Тимофеев Сергей Николаевич : другие произведения.

Волшебные тавлеи

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение "Просто сказки", в котором герой оказывается на сказочном Востоке.


  

ВОЛШЕБНЫЕ ТАВЛЕИ

  
   Видеть цель, верить в себя - вольно же было поучать магистрам-чародеям, да и в теории, конечно, все выглядело просто замечательно. Не то на практике. Вместо цели прямо перед своим носом, на расстоянии сантиметров в десять, Владимир видел сплошную стену, покрытую бело-желтой известкой. Точно такая же стена находилась слева от него, и, по всей видимости, сзади. Справа был проем, а на расстоянии пары метров от него - колыхавшийся кусок какой-то заляпанной грубой материи. Протиснуться в проем можно было только боком.
   Относительно веры в себя - она отсутствовала напрочь. Владимир, даже еще не до конца придя в себя, уже задавался вопросом: как это он умудрился, не оказав никакого практически сопротивления напору старца, фактически своим поведением дал согласие доставить ему волшебные тавлеи. Что это? Откуда? Что он должен делать, чтобы их раздобыть? И вообще, где он, собственно, оказался?
   Позади него слышался нестройный гвалт. Голоса, крики каких-то животных, ему, естественно, не видимых, бряцанье металла, скрип дерева - все это на какие-то мгновения возникало из общего шума, чтобы тут же в нем и кануть. Слов он разобрать не мог, а потому даже представить себе не мог, где находится. Не видел он своей одежды, но, по ощущениям, это было что-то просторное, перехваченное в талии поясом; на голове располагался некий убор, а ногам было мягко.
   Скорее всего, стояло лето. Или поздняя весна. Или ранняя осень. Потому как припекало.
   Владимир сделал шаг вправо, почувствовал, что за спиной ничего нет, и обернулся. То, что он принял за стену, оказалось стволом какого-то дерева, росшего впритык к углу, образованному двумя стенами. Перед ним оказался маленький коридор, длиной в три-четыре шага, одну сторону которого составляла стена с деревом, а вторую - несильно мотающийся как бы от ветра кусок грубого полотна.
   Владимир, закрыв глаза и помотав головой (то, что он уже увидел, не сулило ничего хорошего), - все равно, делать было нечего, - сделал эти три-четыре шага и застыл, окончательно пораженный увиденным.
   Перед ним оказалась большая площадь, окруженная, насколько он мог судить, бело-желтыми домами предельной высотой в три этажа. Посредине площади сквозь снующий люд, виднелся огромный чинар и колодец неподалеку от него. По периметру площади и даже по центру, в несколько рядов, примостились торговые палатки. Было донельзя шумно, пыльно и жарко.
   Ревели верблюды, ржали кони, блеяли бараны, лаяли собаки, драли глотку ишаки, словно задавшись целью переорать друг друга. Им ни в чем не уступали торговцы, зазывавшие покупателей и нахваливавшие свой товар. Покупатели, в надежде криком выторговать пустяшную скидку, голосистостью могли поспорить и с теми, и с другими.
   Воздух был наполнен пылью и запахами. Совершенно умопомрачительной смесью пряных ароматов, запахом чайханы и готовящегося где-то неподалеку плова.
   Что же касается красок, то весеннее луговое разнотравье было ничто по сравнению с пестротой раскинувшегося перед Владимиром (как, вне всякого сомнения, уже догадался прозорливый читатель) восточного базара. Живописные стражники, почти такие же, как на картине Верещагина, группками прохаживали среди рядов, наблюдая за соблюдением порядка. Расшитые золотыми драконами халаты китайских торговцев; строгие кафтаны жителей севера; ослепительно белые бурнусы представителей Африки; простые, без изысков и рисунков, но тоже из цветных тканей, по всей видимости, местных жителей, из тех, что побогаче; совсем простые - на тех, кто победнее; нищие, с загнутыми наверху посохами, в высоких шапках, чинно сидевшие поодаль у стены; мальчишки-оборванцы, шнырявшие в толпе и дравшиеся из-за случайно оброненной кем-то мелкой монетки...
   И все это гомонило, горланило без умолку. Отдельные слова и фразы разобрать было попросту невозможно.
   Так где же он оказался по причине своей сговорчивости? Без денег, без друга, не зная языка и обычаев? В благородной Бухаре, в Самарканде времен Тимура или в Багдаде - Харун аль-Рашида? И что толку, если они не всамделишные, а сказочные? "Тысяча и одна ночь" (избранное), пара книг про Ходжу Насреддина, еще пара фильмов и столько же мультиков - вот, пожалуй, и весь фундамент, на котором покоились знания Владимира о Востоке. Вот бы встретить здесь товарища Сухова...
   Тем временем, кто-то давно и настойчиво теребил его за рукав. Невысокого роста, круглый торговец, чем-то напоминавший главного следователя Колобка из известного мультфильма, но одетый, естественно, совершенно иначе, глядел на Владимира нетерпеливым взором и продолжал свои манипуляции с рукавом его халата.
   - Да-а-арагой, купи арбуз, - нараспев, скорее требовательно, чем просительно, заявил он, убедившись, что его, наконец, заметили.
   Услышав речь на чисто русском языке, Владимир, совершенно опешив (если такое вообще было возможно), помотал головой, стараясь прийти в себя.
   Торговец воспринял его жест совершенно иначе.
   - Купи, да-а-а-рагой, - еще более настойчиво произнес он. - Не пожалеешь. Сладкий, как мё-о-д...
   Он именно так и произнес: "мё-о-д". И улыбнулся.
   Лучше бы он этого не делал. Теперь выражение его лица напоминало тыкву для Хэллоуина: большие сверкающие глаза, большой нос и полуоткрытый рот до ушей.
   Совершенно обалдевший Владимир улыбнулся в ответ. Улыбка торговца стала еще шире (!!!). Он победил.
   - Я... Мне... - промямлил наш герой, не зная, как ему выкрутиться из возникшей ситуации.
   Продавец пришел ему на помощь.
   - Ты откуда, молодой господин? - спросил он.
   - Из Мос... - начал было Владимир и осекся.
   - Послушай Хасана, - тут же подхватил торговец. - Клянусь ишаком соседом, то есть соседом ишаком, то есть ишаком соседа, - во всем Мосуле не найти таких сладких арбузов, как у меня. Сам посуди: где Мосул, а где мы? А дыни? Ты только взгляни, - они просто сочатся сахаром!.. А финики, а виноград? Отдам за полцены для твоей луноликой пери!.. Есть фрукты заморские, какие пожелаешь. Инжир, абрикосы... А вот, если душа твоя пожелает, халва, рахат-лукум, пахлава, мармелад, зефир, щербет, нуга... Чего прикажешь, молодой господин?
   Становилось совершенно очевидно, что просто так продавец его не отпустит.
   И тут совершенно неожиданно пришла помощь. В лице точно такого же маленького человечка, только тощего и плоше одетого, а в остальном - копия Хасана. Ну просто братья-близнецы.
   - Что ты пристал к человеку? - укоризненно заметил он продавцу, прижимаясь к Владимиру, словно не выступил на его защиту, а наоборот, искал ее. - Оставь свои сладости городским красавицам, чья походка грациознее газели, а глаза сияют словно звезда Сухайль! Быть может, молодой господин ищет чего-нибудь иного, о чем ты не даешь ему сказать, расхваливая свой товар? Одно только слово, молодой господин, и я провожу тебя туда, где в мечтах своих ожидаешь ты обрести желаемое...
   - Люди добрые, вы только послушайте, что несет этот оборванец Бахир! - всплеснул руками торговец сладостями. - Как смел ты испортить этот ласкающий солнечными лучами и прохладой ветра счастливый день, бывший таковым до тех пор, пока тень от твоей чалмы не упала на мой товар, судить о котором ты не в состоянии? Как смеешь ты вмешиваться в беседу двух почтенных людей, которых не смеешь просить о чести подержать поводья их верблюдов? Какой самум принес тебя сюда? Ступай отсюда, разносчик хвороста и воды, - не тебе рассуждать о вещах, в которых ты смыслишь не более, чем страус в небесных светилах, ибо его удел...
   - Как смеешь ты, недостойный, указывать мне, что делать, а что нет? - взвился в свою очередь Бахир. - Как смеешь ты попрекать меня страусом, которого я никогда бы не купил, если бы не послушал твоего совета! Разве не ты клялся соседом ишаком, что благодаря страусиным яйцам я, наконец, расстанусь с бедностью и обрету богатство, равного которому не знали от стран восхода до стран заката?..
   Страсти накалялись.
   - Так бы и случилось, клянусь... да, так бы и случилось, будь у тебя в голове разума размером хотя бы с семечко моего самого маленького арбуза! Как мог у такого отца, как водонос Али, способному унести на своих плечах столько воды, сколько хватит верблюду чтобы пересечь великую пустыню и добрести до Саны не заходя в оазис, - да что там верблюду, двум, нет, десяти верблюдам! - а хворосту столько, что его хватило бы, чтобы испечь лепешек в десяти тандырах на десять караван-сараев, - так вот, как мог у такого достойного отца родиться такой бестолковый сын?.. Ты видел яйца страуса, молодой господин? Ты видел, насколько они крупнее и красивее яиц павлинов и фазанов? Скажи, разве может жить в бедности человек, торгующий ими? Этот недостойный, - он кивнул в сторону Бахира, - отдал все свои деньги и кокандского рыжего ишака, которого отказался проиграть мне в кости, за страуса, доставленного сюда по случаю с караваном из Египта. Он повел его к себе домой, радуясь предстоящему достатку. Но стоило выйти за городские ворота, как он не удержал рвавшийся из его груди восторг и запел. Следует тебе знать, молодой господин, он такой же певец, как и бахир (бахир по-арабски "красавец"). Птица испугалась, сунула голову в песок, но, видно, родилась под несчастливой звездой, поскольку угодила в норку тушканчика и там застряла. Этот, - очередной кивок в сторону медленно наливавшегося красным Бахира, - поначалу дергал ее за шею, а затем зашел со стороны хвоста. Тут страус не удержался, вкатил ему в лоб так, что он летел два фарсанга, и удрал к себе домой, на сочные пастбища благодатного Нила...
   - Все равно, ведь для разведения нужно по крайней мере два страуса, - робко заметил Владимир, не зная, как ему достойно покинуть место разгоравшейся ссоры, грозившей перейти в откровенное рукоприкладство.
   - Он и купил двух! Только первый удрал еще на базаре...
   - Клянусь всеми страусами Египта, слушать тебя - у слона уши вянут! - неожиданно тонким голосом воскликнул даже не красный - пурпурный от гнева Бахир. Он даже стал как будто выше ростом. - Если собрать на состязание всех лучших лгунов Магриба, они умрут от стыда, ибо не смогут превзойти тех нелепостей, которые заключаются в твоих словах. Разве ты не слышал, что в родных местах торговца этих птиц используют для верховой езды, - он ведь это сам рассказывал, - потому что они выносливы и обгоняют любого самого лучшего арабского скакуна? Я думал, он приучен к седлу, только было...
   - Седло? Какое седло?.. Разве не ты отдал кокандского рыжего ишака, чья шкура блестела на солнце подобно золоту, с чьи голосом сравнивали голоса лучших певцов, и который по праву должен был принадлежать мне, - вместе с седлом? Разве не ты носился с ним как с разукрашенным драгоценными камнями хурджином, сдувал с него пылинки и кормил лучшими колючками, прежде чем сделать меня несчастным на всю оставшуюся жизнь?
   - А при чем здесь рыжий кокандский ишак? - возопил Бахир. - Это я-то с ним носился как с хурджином? Да ты после этого, если хочешь знать, и есть самый настоящий страус!
   - Это я-то страус?
   - Самый настоящий страус!
   Не говоря худого слова, Хасан мертвой хваткой вцепился в халат Бакира и принялся трясти последнего как спелую айву.
   Владимиру эта сцена что-то смутно напомнила, но оставаться далее ее участником он был не намерен. И вдруг в голову ему пришла спасительная мысль.
   - Лампа!.. - воскликнул он. - Мне нужна лампа!.. Такая, знаете, с изогнутым носиком...
   После чего жестами изобразил в воздухе сначала шар с ручкой, что более напоминало дуршлаг, а затем, что все-таки имело большее сходство, чайник.
   - Там... - все тем же визгливым голосом выкрикнул сотрясаемый Бахир и махнул рукой куда-то в сторону. - В конце базарной площади найдешь лавку Насира, спросишь...
   После чего взаимно вцепился в Хасана.
   Владимир быстрыми шагами двинулся в указанном направлении, удивляясь тому, что никто не остановился не то, чтобы разнять сцепившихся, но даже поглазеть. Отойдя на безопасное, как ему казалось, расстояние, он все-таки не выдержал и оглянулся. Сцена, представившаяся его глазам, выглядела несколько странно. Хасан, скрестив руки на груди, наблюдал за Бахиром, с которым творилось нечто невообразимое. Создавалось впечатление, что на того набросился рой ос. Он подпрыгивал, пританцовывал, крутился вокруг самого себя, пригибался, хлопал себя по различным частям тела, как если бы осы забрались под халат, а затем, словно кот на мышь, бросился на землю и стремительно пополз под прилавок со сластями.
   Что происходило потом, Владимир не видел. Сначала видимость ему закрыли несколько груженых тюками верблюдов, чинно, с достоинством прошествовавших мимо, а затем, увертываясь от спешащих покупателей, он куда-то все время перемещался, до тех пор, пока снова не оказался у белой стены базарной площади, потеряв все ориентиры. В неизвестном незнакомом городе, не зная, что делать, он опять находился в растерянности, глядя по сторонам в надежде обнаружить хоть какую подсказку к дальнейшим действиям, когда его снова принялись теребить за рукав.
   Рядом с ним объявился Бахир, прижимаясь, как прежде, и преданно заглядывая в глаза, словно ища защиты.
   - Нашел ли молодой господин лавку Насира? - заискивающим тоном спросил он. - Желает ли он чего-нибудь еще?
   Неожиданно для самого себя, Владимир ощутил странное чувство, весьма отдаленно напоминающее облегчение; как-никак, этот человек был (не считая Хасана), его единственной надеждой.
   - Нет, не нашел. Я впервые в вашем городе, и вот... заплутал. Ты не мог бы проводить меня? - И затем, словно в омут головой: - Ты только не удивляйся, а как он называется?
   - Насир, его зовут Насир, молодой господин. Конечно же, я тебя провожу. Идем.
   - Да нет.. Я имею в виду... город...
   - Как называется... - Бахир не сказать, чтобы был сильно удивлен; он просто остолбенел и потерял дар речи. Затем, обретя некоторую возможность движения, он сильно ущипнул себя где-то с тылу, взвизгнул и недоверчиво спросил: - Да простит меня молодой господин, солнце сегодня слишком жаркое, а с самого утра у меня и крошки во рту не было... Мало ли, что могло почудиться...
   - Да нет, тебе не почудилось, - с некоторой даже досадой произнес Владимир. - Я спрашивал тебя о названии города. Ну, как он называется. Видишь ли (а, была - не была), один мудрец перенес меня сюда прежде, чем мы с ним окончательно уговорились об одном деле. И я не знаю, не ошибся ли он... Ну, впопыхах...
   Бахир чуть ссутулилися, его глазки несколько раз шмыгнули из стороны в сторону, словно бы он опасался соглядатаев, а затем понимающе улыбнулся.
   - Твой мудрец нисколько не ошибся, молодой господин, ибо ты находишься там, куда мечтают попасть многие, чтобы насладиться проведенным здесь временем и доступными здесь удовольствиями. - Он почему-то многозначительно подмигнул. - На торговой площади города городов, жемчужины востока и оазиса вселенной, - Багдада!
   После чего, еще крепче ухватив Владимира за рукав, по всей видимости, чтобы не потерять в толпе, повлек за собой. Последнему ничего не оставалось, как подчиниться. А что еще оставалось? Ну и что с того, что он в Багдаде? Разве не подозревал он этого, едва осознав, что находится на восточном базаре? Разве не поэтому пришла ему в голову лампа, в которой, скорее всего где-то на подсознательном уровне, он рассчитывал найти джинна? Тогда он получил бы в свое распоряжение помощника, каким прежде был для него Конек. Правда, джинны не всегда бывают добрые, достаточно вспомнить брата старика Хоттабыча, Омара Юсуфа, но в том, что ему попадется исключительно добрый, Владимир не сомневался.
   План действий на первое время был ясен, а там - куда кривая вывезет. Пока же она вывозила к лавке Насира. Оказавшейся, как сразу же и выяснилось, пунктом разрушенных надежд.
   Сама лавка не представляла из себя ничего необычного. Она располагалась не то чтобы в конце торговой площади, а в отходившей от нее улице, хотя и не далеко. Небольшое помещение, с рядами деревянных полок, уставленных всевозможными лампами, блестевшими в полумраке, как огонь. Перед входом, над дверью, арабская вязь, к удивлению Владимира, всего лишь стилизованные буквы, читавшиеся без особого труда: "Масляные лампы". И соответствующий рисунок. Скромно, ничего лишнего.
   - Тебя подождать здесь, молодой господин, или ты не откажешься прислушаться к совету недостойного водоноса, всей душой желающего тебе блага и процветания, при выборе желаемого тобою предмета? - заискивающе глянул на него Бахир. Всю дорогу он молчал, поэтому узнать причину его странного поведения, а также результаты окончания стычки с торговцем сладостями Владимиру не удалось. Впрочем, он особо и не стремился к этому, больше озираясь по сторонам и обдумывая свое поведение. В настоящий же момент его сильно удручало отсутствие денег. Даже если он обнаружит лампу с джином, - а он почему-то совершенно не сомневался, что таковая в лавке обязательно найдется, более того, он узнает ее сразу же, как только увидит, - способ ее приобретения ставил его в тупик. Может быть, торговец согласится взять что-нибудь взамен, например, халат, или же уступить ее взамен за услугу, а может быть, удастся отработать...
   ...Послышался шум, полуоткрытая дверь лавки резко распахнулась, так что они едва успели отскочить. Из двери кубарем вылетел какой-то человек и плюхнулся на землю, подняв такое облако пыли, что, казалось, попросту взорвался. Затем вылетела чалма, после чего показался, как было нетрудно догадаться, сам хозяин. Не вдаваясь в подробности описания его внешности, скажем лишь, что он очень здорово напоминал сеньора Помидора из известной сказки. В руках он держал блестящую лампу.
   - Благодари свою счастливую судьбу и мое великодушие, о котором скоро будут слагаться повести во всех владениях нашего дорогого халифа, - завопил он во всю силу своих легких. - Ты надоел мне как назойливый кредитор нерадивому должнику. Каждый день ты приходишь ко мне в лавку, и каждый день я тщетно надеюсь увидеть на твоем лице явственную печать возвратившегося ума! Сколько можно тереть мои лампы? Разве ты не видишь, они уже и так блестят, как глаза красавицы при виде возлюбленного? Какой тебе джинн? Какой ишак продал тебе свиток со сказками? - Он потряс в воздухе лампой и изо всех сил запустил вслед удиравшему со всех ног покупателю. - Это четвертая, которую ты протер до дыр! Или ты немедленно принесешь мне пять дирхемов, или завтра же я пойду к кади!..
   Владимир, в открытой теперь уже настежь двери, краем глаза заметил, как еще один покупатель быстро вернул на полку лампу, которую яростно тер полой халата, и, отскочив на несколько шагов, принял незаинтересованный вид.
   Все было предельно ясно. Факт натертости до блеска ламп в лавке получил строго научное объяснение. "Так погибают замыслы с размахом, в начале обещавшие успех..."
   А торговец, нацепив на лицо дежурную слащаво-приветливую улыбку, прижав одну руку к сердцу, другую гостеприимно протянул вовнутрь.
   - Да осчастливит молодой господин своим вниманием мой товар, скажу без лишней скромности, равного которому ему не сыскать во всем Багдаде. Здесь собрано все самое лучшее, а некоторые экземпляры достойны того, чтобы освещать опочивальни... - Он на мгновение поднял вверх указательный палец вытянутой руки, изобразил лицом нечто многозначительное, после чего вернул все в исходное состояние. - Какую лампу желает молодой господин?
   - Керосиновую, - в сердцах буркнул тот. Дело действительно приобретало отчетливый аромат керосина.
   - Кара-сина... - пожевал губами торговец. - Китайский светильник из черного нефрита?.. Молодой господин очень богат. Китайский товар - большая редкость, больших денег стоит...
   - Да-да, - тут же встрял Бахир, - богатому молодому господину нужно совсем не в эту лавку. Идем скорее, я покажу, где можно найти такой товар...
   И тут же увлек Владимира, как оказалось, просто подальше от лавки. Убедившись, что Насир не может их видеть и слышать, он сделал знак приблизить ухо и зашептал.
   - Бахир знает, где можно найти такую лампу, и только он может помочь...
   - Да не нужна она мне, - Владимир решился действовать в открытую. - Мне джинн нужен. Лампа с джинном...
   - Там все есть... И с джинном, и без джина, и китайские нефритовые... Слушай, что я тебе скажу. Бери деньги, много денег, и, как стемнеет, иди по той улице, где находится лавка Насира, до самого ее конца, пока не упрешься в городскую стену. Там обернись к ней спиной и жди, пока луна не взойдет над городом на локоть. Как только ее лучи... Впрочем, богатый молодой господин все увидит сам. Там я и буду ждать. Только будь осторожен и не попадись в руки стражникам...
   Он отцепился от халата Владимира, юркнул в толпу и поспешил было прочь, но не успел сделать и двух десятков шагов, как история повторилась. Бахир замер как вкопанный, затем чуть присел, хлопнул себя по бедрам, а затем принялся кружиться, пританцовывать и совершать странные телодвижения. После чего, как и в прошлый раз, полез под ближайший прилавок, напугав торговца.
  
   ...В близкий к условленному времени час Владимир был на указанном ему месте. Голодный и уставший донельзя, и от ходьбы, и от навалившихся впечатлений, он старательно прятался в тени одного из домов, тревожно прислушиваясь.
   Без приключений, естественно, не обошлось. Некоторое время, после того как Бахир куда-то отправился по своим делам, он в общем-то бесцельно бродил по торговой площади, осматриваясь и проникаясь духом мира, в котором ему предстояло пребывать какое-то время. Иногда заходил в улочки и переулки, но все время старался особо не отдаляться. Пока, наконец, не обнаружил за собой "хвост".
   Невзрачный на вид старичок, совершенно добродушного вида, с деревянной колотушкой, не отставал от него буквально ни на шаг. Время от времени старичок сотрясал колотушку и под стук деревянного шарика по деревянной же доске довольно громко вопил: "Слушайте, жители славного города Багдада! В Багдаде все спокойно!" После чего следовал за Владимиром, как привязанный. Ни изменение темпа движения, ни попытки ускользнуть, воспользовавшись прохождением очередного каравана, - ни одна хитрость не привела к желаемому результату. Старичок попался упорный, и отставать не желал.
   Наконец, Владимир сдался, резко развернулся и, в упор глядя на соглядатая грозным немигающим взглядом, направился прямо к нему.
   Возникшее недоразумение разрешилось быстро. Поведение старичка не несло в себе ничего предосудительного или злонамеренного. Дело в том, что городской глашатай, - кстати сказать, такого же возраста, - немного прихворнул, и его друг согласился подменить его на один день. Сам он был нездешний, а из благородной Бухары, в Багдад прибыл впервые, города не знал и боялся потеряться. Выбрав Владимира в качестве путеводной звезды, он и следовал за ним, одновременно исполняя как дружеский, так и общественный долг. Сообщив все это, старичок попросил ходить потише, из уважения к его почтенному возрасту.
   Владимир, проклиная себя в душе за нерешительность, бродил черепашьим шагом до тех пор, пока не начали сгущаться сумерки, а говорливая толпа на улицах не стала редеть. Затем, воспользовавшись случаем, когда старичок приник к кувшину у колодца, шмыгнул в ближайший переулок и был таков.
   И вот сейчас находился в условленном месте, и, затаившись в тени, тревожно выглядывал в проулок, одновременно пытаясь определить положение на небосводе яркой полной луны, что, в общем-то, было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что он отчетливо видел улицу, плохо - потому что когда он высовывался, было хорошо видно его.
   Владимир уже начал было замерзать, а луну как будто кто-то клеем намазал, она словно прилипла к одному месту на небосводе и совершенно не желала подниматься над притихшим городом. А потом, вдруг, внезапно, на совершенно пустой белой глиняной стене он увидел четкие контуры двери. Сомнений быть не могло - Бахир наверняка именно ее имел в виду, когда говорил, что он все увидит сам. Владимир бегом направился к двери, с опаской чуть тронул ее, - уж не видение ли, - и проскользнул в образовавшийся проем.
   К нему сразу же подскочил и подобострастно согнулся в поклоне служитель пока еще неизвестно чего и приторно сладким голосом произнес:
   - Чего молодой господин изволит?
   - Мне тут встреча назначена... Товарищ должен прийти...
   - Да-да, конечно, пожалуйте сюда.
   Служитель, подхватив Владимира под руку, подвел его к уединенному ковру, расположившемуся в промежутке между двумя ширмами и тут же исчез. Владимир огляделся.
   Он находился в обширном зале, с довольно высоким потолком; стены его были увешаны коврами и гобеленами, прекрасной работы. С потолка тут и там свисали очень красивые китайские фонарики и гирлянды, изящные светильники на высоких ножках посылали в пространство не только лучи света, но и приятные, ненавязчивые ароматы курений. Виднелось несколько отдельных "кабинетов", отгороженных ширмами, подобно тому, который занимал сейчас Владимир. Там, где не было ковров, вытянулись полуколонны из слоновой кости и ценных пород дерева. Несмотря на обилие ковров и отсутствие окон (не помещение - а мечта пожарной инспекции), в зале было довольно свежо. Посетители, - их было довольно много, человек под сорок-пятьдесят, - вели чинные беседы, восседая прямо на полу, на мягких расшитых подушках, вокруг уставленных яствами дастарханов; прямо напротив Владимира, шагах в двадцати, виднелось возвышение, на котором примостились, сидя, как и прочие посетители, по-турецки, три певца. Они выводили, под музыку расположившихся по обе стороны от них музыкантов, весьма задушевно:
  
   Сакварлис саплавс ведзебди
   Вер внахе дакаргулико
   Гуламосквнили втироди
   Сада хар чемо Сулико?..
  
   Идиллия несколько нарушалась тем, что их знания песни ограничивались единственно первым куплетом, поэтому, закончив его и сделав небольшую паузу, они начинали сызнова, раскладывая на разные голоса, отчего исполнение вовсе не казалось надоедливым. После каждого третьего первого куплета они делали паузу побольше, во время которой кто-нибудь из посетителей, хлюпая и утирая мокрые от слез глаза, вставал с места и подносил им несколько мелких монет. Затем все повторялось.
   Появился служитель. Ничего не говоря, он ловко поставил перед Владимиром две пиалы и расписной чайник черного фарфора с золотыми драконами.
   - Лучший в Багдаде чай, молодой господин, цейлонский, три слона! - И снова исчез.
   Полумрак, мягкое освещение, приятная музыка, ненавязчивый сервис - и при этом ни единой монеты в кармане плюс весьма туманные перспективы, за исключением одной - скандала на весь Восток.
   В соседнем с ним "кабинете" разговаривали двое, и Владимир, отягощенный неприятными размышлениями попеременно с напряженным взглядом на дверь, в ожидании появления Бахира, поначалу не обращал на них внимания, тем более что слова трудно было разобрать. Но потом... Потом узнал голоса своих утренних знакомцев и невольно навострил уши.
   - ...Говорю тебе, он сахир, - довольно громким шепотом жаловался Бахир. - Два раза я вытаскивал у него из-за пояса кошелек, и оба раза кошелек не давался мне в руки. Я никак не мог его удержать; он скользил в складках моего халата, подобно змее, пока не падал на землю и не удирал под ближайший прилавок. Ты и сам это видел...
   - Видел, - вздохнул Хасан. - Но поначалу подумал, что виной тому осы, постоянно вьющиеся вокруг моих сладостей... Ты сказал: два раза. А второй?
   - То же самое случилось около лавки Насира. Нам нельзя его упускать. Это очень богатый молодой господин. Он ищет лампу из китайского черного нефрита. А когда понял, что нечаянно сказал лишнего, начал плести что-то о джиннах... Я назначил ему здесь встречу и сказал принести много денег... Да ты и без меня знаешь, сколько может стоить такая лампа...
   Больше Владимиру ничего расслышать не удалось, впрочем, и уже услышанного было более чем достаточно. Он машинально провел рукой по поясу и ощутил что-то твердое. Пошарив, он извлек красивый кошелек белого атласа, развязал его и заглянул внутрь. Там лежала золотая монета и кусочек бересты, на котором было написано: "неразменный динар". Стало понятно, почему Бахиру не удалось его похитить. Проблема денег, таким образом, разрешилась. Как поступить в сложившейся ситуации - оставалось непонятным.
   Во-первых, наверное, следовало подкрепиться. И, словно прочитав его мысли, бесшумно возник служитель с подносом. Поклонившись, он поставил поднос перед Владимиром, и снял с него крышку. Открылось блюдо с умопомрачительно ароматным бешбармаком.
   - Это вам вот от того дастархана, - прошептал он и кивнул.
   Владимир глянул в указанном направлении и заметил сидящую неподалеку от певцов прелюбопытную фигуру. Она была вся в темном, и почти совершенно незаметна на фоне бордового ковра. Сделав совершенно справедливый вывод о том, что она замечена, фигура поднялась, приблизилась неспешно к "кабинету" Владимира, и опустилась на подушку. Служитель опять исчез совершенно незаметно.
   Еще пока странный посетитель приближался, Владимир отметил его поразительное сходство с поэтом Ивановым, когда-то ведущим программы "Вокруг смеха". Такой же высокий и тощий, с острыми чертами лица... Впрочем, кто хочет представить себе незнакомца во всех подробностях, пусть найдут выступление поэта-пародиста (заодно, надеемся, получат удовольствие от его пародий).
   Незнакомец, чуть склонив голову набок, умильно смотрел на Владимира. Последний почувствовал некоторую неловкость.
   - Вырос-то как, - очень добрым голосом произнес он. - Сразу ведь и не узнать. А я ведь помню тебя еще младенцем, кидавшим колючками в верблюдов, проходивших мимо калитки вашего дома. Как возмужал, о Аладдин, сын Али аль Маруфа...
   - Но я вовсе не Аладдин... - начал было Владимир, но незнакомец, ничуть не смутившись, прежним голосом осведомился:
   - Не Аладдин?.. Но как же звать тебя, молодой господин?
   - Меня зовут Владимир...
   - Ну, конечно же, Владимир, - аккуратно хлопнул себя по чалме незнакомец. - Как я мог спутать? Должно быть, жаркое солнце напекло мне голову, о Владимир, сын Али аль Маруфа...
   - И отца моего зовут не Али аль Маруф... Вы чего-то путаете...
   - А как зовут отца молодого господина?..
   - Его зовут Алексей... А я - Владимир Алексеевич...
   - Да, именно, Алексей, - как-то мечтательно протянул незнакомец. - Так вот я и говорю, о Владимир, сын Алексея аль Маруфа...
   Владимир открыл было рот, чтобы возразить в очередной раз, но наткнулся на выразительный взгляд незнакомца, весьма недвусмысленно говоривший: послушай, мол, ну какая разница?.. Человек пришел по делу, а ты тут ономастикой занимаешься.
   - ...как будто это было вчера, - продолжал незнакомец тем временем. - Мы сидим во дворе вашего дома, ты счастливо смеешься у меня на коленях и теребишь мою бороду, в руках у тебя лепешка, ты отламываешь кусочки и бросаешь их павлинам, которые гуляют вокруг нас, и золотым рыбам, плавающим в бассейне у наших ног...
   Что-либо говорить было бесполезно, и Владимир обреченно слушал.
   - А потом я впал в немилость у халифа, был вынужден бежать и две тысячи лет скитаться по странам Магриба, не находя себе крова и пищи, пока, наконец, не попал в учение к великим магам. Две тысяч лет постигал я тайные науки и достиг в них совершенства, когда узнал, наконец, что халиф сменил гнев на милость, и я могу вернуться, не опасаясь быть брошенным в зиндан. Стоит ли говорить, что я, оставив все, поспешил в Багдад. Я шел, не останавливаясь, забывая об отдыхе, так стремился я поскорее увидеть родные места и прижать к груди близких мне людей. И вот, не более чем в десяти фарсангах от города, силы оставили меня. С трудом добрался я до ближайшего оазиса и сразу же уснул, едва сделав несколько глотков живительной влаги из чистейшего колодца, ибо моя тыква, в которой я нес воду, опустела несколько дней назад, как ни старался я беречь каждую каплю. Во сне же увидел я пери, спустившуюся с неба, поистине неземной красоты, которая сказала: "Взгляни на небосвод повнимательнее, о ты, которому отныне открыты все тайны и проницательный взгляд которого проникает вещи до самой их глубинной сути". Сказав так, она исчезла, а я проснулся и долго лежал, вспоминая ее легкие движения, ее гибкий стан и прекрасный лик. А потом я взглянул на небо и увидел, что звезды Минтака, Алнилам и Алнитак выстроились в прямую линию, и к ним приблизилась Саиф аль Яббар, предвещая удачу и суля погибель тем, кто вознамерится нам помешать...
   Владимир слушал, развесив уши, и чем дальше, тем все сильнее и сильнее подпадал под влияние сладкоречивого незнакомца.
  
   А незнакомец, как ни странно, сказал правду. Звезды, о которых он говорит, действительно выстроились в одну линию, правда, очень-очень давно, и представляют собой ныне Пояс Ориона. А приводимый ниже отрывок прекрасной книги Ричарда Хинкли Аллена "Звездные имена и их значения", пока еще не переведенной на русский язык, свидетельствует об их чрезвычайной популярности у различных народов.
   "Эти арабские наименования ?, ? и ?, хотя в настоящее время и применяются для них по отдельности, поначалу использовались для их обозначения в целом; однако, для них имелись и другие названия - Al Nij?d, Пояс; Al Nasa?, Линия; Al Al???, Золотые Зерна, Орехи или Блестки; Fa??r al Jauzah, Позвонки в Спине Jauzah (Гиганта). Нибур приводит современное арабское Al M?z?n al ?a??, Прямое Коромысло, названное так в отличие от звезд c, ?, ?, d, и ?, образовывавших Al M?z?n al Ba??l, Кривое Коромысло. В Китае они были известны как Коромысло весов, со звездами меча в качестве гири на одном конце.
   Они были Jugula и Jugulae Плавта, Варрона и других латинских писателей; Balteus, или Пояс, и Vagina, Ножны, у Германикуса. Zona Овидия, может быть, происходит от ???? Аристотеля.
   Древние индийцы именовали их I?us Trik????, Стрела-Трезубец; позднее их стали называть по имени накшатры (лунной станции), MrigaГiras.
   Согдийское Rashnawand и хорезмийское Khawiya имеют значения, аналогичные нашему "прямота", которое подчеркивает расположение звезд по прямой линии. Рабби Исаак Израиль говорит, что это были Mazz?r?th, Mazz?l?th, или Mazl?tha, которую большая часть его народа относила к зодиаку.
   Риччоли приводит Baculus Jacobi, которое стало популярно в Англии как Jacob's Rod или Staff, Жезл или Посох Иакова, - немецкое Jakob Stab, -- из представления, идущего от Евсевия, что Израиль был астрологом, каковым, впрочем, он, вне всякого сомнения, и был; некоторые видят здесь Peter's Staff, Посох Петра. Кроме этого, в Норвегии он был Fiskikallar, Посох; скандинавское Frigge Rok, Прялка Фригги или Фреи, - в Восточном Готланде Frigge Rakken, -- и Maria Rok, Прялка Марии; в Шлезвиге, - Peri-pik. В Лапландии использовалось Kalevan Miekka, Меч Калеви, или, совершенно отличное, Niallar, - Таверна; в Гренландии использовалось множество названий, среди них - Siktut, Охотники на Тюленей, заблудившиеся в море и взятые на небо.
   Аборигенам Австралии они были известны как Young Men, Молодые Люди, танцующие корробори, при этом Плеяды были молодыми девушками, играющими для них; индейцы Poignave, с берегов Ориноко, согласно фон Гумбольдту, как Fuebot, слово, по его мнению, похожее на финикийское.
   Лейпцигский университет, в 1807 году, дал Поясу и звездам Меча новое название, - Napoleon, которое возмущенные англичане изменили в Nelson; но ни то, ни другое не было признано и отсутствует на звездных картах и глобусах.
   Моряки называли их Golden Yard-arm, Золотая Нок-Рея; торговцы - L, или Ell, Ell and Yard, Yard-stick, и Yard-wand, Мерка, - расстояние между крайними звездами равно 3®, - Elwand у Гевина Дугласа; у католиков Our Lady's Wand, Жезл Богородицы; виноградари Франции и берегов Рейна - RБteau, Рейка. В Верхней Германии они были Three Mowers, Три Косаря; часто Magi, Волхвы, Three Kings, Три Короля, Three Marys, Три Марии, или просто Three Stars, Три Звезды, как это пишет Теннисон в Princess".
  
   - ...Когда же наступило утро и первые лучи солнца осветили верхушки пальм, я поспешил в Багдад. Но здесь все так изменилось за две тысячи лет... Сколько ни искал я знакомого дома, сколько ни спрашивал ранних встречных, никто не мог сказать мне, где живет услада моего сердца Ала... Владимир, сын Али аль Маруфа. Весь день бродил я по улицам в тщетной надежде, и уже совсем было отчаялся и намеревался проклясть звезды, обманувшие меня, когда счастливый ветер занес меня сюда, где я увидел тебя и поначалу отказывался поверить своим глазам, ибо ты возмужал и стал достоин той лучшей доли, которую предначертали тебе звезды, послав тебе меня, а меня - тебе. Но ты совсем ничего не съел, - вдруг спохватился он. - Или тебе не по нраву мое угощение? Или, может быть, ты стесняешься? Попробуй, я заказал для тебя лучшее блюдо в этом заведении.
   Владимир, махнув про себя рукой, попробовал, убедился в правоте слов незнакомца, и, поначалу упрекая себя за то, что не может сдержаться, а потом совершенно забыв о сдержанности, отдал должное угощению. Едва поднос опустел, служитель подал фрукты и сладости, ловко разлил по пиалам чай, и, по традиции, незаметно исчез.
   Сытость разливалась по телу приятным теплом, клонило в сон, и все происходящее уже не казалось исполненным коварства.
   - Я вижу, ты насытился, - продолжал между тем незнакомец, - а потому перехожу к главному. Завтра... нет, уже сегодня утром, мы с тобой отправимся к месту...
   - Но... видите ли, я очень занят, - стал отнекиваться Владимир. Сказать по правде, ему никуда не хотелось отправляться, ни утром, ни вообще когда-либо, с человеком, не внушавшим ему доверия. - Мне нужно найти...
   - Как! - перебил его незнакомец. - Разве ты не хочешь обрести несметные сокровища, пред которыми меркнет богатство... - Он сжал губы и кивнул головой снизу вверх. - Клянусь памятью о твоем детстве, которая дорога мне как ничто в целом мире, мы все поделим поровну. Три верблюда с сокровищами мне, один - тебе.
   - Да нет же!.. Мне нужны... - Владимир собирался было объяснить, что ему нужны волшебные тавлеи, а заодно спросить, не слышал ли его собеседник о таких, но тот снова не дал ему договорить.
   - Да, да... Именно это я и ожидал услышать из твоих уст... Разве может благородство иметь нужду в богатстве?.. Я проверял тебя, и лишний раз убедился, что не ошибся. Тебе, и только тебе, откроется сокровенная пещера... Ты ведь не сможешь отказать бедному человеку, всю жизнь проведшему на чужбине, мечтая когда-нибудь поселиться в своем собственном маленьком доме с павлинами и прудиком, в котором плавают золотые рыбки... Конечно, нет, я вижу это по твоим глазам. Я заказал для тебя самую лучшую комнату, где ты сможешь приятно провести ночь, наслаждаясь отдыхом и сном, а завтра... нет, сегодня, вскоре после восхода солнца, я буду ждать тебя снаружи.
   Он сделал знак, словно из-под ковра вынырнул служитель, готовый к услугам.
   - Отведи молодого господина в ту комнату, которую я определил для него, и да станут мир и спокойствие его спутниками до самого утра!..
   - Прошу вас, молодой господин! - и служитель согнулся в подобострастном поклоне.
   "Утро вечера мудренее, - лениво подумалось Владимиру. - В конце концов, если я увижу, что меня втягивают в какую-то авантюру, то всегда могу отказаться. Бахир - обманщик, и с ним я уж точно не хочу иметь никаких дел. Правда, этот гусь тоже не лучше..."
   Затем встал, приложил руку к сердцу, слегка поклонился незнакомцу и отправился отдыхать.
  
