лишенные мебели; полы и стены, облепленные грязью, или отваливающимися обоями из газет, бесстыдные и брошенные женщины, дети без обуви и чулок, едва прикрытые тряпьем, - вот то, что в первую очередь открывалось взору. Из людей мало кого было видно - большинство, надо полагать, отправлялось по делам; но там, где бывал замечен одинокий бродяга, его зловещий вид и жалкая одежда вполне соответствовали этому месту. Эти жалкие жилища были так густо заселены, что каждая комната, от чердака до подвала, кишела обитателями. Что же касается подвалов, то они выглядели как мрачные пещеры, которых избегает даже дикий зверь. От дома к дому были протянуты бельевые веревки, с развешанными на них всевозможными предметами одежды. От главной улицы ответвлялось несколько переулков и тупиков, все они демонстрировали одинаковую степень нищеты или, если угодно, несчастья и кишели людьми. Личная безопасность, однако, препятствовала любым попыткам проследить эти лабиринты; но воображение, увидев образцы, легко могло представить себе все остальное. Невозможно было сделать и шагу без оскорбления. Каждое человеческое существо казалось униженным и деградировавшим; женщины совершенно утратили всякое чувство приличия и оглашали улицу своими криками, ссорами и проклятиями. Было настоящим облегчением - вырваться из этого рассадника преступности во внешний мир и вдохнуть чистый воздух.
Таков был вид Притона в дневное время; каким же он должен был быть, когда ночью его переполняли его обитатели! И все же, именно в такой час нам необходимо будет войти в его святая святых.
Выбравшись из разрушенного дома на Воксхолл-роуд, двое головорезов направились к Сент-Джайлсу, пробежали большую часть пути и достигли главной улицы как раз в тот момент, когда церковные часы пробили два. Метнувшись в узкий переулок, не обращая внимания ни на какие препятствия, встречавшиеся им на пути, они свернули на несколько более широкую поперечную улицу, по которой следовали некоторое время, а затем - в проезд, в дальней части которого, распахнув дверь, оказались в маленьком дворе, где нашли маленького человека, закутанного в рваное пальто сторожа, сидящего на табурете с фонарем в руке, свет которого освещал его жесткие, обрюзгшие черты. Это был помощник привратника гостиницы, в которую они собирались войти. Обратившись к нему по имени, - старина Парр, - два негодяя прошли дальше и, подняв щеколду другой двери, вошли в некое подобие кухни, в дальнем конце которой весело пылал огонь, а на нем кипел большой медный котел. В одном конце комнаты стоял большой стол, за которым сидели несколько мужчин зловещего вида и в грязной одежде, игравших в карты. У камина разместился стол поменьше, а напротив него - лестница, ведущая в верхние комнаты. Помещение было грязным до крайности, полы не мылись в течение многих лет, а стены были покрыты грязью и копотью. В одном углу, положив голову на кучу углей и кокса, лежал мальчик, почти такой же черный, как трубочист, и крепко спал. Он был официантом. Главным источником света служила свеча, воткнутая в стену, за ней располагался жестяной рефлектор. Перед камином, повернувшись к нему спиной, стоял человек, одетый в вельветовое пальто с пуговицами цвета слоновой кости, полосатый жилет, выцветший черный шелковый шейный платок, завязанный большим бантом, и пару старинных веллингтонов, поднимавшихся до половины его груди, которая казалась непропорционально тонкой по сравнению с верхней частью его квадратного, крепкого, но несколько щуплого тела. Лицо у него было широкое, веселое и добродушное, с бутылкообразным носом, мясистыми губами и светло-серыми глазами, блестевшими хитростью и лукавством. Его волосы, свисавшие длинными прядями над ушами и шеей, были темно-рыжими, как усы и борода. Шляпа с черной лентой была лихо сдвинута набок и придавала ему яркий и спортивный вид. Его отличие особенно проявлялось в том, что у него было много собак. Красивый черно-коричневый спаниель породы Карла Второго высовывал из каждого кармана пальто свой короткий курносый нос и длинные шелковистые уши. На груди покоился мопс, а под мышками он держал изящных бленхеймов. У его ног примостились скай-терьер и наполовину остриженный французский пудель снежной белизны с красной шерстяной лентой на шее. Едва ли нужно говорить, что этот человек был собаколовом или, другими словами, торговцем и вором собак, а также практиковал все фокусы, связанные с этим гнусным ремеслом. Его самодовольный вид давал понять, что он считает себя умным и ловким малым, а также хитрым, без сомнения, - в то время как его забавные, благовидные и довольно обаятельные манеры помогали ему навязываться своим клиентам. Его настоящее имя было Тейлор, но среди своих товарищей он был известен под именем Джинджер. При появлении Сандмэна и Тинкера он фамильярно кивнул им и с лукавым видом осведомился: "Ну, друзья мои, каковы ваши успехи?"
- Весьма посредственные, - хрипло ответил Сандмэн.
Усевшись за стол у огня, он пинком поднял мальчика, крепко спавшего на углях, и велел ему принести наполовину разбавленный ром. Тинкер занял место рядом с ним, и они молча ждали, когда принесут выпивку, которая была выпита двумя глотками, а мистер Джинджер, видя, что они заняты, неторопливо направился к карточному столу в сопровождении своих четвероногих спутников.
- А теперь, - сказал Сандмэн, не в силах больше сдерживать свое любопытство и доставая бумажник, - посмотрим, что послала нам Фортуна.