   Выспался он превосходно и проснулся свежим, бодрым и отдохнувшим. Рядом с ним стояли поднос с фруктами, пиала с дымящимся горячим чаем (и откуда только узнали, когда он проснется?), кувшин с теплой водой, тазик и полотенце. Позавтракав и приведя себя в порядок, он спустился вниз, где был встречен служителем, который проводил его через пустой зал к двери, и низко поклонился в ответ на протянутую ему золотую монету.
   Владимир вышел и сразу же нос к носу столкнулся с незнакомцем, уже ожидавшим его на улице с верблюдом. Он как-то озабоченно посматривал по сторонам.
   - Прекрасное утро для воплощения наших замыслов, - воскликнул он после длинного красочного приветствия, воспроизвести которое мы просто не в состоянии, - о Аладдин, сын Али аль Маруфа!..
   - Я не Аладдин, - с досадой напомнил Владимир, - меня зовут Владимир.
   - Да-да, конечно, Владимир, - но утро от этого не станет менее прекрасным!.. Нам нужно поторопиться, ибо звезды не стоят на месте, а совершают непрерывное движение по небу, и их благоприятное нам расположение продлится недолго. Идем скорее...
   Он схватил верблюда за повод, - с горба у того свисало все-таки четыре пустых мешка, - и быстрым шагом направился в сторону ближайших городских ворот. Владимир вздохнул и последовал за ним.
   Выбравшись за городские стены, незнакомец, оглядевшись, подошел к трем сидевшим у стены неопределенного вида личностям, снова огляделся и произнес, обращаясь к ближайшему:
   - Ас-саляму алейкум, ахи!..
   На что тот, пожевав губами, ответил совершенно невпопад:
   - Давно здесь сидим...
   - Отзыв правильный, - повернулся незнакомец к Владимиру. - Дай им по золотому, и давай грузить.
   Ничего не понимая, Владимир протянул каждому по монете.
   - Нехорошо поступаешь, уважаемый, - покачал головой один, - мы уговаривались на двадцать пять баранов...
   - Каждому, - добавил другой.
   - Клянусь всеми баранами Багдада, включая вас, что вы сможете купить на эти деньги в два, нет - в три раза больше!.. - воскликнул незнакомец и добавил как-то совсем не по-восточному, сделав страшные глаза: - Иди отсюда!
   Ворча, личности удалились, - должно быть, покупать баранов, - а Владимир и незнакомец, погрузив длинный, но на удивление легкий ящик, на верблюда, направились в сторону пустыни.
   Как ориентировался среди барханов незнакомец, понять было совершенно немыслимо; тем не менее, еще до того, как солнце достигло зенита и принялось не на шутку поджаривать пустыню, они достигли маленького аккуратненького оазиса, где и расположились в ожидании вечера. Делать Владимиру было нечего, поэтому он без толку слонялся между пальмами, кидал в колодец камешки, и время от времени пытался заглянуть через плечо магрибинцу, примостившемуся в тени и рисовавшему на песке какие-то замысловатые символы. Тот стирал нарисованное и изгонял подсматривающего, ссылаясь на великую тайну, которая, будучи открыта непосвященному, может увлечь того в бездну несчастий. Но Владимиру показалось, что тот просто играл сам с собой в крестики-нолики...
   Солнце клонилось к горизонту, тени становились длиннее, жара спадала. Незнакомец поднял верблюда, потом задремавшего Владимира.
   - Идем, - сказал он полным энтузиазма голосом. - Нас ждут сказочные богатства! Пройдет совсем немного времени, и ты сможешь выстроить себе лучший дворец в Багдаде. Да что там, ты сможешь даже выстроить новый Багдад, больше и красивее прежнего в два, да что там в два, в целых три раза!.. - В глазах его, как показалось Владимиру, горели золотые динары. - Главное - не сбиться с пути и отсчитать от центра оазиса двести шагов на юго-юго-восток...
   Как оказалось, поставленная задача грозила свести на нет все предыдущие успехи. Во-первых, в центре оазиса находился колодец диаметром в шесть-семь шагов, а в задуманном предприятии точность играла далеко не последнюю роль. Во-вторых, оазис довольно плотно был заселен пальмами, а любой шаг вправо-влево являлся отклонением от точного курса и опять-таки ставил вопрос о точности. В-третьих, как выяснилось, незнакомец совершенно не умел ориентироваться по звездам, а солнце уже скрылось за барханами. В-четвертых, любая мелочь, любой звук сбивал незнакомца со счета, а когда считать принимался Владимир, то тот, ввиду безудержного стремления завладеть кладом как можно скорее, зачастую делал два, а то и три шага на один счет, и все приходилось начинать сначала. В-пятых... Впрочем, одного во-первых хватило бы за глаза.
   Приблизительно через час несчастный оазис был истоптан вдоль и поперек по всей розе ветров, словно по нему промчалось стадо слонов, дело же по-прежнему так и не сдвинулось с мертвой точки ни на шаг. Верблюд, поначалу из интереса бродивший за ними не отходя ни на шаг, соскучился этим занятием и занял выживающую позицию у колодца.
   И неизвестно, сколько бы это занятие продолжалось, если бы Владимир, в очередной раз не оказавшись на краю оазиса, не обратил внимание на нечто поодаль, отличающееся цветом от песка. Ему стоило немало трудов убедить магрибинца хотя бы одним глазом глянуть, что это такое, поскольку тот категорически отказывался признать выбранное направление имеющим право на существование.
   Расстояние оказалось приблизительно в два раза большим требуемого, однако следовало учитывать, что идти по песку - совсем не то же самое, что по твердой земле. Объект же представлял собой искомое, о чем и поведал незнакомец в горячей благодарности небесам, пав на колени и простерев к ним руки. Квадратная плита, размером приблизительно метра четыре на четыре, подпираемая по краям четырьмя колоннами с резными капителями, все сделано из какого-то светлого, почти белого, камня. С одной стороны на сооружение навалился бархан, наполовину засыпав песком.
   Магрибинец, окончив вознесение хвалы, взял веревку, обмотал ее вокруг одной колонны, протянул к другой, перекинул к третьей, затем к четвертой, так что они, пересекшись по диагонали квадратного сооружения, указали точное местонахождение клада. Затем он вручил Владимиру большую деревянную лопату, какой пользуются на элеваторах, - она была спрятана под ковром сбоку верблюда, - и велел копать. Сам он должен был заняться более важным делом - наблюдать окрестности и отгонять злых ифритов, буде они появятся. На самом же деле, он просто сел повыше на бархане и наблюдал, как Владимир работает, привставая время от времени от нетерпения. Один раз он даже вызвал обвал песка и, съехав вместе с ним, наполовину засыпал уже вырытую яму.
   Владимиру очень хотелось треснуть его лопатой, но он сдержался и продолжал копать, пока не наткнулся на что-то твердое. Раскидав песок, он обнаружил две металлические плиты, сомкнутые вместе, без единого намека на замочную скважину или какую-нибудь ручку. В растерянности, он бросил взгляд в сторону незнакомца.
   - О юноша, разве не говорил я тебе, что две тысячи лет изучал тайные науки и преуспел в этом? - дрожа от радостного возбуждения сказал магрибинец. - Или ты думаешь, что какая-то дверь способна остановить меня? Помоги мне снять с верблюда этот ящик.
   Вдвоем они сняли с верблюда ящик, отнесли его вниз, поставили на плиты и немного присыпали песком. После этого незнакомец сделал знак Владимиру отойти, отвязал от пояса мешочек, и высыпал его содержимое в виде дорожки.
   - Теперь же, о юноша, слушай меня внимательно, ибо от этого зависит... Да, от этого многое зависит. Вот тебе кремень и кресало. Стань вот сюда. Как только я махну тебе чалмой, извлеки огонь вот здесь, над порошком. Но только по чалме!.. Если извлечешь огонь раньше - обои полетим... Ну, давай...
   Он бегом поднялся на бархан, уложил верблюда, залег сам, выглянул, махнул чалмой и снова скрылся.
   Владимир если и не знал, то во всяком случае догадывался, что сейчас произойдет. Конечно, он мог бы отказаться, но там, в старинном кладе, мог оказаться заветный предмет, служивший ему пропуском обратно, и о котором он постоянно забывал спросить незнакомца. Поэтому, прикинув пути к отступлению, он высек искру, стремительно, прыжками, бросился к ближайшему песчаному гребню и рыбкой нырнул за него, пока не шарахнуло.
   А рвануло, надо признать, ого-го! Судя по количеству взмывших в небо вместе с грудой песка разноцветных огней, незнакомец где-то разжился китайскими трубками из бамбука, набитыми порохом и приготовленными по случаю какого-то торжества. Огни погасли довольно быстро, а вот прекрасный огненный дракон задержался и кружил в воздухе, пока не угас в отдалении. Тогда Владимир встал и осторожно выглянул.
   Незнакомец, вместе с верблюдом, уже стояли около разъехавшихся плит. В одной руке он держал зажженный потайной фонарь, в другой, согнутой в локте, находилась чалма. Магрибинец осторожно вглядывался в образовавшийся проем - были видны ступени, уходившие в темноту; кстати сказать, странное сооружение совершенно не пострадало.
   - Ну, что там? - полюбопытствовал Владимир.
   Тот вздрогнул и уронил все, что держал в руках.
   - Скажи, ты человек или ифрит? - дрожащим голосом спросил он, обернувшись.
   - Человек, - как-то неуверенно ответил Владимир. - А что случилось?
   - В прошлый раз... - начал было магрибинец, но вдруг опомнился. - Какое счастье, что нам удалось совершить задуманное! Если бы ты только мог видеть, как витал над нами злой дух, и как бесстрашно противостоял я ему всей мощью древних заклятий, пока он не ослабел и не бежал в пустыню, где будет скитаться, опозоренный, до скончания времен! Бери же скорее мешки, нам нужно поскорее забрать и погрузить сокровища, ибо подземелье скоро закроется, повинуясь силам, сильнейшим меня.
   Он нахлобучил чалму, подхватил фонарь и принялся спускаться по ступеням. Владимир, вздохнув и взяв мешки, последовал за ним.
   Подземелье представляло собой нечто вроде погреба, те же где-то четыре на четыре и около двух в высоту. Каменные стены, несколько факелов на стенах, пара полочек с лампами и еще какой-то посудой, с десяток завязанных тюков, - и ничего больше.
   Сказать, что незнакомец был разочарован, значит не сказать ничего. Увидев содержимое подземелья, он застыл у подножия ступеней, словно не веря своим глазам.
   - А где же сокровища? - недоуменно спросил Владимир, оглядываясь по сторонам.
   - Все уже украдено до нас! - жалобным голосом произнес магрибинец. - О я, несчастный! Как посмеялись надо мной переменчивые звезды, недаром, даже выстроившись в одну линию, они подмигивали друг другу... Хотя, - он приблизился к тюкам и принялся их ощупывать.
   Владимир тем временем подошел к полке с лампами. Все они были похожи одна на другую как две капли воды. Он взял одну из них в руки, открыл крышку и заглянул вовнутрь. Пусто. Взял другую - то же самое. Третья оказалась слегка помятой и открываться не желала.
   - Оставь эти пыльные лампы, иди сюда! - раздался позади него требовательный голос незнакомца.
   Владимир, машинально сунув лампу за пояс, подошел.
   - Нам нужно взять вот эти четыре тюка и погрузить их на верблюда, - сказал магрибинец. - В них поношенные вещи, но я знаю старьевщика, который охотно их купит. Их еще можно носить. Давай, поторапливайся, наше время уже на исходе.
   Они погрузили тюки на верблюда, смотревшего на них, как показалось Владимиру, с презрением, после чего магрибинец уселся верхом, поднял животное на ноги и с высоты своего положения заявил:
   - О, юноша!.. Верь мне - не я виновен в постигшем меня позоре, черное пятно которого мне не избыть до самой своей кончины. Даже деньги, вырученные у старьевщика и розданные бедным, не смогут облегчить тех страданий, которые принес мне невольный обман. Ты видишь блеск моих глаз? Они полны слезами. Ты слышишь дрожь в моем голосе? Это все мое существо сотрясается от рыданий, которым я не могу дать волю... Ступай же в оазис, а утром возвращайся в Багдад, он тут неподалеку, и ты увидишь отблеск лучей восходящего солнца на вершинах его башен. Меня же предоставь моей злосчастной судьбе... Быть может, вскоре мы снова увидимся, и тогда... Но нет, я не достоин отныне твоего доверия!.. О, злосчастная судьба!..
   Он тронул поводья, и корабль пустыни, несмотря на полный штиль, медленно исчез среди песчаных волн.
  
   А мы, тем временем, по своему обычаю, заглянем в очень хорошую книгу, которая, вне всякого сомнения, многим покажется интересной. Издана она в Москве, издательством КоЛибри, в 2005 году, и называется "Порох: от алхимии до артиллерии: история вещества, которое изменило мир", автор - Джек Келли. Название книги говорит само за себя, ни убавить, ни прибавить, а что касается языка и содержания... Приведем здесь очень маленький отрывок из начала первой главы, а дальше пусть уж любознательный читатель решает сам.
   "В горах западного Китая сказочные чудища -- полулюди-полузвери по прозванию "шань" -- украдкой сквозь листву наблюдали за походными кострами путешественников. Когда люди отлучались, твари подбирались поближе, чтобы стащить соли или поджарить над огнем лягушек и крабов. Застигнутые врасплох, шань могли поразить врага лихорадкой.
   Лучший способ отогнать этих чудищ -- бросить в огонь бамбук. Давление горячего воздуха и пара внутри полых стеблей с громким треском разрывало их. Так суеверные путешественники устраивали небольшой взрыв. А поскольку у всех млекопитающих есть рефлекс испуга -- примитивная совокупность реакций мозга, которая заставляет их напрягаться, отскакивать или съеживаться в ответ на громкий звук, то китайцы предположили, что шань должны реагировать точно так же.
   Подобные хлопушки использовались в Китае с незапамятных времен. В дни новогодних праздников треск разрывающегося бамбука отпугивал злых духов и расчищал дорогу наступающему году. Взрывать бамбук по-прежнему было любимой потехой китайцев и во времена Марко Поло, который в 1295 году привез домой свой полный чудес отчет о "стране Катай". "Молодые зеленые стебли, когда их бросают в огонь, сгорают с таким ужасным шумом, -- писал он, -- что за десять миль его слышно. Непривычного он пугает, и слушать его страшно".
   Но в X веке н. э. появилось некое новое вещество, специально предназначенное для создания шума. Средневековый китайский текст под названием "Сон в Восточной столице" описывает представление, которое дали китайские военные в присутствии императора примерно в 1110 году. Спектакль открылся "грохотом, подобным грому", затем во мраке средневековой ночи стали взрываться фейерверки, а в клубах разноцветного дыма задвигались танцоры в причудливых костюмах.
   Веществу, которое производило столь сенсационные эффекты, суждено было оказать исключительное влияние на судьбы самых разных народов. Однако входило оно в историю медленно, неуверенно, понадобились вековые наблюдения, множество случайностей, проб и ошибок, пока постепенно люди поняли, что они имеют дело с чем-то абсолютно новым. Действие таинственного вещества было основано на уникальной смеси составных частей -- селитры, серы и древесного угля, старательно растолченных и смешанных в определенной пропорции. Китайцы назвали эту смесь хояо -- "огненное зелье".
   Три элемента алхимии были решающими для открытия "огненного зелья": очистка, наблюдение и эксперимент. Китайские алхимики кропотливо работали над тем, чтобы освободить от примесей вещества, которые они находили в природе. Чистота была священным качеством, очищение -- ритуалом. Даже незначительное загрязнение ингредиентов "огненного зелья" могло нарушить реакцию горения.
   Алхимики веками ломали голову над тем, каким образом взаимодействие пяти первоэлементов -- металла, дерева, земли, воды и огня -- могло породить все многообразие мироздания. Они отмечали частности, такие как скорость горения, которые при менее пристальном наблюдении могли бы ускользнуть от внимания. Наблюдая, они экспериментировали. Опыты алхимиков не были научными в современном понимании, однако систематические пробы и ошибки позволили им на ощупь проникнуть в неведомое..."
   От себя добавим - прочтите, не пожалеете.
  
   Сказать правду, Владимир не очень-то и пожалел о расставании с незнакомцем. Снова лезть в подземелье без фонаря ему не хотелось, насколько он успел заметить, там и вправду не было ничего интересного. Поэтому он решил последовать совету магрибинца и переночевать в оазисе, а по утру вернуться в город.
   Остаток ночи прошел спокойно, без приключений; уж что-то, а ночевать под открытым небом Владимиру было не в новинку. Утром, освежившись и приведя себя в порядок у колодца, он все-таки решил хоть одним глазком глянуть на место вчерашнего приключения, но не тут-то было: там уже толпились какие-то люди и верблюды. Они о чем-то громко переговаривались и размахивали руками, так что Владимир решил на всякий случай не попадаться им на глаза, - мало ли разбойников бродит по пустыне, - и, стараясь скрываться за барханами так, чтобы избежать быть увиденным, скорым шагом направился в Багдад, который и в самом деле оказался в пределах видимости, не смотря на вчерашние едва ли не полудневные блуждания по пустыне. Но поскольку полудневными блужданиями по пустыне при наличии полного отсутствия дорог вряд ли кого удивишь, случалось и не такое, он также не удивился.
   Едва он миновал городские ворота, имея целью поосновательнее изучить город, как навстречу ему попался мальчишка-оборванец с пачкой папируса в руке. Одним он немилосердно размахивал и при этом орал не хуже ишака:
   - "Багдадский вестник"! Свежий выпуск "Багдадского вестника"! Международный скандал: верблюд шаха персидского плюнул в эмира кокандского! Ростовщик кривой Мустафа снизил процентную ставку до пятидесяти в неделю! Дерзкое ограбление купца Саида! Синдбад-мореход ищет матросов для плавания в Индию! Нет Великому Шелковому пути, да здравствует путь из варяг в греки! Покупайте "Багдадский вестник"!..
   Это было нечто новое, и Владимир протянул мальчишке золотой. Тот выхватил монету, попробовал ее на зуб, сунул в карман, вручил папирус и, видимо, не имея представления о понятии "сдача", а может быть, просто не умея считать, помчался дальше, размахивая "Вестником" и пугая прохожих дикими воплями.
   Оглядевшись по сторонам, Владимир обнаружил у стены скамью, присел и впился глазами в приобретенную диковину. Газета, как и следовало ожидать, была рукописной, с выполненными от руки рисунками, формата А4, исписанная с двух сторон мелким шрифтом. Читать поначалу было сложно - текст хотя и был написан на русском языке, однако буквы стилизованы под арабскую вязь. Хотя читать было, собственно, нечего. Вся газета состояла из рекламных объявлений, а новости, о которых нещадно орал мальчишка, сообщались одной строкой. Гораздо больше информации Владимир получил, невольно подслушав разговор двух присевших рядом с ним прохожих, причем услышанное повергло его в шок. А узнал он о том, что нынче ночью с помощью китайского зелья был в очередной раз вскрыт склад купца Саида. Неизвестный вор утащил четыре тюка самого дорогого шелка, стоивших... Стоимости Владимир не услышал, поскольку рассказчик, называя сумму, наклонился к уху слушателя, но она, по всей видимости, была весьма немалая, поскольку последний невольно воскликнул и прикрыл рот ладонью. Как показало проведенное на месте расследование, тюки были увезены на украденном предварительно у того же купца Саида верблюде. Подозрение с точностью до полной определенности падало на давнего врага купца, разбойника Джавдета. Не надеясь на быструю справедливость, купец Саид, вооружившись с ног до головы и оседлав лучшего верблюда из оставшихся не украденными, отправился на поиски разбойника, обещав в случае поимки закопать того в бархан в полном соответствии с прецедентным правом кади Линча.
   Дальше Владимир не слушал, а соседи, поболтав еще некоторое время, не обращая ни малейшего внимания на его присутствие, упомянув напоследок о каком-то розовом сари, встали и ушли. Кажется, он влип в довольно неприятную историю, и если его участие в ней станет известным - беды не миновать. Что же делать? Его взгляд случайно упал на папирус. "Синдбад-мореход набирает матросов для плавания в Индию". Может, сама судьба посылает ему подсказку? Тем более, на освободившееся место присел здоровенный детина, на руках которого виднелись татуировки: на одной - галера, на другой - по всей видимости, Колосс Родосский.
   Спросить, язык не отвалится, решил Владимир и обратился к нему.
   - Извините, вы, судя по всему, имеете отношение к морю. Не подскажете ли, где набирается команда на корабль Синдбада-морехода?
   - Морехода? - презрительно отозвался тот. - Этого сухопутного ишака, не способного отличить весла от бакштага? Кто и когда называл его этим благородным именем всерьез? Разве ты не слышал его истории, чтобы называть его мореходом? Каждый раз, когда он садится на корабль с какими-то тюками, то спустя некоторое время пропадает. Сам он объясняет это происшествие одинаковым образом, - задремал где-нибудь под пальмой, а когда проснулся, корабля и спутников след простыл. После чего объявляется через некоторое время с деньгами и новым товаром. При этом, для объяснения своего вновь обретенного богатства плетет такие небылицы, что поверить в них может только глупец, начитавшийся сказок. Но скажи мне, незнакомец, - детина в упор уставился на Владимира, - разве дашь ты что-нибудь себе отсечь в том случае, - если слова твои окажутся далеки от истины как небо от земли, - утверждая, что у него нет какого-нибудь богатого дяди где-нибудь, скажем, в Самарканде? Вот увидишь, настанет время, и его выведут на чистую воду. - Провозглашая свое пророчество, он был великолепен. - С другой стороны я. Ты слышал что-нибудь обо мне?
   - Нет, - честно признался Владимир.
   - Увы, - с грустным видом подтвердил собеседник. - Настоящие мореходы зачастую остаются в забвении. А между тем кто, как не я, спас недавно купцов с островов, лежащих далеко за горизонтом? Может быть, ты и об это не слыхал?
   - Нет, - опять честно признался Владимир.
   - Они долго упрашивали меня отправиться с ними в плавание и провести их корабль хотя бы Индии, и в конце концов, сам не зная, почему, я дал свое согласие. Несколько недель погода благоприятствовала нам, море было кротким, словно ягненок, а ветер попутным. Я видел косые взгляды, которыми они стали меня одаривать, ибо при таком положении дел моя плата для них была бы чистым убытком. Любой справился бы с управлением, даже начинающий мореход. Но на исходе пятой недели плавания разразилась буря. Ветер изорвал в клочья наши паруса, волны превышали величиною самую высокую башню Багдада, все вокруг нас ревело и стонало. Видел бы меня, скалой стоявшего в те ужасные часы у руля, ты бы сразу понял, кто из нас истинный мореход, я или Синдбад. Внезапно в свете молний я увидел впереди рифы, за ними отмель, тянущуюся к далекому берегу. И страшного кита, затаившегося между рифами и отмелью, в чьей глотке могло бы свободно поместиться десять таких кораблей, как наш. Я приказал бросить якоря, но матросы, потерявшие от ужаса остатки разума, бросили их за борт, не привязав к канатам. Положение было отчаянное, до гибели оставалось не более половины полета стрелы. Нам оставалось погибнуть или уцелеть. Как ты думаешь, что выбрал я?
   - Что? - с неподдельным интересом спросил Владимир, хотя ответ напрашивался сам собой.
   - Я решил уцелеть. Схватив за шкирку двух матросов, цеплявшихся у моих ног за бухту каната, чтобы их не смыло за борт, я подскочил к мачте, которая торчала посреди корабля голым столбом, вырвал ее из гнезда и одним ударом вогнал в дно. Затем я набросил на торчавшую из воды верхушку канат, закрепил его на руле, - и корабль оказался в полной безопасности, ибо не мог сдвинуться с места. Точно так же, для большей надежности, я поступил со второй мачтой. А когда наступило утро, и буря стихла, я вырвал обе мачты из дна, и мы, где отталкиваясь ими от дна, как шестами, а где используя как весла, добрались до берега, на котором оказался прекрасный город, и многие жители встретили нас на берегу, и радовались, и не верили нашему спасению, поскольку страшная буря не пощадила даже свирепого кита, выбросив его на берег словно сухую щепку. Купцы валялись у меня в ногах, умоляя продолжить с ними плавание, они совали мне золото и драгоценные камни, но я, помня их косые взгляды, не взял с них даже полагавшейся мне платы. Вот как было дело!.. И после этого, какой-то сухопутный ишак смеет спрашивать, знаю ли я, чем отличаются весла от бакштага!..
   Детина разгорячился и провел рукой по вспотевшему лбу. Половины Колосса как не бывало, оставшаяся часть расплылась, а на лбу появились черные разводы. Он поднялся.
   - Так что подумай множество раз, незнакомец, прежде чем иметь дело с Синдбадом, - заявил он и, презрительно махнув рукой, ушел.
   Снова оставшись один, Владимир поерзал на лавке и ощутил какое-то неудобство. Извернувшись змеей и сделав попытку глянуть через плечо вниз, а затем вернувшись в прежнее положение, он сунул руку за спину и извлек из-за пояса добытую лампу. Весьма странную. Он одновременно и ощущал и не ощущал ее; точнее, не то, чтобы не ощущал, - он сунул ее ради эксперимента обратно на прежнее место и привалился к стене. Не смотря на то, что всего лишь мгновение назад он ощущал в руках металл, сейчас он не ощущал ничего, точно ее и не было. Он снова достал ее и начал рассматривать. Точно такая, как он видел в мультфильмах, на картинках и даже в магазине сувениров. С длинным носиком и крышкой, которая никак не хотела открываться, не смотря на все предпринятые усилия. Две волнистых линии узора сразу под крышкой и над донышком. И надпись: "Made in..." Где именно была изготовлена лампа, скрывало пятно, смахивавшее на плесень. Владимир принялся сначала соскребать, а затем тереть серое пятно, как вдруг лампа задрожала и из нее, как нетрудно догадаться, появился джинн.
   Появление его разительно отличалось от всего, виденного Владимиром прежде, то есть все тех же мультфильмов про Аладдина и "Старика Хоттабыча". Никакого огненного действа. Сначала из благоразумно поставленной на землю шагах в трех от лавки лампы, точнее, из ее носика, с громким звуком "плоп", напоминающим звук вылета пробки из бутылки шампанского, появилась голова; затем, с точно таким же звуком, правая и левая руки, затем джинн показался по пояс, уперся обеими руками в место собственного соединения с лампой, и, наконец, издав последний "плоп", показался весь. Неопределенного возраста, но с длинной бородой, почему-то со строительной каской вместо чалмы или тюрбана на голове, с непонятно откуда взявшимися бутербродом в одной руке и кувшином с молоком в другой (их только что не было, и Владимир готов был в том поклясться!) он уселся на лавку рядом с Владимиром и недружелюбно уставился на него. Некоторое время оба молчали.
   - Ну, чего звал? - наконец буркнул джинн. - Ты что, не видишь, - обеденный перерыв. Мы кушаем.
   Последнее слово он протянул, едва ли не пропел, сунул в рот бутерброд и принялся жевать, время от времени прикладываясь к кувшину.
   - Ты джинн? - спросил Владимир, не зная как начать разговор.
   - А ты, наверное, ожидал увидеть погонщика верблюдов? Раз звал, говори, чего строить. Только имей в виду, - со стройматериалами нынче туго. Где-то на севере идет массовое строительство дворцов. Строят и строят. Да таких размеров, что как только построят, еще и поселиться не успеют, а уже ремонт начинают. Закончат один - начинают по новой. И, главное, ни за что не скажешь, что богатство есть у человека. Все, как на подбор, концы с концами еле сводят, а вот поди ж ты... Это мне один знакомый джинн рассказывал... Может, конечно, врал...
   - Да нет, мне не дворец, мне бы волшебные тавлеи...
   - Чего? - неподдельно удивился джинн.
   - Ну, тавлеи... Только не простые, а волшебные.
   - Я, сколько живу, и о простых-то в первый раз слышу, а тут волшебные...
   - Но разве... Разве джинны... Они же все могут? - недоуменно спросил Владимир.
   - Только твоя молодость служит оправданием твоему вопросу, юноша. Каждый джинн - он специалист широкого профиля внутри своей узкой специализации. Вот я, например, могу построить все, что угодно. Или сломать. А еще люблю заниматься гравировкой и чеканкой, но это личное, и к специальности не относящееся.
   - Какой гравировкой?.. - с отчаянием в голосе спросил Владимир.
   - Штихелем. Но тут следует иметь в виду, что штихель штихелю рознь. Одно дело спицштихель. И совсем другое - больштихель. При рельефных работах употребляется только больштихель, а вот при гравировках используется спицштихель.
- Какие штихели?.. Мне тавлеи нужны...
   - Тавлеи не строил, не знаю. Но если нарисуешь, хотя бы на песке, построим. На том же песке. Хоть и не сразу, по причине отсутствия стройматериалов. Только рисуй поаккуратнее и доходчиво, а то был случай. Попросили меня как-то в одном городе колодец выкопать, локтей эдак сто в глубину, да не простой, сужающийся к низу. Выкопал я им колодец. А теперь, говорят, выложи его камнем. Выложил. А теперь, выверни наизнанку. То есть как, говорю, вывернуть? А так, говорят, и чертеж показывают. Смотрю я, и ничего не понимаю. Колодец, он и есть колодец... Неделю разбирались, что да как. И что ж, ты думаешь, оказалось? Был у них проездом шутник Насреддин, так он им и рассказал, как строят башни. Выкапывают, говорит, колодец, выкладывают камнем и выворачивают наизнанку. А они уши и развесили. Поверили. Хотя любому известно, что так строят только маяки. А какой у них маяк? От города до моря - десять дней на верблюдах...
   - А кроме строительства ты что-нибудь еще умеешь? - с надеждой спросил Владимир.
   - Могу пригодиться, - пожал плечами джинн.
   - А еще?
   - Могу не пригодиться...
   - Понятно...
   Они замолчали. Джинн продолжил жевать бесконечный бутерброд и запивать его молоком.
  
   Прервемся, чтобы ознакомиться с замечательной статьей, опубликованной в замечательном журнале "Наука и жизнь", в N 4 за 1999 год, к величайшему сожалению, не можем указать имя автора. О журнале можно рассказывать бесконечно, среди изданий, посвятивших себя нелегкому труду популяризации науки, он - один из лучших. Уверен, каждый может найти в нем для себя много интересного, изложенного в доступной и увлекательной форме. Пример - перед вами.
   "Николай Коперник всем известен как астроном, создатель гелиоцентрической картины мира. Но, по мнению историков медицины С. Хэнда и А. Кунина, опубликовавших статью в серьезном "Журнале Американской медицинской ассоциации", он заслуживает не меньшей, а может быть, и большей славы как изобретатель бутерброда. Изобретение было сделано им в медицинских целях. Версия историков такова.
   В молодости Коперник два года изучал медицину в Падуанском университете (Италия), правда, докторского диплома не получил. После этого его дядя епископ Ватцельроде по-родственному устроил его каноником во Фрауэнбургский (Фромборкский) собор и одновременно комендантом Алленштейнского (Ольштынского) замка. В апреле 1520 года замок осадило войско Тевтонского рыцарского ордена, и через несколько месяцев в стенах замка началась эпидемия какой-то болезни - какой, установить за давностью лет не представляется возможным, но заболеваемость была высокой, а смертность малой (погибли только два человека).
   Обычные для того времени лекарства, примененные Коперником, не дали результата. Тогда он решил исследовать причины болезни. Врач-астроном решил, что причины могут крыться в питании. Он разделил обитателей крепости на небольшие группки, изолировал их одну от другой и посадил на разные рационы. Вскоре оказалось, что не болеет лишь одна группа - та, в рацион которой не входил хлеб. В таком случае разумно было бы вообще отказаться от хлеба в питании, но сделать это в осажденном замке, где не было большого разнообразия припасов, оказалось невозможно. Грубый черный хлеб составлял основную пищу обитателей крепости. Ходя по длинным коридорам, взбираясь по узким винтовым лестницам на крепостные башни, защитники замка нередко роняли свой паек хлеба на пол. Подняв кусок, его отряхивали или обдували и съедали. Возможно, рассудил Коперник, зараза шла от грязи, которая попадала на куски хлеба с пола.
   Врачу-астроному пришла мысль, что ломти хлеба надо намазывать каким-нибудь светлым съедобным веществом, на фоне которого легко можно будет заметить грязь. Тогда приставшую грязь можно было бы счистить вместе с намазкой. В качестве такой намазки избрали круто сбитые без сахара сливки, то есть масло. Так родился бутерброд. И инфекция вскоре перестала бродить по замку.
   Тевтонам не удалось ни захватить крепость, ни узнать тайну бутерброда. Когда они вынуждены были снять осаду, в Алленштейн приехал из Лейпцига глава гильдии аптекарей и врачей Адольф Буттенад, чтобы на месте узнать о причинах и способах лечения болезни. Коперник поделился с ним опытом.
   Через два года после смерти великого астронома, в 1545 году, после одной из войн, которые велись между многочисленными и мелкими немецкими княжествами, подобная болезнь появилась в Европе снова. Буттенад вспомнил о методе Коперника и стал его пропагандировать. Насколько известно, бутерброды на этот раз не помогли прекратить эпидемию, однако новое блюдо пришлось многим по вкусу и постепенно распространилось по всем странам".
  
   - Поделился бы, а то ишь, мечет все в одну рожу, - с досадой пробормотал Владимир. - Тавлеи он, видите ли, не знает...
   Джинн поморщился, забрал у него "Вестник", расположил его прямо перед собой в воздухе, аккуратно положил на него надкусанный бутерброд и поставил кувшин, вытянул руку и взял лампу, все еще стоявшую поодаль, пошарил в ней, вытащил мягкую, теплую лепешку, с маслом и ароматным сыром, еще один кувшин, поставил рядом с Владимиром и вернулся к прерванному обеденному перерыву. Немного пожевав, он вдруг обиделся.
   - Мало ли кто чего не знает, - заявил он. - Ты вот, к примеру, понятия не имеешь о гравировке. Взять, к примеру, штихель...
   - Отстань ты со своим штихелем, - буркнул Владимир.
   - Ты хоть скажи, как эти твои тавлеи выглядят? Что это такое? Может, я их видел, но они называются как-то иначе.
   - Игра такая...
   - А как в нее играют?
   - Не знаю...
   Джинн ехидно улыбнулся. А что еще мог ответить Владимир? Он всегда считал тавлеи обычными русскими шашками, имевшими происхождение то ли из Скандинавии, то ли из Рима, то ли из Древнего Египта. Но старец послал его на Восток, и Владимир смутно подозревал, что речь идет всего лишь об обыкновенных шахматах, только волшебных. Джинн тем временем теребил бороду.
   - Вот что я тебе скажу. На всем известном мне пространстве земли имеются четыре места, где мудрые предаются забавам в великолепных дворцах, и от этого становятся еще мудрее. Я никогда там не был, но слышал о них. Первое место - на берегах Нитшлаха, моря настолько мелкого, что пользуется дурной славой у мореходов, а в периоды засухи его, как говорят, можно перейти, не замочив чалмы. Второе место - в царстве Син; попасть туда непросто, ибо там обитают огромные звери, у которых когти подобны серпам, а зубы - кинжалам, их рыжая шкура покрыта черными полосами... Третье - опять-таки, на берегах бахр Варанк, там добывают кахраба, затвердевшую росу, упавшую с неба. Четвертое - самое страшное - о котором говорят шепотом, находится позади стены, выстроенной Искандером...
   - А ты можешь меня туда доставить? - сразу взял быка за рога Владимир. - Ну, там, ковер-самолет, сапоги-скороходы...
   - Это не моя специализация. У нас с этим строго. Чуть что - запечатают семью печатями в лампу и - на дно Марианской впадины. Это тебе надо договариваться с мореходами или караванщиками.
   - С Синдбадом, например? Он как раз набирает команду для плавания в Индию.
   Джинн поморщился.
   - Как знаешь... В общем, совет ты получил, служба исполнена, у меня по расписанию послеобеденный сон. Если что - потрешь через пару-тройку часов.
   И нырнул в лампу.
   Владимир вздохнул и засунул ее за пояс позади себя. Ситуация не прояснилась, но, с другой стороны, хуже тоже не стала, если не считать... Но об этом думать не хотелось. Еще раз вздохнув, он поднялся, и тут позади него раздалось громкое "плоп", настолько громкое, что два прохожих невольно вздрогнули и с подозрением взглянули в его сторону. Владимир почувствовал себя неловко.
   - А еще я сказки рассказывать умею, - донеслось у него из-за спины. - В общем, со мной не пропадешь.
   - Сиди тихо, не позорь меня перед людьми, - цыкнул на него Владимир. - Скажи лучше, где мне найти Синдбада?
   - Да нет проблем, - донеслось из-за спины.
   И тут же рядом с ним возникли носилки, с двумя носильщиками на концах и желтыми шашечками на прикрывающих окошко занавесях, что шло в совершенный разрез с недавними уверениями джинна о неслыханных карах за нарушение специализации. Впрочем, данный случай можно было списать и на простую случайность. Поставив носился прямо напротив него, носильщики приветливо улыбнулись, и один из них, распахнув дверцу, гостеприимно махнул рукой.
   - Пожалуйте, молодой господин, доставим с ветерком куда пожелаете. Всего за один золотой.
   - Каждому, - добавил другой.
   Владимир пожал плечами, залез внутрь и устроился на очень потертой скамейке. Насколько снаружи носилки выглядели богато и опрятно, настолько внутри все было неудобно и обшарпано.
   - Ветерок для молодого господина, - в окошке появилась голова носильщика, и сразу же просунулась его рука с веером. - Только, пожалуйста, поосторожнее. Вещь раритетная, перья уже не очень...
   Он исчез, и носилки разом рванули с места, так что Владимира прижало к стенке, а затем сразу вдруг остановились, так что он едва не влип в стену перед собой. И пока за окнами слышалась обычная перепалка, имеющая своей целью установить, не забыл ли какой-то прохожий дома глаза, конечно, в том случае, если он не являлся слепым от рождения, и не купили ли, случаем, права на использование носилок носильщики, и если нет, то в какой школе их так учили носить, поскольку потраченные ими за уроки деньги были явно выброшены на ветер, - развернул веер, тут же в его руках и распавшийся на отдельные составляющие. В общем-то, он изначально представлял собой просто схваченные снизу веревочкой перья, и Владимир, вздохнув, просто вернул все в первоначальное состояние. После чего его снова прижало к задней стенке - перепалка за окнами, дошедшая до выяснения родственных связей участвовавших в ней с верблюдами и ишаками, - внезапно закончилась, когда неподалеку послышались крики стражников. Участники бросились наутек со всех ног, справедливо полагая, что дальнейшее выяснение родословных грозит обернуться не отысканием истины, а визитом к кади. Затем его снова бросило вперед, после чего сильно затрясло - носильщики остановились посреди улицы и принялись хохотать, обсуждая происшествие и то, как ловко им удалось ускользнуть от стражников. Носилки они при этом на землю не опустили.
   Спустя минут тридцать-сорок такой "езды" Владимир чудом не испытывал приступы морской болезни и собирался уже продолжить дальнейший путь пешком, когда его портшез остановился, и в окно просунулись две руки.
   - Прибыли, молодой господин, куда приказывали. Деньги давай.
   Владимир сунул в каждую пятерню по золотому, снаружи послышался какой-то странный звук, и дверца отворилась. Он вышел, немного неуверенно пробуя твердую землю под ногами, оглянулся и обнаружил причину странного звука. По обе стороны дверцы имелись петли, сквозь которые просовывались шесты. Таким образом, выйти наружу не заплатив не было никакой возможности, тем более что на крыше, - по всей видимости, как раз для таких случаев, - имелись две декоративные дубинки.
   Едва он вышел, носильщики подхватили свои носилки и скрылись за ближайшим углом. Владимир огляделся. Понятно, что сказочный Багдад разительно отличался от настоящего, и, скорее всего, был как-то связан с представлениями о нем. Но чтобы представить такое... Совершенно прямая улица с двухэтажными домами, довольно узкая, - шагов пять от стены до стены, переулки, расходящиеся во все стороны, плюс полное отсутствие каких-либо надписей, указателей и даже дверей. Как просеки в лесу...
   - Уж не Синдбада ли морехода ты ищешь, о юный незнакомец? - раздалось откуда-то сверху.
   Владимир посмотрел вверх. Прямо над ним маячила голова, в чалме и с бородой. Глаза были устремлены прямо на него.
   - Да-да, я ищу дом Синдбада-морехода!.. - обрадовался Владимир. - А тут такая ситуация... Спросить совершенно не у кого. Чуть солнце пригрело - и на улицах пусто, словно по волшебству. И дома без вывесок... Ну кто так строит...
   - В матросы наниматься пришел? - с какой-то тоской в голосе произнесла голова.
   - Вроде того... - бодро ответил Владимир.
   - Ну, коли в матросы... Заходи...
   Из окна вывалилась веревочная лестница, так что Владимир едва успел отскочить. Честно сказать, с такими лестницами дела ему иметь не приходилось, но, к чести его будет сказано, с первым заданием он справился. Не то, чтобы показал высший класс, но справился.
   И очутился в пустой комнате. Или, лучше сказать, настолько бедно обставленной, что казалась пустой. Из всей обстановки в ней присутствовали: маленький столик с листами, чернильницей и пером, потертый ковер и, по всей видимости, сам хозяин, восседавший на ковре. При появлении Владимира, он сделал ему знак присесть напротив, а сам потянул веревку, протянутую в окно, таким образом втянув вовнутрь лестницу. На вид ему было лет тридцать-сорок, - Владимира сбивало с толку наличие бороды, - одет скромно, взгляд спокойный и даже какой-то незаинтересованный.
   Когда Владимир пристроился на ковре, он, не вставая, взял со стола лист папируса.
   - Тот, кто желает стать матросом на корабле славного морехода Синдбада, должен выдержать экзамен и доказать, что в полной мере сможет соответствовать той чести, которая будет ему оказана в случае принятия на службу.
   После чего протянул лист Владимиру.
   На листе были написаны два вопроса. Причем первый вопрос экзамена был Владимиру известен и проблем не вызывал. В детстве он некоторое время увлекался парусниками и даже сделал одну довольно приличную модель, поэтому объяснить, чем отличаются весла от бакштага мог без труда. А вот второй вопрос был из категории "на засыпку": "Чем, о соискатель места на славном корабле Синдбада-морехода, можешь доказать ты истинность своего ответа?"
   - Весла, - тем не менее, начал он, - это такое приспособление, чтобы двигаться по воде. У лодки есть, у гребных судов. Там на одном конце широкая такая лопасть есть: опускаешь ее в воду и как бы от воды отталкиваешься... А бакштаг - это ветер такой. Точнее не ветер, а курс судна относительно ветра. А еще точнее, если ветер дует сзади и сбоку. Или снасть такая корабельная есть. Мачту держит.
   Экзаменатор вздохнул.
   - Ты уже не первый, кто хотел бы занять почетное место матроса и кто произносит красивые слова, но не может подтвердить их истинность. Я жду от тебя правдивого ответа на второй вопрос, и если он будет настолько справедлив, что ни у кого не возникнет и тени сомнения, - а это именно то условие, выполнение которого требуется для получения... Впрочем, это не важно. Главное - ты получишь место, которого ищешь. Начинай.
   Доказательство очевидного всегда являлось самым сложным, и как начать, Владимир не знал. Но говорить что-то было надо, и он открыл было рот, как вдруг речь его полилась как бы сама собой, без какого-либо его вмешательства.
   - О мудрейший из мореходов, - говорил кто-то вместо Владимира, хотя последний честно шевелил губами. - Разве может быть что-либо более истинное, чем собственноручный отрывок из рукописи великого мореплавателя Абу Али ибн-Магеллана, открывшего пролив собственного имени? Кстати, библиографическая редкость. Взгляни, и если у тебя останутся хотя бы малейшие сомнения, я в то же мгновение покину твой гостеприимный дом и никогда больше не потревожу твоего спокойствия.
   Позади него что-то зашевелилось, Владимир (если быть совершенно точным - все происходило без его непосредственного участия) сунул руку за спину и вытащил в прямом смысле отрывок, с неровными краями, какого-то манускрипта, вверху которого читалось: "Краткий справочник по морде (морским делам), составленный и написанный рукою великого мореплавателя Абу Али ибн-Магеллана в назидание и научение юношам, вступающим в морскую профессию и не знающим, делать жизнь с кого. С собственноручной подписью автора, нотариально заверенной". Затем шло: "Весла - это такое приспособление..." и далее слово в слово то, что минуту назад сказал Владимир, отвечая на первый вопрос экзамена.
   Синдбад - а кто еще это мог быть? - проворно выдернул "отрывок" и жадно впился в него глазами.
   - Азиз! - вскричал он громким голосом, несколько раз прочитав написанное. - А ну-ка, принеси мне опросные листы тех трех последних соискателей.
   Вошел слуга, комплекция которого соответствовала выражению "поперек себя шире", и с поклоном протянул господину кулак, размером с голову обычного человека, в котором начисто терялись три небольших листка. Синдбад выхватил их, развернул веером, словно карты и прочитал:
   - "Весла, - то, чем гребут. Бакштаг - искаженное бакшиш - "деньги давай". То, что гребут. Доказательство - не будет денег, не будет весел. Так... Весла - то, чем грабят. Зачеркнуто. Гребут. Бакштаг - зачеркнуто. Написано: шашлык. Доказательство - какой-такой бакштаг?.. Я тебе такой шашлык сделаю, ты такого от роду не пробовал, чем хочешь клянусь". Они еще здесь?
   - Да, мой господин, - опять-таки с поклоном ответствовал Азиз. - Угощаются и отдыхают, согласно вашему распоряжению.
   - Это мошенники, Азиз. Выброси их вон без всякой жалости; иного они не заслуживают.
   Слуга вышел. Через некоторое время раздался слабый вскрик и вслед за ним треск ломающегося дерева. Еще два вскрика - и снова наступила тишина. С поклоном вошел Азиз.
   - Исполнено, господин. - И глазами вопросительно указал на съежившегося Владимира.
   - Принеси нам лучших фруктов, яств и напитков. И последи, чтобы нам никто не мешал. Если будут спрашивать, скажи: на сегодня прием окончен. Приходите завтра.
   Стоило слуге скрыться за дверью, Синдбад из сидячего положения взмыл под потолок, а затем принялся бегать по комнате, потрясая "отрывком".
   - Пусть теперь попробуют отвертеться!.. Удача!.. Какая неслыханная удача!.. Богатство само плывет ко мне в руки... Теперь и в Индию плыть не надо... Осталось только договориться о размере причитающейся тебе доли. Поскольку в данном случае все решает мой авторитет, думаю, отдать тебе десятую часть будет вполне справедливо... Нет ли у тебя свежего номера "Багдадского вестника"?..
   Владимир протянул ему папирус, обильно покрытый масляными пятнами, оставшимися от бутерброда джинна. "Не надо плыть в Индию..." Это ошеломило его. И при чем тут какие-то дурацкие вопросы?..
   Но тут вдруг Синдбад с горестным криком и грохотом спустился с небес на землю прямо около столика, обхватил голову руками и принялся стонать, причитать и делать слабые попытки покатиться по ковру. Ворвался слуга с подносами, не смотря на занятые руки, готовый вступиться за своего господина, который знаком отослал его прочь вместе со всеми вкусностями и неподвижно застыл, являя собой некое подобие статуи Воплощенной Скорби.
   Владимир ждал.
   - Злой рок каждый раз вмешивается, когда удача, складывая крылья, уже готова опуститься ко мне на руку подобно ловчему соколу. Не прошло и недели со дня выхода предыдущего "Багдадского вестника", в котором выпускающие его достойные люди сообщили о том, что, желая помочь бедным, они помещают вопрос, правильный ответ на который принесет соискателю целое состояние. Тот номер, да будет тебе известно, - если ты не в курсе, - стоил в два раза дороже, поскольку прибавочная стоимость должна была быть поровну разделена между давшим правильный ответ и бедняками. Я тоже дал обет, - в случае выигрыша, конечно, - половину полученных денег раздать на благотворительность. Все это время, набирая команду на свой корабль, я задавал один и тот же вопрос, в надежде, что правильный ответ позволит мне совершить очередное доброе дело. И что же я прочитал сегодня? "Первый приз - большая половина выручки от продажи тиража, независимо от того, кто дал правильный ответ, по праву принадлежит нашему господину халифу, да будет славно его имя во веки веков. Второй приз - годовая подписка за полцены - достается сапожнику Юсуфу из Исфахана. Третий приз решено никому не присуждать, поскольку денег от продажи тиража выручили мало..." - прочитал он и задумчиво пожевал губами. - Этот Юсуф, должно быть, сахир. Номер не успел еще достичь пределов Исфахана, а он уже прислал правильный ответ. Да, это все объясняет. Что ж, все-таки придется плыть в Индию. Ты все еще хочешь наняться матросом на мой корабль?
   Владимир пожал плечами.
   - Да, я хотел бы отправиться с вами в плавание.
   - Могу ли я узнать, что за причина толкает молодого человека в полное опасностей путешествие?
   - Мне нужны волшебные тавлеи, а в Индии, говорят, много чудес и диковин.
   - Да, там много есть чего диковинного, но вот о тавлеях никогда не слышал, тем более о волшебных... Но, раз уж ты принял такое решение. "Золотой ишак", - так называется мой корабль, - отплывает через несколько дней. Приходи с рассветом на пристань, и ты не опоздаешь. О снабжении можешь не беспокоиться, ибо подготовку к плаванию я поручил своему брату, Синдбаду-сухопутному...
  
   Когда имеется много интересных книг, выдержки из которых можно привести в качестве отступления, имеющего самое непосредственное отношение к нашему рассказу, выбор очень труден. Для того, чтобы хоть немного познакомить читателя с встретившимся нам персонажем, мы остановились на двух. Первая из них - Владислава Карнацевича, "История человечества. Восток", издательство Фолио, вышедшая в 2013 году. И вторая - Андрея Низовского, "500 великих путешествий", издательство Вече, 2013. Рассказывать о них - дело неблагодарное, их лучше читать. Написанные очень увлекательно, они погружают в особый мир, - мир странствий и мир истории; читая их, оказываешься в разных странах и эпохах, знакомишься с известными и не очень известными людьми и конечно же, помимо удовольствия, получаешь знания.
   Впрочем, судите сами.
   Отрывок из первой книги:
   "В сказке "Тысячи и одной ночи" Шахерезада повествует о том, как Синдбад-мореход путешествует по морям, торгуя редкостями и наживая богатство. Так существовал ли Синдбад-мореход и его экипаж в действительности?
   Синдбад (от перс. Ас-Синдибад, или араб. Синди-бад аль-Бахри) - имя легендарного моряка, родившегося, по преданию, в Багдаде или Басре во времена халифата Аббасидов, герой цикла рассказов ближневосточного происхождения. Он попадает во множество фантастических приключений во время путешествий через моря к востоку от Африки и Южной Азии, встречается с удивительными существами и сверхъестественными явлениями. Истории его путешествий и составляют "Семь путешествий Синдбада-морехода" в книге "Тысячи и одной ночи".
   Имя Синдбад - персидское по происхождению, намекающее на персидские корни оригинала. Более того, некоторые ученые считают, что книга о Синдбаде вообще была первоначально составлена в сасанидской Персии, хотя ее автор явно был знаком с индийскими трудами, повествующими о путешествиях, возможно, в переводе с хинди на фарси. Однако древние тексты цикла написаны по-арабски, а более современные и средневековые сохранились в персидской версии. Кстати, мы пишем "Синдбад" с прописной "с", как имя собственное, а это может быть искаженным индийским словом "синдхупати" - "владыка морей". Так в те времена называли капитанов и владельцев судов.
   Вопрос "Кем был Синдбад-мореход на самом деле и был ли вообще" волнует многих. Может быть, прототипом Синдбада-морехода является историческая личность. Но какая?
   На арабском Востоке никого не нужно было убеждать, что Синдбад жил на самом деле. Даже восточные историки признают родиной человека, ставшего прототипом сказочного морехода, оманский город Сохар.
   Если же верить "Лондонским хроникам", история Синдбада-морехода, как полагают, обязана появлению на свет преданию о святом Брендане, именины которого припадают на 16 мая. Святой Брендан известен главным образом своим плаванием к Блаженным островам. Возможно, ирландские монахи принесли эту легенду с собой в IX веке на Восток..."
   Здесь мы остановимся и приведем отрывок из второй книги:
   "У Сулеймана, богатого купца из Басры, не было недостатка в слушателях. Вернувшись из далекого плавания, он рассказывал такие чудесные вещи, что походили они на басни и сказки. Еще в IX в. Сулейман одним из первых совершил путешествие далеко на восток, в загадочную страну Китай. Чтобы добраться туда, ему пришлось посетить многие гавани и города, познакомиться с жизнью незнакомых племен и народов. Повествование было настолько занимательно, что запомнилось многим. Нашелся соотечественник, горожанин из Басры, который со временем, не надеясь только на память, записал эти рассказы. Рукопись переписывалась из века в век и в единственном экземпляре, счастливо сохранилась для потомков. Эту традицию продолжил в X в. другой хронист, перс Бузург ибн Шахрияр. Собранный им сборник не зря назывался "Чудеса Индии": столько было в повествованиях необычайных приключений! Да и охватывал он не одну Индию, но и Китай, Индонезийский архипелаг, Восточную Африку. Особое место уделялось прославленным арабским морским портам и городам - Басре, Сирафе, Убулле, Багдаду. А рассказы о дальних плаваниях простирались не только на Индийский, но даже на часть Тихого океана!   На основании этой рукописи потомки зачислили отважного купца Сулеймана из Басры в число величайших путешественников периода раннего халифата. К тому времени принадлежит и повествование о семи путешествиях знаменитого Синдбада-морехода. Вероятно, Сулейман стал одним из прототипов этого героя из "Тысячи и одной ночи"..."
  
   ...Ночевать Владимир отправился в то же самое заведение, что и прежде. От носилок он в этот раз отказался, и удовольствовался подсказками джинна из лампы. В целом, обошлось без приключений, но только в целом; в частности же "путеводитель" на что-то постоянно отвлекался и не всегда успевал дать нужные указания.
   Перед тем, как отправиться в номер, он решил немного перекусить, и знакомый служитель, встретивший его как родного, провел его в тот же самый "кабинет", принес чаю и фруктов. Обстановка ничуть не изменилась, и Владимир мог беспрепятственно обдумать случившееся за сегодня и поразмыслить над своими дальнейшими действиями.
   Устраиваясь поудобнее, он неожиданно обнаружил дырку в перегородке, через которую можно было видеть происходящее в соседнем "кабинете", и Владимир, укоряя себя за подсматривание, невольно вновь и вновь возвращался к ней глазами. По ту сторону расположилась довольно живописная компания. Четыре фигуры, одна напротив трех, причем эти три напоминали собой матрешек. Первая фигура была очень солидной, равно как и сидевшая напротив нее, вторая - так себе, а третья - попросту щуплая. Причем эти три сидевшие в ряд имели каждая под левым глазом здоровенный фонарь, а сидевшая первой - солидная - еще и под правым. Они воздерживались от разговоров, очевидно, кого-то поджидая.
   Действительно, вскоре знакомый служитель, - сама предупредительность, - подвел к ним какого-то важного господина и тут же, по своему обыкновению, исчез, предварительно задернув расписные занавеси и оградив тем самым "кабинет" от праздного любопытства присутствующих.
   Пришедший, - невысокий толстячок, - присел и тут же приступил к изложению дела.
   - Марр ха бах, ханум, - обратился он к отдельно сидевшей фигуре.
   - Можно просто, - Гания, - отозвалась та.
   Владимир опешил. Насколько ему было известно, "ханум" - это ведь восточное обращение к женщине?
   - Мне порекомендовали вас как истинных мастеров своего дела...
   - Нашего... - встрял щуплый.
   - Нашего... - поморщился толстячок. - А отчего это у них под глазами сливы?
   - Видите ли, ака, - пустилась в объяснения Галия-ханум, - совершенная случайность. Прослышав о том, что Синдбад-мореход набирает матросов для плавания в Индию, мы решили проникнуть к нему на корабль и помочь ему... хм... с реализацией товаров. Может быть даже, впоследствии поднять пиратский флаг и податься к побережью Сомали... Все шло прекрасно, мои соратники с честью выдержали экзамен и угощались фруктами, прежде чем приступить к исполнению своих новых обязанностей, как вдруг, неизвестно по какой причине, в комнату ворвался этот кошмарный слуга Синдбада и, без объяснения причин, выкинул их в окно. Клянусь, мы и словом никому не обмолвились о наших намерениях!.. Но перед тем, как случиться этому неприятному инциденту, к Синдбаду пришел какой-то посетитель, не иначе - сахир, и выложил ему все наши намерения...
   - А почему вот у этого две сливы?
   - Он вылетел первым, сахиб, когда рама еще была на окне...
   Владимир поежился. Он опять оказался втравленным в какую-то неприглядную историю помимо своей воли.
   - Ладно... Времени у нас немного, поэтому слушайте внимательно. Случилось так, что наш господин, да будет славно его имя во веки веков и сохранится у благодарных потомков как символ добродетели и справедливости, обеспокоился по поводу ведения хозяйства в его дворце. Только мудрому и рачительному хозяину, способному снизойти с высот забот о государстве и вникнуть в мельчайшие подробности быта своих недостойных подданных, могла придти в голову столь похвальная мысль. Завтра утром, сразу после завтрака, повелитель вселенной, переодевшись в халат простого слуги и перевязав щеку, словно у него болят зубы, дабы не быть узнанным, отправится с ревизией наличного дворцового имущества. И тут, о горе нам, о горе! - Он попытался выдавить из себя некоторое количество слез. После неудачной попытки, отхлебнув чаю, он продолжал. - Так вот, наш господин, да будет славно имя его... Нет, это я уже говорил. На чем я остановился?.. Ах, да, о горе нам, о горе! Надо же было случиться тому, что сегодня ночью мыши, обитающие глубоко в подземельях дворца, совершили дерзкий набег и повредили огромное количество ценностей. Любимые коты любимой жены халифа ничего не могли поделать с таким числом мышей, - а им не было числа, - и попрятались, дабы также не быть поврежденными. Не желая печалить любимого господина, его недостойные придворные взяли на себя труд восстановления ценностей, и унесли их к себе в своих недостойные жилища, чтобы сердце нашего господина не могло познать печали, при виде такого разорения. Подумайте сами, в каком мы оказались положении? Конечно, у каждого из нас имеется некоторое количество похожих ценностей... Да разве может быть иначе? Ведь наш господин отличается разборчивостью и по праву слывет знатоком ценностей от стран Магриба до царства Син. И каждый из нас, недостойных, старается хоть сколько-нибудь брать у него... то есть, с него, в этом пример, и заказывает одну-две вещи у тех же ювелиров, которые поставляют свои изделия ко двору. Но количество испорченных мышами вещей слишком велико, чтобы мы успели за имеющееся у нас ничтожное время восполнить недостающее... Так вот, вам требуется инсценировать кражу из дворца халифа. Вас четверо, поэтому работать каждому придется за десятерых.
   Щуплый достал откуда-то манускрипт, развернул его и принялся бормотать:
   - Кража... Из дворца халифа... Наказание... Мама!.. - пискнул он и повалился навзничь, потеряв сознание.
   В свиток заглянул солидный, с двумя сливами.
   - Не пойдет!.. - авторитетно заявил он и протянул свиток Галие-ханум.
   - Что значит не пойдет? Что значит кража? Кто здесь говорит о краже? Речь идет о сохранении здоровья самого халифа, о чести его подданных, - наконец, о спасении мышей, которые, обитая под дворцом, в сущности своей являются его собственностью. Вам требуется всего лишь инсценировать кражу! И за эту инсценировку я готов заплатить хорошие деньги!..
   - Минуточку, господин, не могли бы вы на пару минут оставить нас одних? - ласково попросила ханум.
   Тот нахмурился, но вышел. Владимир осторожно выглянул из своего закутка, поэтому того, что происходило в соседнем, просто не видел. Но когда через минуту, постояв около певцов и бросив им пару монет, толстячок вернулся, каждый из троих, за исключением, разумеется, ханум, имел по две сливы (а солидный еще и красный нос) и был согласен на все.
   - Значит, так, - толстячок достал из кармана папирус, и вся компания дружно в него уткнулась. - Вот здесь, на плане, в этом месте стены дворца, обозначенного буквами мим и джим, есть потайная дверь. Просунув руку вот под этот саксаул, найдете рычаг. Вот этот камень отодвинется в сторону, и вы проникнете в помещение со сложенными светильниками. Их давно собирались выбросить, но как-то руки не доходили. Эти светильники вы вынесете и сложите снаружи у стены. Откроется дверь. Сразу за дверью, с правой стороны, будет стоять восковой страж. У него в поясе вы найдете ваши деньги. Оставив следы взлома, вы спокойно удаляетесь вот в этот дом у городских ворот, где получаете необходимую экипировку. Применив ее, рано поутру, как только будут открыты городские ворота, исчезаете из города. Главное, успеть до окончания завтрака. Потом будет объявлен план "Перехват" и ворота будут закрыты.
   - А если нас все-таки поймают? - дрожащим голосом осведомился щуплый.
   Толстячок поморщился.
   - На такие случаи берут с собой королевскую кобру... Но, думаю, до этого не дойдет. Если все сделаете как надо - не поймают. К тому же, всегда есть надежда обменять вас на кого-нибудь у дружественных правителей. Но кобру все-таки возьмите...
   Они переговаривались еще некоторое время, после чего удалились. Владимир посидел еще немного и отправился к себе, полный противоречивых мыслей. Что делать? Отправиться к дворцу халифа и предупредить стражников? Но что он им скажет? Что готовится ограбление? Но ведь готовится всего лишь имитация. Что во дворце недостача драгоценностей? Но тогда ему придется иметь дело с хитроумными придворными, которые наверняка предусмотрели запасные варианты. И даже в том случае, если ханум и ее команда будут пойманы, они могут отговориться, что заняты всего лишь расчисткой здания от никому не нужных светильников. Ночью? Так ведь чтобы никому не мешать... Так ничего и не придумав, он незаметно для себя уснул.
   ...Он спал, и ему снилась арабская ночь, стена дворца халифа и четыре тени возле нее. Открылся потайной ход, и они принялись за работу. Поначалу светильники можно было передавать по цепочке, что они и делали. Затем пришлось выносить, и тут по причине спешки сразу же возникла неразбериха, кто-то кому-то несколько раз уронил светильник на ногу... Куча возле стены все увеличивалась, пока, наконец, все четверо, задержавшись дольше обычного, не выбрались наружу и не стали пересчитывать добытые честным трудом деньги. Результатом они остались очевидно недовольны, поскольку принялись размахивать руками и часто повторять (так казалось) слово "каждому". Насколько Владимир мог понять, полученная сумма составляла плату только одного участника, то есть четверть от обещанного. Военный совет закончился быстро - и вся четверка снова скрылась в отверстии хода. Вскоре, по очереди, с трудом протиснулись трое, с мешками на плечах. Отойдя на некоторое расстояние, они остановились и принялись поджидать четвертого, который задерживался и создавал тем самым ситуацию повышенного риска. Наконец, появился и он. Им оказался щуплый, по всей видимости, раздевший воскового стража, поскольку надетое на нем было ему явно не по размеру. Кроме того, под мышками он держал по большой головке сыра, которые его перевешивали то в одну, то в другую сторону. Чтобы сохранить равновесие, он поочередно откусывал то от одной, то от другой. Потом вся четверка скрылась в ближней улице.
   ...Утром же, вне зависимости от реальных ночных событий, Владимир, выйдя на улицу, испытал шок. Мимо него, облаченная в традиционный японский наряд, с зонтиком в руках, важно шествовала ханум, узнать которую можно было только по комплекции. На поводке она вела... То, что толстячок-придворный наименовал "экипировкой" представляло собой карнавального китайского дракона, - голову и длинный матерчатый балахон, блестевшей разноцветной чешуей. Внутри этого дракона, на четвереньках, прятались сообщники, шествовавшие один за другим. Позади дракона был приспособлен собачий хвост. Непонятно зачем, шествовавший последним щуплый, - а кто же еще мог шествовать последним? - время от времени делал неуклюжие попытки им помахать, в результате чего валился набок. Он находился в крайне приподнятом состоянии духа, поскольку вполголоса напевал: "Не желаем жить... эх! по-другому... Не желаем жить... ух! по-другому..."
   Владимир, потеряв дар речи от увиденного, проследовал за ними к городским воротам, желая узнать, чем же закончится эта эпопея.
   А закончилась она весьма обыденным образом. Подойдя к стражникам, ханум игриво подмигнула одному из них, после чего тот, выглядевший на ее фоне очень непрезентабельно даже с учетом надетых доспехов, поспешил их открыть. Второй все же заинтересовался зверем на поводке и поинтересовался:
   - А это кто?
   - А это мой любимый песик, - как могла приветливо ответила ханум. - Такса. Ужасно, какой умный. Песик, голос!
   Гавкнули все трое, прятавшиеся внутри, причем невпопад и на разные голоса, но для нетребовательного стража этого оказалось вполне достаточно. Дама с собачкой беспрепятственно скрылась за городской стеной, при этом им не помешало даже то, что щуплый не переставал петь и делать попытки махать хвостом даже минуя стражников...
  
   В соответствии с достигнутой накануне договоренностью, Владимиру следовало поспешить на причал.
   - Чего надо? - недовольно буркнул джинн, когда он постучал по лампе.
   - На причал надо, - в тон ему ответил Владимир. - Хватит дрыхнуть, дорогу показывай.
   - Какой тут дрыхнуть! Сегодня открывается чемпионат пустыни по поло на верблюдах. Оазис Эль-Бид принимает оазис Аль-Кхобар...
   - И кто выигрывает?
   - Пока только принимает...
   - Тебе нравится поло?
   - Не то, чтобы нравится... А как средство немного заработать. Я тут поставил на Эль-Бид...
   - А я и не знал, что у джиннов есть деньги...
   - Я, собственно, рассчитывал на тебя.
   - На меня?
   - Ну да. Какая-то несчастная пара золотых...
   - Сколько-сколько?
   - Вообще-то я поставил десять, но это не важно.
   - То есть как это не важно! - возмутился Владимир. - Вообще-то, хозяин лампы я...
   - Опоздаешь на пристань, - рассудительно прервал его джинн. - Дойдешь до базарной площади, вторая улица направо. Потом вторая налево, и еще раз направо. В общем, не заблудишься...
   Как легко догадаться, Владимир заблудился и попал на пристань, когда солнце взошло достаточно высоко. Здесь царил такой же оживленный беспорядок, что и на базаре. От кораблей на пристань были скинуты сходни, по которым сновали носильщики - на корабль с пустыми руками и корзинами, обратно - с полными. Величаво плыли огромные тюки, поскольку людей, тащивших их, видно не было, гвалт поднимался до самого неба, было ужасно пыльно, а воздух пропитался странной смесью запахов морепродуктов, пряностей, свежеокрашенных тканей и много-много чего еще. Найти нужный корабль, когда тебя толкают и сжимают со всех сторон - дело нелегкое, но, к счастью Владимира, "Золотой ишак" оказался четвертым или пятым по счету. Узнать его оказалось просто - очень изящный двухмачтовый доу, в качестве носовой фигуры у которого имелась передняя половина разинувшего в торжествующем крике пасть зверя, в честь которого судно и было названо. Синдбад стоял на палубе и наблюдал за погрузкой товаров.
   Владимир хотел было подняться к нему, но тот сделал упреждающий знак и сошел сам.
   - Наше присутствие излишне, - сказал он. - Здесь вполне обойдутся без нас. Сегодня погрузка еще продолжится, а отплытие состоится завтра или послезавтра. Кстати, а вот и наш новый кок, Джасим аль-Луджайн. Можно просто Джасим.
   Владимир взглянул в ту сторону, куда невежливо указывал пальцем Синдбад и во второй раз за короткое время был поражен. Джасим выглядел самым настоящим морским волком. Вместо одной ноги у него была деревяшка, и он был вынужден использовать костыль. На плече у него сидел и теребил огромную чалму здоровенный попугай. Во рту он держал мундштук кальяна, сам кальян был заткнут за пояс. В вороте распахнутого халата виднелась тельняшка. Кроме того, он был огромен, как айсберг, потопивший "Титаник". Он не шел, - он шествовал, - и разношерстная толпа плавно обтекала его, словно волны. За ним четыре совершенно бандитские личности, надрываясь, тащили огромный казан.
   Кивнув Синдбаду, Джасим проследовал на судно.
   - Говорят, в приготовлении плова ему нет равных. Он избороздил все моря и океаны, ходил под парусами многих знаменитых капитанов, и даже служил под началом самого капитана Зажажа... Ладно, приходи завтра, а у меня еще много дел...
  
   Поскольку делать ему было нечего, Владимир отправился изучать местные достопримечательности, с которыми, правду сказать, было туго. Кривые улочки, похожие одна на другую как две капли воды, светлые оштукатуренные стены, довольно редкие прохожие, пальмы, врытые в кадках около некоторых домов - вот, собственно, и все. Рассматривать было нечего, делать - тоже, а тут еще джинн... С характерным звуком появившись из-за спины на уровни талии в количестве одной только головы, он с места в карьер принялся рассказывать о несправедливости и предвзятости судей, которая сплошь и рядом встречается не только в хозяйственных тяжбах, о верблюдах, которым, должно быть, что-то подмешали в воду или не так оседлали, о разной длины клюшках и неправильных изгибах их крюков, о том, что мяч круглый, а поле ровное... Владимир, поначалу отвлеченный своими мыслями, не сразу понял, о чем идет речь, но потом догадался, - сделанная джинном ставка вылетела в трубу. И почти сразу вслед за тем - какое зрелище он в данный момент из себя представляет. Откупиться от ноющего джинна было в данный момент наилучшим выходом, что Владимир, скрепя сердце, и сделал. После чего задался вопросом: насколько большой кредит ему открыт. Решив, что в сказке кредит должен быть сказочно большим, он выбросил эту мысль из головы.
   А потом обнаружил, что заблудился. Идя с пристани, он придерживался правила правой руки, чтобы иметь возможность вернуться. Слушая джинна, он продолжал движение, в результате чего оказался на перекрестке, где использовать прежний принцип оказалось невозможным. В растерянности озираясь по сторонам, он вдруг услышал мелодичный звон, поднял глаза и увидел прямо над собой тонкий бронзовый полумесяц и несколько звездочек, подвешенных на цепочке к выступающей из стены деревянной балке. И приоткрытую дверь. Спрашивать дорогу у джинна не хотелось, - Владимир был на него рассержен, - и, осторожно войдя, он поднялся по лестнице на второй этаж к еще одной полуоткрытой двери, легонько постучал и, услышав "войдите", произнесенное напыщенным тоном, вошел.
   Первое, что сразу бросалось в глаза, было чучело крокодила, свисавшее с потолка; полки с манускриптами вдоль стен, различные непонятного назначения приборы; в углу - три слона, стоящие на черепахе, и плоский блин земли поверх них, все вырезаны из ценных пород дерева. Потолок разрисован фигурами созвездий. Еще одна открытая дверь на винтовую лестницу. И пожилой, невысокого роста человечек, - типичный средневековый звездочет в расшитом золотыми звездами халате с широкими рукавами и островерхом колпаке.
   - Чего тебе надобно, о юноша? - несколько покровительственно поинтересовался человечек. - Только знай, что я не занимаюсь дешевыми предсказаниями. Дешевые предсказания - удел невежд и глупцов, выдающих себя за обладателей тайного знания. Я же считаю, что знания должны принадлежать всем. Знание - сила. Только истинная наука может дать нам знания. Но истинная наука, представителем которой я являюсь, требует серьезных вложений, - только тогда от нее будет польза и отдача.
   - Я ищу волшебные тавлеи, - ответил Владимир.
   - Ни слова больше, о юноша! - вскричал человечек. - Волшебство, магия - это антинаучно, истинный ученый в них не верит. Для истинного ученого главным в познании законов естества является опыт и наблюдение, анализ которых позволяет эти законы познавать и анализировать. Идем, я покажу тебе...
   Они поднялись по винтовой лестнице на крышу, где Владимир обнаружил самую настоящую обсерваторию, большие солнечные часы с погнутым гномоном и стоящие на них очень большие песочные часы, с колбами, расположенными друг к другу под углом. Внутри обсерватории помещался ну очень солидный телескоп.
   - Вот, смотри! - трагическим тоном произнес человечек и театральным жестом указал рукой на все имевшиеся в наличии предметы.
   Владимир смотрел и удивлялся, каким образом сюда могло занести изобретенный спустя как минимум восемьсот лет после правления Харун аль-Рашида телескоп.
   - Я поверил глупцам, и как жестоко я был обманут! - продолжал между тем звездочет. - Они утверждали, что днем со дна глубокого колодца можно увидеть звезды... Сколько денег вложил я в то, чтобы создать этот совершеннейший, - пока он не заржавел, - механизм, для дневного наблюдения за ночными светилами. И что же? Целый год, в любую погоду, наблюдал я небо и вел тщательнейшие записи о своих наблюдениях. Целый год я надеялся разглядеть хоть одну звезду - увы, все мои старания были тщетными... В конце концов, я вынужден был оставить свои попытки, а этот прибор с той поры служит напоминанием мне о моей легковерности... Впрочем, на самом верху в наблюдательной трубе свила себе гнездо птица, так что, наблюдая теперь уже за ней, я могу сопоставить погодные явления с ее полетом.
   Владимир более внимательно осмотрел трубу снизу доверху. На самом верху он увидел темную точку, на которую поначалу не обратил внимания, и которая при внимательном осмотрении оказалась любопытствующей вороньей головой.
  
   Прервемся на короткое время, чтобы прояснить поставленный и разрешенный звездочетом вопрос и обратимся к небольшой статье В. Сурдина, опубликованной в журнале "Квант", N 1, 1994 год, которая так и называется: "Видны ли звезды днем из глубокого колодца?"
   "Существует старое и довольно распространенное убеждение, что днем из глубокого колодца можно увидеть звезды. Время от времени это утверждают вполне авторитетные авторы. Так, более двух тысячелетий назад Аристотель писал, что звезды могут быть видны днем из глубокой пещеры. Несколько позже Плиний повторил то же самое, заменив пещеру колодцем. Немало писателей упоминало об этом в своих произведениях: помните, у Киплинга -- звезды видны в полдень со дна глубокого ущелья. А сэр Роберт Болл в книге "Star-Land" (Бостон, 1889 г.) дает подробные рекомендации, как наблюдать днем звезды со дна высокой печной трубы, объясняя эту возможность тем, что в темной трубе зрение человека становится более острым.
   Итак, видны ли звезды днем? Что говорит об этом эксперимент? Сознаюсь, у меня до сих пор не было возможности спуститься в очень глубокий колодец или залезть в высоченную трубу. Однако в разные времена находились любознательные граждане, пытавшиеся сами обнаружить "эффект колодца". Знаменитый немецкий естествоиспытатель и путешественник Александр Гумбольд, пытаясь увидеть звезды днем, опускался в глубокие шахты Сибири и Америки, но безрезультатно. В наши дни тоже есть беспокойные головы. Например, журналист "Комсомольской правды" Л.Репин в номере от 24 мая 1978г. писал: "Говорят, что среди бела дня можно увидеть звезды на небе, если спуститься в глубокий колодец. Однажды я решил проверить, правда ли это, спустился в шестидесятиметровый колодец, а звезд так и не смог разглядеть. Только маленький квадратик ослепительно синего неба".
   Еще одно свидетельство: опытный любитель астрономии из города Спрингфилд (штат Массачусетс, США) Ричард Сандерсон так описывает свои наблюдения в журнале "Skeptical Inquirer" (1992г.):
   "Как-то лет 20 назад, когда я работал практикантом в планетарии спрингфилдского Музея науки, мы с коллегами стали спорить об этом древнем поверий. Наш спор услышал директор музея Франк Коркош и предложил разрешить его экспериментально: он отвел нас в подвал музея, где начиналась высокая и узкая печная труба. В нее вела маленькая дверца, в которую мы смогли просунуть свои головы. Я помню чувство возбуждения от перспективы среди бела дня увидеть ночные светила.
   Посмотрев вдоль дымохода наверх, я увидел сияющий кружок на фоне непроницаемой черноты печного нутра. От окружающей темноты зрачки моих глаз расширились, и клочок неба заблестел еще ярче. Я сразу понял, что с помощью этого "прибора" мне не удастся увидеть днем звезды. Когда мы выбрались из музейного подвала, директор Коркош заметил, что только одну звезду удается наблюдать днем в хорошую погоду: это -- Солнце".
   Итак, ночные звезды не видны днем из глубокого колодца, равно как и из высокой трубы..."
   Любознательным читателям, которым хотелось бы узнать, почему так происходит, и насколько окончателен вынесенный выше вердикт, очень рекомендуем найти и прочитать указанную статью, из которой привели только малую часть. А еще лучше - журнал целиком, особенно тем школьникам, которые планируют связать свою взрослую жизнь с физикой и математикой.
  
   - ...Я вижу, ты интересуешься часами, - продолжал между тем звездочет. - И правильно делаешь, ибо в них сокрыта великая задача, требующая разрешения, без решения которой астрология так и останется астрономией. Днем, когда и так светло, солнце мешает видеть звезды, а ночью, когда солнца нет, как определишь ты нужное время? Для этого я заказал часы лучшему часовых дел мастеру Багдада, чтобы они могли отмерять ход времени всю ночь, от захода солнца и до его восхода. Но мастер, чтоб его лягнули разом сорок восемь мулов, оказался не таким хорошим, как отзывы о нем, и часы спешили. Я отнес их в починку другому мастеру, тот нагрел их и слегка подправил положение колб, так что часы стали отставать. Я обошел всех часовых мастеров Багдада, но так и не получил желаемого результата. Я махнул на них рукой и поставил здесь, в напоминание о том, что часы хороши до тех пор, пока не побывали в починке.
   - А гномон? - полюбопытствовал Владимир. - Тоже дело рук часовщиков?
   - Что?.. Нет, его погнули, когда тащили трубу...
   Спускаясь по лестнице, Владимир запнулся на последних ступеньках и влетел в комнату, вытянув руки вперед, едва не потревожив чучело крокодила.
   - Этого дракона мне привезли из болот Мавераннахра, - услышал он позади себя голос ученого. - Его подстрелили, когда он собирался улетать на север. Но вернемся к началу нашей встречи. Как опытному френологу, мне не составило ни малейшего труда распознать, что ты ищешь знания, и, следовательно, хотел бы стать моим учеником, но стесняешься об этом сказать. Не бойся! Алим аль-Уехиш видит насквозь суть вещей и умеет читать людские мысли. Итак, чем бы ты хотел заняться? Какой род науки для тебя предпочтительнее? Но учти, нумерологии я не обучаю. Это лженаука. Три раза предсказывал я конец света... Восемь раз от потопа и четыре раза от засухи, - восемь плюс четыре равно двенадцать, один плюс два равно три, - все правильно... Но ничего не сбылось, следовательно, изучение ее - пустая трата времени. Хорошо еще, я ни с кем не делился этими своими предсказаниями.
   Владимир не знал, как ему отделаться от ученого и с честью выйти из создавшегося положения.
   - Видите ли, - осторожно начал он, - я не то чтобы в ученики... Я отправляюсь в путешествие, и мне хотелось бы знать...
   - Ни слова больше, о юноша! - воздел руки к потолку Алим. - Ты хочешь в совершенстве овладеть благородной наукой предсказаний. Тебе несказанно повезло, ибо лучшего учителя тебе не сыскать во всем Багдаде! Начнем прямо сейчас, с алеф... - Эти слова никак не вязались со сказанным им несколько мгновений назад, но эта мелочь его вовсе не обескуражила. Он достал с полки свиток, мешочек и положил на стол. - Смотри, сейчас я обучу тебя самому простому научному предсказанию всего лишь за пару золотых. Инвентарь потом купишь сам.
   Он расстелил свиток на столе и прижал его какими-то минералами - это оказалось некое подобие (а может быть и сама) И Цзин.
   - Видишь вот эти черты? - начал тем временем свои объяснения Алим. - Сейчас я подброшу монету, и в зависимости от того, какой стороной кверху она упадет, это будет означать...
   Он достал монету, подбросил ее, и она укатилась за дверь. Было слышно, как она прозвенела по ступенькам на улицу. Он достал еще одну.
   - Это будет означать... - Следующая монета застряла в трещине потолка - он слишком сильно ее подбросил.
   - Будет означать... - достал он третью монету, выронил и потерял.
   - Означать...
   Сегодня был явно не его день. Подброшенная по всем правилам монета на этот раз угодила в трещину пола и встала на ребро. Со злости, он пнул ее ногой.
   После этого, достав колоду карт, он вознамерился обучить Владимира азам (или алефам) научного предсказания по ним, но колода оказалась сильно поврежденной мышами и полетела в угол, сопровождаемая эмоциональным: "А, шайтан!"
   Другой на его месте оставил бы бесплодные попытки, видя очевидное нерасположение звезд и насмешки судьбы, но не таков был истинный ученый Алим, чтобы признать свое поражение.
   Основы научных предсказаний по кофейной гуще - вот что теперь ожидало Владимира. Достав очень красивый сервиз из алого фарфора, Алим собственноручно вскипятил лучшее арабское кофе в небольшом кофейнике, налил будущему ученику в миниатюрную чашечку, дождался, пока тот выпьет, - кофе и в самом деле оказался выше всех похвал, - а затем дал указание небрежным жестом выплеснуть остатки на стоявшее перед тем блюдо.
   Первый блин оказался не то чтобы комом... Перед Владимиром оказалась совершенная копия известной картины Казимира Малевича, причем настолько совершенной, что лучшей трудно было себе даже вообразить. Вторая попытка закончилась построением совершенного равностороннего треугольника, третья - круга. После четвертой, - с образованием теперь уже объемного совершенного конуса, - Владимир от кофе отказался (он был хоть и очень вкусный, но одновременно очень крепкий), а ученый впал в ступор.
   Воспользовавшись этим его состоянием, Владимир поспешил удрать, во избежание дальнейших попыток обучения научным предсказаниям. Но едва он успел быстрым шагом скрыться за ближайшим поворотом, как "плоп", - и торжествующий голос джинна:
   - Теперь мы в расчете. Даже нет, ты мне остался должен кучу денег. Если бы не я, то такое учение разорило бы тебя вконец, не принеся никакой пользы. Понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.
   Стало совершенно очевидно, кто самым коварным образом нарушил законы вероятности; впрочем, на этот раз Владимир не рассердился, а улыбнулся и покачал головой. И почти сразу же услышал гул недалекой толпы. Толпу он не любил и старался держаться от нее подальше, но в данном случае не то, чтобы обрадовался... Поспешив на звук, он в конце концов, - совершив массу поворотов, хотя, казалось, вот-вот, и он увидит двигающуюся массу, - оказался в хвосте двигавшейся куда-то колонны. Ее участники гомонили все разом и бурно жестикулировали, так что совершенно невозможно было понять, чем вызвано и куда направляется столь представительное шествие. Решив на всякий случай держаться на расстоянии, Владимир чуть замедлил шаг, взяв за ориентир отдельного невысокого человечка, который метался позади всех, подпрыгивал и время от времени петушиным сорванным голосом восклицал: "Уважаемый!..", пытаясь, по всей видимости, до кого-то докричаться или же обрести себе партнера по обсуждению.
   Людская река текла до тех пор, пока не встретила свободный объем в виде площади, который тут же и заполнила. Эта площадь, в отличие от уже виденных Владимиром, по всему периметру была обсажена пальмами, и на нее выходили ворота большого дома. Несмотря на то, что они были открыты, толпа вела себя почтительно и в открытые ворота не ломилась. Из окон домов, также выходивших на площадь, высовывались люди, и тут же принимались кричать и жестикулировать подобно стоящим внизу. Гвалт стоял невыносимый.
   Не желая быть помятым, а также для того, чтобы лучше слышать и видеть происходящее, Владимир потихоньку забрался на пальму. Прямо напротив открытых ворот он увидел трех человек. Один стоял, согнувшись в три погибели, и держал на своих плечах, по всей видимости, жернов; двое других стояли по бокам и, как кажется, охраняли его, чтобы он не убежал. Выходило так, что человек с жерновом в чем-то провинился, его поймали и привели на суд. Быть свидетелем этого действа не хотелось, но и слезть Владимир уже не мог - площади забилась до отказа.
   Внезапно все смолкло как по мановению волшебной палочки. Появились слуги кади, вынесшие помост. Затем вынесли по очереди стол, кресло, чернильницу, связку перьев, какие-то свитки. После чего появился сам кади - дородный и солидный, в богатых одеждах и с ослепительно сверкающим камнем на тюрбане. Заняв свое место в кресле, он проницательным взглядом окинул толпу, потом стоявшую перед ним троицу, потом веско произнес:
   - Ну?
   Стояла мертвая тишина. Никто не решался открыть рот. Затем в толпе обозначилось какое-то движение и из нее вылетел какой-то тощий участник. Громко восклицая: "Ты чего пихаешься? И вообще, ты кто такой?" - он попытался вернуться на прежнее безопасное место и скрыться тем самым от проницательного взгляда, но это ему не удалось. Не зная, что ему делать, он обернулся и был вынужден несмело приблизиться к кади, который поманил его пальцем. Оказавшись между ним и тремя замершими как памятники самим себе тяжущимися, он услышал повторное грозное:
   - Ну?
   - О справедливый кади, - заискивающим тоном начал тот. - Вот эти самые три брата: Али старший, Али средний и Али младший, живут на Гончарной улице, одним концом упирающуюся в городскую стену, а другим концом выходящую к дому кривого башмачника Вахида, дерущего втридорога за незначительную починку, которую, клянусь самой большой рыбой, выловленной в Тигре жестянщиком Иясом, хотя он только говорит, что поймал, в то время как сам купил ее на базаре у торговца Джандаля, и свидетелем тому был случайно проходивший мимо Муртада, приходящийся родственником тому самому погонщику верблюдов Насифу, который в прошлом году упал в колодец и обещал сто дирхемов тому, кто его вытащит, но когда одноглазый Равхан, - а надо тебе сказать, о справедливый кади, что у Равхана есть оба глаза, а прозвище свое он заслужил, когда взялся помогать кузнецу Тарику подковывать мула, и тот лягнул его так, что глаз заплыл и ничего не видел, пока луна вновь не стала молодой, а случилось это как раз при полной луне...
   - Клянусь всеми пальмами великой пустыни, этот человек лжет! - вдруг вылетел из толпы какой-то правдолюбец. - Одноглазому Равхану подбил глаз не мул, а жена горшечника Бади, когда Равхан, желая насолить последнему, напугал верблюда и тот побил ему на базаре все горшки, выставленные на продажу...
   - Как можно слушать человека, при звуке голоса которого у ишака уши вянут! - не стерпел третий ревнитель истины. - Верблюд не побил горшки, а сжевал кашемир ткача Дагмана, после чего его жена засунула тухлую рыбу в снадобья лекаря Зияда, которому принадлежал этот верблюд...
   Выступление последнего оратора прорвало плотину. Теперь каждый желал высказаться и поправить предыдущего, попутно обвинив его во лжи и невежестве. Пришлось вмешаться справедливому кади.
   - Тихо!.. - рявкнул он, и площадь мгновенно затихла. - Кто желает высказаться по существу рассматриваемого дела? Поднять правую руку!..
   Поднялся лес рук: правых, левых и обеих сразу.
   - Каждый будет выслушан, ибо так велит нам закон и справедливость. Но нужно соблюдать порядок... - Он дал знак одному из своих слуг, тот вынес и поставил перед столом кади пустой кувшин емкостью ведер этак в десять. - Чтобы не затягивать судебный процесс, пошлину в виде одного дирхема свидетель опускает вот сюда, - он кивнул на кувшин, - после чего приступает к даче показаний. Если даются ложные показания, свидетель должен опустить десять дирхемов. Все ясно? Приступаем.
   В кувшин рекой полились деньги.
   - Погодите! - спустя время вдруг спохватился справедливый кади. - А эти трое что здесь делают?.. - Он кивнул на все еще памятниками стоявшую перед ним троицу.
   - Уважаемый!.. Уважаемый!.. - Владимир увидел наконец-то пробившегося к кади, чуть не плачущего маленького человечка. - Я капитан корабля, которому утром не хватило места у причала, и я был вынужден пристать по соседству, в ожидании, пока кто-нибудь не отплывет. Мои матросы завезли один из якорей на берег и ушли в город, присмотреть себе на базаре заморские диковины. Прошло немного времени, и вот появились эти трое. Двое из них, - те, что стоят по бокам, - все время бились об заклад и передавали один другому проигранные деньги. На мою беду один из них споткнулся об якорь.
   - Этот жернов весит пять мин, - сказал он.
   - Нет, семь, - сказал другой.
   Они сцепились, перешли на личности и уже было схватили друг друга за бороды, когда первый из них сказал:
   - Клянусь всеми жерновами Багдада, ты его не поднимешь!..
   - Это я-то его не подниму? - возопил другой.
   - Да, ты.
   - Нет, это ты его не поднимешь. А вот он - поднимет. - С этими словами спорщик указал на третьего, не принимавшего в споре никакого участия.
   - Кто - он? Он не может принести двух кувшинов воды из колодца не расплескав по дороге, и он - поднимет?
   - Он не только поднимет, но и донесет его до дома справедливого кади!..
   Слово за слово, этот третий поднял мой якорь, взвалил его себе на спину и понес. Поскольку якорь был привязан канатом, он потащил за собою корабль и выволок его на берег до половины, после чего канат оборвался. Но эти ишаки ни на что не обращали внимания!.. Я погнался было за ними, но тут набежали люди, которые также принялись заключать пари, и я никак не мог вернуть себе свою собственность, сколько ни пытался...
   - Ничего не понимаю, - помотал головой справедливый кади. - Здесь слушается дело о верблюде и побитых горшках... Какое отношение к нему имеет твой якорь? Забирай его и проваливай, а не то я велю дать тебе палок!.. У вас есть что сказать по существу дела?.. - обратился он к трем братьям Али.
   - А как же, господин кади! Конечно, есть... Тот верблюд как раз...
   - Спокойно! - осадил их кади. - По очереди и за небесплатно...
   В кувшин опять рекой полились деньги, а Владимир, тем временем, беспрепятственно слез с пальмы и отправился куда подальше от этого гвалта.
   Ночевал он все в той же знакомой "гостинице".
  
   Путешествие не задалось с самого начала.
   Началось с того, что Владимир опоздал, и корабль отплыл бы без него, если бы рулевой и лоцман не разошлись в принципиальнейшем вопросе. Рулевой считал, что его место принадлежит ему по праву профессии, а место лоцмана в вороньем гнезде, откуда он должен своевременно сообщать изменения курса. Лоцман же полагал, что его место у руля не подлежит никакому сомнению и даровано ему едва ли не судьбой, и любой другой здесь является лишним, впрочем, как и большинство на корабле. Пока они орали друг на друга, Владимир бочком-бочком прошелестел на палубу и спрятался за мачтой.
   В конце концов Синдбаду надоели пререкания, и он что-то вполголоса сказал рулевому, после чего тот демонстративно уселся у мачты, за которой прятался Владимир, и заявил, что не притронется к рулю до тех пор, пока этот ишак находится на палубе, а то и до самой Басры.
   Одержав таким образом победу, лоцман лихо, как-то даже залихватски, проскочив две мели, намертво посадил "Золотого ишака" на третью. При этом первым за борт как из катапульты вылетел Джасим, за ним - сам незадачливый лоцман. В воде оказалась также добрая половина команды. Вынырнув, лоцман поднялся на ноги - глубина была приблизительно по пояс. Постояв немного и поглазев на дело своих рук, он махнул рукой, заявил: "А, делайте что хотите!" - и уплыл.
   Дело принимало серьезный оборот и неизвестно чем кончилось бы, если бы на берегу случайно не оказался какой-то махараджа, путешествовавший в свое удовольствие с большей частью двора. Войдя в положение, он предоставил в распоряжение Синдбада своих слонов за небольшое вознаграждение, которое согласился получить товарами. Значительно облегченное судно было выведено на глубокую воду и вернулось затем к причалу, дабы восполнить понесенный урон.
   Здесь, на причале, произошло две прелюбопытнейших встречи.
   Во-первых, здесь обнаружились три брата Али, одетые не в меру скромнее вчерашнего. Будучи свидетелями всего происходившего, - а сбежалась поглазеть едва ли не половина Багдада, - они тут же затеяли спор, кто сильнее: слон или кит. Заключив пари, они куда-то отправились, по всей видимости выяснять мнение знающих людей, а может быть, за китом, поскольку слон в наличии уже имелся.
   Едва они удалились, как их место занял вооруженный до зубов купец Саид, все еще разыскивавший похитителя своих товаров. Владимир был сильно удивлен, обнаружив, что купец, сидя на одном верблюде сам, на втором везет рыцарские доспехи времен то ли прошлых, то ли будущих Крестовых походов. Узнав, в чем дело, Саид тут же предложил Синдбаду сделку. А именно, считать того своим братом, воспринимать с момента заключения сделки все его неприятности и беды как свои собственные и тут же отправиться на поиски лоцмана, с последующим закапыванием последнего в бархан. За все про все он просил немного, - оставшиеся от расчета с махараджей товары. Синдбад начал было размышлять над сделанным ему предложением, но, к счастью, вмешался мокрый Джасим. После недолгого обсуждения, было принято решение о взаимной неприкосновенности неприятелей, то есть, при встрече Джасим не трогает Джавдета, а Саид - лоцмана, и участники несостоявшегося соглашения расстались, нельзя сказать, чтобы очень довольные друг другом.
   Чтобы не проспать и не остаться на берегу, Владимир принял решение спать на корабле, в чем ему не препятствовали. Получив у капитана Синдбада под расписку набитый соломой тюфяк, Владимир устроился около борта, неподалеку от руля и подальше, насколько возможно, от причала. Кроме него на судне оставалась малая часть команды, - остальные использовали оставшееся до отплытия время для похождений на берегу, - для охраны уже погруженного товара.
   Не спалось. Ясное чистое небо, плеск воды, - Владимиру упорно лезли в голову непрошенные воспоминания о часах, проведенных на рыбалке: ему нравилось ловить рыбу ночью. Воспоминаний было много, а времени до рассвета - не очень; обязательно нужно было выспаться. Поворочавшись некоторое время, он вдруг вспомнил о джинне и потер лампу.
   - Ну? - буркнул заспанный недовольный голос. У Владимира потихоньку складывалось впечатление, что джинн находится попеременно в двух состояниях: или обедает, или спит, в результате чего любое вторжение в личную жизнь воспринимает в штыки.
   - Ты, помнится, утверждал, что знаешь много сказок и умеешь их рассказывать?
   - Вот как! - удивился тот. - Ты что, маленький, сказки слушать?
   - Да нет. Понимаешь, что-то не спится, а завтра рано вставать...
   - И ты хочешь, чтобы я рассказал тебе сказку? Или спел колыбельную?
   Владимир возмутился. Интересно, а как бы вы поступили на его месте? И поставил ультиматум.
   - Значит, так. Или ты мне сейчас расскажешь что-нибудь интересное, или я буду всю ночь тереть лампу! С перерывами. Будем бодрствовать вместе.
   Джинн помолчал, видимо, осмысливая серьезность угрозы.
   - Ну, хорошо, - наконец сдался он. - А если я тебе расскажу что-нибудь из жизни, ты от меня отстанешь?
   - Отстану, - пообещал Владимир.
   - Будь по-твоему. Века эдак три тому назад, повелел один царедворец, - имени его я уже сейчас и не упомню, - одному моему знакомому джинну, той же специализации, что и я, выстроить ему дворец на загляденье, неподалеку от Багдада. На берегу реки Гинды. Сколько трудов было вложено, не перечесть. Сколько раз смета пересматривалась в сторону увеличения - и того больше. Сам должен понимать, что это такое - строить дворцы на песке. А стройматериалы, а озеленение... Но, как бы то ни было, не смотря на объективные трудности, включая чуть не ежедневные контрольные приезды, дворец был отгрохан в соответствии с проектом и с минимальными перерасходом и переносом срока по отношению к первоначальному. Так что ты думаешь? Не успел владелец вступить в права обладания, как река стала мелеть, и за одно лето высохла так, что ее можно было и не заметить посреди песков. А без воды... О колодцах как-то не озаботились, акведук тоже не протянешь - оазисов поблизости - кот наплакал. В общем, вслед за исчезновением реки засохли пальмы, а там и сам дворец, быстро пришедший в полное ничтожество, был заброшен и оказался погребенным песками пустыни. Естественно, разразился скандал. Мой знакомый был обвинен в нарушении при строительстве естественной гидрологии и без выслушивания оправданий, по скором неправедном разбирательстве дела, отправлен на дно Марианской впадины. И что же потом выяснилось? А то, что какой-то царь, поставив себе в очередной раз целью завоевание мира, отправился воплощать эту цель в жизнь. На беду, одна из его любимых лошадей была унесена течением, и он решил наказать реку. Разделив свое войско пополам, вместо того, чтобы воевать, он поставил им боевую задачу выкопать отводные каналы, причем собственноручно посохом указал направление рытья. Три месяца - и реки как не бывало, так-то вот... А теперь - спи.
  