С этими словами он расстегнул бумажник, и Тинкер с жадным любопытством склонился над ним. Но их поиски денег оказались бесплодными. В бумажнике не было ни одной банкноты. Там было несколько листков бумаги, несколько открыток и альманах за год - вот и все. Это было большим разочарованием.
- Значит, все эти наши неприятности всего лишь из-за ненужных бумажек, да к тому же мы едва не получили пулю в придачу, - воскликнул Сандмэн, с проклятием швыряя бумажник на стол. - Лучше бы я не брался за эту работу.
- Погоди, не так скоро, - ответил Тинкер, - может быть, что-нибудь еще и выгорит. Давай-ка посмотрим эти бумаги.
- Смотри на них сам, - сказал Сандмэн, пододвигая к нему бумажник. - Я с ними уже покончил. Эй, ленивый скелет, принеси два стакана рома с водой - и покрепче, слышишь?
Пока сонный мальчик старательно выполнял этот приказ, Тинкер перечитывал каждую записку в бумажнике, а затем внимательно изучал различные клочки бумаги, которыми тот был заполнен. Не удовлетворившись одним прочтением, он еще раз просмотрел их все, а затем принялся радостно потирать руки.
- В чем дело? - поинтересовался Сандмэн, спокойно куривший трубку. - Ты что-то нашел?
- Да, вот оно, - ответил Тинкер, не в силах сдержать своего удовлетворения. - В этой записной книжке хранятся секреты, которые обойдутся нам в сотню фунтов и даже больше.
- Рад это слышать! - сказал Сандмэн, пристально глядя на него. - Что же это за секреты такие?
- Очень важные секреты, - ответил Тинкер с таинственным видом. - Этот парень, кажется, совершил массовое убийство.
- Массовое! - эхом отозвался Сандмэн, вынимая трубку изо рта. - Это звучит ужасно. Но каким же идиотом он должен быть, чтобы таким образом регистрировать свои преступления?
- Он не ожидал, что записная книжка попадет к нам в руки, - сказал Тинкер.
- Скорее всего, нет, - ответил Сандмэн, - но кто-то другой также мог это увидеть. Повторяю, он, должно быть, идиот. Предположим, мы стали бы делать записи обо всем, что мы делаем. Представляю, что случилось бы, если бы они попали кому-нибудь в руки.
- Мы - это совсем другое дело, - ответил Тинкер. - Этот парень кажется мне очень загадочным. Как думаешь, сколько ему лет?
- Пожалуй, лет двадцать пять, - сказал Сандмэн.
- Шестьдесят пять будет ближе к истине, - ответил Тинкер. - Есть и более ранние даты.
- Шестьдесят пять чертей! - воскликнул Сандмэн. - Должно быть, в твоих расчетах есть какая-то ошибка.
- Нет, все абсолютно точно, - возразил его товарищ, - но это, кажется, тоже не окончательный возраст. Я дважды просмотрел бумаги, и среди них имеется одна, датированная 1780 годом.
- Значит, они имеют отношение к его дедушке, - сказал Сандмэн. - Невозможно, чтобы они относились к нему.
- Говорю, они имеют в виду именно его, - произнес Тинкер несколько сердито, поскольку его утверждение было поставлено под сомнение, - по крайней мере, если верить его собственным словам. Во всяком случае, эти бумаги теперь наши. Если больше никто в них не верит, то ясно, - он верит в них сам и будет рад купить их у нас.
- Это взгляд на дело, достойный адвоката из Олд-Бейли, - ответил Сандмэн. - А как зовут этого парня?
- На карточке написано - Ориоль Дарси, - ответил Тинкер.
- А адрес есть? - спросил Сандмэн.
Тинкер покачал головой.
- Вот незадача, - пробормотал Сандмэн. - И нет никакой подсказки?
- Насколько я могу судить, - никакой, - ответил Тинкер.
- Ну, значит, мы там, откуда начали, - воскликнул Сандмэн. - Но это не имеет значения. У нас не так уж много шансов заключить с ним сделку. Трещина в черепе, которую я ему сделал, должно быть, отправила его на тот свет.
- Ничего подобного, - возразил Тинкер. - Он всегда выздоравливает после любого несчастного случая.
- Всегда выздоравливает! - изумленно воскликнул Сандмэн. - Какое же у него должно быть здоровье!
- Железное! Он никогда не страдает от ран, во всяком случае, не очень сильно, никогда не стареет и не собирается умирать, потому что упоминает о том, что собирается сделать через сто лет.
- Ну, он же лунатик! - пробормотал Сандмэн. - И это объясняет его посещение того разрушенного дома, и то, что ему показалось, будто он слышит, как кто-то говорит с ним. Он сумасшедший, можешь мне поверить. То есть, наше дело безнадежно.
- Я придерживаюсь другого мнения, - сказал Тинкер.
- И я тоже, - улыбнулся мистер Джинджер, который незаметно приблизился и подслушал большую часть их разговора.
- Как ты можешь знать об этом, Джинджер? - сказал Сандмэн, поднимая голову и явно раздражаясь.
- Я знаю только одно, - ответил Джинджер, - что у вас есть хорошее дело, и если вы позволите мне заняться им, я возьмусь подвести итог.
- Хорошо, я согласен, - сказал Сандмэн.
- И я тоже, - добавил Тинкер.
- Не то чтобы я придавал большое значение тому, что вы прочли в его бумагах, - продолжал Джинджер. - Этот парень явно наполовину спятил, если не совсем спятил, но он именно тот человек, над которым стоит поработать. Он воображает себя бессмертным - так?