   С рассветом жизнь на корабле закипела. Наученный горьким опытом, Синдбад не стал нанимать нового лоцмана, а договорился с капитаном соседнего корабля, также отправлявшегося поутру в плавание, следовать за ним строго в кильватере, не отнимая ветер. Во что обошлась сделка - неизвестно, но "Золотого ишака" больше не догружали. Отпустив корабль-поводырь на некоторое расстояние, Синдбад отдал команду сниматься с якоря. Сияющий как золотой динар рулевой занял свое место. Все прочие также.
   Управление кораблем оказалось довольно своеобразным. Удобно устроившись в плетеном кресле посередине между двумя мачтами, Синдбад затеял разговор с Джасимом, который, будучи коком, от прочих дел был освобожден. Равно как и его четыре прислужника, таскавшие казан и вообще занимавшиеся камбузом. Оставшиеся в наличии матросы, включая Владимира, бестолково бегали по палубе, подчиняясь командам капитана, напрочь игнорировавшему морскую терминологию или относившемуся к ней с презрением. Все отдаваемые им команды сводились к неопределенному взмаху рукой или, в особых случаях, указанию перстом, с конкретизацией ослабить или подтянуть "вон тот канат". Было удивительно, как с таким подходом можно не только выходить в море, но и возвращаться обратно целым и невредимым. Правда, кто-то что-то говорил по этому поводу...
   Джасим, кстати сказать, оказался не только превосходным коком, - достаточно было одного ужина, чтобы все сомнения отпали, - но и непревзойденным рассказчиком. Кроме того, морское дело он знал в совершенстве, а его рассказы обещали массу удовольствия. Как раз накануне он поставил на место, а если быть честным, то совершенно осрамил одного из матросов, позволивших себе высказать недоверие его знаниям. Случилось это так.
   После ужина, все оставшиеся матросы (большая часть, как мы помним, отправилась провести последнюю перед выходом в рейс ночь на берегу) расположились вокруг кока, который рассказывал о своем плавании под парусами какого-то знаменитого капитана на остров Яву. Как и следовало ожидать, корабль угодил в страшнейший шторм, одна из мачт была сломана ураганом и улетела за борт. Но это еще не все. Перед тем, как навсегда исчезнуть среди волн, коварная мачта ударила в борт корабля с такой силой, что проделала отверстие, через которое хлынула вода. Судно, естественно, стало быстро тонуть.
   - В тот страшный момент, когда все потеряли надежду на спасение, кто, как вы думаете, пришел к ним на помощь?
   Слушатели, совершенно завороженные словами кока, перед глазами которых картина страшного кораблекрушения представала так, словно они сами были ее непосредственными участниками, только покачали головами, не зная, что и предположить.
   - Конечно, это был я. Единственный, кто не потерял голову от ужаса, глядя в глаза приближающейся смерти и насмешливо улыбаясь ей прямо в лицо. Что, вы думаете, я приказал сделать, ибо от капитана уже нельзя было ожидать никаких приказаний?
   Глаза присутствующих устремились на Джасима с немой мольбой. Он некоторое время наслаждался заслуженным вниманием.
   - Никто из вас до такого не додумался бы. Так вот - я приказал прорубить днище, а когда увидел, что никто не в силах выполнить мою команду, схватил топор, спустился в трюм, и не смотря на обилие воды, несколькими взмахами исполнил всю работу сам. Корабль был спасен. К утру буря прекратилась, мы заделали дыры, поставили парус и благополучно достигли желанного берега, где в ближайшем порту встали в док и исправили все повреждения так, словно их и не было.
   Слушатели не знали, что и сказать. Наконец, один из матросов не выдержал.
   - То есть, ты утверждаешь, что, прорубив днище, спас корабль?
   - Конечно, - невозмутимо ответил Джасим.
   Матрос недоуменно переглянулся с остальными, хмыкнул раз, другой, а потом покатился со смеху. Начали улыбаться и остальные, считая рассказ кока очевидной байкой. Но тот выглядел воплощением спокойствия.
   - Не веришь? - как-то обыденно спросил он и пожал плечами. - Подай-ка мне кувшин и бурав.
   Тот принес.
   - Гляди.
   Джасим проделал два отверстия: одно в стенке кувшина, другое в донышке.
   - А теперь лей воду вот сюда, - он указал на отверстие в стенке.
   Как и следовало ожидать, попавшая в кувшин вода вытекала через отверстие в донышке.
   - Понятно? - торжествующе спросил Джасим у оторопевшего матроса. - Та вода, которая вливалась через пробитый борт, утекала сквозь дыру, которую я прорубил в днище.
   Все оторопели. Было принесено еще несколько кувшинов, и опыт повторен в разных вариантах. Выяснилось попутно, что отверстие в донышке должно быть больше по размеру, чем в стенке, иначе вода начинает скапливаться внутри. После чего в дело пришлось вмешаться капитану, иначе на корабле не осталось бы ни одного целого кувшина.
   В общем, недоверие и самоуверенность были посрамлены, авторитет Джасима в морском деле поднялся на недосягаемую высоту, а Владимир пожалел, что выбрал не караванный, а морской путь в Индию.
  
   В Индию, так в Индию... А куда еще добирались мореходы Египта и ближнего Востока? Попробуем найти ответ на этот вопрос, а заодно чуточку прикоснемся к очередной тайне...
   Есть авторы, - и это прекрасно, - не только собирающие и систематизирующие интересные факты, но и излагающие их вполне доступным, занимательным и, самое главное, познавательным образом. К подобным авторам, вне всякого сомнения, можно отнести Николая Непомнящего, фрагмент книги которого "100 великих загадок Африки", М., Вече, 2008 год, мы приводим ниже. Ну а любознательному читателю, естественно, рекомендуем прочитать эту книгу целиком.
   "В ста милях к северу от Сиднея в заповедных лесах национального парка Хантер-Вэли сделано открытие, споры о котором не утихают уже который год. В заповеднике обнаружена иероглифическая надпись, в которой, по-видимому, говорится, что египтянин Джесеб, сын достославного фараона Джедефры, внук божественного Хуфу, побывал в этой местности Австралии.
   Об этих письменах было что-то известно уже в XIX в., но потом о них забыли. Прошло немалое время, и выветрившиеся, поросшие густой растительностью иероглифы снова нашли и расшифровали. Рядом с надписью из 250 иероглифов на камне высечено изображение бога Анубиса, что, очевидно, указывает на связь с Древним Египтом.
   Содержание переведенного текста оказалось сенсационным. В нем рассказывается о египетской морской экспедиции, потерпевшей кораблекрушение у берегов Австралии. Вернуться назад, потеряв корабль, они не могли. Путешественники разбили лагерь на чужом берегу, пытались приспособиться к незнакомым природным условиям и ужасно страдали от всяких ядовитых тварей. Там также сказано, что они построили пирамиду.
   В этой местности действительно имеется несколько построек, напоминающих по форме небольшие ступенчатые пирамиды...
   Еще в 1909 г. Энди Гендерсон, австралийский фермер, ставил на своем участке новый забор. Дело было в Кэрнсе, Квинсленд. Его лопата стукнулась о кусок железа, который он отбросил не глядя. Но все же что-то привлекло его внимание, и он решил рассмотреть находку. Оказалось, что это старинная монета - очень ржавая и ничем не примечательная. Он все же принес ее в дом и положил на полку, где она пролежала больше полувека.
   В 1965 г. в дом к внукам фермера попал гость-историк. Он заинтересовался необычной монетой и долго изучал ее. Когда ему сообщили, где и когда была найдена эта монета, он отказывался верить. Еще бы - на одной стороне монеты изображен рогатый Зевс Аммонский, а на другой - орел, оседлавший зигзаг молнии. Каждый из этих знаков - эмблема Птолемеев, династии египетских царей. Находка Энди Гендерсона относилась к эпохе Птолемея IV, правившего в Египте с 221 по 203 гг. до н. э. Такие монеты служили платой египетским солдатам.
   А совсем недавно предположение о том, что египтяне в древности посещали Австралию, получило еще одно подтверждение. На полуострове Арнемленд, на дороге близ города Дарвин, мальчишки нашли странный на первый взгляд камешек. Он оказался маленькой скульптурой священного для древних египтян жука скарабея. Археологи датировали эту находку 1 тыс. до н. э.
   Не забудем упомянуть и о том, что типично австралийские бумеранги были известны и в Древнем Египте. Деревянные предметы характерной для бумеранга формы находились, к примеру, в знаменитой гробнице фараона Тутанхамона. Египтологи полагают, что это, собственно говоря, не бумеранг, а оружие для охоты на птиц. Брошенная с силой изогнутая палка на лету ломала птице шею, и добыча просто падала на землю. Но опыты показывают, что египетские "охотничьи палки" возвращались назад, как австралийские бумеранги. Само по себе это ничего не доказывает, так как разные народы могли самостоятельно изобрести аналогичные по форме и действию орудия.
   Все эти находки позволили найти ответ на вопрос: почему на стенах египетских храмов изображены люди, не похожие ни на один из покоренных египтянами народов. Вероятно, это жители загадочной Австралии, честь открытия которой можно отдать египтянам".
  
   ...Они продвигались вперед, можно сказать, черепашьим шагом. Река Тигр, не смотря на свои размеры, оказалась довольно мелководной, и приходилось постоянно маневрировать, чтобы не сесть на мель или не выскочить на берег. Реальный, то есть настоящий всамделишный Тигр, как правило, позволяет судам с низкой осадкой или плоскодонным добираться до Багдада, но уж никак не морским. Сказочный в этом смысле отличался от него немногим. Неизвестно, сколько миль удалось проделать за день, но незадолго до заката Владимир, изрядно издерганный и уставший, едва ли не валился с ног.
   Продвижение в темноте было невозможно; корабли бросили якоря в прямой видимости друг друга. Кок и его команда отправились на берег, готовить ужин, - пока предоставлялась возможность не разводить открытого огня на палубе. Команда, закончив необходимые дела, отправилась вслед за ними.
   Ужин был выше всех похвал. Владимир, еще недавно совершенно обессилевший, словно обрел второе дыхание, уписывая ароматный, рассыпчатый, льющийся тяжелой золотой рекой плов. Сказать, что Джасим был мастером своего дела - значит не сказать ничего. Он был волшебник, маг, звезда первой величины, непревзойденный в своем искусстве. Владимира так и подмывало взять и спросить его - вот так, напрямую, без всяких экивоков, - не знает ли он что-нибудь о волшебных тавлеях, ведь судя по всему, если он и не объехал весь свет, то уж большую половину объехал точно.
   А потом команда расположилась на ночлег около костра, возле которого ворохом лежало все, что горит, в основном - доставленное рекой. Вскоре все погрузились в крепкий сон, и только Владимиру опять не спалось - скорее всего, сказывалось переутомление. Он вспомнил старинный совет охотников и рыболовов - если смотреть на огонь, засыпается быстро и крепко, придвинулся поближе к пламени, как вдруг...
   За пределами отсвета, отбрасываемого костром, тьма стояла - хоть глаз выколи. В этой тьме раздался шорох и появилась собака. Унылая и понурая. Почти как изгнанная из дома в мультфильме "Жил-был пес". Вслед за ней показался старик, в смысле унылости и понурости ничем не уступавший собаке. Приметив сидевшего у костра насторожившегося Владимира, они, подволакивая ноги, направились к нему.
   - Не позволишь ли ты, добрый человек, двум путникам, бредущим из конца в конец великой пустыни, немного обогреться у твоего огня, а то у нас целый день капли воды во рту не было, и голод терзает измученные долгим отсутствием пищи желудки? - спросил старик и тут же присел, не дожидаясь разрешения.
   При ближайшем рассмотрении его вид как-то не очень соответствовал его словам, но, имея представление о строгом соблюдении законов гостеприимства на Востоке, Владимир предложил странникам отдых, пищу и воду.
   Дважды никого из них уговаривать не пришлось. Старик мигом достал из своего видавшего виды хурджина две просто огромные миски и не менее огромную ложку, скорее походившую на черпак, - и оба странника воздали должное творению кока, каждый по три миски с горкой, - после чего, опорожнив по кувшину воды, один из них придвинулся поближе к огню и уснул, - это был пес, солидно увеличившийся в размерах, а второй протянул руки к огню и некоторое время сидел молча. Затем заговорил.
   - Спасибо тебе, добрый человек, за то что спас нас от неминуемой смерти. Чем отблагодарить мне тебя за твою доброту? Нет-нет, не возражай, - замахал он руками, хотя Владимир и не думал возражать, - твой поступок достоин не только похвалы, но и вознаграждения. Я не обладаю богатством, - сказать по правде, у меня и ломаного дирхема не найдется, - но зато у меня есть знания, которые могут тебе пригодиться и которыми я охотно с тобой поделюсь. Видишь ли ты вон там, - он махнул рукой куда-то в непроглядную темноту, - высокую гору? Хотя о чем я спрашиваю? Твой юный взгляд способен разглядеть нору песчаной лисицы за два фарсанга, в то время как я не способен увидеть слона на расстоянии протянутой руки... У этой горы много названий, и каждое из них страшнее предыдущего, каждое предостерегает безумца, решившегося искать за ней своей судьбы. Мне рассказывал мой дед, а ему его дед, а ему... В общем, много поколений назад, когда полноводная, - не то что сейчас! - река приносила своими разливами плодоносный ил на окрестные поля, - воткни сухую палку, - и она становилась прекрасным деревом, - а берега ее украшали множество цветущих пальм, здесь стоял великолепный город. Увы, в это трудно поверить, поскольку сейчас ты не найдешь ни единого следа его былого великолепия, как, впрочем, и любого иного следа. И жил в этом городе прекрасный юноша, влюбленный в прекрасную девушку, но родители всячески противились их браку. И вот случилось так, что его единственная верблюдица удалилась из города и пропала. Тщетно искал он ее по окрестностям, тщетно призывал ее по имени и сулил угостить сладкими фруктами, девушка была покорна воле родителей и не соглашалась бежать с ним.
   - Девушка? - не понял Владимир.
   - Ну не верблюдица же... Ты слушай, что было дальше. Он обратился к лучшим предсказателям города, и те, посовещавшись, большинством голосов решили, что пропавшую верблюдицу следует искать за горой. И вот юноша, оплакивая разлуку с любимой...
   - Верблюдицей? - опять не понял Владимир.
   - Какой верблюдицей? Девушкой... Если ты будешь меня сбивать, я до утра не закончу!.. Так вот, попрощавшись на всякий случай с родными, своими, и девушки, и девушкой, он поднялся на гору, и с тех пор его больше никто не видел...
   - И что же с ним такое случилось? - поинтересовался Владимир.
   - Наверное, спустился по другую сторону... Но слушай, что было дальше. У пропавшего юноши был брат, у которого тоже были верблюдица и любимая девушка. Не дожидаясь, пока она пропадет (Владимир благоразумно не стал уточнять - которая из двух), он тоже поднялся на гору, и тоже исчез. Вскоре один за другим исчезли все жители города, потом ушли домашние животные, река обмелела, пальмы засохли, а песчаные бури стерли город с лица земли. И вот, остались только мы, с моим верным псом, и нет нам иного пути, как туда, куда ушли наши предки. Но человек слаб, и я никак не могу решиться, - он попытался выдавить из себя слезу, потерпел неудачу и ограничился жалобным всхлипыванием. - Когда-нибудь, я обязательно это сделаю, но пока вынужден скитаться здесь, без крова, воды и пищи, в поисках добрых людей, которые иногда способствуют нашему выживанию несколькими монетами...
   Владимир вздохнул и протянул старику несколько золотых. Тот жадно схватил их, сунул в пояс и стал поднимать собаку.
   - Куда же вы пойдете, ночью? - спросил Владимир. - К тому же, ты, кажется, собирался дать мне какой-то мудрый совет?
   - Если вернусь, то обязательно исполню свое обещание. А сейчас - мне пора. Сколько можно откладывать? Что мне терять в моем возрасте, чего бояться? Прощай...
   Странная пара растворилась в ночи, а Владимир, проведя некоторое время в недоумении, последовал совету бывалых охотников-рыболовов и скоро уснул.
   Проснулся он, когда капитан в авральном порядке поднимал разоспавшуюся команду, поскольку корабль-поводырь уже снимался с якоря.
   - Быстрее, пошевеливайтесь, завтракать будете сухим пайком, - подгонял он матросов, а потом вдруг замер и пробормотал: - Странно...
   Владимир, быстрым шагом направлявшийся к лодке, на всякий случай приостановился.
   - В этих местах обычно бродит старик с собакой, плетет небылицы и клянчит деньги у доверчивых проезжающих. Ты ночью никого не видел?..
   - Нет, - на всякий случай соврал Владимир, затем поинтересовался: - А правда, что здесь некогда был город, ныне исчезнувший, и вон та гора пользуется дурной славой, поскольку никто, взошедший на нее, не возвращается?..
   - Ты точно никого не видел ночью? - подозрительно осведомился Синдбад и, снова получив отрицательный ответ, пояснил. - Город - не город, а так, небольшое селение. Очень давно, я тогда еще не родился. А потом один из жителей случайно взошел на ту самую гору, о которой ты спрашиваешь, и увидел, что лежащая позади нее равнина гораздо более приспособлена для жизни. Не будь дурак, он тайно от всех переселился туда. За ним - другой житель. Но как только они, дабы отпугнуть прочих охотников хорошей жизни, пустили слух о проклятии, жители селения, смекнув, в чем дело, переселились туда все до единого. Обнесли равнину стенами, обустроились, и теперь там в самом деле город, - говорят, не беднее Багдада...
   - А старик? - спросил Владимир.
   - А что старик? Он сам оттуда. К тому же, говорят, и не старик он вовсе, а местный макр, хитрец, который переодевается да доверчивых дурит...
  
   ...Потянулись дни, похожие один на другой. Пейзаж вокруг был достаточно однообразен, но у Владимира совершенно не оставалось времени любоваться красотами, даже в случае их наличия - работы на корабле у матросов оказалось предостаточно. Одно дело - восхищаться величественно парящим над волнами парусником и слушать рассказы бывалого морского волка (брат одного из его друзей ходил на "Крузенштерне"), и совсем другое - попробовать все на собственном опыте. Все с нетерпением ждали, когда, наконец, Тигр сольется с Евфратом, - тогда большая вода уменьшит количество совершаемых маневров, - пока же матросы находились в постоянном напряжении.
   Ситуацию скрашивали повествования Джасима, столь же правдивые, сколь и невероятные. Но талант рассказчика был таков, что описываемые им картины не оставляли никаких сомнений в их истинности, хотя и были, по мнению Владимира, по большей части выдумками. Слушал, впрочем, с неизменным интересом. Вот и сейчас, расположившись по обычаю в тени казана, кок повествовал о великом морском походе, в котором принимал самое непосредственное участие.
   - Как сейчас помню. Я в ту пору крепко сидел на мели - в кармане ни динара, работы нет ни на палубе, ни на берегу. Уж и не знал, куда податься, одичал. А тут вдруг слышу - султан египетский корабли строит и войско собирает, в поход. Он люто поцапался с каким-то северным владыкой, по поводу греческой Тавриды. Каждый из них ту землю своей считал. Поначалу переписывались, миром хотели дело порешить - греков при этом, понятно, никто и не спрашивал. Да и чего их, собственно, спрашивать? У них там всего-то пара крепостей и была... Не порешили миром. Что-то эти северяне не то в письме своем султану написали, он взъярился и решил отобрать силою то, что принадлежало ему по праву рождения. По крайней мере, он так считал. Собрал Великую Армаду - корабли без счета, войско, матросов, машины боевые, кухню полевую - а куда ж без кухни? Вот я там себе местечко и приискал. Молодой был совсем...
   Отплыли мы. Погоды стояли замечательные, ветер попутный, море спокойное. А все почему? У них по традиции совет спрашивают у оракула - как да что. Обычно оракул этот все как надо предсказывает, а в тот раз оплошал. Такого наговорил, что было его за это решено крокодилам скормить. Он сразу на попятную - не с той ноги, говорит, встал, посмотрел не туда, сейчас все будет исправлено. После чего предсказал все, как ожидалось. Так что насчет крокодилов - правильное было решение...
   Подошли к устью реки Варух, разведку выслали - что и как. Те пропадали, неизвестно где, потом вернулись, докладывают: так, мол, и так, войска вражеского нигде не обнаружено, ни слуху о нем, ни духу. Военачальники наши собрались на совет и порешили: в засаде оно, в степях затаилось. Как только потеряем бдительность - сразу нападут. А потому, во избежание этой потери, с кораблей никому на берег не сходить, - только в случае самой крайней нужды.
   Так, не встретив никакого сопротивления, поднялись мы до самого города Куйаба, столицы неприятеля. Бросили якоря. Глянул я - а воды-то и не видать: так плотно корабли стоят, что вверх по течению, что вниз. Послали было парламентера с предложением сдаться, а того не приняли: не время, мол, князь ихний почевать изволят, завтра приходите. Понятное дело - время затягивают. Решили, не откладывая дела в долгий ящик, завтра же поутру взять город штурмом, чтобы к вечеру уже домой...
   А поутру... Только собрались мы высадиться на берег, как на нас обрушились неизвестно откуда взявшиеся стаи стимфалийских птиц, - так их называют греки, - а северяне именуют их дятлами. Поначалу они сбрасывали на нас селитру, - кто не знает, что она является основой греческого огня? - потом разом опустились на мачты и палубы и принялись долбить их своими клювами так, что только щепки летели... То есть сначала - щепки, а потом полетели и сами мачты. Снизу же, из-под воды, раздался страшный скрежет - это северяне натравили на нас специально обученных зверей, именуемых бобрами, которые вгрызались в незащищенные днища наших кораблей... Один за другим корабли стали погружаться в воду, а свирепые звери и птицы ни на мгновение не прекращали своей разрушительной работы. Валились реи и мачты, мы путались в снастях, пытались выбраться, падали в воду, и попадали в рыболовные сети, расставленные коварными варварами... Прошло совсем немного времени, и от нашей армады осталось совсем немного: те, кто видели жестокое нападение, рубили канаты якорей и спешили уйти вниз по течению. Сколько попало в плен - и не перечесть.
   Так и получилось, что мы были разгромлены, не сделав ни единого выстрела и не причинив врагу ни малейшего ущерба. Мне повезло, - я находился на одном из кораблей, которые находились ближе к далекому устью, чем к далекому истоку...
   - А что было потом? - спросил кто-то.
   - А что потом? Султан был настолько поражен, что закаялся воевать с северянами. Пленные поначалу работали на строительстве дворцов местной знати, а потом кто хотел - остался, кто хотел - того с честью отпустили. Корабли подняли, - какие починили, а какие не смогли - те в хозяйстве сгодились.
  
   Шли дни, и "Золотой ишак", наконец, добрался до желанного слияния Тигра и Евфрата - Шатт-эль-Араб. Из истории с географией, - в школе Владимир увлекался и тем, и другим, - он знал, что некогда всамделишные Тигр и Евфрат впадали в Персидский залив поодиночке. Затем, по мере обмеления последнего, соединились. Глубина здесь, по замерам лота, составляла до половины ашла, ширина - двадцать - тридцать танабов, и дальнейшее продвижение значительно облегчилось. Корабль-поводырь стремительно умчался, подняв все паруса - у него, в отличие от "Ишака", имевшего две мачты, их было целых три.
   До самой Басры ничего интересного не случилось, зато сам город едва не проскочили. "Ишак" тихо дрейфовал по течению, команда, за исключением рулевого, спала, - было раннее утро, - но тут совершенно случайно проснулся Синдбад. Не вставая, он потянулся и окликнул рулевого:
   - Как дела? Что видно на горизонте?
   - В порядке дела, - отозвался тот, - проплываем мимо Басры...
   - Как мимо Басры?! - вскочил на ноги капитан. - Сворачивай! Свистать всех наверх!..
   Полусонная команда бросилась исполнять команду, и вскоре корабль ошвартовался у причала, среди многих других кораблей.
   - Эй, на палубе! - крикнул Синдбад замеченному на соседнем корабле, собиравшемуся отчалить, капитану. - Не видал ли ты здесь "Соловья пустыни", он должен был ждать нас для совместного плавания в Индию?
   - Отчего ж не видать? Видал... Только он уже уплыл день назад.
   - Уплыл?! Вот тебе и на! И куда?
   - А кто ж его знает... - Капитан соседнего судна явно не был настроен на беседу.
   Синдбад расстроился, но его ждали неотложные дела - необходимо было пополнить запасы провизии и пресной воды. В этом ему должна была помочь команда Джасима, остальным была объявлена вольная с непременным условием до заката солнца вернуться на корабль.
   Поскольку река здесь оказалась ну очень широкой, заблудиться без провожатого было сложно, а потому Владимир смело отправился осматривать город. Басру не зря называют маленькой Венецией Востока - множество каналов, по которым сновали лодки, перекидные мосты, склонившиеся над водой пальмы - это впечатляло и выглядело очень красиво. Красивее даже чем настоящая Венеция, о которой у Владимира, - правда, по фильмам, - сложилось впечатление, что это череда старых и тоже красивых зданий, но рассеченных каналами под прямыми углами при отсутствии растительности. Он шел, поначалу без всякой цели, затем как-то лениво подумал, что в портовом городе, куда прибывают множество кораблей из множества стран, наверняка можно найти любые диковины.
   Возможно, он и отправился бы на поиски, но его внимание привлекли мальчишки-оборванцы, вдруг забегавшие во улочкам и завопившие:
   - Слушайте жители благородно Басры! И не говорите потом, что не слышали! Торопитесь, торопитесь! Только сейчас и только у нас! Научный диспут между заезжими греческими мудрецами и нашим славным... (Владимир толком не расслышал имя второй стороны диспута)! В помещении школы ас-Салимийа! Вход совершенно бесплатный! Торопитесь, торопитесь!..
   Зрелище предполагалось весьма интересное и поучительное, а потому Владимир, не раздумывая, присоединился к группке чуть не бегом направлявшихся куда-то жителей, оживленно что-то обсуждавших и размахивавших руками.
   Школа представляла собой одноэтажное, значительных размеров здание квадратной формы, без каких-либо опознавательных знаков, внутри которого имелся большой опять-таки квадратный двор. Здесь рос развесистый вековой чинар и виднелся колодец, - Владимир сразу же определил их как Древо Познания и Колодец Мудрости. Вопреки утверждению мальчишек, за вход с него все же содрали традиционный золотой, уверяя, что это и есть "совершенно бесплатно" за то наслаждение, которое ему предстояло получить. Опасаясь пропустить что-нибудь интересное, он не стал вступать в пререкания.
   Внутри шумела и волновалась толпа местных "болельщиков". Прибывшие из дальних земель мудрецы, величественные, седовласые, облаченные в тоги, несколько свысока поглядывали на соперника и горделиво безмолвствовали. Местный мудрец, одетый очень невзрачно, прутиком отгонял мух от своего ишака и являл собой воплощение спокойствия.
   Наконец, все угомонились, и вперед выступил первый греческий мудрец. Подойдя к песчаному квадрату, он, победоносно взглянув на мудреца местного, своим посохом обозначил на песке окружность. Полюбовавшись делом своих рук, он провел диаметр. Рисунок был, можно сказать, идеален. Дальше пошло хуже. Он изобразил, довольно примитивно, в каждой из половин двух рыб, головами в разные стороны, поставил между ними на диаметре жирную точку и отошел к поджидавшей его группе "болельщиков".
   Местный мудрец посмотрел на рисунок, на греков, снова на рисунок, подошел, небрежно смахнул его прутом, которым погонял ишака, быстрыми движениями нарисовал, весьма правдоподобно, барана, и показал большим пальцем себе за спину. Затем, видимо, посчитав, что его могут неправильно понять, повернулся в ту сторону, в которую указывал, привстав на цыпочки, махнул рукой.
   Греки на некоторое время остолбенели. Затем сбились в кучку и принялись ожесточенно что-то обсуждать, размахивая руками. По окончании обсуждения, из кучки был вытолкнут тот самый первый мудрец, на которого было жалко смотреть. Он нехотя подошел к рисунку и слегка поклонился местному мудрецу, признавая тем самым свое поражение.
   Толпа "болельщиков" разразилась приветственными криками и бросилась было качать победителя, но тут из группы греков показался второй мудрец, небрежным жестом отстранивший первого, сразу поспешившего скрыться с поля боя. Второй мудрец, стерев барана, также нарисовал окружность, затем вписал внутрь нее квадрат и неспешно удалился к своим.
   Местный мудрец отреагировал почти мгновенно. Вывернув и показав пустые карманы своих шаровар, не содержавшие ничего кроме дыр, он продемонстрировал противнику кукиш.
   Греки снова остолбенели, а затем, словно коршуны, набросились на второго мудреца, что-то наперебой ему втолковывая, а заодно толкая со всех сторон. Победитель был очевиден, и второй греческий мудрец признал это образом, аналогичным действиям первого мудреца.
   Толпа "болельщиков" неистовствовала.
   Но тут вперед вышел третий греческий мудрец. Сделав жест в сторону неистовствующих, призывающий их к порядку, он повернулся к местному мудрецу. Ничего не став рисовать, он показал, как будто укачивает на руках дитя, затем попытался изобразить атлета, вытянув руки в стороны и согнув их в локтях, - зрелище, надо признаться, довольно забавное, - а затем скрестил руки на груди и возвел очи горе.
   Отойти он не успел. Местный мудрец возвел руки к небу, затем обвел характерным жестом, будто представлял, своих "болельщиков", достал лепешку, отломил от нее маленький кусочек, положил в рот и, взяв у стоявшего рядом с ним водоноса кувшин, отпил из него глоток воды. После чего, нисколько не сомневаясь в своей победе, махнул рукой в сторону проигравших и был унесен на руках восторженно вопящей толпой. Позади него, также на руках, тащили его ишака.
   Зазнайки-греки были посрамлены.
   Владимир читал о подобном диспуте в одной из книг о Насреддине и примерно представлял себе, о чем могла идти речь. Но, конечно же, ему хотелось узнать все поподробнее. Только вот как? Не подойдешь же вот так, за здорово живешь, к грекам, расскажите, мол, что тут такое происходило. И уж тем более не добраться до местного мудреца, которого унесли местные жители. А кроме того, до заката необходимо было вернуться на корабль. Что же делать?..
   Так он стоял и ломал голову, не зная, что предпринять, как вдруг обнаружил возле себя знакомую фигуру со строительной каской на голове, которая, стараясь остаться незамеченной, собиралась проскользнуть в свою лампу.
   - Где тебя носило? - напустился на него Владимир. - А если бы понадобился?
   - Да я это... того... - замялся джинн. - Надоело: все в лампе да в лампе. Решил вот немного прогуляться. Здесь, неподалеку. В прямой видимости.
   - Скажи лучше: залез куда-нибудь на крышу и наблюдал диспут?
   - Ну... не без этого.
   - А понял что-нибудь?
   - Ну...
   - Да что ты все нукаешь! Отвечай прямо: понял или нет.
   - Не то чтобы понял... Подслушал.
   - Кого?
   - Греков.
   - Ты знаешь греческий?
   - Немножко.
   - Если не хочешь неприятностей за самовольную отлучку (хотя какие неприятности мог ему доставить Владимир?) - рассказывай.
   Джинн вздохнул и поведал приблизительно следующее.
   Первый греческий мудрец был то ли астрологом, то ли астрономом, и решил проверить, насколько глубоки знания местного мудреца в этом предмете. Он нарисовал небесную сферу в виде окружности, разделил ее пополам, что означало равноденствие, изобразил рыб, что означало одноименное созвездие и, наконец, поставил большую точку, которая, собственно, точку равноденствия означала. Каково же было его удивление, когда местный мудрец изобразил Овна и показал пальцем себе за спину, продемонстрировав тем самым, что до Рыб точка весеннего равноденствия находилась именно здесь, а затем, видимо, посчитав, что его могут неправильно понять, повернулся и помахал рукой, пояснив тем самым ее расположение в этом знаке в незапамятные времена.
   Второй греческий мудрец был издавна озабочен проблемой замены круга равновеликим квадратом или наоборот. Местный мудрец, продемонстрировав ему пустые дырявые карманы, дал понять, что тот понапрасну теряет время на это пустое занятие, поскольку окончательный результат сведется к тому, что он обозначил известной фигурой из трех пальцев.
   Третий греческий мудрец был специалистом в области медицины. Вся его пантомима должна была обозначать вопрос: "Каким образом можно сохранить здоровье от рождения и до смерти?"
   Существует множество способов, - поднял руки местный мудрец, - с помощью которых каждый человек, - он указал на окружающих, - может добиться этого. И один из них - умеренность в еде и питье.
   После чего, видимо, посчитав, что достаточно обозначил свою позицию в тех научных областях, о которых его спрашивали, удалился.
   Поражены же греки были тем, сказал джинн, что местный мудрец оказался сведущим в трех разных науках, в то время как каждый из них обладал знаниями только в одной.
   - А как объяснил вопросы и ответы местный мудрец? - поинтересовался Владимир.
   - Понятия не имею. Я подслушивал греков, а его к тому времени уже унесли. Да ты не беспокойся, сегодня в городе диспут будут обсуждать на все лады, так что вечером кто-нибудь на корабле расскажет, что именно он имел в виду.
   И юркнул в лампу.
   В самом деле, вечером после ужина на палубе и было разговоров только о состоявшемся диспуте. Не смотря на обилие подробностей, перебиваний и взаимных обвинений в недостоверной передаче информации, Владимир понял следующее.
   Местный мудрец заявил, что гостей, вопреки обычаю, не приняли подобающим образом, и они были голодны. О чем и сообщил первый греческий мудрец, изобразив жареную рыбу. Причем, он оказался самым порядочным из всех, поскольку все-таки предложил разделить обед пополам. На что получил ответ о том, что было бы лучше купить барашка и приготовить плов; купить же его можно на базаре, расположенном вон там.
   И тут греки проявили себя во всей красе. Обсудив его предложение, один из них тут же нарисовал супа (это такое специальное земляное возвышение), а поверх него скатерть. Что должно было означать: "Мы согласны, накрывай поляну". При этом речи о паритетном вкладе в обед уже не шло. Ответ мудреца был очевиден, при этом вывернутые дырявые карманы должны были показать любителям дармовщинки, что у того, к кому они столь явно напрашиваются на угощение, нет средств, чтобы удовлетворить их запросы.
   Потерпев неудачу, греки спросили: "Умоляем тебя, скажи, где мы могли бы отдохнуть и восстановить силы?"
   "А я откуда знаю? - был ответ. - Поглядите, сколько вокруг народу, спросите у них. Может, найдется, кто побогаче. У меня у самого маковой росинки во рту не было, а единственная моя пища - сухая лепешка и колодезная вода".
  
   Здесь мы остановимся и сделаем отступление большее, чем обычно, поскольку речь пойдет о персонаже, который по праву занимает первое место в фольклоре различных восточных (и не только!) народов и который этого отступления вполне заслуживает. О Ходже Насреддине.
   Сначала приведем выдержку из статьи "Хорошие шутки Ходжи Насреддина", Алексея Сухарева, опубликованной в электронном издании "Человек без границ". Статья емкая, сжатая, но, вместе с тем, вполне достойная, на наш взгляд, чтобы послужить прекрасным предисловием к любому сборнику притч и анекдотов об интересующем нас мудреце.
   "О Ходже Насреддине каждый что-нибудь да слышал. Его имя вспоминают и в дружеских беседах, и в политических речах, и в научных спорах. Вспоминают по разным поводам, а то и вовсе без повода, просто потому, что Ходжа побывал во всех мыслимых и немыслимых ситуациях, в которых только может оказаться человек: обманывал и обманывался, хитрил и выкручивался, был безмерно мудрым и круглым дураком. И он вот уже почти тысячу лет всё шутит и издевается над человеческой глупостью, корыстью, самодовольством, невежеством. И кажется, что истории, в которых реальность идет рука об руку со смехом и парадоксом, почти не располагают к серьезным разговорам. Не буду спорить, однако предлагаю посмотреть на нашего героя по-иному.
   Родился Ходжа в семье почтенного имама (главы мусульманской общины) в турецкой деревне Хорто в 605 году хиджры (1206). Однако десятки селений и городов на Ближнем Востоке готовы поспорить насчет национальности и места рождения великого хитреца. Говорят, турецкие исследователи настояли на своей версии, хотя оснований у них не было ровным счетом никаких. Просто решили так, и всё. Вполне в духе самого Насреддина.
   С датой смерти еще большая неразбериха. Можно предположить, что если человек непонятно где родился, то он непонятно где и умер. Однако, уважаемый читатель, могила есть -- где-то в районе города Акшехир. И даже дата смерти указана -- 386 год хиджры (993). То есть умер Ходжа за двести лет до своего рождения! Тем не менее некоторые, всерьез вооружившись методом самого Насреддина, решили, что дату смерти правильнее читать наоборот -- не 386, а 683 год хиджры (1284/85)! Вот где-то в этих столетиях и затерялся наш герой. Словом, родился Ходжа или не родился, жил или не жил, умер или не умер, не очень-то понятно.
   Если начать искать в прошлом человека, похожего на Насреддина, то очень скоро станет ясно, что историчность его граничит с легендарностью. Не понятно, то ли это был ученый Мохаммед Насреддин, живший во времена халифа Гаруна ар-Рашида, -- он, будучи приговоренным к смерти за свои убеждения, притворился сумасшедшим и стал высмеивать своих врагов; то ли это был известный азербайджанский ученый Хаджи Насиреддин Туси, живший в XIII веке... Однако не в этом, дорогой читатель, дело. Следы Ходжи нужно искать не в исторических хрониках и могильных склепах, попасть в которые, судя по его характеру, он никак не хотел. А в тех притчах и анекдотах, которые рассказывали и до сих пор рассказывают 23 народа Ближнего Востока и Средней Азии, да и не только они.
   Народная традиция рисует Насреддина воистину многоликим. Иногда он предстает некрасивым, неказистым человеком в старом, поношенном халате, в карманах которого, увы, слишком много дыр, чтобы там что-то залеживалось. Да что там -- иногда его халат просто засален от грязи: долгие странствия и бедность берут свое. В другой раз, напротив, мы видим человека с приятной наружностью, небогатого, но живущего в достатке. В его доме есть место праздникам, но бывают и черные дни. И тогда Насреддин искренне радуется ворам в своем доме, ведь найти что-нибудь в пустых сундуках -- настоящая удача.
   Ходжа много путешествует, но непонятно, где же все-таки его дом: в Акшехире, Самарканде, Бухаре или Багдаде? Узбекистан, Турция, Афганистан, Казахстан, Армения, Азербайджан, Греция, Болгария готовы приютить его. Имя его склоняют на разных языках: Ходжа Насреддин, Джоха Наср-эт-дин, Мулла, Молла (азербайджанский), Афанди (узбекский), Эпенди (туркменский), Насыр (казахский), Анасратин (греческий). Повсюду его ждут друзья и ученики, но врагов и недоброжелателей тоже хватает.
   У него есть жена, сын и две дочери. Жена -- верный собеседник и вечный оппонент. Она сварлива, но порой гораздо мудрее и спокойнее своего супруга. Его сын совершенно не похож на отца, а иногда он такой же хитрец и возмутитель спокойствия.
   У Ходжи много профессий: он земледелец, торговец, лекарь, знахарь, он даже промышляет воровством (чаще всего неудачно). Он очень религиозный человек, поэтому односельчане внимают его проповедям; он справедлив и хорошо знает закон, поэтому становится судьей; он величественен и мудр -- и вот уже великий эмир и даже сам Тамерлан хотят видеть его ближайшим советником. В других же историях Насреддин глупый, недалекий человек со множеством недостатков и даже порой слывет безбожником".
   Теперь остановимся и, поскольку автор статьи обращается, в свою очередь, к еще одной интересной статье, "Тонкости Муллы Насреддина", помещенной в книге Идриса Шаха "Суфии" ("Локид-Миф", М., 1999). Об этом замечательном авторе говорит хотя бы то, что его книги переведены на 12 языков, они были изданы общим тиражом свыше 15 миллионов экземпляров и награждены многими международными премиями. Кто хочет узнать подробнее об этом человеке - сведений о нем предостаточно.
   Кто такие суфии - лучше попытаться разобраться самому. Идрис Шах в своих работах стремится представить их как людей, стремящихся достичь совершенства, "в миру и одновременно вне мира", - "стремящихся быть свободным от честолюбия, алчности, интеллектуальной спеси, слепого повиновения обычаю или благоговейного страха перед вышестоящими лицами".
   А Насреддин...
   "Мулла (мастер) Насреддин является классическим персонажем, придуманным дервишами для фиксации ситуаций, в которых определенные состояния ума проявляются более отчетливо. Насреддиновские истории, известные по всему Среднему Востоку, представляют собой... одно из самых необычных достижений в истории метафизики. Если подходить к этим историям поверхностно, то большинство из них можно использовать в качестве шуток - и только. Их бесконечно рассказывают и пересказывают в чайханах и караван-сараях, в частных домах, в радиопередачах азиатских стран. Неотъемлемой чертой такой истории является ее многомерность, поэтому понимать ее можно на любом из различных уровней. Здесь и шутка, и мораль, и нечто более высокое, что продвигает сознание потенциального мистика чуть дальше по пути реализации".
   Заканчивая отступление, предоставляем возможность читателю самому сделать вывод о мудрости и "глупости" Насреддина.
   "В чайхану вошел монах и заявил: "Мой учитель велел мне возвестить людям, что человечество до тех пор не достигнет совершенства, пока люди, не испытавшие на себе несправедливости, не будут так же нетерпимо относиться к ней, как и те, кто в действительности испытал ее".
   Эти слова на мгновение поразили всех собравшихся. Затем Насреддин сказал: "А мой учитель говорил мне, что никто не должен относиться нетерпимо к чему бы то ни было до тех пор, пока он не убедится, что предполагаемая несправедливость действительно является несправедливостью, а не скрытым благом!"
   "В другой истории Насреддин, играющий роль глупца (суфии называют это "путем упрека"), в яркой форме показывает, что из себя представляет обычное человеческое мышление:
   "Один человек предложил Насреддину угадать, что у него в руке.
"Назови мне хоть одну примету", - попросил мулла.
"Я назову несколько, - сказал шутник. - Форма и размеры этого предмета напоминают яйцо, у него вкус и запах яйца: внутри он белый и желтый. В сыром виде внутри него находится жидкость, которая твердеет от нагревания. Более того, этот предмет снесла курица..."
   "Знаю! - перебил мулла. - Это, наверное, какое-нибудь пирожное?"
   Я попытался провести подобный эксперимент в Лондоне. В трех табачных лавках подряд я просил продать мне "цилиндры из бумаги, наполненные частицами табака, длиной около 3 дюймов, упакованные в картон, на котором может быть что-нибудь напечатано".
   Никто из этих людей, торгующих сигаретами целый день, не смог понять, чего же я хотел. Двое из них направили меня в другие места, один - к своему оптовику, а другой - в магазин, специализирующийся на экзотических предметах импорта для курильщиков. Возможно, что слово "сигарета" является совершенно необходимым для описания бумажных цилиндров, наполненных табаком, но этот способ, зависящий от ассоциаций, нельзя использовать точно так же, если речь идет о восприятиях. Ошибка заключается в попытках переноса одной из форм мышления, великолепно применимой в определенных случаях, в другой контекст и стремлении использовать ее в несоответствующих условиях".
  
   ..."Золотой ишак" спокойно плыл по тихим водам Залива. Погода благоприятствовала, ветер был умеренным, надвигалась ночь, - на небе уже виднелись первые звезды. Залив изобиловал островами, поэтому парус оставался только на второй мачте. Конечно, можно было встать на якорь в ближайшей удобной бухте, - таких имелось в изобилии, - но Синдбаду очень хотелось нагнать ушедшего вперед "Соловья пустыни", дабы дальнейшее путешествие проделать вместе. Потянувшись и глянув еще раз окрест, он отдал приказание поднять на мачту зажженный фонарь и принялся разъяснять рулевому его дальнейшие действия.
   - Твоя вахта до двух пополуночи, затем тебя сменят. Вот, гляди, - он приспособил на борт громадные песочные часы. - Как пересыплется, жди смену. Держи курс два пальца правее Альдебарана. - После чего, сочтя сообщенную информацию достаточной, отправился на нос корабля и там захрапел.
   Через некоторое время рулевой ухватил проходившего мимо матроса.
   - Слушай, чего это он мне такое наговорил, а? Держи курс, говорит, на барана. Это, мол, что два пальца... Какого барана?
   - Это он, наверное, про тебя сказал, потому что простых слов не понимаешь, - рассудительно заметил остановленный. - Тебе сказали держать, ну и держи. Не выпускай румпель из рук.
   - Я и так не выпускаю, как же я выпущу-то...
   В разговор вмешался еще один член команды.
   - Вы оба бараны, - заявил он. - Баран - это звезды такие. А главная из них - Гамаль. Вон, видишь звезду? Это - Алголь. А два пальца правее - как раз и будет Гамаль.
   После чего пошел укладываться спать, с чувством собственного превосходства.
   - Э, э, погоди, - приглушенно прокричал ему вслед рулевой. - А пальцы как ставить, стоя или лежа? И вообще, у капитана они потолще моих будут...
   Но тот досадливо махнул рукой: сам, мол, разберешься, не маленький...
   - Ты вот что, - почесал в затылке первый спрошенный. - В Индию, насколько мне помнится, берег по левую руку должен быть. Видишь, вон он?
   Действительно, ночь стояла ясная, и кромка берега была видна отчетливо.
   - Держи вдоль, а как рассветет, там уж и капитан поднимется.
   ...Посреди ночи Владимир был разбужен странным спором на корме. Спорили двое.
   - Главное, чтобы берег был по левую руку, - наставительно говорил один.
   - Так он здесь и по левую, и по правую, - возражал другой.
   - Тот, что по правую, это не наш берег, а наш берег - по левую, - послышался голос первого. - Баран...
   - Сам ты баран, - второй голос, чуть громче.
   - Не ты баран, а звезда баран... - первый голос. - Хотя и ты тоже баран...
   Послышалась возня. Владимир снова уснул.
   А проснулся от рева капитанского голоса и могучего всплеска. Вскочив на ноги, он не сразу понял, что произошло. Произошло же всего лишь то, что за борт был сброшен якорь, а вслед за ним отправился получивший могучий удар в ухо матрос, стоявший у руля. Мгновение спустя за бортом, по той же причине, оказался рулевой, пытавшийся скрыться, но не успевший. Команда была уже на ногах, парус спущен. Синдбад, красный от гнева, попытался также выпрыгнуть за борт, чтобы продолжить экзекуцию, но его удержал Джасим. Провинившимся, барахтавшимся рядом с кораблем, были брошены концы, и они подняты на палубу.
   В результате короткого разбирательства выяснилось следующее. Ввиду прецессионного движения звезд, а также мудрого совета "держаться левого берега", вахтенные кружили вокруг какого-то острова, подгоняемые в одном направлении ветром, в другом - течением. Около какого именно острова - понять было невозможно, оба берега отличались приблизительно так же, как одна капля воды от другой. Проблем обсуждению добавило толкуемое каждым по-своему слово "баран": "Альдебаран", "баран-Овен", ну и, конечно же, характеристика рулевых.
   Как и следовало ожидать, неприятности на этом не закончились. Синдбад, хотя и клялся, что знает Залив как свою чалму, знал его только по отношению к обычному курсу. Между островами он никогда не плавал, а потому не мог определить, где именно находится судно. Можно было аккуратно двигаться вперед, промеряя дно лагом, но это означало потерю драгоценного времени, а на левом берегу виднелась новенькая лодка, - явное свидетельство присутствия человека. Спросить - язык не отвалится, была спущена шлюпка, в которую поместились сам Синдбад, Владимир (напросился), и четверо матросов. За старшего остался Джасим, со строгим указанием, "не подпускать этих Овенов к рулю" до возвращения капитана по полном выяснении обстановки.
   Шлюпка ткнулась в песчаный берег рядом с лодкой, которая только издали выглядела как почти новая и пригодная к употреблению; при ближайшем рассмотрении она оказалась почти начисто съеденной термитами. Синдбад сделал знак Владимиру следовать за ним, остальным же отдал строгий приказ оставаться на месте и дожидаться их прихода, или же придти на помощь по первому зову, если в том приключится необходимость.
   Неподалеку за лодкой-развалиной виднелась тропа, довольно широкая, но совершенно неухоженная, что сразу и обнаружилось, поскольку капитан, едва сделав пару шагов, наступил на колючку. Прыгая на одной ноге, он угодил в куст, откуда выпорхнула стая каких-то насекомых, тучей облепившая Владимира.
   Восстановив не без труда статус-кво, они были вынуждены буквально сразу же вытряхивать из туфель невесть каким образом забившиеся туда мелкие камешки.
   Если бы не насущная необходимость с определением местоположения, им следовало бы сразу же повернуть обратно и не искать дальнейших приключений, ибо любая неприятность, которая могла бы приключиться в дороге с разной степенью вероятности, случалась с завидным постоянством. Путь их лежал сквозь заросли каких-то неизвестных Владимиру кустарников и деревьев, с которых постоянно что-то сыпалось за шиворот; мошкара лезла в уши и открытый рот, стоило только попытаться сказать хоть слово, в туфли постоянно забивались камешки, а в ноги лезли выпирающие корни и в изобилии валявшиеся ветки.
   Сложно сказать, сколько они прошли, но только растительность внезапно расступилась, и они оказались на равнине, чем-то смахивавшей на саванну. Вдали виднелась широкая водная гладь, по всей видимости, снова Залив. Следовательно, остров был не очень большой. А тропа, по которой они шли, впадала в селение, представлявшее собою с полсотни одноэтажных глиняных построек. Жителей видно не было, равно как возделанных полей или огородов.
   Людей не оказалось и на улицах; откуда-то из-за стен доносились звуки, издаваемые домашними животными, и был еще один странный звук, нечто вроде гула, впереди по направлению их движения.
   За селением, как выяснилось, происходило общественное мероприятие в виде собрания. Довольно необычного. Присутствующие сидели по-турецки, раскачивались и то ли стонали, то ли подвывали. Председательствующий, сидевший точно так же, лицом к собравшимся, вел себя аналогичным образом. Было очевидно, что жителей постигло какое-то несчастье.
   Синдбад и Владимир, переглянувшись, тихонько присели позади всех и стали ждать дальнейших событий.
   Наконец, председательствующий поднял руку, и гул разом стих.
   - Переходим к следующему вопросу, - сказал он. - Об успехах в ловле нас порадует Ахмет аль-Самак. Кстати, где он?
   Из рядов сидевших поднялись почему-то сразу два жителя; они подняли на плечи жердь, к которой был привязан и свисал с нее третий, после чего подошли к председательствующему.
   - Чем ты порадуешь нас, Ахмет? - обратился тот к свисавшему.
   - Рыбой, - ответил один из державших жердь. - Только он спит. Всю ночь баламутил воду перед сетями. Умаялся. Сам бы прийти не смог, вот и пришлось...
   - Порадует... рыбой... пришел-таки праздник и в наше селение... - прошелестело между сидящими.
   - И где же рыба? - поинтересовался председательствующий.
   - Вот. - Они положили Ахмета на землю, после чего один из носильщиков вынул из кармана что-то, блеснувшее на солнце, размером не более мизинца.
   По окончании последовавшей немой сцены, возник недоуменно-осуждающий гул.
   - Скажи мне, - заорал вдруг председательствующий, - ты что, издеваешься над нами? Держишь нас всех за ишаков, да? Объясни, как можно поймать сетью, у которой ячея размером с твою пустую голову, такую рыбу, да?
   - А разве я сказал, что он поймал ее сетью? - заорал в ответ держатель добычи. - Рыбу добыла чайка, которую он напугал своим криком, наступив на острый камень. Она ее выронила, а он - поймал. Какая тебе разница, сетью или нет? Главное - поймал!
   - А крокодил где?..
   - Крокодил не ловится...
   Снова послышались согласованные причитания: "хоть бы одним глазком, какие они, эти крокодилы... говорят, такие, в форме змеи, как шакалы..."; носильщики забрали аль-Самака и вернулись на свои места.
   Молчание. Робкий голос.
   - А может, сети того, ближе к морю поставить? Река-то уж давным-давно русло сменила, а мы все по старому руслу ставим... В этом старом русле всего-то ручеек и остался, перейдешь - штанов не замочишь...
   - Тоже, умник выискался, - разом зашумело общество. - И прадеды здесь ставили, и деды, и отцы, что ж они, глупее тебя были, что ли? Может, она завтра в старое русло вернется, а мы не готовы?..
   Молчание.
   - Следующий вопрос, - заявил председательствующий, - о произрастании кокосов, нас порадует Ахмет аль-Набат. Он где?
   - Он здесь. - На этот раз встал и вышел один, - представительный и уверенный в себе житель. Он сразу взял быка за рога. - Буду краток. Кокос не растет.
   - Как же ему расти, если ты все семенные кокосы заезжим купцам продал? - послышался ехидный голос из присутствующих.
   - Кто продал? Я продал? - Казалось, Ахмет сейчас выхватит обидчика и разорвет его на части. Прошла минута напряженного ожидания. - Да, я продал... А чего добру пропадать, ежели оно все равно не растет? К тому же не продал, а сменял. У этих, из царства Чин. На деревянные сандалии. И каждому, между прочим, выдал по две пары. В них хочешь - ходи, а хочешь - в тандыр. Сплошная выгода. А с кокосами беда: то ли климат не тот, то ли почва...
   - Так эти сандалии твои - они без веревочек...
   - А вы что хотели - первосортный товар за какие-то орехи? Ну, конечно, маленький брак налицо, так что с того?.. Зато дерево - сносу нет, пробка...
   После чего вернулся на свое место.
   - Третий вопрос, - уныло, нараспев произнес председательствующий. - Реформа календаря. Кто имеет порадовать по этому поводу?
   После продолжительного молчания какой-то робкий голос произнес:
   - Есть предложение отменить давеча...
   Молчание. Затем еще один голос:
   - А что, понедельники уже отменили?..
   - Ты на другом острове живешь, да? На собрания ходить надо! - набросились на него. - И понедельники уже, и вторники, вплоть до воскресений... Только не помогает...
   Опять молчание. И опять робкий голос:
   - Так, может, кроме давеча, еще и надысь...
   - Да ты что, совсем ошалел! - набросилось на него разом все присутствующее общество. - А ну как опять не поможет? Что тогда отменять будем?..
   Голосование сорвал внезапно разразившийся ливень посреди ясного неба.
   Мокрые, сердитые, покусанные и уставшие донельзя вернулись Синдбад и Владимир к оставшееся на берегу шлюпке. Как и следовало ожидать, здесь не пролилось ни капли дождя. Оставалось вернуться на корабль и ждать ночи, поскольку, как уже говорилось, ориентироваться по солнцу капитан не то, чтобы не умел, но не любил, и его координаты расходились с истинными на добрый десяток миль. Вариант спросить у местных жителей, где именно расположен их остров и как выбраться к океану, не рассматривался по вполне очевидной причине...
   Первые показавшиеся звезды недвусмысленно подтвердили достаточно очевидное предположение, что "Золотой ишак" держит путь обратно в Басру. Плавание ночью в незнакомом проливе энтузиазма не вызвало, с рассветом трое матросов было высажено в шлюпку, - двое на веслах, один с лагом для измерения глубины, - и корабль, очень медленно, двинулся к выходу. Пролив и в самом деле оказался коварным, - мелей здесь водилось в изобилии, - и лишь к вечеру "Ишак" выбрался из ловушки.
   Зато следующие два дня прошли без приключений, при прекрасной погоде, и Владимир уже начал сомневаться в собственных сомнениях относительно правильности выбора морского пути, когда случилось очередное происшествие.
   Из-за песчаного мыса, находившегося не более чем в половине фарсанга, пулей вылетела небольшая флотилия гребных лодок и направилась к "Ишаку". Весла молотили по воде с такой силой, что носы лодок на локоть приподнимались над поверхностью воды, а позади вздымались водяные столбы, - ни дать, ни взять глиссеры. На лодке, сильно вырвавшейся вперед в безмерном стремлении скорейшего овладения добычей, возвышался огромных размеров предводитель, вытянувший вперед руку с громадной кривой саблей и оравший так, что было слышно даже на таком расстоянии: "На абордаж!"
   Ситуация складывалась аховая. Оружие на "Золотом ишаке" имелось; оно было аккуратно сложено в трюме, но добраться до него в настоящий момент не представлялось возможным, поскольку расстояние сокращалось таким темпом, что еще несколько минут - и лодки неприятеля окажутся у борта. Это во-первых. А во-вторых, даже будь роздано, оно все равно не принесло бы никакой пользы, в виду численного превосходства противника и полного отсутствия умения им пользоваться большинства членов команды.
   Оставалось тоскливо взирать на приближающихся пиратов и надеяться на то, что, до нитки ограбив корабль, они этим и ограничатся и не отправят команду на какой-нибудь невольничий рынок.
   Присутствия духа не потерял единственно Джасим. Уперев руки в боки, он уверенно стоял у борта с верным попугаем на плече, оравшим невпопад то: "Пир-р-р-аты!", то: "Прр-р-р-о-р-р-р-вемся!", то, почему-то: "Динар-р-р-ры!"
   Когда до судна оставалось не более трех танабов, предводитель пиратов взревел дурным голосом: "Спустить парус! Лечь в дрейф! Подать трап!" Причем он был настолько громогласен, что Владимиру показалось, будто паруса слегка напряглись, а "Ишак" едва заметно прибавил ход.
   Впрочем, исполнить поданные пиратом команды не успели бы даже при всем желании (или испуге), поскольку никто не двинулся с места, скованный страхом, а кроме того, корабль был окружен пиратскими лодками почти сразу же, едва стих голос предводителя.
   Воздух был так наполнен пиратскими воплями, что казалось, не только топор, Царь-пушку можно подвесить. Предводитель было вскарабкался по веревочному трапу, как вдруг...
   Едва радостная физиономия, размером с о-о-о-чень добрый арбуз показалась над бортом, Джасим, не меняя позы, вытянул руку, ухватил пирата за шкирку и легко, словно пушинку, поднял того в воздух, оторвав от лестницы. Тот разинул рот, и они некоторое время смотрели друг на друга. После чего Джасим произнес: "Н-ну?" - и разжал пальцы.
   Пират шлепнулся обратно в лодку. Сидевших в ней подбросило, они взлетели на тот же уровень, где прежде находился их предводитель, на несколько мгновений застыли в верхней точке своего взлета, глядя на Джасима выпученными глазами, после чего шлепнулись обратно.
   Наступила тишина, затем снизу донеслось сдавленное: "Джа-а-асим..."
   И тут случилось то, что никто никак не мог ожидать. Развернувшись в мгновение ока, лодки, с еще большей скоростью, чем прежде, рванули прочь - причем не к дальнему мысу, а к близкому берегу. Не снижая хода, они выскочили на песчаный пляж и продолжили движение прежним темпом, - только теперь из-под весел у них вздымались столбы песка, - и скрылись в дюнах.
   Понять случившееся было невозможно. Совершенно обалдевшие, все уставились на Джасима, а тот, недоуменно потерев подбородок, едва ли не смущенно предположил:
   - Может, кто-нибудь из них когда-то сказал, что я не умею готовить?..
   Нечего и говорить, что если и прежде верхушка авторитета Джасима скрывалась где-то высоко в облаках, то теперь никто даже и в мыслях не смел усомниться ни в сказанном им слове, ни в целесообразности малейшего движения.
  
   А потом... Потом они угодили в шторм. Собственно говоря, ничего удивительного и необычного в том, что на море или в океане случаются время от времени шторма нет. Но Владимир угодил в подобную ситуацию впервые, да еще не на современном судне, снабженном всеми необходимыми средствами спасения, а на древнем. Вирус, должно быть подхваченный ими на острове невезения, сыграл свою определенную роль, поскольку первый ужасной силы шквал возник из ниоткуда, когда ничего не предвещало его появления, и удалился так же быстро, как примчался, умыкнув по дороге переднюю мачту вместе с парусом, переломившуюся у основания, словно спичка. (Впоследствии выяснилось, что в роли шквала выступил опаздывавший куда-то джинн, несшийся как угорелый, ничего не видя на своем пути, но это было потом. Джинн, формально находившийся в услужении Владимира, пытаясь выгородить собрата, высказал предположение, что того несло на крыльях любви к его джиннии и случайно сдуло крепчавшим ветром в сторону.) На оставшейся мачте спустили парус, убрали поперечный рей, и постарались закрепить все, что плохо (а также хорошо) лежало.
   Затем налетел ветер, пригнавший низкие черные тучи, с традиционными в таких случаях оглушительными раскатами грома и пронзающими вздыбившееся огромными волнами море стрелами молний. Но "Золотой ишак", даже при наличии очевидного ранения, взять голыми руками морскому царю оказалось ой как непросто. Птичкой взлетал к небу корабль, не давая очередной волне подмять себя, после чего легко соскальзывал в мрачную бездонную пропасть, чтобы через несколько мгновений вновь подняться к облакам. С необыкновенным изяществом творение восточных кораблестроителей увертывалось от всех, грозивших ему неминуемой гибелью, угроз, которые способно было породить разыгравшееся воображение ставшего в мгновение ока седым Океана. Чего нельзя сказать о команде...
   Должно быть, по причине мокрой палубы и отсутствия достаточного сцепления с нею, команда в почти полном составе отставала от движений корабля на несколько мгновений. Это приводило к тому, что, "зависнув" над скользнувшим в пучину кораблем, она стремительным домкратом неслась ему навстречу, когда он начинал подниматься. Поскольку на палубе было разложено довольно много мягких предметов, повреждений никто не получил, но... То ли по ошибке, то ли впопыхах, казан оказался намертво закрепленным в обычном для готовки положении, в результате чего наполнился водой. При встрече с палубой, кто-нибудь из матросов обязательно погружался в казан, и при других обстоятельствах это выглядело бы, наверное, чрезвычайно забавно. "Почти в полном составе" относилось к намертво вцепившемуся в руль рулевому, которого всего лишь время от времени переворачивало вверх ногами.
   Неизвестно сколько времени пролетело совершенно незаметно. Но в конце концов то ли Океану надоело играться с непокорным корабликом, то ли у него не нашлось подходящего айсберга, а может он просто сжалился над мореходами - поскольку буря и дождь постепенно стихли, а высокая зыбь, избавившись от пенных закручивающихся верхушек, занесла "Ишака" в какую-то бухту и там приблизительно на треть выбросила на песчаный берег, не причинив никаких видимых повреждений.
   У команды не оставалось сил, и она, счастливо избежав гибели, свалилась с ног и заснула, что называется, вповалку; волны теперь лишь шевелили корабль, доставить же ему более серьезные неприятности были не в состоянии.
   Осмотр судна, по пробуждении, выявил следующее: к счастью, мачта сломалась довольно аккуратно, не повредив борта; запасные канаты, блоки и парус имелись в наличии, так что работы по ее замене, при наличии нужных запчастей, мастеров и джинна-кораблестроителя вряд ли заняли бы более суток. К несчастью, ничего подобного в окрестностях не наблюдалось. Может быть, по причине полного отсутствия, а может быть, по причине густых зарослей, скрывавших местность. К тому же, изготовление мачты из местного свежего материала грозило неприятностями. Кто-то из матросов вспомнил, что некогда один из знаменитых капитанов, оказавшись в аналогичной ситуации, воспользовался свежим пальмовым деревом. Через некоторое время оно (или она - мачта) пустило корни, пышно разрослось и, к удовольствию команды, стало приносить плоды. Корабль же при этом напрочь лишился остойчивости и был в конце концов покинут на каком-то острове. Стоит ли говорить, что эта байка была воспринята за чистую монету, как из дырявого мешка посыпались "аналогичные" случаи в стиле "а вот мне помнится", в результате чего использование местного материала и было отвергнуто самым решительным образом.
   А потому команда, по жребию, разделилась. Синдбаду и Владимиру выпало проследовать по берегу в одну сторону, еще двум матросам - в другую, остальным - присматривать за кораблем.
   Корабль еще не успел скрыться с глаз, а они уже обнаружили относительно хорошую, почти расчищенную дорогу, ведущую сквозь заросли. Следовательно, здесь обитали или продолжали обитать люди. Они двинулись по ней, осматриваясь по сторонам. Но, поскольку пейзаж оказался довольно однообразным, Синдбад потихоньку разговорился и принялся вспоминать, к месту и не к месту, различные случаи, случившиеся с ним лично, с кем-нибудь из его знакомых или друзей. Истории эти были как минимум поучительны, а некоторые притом весьма забавны.
   - А вот история о том, как случай вмешаться гибельным образом в самое надежное предприятие, - рассказывал Синдбад. - Случилось это давным-давно, с одним моим знакомым купцом. Он несколько припозднился со сбором товаров, и караван в Самарканд ушел, его не дожидаясь. Он и задержался-то всего менее чем на день, а потому решил пуститься в путь, не смотря на предостережения о разбойниках-бедуинах, вновь появившихся в окрестностях караванного маршрута. Но он не внял предостережениям и, понадеявшись на немалое количество слуг, отправился в дорогу. Тем не менее, как он ни старался, ему никак не удавалось нагнать основной караван, зато, почти на середине расстояния, его подстерегли бедуины и ограбили подчистую. Слуги, на которых он возлагал большие надежды, частью разбежались, частью примкнули к разбойникам, в поисках легкой жизни. Правду сказать, мой знакомый считал каждый дирхем, и был несколько скуповат; от того, должно быть, так и приключилось.
   Сказав подчистую, я не погрешил против истины, ибо на тех трех ледащих верблюдов, которых ему оставили, охотников не нашлось. Будучи по людским меркам глубокими старцами, они ни на что не были пригодны. Частично лысые, понурые, тощие... В общем, одно название, что верблюды. Да и кормили их в соответствии с этим не очень.
   Отчаиваясь и вновь обретая надежду, брел он от оазиса к оазису, рассчитывая только на удачу и чутье верблюдов, с которыми обращался так незаслуженно плохо, - теперь он жалел об этом, - пока не вышел к... О, я не назову тебе имени этого славного города, но знай, что ему тысячи лет, в нем тысячи жителей, и известен он всему миру.
   К сожалению, никто в этом городе не был ему известен, а сам он был в ужасном состоянии, уподобившись своим верблюдам, умирая от голода и жажды. Разум его отказывался ему служить, а потому он, завидев близлежащую чайхану, вошел туда и, приметив накрытый дастархан, уселся за него и принялся воздавать должное всему, что на нем находилось. Когда присутствующие обрели дар речи и способность двигаться, пораженные таким поведением, он с набитым ртом пояснил, - не разумея смысла сказанных слов, - что обладает редчайшим сокровищем в мире, цены которому нет, и что он готов будет завтра же его продемонстрировать, а то и уступить, пусть только ему предоставят палатку, которую он разобьет за городской стеной.
   Съел он не так уж и много, палатка - не велика потеря, а потому посетители чайханы, посовещавшись, решили-таки выполнить просьбу странного незнакомца, предоставив ему требуемое, но выставив при этом охрану, чтобы не дать удрать и примерно наказать в случае обмана.
   Первую половину ночи знакомый спал как убитый, а вторую - ломал голову, как ему выбраться из сложившейся ситуации: ведь кроме трех тощих верблюдов у него больше ничего не было. Думал он, думал, а потом махнул рукой - все равно пропадать, и решился на хитрость. Поставил трех верблюдов напротив входа в палатку так, что двое стояли повернутыми к нему головами, а один - хвостом, насыпал перед ними корм (жители, в отличие от него, о животных также позаботились), после чего снова уснул.
   Когда же взошло солнце и перед палаткой собрались жители, чтобы узнать: какое-такое редчайшее сокровище он готов им продемонстрировать, ничтоже сумняшеся ввел их в палатку и предъявил величайшее чудо - верблюда, у которого вместо головы то, что должно находиться позади, а именно хвост, а вместо того, что должно находиться сзади, а именно хвоста - голова. В доказательство чего и предъявил соответствующим образом расставленных верблюдов.
   Добродушные и доверчивые жители опешили: такого они, действительно, во всю свою жизнь не видели. И впрямь, ежели смотреть с фронта - вот они, две головы и один хвост, а ежели с тыла - одна голова и два хвоста. Ничего не понимая, они заходили то так, то эдак, спорили, как именно питается чудо-верблюд, и откуда он мог взяться. А знакомый, вопреки ожиданию, не наказанный, стоял и раздувался от гордости обладания подобным раритетом.
   В общем, жизнь у него началась, не жизнь - халва. Смекнув, что к чему, он стал брать плату за показ диковины, быстро разбогател и уже подумывал о том, не остаться ли ему в этом городе насовсем и не приобрести ли чудо-ишака, как вдруг вмешалась судьба в виде какого-то мальчишки.
   Надо сказать, что, вопреки обычаю, он брал плату со всех, не взирая на лица, хотя обычно детей до определенного возраста пускают бесплатно. И вот этот мальчишка, будучи изгнан неизвестно в который раз и оказавшийся смышленым не по годам, замыслил каверзу. Он подговорил своих дружков, и они, окружив палатку, когда там по обычаю толпился народ в поисках ответов на поставленную природой загадку, дружно завопили снаружи: "Пожар! Палатка горит!"
   Народ, не ведая, что происходит, бросился кто куда, верблюды - тоже. Причем, поскольку драпали они в одну сторону и голова в голову, тайна природы была, наконец, раскрыта. Знакомого же спасло только то, что он улепетывал впереди своих животных, бросив все нажитое непосильным трудом. Впоследствии он рассказывал, что и не заметил, как снова очутился в Багдаде...
   За разговорами заросли также кончились незаметно, и они оказались перед огромным щитом, на котором весьма живописно и правдоподобно был изображен разлетающийся вдребезги корабль, налетевший на скалу. Имелась огромная стрелка и надпись: "Если вы потерпели кораблекрушение, то вам - СЮДА! Спросить Джандаля". За щитом обнаружилось селение, причем вид у него был... Представьте себе какой-нибудь восточный аул посреди тайги, а затем таежные деревья замените, ну, скажем, саксаулами, а разнотравье - низкой серовато-зеленой жесткой травой. На ближайшем доме виднелся указатель: "Туда". На первом перекрестке красовалась стрелка: "Теперь туда", на втором - изогнутая за угол стрелка содержала надпись: "Повернуть здесь". Третий дом от поворота содержал табличку: "Все для потерпевших кораблекрушение".
   Внутри дома обнаружился его хозяин - Джандаль, пожилой, но еще достаточно крепкий, всем своим видом излучавший добродушие и искреннее желание помочь. Усадив гостей за дастархан, уставленный блюдами с самыми разнообразными фруктами, угощая их очень вкусным зеленым чаем, он принялся расспрашивать Синдбада, в котором безошибочно определил бывалого морехода, о его проблеме. Владимир не вмешивался и слушал вполуха, воздавая должное фруктам и оглядывая помещение. Правду сказать, ничего интересного для него здесь не было - какие-то свитки, торчавшие из открытых ларей и корзин, да корабельные запчасти, предназначения которых он не знал.
   По окончании прояснения сути возникшей ситуации, стороны приступили к обсуждению деталей и торгам. Джандаль очень подробно расспрашивал капитана о характеристиках корабля, что-то записывал на дощечке, покрытой воском, производил подсчеты, показывал их Синдбаду, и они начинали спорить о цене.
   Наконец, капитан поднялся и поклонился хозяину, приложив руку поочередно ко лбу, к губам и к груди. Джандаль ответил ему тем же.
   - Временная мачта, рей и работа по установке обошлись в сто золотых, - сообщил он Владимиру, когда они возвращались к кораблю. - Пятьдесят задаток, и пятьдесят по окончании работы. Он также обещал проводника до соседнего крупного острова, на котором имеется все, чтобы починиться основательно. До него всего лишь два дня пути...
   На берегу их ждал сюрприз. "Золотой ишак" лениво покачивался на слабой волне неподалеку от берега. Разинувшим рты от удивления Синдбаду и Владимиру рассказали, что в бухте были обнаружены три огромные морские черепахи. Джасим решил привлечь их к полезному труду, но набросить на них веревочные петли никак не удавалось. Тогда команда в полном составе занялась ловлей рыб-прилипал. Вскоре необходимое количество было добыто, привязано к прочным канатам, и прикреплено к панцирям черепах. Некоторое время было потрачено на согласованный вопль: "Полундра!" Наконец, удался и он, после чего напуганные черепахи, пометавшись в разные стороны и запутав канаты, все же сдернули "Ишака" в воду. В результате блестяще проведенной операции ни одно животное не пострадало (за исключением попугая Джасима, оравшего "полундра!" громче всех и сорвавшего голос) и было отпущено в родную стихию.
   Повествование заняло значительное время, поскольку каждый участник стремился рассказать "как все было на самом деле" перебивая прочих и особо подчеркивая свою роль. Даже осипший попугай. А потому прибытие рея и временной мачты в сопровождении обещанного проводника осталось незамеченным. Когда же, наконец, ему удалось-таки привлечь к себе внимание, то оказалось, что собственно мачта отсутствует как таковая. Имелся рей, имелся проводник, и еще имелся притащивший все это жираф.
   Все прибывшее было препровождено на корабль, после чего Синдбад приступил к сверке со списком. Проводник был налицо, рей (в котором Владимир с удивлением узнал невесть как затесавшийся сюда пластиковый шест для прыжков в высоту) тонкий, прочный, невесомый, - также. Проведенные тут же испытания показали, что описание соответствует свойствам предмета. Далее возникла проблема: в списке присутствовала временная мачта, но отсутствовал жираф, тогда как на деле все было наоборот.
   - Где мачта? - сурово спросил Синдбад, несколько раз очень внимательно сравнив имеющееся с записанным.
   - Вот, - ответил проводник и кивнул на жирафа.
   - Это жираф. А где мачта?
   - Это и есть мачта.
   - Его так зовут?
   - Его зовут Маззан. Он - мачта.
   - Это я понимаю, что он мачта - Маззан. А где мачта?
   - Это и есть мачта.
   Круг замкнулся. Синдбад не понимал, как ему правильно задать вопрос, проводник - что непонятного содержится в его ответе. На всякий случай, если кто-то из читателей еще не понял сути возникшей проблемы, поясним, что mazzan - по-арабски значит мачта.
   - Тогда так, - решил он. - Если завтра с утра мы не отправимся в плавание, я вас обоих отдам своему коку, после чего мы отправимся к обманщику Джандалю и вытрясем из него уплаченный задаток в тройном... Нет, в десятерном размере.
   - Почему обманщик? - Проводник решительно ничего не понимал. - Завтра с рассветом я поведу вас к большому острову, как и было уговорено...
   - Посмотрим, - пробормотал себе под нос капитан и дал команду одному из матросов не спускать глаз с проводника, поскольку "совершенно очевидно, что они с Джандалем одной пальмы кокосы".
   ...Утро, и в самом деле, все расставило по своим местам. В прямом смысле слова. Едва начало светать, проводник отправил на берег двух матросов, за свежей зеленью для Маззана в дорогу. Еще нескольким, - через посредство капитана, - приспособить парус к рею-шесту. Все уже начали догадываться, к чему идет дело, и всем было интересно, как проводник будет выкручиваться.
   Наконец, все было готово. Последовала команда поднять якоря, что и было исполнено. Проводник дал знак жирафу занять место точно над сломанной мачтой, осмотрел его со всех сторон, после чего взмахнул рукой:
   - Маззан, ялла!..
   Жираф склонил шею, подхватил шест с закрепленным на нем парусом и легко вознес на высоту десяти локтей. Команда вытаращила глаза и пораскрывала рты, а корабль, уловив парусом свежий бриз, медленно двинулся к выходу из бухты.
   - Да стану я вместо тебя главным визирем!.. - удивленно выдохнула команда.
   - Я же говорил вчера, что он и есть мачта, - пожал плечами проводник, повернувшись к Синдбаду. - У него есть только один недостаток - очень любит финики. Поэтому лучше их держать от него подальше. Не то...
   Позади него раздался странный шелест, а потом что-то упало. Упал, как выяснилось шест с парусом, накрыв при этом одного из матросов, который, естественно, упал тоже. Из-под паруса высовывалась ладонь. Маззан снова наклонил шею, забрал что-то из ладони, пожевал, подхватил шест и застыл как ни в чем не бывало.
   - Ну, как-то так... - пожал плечами проводник.
  
   Пока они плывут, мы, тем временем, сделаем маленькое отступление, чтобы познакомиться с довольно редкой книгой - Бузурга ибн Шахрияра, "Книга о чудесах Индии", изданной Главной редакцией восточной литературы в 1959 году. Если кто-то, прочитав выдержки из нее, захочет прочитать ее всю, но не сможет найти в библиотеке, к его услугам - прекрасный сайт "Восточной Литературы", где собрано множество переведенных первоисточников, который прекрасно оформлен и пользоваться которым просто и удобно. Этот сайт - настоящий кладезь знаний для любознательных читателей. Он - один из лучших примеров того, что могут сделать люди знающие, творческие, увлеченные, а в том, что этот сайт создавался именно такими людьми - не может быть никакого сомнения.
   Сначала: что представляет собой "Книга о чудесах Индии".
   "Эта книга -- один из интереснейших историко-географических и литературных памятников арабской средневековой письменности. Она создавалась во второй половине X в. в одном из приморских городов Южной Месопотамии или Западного Ирана и представляет собой свод рассказов, которые автор слышал от моряков и купцов, плававших в Индию, Китай, Индонезию, Африку и другие далекие страны".
   А теперь, если кто-то скажет, что с помощью черепах Джасим не мог снять корабль с песчаного берега, то...
   "Понравилось мне то, что я слышал о черепахах, хотя рассказы эти так невероятны, что их не принимает ум. Вот что передавал мне Абу Мухаммад аль-Хасан ибн Амр со слов одного старика-корабельщика:
   Однажды какой-то корабль отплыл куда-то из Индии. В пути поднялся такой сильный ветер, что капитан не мог управиться с судном; кроме того, оно было повреждено. Моряки подъехали к маленькому острову, на котором не было ни воды, ни деревьев, но поневоле там пришлось остановиться. Путешественники снесли на этот остров поклажу с корабля и пробыли на нем долгое время, пока не исправили повреждение. Затем они снова нагрузили судно и собрались в путь. Но как раз в это время наступил Науруз. Мореплаватели принесли с корабля дров, листьев и тряпок и развели на острове костер. Вдруг остров под ними заколебался. Люди стояли у самой воды; они бросились в море и уцепились за лодки. Островок же нырнул под воду; от движения его по морю пошли такие волны, что путешественники чуть не утонули, и спаслись они с превеликим трудом, натерпевшись сильного страха. Остров этот оказался черепахой, всплывшей на поверхность воды. Когда огонь костра начал ее жечь, она нырнула под воду. Я спросил рассказчика о причине этого явления, и он ответил, что черепаха ежегодно проводит несколько дней на поверхности моря, чтобы отдохнуть от своего долгого пребывания в пещерах подводных гор; ведь и в море есть леса и рощи, и диковинные деревья, которые еще страшнее и огромнее, чем наши деревья на земле. Итак, черепаха всплывает на поверхность и по целым дням лежит в оцепенении, точно пьяная. Когда она приходит в себя, ей становится скучно лежать, и она снова ныряет под воду".
   Конечно, Джасим мог бы воспользоваться и раками, но тех, к сожалению, под рукой не оказалось.
   "Тот же капитан (Абу Абдаллах Мухаммад ибн Бабишад ибн Харам ибн Хаммуйя ас-Сирафи, виднейший из капитанов, которые ездили в Страны Золота, именитый и честный моряк, сведущий в морском деле больше всех божьих созданий) передавал мне, что он слышал в юности об одном из капитанов Китая и Страны Золота, по имени Мардуйя ибн Забарахт. Однажды этот моряк около острова Забеджа проплыл между двумя остроконечными высотами, выступавшими над морем. Сначала капитан принял их за две морские горы; но, когда корабль прошел мимо, высоты погрузились в воду, и Мардуйя решил, что это клешни рака. Тут я спросил Абу Мухаммада: "Могу ли я передать этот рассказ от твоего имени?" -- "Я ведь сам слышал его, -- ответил Абу Мухаммад. -- Это изумительный случай! Единственное, что я могу об этом сказать, это то, что морские раки достигают огромных размеров".
   Другой из выдающихся капитанов Страны Золота -- Исмаил ибн Ибрахим ибн Мирдас, известный под именем Исмаилуйи, зятя Амканина, -- рассказал мне следующее:
   Во время одной из своих поездок в Страны Золота он приблизился к суше недалеко от Ламери, так как ему понадобилось остановить корабль, который получил повреждение. Когда моряки бросили большой якорь, судно, по никому не известной причине, продолжало плыть дальше. "Спустись по якорному канату и узнай в чем дело!" -- приказал Исмаилуйя водолазу. Но водолаз, перед, тем как нырнуть, заглянул в глубину и увидел, что якорь зажат между клешнями рака, который, играя им, тащит корабль. Матросы стали кричать и кидать в воду камни; наконец они вытянули якорь и бросили его в другом месте. А весил этот якорь целых шестьсот мин или еще больше".
  
   Стоит ли говорить, что в течение обещанных двух дней плавания до большого острова никто из команды, кроме Маззана, не отличался добросовестным исполнением своих обязанностей? Каждый старался побыстрее избавиться от порученного ему дела, чтобы оказаться поблизости от жирафа и без толку глазеть на необычную деталь корабля. Даже ночью, когда Маззан мирно спал, сложившись пополам, нет-нет, кто-нибудь осторожно подбирался к нему и стоял рядом, осматривая как некую диковину, прищелкивая языком и качая головой. Не избежал общей участи и джинн, хотя Владимир был крайне раздосадован его несанкционированным появлением на корабле, неизвестно чем закончившегося бы в случае обнаружения.
   Впрочем, приключение, начавшееся весьма скверно, закончилось как нельзя лучше. Погода благоприятствовала, ветер был попутным, ничего не случилось. По прибытии к цели, "Золотой ишак" передали в починку, - как ни странно, но все необходимое имелось, включая полный комплект мастеров и соответствующего джинна, - Синдбад рассчитался с проводником, накинув еще пятьдесят золотых за доставленное развлечение помимо абсолютно очевидной пользы, и вручив целый мешок фиников для мачты.
   Ввечеру, тепло распрощавшись, проводник и жираф уплыли обратно с попутным кораблем, а на следующий день был готов к отплытию "Ишак", выглядевший как новый...
  
   Следующие несколько дней плавания не были отмечены никакими особыми событиями. Ветер менялся с попутного на встречный, корабль лавировал, сбивался с курса, снова возвращался на курс; море то было спокойным, словно вода в колодце, иногда же принималось играть валами, не страшными, а такими, чтобы матросы особо не расслаблялись.
   В тот вечер, после ужина и распределения вахт, Владимир долго не мог заснуть. Ветер стих до полного штиля, было душно, он ворочался, вставал, глядел на море и звезды, пока, наконец, не задремал. Впрочем, ненадолго.
   Проснулся он от какого-то неясного волнения. Немного придя в себя, он рассмотрел команду, почти в полном составе сидевшую кружком между мачтами, вокруг зажженной лампы. Матросы шепотом о чем-то переговаривались, явно не желая быть услышанными. Конечно, можно было просто встать и подойти, но что-то подсказывало Владимиру поступить иначе. Он ползком подобрался к казану, закрепленному в предписанном положении, так что между ним и палубой оставалось достаточно места, пролез в щель и навострил уши. То, что обнаружить его не составит никакого труда, об этом он как-то не подумал.
   Говорил Джасим.
   - ...У меня есть карта острова, где капитан Зажаж спрятал свои сокровища. Правда, на ней нет координат, и потому за нее даже в базарный день никто ничего не даст, но это все-таки лучше, чем ничего. Как сейчас помню... Мы бросили якорь у этого острова, и капитан, взяв с собой двадцать невольников, которые несли тяжелые сундуки, углубился в пышные заросли, подступавшие к самому берегу. Прошли сутки; и вот он, наконец, вернулся. Один...
   - А остальные? - с ужасом спросил один из слушателей. - Неужели он их того?..
   От страха матрос, по всей видимости, спутал жесты, и вместо того, чтобы провести по горлу ладонью, щелкнул по нему указательным пальцем.
   - Поначалу мы тоже так думали... Но спустя несколько лет мне совершенно случайно удалось узнать, что произошло на самом деле. Невольники вырыли большую яму и схоронили в ней сокровища. Возвращаться ночью через лес было невозможно, - дикие звери, болота, москиты, кто знает, что еще могло таиться в темноте? Они легли спать тут же, около свежезасыпанной ямы. А поутру выяснилось, что за ночь капитан в одиночку перепрятал сокровища в другое место и исчез. Посовещавшись, они решили не возвращаться на корабль, а отыскать несметные богатства, что сделать будет, - они в этом не сомневались, - очень легко. Шло время, они основали город, он превратился в один из красивейших городов архипелага Тысячи островов, но сокровищ так и не нашли...
   - Ну а какие-нибудь особые приметы у этого острова имеются?
   - О, да! На берегу очень много крабов, а над горизонтом - прекрасная полная луна...
   - Так это же... - удивленно произнес кто-то и, судя по звуку, захлопнул себе рот рукой.
   - Тебе известен этот остров? - спросил Джасим.
   - Ну...
   - И вам тоже?..
   Послышалось приглушенное бормотание.
   - Так ведь это... Когда ты сказал про крабов - сомнения еще были, а как про луну - тут уж все стало ясно...
   Душной безветренной ночью, в колоколе казана - испытание, прямо скажем, не из легких. Владимир взмок, изнывал и поневоле стал мишенью какой-то мошкары, выпорхнувшей из трюма. Некоторые из мошек, как нетрудно догадаться, попали ему в нос. Не сделав даже слабой попытки сдержаться, он чихнул, чем вызвал на корабле настоящую панику. Сидевших матросов подбросило в воздух, наверное, до самой верхушки мачты, - что неудивительно, если учесть, что казан отреагировал подобно резонатору и многократно усилил звук. Вскочил капитан, Джасим также оказался на ногах; после чего свалившиеся матросы образовали кучу малу, чем и воспользовался Владимир, чтобы покинуть свое укрытие. Никто ничего не понимал; все метались в поисках причины переполоха, не зная толком, где и что искать. Часть матросов ринулась в трюм, проверить, не наскочил ли корабль на какую-нибудь подводную скалу и не образовалась ли в днище пробоина; часть бестолково металась по палубе, пока Джасим не прекратил бессмысленную беготню, рявкнув:
   - Ти-и-и-хо!..
   И уже более мягко добавил:
   - Утром разберемся. Всем спать.
   Но утром небо затянули тучи, вечер стал крепчать, капитан поднялся не с той ноги и тоже был туча тучей, тем более что "Ишак" в очередной раз сбился с курса. Надвигалась буря, и корабль направился к видневшемуся неподалеку острову, куда успешно прибыл до начала шторма и спрятался в маленькой уютной бухточке. Настроение Синдбада не улучшилось, он ко всему придирался, остальные, заразившись, также принялись ворчать, уже в который раз разговор зашел о необходимости иметь современные навигационные приборы, в том числе компас, закончившийся общей перебранкой и обещанием капитана приобрести все за счет соответствующего вычета из жалования, причитавшегося команде. А поскольку он не привык тратить слова, равно как и деньги, попусту, то тут же и решил отправиться на берег, прихватив с собою Владимира, в перепалке не участвовавшего. Причем, вовсе не по причине врожденной миролюбивости - жаждавший понаблюдать за возможной потасовкой джинн пытался выбраться, и Владимиру пришлось стоять у борта, прижавшись к нему спиной.
   Остров ничем не отличался от предыдущего, того, где им удалось раздобыть мачту-Маззана. Те же заросли, и такая же дорога, ведущая к селению, похожему на предыдущее как две капли воды. На скамейке у крайнего дома сидел неопределенного возраста мужчина, то ли дремавший с открытыми глазами, то ли занятый подсчетом облаков.
   - Уважаемый...- вполголоса обратился к нему Синдбад, и, уже громче, поскольку тот никак не отреагировал: - Уважаемый...
   - И незачем так орать, - наставительно заметил мужчина. - Я и в первый раз все прекрасно слышал.
   - Уважаемый, - снова начал капитан. - Мы плывем в Индию, по торговым делам. Сбились с пути. Все, что нам нужно - это узнать, как называется тот благословенный остров, на котором мы оказались, и можно ли здесь приобрести необходимые нам навигационные приборы?
   - Остров? - удивленно поднял глаза его собеседник. - А я и не знал... Правда, мы все больше домоседы, и редко отлучаемся из своего селения, именуемого Кибир. Но вам, чужестранцы, исключительно повезло, поскольку никто лучше меня не укажет вам надлежащего пути. В другом селении, что не далее полуфарсанга от нашего, есть мудрый старик, которого легко узнать по сидящему у него на плече большому попугаю. Он прожил на свете много лет, а знания его превосходят размерами долг моего соседа Али, ибо чтобы расплатиться со всеми кредиторами, ему нужно работать не покладая рук сто тысяч лет, и снимать со своего участка урожай в сто тысяч занбилей зерна.
   - Кому работать? Старику? - не понял Синдбад.
   - Причем здесь старик? Я говорю о своем соседе Али!.. Все, идите, не мешайте работать...
   - А куда идти?
   - Туда. - Он махнул рукой вдоль улицы.
   Бормоча себе под нос что-то о гостеприимстве, про которое в здешних краях, видимо, не слыхали, Синдбад пошел в указанном направлении.
  
   ...До соседнего селения оказалось действительно недалеко, причем расспрашивать никого ни о чем было не нужно: старик, полностью соответствовавший описанию, сидел на лавке у второго по счету дома. На плече у него чистил перья огромный белый попугай.
   Приблизившись, Синдбад вежливо поклонился и произнес традиционное "уважаемый". Старец кивнул и погладил бороду.
   - Вы, я вижу, чужестранцы, - полным достоинства голосом произнес он.
   - Да, мы купцы из Багдада, - отвечал Синдбад. - Плывем в Индию, но, кажется, немного сбились с курса и хотели бы узнать...
   - Ни слова более!.. - поднял руку (а попугай - крылья) старец. - Вам исключительно повезло. У меня есть то, что вам нужно, то, что - приключись иные обстоятельства, - я не отдал бы ни за какие деньги. Увы, я впал в нужду, и все, что имею, готов отдать за смешную сумму в тысячу золотых. Вот этого попугая...
   - Попугая? За тысячу золотых? - не поверил своим ушам Синдбад.
   Старец кивнул. Капитан расхохотался.
   - Это не попугай, а попугаиха, которая несет золотые яйца? Или же это вообще не птица, а заколдованный ифритом султан? Или даже сам ифрит? Тогда почему же ты прозябаешь в бедности?
   - Мой попугай не несет золотых яиц. Он не заколдованный султан и не ифрит. Мой попугай знает навигацию и, в случае необходимости, может на время подменить капитана. Не так ли? - обратился он к попугаю.
   - Бес-спор-р-р-но! - проорал тот.
   - Как ты скомандуешь, если надо будет остановить корабль?
   - Спустить пар-р-руса! Бр-р-р-росить якор-р-рь!..
   - А если нужно повернуть?
   - Кр-р-рути р-р-румпель!
   - Что такое звезда Аль Кутб?
   - Поляр-р-р-рная!..
   - А что ты будешь делать, если нападут пираты? - заинтересованно спросил Синдбад.
   - Пир-р-раты! Полундр-р-р-ра! Др-р-р-рапаем!..
   - Видишь, чужестранец, он не только разбирается в навигации, но и пребольшой шутник, - поспешил растолковать слова попугая старец.
   Упускать ученую птицу было нельзя. Начался торг. Владимир отошел, с одной стороны, чтобы не мешать, с другой - ему было интересно посмотреть, как он происходит (мало ли, в будущем пригодиться). Стороны разгорячились, жестикулировали, хватались за бороды, срывали чалмы и бросали их оземь, расходились и снова сходились, при этом не переставая что-то очень быстро произносить. Наконец, Синдбад протянул торговцу деньги, забрал попугая, усадил его к себе на плечо и махнул Владимиру рукой, совершенно позабыв спросить и о названии острова, и о навигационных приборах.
   - Сторговались на десяти золотых, - сообщил он, когда они отошли на значительное расстояние. - Если эта птица умеет хотя бы сотую часть того, что наговорил о ней старик, ей цены нет. Сегодня же надо будет удостовериться, что деньги не выброшены на ветер.
  
   ...Они прошли почти половину расстояния, отделявшего их от первого селения, когда навстречу им попался уныло плетущийся путник, с попугаем на плече - абсолютной копией того, который имелся у Синдбада. Выглядел он таким несчастным и усталым, что капитан не счел для себя возможным пройти мимо.
   - Что случилось, почтенный, да встретится тебе на твоем пути одна удача вместо каждых двух неудач? Можем ли помочь тебе в твоей беде, облегчить твое горе, ибо никогда прежде в своей жизни не доводилось мне встречать человека более согбенного печалью, нежели ты?
   - Благодарю тебя за приветливые слова, добрый незнакомец, - горестно вздохнул тот. - И если бы они сбылись, хотя бы один-единственный раз, то не было бы на свете человека более счастливого, чем я.
   - Да простит мне ака-мухтарам мою назойливость, проистекающую вовсе не из любопытства, но единственно из желания помочь. Мы - купцы из Багдада, и если ты прозябаешь в нужде по причине злой судьбы...
   Глаза незнакомца на мгновение вспыхнули, затем взор его снова потух.
   - Увы мне, добрый незнакомец, все мои беды проистекают единственно изнутри самого меня, но если ты так настаиваешь, давай присядем на это поваленное дерево, и я расскажу тебе, что со мной приключилось. Но сначала ответь: попугай, сидящий на твоем плече и так похожий на моего, он попал к тебе давно?
   - Нет, - ответил Синдбад. - Я купил его совсем недавно вон в том селении, - он махнул рукой, - у одного старика.
   Незнакомец явным образом взволновался.
   - Заклинаю тебя всем самым дорогим, что ты имеешь, ответь мне еще на один вопрос. Но только правду. Твой попугай - он может помочь обрести тайные клады?
   Синдбад пожал плечами.
   - Зачем мне врать? Мой попугай, как сказал старик и как я имел возможность убедиться сам, понимает в морском деле, и может сослужить мне хорошую службу на моем корабле.
   Незнакомец вздохнул, как показалось Владимиру, с явным облегчением, и первым присел на лежавшее в сторону от дороги дерево.
   - Случилось так, - начал он свой рассказ, - что сызмальства мною овладели мечты о богатстве, которые пробудились во мне рассказами деда, ибо отец мой, - а он был знатным башмачником, - работал зачастую до изнеможения до той поры, пока ночь не покрывала землю своим ниспосылающим благодатный отдых покровом...
   - Да простит меня ака, - приложил руку к груди Синдбад, - но нам следует вернуться на корабль засветло. Не мог бы он изложить свою историю покороче, перейдя к самой ее сути, и да не сочтет он мои слова дерзостью.
   Незнакомец приумолк и пожевал губами.
   - Я попробую, - наконец сказал он.
   История, рассказанная им в течение приблизительно полутора часов, с многочисленными отступлениями и наполненная до пресыщения цветастыми оборотами, была тривиальна как кетмень и вкратце сводилась к следующему. Маленький мальчик, наслушавшись сказок о внезапно сваливающемся на голову то одному, то другому счастливцу, без малейших усилий с их стороны, а только по причине удачного попадания в нужное место в нужное время, пронес это желание проследовать их путем через всю свою жизнь. Как и следовало ожидать, наследство свое он потратил на всякие карты с указанием сокровищ, амулеты и кладоискательский инвентарь, не найдя в результате своих многочисленных поисков даже ломаного дирхема. Другой бы на его месте давно уже образумился и занялся честным трудом, но дело осложнялось тем, что его упрямство вполне соответствовало его легковерию. Он был близок к отчаянию, когда, наконец, ему несказанно повезло. Он случайно подслушал разговор о старике, торгующем необычными попугаями; причем один из них, самый дорогой - умел отыскивать потаенные клады. То, что подобный разговор велся в чайхане, за пиалой чая, совершенно открыто и прерывался время от времени громкими взрывами хохота, его не смутило. За половину оставшихся у него денег он купил сведения о том, где живет старик. Еще часть - потратил на путешествие, а на оставшиеся сторговал волшебного попугая. Торг длился два дня. Поначалу старик заломил за чудо-птицу тысячу золотых, уверяя, что она окупит себя буквально за несколько часов, поскольку остров битком набит кладами, и просто удивительно, как это еще никому не пришло в голову просто взять и вырыть спрятанные богатства. Скорее всего, причиной тому была природная лень жителей острова. Но, поскольку у рассказчика таких денег не было, согласился в конце концов на два остававшихся у того динара и половину всего, чего удастся отыскать.
   - Давным-давно этот остров, лежащий в стороне от основных торговых путей, облюбовал для себя знаменитый благородный разбойник и пират Падишах...
   - Падишах? - удивился Синдбад.
   - Да, так его прозвали за размеры награбленного богатства, ибо никому не известно его подлинное имя.
   - Благородный... Он грабил богатых и делился с бедняками? - рискнул полюбопытствовать Владимир.
   - Нет. Грабил он всех одинаково. Просто поговаривали, что он, должно быть, знатного происхождения. Так вот, до поры до времени удача сопутствовала ему во всех его предприятиях, но ему хотелось большего, ибо рассудок его помутился от несметных сокровищ. Он уже не мог остановиться, и уже начал было грабить даже членов своей собственной команды, когда с ним случилось давно заслуженное возмездие. Спрятав очередной клад в какой-то пещере, он забыл слова заклятья, открывающие вход, и навеки остался внутри. Говорят, он жив до сих пор, поскольку алчность не дает ему умереть, и ждет своего часа, когда кто-нибудь, произнеся заветные слова, откроет пещеру...
   - А как же?.. - Синдбад не договорил, но незнакомец понял его правильно.
   - Я не ищу спрятанное в пещерах - только зарытое в земле. Но, поверь, одной-единственной находки хватило бы, чтобы жизнь моя стала безбедной до скончания дней. Увы, неблагосклонная судьба препятствует мне.
   - Тогда, может быть, слухи о кладах на этом острове несколько преувеличены? - осторожно спросил Синдбад.
   - Уверяю тебя, это не так. Один человек мог бы солгать, но многие... Стоит мне прийти в какое-нибудь селение, или к пастухам, как они сразу указывают мне верные приметы. Кроме того, попугай всегда подтверждает их слова. Если бы ты знал, незнакомец, сколько колодцев я вырыл и вычистил за время своих поисков, но, увы, кроме воды так ничего и не нашел...
   - Так, может быть, твоя птица ошибается?
   У кладоискателя в глазах зажглись динары.
   - Птица не может все время ошибаться! - хищно произнес он. - Быть может, она просто забыла... Времени-то сколько прошло. Настанет час, она все вспомнит, я отыщу запрятанное сокровище и стану богаче всех халифов мира... Быть может оно здесь, прямо у нас под ногами... Ну-ка! - Он искоса взглянул на попугая. - Скажи мне, мудрая птица, есть ли поблизости зарытые сокровища?
   - Бесс-пор-р-р-но!..
   - Ты принес мне удачу, о незнакомец! Видишь, он говорит, что желанное сокровище совсем близко!.. Скажи мне, мудрая птица, оно огромно?
   - Бесс-пор-р-р-но!..
   - А где оно? - Незнакомец весь дрожал от нетерпения. - Может быть, оно зарыто вот под этим кустом? - И он ткнул в какой-то колючий кустарник неподалеку.
   - Бесс-пор-р-р-но!.. - подтвердила мудрая птица.
   - Предлагаю тебе половину, о незнакомец, принесший мне счастье! Хотя нет, большая часть по праву должна принадлежать мне... Поможешь ли ты обрести мне желанное, в обмен на десятую часть, ведь ты сам слышал, что сокровище огромно?
   - Я бы с радостью помог тебе, - с грустью в голосе произнес Синдбад, - но нам нужно поторопиться, чтобы еще засветло вернуться на корабль... Удачи тебе, и прощай...
   Переведя взгляд с одного на другого и сочтя, по всей видимости, обоих несколько не от мира сего, - кто же может отказываться от счастья, которое само просится в руки! - незнакомец, даже не попрощавшись, куда-то помчался. По всей видимости, за кетменем и лопатой.
   ...Синдбад некоторое время шел в раздумчивости, изредка терзая бороду. Они миновали первое селение, а он все еще не проронил ни слова. Владимир же посматривал на увязавшихся за ними, едва они вышли за пределы селения, мальчишек. Самый смелый из озорников все норовил подобраться поближе и дернуть за полу халата.
   Наконец, капитан остановился и повернулся к вожаку.
   - Чего ты от нас хочешь? - строго спросил он.
   - Шиллинг, - не раздумывая, ответил тот.
   Синдбад недоуменно взглянул на Владимира, затем повторил вопрос.
   - Два шиллинга, - тут же ответил мальчишка.
   - Это монета такая, - пояснил Владимир. - Иностранная. Наверное, здесь они в ходу...
   Синдбад решительным движением снял с плеча попугая и протянул мальчишке.
   - Держи. С его помощью ты найдешь немало этих своих... как их... шиллингов.
   После чего сделал знак Владимиру и решительно зашагал к кораблю. Мальчишки с радостными воплями помчались обратно в селение...
  
   ...Раз уж мы заговорили о кладах, наверное, имеет смысл привести какую-нибудь разбойничью или пиратскую историю, связанную с кладом. Книг, посвященных этой тематике, великое множество, мы же остановимся на одной из них, которая называется "100 великих кладов". Издана она издательством "Вече" в 2007 году, а написали ее Николай Непомнящий (к одной из книг которого мы уже обращались) и Андрей Низовский. Подобно всем книгам, входящим в серию "100 великих...", она не только написана живым, увлекательным языком, но и содержит множество любопытных фактов, приоткрывающих для любознательного читателя завесу над загадками Истории.
   "Вряд ли где на земном шаре можно найти более недоступное место, чем утёс Персе у восточного побережья полуострова Гаспе в Канаде. И, согласно давней легенде, именно здесь, на самой вершине утёса, спрятан сундук с сокровищами пирата Дюваля...
   Большинство попыток покорить Персе заканчивалось трагически. Причём больше всего погибших приходится именно на единственно возможный путь к вершине: скалолазы срывались, пытаясь преодолеть стенку с отрицательным наклоном, когда до цели было, что называется, рукой подать. Чтобы положить конец бессмысленной гибели людей, парламент провинции Квебек принял специальный закон, запрещающий восхождения на утёс Персе и налагающий немалый штраф на нарушителей.
   Скалолазы идут на приступ Персе вовсе не из спортивного азарта. Их манят сокровища пирата Дюваля. В отличие от Кидда, Моргана, Чёрной Бороды и других знаменитых флибустьеров он не был звездой первой величины среди членов "свободного братства", промышлявших морским разбоем у берегов Америки. И если его имя вошло в историю пиратства, то обязан этим Дюваль исключительно незаурядной выдумке, которую он проявил, припрятывая награбленные богатства.
   Если верить преданиям, когда английские военные фрегаты блокировали шлюп Дюваля у полуострова Гаспе, пират решил укрыть сундук с золотом и драгоценными камнями в одной из расселин на вершине утёса Персе. Проводник-индеец показал пиратам, как вскарабкаться на небольшую площадку на скале, высившейся рядом. Оттуда один из пиратов принялся обстреливать из мушкета вершину утёса пулями, к которым был прикреплён прочный линь. Наконец после множества неудачных попыток одна из них всё же перелетела через утёс и повисла в нескольких десятках футов над водой. Каким-то образом пираты ухитрились зацепить болтающийся конец линя. Дальше дело пошло проще. К концу привязали толстый канат и тоже протащили через зазубренный выступ у вершины. Кто-то из матросов взобрался по канату наверх, с помощью поднятых туда талей втащил сундук с драгоценностями и спрятал его в расселине. Но Дюваль на этом не успокоился. Чтобы обезопасить свои сокровища, он приказал подтянуть на скальную площадку, откуда был заброшен линь, бочку пороха и взорвал её. Вместе со скалой взрыв обрушил и изрядный кусок утёса, образовав тот самый непреодолимый выступ, что позднее стоил жизни многим скалолазам, пытавшимся добраться до клада капитана Дюваля...
   Конечно, любая легенда, пусть даже самая правдоподобная, не смогла бы столько лет подогревать интерес кладоискателей к неприступному утёсу. Дело в другом. Ещё в XIX веке богатый канадец по имени Кингсли загорелся идеей подтвердить или опровергнуть саму возможность существования пиратского клада на вершине Персе. Поскольку никаких достоверных документов на сей счёт не сохранилось, Кингсли обратился за помощью к геологам. За большое вознаграждение он пригласил двух видных специалистов и попросил их дать заключение: является ли злополучный выступ у вершины результатом естественных геологических процессов или же он образовался в результате взрыва?
   Геологи провели на Гаспе около месяца, обследовали все окрестные скалы и утёсы, собрали массу образцов горных пород. Затем засели за расчёты. Именно их выводы до сих пор не дают покоя кладоискателям. Утёс действительно имеет необычную для здешних мест конфигурацию, поскольку его верхняя часть под острым углом выступает над остальным массивом. Если бы когда-то часть монолита откололась под влиянием погодных условий или по иным природным причинам, то трещина скорее всего прошла бы от основания до вершины без крутого излома. Следовательно, весьма вероятно, что разлом был вызван взрывом!
   Ничего более определённого геологи сказать не могли. Но и этого оказалось достаточно, чтобы существование клада на утёсе Персе стало считаться "научно подтверждённым" фактом. В наши дни охотники за ним неоднократно пытались использовать вертолёты, однако оказалось, что и этот путь исключён. Иглоподобная вершина не даёт вертолёту возможности зависнуть над утёсом, чтобы спустить на тросе поисковиков. Если же попытаться произвести десантирование с большой высоты, то постоянно дующие там сильные ветры наверняка разобьют смельчака об острые скальные выступы. Так что до сих пор никто не может ответить, соответствует ли истине заманчивая легенда о кладе капитана Дюваля".
  
   ...Как ни крепился Синдбад, а все-таки поведал историю с попугаем кому-то из команды, когда "Ишак", покинув гостеприимную бухту, вышел в открытое море и взял курс, предположительно, в Индию. В результате матросы, свободные от вахты, собравшись после ужина в кружок возле чисто вымытого казана, предались воспоминаниям об аналогичных случаях, которые кто-либо из них когда-либо слышал, и обычный вечер превратился в вечер воспоминаний.
   - Рассказывали мне как-то о забавном происшествии, - начал один, - приключившемся с одним купцом. Находился он по своим торговым делам в... ну, скажем, Коканде, это не имеет значения... и, вынужденный задержаться на некоторое время сверх ожидаемого, передал весточку жене со своим знакомым купцом, направлявшимся в обратный путь. Пока дело его решалось у правителя, он коротал дни то на городской площади, то в чайхане, то в караван-сарае, прислушиваясь к разговорам и примечая, где, что и почем торгуется.
   И надо же было такому случиться, что совсем недавно через город проезжал тот самый шутник, который брался научить ишака читать. Это совсем другая история, но вы ее наверняка помните. Ну, он еще поначалу сыпал ячмень между страниц, чтобы заставить ишака языком их переворачивать; потом сколько-то страниц пропускал, чтобы научить ишака реветь в определенных местах?.. В общем, история эта сразу же стала анекдотом, а правителю такой способ обучения так понравился, что он простил шутника, одарил богатым халатом и ученым ишаком. Не помню, как звали этого веселого человека, - пусть будет Масрур, - предлагал правителю обучить заодно его придворных, чем привел первого в необычайный восторг, а последних в совершенное уныние. Не будучи сильны в науках, зато многократно превосходя обычных людей коварством, они с помощью интриг добились удаления мудреца из дворца, но это уже третья история...
   В городе том, который пусть будет Коканд, как и везде, подвизалось множество пройдох, местных и пришлых, которых хлебом не корми - дай только облапошить кого-нибудь да по возможности поживиться за его счет. Вот двое из них, понаблюдав за нашим купцом, и решили обвести его вокруг пальца. Купили они двух ишаков, похожих как две капли воды, родная ишачиха не отличит. Причем, не в городе, а неподалеку в селении, чтобы не попасться на мелочи. Один из них занялся приготовлением богатого ужина, а второй, сделав вид, что приехал издалека, остановился рядом с чайханой, привязал ишака и, скромно попросив разрешения, примостился с уголка большого дастархана, вокруг которого сидели посетители, и среди них - купец.
   Разговор нет-нет, да и сворачивал на проделку Масрура, все смеялись, пока, наконец, пройдоха не счел момент подходящим и не вступил в разговор.
   - Да не сочтут за дерзость достойные жители прекрасного города просветить путника, прибывшего из далеких мест, что тут случилось такое, приводящее их в столь радостное расположение духа?
   Достойные жители не сочли его слова за дерзость и рассказали историю во всех подробностях, причем, в отличие от рассказчиков, то и дело покатывавшихся со смеху, кивал с многозначительным видом. Рассказ уже давно закончился, а он все еще продолжал кивать.
   - Да... - произнес он наконец. - Много чудес есть на свете, о чем люди думают, будто это досужие байки. А между тем, умные ослы вовсе не такая уж большая редкость, что же касается меня, то мне необыкновенно повезло, и мой ишак, что стоит вон там привязанный, дал бы сто очков вперед любому, умеющему читать.
   - Умеющему читать - кому? Ишаку?
   - Даже и придворному, - отвечал пройдоха, чем вызвал очередной приступ смеха.
   - А чем знаменит твой ишак? - насмеявшись вволю, спросили его.
   - Вы все равно не поверите, - отвечал пройдоха, - поэтому лучше всего будет, если вы все увидите собственными глазами. Где-то в городе, как мне сказали, остановился богатый купец из Худжанда. Он мой старинный приятель, и мне хотелось бы с ним повидаться. Кто-нибудь может сказать мне, где обычно останавливаются купцы из Худжанда?
   Чрезвычайно заинтересованные, собравшиеся назвали ему улицу, где располагался караван-сарай. - Кстати сказать, второй пройдоха озаботился тем, чтобы об этом знала большая часть города. - Узнав адрес, ловкач поднялся, подошел к своему ишаку и, громким голосом назвав улицу, попросил передать своему приятелю, мнимому купцу, что его старинный друг такой-то вскоре навестит его. После чего незаметно сунул ему под хвост колючку, и ишак умчался с бешеным ревом.
   - Дадим ему немного времени, - скромно произнес пройдоха.
   Однако дальнейшая беседа явно не ладилась; все ждали, что же случится дальше. Выждав время и видя, что любопытство присутствующих льется через край, ловкач поднялся.
   - Кто-нибудь может показать дорогу? - и при виде вытянувшихся лиц, добавил: - Мой друг не откажет уважаемым людям в своем гостеприимстве. Мой гость - его гость. Прошу вас последовать за мной.
   Они последовали и, как нетрудно догадаться, в караван-сарае их ждал радушный прием. Пройдохи разыграли трогательную встречу старых друзей после давней разлуки, так, что у видевших ее поневоле навернулись на глаза слезы, прежде чем возник вопрос: а как все-таки купец узнал, что к нему скоро пожалует приятель, причем не один, а с гостями?
   - То есть как? - удивился "купец". - Он послал ко мне ишака, и тот все рассказал...
   - Ишак? - в свою очередь удивились пришедшие.
   - Ну да. Вот он сам, можете взглянуть и убедиться. Только не беспокойте его понапрасну - он очень стеснительный.
   После чего предъявил им ишака-двойника, преспокойно уписывавшего ячмень. И пригласил за богато накрытый дастархан.
   Но ужин не задался. "Приятели" были слишком поглощены беседой между собой, что выглядело вполне естественно, ибо не виделись много-много лет, а остальные, чувствуя себя лишними, потихоньку, один за одним, исчезали, поблагодарив за угощение, чтобы вернуться в чайхану. Наутро в городе только и было разговоров, что о смышленом ишаке. Причем уже к вечеру слава его настолько возросла, что о нем передавали, будто видели своими собственными глазами, как он "вот только вчера вечером" победил в ученом диспуте какого-то заезжего ученого.
   Весь этот день пройдохи времени даром не теряли. Переодеваясь, они, по очереди, отирались вокруг моего знакомого купца, переводили разговоры на чудо-животное и всячески внушали ему мысль, что неплохо бы было его приобрести. В чем и преуспели.
   Совершенно ошалев и потеряв способность мыслить разумно, он следующим же утром отправился к "купцу из Худжанда" и принялся уговаривать продать ему ученого зверя. Тот, разумеется, поначалу отказался наотрез. Но, ввиду предстоявшего ему долгого пути в царство Син, понемногу начал подаваться на уговоры, и в конце концов уступил, заломив баснословную цену. Последовал длительный торг, цена понемногу сбавлялась, пока, наконец, не устроила обе стороны. Продавец рассказал, какой требуется уход, объяснил, что поначалу ишак будет стесняться, но понемногу привыкнет и покажет свои способности и умения во всей красе, после чего разрыдался. Получив же деньги, тут же вместе с приятелем удрал из города.
   Знакомый мой купец также покинул город, поскольку дело его было решено, и ничто больше его не удерживало.
   Всю дорогу ишак жил по-царски: питался отборным зерном и путешествовал в носилках, словно знатная особа. Все, кто сопровождал караван, поначалу были весьма удивлены таким отношением, но, когда узнавали историю чудесного животного, со всеми подробностями, какие только могла изобрести фантазия, проникались к нему безмерным уважением и глупых вопросов не задавали, хотя в глубине души и не вполне верили услышанному.
   Когда же до родного города купца оставалось не более фарсанга, он, распираемый от счастья и гордости, наказал ишаку передать жене весточку, что он вскоре явится домой со многими достойными людьми, - чтобы она успела все приготовить к встрече, - и пустил его вперед каравана. Засидевшийся ишак, видимо, возомнив себя арабским скакуном, почувствовавшим волю, издал радостный вопль - что было с восторгом воспринято всеми наблюдавшими эту картину - и исчез в песках.
   Понятно, что когда купец с приятелями прибыли к дому, то их никто не встречал, и ни о каком богато накрытом дастархане речи быть не могло. Вдобавок, во время разбирательства происшедшего, случилась пренеприятная история. Дело в том, что купец, знакомый моего знакомого купца, которого он прежде просил сообщить жене о задержке, приболел, и смог подняться с постели лишь теперь. Входя на двор, с намерением извиниться и приветствовать знакомого в связи с благополучным возвращением, он услышал следующее.
   - Как же я могла узнать, что ты вернешься именно сегодня? - кричала жена.
   - То есть как откуда? Разве я не посылал к тебе ишака, чтобы он сообщил тебе об этом?..
   - Какого ишака? Не видала я никакого ишака!..
   - Тогда куда же, в таком случае, этот осел мог запропаститься?..
   Ничего удивительного, что пришедший принял эти слова на свой счет...
   Команда посмеялась, настала очередь другого рассказчика.
   - Ловкачи - ловкачами, а до сахиров им далеко. Сахир любому может голову заморочить да вокруг пальца обвести. Вот, к примеру, был случай. Жил у нас в селении один дехканин, по имени... ну, пусть будет Али. Так вот, этот Али в раннем детстве научился считать до десяти и подписывать собственное имя. По этому поводу он считал себя великим умником и задирал нос, хотя во всем остальном уступал прочим как черепаха уступает в скорости бега джейрану. Жил он скромно, как и все, время от времени нанимаясь в работники, когда дела шли особенно плохо. И вот случилось так, что он по причине неурожая был вынужден наняться пасти ослов одного нашего богатея. Утром он выгонял их на пастбище, - обычно шесть штук, которым давалась передышка от работ, - следил, чтобы никого из них не утащили волки, а вечером пригонял обратно. Труд неприбыльный, но и не особенно тяжкий.
   Как-то раз один из пасшихся ослов случайно, а может и нет, укусил за ухо присевшего в тени путника. Тот, естественно, обозлился, и пожелал ослу, а заодно и тому, кто его пас, помимо всего прочего, провалиться на том самом месте, где они в данный момент находились. Вдоволь накричавшись, он ушел. А его пожелание, - поскольку он оказался самым настоящим сахиром, - сбылось тем же вечером.
   В обычное время Али уселся на одного из ослов и погнал остальных в селение. По дороге ему почему-то взбрело в голову пересчитать животных, чего он никогда не делал прежде. Пересчитав, он обнаружил, что вместо шести ослов гонит всего пять и, здорово струхнув, развернул их и вернулся на пастбище. Здесь он слез с осла и принялся искать недостающего. Нигде его не обнаружив и впав в отчаяние, он снова пересчитал животных, которых оказалось ровно шесть. Какой камень свалился с его души! Еще раз для верности пересчитав и убедившись, что все правильно, он сел на одного из них и погнал стадо в селение.
   Вы не поверите, но когда он по дороге снова стал пересчитывать животных, их оказалось пять! Он снова вернулся, снова принялся за поиски, снова ничего не нашел и снова пересчитал. Шесть!..
   В общем, сколько раз он гонял ослов туда-сюда - и не сосчитать. Уже стемнело, когда он, в очередной раз отправившись в селение, повстречал путника, который спросил у него дорогу. Поскольку вид у него был совершенно несчастный, путник осведомился о причине. Снова занявшись пересчетом и получив пять, Али разразился рыданиями и едва мог объяснить, что происходит. Путник понял, что утром дурной сахир проклял ни в чем не повинного (по крайней мере в укусе - укусил-то осел) погонщика, и вот теперь у него на пастбище пропадает один осел. Совершенно очевидно, что он проваливается, как и было высказано в пожелании.
   - Увы мне, путник, богач сживет меня со света за потерю осла!.. - рыдал он. - Смотри - их снова пять!..
   Тогда путник, - он по всей видимости тоже оказался могучим сахиром, - покачал головой и спросил:
   - А ты себя посчитал?
   - Нет... - недоуменно протянул Али, принялся считать - и у него получилось шесть!
   - Вот видишь, - успокоил его путник. - Никто тебя со свету не сживет. Отправляйся спокойно к своему богачу и ничего не бойся.
   Легко сказать: ничего не бойся. Али еще несколько раз принимался за подсчеты, но каждый раз у него выходило: шесть!
   Наконец, пригнал он ослов в стойла, и тут обнаружилось, что добрый сахир перестарался. Пересчитав всех снова и включив себя, он получил семь! О чем и поведал во всех подробностях пришедшему богачу. Но тому и горя мало; шесть ослов налицо - седьмой лишний. Если хочешь, забирай его себе вместо денег по окончании срока. На том и уговорились.
   Весь срок Али пас ослов и тщательно их пересчитывал, но с тех пор все было в полном порядке: семь на пастбище и шесть по дороге в селение. По окончании же срока, богач, как и было уговорено, забрал своих шесть, а Али вернулся домой с пустыми руками, так и не разобравшись, куда же мог подеваться честно заработанный им седьмой осел...
  
   - Беда с этими учеными, да сахирами, - вздохнул один из слушателей и сам превратился в рассказчика. - У нас, можно сказать, такой же случай был. Нанялся как-то к одному нашему богачу пришлый кто-то баранов пасти. Как сейчас помню - двадцать пять баранов было. Про то, как он обязанности свои выполнял - тут я ничего знать не знаю, а только под конец службы выяснилось, что он тоже, самый настоящий сахир. Наступило время расчет держать, стали баранов пересчитывать, а их оказалось только двадцать четыре. Вернее сказать, сколько их на самом деле оказалось, никто так до сих пор разобраться и не смог, потому как пастух этот самый считал - у него двадцать пять выходило, а как богач - двадцать четыре. Никак они не могли в счете сойтись, все селение перебаламутили, так что никто толком определить не мог, сколько их там в отаре имеется. Вот и порешили они, раз такое дело - в город соседний подаваться, к казию, на суд. Всем селением подались - каждому интересно, как дело повернется.
   Пришли они в город к вечеру, загнали отару в кошару, а сами все считать да спорить продолжают. Полночи проспорили, пока угомонились. Поутру же, едва рассвело, пошли очередь в суд занимать, чтобы, значит, пораньше в обратный путь двинуться. А там уже много таких собралось, стоят себе, обсуждают, что у кого стряслось, правды ждут. Тут и наши как раз подоспели со своею бедой. Прочие же искатели суда праведного, как узнали, в чем возникшее затруднение, так на смех их и подняли. Виданое ли это дело, чтобы баранов не могли подсчитать?.. И уговорились пропустить их первыми, без всякой очереди.
   Ну, пришло время, вышел на площадь кади, - они к нему. Тот тоже, как узнал, поначалу хотел их взашей гнать, думал, на смех его поднять хотят. А потом, чтобы слов худых о нем не говорили, - народ же кругом, - ведите, говорит, своих баранов, сейчас мы их подсчитаем. И расхохотался, не удержался, а за ним и народ весь, что на площади. Так и хохотали, пока наши баранов своих не пригнали. После чего всем стало не до смеха.
   Потому как опять началось: один считает - двадцать пять, другой - двадцать четыре. И, главное, бараны эти верткие оказались, ты его в сторону, а он опять в отару норовит. Мучались-мучались, уж припекать стало, а дело все никак с мертвой точки не сдвинется. Хорошо, кади не только справедливый, но и мудрый оказался.
   - Чего, говорит, баранов считать? Что у нас, людей нету? Ну-ка, отсчитайте мне двадцать пять добровольцев.
   Отсчитали. Не то, чтобы добровольцев, а так, кто под руку попался.
   - Теперь, говорит, хватайте каждый по барану - и в сторону.
   Началось веселье; ловцы бегают, кричат, бараны носятся, бекают-мекают, пыль столбом... Но, в конце концов, поймали двадцать четыре по барану, а одному не досталось.
   - Ну и что тут сложного? - отер пот кади. - Неужели сами не могли додуматься, как баранов сосчитать? Двадцать четыре барана, как есть... А за то время, что вы у меня отняли, возьму я с вас пять... нет, десять золотых.
   Но тут вперед вылез нанимавшийся в пастухи.
   - Постойте, - говорит, - так не годится. Может, этот, - кивнул он в сторону оставшегося без барана, - их в первый раз в жизни видит и не знает, как с ними обращаться. А может просто разиня...
   Того задело.
   - Это я-то разиня? - кричит. - А ну, давай по новой, сейчас посмотрим, кто из нас тут разиня и кто в первый раз в жизни баранов видит!..
   На беду свою кади согласился.
   Устроили новое испытание, и выяснилось, что баранов двадцать три, поскольку тот самый неловкий в этот раз двух ухватил, а двоим из ловцов ничего не досталось.
   То есть был один с пустыми руками, стало два. Непорядок. Требующий нового испытания, которое и было устроено.
   В общем, неумехой выказать себя не хотел никто, а потому в точности сосчитать баранов так и не удалось. Чего только не делали, даже ловцов меняли. И вот что странно: то у одного барана нет, то у другого. Куда, спрашивается, делся? Ведь только что был?
   Так и кончилось дело ничем. Поздно ночью кади все-таки дал приказание гнать всех в шею вместе с баранами и больше пред него не пускать. Богач счел за лучшее расплатиться с пастухом; тот взял плату и подался неизвестно куда, - может, другим глаза отводить, - а в селении нашем потом чуть не с месяц баранов пересчитывали, да так и не поняли, сколько их на самом деле...
   - Ладно, пусть их, - махнул рукой капитан. - Вахты распределены, остальным спать. Кто знает, что готовит нам завтра...
  
   Завтра, равно как послезавтра, а потом и послепослезавтра, не приготовило ничего плохого. Ровная погода, мерное движение корабля, фарсанги, оставленные позади. А потом прямо по курсу нарисовался остров, - как раз вовремя, чтобы пополнить запасы питьевой воды. Удобная бухта, защищенная от морского волнения в случае шторма, приютила "Золотого ишака". Мелкий ремонт, несколько рейсов с бочками за водой, ужин, все как обычно. После ужина Владимир устроился на своем обычном месте и спокойно уснул, а...
  
   ...проснулся от невыносимой боли в ухе. Резким движением сел, мотнул головой, и на песок перед ним свалился маленький краб, прежде вцепившийся ему в ухо, а теперь со всей возможной прытью бросившийся наутек. Владимир снова помотал головой, но кроме спящего неподалеку Синдбада ничего не появилось. То есть, был вчерашний берег, вчерашний океан, вчерашнее небо... Но не было ни вчерашней палубы, на которой он уснул, ни "Золотого ишака". Причем, не было нигде - до самого горизонта океан был чистым и гладким, словно лист ватмана.
   Сколько бы он сидел так, бездумно таращась на водную гладь, неизвестно. К счастью, две подравшиеся в воздухе чайки уронили рыбу, и та сочно плюхнулась прямо на капитана. Синдбад вскочил и принялся озираться. Он, естественно, также ничего не понимал.
   Разгадка обнаружила себя в виде кувшина, врытого наполовину в песок. Горлышко содержало документ, который и раскрыл в полной мере причины таинственного происшествия. Написан он был явно не второпях и не в одиночку, поскольку разные места разительно отличались друг от друга по стилю изложения. Суть его, тем не менее, от этого не менялась. Команде срочно понадобился корабль для одного очень важного дела, а поскольку ожидать от Синдбада его одобрения и тем более непосредственного участия явно не приходилось, было решено взять его (корабль) взаимообразно взаймы, а через некоторое время вернуть в целости и сохранности с причитающейся справедливой долей добычи. И хотя слово справедливость встречалось чуть не через строку, все послание выглядело скорее какой-то неуклюжей попыткой оправдаться за деяние, сильно смахивавшее на авантюру.
   Капитан читал вслух, время от времени горестно причитая и хватаясь за голову. Суть происшедшего для него была непонятна, в отличие от Владимира, который, дослушав до конца, рассказал Синдбаду о некогда случайно подслушанном ночном разговоре. О карте капитана Зажажа и спрятанных сокровищах.
   Больше капитан не причитал. Опустившись на четвереньки, он добрался в таком виде до ближайшего дерева и принялся молча биться об него головой.
   И тут Владимира осенило. Видя, что Синдбад не намерен в ближайшее время прерывать своего занятия, он спрятался за другим деревом и достал лампу.
   Джинн, по своему обыкновению, чего-то жевал.
   - Ну, чего тебе?.. - недовольно буркнул он.
   - И как ты только в лампе помещаешься? - удивился Владимир, после чего в двух словах, коротко и ясно, обозначил задачу. Найти столь бесцеремонно угнанного "Золотого ишака" и доставить обратно в целости и сохранности.
   - Даже не думай, - добавил он под конец, видя, что джинн собирается что-то возразить. - Знаю, что не по твоей специальности, но поделать ничего не могу. Будешь отказываться - подарю лампу кому-нибудь нуждающемуся с севера. Сам говорил, там нынче большие стройки...
   Не смотря на пылкую любовь к строительству, высказанную еще во время первой встречи, джинн выбрал первое. Сунув руку в лампу, он добыл оттуда небольшой коврик, размером с обычный прикроватный, уселся на него и улетел, не забыв-таки кинуть на Владимира взгляд, полный укоризны.
   Владимир вздохнул и вышел из-за дерева, намереваясь сколько возможно утешить Синдбада и обсудить, что им делать дальше, когда обнаружил, что капитан не один. Рядом с ним находилась прелюбопытная фигура. Одета она была в какие-то полинявшие шкуры, схваченные наспех и кое-как, в виде балахона до колен, схваченного в поясе куском корабельной снасти. Неопрятная борода и торчащие как у Бармалея усы, накрытые сверху поношенным и местами отсутствующим сомбреро. Фигура держала в руках кривой сук, угрожающе наклоненный в сторону Синдбада, словно она собиралась броситься в штыковую атаку. Капитан растерянно смотрел на нее, она - выжидающе - на него.
   - Ты кто? - спросил, наконец, Синдбад, обретя дар речи.
   - А ты кто? - в свою очередь спросил незнакомец.
   Синдбад пространно представился мореходом по торговой части.
   - А почему тебя, если ты купец из Багдада, оставили на этом необитаемом острове словно пирата? Почему твой корабль уплыл без тебя?
   Услышав о корабле, капитан легонько взвыл и снова приложился головой к дереву. После чего случилось совершенно неожиданное: незнакомец, бросив сук на песок, пристроился к дереву с другой стороны и тоже принялся биться об него головой, причитая на разные лады. При этом он настолько часто повторял имя Тахмам, говоря о нем в третьем лице, что, в конце концов, стало ясно, - речь идет о нем самом.
   Владимир не знал, чем отвлечь их от столь важного занятия, когда дерево позаботилось о себе само - шмякнув обоим причитающим по затылку какими-то по виду довольно плотными зелеными плодами, размером с хороший грейпфрут.
   - О собрат по несчастью! - всплеснул руками Тахмам. - Я ведь в свое время тоже был в некотором смысле по торговой части. В... впрочем, не важно. Пойдем же в мой дом, будь моим гостем и раздели со мной все радости и печали жизни на этом необитаемом острове...
   - Необитаемом... острове... - с отчаянием прошептал Синдбад.
   - Не отчаивайся! Не может такого случиться, чтобы нам не улыбнулась удача. Разве не приходилось тебе прежде терять иногда все, чтобы затем получить вдесятеро? Идем же, я покажу тебе свои владения, провести в которых тебе придется, может быть, не один год...
   И он потащил удрученного капитана за собой. Владимир поплелся следом, прислушиваясь к разговору. Точнее, монологу. Тахмам страдал, если можно так выразиться, симптомом Шехерезады, то есть тараторил без умолку, бесконечно перескакивая с пятого на десятое и нисколько не заботясь о продолжении оборванной нити своего повествования.
   В некотором смысле по торговой части, как выяснилось, не имело к действительности никакого отношения. Тахмам был табибом, лекарем, причем не из лучших. По причине рассеянности и недостатка знаний он постоянно попадал в дурацкие ситуации, последняя из которых и оказалась непосредственной причиной ее попадания на остров. Богатый вельможа, собиравшийся принять участие в соревнованиях лучших стрелков из лука, обратился к нему за средством, способствующим ясности зрения. Не то, чтобы зрение у него было плохое, а так, для надежности. И надо же было такому случиться, что средство это стояло на полочке рядом с другим, приготовленным для торговца, страдавшего несварением. Как он мог их перепутать? Последствия было легко предугадать. Принявший незадолго до стрельбы лекарство вельможа вышел на рубеж, поднял лук и от совместного действия снадобья пусть даже и с незначительным усилием, затраченным на натяг тетивы - осрамился. После чего во всеуслышание поклялся сделать с незадачливым табибом то, что язык не поворачивается повторить. Достаточно сказать, что даже каравана верблюдов не хватило бы, чтобы увезти позор, сопровождавший бы Тахмама в том случае, если бы эта угроза была воплощена в жизнь. Табиб бежал, бросив все, воспользовавшись тем, что на одном из кораблей, отправлявшихся на Яву, срочно потребовался лекарь.
   Сколько дней они провели в пути - он не помнит, да это и не важно. Важно лишь то, что когда они, в один прекрасный день, бросили якорь у какого-то острова, чтобы пополнить припасы, откуда ни возьмись налетел страшный шторм. Словно пушинку, корабль сорвало с якоря и погнало прочь от берега. Семь дней и семь ночей носило его по вздыбленному океану, пока, наконец, не пригнало к этому острову и не разбило в щепки о рифы. Ничего не уцелело, все пошло ко дну. Но судьба сжалились над Тахмамом, и он, наполовину захлебнувшийся, все же оказался на песчаном берегу, не получив никаких повреждений...
   - Да... - с грустью произнес Синдбад. - Такое бывает... Очень жаль тех, кто, увлеченный любовью к путешествиям, становится добычей океана...
   - Это ты о ком? - поинтересовался Тахмам.
   - То есть как о ком? - удивился капитан. - О команде конечно!..
   - О чем ты говоришь? - в свою очередь удивился Тахмам. - Команда совершенно не пострадала.
   - Как не пострадала? - Синдбад ничего не понимал. - Но ведь ты же сам только что сказал, что все пошло ко дну и никому не удалось уцелеть...
   - Я? Разве я так сказал? Как могла пострадать команда, если, когда шквал сорвал корабль с якорей и погнал в открытое море, она находилась на берегу, а на палубе оставался только я один?..
  
   Вскоре они приблизились к жилищу вынужденного островитянина, о чем бывший табиб и поведал не без гордости, сообщив попутно о том, что почти все сделано им своими руками за время, проведенное в одиночестве. Сколько же длилось это одиночество? - поинтересовался Владимир, изнывавшей от бесконечной болтовни Тахмама. Вместо ответа, тот кивнул на несколько толстых деревьев неизвестного Владимиру вида, росших неподалеку одно от другого и испещренные засечками. Потеребив бороду в раздумье, он, наконец, выбрал одно из них и ткнул в него пальцем.
   - Вот это, - уверенно заявил он. И, уже менее уверенно, добавил: - Кажется...
   Сказать правду - если и можно было определить количество отметин, тянувшихся вверх и по окружности по стволу от корней самым беспорядочным образом, то интерпретировать каким-либо вразумительным образом - вряд ли. Пока Тахмам и Синдбад о чем-то толковали, Владимир несколько раз пытался сосчитать, сбивался, начинал сызнова и снова сбивался. Наконец, он был вынужден признать свое поражение.
   - Ничего не понимаю, - сказал он. - Так сколько же времени ты провел на этом острове? Тут столько засечек... Что они означают?..
   - Сказать правду, я и сам толком не знаю, - отвечал тот. - Вести отсчет дням я начал вскоре после того, как попал на остров. Поначалу мне казался тяжел каждый час, проведенный здесь, и каждый час я ставил новую зарубку. Потом, в отчаянии, прекращал, забрасывал свои пометки, затем снова начинал, переходя к новому дереву. Я начал ставить зарубки каждый день, потом - не каждый; поскольку один день был похож на другой, я забывал это делать... Вспомнив же, отмечал сразу несколько, включая то число пропущенных, которое казалось мне правильным. В общем, запутавшись окончательно, я ставлю их как придется. Но если ты сможешь привести все в должный порядок и сосчитать, сколько времени я провел на острове, то благодарность моя не будет иметь границ.
   - Как-нибудь на досуге, - буркнул Владимир. - Всенепременнейше.
   Жилище Тахмама представляло собой типичное бунгало в виде неправильного восьмиугольника, крытого страшно пожухлыми пальмовыми листьями. Оно было окружено изгородью, когда-то представлявшей из себя частокол плотно пригнанных друг к другу заостренных вверху кольев, о чем можно было судить по вмятинам в земле, оставшимся на месте отсутствующих. Причину отсутствия табиб объяснил просто: иногда было лень ходить за дровами. Оставшиеся колья он неряшливо переплел лианами и сделал калитку, которую даже не удосужился повесить - она просто отставлялась в сторону. А зачем? Все равно на острове никого нет. Сказать правду, все хозяйство Тахмама носило на себе очевидные следы такого подхода к делу.
   Попутно выяснилось, что калиткой, собственно, и исчерпывалось то "почти все", что было сделано его собственными руками. Остальное досталось в почти идеальном состоянии от его предшественника, которого он уже не застал. Поскольку же, как совершенно разумно предположил он, того забрал проходивший мимо корабль, в ожидании следующего можно было особо не утруждаться поддержанием доставшего наследства в порядке. О том, что предоставленное самому себе, оно может быстро придти в упадок, он как-то не подумал. Сказать короче - все это время он жил одним днем и просто удивительно, как еще что-то сумело уцелеть.
   Кроме того, его познания ограничивались сферой медицины. Во всем остальном он был почти полный профан; но, к счастью, имелись деревья, дававшие в изобилии плоды, океан, дававший в изобилии крабов и морепродукты, и неглубокая речка, в которой легко можно было наловить рыбы. Руки у него также росли не оттуда. Хозяйство свое он совершенно запустил. Все, росшее на огороде, было им съедено почти сразу и подчистую, - он как-то не подумал о том, что его пребывание на острове может затянуться, - после чего разоренные грядки заросли неизвестно чем. Точно так же он поступил и с маленьким огороженным полем, на котором прежде колосилось что-то зерновое, - в смысле забросил, как только сварил и слопал последние колосья. Инструмент оказался разбросанным по всему бунгало и требовал чистки и заточки. Большую часть глиняной посуды он побил, а сделать новую не умел, поэтому пользовался в основном деревянной.
   Что обитало вокруг и каковы размеры острова - он не знал. Все его времяпрепровождение заключалось в поисках пищи, сне и бдении на берегу в ожидании корабля.
   Впрочем, человеком он оказался, не смотря на всю свою бестолковость, добродушным, незлобливым, умеющим посмеяться над другими и над собой, хорошим рассказчиком и, что самое главное, - не впадал в уныние почти ни при каких обстоятельствах. Если быть точным, такое случилось с ним всего один раз и крайне ненадолго - когда он в первый раз встретил на берегу Синдбада и Владимира.
   И еще - ему удалось каким-то образом подружиться с лемурами. (Как только Владимир в первый раз увидел их, то не знал, плакать ему или смеяться. Где обитали эти зверьки, ему было известно, но как они очутились в местах их обитания, если держали путь в Индию - оставалось загадкой.) По словам Тахмама, сначала появился один. Табиб поделился с пришельцем плодами, после чего через некоторое время лемуров стало уже двое. В настоящий момент их было уже семь; размером один несколько поменьше другого, они чинно выходили из зарослей, высаживались в ряд - ни дать ни взять матрешки - терпеливо выслушивали рассказы Тахмама, который таким образом восполнял недостаток общества, после чего, получив фрукты, так же чинно удалялись.
   А еще - попугаи. Первый (или первые), обученные предшественником табиба, щедро поделился своими знаниями с прочими. Дополнительные уроки они получали подслушивая разговорчивого Тахмама, постепенно дошло до того, что некоторые вообще позабыли свой родной птичий язык, и теперь окрестные заросли наполняла человеческая речь, по поводу и без повода...
  
   Трудно, если не невозможно, встретить человека, который не читал бы известного романа Даниэля Дефо. Наверное, многие знают и о предшественниках автора, и о прототипах его главного героя. Наш же герой в поисках волшебных тавлей бродит по миру Востока и его сказок, а потому, давайте посмотрим, воспользовавшись случаем, чем же арабский робинзон отличается от европейского.
   Итак, первая книга, из которой мы приведем очень маленькую цитату, называется "Загадки истории. Факты. Открытия. Люди". Написана она коллективом авторов, а издана в Харькове, в 2013 году, издательством "Фолио". Сказать, что эта книга интересная, значит не сказать ничего. Каждый раздел в ней - это маленькое увлекательное путешествие, вполне способное для кого-то со временем превратиться в большое... Мы же, увы, вынуждены ограничиться приводимым ниже фрагментом, имеющим самое непосредственное отношение к поставленной нами выше задаче. Итак.
   "Между прочим, известный русский литературовед Л. Аникст упоминает о книге арабского писателя XII века Ибн-Туфайля (Дефо мог читать ее, потому что при его жизни она трижды издавалась на английском), герой которой Хаджи Бен Иокдан в одиночку создал целую культуру на острове.
   Аникст пишет: "Из титульного листа английского издания можно почерпнуть основное содержание этой книги: "Изложение восточной философии, показывающее мудрость некоторых наиболее прославленных людей Востока, в особенности глубокую мудрость Хаджи Бен Иокдана, как в естественных, так и в божественных науках, коей он достиг без всякого общения с людьми (ведя одинокую жизнь на острове и достигнув совершенства до того, как он встретился с людьми, с которыми был разлучен с младенческого возраста)"".
   В последующих изданиях этой же книги титульные листы поясняют, что Бен Иокдан достиг высоких знаний постепенно, благодаря наблюдениям и опыту, что его природных способностей было достаточно не только для того, чтобы познать непосредственно окружающее, но и постичь... законы разумной жизни.
   Бросается в глаза сходство Бен Иокдана и Робинзона Крузо. Его можно коротко выразить такой сентенцией: "На что способен человек, если его оставить в покое, если никто ему не будет мешать, то есть если удалить его от общества!""
   Теперь обратимся к другой книге, которую осилит не всякий. Эта книга называется "История исламской философии", автор ее Анри Корбен, а издана она в Москве, в 2010 г. издательством "Прогресс-Традиция". Роман, о котором говорит Аникст, называется "Повесть о Хайе, сыне Якзана", он дважды переведен на русский язык и любой, интересующийся восточной философией может с ним ознакомиться. Мы же приводим краткое содержание его, воспользовавшись упомянутой книгой Анри Корбена, для того, чтобы ответить на поставленный выше вопрос: чем арабский робинзон отличается от европейского.
   "Действие этого философского романа или, точнее говоря, "рассказа об инициации" разворачивается на двух островах. На одном из них автор помещает человеческое общество с его законами и условностями; на другом одинокого, человека, достигшего полной духовной зрелости без руководства со стороны какого-либо учителя-человека и живущего вне социального окружения. Люди, живущие в обществе на первом острове, обитают под властью Закона, остающегося внешним по отношению к ним, их отношение к религии не идет дальше чувственно постигаемых образов. Среди них выделяются два человека: Саламан и Абсаль... Эти двое достигли высшего уровня знания. Саламан, обладая практическим и "социальным" складом ума, адаптировался к народной религии и стал править народом острова. Однако Абсаль, натура созерцательная и мистическая, не смогла приспособиться. Изгнанная из собственной страны, Абсаль решает эмигрировать на необитаемый, как ей кажется, остров, для того, чтобы вести там созерцательную жизнь и заниматься духовными упражнениями.
   Однако, как оказалось, на острове уже живет одиночка, Хайй ибн Якзан. Он появился здесь самым таинственным образом: путем спонтанного порождения материи, одухотворенной (осемененной) активным Интеллектом или младенцем, пережившим кораблекрушение, был таинственно перенесен океанскими водами на этот остров. Заботу о мальчике проявила газель, которая, подав пример симпатии, соединяющей все живые существа, кормила и растила его. Началось также таинственное обучение, проводимое невидимым педагогом, не имевшим человеческого образа, подчиненное ритму сменяющихся времен года, которое привело Хайй ибн Якзана к зрелости совершенного философа. Ибн Туфейль описывает, каким образом одинокий постигает первые знания по физике; обучается отличать материю от формы; постигнув значение тела, понял, что оно есть порог духовного мира; созерцая Сферы, сомневается в вечности мира; открывает для себя необходимость существования Демиурга; размышляя над природой и состояниями своего собственного интеллекта, обретает знание истинной и неизбежной сущности человека, что приносит ему как страдание, так и счастье... Наконец, спускаясь в собственные душевные глубины, он сознает, что существует множество индивидуальных сущностей, похожих на него, одни из которых окружены Светом и чистотой, другие Мраком и мучением.
   Прошло семь седмиц, семь раз по семь лет, одинокий приблизился к своему пятидесятилетию и увидел Абсаль, причалившую к его острову. Первая встреча была трудной. Существовало взаимное недоверие. Однако Абсаль стала изучать язык Хайа, и оба сделали удивительное открытие: Абсаль поняла, что все то, что на острове людей ей преподавали в религиозной форме, одинокий философ Хайй уже знал в гораздо более чистом виде, научившись этому под руководством активного Интеллекта. Абсаль открыла для себя, что всякая религия является символом истины и духовной реальности, недостижимой для людей. Эта реальность скрыта от них множеством завес, ведь внутреннее зрение людей парализовано, а их внимание обращено исключительно к чувственному миру и сковано социальными привычками.
   Узнав, что на соседнем острове люди живут в духовном ослеплении, Хайй испытал благородное желание познакомить их с истиной. Абсаль согласилась сопровождать его, несмотря на то, что сомневалась в успехе их предприятия. В это время к берегу прибило какой-то одинокий корабль без экипажа, и двое одиночек отправились на остров, на котором когда-то жила Абсаль. Сначала их приняли с большими почестями, однако по мере того, как они вели свою философскую проповедь, дружелюбное отношение сменилось холодностью, а затем растущей враждебностью со стороны людей, неспособных постичь истину. В конце концов, друзья поняли, что человеческое общество неизлечимо и вернулись на остров. Они постигли, что совершенство, а значит и счастье доступно лишь небольшому количеству избранных людей и имели смелость объявить об этом".
  
   Утро начиналось обычной перекличкой.
   - Здр-р-р-равствуйте, сэ-р-р-р! Как ваше здор-р-р-ровье, сэ-р-р-р?
   - Пр-р-р-рекр-р-р-расно, сэ-р-р-р!..
   - Добр-р-р-р-рое утр-р-р-ро, сэ-р-р-р!..
   - Какая пр-р-р-риятная встр-р-р-реча, сэ-р-р-р!..
   "Начинаем пр-р-р-р-роизводственную гимнастику!" - обычно добавлял Владимир и поднимался. Он с превеликим (пр-р-р-ревеликим) удовольствием разогнал бы назойливых попугаев, но понятия не имел, как это сделать ввиду их количества.
   В его обязанности, которые он взвалил на себя сам, входила прополка поля и огорода, занятие, по большому счету, совершенно бессмысленное, поскольку прожорливость Тахмама уничтожила и то и другое. Пока что, расчистив едва двадцатую часть, он отыскал пару чудом сохранившихся колосков ячменя, что вызвало недоумение табиба: "Что мы, ишаки, что ли?"
   Синдбад занимался восстановлением инструмента: оттирал ржавчину, точил, делал рукоятки.
   Тахмам обеспечивал едой, дровами и осуществлял наблюдение на берегу, - в основном последнее. Ловля им рыбы была самым потрясающим воображение действием. Имевшийся в небольшой речушке бочаг, глубиной приблизительно по пояс, он огораживал с двух сторон на мелководье корзинами, длиной приблизительно в человеческий рост. После чего с разбегу плюхался в воду, поджав колени к груди и обхватив ноги руками, попросту говоря "бомбочкой", пугая речных обитателей. Спасаясь бегством, какая-то их часть оказывалась в корзинах. Несмотря на простоту, этот метод ловли оказался довольно успешным, Тахмам никогда не возвращался с пустыми руками. При этом ему дважды удалось одержать верх над Синдбадом, который, не будучи искушен в тонкостях рыбалки, посоветовал кидать в бочаг большие камни или же просто лупить по воде дубиной. В первом случае, пояснил Тахмам, бочаг бы уже превратился в мелководье по причине частой ловли; во втором же - эффект был бы не таков, как сейчас. И Синдбад в обоих случаях был вынужден признать его правоту.
   ...Теперь, когда население острова увеличилось, можно было всерьез озаботиться проблемой постройки какого-нибудь плавсредства, помимо ожидания попутного корабля. В глубине зарослей имелась лодка, вытесанная из огромного ствола, поваленного бурей. Тахмам, по его собственным словам, будучи очевидно не в силах сдвинуть ее с места, попытался было прорыть канал, но потерпел неудачу. Если он начинал копать от берега, то песок сразу же затягивал выкопанную ямку, и он не продвинулся ни на шаг; в зарослях копать было неудобно, мешались корни и растительность, к тому же он постоянно бросал начатую работу и бегал смотреть, не показался ли корабль. Таким образом, здесь он продвинулся приблизительно на столько же, на сколько продвинулся на берегу.
   После внимательного осмотра, от идеи использования этой лодки пришлось отказаться. Во-первых, она располагалась параллельно берегу, и чтобы ее развернуть, потребовалось бы как минимум вырубить окружавший кустарник, не говоря уже о количестве потребных рабочих рук, значительно превышавшим имеющиеся. А во-вторых, растения и всякие жуки-червяки привели ее в состояние, совершенно не пригодное к плаванию. Попутно выяснилось, что дерево таких размеров наличествовало в единственном числе, по крайней мере, в окрестностях, и сделать второй экземпляр лодки было не из чего.
   Идея плота также не прижилась. Вязать плоты никто не умел, а тут еще масла в огонь подлил Владимир, поделившийся сведениями о строительстве плотов из известной книги Тура Хейердала, которого на вполне законных основаниях выдал за знаменитого мореплавателя. Авторитет Владимира несколько вырос, что, тем не менее, никак не способствовало решению задачи о построении чего-нибудь водоплавающего...
  
   Уставший за день Синдбад плюхнулся на свое место перед циновкой с нехитрым ужином и, произнеся свое обычное "устал как ишак", собирался было воздать должное тому, что стояло перед ним, когда Тахмам вдруг рассмеялся.
   - Кстати об ишаках, - сказал он. - Мне вспомнилась презабавнейшая история, которую я, если будет на то желание присутствующих, коротко поведаю. Говорят, здоровый смех нагоняет аппетит, с чем мы, табибы, полностью согласны...
   - Валяй, - буркнул капитан, переглянувшись с Владимиром. - Немного перевести дух не помешает...
   - Рассказывали мне, - начал Тахмам, - что в одном городе живут три брата по имени Али: Али младший, средний и старший. Название города я позабыл, но это и неважно, главное - что они отчаянные спорщики...
   Владимир насторожился. От слов табиба повеяло чем-то знакомым.
   - ...Так вот эти три брата как-то раз отправились с утра пораньше на базар, продавать ишака. Но стоило им удалиться на пару шагов от родного дома, как двое братьев заспорили, кто из них сильнее, в результате чего третий брат взвалил ишака себе на плечи и понес...
   - Ничего не понимаю. Двое заспорили, кто из них сильнее, а понес третий? - помотал головой Синдбад.
   - Ну да! Слушай дальше...
   Но капитан как-то отвлеченно, что-то неслышно бормоча себе под нос, принялся загибать пальцы. Сначала на левой руке, потом на правой. Затем, оглядев по очереди сжатые кулаки, добавил чуть громче: "Ах, да, ишак...", задумчиво посмотрел на свои сапоги и снова спросил:
   - В каком городе, говоришь, это было?
   - Не помню, не мешай, - отмахнулся Тахмам и продолжал. - В общем, добрались они до какого-то духана, и проигравший пари, согласно условию, заказал самый дорогой плов, фрукты и чай. Набив желудки до отказа и придя в соответствующее расположение духа, они, тем не менее, снова сцепились.
   - Я не могу позволить тебе платить, - заявил выигравший пари. - Достаточно с тебя того, что ты проиграл, сделаешь из этого соответствующие выводы и больше не будешь спорить по пустякам.
   - То есть как это не позволишь мне заплатить? - тут же завелся проигравший. - Я проиграл, мне и платить, а что касается остального, то пусть мне больше никогда в жизни не отведать плова, если это не ты известен всему городу как самый заядлый спорщик.
   И пошло.
   - Ни за что не дам тебе заплатить! - кричит один.
   - А я не допущу, чтобы платил ты! - вторит ему другой.
   Вмешался третий.
   - Ишака нес я, значит, и платить следует мне! - заявил он.
   К препирающимся подошел духанщик, постоял, послушал.
   - Хватит вам надрывать глотки! - наконец заявил он, поглощенный происходящим. - Кто бы из вас ни решил заплатить, я все равно не возьму у него денег!..
   В общем, спустя время, толпа посетителей духана, из которых каждый желал заплатить и считал личным оскорблением, если это сделает кто-то другой, предводительствуемая духанщиком, братьями и ишаком, была доставлена стражниками к справедливому кади.
   Предводителей (трех братьев, духанщика и ишака) выстроили в ряд перед помостом с судьей, толпа окружила место суда, продолжая браниться.
   Справедливый кади сразу взял быка за рога.
   - Который из обвиняемых ишак? - осведомился он и оглядел по очереди всех пятерых.
   Толпа безмолвствовала, не зная, что ответить.
   - Ну, кто отказывается платить? - конкретизировал свой вопрос кади.
   Вперед вылетел водонос.
   - Клянусь, если кто скажет, что в этом кувшине осталась хоть капля воды, то он будет так же неправ как тот, кто станет отрицать, что из этих глупцов самый обвиняемый ишак вот он, - с этими словами водонос опрокинул свой кувшин кверху дном, после чего ткнул пальцем в кого-то из братьев.
   - Ха! - тут же воскликнул горшечник, - если в доказательство своей правоты ты всего лишь вылил воду, то вот мое доказательство того, что самый обвиняемый глупец из ишаков вот он, - указав в сторону духанщика, он схватил какую-то палку и принялся колошматить ею привезенные на продажу горшки и миски.
   Истина должна была быть найдена во что бы то ни стало, и каждый из присутствующих активно включился в ее поиски. Над площадью стояли треск, грохот и ругань. Городу грозила гибель, тем более что кто-то уже вопил: "Да ради того, чтобы доказать вам, какие вы все ослы, я сейчас пойду и спалю свой собственный дом", когда в дело вмешался справедливый кади.
   Каждому присутствовавшему был назначен штраф, возмутителям спокойствия - втрое против прочих. Ишак конфискован у братьев как причина раздора, дабы впредь неповадно было, равно как и оказавшаяся на площади чья-то пара верблюдов, по причине возникшего только что прецедента с ишаком...
   - Сдается мне, что это случилось в Багдаде, - сказал Владимир.
   - Может, и в Багдаде, а может, и еще где...
   - Жалко, если не в Багдаде. А то мне хотелось бы узнать, почему справедливого кади так называют...
   - И только-то? Так это всем известно. Потому что дела разбирает непредвзято и не взирая на лица. Вот, к примеру, случай был. Поймали раз на базаре вора. Причем не просто поймали, а с наворованным. Он, не смотря на то, что и так уже был с добычей, а не удержался, и, заприметив толстый кошелек у какого-то купца, залез к тому в карман. Но удача отвернулась от него, и он был пойман на глазах у множества людей.
   Ну, отвесили ему парочку-другую хороших лещей, для порядка, и повели к кади, уже тогда славившемуся своей справедливостью. Другой бы на его месте тут же отправил вора в зиндан - какие еще нужны доказательства, если он был пойман с поличным? - но тогда он не был бы справедливым. Он устроил разбирательство.
   - Кто тут потерпевший? - осведомился он.
   Вперед вышел купец и принялся рассказывать о том, как он с караваном, проведя много дней в пустыне, прибыл в город с множеством прекрасных товаров, которые намеревался завтра же выложить на прилавки. Но, не желая продешевить, отправился на базар узнать цены. И тут этот...
   Предыдущий рассказ о путешествии каравана занял с полчаса; что из себя представлял "этот" и какова должна быть его участь, - еще минут десять, после чего кади вынужден был призвать купца к порядку, отдав распоряжение изложить суть дела в двух словах.
   - Украл кошелек, - сказал купец, восприняв слова кади буквально.
   - Украл или хотел украсть? - уточнил судья и, видя, что купец опять собирается пуститься в многословие, знаком остановил его. - Давай сюда кошелек.
   - Зачем это? - подозрительно осведомился пострадавший.
   - Давай, говорю. Наказание будет определено в зависимости от суммы имеющихся в нем денег. Сколько там?
   - Сто золотых!..
   - Это серьезное преступление, - кади принял из рук купца толстый кошелек. - Серьезное преступление влечет за собой серьезное наказание, - веско заметил он, развязал кошелек и высыпал его содержимое на столик перед собой.
   Купец дернулся, но помешать не успел. На столике образовалась кучка монет - несколько золотых, чуть больше серебряных, остальное - медь. Кади принялся барабанить пальцами по столику.
   - Сколько, ты говоришь, в кошельке денег?
   - Ну, это, - стушевался купец. - Я это... Вор должен сидеть в тюрьме, - наконец нашелся он. - Какая разница, сколько он украл?..
   - Большая! - отрезал кади. - За обман... то есть за попытку обмана правосудия тебе надлежит уплатить штраф, - после чего смахнул монеты обратно в кошелек и передал его одному из стражников.
   - Теперь ты! - грозно обратился он к пойманному вору. - Что ты можешь сказать в свое оправдание? Хотя нет, погоди. Тут на неделе случилось несколько краж. Обворовали весьма достойных людей... - Последовало перечисление обворованных. - Твоих рук дело? Отвечай правду, иначе я велю задать тебе отменную порку.
   - Не надо порки, - сразу сознался тот. - Моих...
   - И многим тебе удалось поживиться?
   Вор принялся переминаться с ноги на ногу, а потом неожиданно спросил:
   - А если я все верну, наказание будет не очень суровым?
   - Думаю, торг здесь неуместен! - Кади стукнул кулаком по столу. - Верни, а там посмотрим.
   Двое стражников отправились со связанным вором за добычей, а судья тем временем принялся перебирать листы папируса - заявления от потерпевших с указанием нанесенного ущерба - и нужные откладывать в сторону.
   Вскоре вернулись стражники и вор. Один стражник слегка подталкивал вора в спину древком здоровенного копья, другой торжественно нес три небольших узелка, каковые и были положены на стол перед судьей.
   Возникло затруднение. В руках у кади было четыре папируса, а узелков перед ним всего три. Пробежав глазами папирусы и еще раз пересчитав узелки, кади, наконец, обнаружил причину несоответствия.
   - А где верблюд? - осведомился он.
   - Какой верблюд? - удивился вор.
   - Тот самый, которого ты украл.
   - Никакого верблюда я не крал.
   - Постой, у меня вот имеется заявление о краже верблюда. Так дело не пойдет. Если уж взялся сознаваться, - сознавайся во всем. Иначе порка. Исключительно для пробуждения сознательности.
   - Да говорю же, никакого верблюда я не крал. Мне и самому было бы интересно узнать, кто это еще тут помимо меня объявился...
   Для прояснения возникшего казуса был доставлен написавший заявление ткач Махмуд, который, в виду неизбежной порки при запирательстве, признал, что заявление о пропаже верблюда он написал по наущению своего соседа, жестянщика Хадира, убедившего его в том, что ежели верблюд не будет найден, то ему, ткачу, от властей города будет выплачена компенсация, равная его, верблюда, стоимости. В ходе дальнейшего разбирательства выяснилось, что никакого верблюда у Махмуда не было и в помине, за что он и был подвергнут штрафу в размере опять-таки одного верблюда, которого должен был купить за свои деньги и доставить к кади.
   Закончив разбор этого дела, кади приступил к следующим. И тут выяснилось одно любопытное обстоятельство: все три заявления, хотя и были написаны разными лицами, имели одно и то же содержание, вплоть до знаков препинания. Перечисленное в них украденное имущество также было одинаковым, начинаясь с "халатов дорогих бухарских шелковых, украшенных золотой вышивкой и перламутром три штуки", и заканчиваясь "вазами драгоценными фарфоровыми, изготовленными ремесленниками царства Син, опять-таки три штуки". Развернутые же на глазах у всех узелки содержали в основном недорогие безделушки, украшения и тощие кошельки.
   Были вызваны трое потерпевших и устроено разбирательство с пристрастием, продолжавшееся несколько часов и имевшее своим выводом установление факта бессовестного вранья с их стороны, которое все трое дружно называли "некоторым преувеличением", сделанным в расчете на то, что чем выше цена похищенного, тем тщательнее будут розыски.
   Разбирательство находилось в самом разгаре, когда к столу кади приблизился вор.
   - Так что, я могу идти? - спросил он.
   - То есть как идти? - не понял судья. - Ты - вор, и должен быть наказан.
   - Если я правильно понял, - заявил вор, - то все разбирательство свидетельствует о том, что я честный человек. Я честно вернул все украденное, не взяв себе ничего, помог установить истину, в то время как остальные пытались ее утаить. А кроме того, вот... - Он положил на стол кади еще один кошелек. - О том, что я его похитил, не заявил никто, следовательно, я мог бы оставить его себе, но, как честный человек... А честный человек, разве может быть вором?
   Признать честного человека вором - значило идти против истины, и кади отпустил вора, ставшего в одночасье честным человеком, предварительно положив в карман неизвестно кому принадлежавший кошелек и пообещав отдать его потерпевшему, как только тот к нему обратится. После чего разбирательства продолжились, а справедливость, таким образом, восторжествовала.
   Ну, ладно, пора ужинать. Приятного аппетита!..
   - Спасибо рукам, приготовившим эту еду! - отозвался Синдбад.
   Владимиру оставалось только присоединиться.
  
   Однако вскоре однообразие жизни на необитаемом острове стало вызывать у него легкую озабоченность, вскоре превратившуюся в серьезные опасения. С огородом и полем он покончил, а больше заняться было абсолютно нечем. Особенно если учесть, что постройка лодки или плота канула в Лету благодаря его же собственным убедительным доводам. Коротышки, отправленные на Дурацкий остров в известном произведении Носова, за неимением достойных занятий, предаваясь играм и ничегонеделанию, превращались в барашков, которых стригли предприимчивые хозяева. Списывалось же такое превращение, как обычно, на неотвратимые силы природы - вредный воздух, с которым, естественно, ничего поделать было нельзя. Конечно, можно было бы поставить вопрос о вредности пребывания на острове, но поставить такой вопрос было попросту некому, включая самих его обитателей, которым все до поры до времени нравилось.
   Точно так же в другом знаменитом произведении, люди, работавшие, а точнее, не работавшие, в неком институте, деградировали и обрастали шерстью. По утверждению авторов, обрастали не целиком, шерстью покрывались только уши. Но это утверждение сейчас казалось слишком оптимистичным, а может быть, и плодом цензуры. Впрочем, и заросших ушей, если рассудить здраво, вполне достаточно.
   Иными словами, если труд превратил неандертальца в человека, то отсутствие труда, согласно приведенным выше авторитетным мнениям, а также внутреннему голосу, терзавшему Владимира на протяжении дня, могло привести к обратной эволюции.
   Делать же на острове, который исправно снабжал в изобилии едой и пресной водой, было нечего.
   А потому внутренний голос, поначалу еле слышно шептавший, теперь уже не стеснялся резать правду-матку так, что Владимир по временам испуганно вздрагивал, - уж не слышит ли его кто-нибудь еще.
   - Без Великой Цели Существования вы, все трое, обречены на одичание! - авторитетно заявлял он. - Суди сам, что нам известно из истории. Возьмем, к примеру, древних египтян. Пока они строили пирамиды, - их страна процветала, а как только обленились и бросили - сразу же пришли в упадок. Где теперь их царства? Ничего не осталось, кроме пирамид. Вот что значит иметь Великую Цель.
   - А может быть, у них камень кончился... - пытался защищаться Владимир.
   - У них не камень, у них мозги кончились. За это и пострадали. А греки там, римляне? Возводили храмы, города, колоссы там, маяки, чудеса света - и тоже процветали. А как перестали - тут же и нет их. Как верблюд языком слизнул. Стоило им предаться лени, пришли варвары, - и до свидания. Тоже одичали.
   - Погоди, а Золотая Орда? Там ведь ничего не строили...
   - Ты меня не сбивай. Золотая Орда - они как были дикими, так и остались, минуя промежуточную стадию строительства с последующей ленью и утратой Великой Цели. Хотя что-то мне подсказывает, что Великая Цель в тех краях еще возродится. Может, не в Золотой Орде, а где-то рядом... В общем, что хочешь делай, а Идея должна быть. Иначе - одичание. Полное и быстрое. А строить можете что угодно. Хоть коммунизм.
   Мысль о построении коммунизма на одном отдельно взятом острове тоже выглядела как-то диковато, а потому Владимир, через некоторое время доведенный внутренним голосом до состояния, когда готов был предпринять все что угодно, лишь бы от него отделаться, от безысходности предложил поискать на острове клад. А что? Остров, судя по всему, находится в стороне, наверняка посещался (а может быть и до сих пор посещается) пиратами, почему бы здесь не оказаться спрятанным сокровищам?
   Идея эта вызвала тучу на лице Синдбада по причине тяжких воспоминаний, а у Тахмама - очередную историю.
   - Жил в одном городе бездельник один, и звали его Джаза. Ремеслу учиться совсем не хотел, проматывал потихоньку что от родителей осталось. Ну, поднесет кому что иногда, покараулит - так и перебивался. Зато мечтатель был - другого такого во всем свете не сыскать. Все-то ему хотелось клад найти, или там пещеру разбойничью, чтобы жить припеваючи. И надо ж такому случиться, сбылась мечта его - прознал он где-то про шайку, которая вблизи соседнего города промышляет да в горах награбленное прячет. Взял мешки побольше - и подался за кладом.
   Ну, про то, как он пещеру заветную разбойничью искал, это история отдельная. А только все ж таки нашел и неподалеку схоронился, чтобы уж наверняка. Несколько дней жил, дожидался все, пока разбойники новую добычу прятать приедут. Те приехали, спрятали, как полагается, слова заветные сказали, - а то, можно подумать, их никто и без них не знает, - и обратно ускакали. Убедился Джаза, что нет никого, подошел к пещере, произнес: "Сезам, откройся!" Открылся сезам, вспыхнули волшебные светильники, показалась пещера, полная несметных сокровищ. Обрадовался Джаза, глаза у него разгорелись, бросился опрометью к золоту да запнулся за что-то и со всего маху треснулся о раскрытый сундук. И так удачно треснулся, что одного переднего зуба - как не бывало. А тут еще сезам за спиной закрылся, и оказался наш Джаза в ловушке.
   Только это он не сразу понял. Поначалу принялся он мешки свои золотом, камнями драгоценными и прочими сокровищами набивать. Так набил - не в подъем. Глядит на них, и радуется - наконец-то, думает, и от нужды избавлюсь, и ремеслу обучаться не придется. Мне, думает, добра этого до скончания века хватит, а ежели в рост пустить, то и внукам-правнукам останется. Но вот незадача - набить-то набил, а как унести - не знает. Поволок было один мешок к выходу - тот порвался. Другой поволок - и другой тоже.
   Присел на сундук, горюет, не знает, что ему делать. Только слышит - хихикает кто-то. Глянул, а неподалеку от него джинн примостился, сидит, глядит и хихикает.
   - Ты это над чем, - спрашивает, - потешаешься?
   - Не над чем, - отвечает, - а над кем. Над тобой. Жадный ты больно, да глупый вдобавок. Брал бы себе понемногу, а то ухватил на радостях. Сам видишь - не унесешь ведь.
   - Своя ноша не тянет, - заметил ему нравоучительно Джаза, - унесу. Как есть унесу. Вот тебе назло унесу. Открывай дверь.
   Вздохнул джинн.
   - Ну, дело твое. А дверь не открою. Говори слово, какое положено, и вали отсюда, поскольку бестолочь.
   - Сам ты, - отвечает, - бестолочь.
   Встает, подходит к двери каменной и говорит: "Сесам, отксойся!" Зуба-то переднего нету, вот и присвистывает.
   Джинн так и покатился.
   - Нет, - говорит, - так дело не пойдет. Ты четко говори, вот как военачальник команды солдатам отдает. Что это еще за "сесам" такой? Не понимаю!..
   Не сразу понял Джаза, что за беда с ним приключилась, а как понял - струхнул. Не знает, что и делать.
   А тут джинн еще этот привязался. На ногах стоять от смеха не может, за живот держится, по золоту катается, никак остановиться не может.
   - Нечего делать, - говорит, - придется тебе ждать, пока новый вырастет...
   И снова катается.
   А кладоискателя нашего такой страх обуял - зубы стучать начали, грохот стоит на всю пещеру - акустика там хорошей оказалась.
   - Ты бы оставшиеся поберег, - не унимается джинн, - оставшиеся растеряешь - пальцами показывать станешь?..
   Так и издевался над бедолагой, пока того разбойники не выручили. Хотели его поначалу наказать примерно, а как узнали всю историю, так тоже обхохотались. Дали Джазе денег, по шее тоже дали как следует, - чтоб не зарился на чужое добро, - и выпроводили. Ну и пароль, само собою, сменили...
   Таким образом Великая Идея относительно поиска клада оказалась дезавуированной.
  
   Мысль, однако, продолжала напряженные поиски, результатом чего явилось простое до гениальности решение проблемы одичания. По крайней мере, временное.
   - Послушай, Тахмам, - осторожно спросил как-то вечером Владимир, едва они отужинали. - Ты ведь говорил, что не исследовал остров?
   - А зачем? - благодушно отозвался тот. - Разве здесь плохо? Еда есть, вода есть, жилье тоже. Если того, кто здесь жил до меня, нашли, значит, и меня найдут. Вот вы, например, нашли? Жалко только, корабль проворонили...
   - То есть, - заторопился Владимир, видя, что Синдбад собирается сказать что-то не очень вежливое по этому поводу, - ты не знаешь ни размеров острова, ни то, что он необитаем...
   - Ну, то, что он необитаем, я знаю.
   - Откуда?
   - Будь он обитаем, меня бы давно нашли.
   - Так ведь и ты никого не искал?
   - Куда же я пойду? А если потеряюсь? Как мне найти дорогу назад?
   - Если по берегу идти - не заблудишься.
   - А если волной смоет?..
   Синдбад с интересом взглянул на Владимира.
   - Ты хочешь сказать...
   - Я хочу сказать, - пояснил тот, - что эти звери, которые приходят послушать Тахмама и получить за это фрукты, водятся не везде. А если быть точным, то место их обитания весьма и весьма ограничено. Еще точнее, они живут на Мадагаскаре и прилегающих островах.
   - А что такое Мадагаскар? - спросил Синдбад. - Никогда не слышал такого острова. Он где?
   - Он под тобой, - хихикнул Тахмам.
   Владимир совершенно забыл, что арабское название острова наверняка звучит как-то иначе. И принялся путано объяснять, что Мадагаскар, это такой большой остров около Африки, отделенный от нее Мозамбикским проливом, и что страна по ту сторону пролива носит название Мозамбик. К своему удивлению, он обнаружил, что его познания этой части света глубиной не отличаются, скорее - мелководьем, и относятся, в основном, к периоду английской колонизации. С толку сбивали также романы о пиратах и мультфильм "Мадагаскар", все серии одновременно.
   Тем не менее, Синдбад, каким-то чудом, все-таки понял, о чем идет речь.
   - Ты говоришь о Джезирете эль Комре, Острове Луны? Сказочно богатом острове, откуда во все концы мира купцы вывозят хрусталь?
   Владимир благоразумно промолчал, однако всем своим видом давал на всякий случай понять: "ну да, кончено, о каком же еще острове может идти речь"? Если что, можно было занять позицию: "а я ничего такого и не говорил", что, в общем-то, было бы правдой.
   Синдбад в возбуждении вскочил на ноги.
   - Эль Комр, Эль Комр... Ну конечно же, эль Комр! Как это я раньше сам не догадался! Так ведь здесь же...
   И вдруг сник.
   - Мы держали путь в Индию. Как могли мы очутиться на Острове Луны, который никоим образом не лежал на нашем пути?
   - Как, как... - Владимир пожал плечами. После чего процитировал: - "Ну, случайно, ну шутя, сбилась с верного путя, так ведь я дитя природы..." (Следующую фразу он, на всякий случай, опустил, вместо этого пожав плечами и вздохнув.) Компаса-то ведь у нас не было...
   - Если ты окажешься прав, клянусь всеми островами мира, при первой же возможности... нет, больше никогда не выйду в плавание без компаса.
   И они порешили, не откладывая в долгий ящик, на следующий же день рано поутру отправиться исследовать остров.
   Однако на следующий день хлынул ливень, продолжавшийся без передышки целых два дня. Сказать, что лило как из ведра, значит не сказать ничего. Вытянутая вперед рука с трудом различалась до локтя, а далее кроме сплошного водяного потока было не видно ничего. Дождь сразу же обозначил еще одну Великую Идею: крыша хижины оказалась совершенно не способной препятствовать проникновению влаги сверху, а наполовину разобранные стены - с боков, так что все внутри промокло до нитки и сразу. Огонь еще удалось сохранить, поместив дрова в котел и прикрыв сверху крышкой, но вот подпитывать его оказалось чрезвычайно сложно. Вдобавок, само место расположение хижины оказалось неудачным, и выливавшаяся из зарослей дождевая вода образовала еще одну речку, текшую прямо через нее. Было удивительно, как Тахмам не столкнулся с подобной проблемой раньше. Или же не попытался ее решить. Нечего и говорить, что два дня непрерывной борьбы только подлили масла в огонь желания убраться с острова как можно скорее.
   Однако в самом начале экспедиции возникло небольшое затруднение. Пока шла борьба со стихией, Синдбад при каждом возможном случае довольно нелицеприятно указывал Тахмаму на оплошности последнего относительно ведения домашнего хозяйства. Сейчас же настала очередь Тахмама, который справедливо заявил, что не может доверять в походе человеку, который мало того, что отправившись в Индию, оказался на Эль Комре, так еще и корабль с товарами упустил. Вместе с командой. Хорош капитан, нечего сказать. Последнее его замечание едва не привело к взаимооскорблению действием, но Владимиру кое-как удалось погасить вспыхнувшую было стычку.
   Добравшись по ходу солнца до первого мыса и увидев вдали точно такой же, после отдыха повернули обратно, решив попытать счастья в другом направлении. Двигаясь все время вдоль моря, обнаружили просвет и тропу, пробитую какими-то животными. Поспорили, как водится, двинулись по тропе. Количество попугаев, освоивших общение на человеческом языке и почему-то предпочитавших ему птичий, не уменьшилось, и наши путешественники продолжали непроизвольно вздрагивать, когда кто-то впереди (или сбоку, или позади) вдруг орал дурным голосом: "Кар-р-р-раул, пр-р-р-ришельцы!"
   Уже порядком устав, - им пришлось подниматься, - они наконец миновали заросли и их глазам открылась равнина, покрытая невысокой травой и довольно многочисленными деревьями, напоминавшими в профиль мухоморы. За равниной виднелась гора, не очень высокая, с плоской вершиной, откуда, по всей видимости, открывался хороший вид на остров. На равнине, вопреки ожиданию, не наблюдалось никаких животных, что служило лишним доводом в пользу гипотезы Мадагаскара. Об отсутствии крупных копытных на острове Владимир твердо знал с тех пор, как получил железобетонную "пару" на уроке географии, отправившись играть в футбол и не прочитав учебника, после чего, отвечая, он поселил здесь всех известных ему на тот момент африканских зверей.
   И тут Тахмам наотрез отказался следовать дальше. Ему требовался отдых, а потому, - все равно на ночлег придется возвращаться обратно в хижину, а времени оставалось не так уж и много, - он посидит и подождет Владимира и Синдбада здесь.
   Не став препираться, они прошли еще с половину фарсанга, оценили расстояние и время, которое понадобится им для штурма горы, после чего пустились в обратный путь, обнаружив, к своему удивлению, двигавшегося им навстречу горе-Робинзона. Тому неожиданно пришла в голову мысль, что на него могут напасть хищники, после чего он и пустился вдогонку. Ходить на сколько-нибудь значительные расстояния он совершенно разучился, и теперь плелся сзади, проклиная судьбу. Время от времени, правда, он принимался укорять и себя, за то, что поддался уговорам "этих неудачников" и ввязался в очевидную авантюру. Когда же Синдбад, которому это нытье надоело, поинтересовался, почему он считает их "неудачниками", последовало разъяснение:
   - А кто же еще? Пока я шел один, я шел все время под гору, и идти мне было легко. А стоило связаться с вами - идти приходится в гору...
   То, что они идут в обратном направлении, он в расчет принимать отказывался наотрез.
  
   После ужина привычных посиделок не было. Все трое легли спать пораньше, чтобы завтра с рассветом отправиться в путь. Даже Тахмам, у которого настроение менялось каждую минуту, собрался принять участие в экспедиции и устроился в своем углу, не угостив в этот вечер своих слушателей-лемуров обычной байкой, но, к его чести, не забывший о причитающихся им фруктах.
   Спалось плохо; кто-то постоянно шастал в темноте, и Владимир постоянно просыпался. По-настоящему он заснул только под утро, когда пора уже была подниматься, а поднявшись, обнаружил своих спутников уже готовыми к походу. Стало понятно, кто беспокоил его ночью: оба они привели себя в полный порядок, - хоть сейчас на прием к халифу.
   Позавтракав и закинув за плечи сумки с фруктами, привязав к поясу кокосы с водой, они двинулись в путь, под привычное: "Добр-р-р-р-рое утр-р-р-ро, сэ-р-р-р!.."
   Привал они сделали, когда солнце уже перевалило за полдень, воды в кокосах заметно поубавилось, а до горы оставалось четыре-пять фарсангов. И тут выяснилось, что шедший сегодня наравне с прочими Тахмам, устав подозрительно меньше остальных, имел к тому полные основания, поскольку в сумку, которую нес, положил не фрукты, а одежду, в которой попал на остров и которую с тех благоразумно хранил в матросском сундучке. Делиться с ним пришлось Владимиру; Синдбад наотрез отказался дать что-либо "этому пройдохе", несмотря на доводы последнего - не может же он показаться в городе в таком виде, а больше в сумку ничего не поместилось. Им, как, впрочем, и остальными, владела уверенность, что с вершины горы они обязательно увидят город. Всю дорогу он удивлялся, как это ему в голову не пришла мысль отправиться туда сразу после кораблекрушения, а не сидеть без толку на берегу. Однако, по мере дальнейшего продвижения, это удивление потихоньку переросло в твердую уверенность, что идея пришла именно ему, и что никому иному, как только ему, все трое и обязаны своим спасением.
   Стоит ли удивляться тому, что с вершины горы, оказавшись там уже в сумерках, они увидели огни далекого города?..
  
   А далее... Далее события понеслись вскачь, как застоявшиеся скакуны. Несмотря на кажущуюся близость, у них ушел еще один день, чтобы, переночевав, достигнуть города поутру. Синдбад здесь бывал пару раз, а потому сразу же решительным шагом направился в порт. Тахмам то ли потерялся, то ли сознательно отстал, во всяком случае, наши путешественники лишились его общества, о чем, в общем-то, не сожалели. Почему именно в порт, а не куда-либо еще? В город Луны, приходило довольно много кораблей за прекрасными кристаллами горного хрусталя, и Синдбад рассчитывал встретить кого-нибудь из знакомых купцов. Но вместо этого... О таком подарке судьбы нельзя было и мечтать - в порту они обнаружили "Грозу морей" - лучший военный корабль халифа, да что там халифа - на всем побережье. Причем, капитан корабля был хорошим знакомцем Синдбада.
   Судьба у корабля выдалась тяжелой. Два раза он тонул, пострадало множество народу, но, тем не менее, никто не погиб. Первый раз он утонул, едва будучи спущен со стапелей. По старинной морской традиции, прежде дооснащения, полагалось разбить о борт кокосовый орех. Пущенный со страшной силой кокос пробил борт ниже ватерлинии - и корабль благополучно утонул прямо здесь, рядом с верфью. Созданная комиссия по скором рассмотрении дела, обнаружила прямую вину капитана, который еще не ступал на борт корабля, а также команды, которая даже не была набрана целиком. Всех разогнали.
   Корабль был поднят, на него установлена дополнительная обшивка, кокос, - на всякий случай - разбит до спуска на воду, разлетелся вдребезги и сразу, что было воспринято как хорошее предзнаменование. Была отдана команда спустить корабль на воду, но, вследствие внесенных в проект изменений, он, сразу со стапеля, прямиком направился на дно. Разогнали очередную команду и капитана.
   Зато третья попытка, после второго подъема, оказалась успешной, и корабль превратился в грозную боевую силу. Двухпалубный, вооруженный катапультами - на нижней палубе, по десять с каждого борта, и баллистами - на верхней, также по десять, с командой, обученной, помимо всего прочего, драться семиметровыми веслами, имевшимися на всякий случай в качестве аварийного движителя, - ему не было равных на просторах океана. Пираты предпочитали сдаваться, едва заслышав о его приближении, ложились в дрейф и выстраивались вдоль бортов с поднятыми руками, стоило ему показаться на горизонте.
   Халиф планировал построить несколько таких кораблей, придать им в помощь суда малого калибра и, таким образом, получить несколько флотов, способных контролировать все окрестные моря и океаны, но перед ним встал вопрос: или гарем, или флот. Имевшихся финансов на содержание того и другого одновременно было явно недостаточно, и халиф, скрепя сердце, был вынужден отложить создание флота до лучших времен.
   Принятый как родной Синдбад и капитан "Грозы морей" Газван удалились в каюту последнего, а Владимир, не зная, куда ему приткнуться, прислонился к борту в том месте, где был менее всего заметен и создавал менее всего помех. На всякий случай тайком потер лампу - бесполезно, джинн как в воду канул.
   Вскоре появился Синдбад, который сообщил, что корабль завтра поутру отправляется в Багдад, сопровождая несколько купеческих кораблей, и что их берут на борт за чисто символическую плату. Владимир напомнил капитану, что тот дал самую страшную из всех самых страшных клятв о невыходе в море без компаса. Данный случай к делу не относится, заявил Синдбад, поскольку он выходит в море не как капитан, и даже матрос, а как гость; потом, подумав, предложил Владимиру купить компас за его счет и впоследствии рассчитаться при первой возможности. Последний согласился - ему было просто интересно, что представлял собой этот всем известный навигационный прибор в те далекие (тем более сказочные) времена. Оказалось, - небольшую деревянную рыбку, склеенную из двух половинок, которая, будучи помещенной в тарелку или казан, наполненные водой, разворачивалась головой в сторону севера, а хвостом, соответственно - на юг. Отданные за это чудо в лавке "Все для морехода" пятьдесят золотых показались Владимиру несколько чрезмерной платой.
  
   События, между тем, и не думали замедлять свой бег. Первый день плавания прошел без приключений, причем делать Владимиру было совершенно нечего, и он без толку слонялся по палубам, рассматривая и постигая устройство корабля и боевых машин. Зато второй день, едва рассвело, преподнес сюрприз.
   Вдали, прямо по курсу, показался небольшой корабль. Судя по оснащению - двухмачтовый доу, он был оснащен и двигался весьма странно. Парус на передней мачте то надувался ветром, то безжизненно опадал, на задней - был свернут. Корабль сильно кренился, то полностью погружаясь в волны, из которых, казалось, больше не покажется, то вновь взмывая, разбрасывая в стороны брызгами тучи воды. Его движение больше всего напоминало перемещение пьяного человека, находящегося в таком состоянии, когда оно, движение, становится первоочередной целью, полностью вытеснив представления о конечном месте назначения. На палубе и у руля никого не было видно.
   Команда "Грозы морей" сгрудилась у одного борта, в результате чего она получила небольшой крен, и принялась громко и одновременно обсуждать неизвестное судно, размахивая руками. В этот момент она чем-то здорово напоминала стаю ворон.
   - Что они там, с ума посходили? - пробормотал Газван, стоя на капитанском мостике. Собственно, мостиком служило небольшое огороженное место на баке, доступ в которое был доступен только капитану. Синдбад и Владимир расположились под ним, поскольку доступа, естественно, не имели.
   - А фигура... Носовая фигура... Есть? - как-то встревожено, замирающим голосом произнес Синдбад.
   Газван поднес к глазам ладонь козырьком.
   - Ну да, - ответил он спустя минуту. - Чудовище какое-то, с раскрытой пастью... Ох!.. Да ведь это "Золотой ишак"!..
  
   Читателям, "заболевшим морем", конечно же, хорошо известны книги замечательного писателя Льва Николаевича Скрягина. И хотя среди них нет художественных, его очерки, написанные так, словно автор сам был непосредственным свидетелем описываемых событий, читаются, как говорится, на одном дыхании. А закончив чтение, иногда невольно с недоумением оглядываешься: неужели ты, только что стоявший на палубе корабля, в морских просторах, находишься в обыденной обстановке, далеко от тех мест, куда перенесло тебя повествование. Тайны морских катастроф, тайны подводных сокровищ, тайна "Марии Целесты"... Вот на этой последней тайне мы и остановимся, приведя небольшой кусочек из книги Л.Н. Скрягина "Тайны морских катастроф". Воспользуемся изданием 1986 года, выпущенным издательством "Транспорт".
   Итак.
   4 декабря 1872 г. командой корабля "Дея Грация", приблизительно в 400 милях от Гибралтарского пролива была обнаружена бригантина "Мария Целеста". Судно шло под парусами, однако кто-либо на его борту отсутствовал.
   Осмотр показал следующее.
   "Первое... открытый люк носового трюма. Его деревянные лючины валялись рядом на палубе внутренней стороной вверх... Из отверстия замерного колодца у отливной помпы торчал фут-шток. По нему можно было определить уровень попавшей в трюм воды - около метра.
   На палубе валялись перепутавшиеся снасти, обрывки манильских канатов свисали за борт в воду.
   Второй трюм тоже оказался открытым. Его люковые крышки были сложены нормально - нижней стороной к палубе. В этом трюме также между рядами бочек плескалась вода.
   ...каюта капитана. Здесь было достаточно светло - свет проникал через верхний люк, непонятно почему открытый. Палуба, переборки и все вещи в каюте были влажными. Мебель стояла на своих местах, койка - аккуратно заправлена, одежда - на вешалке. На письменном столе - несколько свернутых в рулон карт...
   ...следующее помещение, оказавшееся кают-компанией.
   Все здесь выглядело так, будто люди только что вышли отсюда. На обеденном столе были расставлены тарелки и чашки, лежали ложки, ножи и вилки. У иллюминатора стояла швейная машинка с незаконченной работой - детской рубашкой. На полу разбросаны игрушки (видимо, капитан взял в плавание жену и ребенка).
   В верхнем ящике стола... связки писем, какие-то бумаги, старые газеты, две библии, готовальню и конверты для писем. Из книжного ящика он (штурман, проводивший осмотр - СТ) извлек большую деревянную шкатулку, инкрустированную перламутром. Она была не заперта. Здесь хранились золотые кольца, браслеты, медальоны, ожерелье, украшенное камнями, названия которых штурман не знал, и множество безделушек. В одном из отделений шкатулки лежала толстая пачка банкнот достоинством в десять английских фунтов стерлингов каждая. Под ней была пачка потоньше - американские двадцатидолларовые ассигнации...
   Дево (штурман - СТ) спустился по трапу вниз и стал осматривать помещение, где жила команда бригантины. На палубе кубрика плескалась вода. В остальном же здесь был порядок: рундуки с личными вещами матросов - на месте, четыре койки заправлены, на лине, натянутом у переборки, сушились матросские робы и зюйдвестки. На круглом столе стояла большая красивая раковина - створка тридакны. То, что увидел в ней Дево, окончательно сбило его с толку. В раковине лежали курительные трубки - предмет постоянной заботы и гордости любого матроса. "С трубкой моряк расстается в самом крайнем случае. Значит, здесь произошло что-то непредвиденное, что-то страшное, если люди столь поспешно оставили свое судно", - пришел к выводу штурман "Деи Грации".
   Рядом с матросским кубриком находился камбуз. Там по залитой водой палубе плавали кастрюли, черпаки, миски и медный таз. В смежной с камбузом кладовой Дево обнаружил солидный запас провизии: огромные окорока, солонину в дубовых бочках, сушеную рыбу, овощи, муку, несколько голов сыра.
   Штурман прикинул, что всей этой снеди экипажу могло бы смело хватить на полгода, если не больше.
   У наружной переборки носовой надстройки, укрепленные канатами, стояли липовые бочки с пресной водой. Одна из них была немного отодвинута в сторону, и крепление в ней ослабло...
   Кормовой шлюпки нет. Яла - тоже. Поручни у трапа с левого борта сняты".
   Штурман, за вознаграждение, согласился довести корабль до ближайшего порта.
   "Вечером 7 декабря 1872 г. "Дея Грация" отдала якорь на внутреннем рейде Гибралтара. На следующее утро сюда благополучно прибыла и "Мария Целеста".
   Дево был восхищен замечательными мореходными качествами бригантины: судно прекрасно слушалось руля, было легким на ходу и могло очень круто идти к ветру. Однако, как ни старался штурман "Деи Грации" проникнуть в тайну бригантины, выяснить что-либо новое ему не удалось. Перебирая в уме вереницу самых странных, почти невероятных фактов и обстоятельств, предшествовавших встрече "Деи Грации" с покинутой людьми бригантиной, штурман не мог сделать сколько-нибудь логичного заключения".
   Не будем лишать любознательного читателя возможности самому ознакомиться с прекрасной книгой, а просто приведем (на наш взгляд) самую правдоподобную гипотезу, призванную объяснить случившееся.
   "Одна из самых любопытных современных версий - гипотеза американца Кобба, племянника Бриггса (капитана "Марии Целесты" - СТ). Говорят, что Кобб каким-то образом сумел на время заполучить у сына капитана Морхауза семейный архив и изучить все материалы, относящиеся к тайне "Марии Целесты". Кроме того, Кобб детально ознакомился с материалами следствия по бригантине, сохранившимися в архивах английского Адмиралтейства. Версия Кобба изложена в его книге "Розовый коттедж", изданной в Америке в 1940 г. Вот вкратце его гипотеза.
   Причина трагедии - груз "Марии Целесты". Тысяча семьсот деревянных бочек со спиртом не были герметично закрытыми. 24 ноября 1872 г. в кормовом трюме бригантины произошел взрыв скопившихся паров спирта. Взрыв этот был небольшим, и деревянные люковые крышки остались на месте. Бриггс приказал проветрить трюм - матросы сняли люковые крышки. Позже в носовом трюме также взорвались пары спирта. Этот взрыв был сильнее первого - люковые крышки, отброшенные взрывной волной, оказались перевернутыми.
   Бриггс, решив, что через несколько минут бригантина взлетит на воздух, дал команду немедленно спустить шлюпку. Все это происходило в обстановке наступившей паники. По всей вероятности, первыми в шлюпку сели жена капитана с дочерью, штурман Ричардсон и один из матросов. Бриггс бросился к себе в каюту, в спешке собрал судовые документы, взял хронометр и секстан, но забыл о судовом журнале. Кок в это время брал на камбузе провизию для шлюпки (вот почему на "Марии Целесте" не нашли следов приготовленной пищи).
   Вероятно, Бриггс не намеревался совсем покинуть бригантину - он просто хотел переждать взрыв на достаточно безопасном расстоянии. Для этого шлюпке нужно было отойти на 100 - 150 м. Но буксирного каната такой длины на "Марии Целесты" не оказалось. Второй штурман Джиллинг с матросом сняли для этой цели деррик-фал - длинную снасть, которой поднимают косой парус. Вот почему на грот-мачте "Марии Целесты" парус был спущен. (Более того, Кобб разыскал в архивах протокол допроса Дево, где тот утверждает, что, готовя "Марию Целесту" к плаванию в Гибралтар от Азорских островов, он не нашел на бригантине деррик-фала и вынужден был основать его заново.)
   Когда отцепили деррик-фал и все сели в шлюпку, Бриггс вспомнил, что не взял с собой компас. Матрос, которому это было поручено сделать, в спешке погнул нактоуз и уронил компас на палубу.
   Шлюпка, быстро отойдя от бригантины примерно на 130 м, удерживалась на буксире. "Мария Целеста" дрейфовала. Сидя в шлюпке, все ждали третьего, сильного взрыва. Но Бриггс не учел, что его не могло практически произойти, потому что оба трюма уже были вскрыты и пары спирта улетучились. Никто не заметил, как ветер неожиданно изменил направление и наполнил паруса бригантины. "Мария Целеста" быстро набрала ход, а тяжелая, перегруженная людьми шлюпка стояла на месте. Деррик-фал натянулся и лопнул. Шлюпка не смогла на веслах догнать бригантину. "Мария Целеста" ушла на восток. А шлюпку Бриггса поглотил начавшийся шторм..."
  
   - Ничего не понимаю, - бормотал Синдбад, до боли в глазах вглядываясь в бредущий "без руля и без ветрил" корабль. - Я ведь говорил тебе... Что могло случиться?
   - А это мы сейчас узнаем! - решительно, даже как-то весело, заверил его Газван.
   Он поднял руку. Последовала команда.
   - Вдоль обоих бортов, согласно заранее приобретенным билетам, по росту, лицом друг к другу в шахматном порядке ста-а-ановись!
   Результатом бестолковых, но при этом не занявших долгое время, метаний по палубе, явились две шеренги, причем не по росту, как было скомандовано, а абы как. Учения, по всей видимости, проводились крайне нерегулярно, если проводились вообще.
   - Он до службы в армии служил в торговом флоте, - шепнул Синдбад Владимиру, хотя это совершенно ничего не объясняло.
   - Боевой расчет баллисты номер пять по левому борту!
   - Мы! - вперед шагнуло едва ли не половина строя.
   Последовало разбирательство. Постепенно отсеялся боевой расчет баллисты номер пять по правому борту, боевые расчеты баллист других номеров, а также те, кто сделал шаг вперед, последовав примеру товарищей. Повозив боевую машину по палубе туда-сюда, видимо, беря прицел, расчет застыл.
   Владимир покачал головой; он как-то иначе представлял себе лучший боевой корабль.
   - Матрос Баркук!
   - Я!
   - Занять боевое место!..
   - Есть!
   Один из матросов, выскочив из строя, словно заяц, промчался к баллисте и плюхнулся в ее ложку, куда обычно помещался булыжник.
   - Ставлю задачу: долететь, осмотреть, доложить! Товсь!
   Один матрос из боевого расчета поднял солидный молот. Остальные отошли подальше.
   - Пли!..
   Матрос со всей дури шарахнул молотом по рычагу, баллиста подпрыгнула, ложка ударилась о поперечную планку, Баркук взмыл в воздух и направился в сторону "Золотого ишака".
   Владимир с интересом наблюдал за его полетом, как вдруг случилось ужасное. Матрос уже миновал приблизительно половину расстояния, отделявшего "Грозу морей" от "Золотого ишака", когда из моря вымахнула огромная акула и, разинув усеянную огромными острыми зубами пасть, ринулась ему навстречу.
   Трудно сказать, что сыграло свою решающую роль: удача, сметка, чувство самосохранения или боевая выучка, но Баркук не растерялся. Разом распахнув полы своего халата, он на какое-то время превратился в некое подобие дельтаплана, вильнул в сторону, обогнул ошарашенного хищника, беспомощно плюхнувшегося в родную стихию, и вновь вернулся на курс. На корабле полторы сотни (или даже больше) облегченных выдохов слились в один, команда разом гаркнула нечто одобрительное, и это принесло больше вреда, чем пользы. Обернувшийся на звук Баркук, перестав контролировать траекторию полета, влип в мачту (корабль при этом накренился), инстинктивно обхватил ее руками, некоторое время находился без движения, после чего аккуратно сполз вниз на палубу и исчез из виду.
   - Ну что ж, - одобрительно заметил Газван. - По крайней мере первая из поставленных задач выполнена. Будем ждать.
   Синдбад, что вполне естественно, ждать не мог и рванулся было к баллисте, но Газван ловко ухватил его за пояс.
   - Погоди, - рассудительно заметил он. - Согласно уговору, ты обещал заплатить мне за проезд, а тут, понимаешь, целая военная операция вышла. С разведкой и захватом корабля. Так что, если исходить из справедливости, наш договор подлежит пересмотру. Знаешь, хотя бы, сколько один выстрел стоит? Ого-го!.. Так что пять тысяч золотых, я думаю, будет вполне подходящей ценой.
   - Сколько-сколько? - не поверил своим ушам Синдбад.
   - Это я еще по минимуму посчитал. А если ты считаешь, что это дорого, могу прибавить Баркука. Не на совсем, конечно, только до ближайшего порта. Вдвоем вам не справиться, а трое - еще туда-сюда...
   Синдбад задумался. Спорить с Газваном ему не хотелось, а денег у него, как легко догадаться, не было, о чем он и поведал капитану "Грозы морей".
   - Готов взять товарами по курсу, но только сейчас, а то кто знает, что нас всех ждет завтра. Судьба моряка, она, сам знаешь...
   Синдбад прошелся туда-сюда, наморщив лоб, потом, как-то не очень уверенно, произнес.
   - Денег у меня нет, это я тебе уже говорил. Что там с кораблем и товарами на нем - тоже не знаю. А есть у меня один корешок... С ним очень быстро разбогатеть можно. Так что, если ты готов...
   - Колдовство? - подозрительно осведомился Газван.
   - Нет, что ты! Исключительно научный факт. У одного мудреца заморского купил.
   - И что же это за корешок такой?
   - Видишь ли, если этим корешком натереть котел, - маленький котел, чтобы корешка хватило, - то, если наполнить его водой и бросить туда камешек, он обратится в золото.
   - А не обманываешь? - еще более подозрительно спросил Газван.
   - Не веришь? Неси котел.
   Газван подозвал одного из матросов и дал ему указание - принести казан. "Вот такой приблизительно", - он развел руки жестом, каким рыболовы обычно указывают размер пойманной ими рыбы, потом спохватился и чуть-чуть сдвинул ладони. "В общем, самый маленький, какой найдешь", - пояснил капитан, но Владимир заметил, что он при этом подмигнул.
   Пока казан разыскивался и доставлялся, все пристально вглядывались в дрейфовавшего "Золотого ишака", но там, как казалось, ничего не происходило.
   Затем послышался шум на палубе. Как оказалось, матрос тащил казан, в который без труда поместился бы целый баран. Со стороны, противоположной матросу, в казан вцепился повар, по-корабельному - кок, пытавшийся воспрепятствовать. Синдбад уже открыл было рот, чтобы указать на несоответствие размеров казана своим словам, когда кок победил. Он, не обладая достаточной силой, чтобы одолеть матроса, просто достал из казана огромный половник, стукнул оппонента по голове и утащил свое добро вместе с беспомощным противником обратно на кухню, по-корабельному - камбуз.
   Казан все-таки был доставлен, не такой, конечно, как предыдущий, но тоже - емкостью с ведро. Синдбад засучил рукава, поставил его на палубу и принялся натирать корешком, что-то приговаривая. Газван не сводил с него пытливого взгляда.
   Наконец, процедура была закончена, после чего в казан залита вода. Все было готово к трансмутации.
   - Итак, - провозгласил Синдбад. - Все очень просто. Берем камень... - Он огляделся по сторонам, нагнулся и поднял небольшой камешек. - Кладем в казан, помешиваем, помешиваем... Оп-ля! - Он достал из казана маленький самородок. - И вся хитрость. Понятно?
   Команда синхронно - что значит военный корабль! - разинула рты от удивления. Первым опомнился капитан.
   - Доставить сюда запас метательных камней. Весь! - рявкнул он, и команда, как один человек, помчалась выполнять отданный приказ.
   - Держи! - Синдбад протянул самородок Газвану. Тот взял его, осмотрел, потер, попробовал на зуб, несколько раз подкинул в руке и положил в карман. После чего обнял Синдбада и расчувствовался.
   - Да погоди ты, погоди! - отбивался Синдбад. - Это еще не все. Есть одна тонкость. Этот корешок, он такое свойство имеет, что действует только тогда, когда камень бросает достойный человек, занимающий свое место. А если нет, то никакого превращения не происходит...
   - О чем ты говоришь! - всхлипывал между тем благодарный Газван. - Разве могут у меня на корабле быть люди, не достойные занимать места... Им только дай волю, они где хочешь место займут...
   Послышался дробный топот. Команда мчалась назад. Каждый тащил камень, кто во что горазд, некоторые тащили один на двоих-троих, причем размера явно большего, чем могло поместиться в казане. Этого никого не смущало. Даже кока, который, узнав, в чем дело, тащил на всякий случай с камбуза отвоеванный прежде казан. Каждый стремился попасть к заветному котелку первым, и первым бросить в него камень. Даже предупреждение о выполнении необходимого условия не подействовало. Однако, после первых неудачных попыток, энтузиазма несколько поубавилось. Признанные профнепригодными понуро стояли в сторонке, ввиду твердого обещания капитана списать их на берег, а заодно осрамить на весь Багдад, за то что обманным путем втерлись в доверие. Остальные неуверенно поглядывали друг на друга, в ожидании, кто следующим рискнет своей репутацией.
   Наконец, капитану пришла в голову спасительная мысль.
   - А ну-ка, пусть твой напарник кинет туда камень. Может, этот твой казан сплошной обман. Знаем мы вас, купцов...
   - Пожалуйста, - пожал плечами Синдбад и повернулся к Владимиру. - Возьми у кого-нибудь камень и положи в казан.
   Делать было нечего. Владимир взял услужливо протянутый ему булыжник, подошел к волшебному казану и, преодолевая жгучее желание шарахнуть упомянутый булыжник в упомянутый казан, просто плюхнул его туда. Как и следовало ожидать, ничего не случилось.
   - Ага! - восторжествовал Газван. - Я же говорил, что все это сплошной обман и надувательство!.. Знаем мы вас, купцов...
   Команда разом облегченно выдохнула и загомонила на разные голоса, но Синдбад поднял руку, призывая к молчанию.
   - А что ты хотел, - он снова пожал плечами. - Мой напарник просто путешественник, причем сухопутный, к морю и морским делам касательства не имеющий. Так что казан совершенно справедливо показал, что на военном корабле ему не место.
   Повисло каменное молчание, еще более тяжелое, нежели прежде. Действительно, сухопутному путешественнику на военном корабле делать было нечего, и казан, таким образом, снова подтвердил свою незыблемую правоту.
   - Но ведь купцам на военном корабле тоже не место?.. - произнес Газван неуверенно.
   - Во-первых, я капитан. А во-вторых, ты ведь тоже прежде служил в торговом флоте. Уж не хочешь ли ты сказать...
   - Конечно, нет! Или кто-то имеет другое мнение? - Газван грозно глянул на команду.
   Других мнений не имелось.
   - Тогда вот что, - решил Газван. - Хватит на сегодня заниматься ерундой. Снаряды вернуть на место и приступить к исполнению службы согласно распорядку. А казан я пока отнесу к себе в каюту.
   Он скрылся в своей каюте. Какое-то время отсутствовал, затем за бортом, приблизительно в кабельтове от корабля раздался всплеск, после чего капитан вернулся, туча тучей.
   - Уронил за борт, - коротко сообщил он в ответ на недоуменный взгляд Синдбада. - Случайно. Ну, чего стал? Полезай в баллисту...
   - Сейчас. Мне бы только наше местоположение узнать, да как в Индию добраться. Сколько мне еще плыть?
   - Штурман!
   Подбежал маленький суетливый старичок с каким-то прибором, напоминающим астролябию.
   - Объяснить капитану Синдбаду, сколько ему осталось до Индии!
   Старичок зачем-то нацелился на Синдбада своей астролябией, что-то покрутил, опустил, и принялся объяснять.
   - Предположим, для определенности, что половину пути вы уже проделали. В таком случае, если вы преодолеете столько, сколько вам нужно, а затем еще половину того, сколько осталось, прибавив к нему четверть разницы между этими расстояниями, и еще прибавим расстояние, которое верблюд может преодолеть за сорок дней, то получится как раз десятая часть половины расстояния, равного трети оставшегося пути, если вычесть из него половину уже пройденного.
   - Понятно? Полезай в баллисту...
   Было видно, что Синдбад остался в прежнем неведении. Тем не менее, он покорно дал усадить себя в ложку, после чего совершил благополучное путешествие на "Золотого ишака", вписавшись в парус. Вслед за ним путешествие совершил Владимир, правда, менее благополучным образом: прежде чем попасть в парус, он несколько раз перевернулся в воздухе.
  
   Придя в себя после потрясающего перелета с корабля на корабль, Синдбад и Владимир принялись осматриваться, готовые в любой момент подать сигнал Газвану. На палубе, как ни странно, никого не оказалось. Не только команды, но и Баркука. Который, впрочем, быстро нашелся по глухим крикам, шедшим из открытого люка. Осторожно заглянув туда, они и обнаружили матроса-неудачника, торчавшего вверх ногами из пустой бочки для пресной воды. Как выяснилось, едва не сломав мачту, он свалился на палубу, а поскольку корабль, в результате его попадания, продолжал сильно крениться то вправо, то влево, матрос прокатившись по настилу, угодил последовательно в открытый люк и бочку, где и застрял. Рассказывая об этом, он постоянно скашивал глаза и осторожно ощупывал свой нос, иссиня багрового цвета, таким образом, полностью оправдывая свое имя (для тех, кто не знает, баркук по-арабски означает слива).
   - И часто у вас так?.. - стараясь выглядеть серьезно, спросил Синдбад.
   - Что - так?
   - Ну... так... - Капитан потрогал себя за нос.
   - А, это... Случается. Вот, помнится, было дело. Поймали мы пиратов. Они, как положено, сдались без боя, вот только лечь в дрейф никак не могли. Шторм был сильный, без малого паруса никак нельзя. Они и маневрировали. Наша абордажная команда была готова, - я тоже принимал в ней участие, - но вот незадача: ветер оказался настолько сильным, что стоило нам оторваться от палубы "Грозы морей", нас тут же швыряло обратно - об кто во что горазд. Я был горазд в мачту. Видели бы вы меня тогда... да и не только меня. Газван пришел в ярость, грозился списать всех на берег, но что мы могли поделать? А пираты поглядели-поглядели на нас, сообщили, что сдаться такой команде, как наша, сочли бы для себя несмываемым позором, уж лучше пропасть без вести, поставили все паруса и упорхнули, не смотря на огромные волны. Только об этом случае никто не знает, поскольку нам строго-настрого велено держать язык за зубами, а пираты как в воду канули. Вы тоже, смотрите, никому... Ой, что это?..
   Капитан и Владимир резко развернулись, но ничего не увидели.
   - Оно... шевелится... - Баркук ткнул пальцем в утолщение паруса задней мачты, обмотанного вокруг нижнего рея. - Ой, вот опять...
   Действительно, утолщение вело себя как-то странно. Казалось, внутри него завернуто нечто, обладающее способностью двигаться.
   - Может, оно... того... всю команду... - Баркук замолчал, сам испугавшись своих слов.
   - У меня в каюте есть оружие, - сказал Синдбад. - Я схожу за саблей, а вы пока наблюдайте. Если что - кричите Газвану. Погодите-ка, кажется, оно что-то говорит...
   Из невнятной речи, раздававшейся из-под свернутого паруса, с трудом удалось понять, что сабли не надо, и вообще не надо никакого оружия, поскольку пленник сдается целиком и полностью на милость победителя и выражает надежду, что с ним будут обращаться в соответствии с международной конвенцией, или хотя бы накормят. Белый флаг предъявить он, по понятным причинам, не может.
   - Ну что, поверим?
   Не дождавшись ни от кого ответа, Синдбад решил:
   - Разматывайте парус, а я тут буду наготове.
   Он сходил на ют и принес весло от шлюпки.
   - Тяните! - скомандовал он. - Если что, я его веслом...
   И, не смотря на уверения неизвестного, что весло тоже не надобно, взял свое оружие наизготовку.
   Взявшись за фал, Владимир и Баркук, глянув друг на друга, выдохнули и дружно потянули. Парус стал подниматься, расправляться, а когда достиг верхнего рея, на палубу выпал... джинн.
   - Закоченел совсем, - жалобным голосом сообщил он. - Если б не вы, то все, погиб бы...
   - Ты... ты как здесь оказался? - ошарашено спросил Владимир.
   Баркук выхватил у него из руки конец фала, в мгновение ока закрепил его и встал рядом. Синдбад опустил весло.
   - Знаешь его? - спросил он. - Кто это?
   Не зная, как лучше выкрутиться из возникшей ситуации, Владимир счел за лучшее сказать правду.
   - Джинн это...
   И рассказал, как после потери корабля отправил джинна на его поиски, наказав вернуть во что бы то ни стало вместе с командой.
   - Так где же команда? - осведомился Синдбад по окончании рассказа. - И вообще, что произошло? Кто замотал тебя в парус?
   - Мне бы перекусить хоть немного, - по-прежнему жалобно сказал джинн. - А потом все расскажу, без утайки. А? - Он по очереди просительно оглядел всех присутствовавших.
   - Хорошо, - махнул рукой Синдбад. - Только...
   Договорить он не успел. Джинн с громким "плоп" исчез у Владимира за спиной.
   - Что ж ты раньше молчал? Теперь мы совершенно спокойно доберемся до Индии...
   Владимир вздохнул и пояснил, что у имеющегося джинна узкая специализация, он строитель, это во-первых, а во-вторых, еще неизвестно, каким образом он оказался внутри паруса. Поэтому лично он, Владимир, рассчитывать бы на него особо не стал.
   Спустя приблизительно минут сорок, когда всем уже надоело ждать, и Синдбад пригрозил стукнуть по лампе веслом, если джинн не появится сейчас же, тот, наконец, объявился, с огромным традиционным бутербродом. Посетовав на то, что ему едва-едва удалось заморить червячка, он приступил к рассказу. Из которого выяснилось следующее.
   "Золотого ишака" он нашел относительно скоро, воспользовавшись подсказкой пролетавшего мимо джинна-скорохода. Не зная, как ему лучше исполнить возложенное поручение, он решил для начала присмотреться и прислушаться к тому, что происходит на палубе. Как выяснилось, команда была одержима идеей немедленного обогащения. Все, что им требовалось, это высадиться на какой-то остров, согласно указаниям какой-то карты найти пещеру, забрать оттуда столько сокровищ, сколько сможет увезти корабль (остальное перепрятать), после чего вернуться домой богатыми и зажить счастливой беспечальной жизнью. В глазах у них при этом светились золотые динары. Этому препятствовало всего два незначительных обстоятельства. Первое - поскольку каждый уже видел себя богачом, то исполнять повседневные обязанности не желал категорически, предоставляя это право другому такому же богачу. Второе - навигацию они понимали весьма приблизительно, поэтому корабль болтался по океану постоянно меняя курс и было совершенно непонятно, как он еще вообще держится на плаву.
   А затем наступили черные дни, поскольку команда дружно чем-то заболела. Вся разом. Симптомы эпидемии чем-то напоминали морскую болезнь, но все прояснилось, когда "Золотой ишак" наконец-то чудом оказался в виду берега и какого-то портового берега. Кое-как приткнувшись среди стоявших на якоре судов, команда ринулась на берег с криками: "Джоз! Джоз!"
   - Грецкий орех, - пояснил джинн, - это даже мне известно, служит прекрасным средством от болезни желудка, причиняющей страшные неудобства... Позднее я выяснил, заглянув в трюм, что там хранилось множество неспелых немытых фруктов, как раз и спровоцировавших возникновение эпидемии.
   "Интересно, где это он вычитал? - подумал Владимир. - Прям как в детской поликлинике..."
   А Синдбад, задумчиво пожевав губами, как-то туманно произнес:
   - Снабжение же плавания я поручил своему брату, Синдбаду-сухопутному...
   Поскольку вернуть корабль с командой не представлялось возможным, джинн решил ограничиться возвращением хотя бы первого.
   Это оказалось довольно просто, по крайней мере, на первой стадии. Стеречь "Ишака" остался один-единственный матрос, по всей видимости, менее других подверженный болезни. Не найдя ничего лучшего, джинн не стал изобретать велосипеда, а просто уселся в брошенную командой на берегу шлюпку, приблизился к кораблю и стал орать изо всей мочи: "Эй, там, на "Ишаке"!" А когда над бортом показалась голова матроса, заорал еще пронзительнее: "Ну, чего смотришь! Давай быстрее! Наших бьют!"
   - Где? - сразу обеспокоился тот.
   - Там, у табиба! У лекаря! - Джинн махнул рукой, указывая направление. - Давай быстрее! Чего уставился!
   Но матрос, по всей видимости, все-таки еще не совсем отошедший от постигшей его напасти, одним махом перемахнув через борт, поплыл в противоположном указанному направлении, изо всех сил работая руками.
   - Да не там, а там! - пробовал перенаправить его джинн, но тот не сбавлял хода и в несколько приемов исчез за ближайшим судном.
   Джинн привязал шлюпку, снялся с якоря и преспокойно отплыл, в надежде встретить по дороге каких-нибудь знакомцев, которые помогут ему довести корабль до места назначения. Но то ли на второй, то ли на третий день автономного плавания сплоховал, будучи совершенно не обучен морскому делу. Дернув за какую то веревку, - она ему чем-то помешала, - он тем самым спустил парус на задней мачте; причем не просто спустил, но и каким-то образом оказался внутри него, спеленатый и совершенно не способный что-либо предпринять.
   - Ну а дальше вы все знаете, - закончил свой рассказ джинн.
   Синдбад вздохнул и бросил взгляд на Владимира.
   - Отправляемся в ближайший город и там наберем команду.
   После чего, выбрав, на его взгляд, самую подходящую деревянную миску, приспособил ее вблизи руля, залил в нее воду и пустил рыбку-компас.
   - Извини, Синдбад, хотелось спросить, и все никак, - осторожно осведомился Владимир. - Там, на "Грозе морей", как так вышло, что твой камешек превратился в слиток золота, а другие нет?
   - Что? - не сразу понял капитан. - Ах, это... Видишь ли, я носил его в поясе и незаметно достал, когда нагибался. Деньги могут стащить, а камешек никому не нужен. Вот я и обмазал маленький самородок глиной, подсушил и носил в поясе, на тот случай, если не окажется денег...
  
   Ну, а пока они плывут себе, мы, тем временем, немного отвлечемся вопросом: "Кто открыл Америку?" А поскольку путешествие наше связано с восточными сказками, уделим толику внимания время от времени всплывающим гипотезам о плаваниях в доколумбовы времена в Америку... арабов. Поможет же нам в этом замечательная, содержащая множество любопытных фактов и гипотез книга Валерия Ивановича Гуляева "Доколумбовы плавания в Америку: мифы и реальность", выпущенная издательством "Международные отношения" в 1991 году (есть и другие издания этой книги). И пусть любознательного читателя не отпугивают звания и должности: профессор, доктор исторических наук, заведующий отделом в Институте археологии, книга написана так увлекательно, что читается на одном дыхании.
   "В нашем распоряжении имеются три текста из сочинений арабских средневековых авторов Идриси (XII век) и Бируни (XI век). Вот их содержание.
   "Именно из Лиссабона, -- пишет Идриси, -- смельчаки (арабы. -- В.Г.) отправились в экспедицию, имевшую целью исследование океана и установление его границ... Вот как происходило это событие. Восемь близких родичей объединились, построили торговое судно и нагрузили его водой и провиантом в количестве, достаточном для многомесячного плавания. При первом же восточном ветре они вышли в море. Через 11 дней плавания они подошли к морю, волны которого испускали ужасающее зловоние и таили в себе многочисленные трудноразличимые рифы. Испугавшись возможной катастрофы, они изменили курс и в течение 12 дней плыли на юг, пока не достигли Овечьего острова, где неисчислимые стада паслись без присмотра.
   Ступив на остров, они нашли бьющий из-под земли источник и невдалеке дикую смоковницу. Они поймали несколько овец и закололи их, но мясо оказалось таким горьким, что есть его было нельзя. Поэтому они, оставив себе только шкуры убитых овец, плыли еще 12 дней на юг и наконец увидели остров, который казался обитаемым и обрабатываемым. Они приблизились к этому острову, чтобы выяснить, кто его населяет. Их судно тотчас же окружило множество лодок, а самих мореходов забрали в плен и доставили в город, расположенный на берегу. Войдя в дом, они увидели высоких краснокожих мужчин, длинноволосых и почти безбородых, и женщин поразительной красоты. В течение трех дней их держали взаперти в одном из покоев этого дома. На четвертый же день к ним пришел человек, умевший говорить по-арабски, и спросил их, кто они такие, зачем прибыли и откуда родом. Они рассказали о всех своих приключениях, тот человек ободрил их и сообщил, что он -- переводчик короля.
   На следующий день их доставили к королю, который задал им те же вопросы, на которые они дали те же ответы, что и переводчику накануне: они рискнули пуститься в плавание по морю, чтобы узнать, в чем его своеобразие и каковы его дальние границы. Услышав их речь, король разразился хохотом и сказал переводчику: "Скажи этим людям, что еще мой отец приказал нескольким рабам отправиться в плавание по этому морю и что они месяц спустя, проблуждав по его просторам, вынуждены были вернуться и отказаться от невыполнимого намерения, так как полностью исчезла видимость".
   Затем король приказал переводчику заверить путешественников в его благосклонности, чтобы они составили себе о нем хорошее мнение, и преуспел в этом. Итак, они вернулись к месту своего заключения и оставались там до тех пор, пока не поднялся западный ветер. Тогда им завязали глаза, отвели на корабль и пустили блуждать по морю.
   "Мы плыли примерно три дня и три ночи, -- рассказывали они, -- потом мы пристали к какой-то земле, где нас высадили на берег реки со связанными за спиной руками и предоставили нашей судьбе. Там мы и оставались до захода солнца в очень жалком состоянии, так как веревки резали нам руки и затрудняли движения. Наконец, услышав человеческие голоса, мы принялись кричать и звать на помощь. Вскоре к нам приблизились несколько местных жителей, которые нашли нас в жалком состоянии, развязали нам руки и обратились с вопросами, на которые мы отвечали рассказом о своих злоключениях. Это были берберы. Один из них спросил: "Знаете ли вы, какое расстояние отделяет вас от родины?"
   Получив отрицательный ответ, добавил: "Между тем местом, где вы сейчас находитесь, и вашей родиной два месяца пути". Тогда глава мореплавателей сказал: "Ах!" (по-арабски это звучит "Ва аса-фи"). Вот почему место это и поныне называется Асафи (Сафи в Марокко)".
   И еще один отрывок из сообщения Идриси:
   "Ни один моряк не отважился плавать по Атлантическому океану и выйти в открытое море. Все мореходы ограничиваются плаванием вдоль берегов... Никто не знает, что лежит за ним. До сих пор никому не удавалось получить хотя сколько-нибудь достоверные сведения об океане из-за трудностей плавания по нему, слабого освещения и частых бурь".
   А вот фрагмент из рукописи Бируни:
   "По этому морю (Атлантический океан) нет судоходства из-за мрака, застывшей воды, сложности фарватера и множества возможностей потерять ориентировку, не говоря уже о скудности приобретений, ждущих в конце столь длительного пути. Поэтому древние воздвигали на берегах моря и посреди него сооружения, предостерегающие смельчаков от совершения ложного шага".
   Первый текст -- единственное прямое свидетельство попытки арабских мореходов проникнуть в просторы Атлантики...
   Эта ничем не примечательная история не стоила бы нашего внимания, поскольку поход не увенчался успехом, если бы мы не имели дела с единственной засвидетельствованной в источниках попыткой арабов пересечь Атлантику. Точно датировать это плавание нельзя...
   Некоторые историки в погоне за сенсацией объявили этот поход открытием Америки! С таким заявлением выступил впервые в 1761 году де Гинь. "Застывшее вонючее море" было принято за Саргассово, а далекие страны, до которых добрались мореходы, -- за Центральную или Южную Америку...
   Трудно предположить, что восемь арабских мореходов вышли из района Атлантики, прилегающего к Северо-Западной Африке. Ведь в самой отдаленной из посещенных ими стран мореходы нашли переводчика, говорившего по-арабски, а потом через три дня на одном из берегов наткнулись на берберов, знавших, сколько продолжается плавание до Португалии. Итак, нет никакого сомнения в том, что весь поход был смехотворно ничтожен по пройденному расстоянию. Думается, не стоит даже говорить о "попытке открыть Америку". Все сведения об островах Атлантики у Идриси и других арабских авторов вплоть до XIV века, видимо, заимствованы из античных источников. Особое предпочтение они оказывали Птолемею, который вообще сильно повлиял на арабских географов. Впрочем, не обязательно ссылаться на поход восьми мореплавателей, чтобы стало ясно, какими скудными сведениями об Атлантике располагали арабы. Насколько мне известно, это плавание арабов до Канарских островов было единственным в своем роде со II по XIII век. По крайней мере, только оно засвидетельствовано источниками.
   Упоминание о "застывшем вонючем море" в рассказе о походе смельчаков свидетельствует о достоверности источника. Однако никоим образом нельзя считать, что речь здесь идет об огромном Саргассовом море. Скорее всего, мореплаватели встретились со скоплением водорослей, какие часто попадаются недалеко от Гибралтарского пролива. Арабы плыли, очевидно, из Лиссабона в юго-западном направлении и достигли Канарских островов, откуда их, однако, вскоре заставили убраться. Португальцы, стремящиеся утвердить свой приоритет в частичном открытии Канарских островов в 1341 году, оспаривают факт посещения их арабами. Но у нас нет никаких оснований отрицать его..."
  
   По прибытии в ближайший город на побережье, Синдбад, как и собирался, отправился наводить справки по поводу набора команды. Владимиру он разрешил отлучиться в город на предмет пополнения съестных припасов, которым предстояла полная ревизия в связи с обнаружившимися обстоятельствами их возможного несоответствия требуемому качеству. Баркук, как военный матрос, оставлен на "Золотом ишаке" в качестве охраны. С огромной саблей и носом-сливой он имел устрашающий вид бравого вояки, чего было вполне достаточно для того, чтобы отпугнуть незваных гостей.
   Было жарко, точнее - очень жарко. И Владимир, по дороге на базар, решил заглянуть в чайхану и восполнить недостаток влаги зеленым чаем. Народу здесь оказалось полно, все что-то громко обсуждали и покатывались со смеху. Местечко ему, однако, нашлось, и он присел за дастархан, где уже располагались два посетителя.
   - Сабах эль хир! Доброе утро! - на всякий случай поклонился Владимир, прежде чем присесть. Он понемногу начинал осваивать арабский.
   - Сабах эль нур! Светлое утро! - последовал ответ.
   Владимир прихлебывал чай, искоса посматривая в сторону своих соседей. Было видно, что им не терпится продолжить прерванный его появлением разговор, но его присутствие создавало им некоторые неудобства. А потому, презрев все правила этикета (если только они существовали для данного случая), а заодно идя на поводу собственного любопытства, Владимир, стараясь подражать языку восточных сказок, сказал:
   - Я только что прибыл в ваш город с кораблем из Багдада. И вижу, как жители что-то живо обсуждают. Не сочтете ли вы мои слова дерзостью, и не откажете ли вы мне в моей просьбе поведать мне причину столь бурного обсуждения?
   Соседи одновременно воззрились на него. Некоторое время длилась неловкая пауза, затем один из них хлопнул себя по лбу.
   - Путешественник хочет узнать, что у нас тут произошло? Так бы сразу и сказал...
   И тут же, с места в карьер, принялся рассказывать.
   - Есть тут у нас один богач, Бахиль. И есть дехканин, Али. Причем такого невезучего поискать. К тому же руки у него из тех, которым ни одна домбра не подходит. Как человек - прекрасный человек, а что до всего остального - ни к чему не способен. И ведь нельзя сказать, чтоб ленив был, нет, просто не знает, к чему с какой стороны подойти. Так вот по причине этой своей нескладности, довел он свое хозяйство до ручки и перебивался случайными заработками. Только заработков этих, поскольку все знали о его способности провалить любое порученное дело, на жизнь не хватало, и он залез в долги. К Бахилю. Видишь ли, его лачуга и надел примыкали к владениям богача, вот тот и решил прибрать их к рукам. Ждать ему пришлось недолго, долг Али рос как арбуз на бахче, настал час расплаты, а расплачиваться было нечем. Пришел Бахиль отбирать и дом, и садик, и все, что в доме было, и надел заодно, чтобы уж два раза не ходить. Да только чего там и взять-то? И расположен неудачно, и колючками зарос так, что без слез не взглянешь. Руки к нему приложить, воду подвести - может, и урожай был бы, а так... Что прежде ни сеял Али - ничего не удавалось. То солнце спалит, то саранча поест, то сорняки задушат...
   Еле-еле уломал Али богача подождать два дня. Я, говорит, за эти дни попробую продать участок и хоть часть долга верну. А если не получится, забирай все, да еще я год на тебя за кусок хлеба и чашку воды работать буду. Конечно, Бахиль не согласился бы, да люди вокруг собрались, когда безобразие началось. Хорошо, говорит, пользуйся моей добротой. Обирай, можно сказать, до нитки. Только учти, - при всех говорю, - коли не вернешь долг через два дня, будешь у меня вместо ишака колесо водяное крутить, потому как ни на что другое не способен. И ушел. Пригорюнился Али: сказать просто, а сделать?..
   - И тут... - рассказчик покатился со смеху, но быстро взял себя в руки. - В общем, прибыл в наш город мудрец-весельчак... Ну, да все его хорошо знают. Какой судьбой прибыл, неведомо, да только благосклонной к нашему Али. Слышал он разговор богача с дехканином и, стоило первому удалиться, подошел к Али, уныло пересыпавшему дорожную пыль с ладони на ладонь.
   - Не печалься, добрый человек, - сказал он ему с улыбкой. - Найдется покупатель на твой участок. И цену даст такую, о какой ты и мечтать не смеешь. Расплатишься с долгами. Наслышан я о вашем богаче - у сороки на лету перья оберет. И о тебе кое-что слышал. Помогу, только слово дай, что просьбу мою исполнишь, и все будешь делать так, как я скажу.
   А Али, мыслями удрученный, и не видит, кто перед ним. Согласился, конечно, делать-то все равно нечего.
   Наступил день. Приехал богач на ишаке к дому бедняги, - оба толстые, не поймешь сразу, где кончается один и начинается другой, - а дома-то и нет никого. Где, спрашивает, должник мой? Надел продает, отвечают ему, покупатель нашелся. Большую цену дает. Да ну? не поверил богач. Сам посмотри. Интересно Бахилю стало, что за глупец такой отыскался, который за клочок земли с колючками цену дает. Поехал он смотреть. Притаился за кустами, чтоб себя не выдать, выглядывает.
   Видит: стоит Али в сторонке радостный, улыбающийся, чуть не приплясывает. А по его участку расхаживает человек какой-то, с землемерным складнем. То вперед пройдет, - достанет пергамент, что-то нацарапает на нем, то назад, - опять остановится и запишет. И так туда-сюда, туда-сюда. Затем разобрал свой складень, снова собрал - и опять туда-сюда. К Али подошел, спросил что-то. Тот еще больше обрадовался, головой кивает. Незнакомец колышки взял, вбивать начал.
   Сомнение тут взяло Бахиля. Человек-то не местный, пришлый. Грамоту вон знает - пишет чего-то. С делом землемерным, видно, знаком. Размечает что-то. С чего бы это ему посреди колючек ноги бить? А тут еще вспомнилось, цену хорошую предлагает...
   И тут его как по голове ударило. Ну конечно, а как же иначе? Кроме клада, здесь и быть нечему. Прознал, небось, ловкач, что сокровище здесь зарыто несметное, вот и хочет за бесценок землю купить, простачка одурачить. Так ведь это Али простачок, а Бахиль... Только дело надо так повести, чтобы дехканин этот ни о чем не догадался.
   Как свечерело, богач тайком к Али пробрался, уговариваться. Полночи шел торг, а наутро, едва рассвело, они отправились к кади фиксировать сделку. Тот уже ждал их, - Бахиль об этом своевременно позаботился, - ждали и свидетели, в присутствии которых была составлена запись о том, что участок Али переходит в полную собственность богача за тысячу золотых и что первому прощаются все его долги.
   При оформлении сделки, кстати сказать, возник казус. Как только Бахиль пытался указать объект покупки, его ишак начинал реветь так, что у всех присутствовавших закладывало уши. В конце концов, богач не выдержал и заявил, обращаясь к ишаку:
   - Это еще что такое? Кто из нас покупает землю: ты или я?
   - Иа-а-а-а!.. - проорал ишак, после чего разозлившийся Бахиль подарил конкурента Али.
   В общем, сделка так или иначе была совершена, и пока удивленный народ перешептывался между собой, наш богач, прихватив нанятых землекопов, отправился на приобретенный участок. За день они перекопали его вдоль и поперек, особенно в тех местах, где торчали колышки, но ничего не нашли. Все еще не веря в постигшую его неудачу, Бахиль бегал посреди куч земли, давал указания рыть то здесь, то там - все без толку.
   Тогда богач, оставив работников, взгромоздился на мула и помчался вдогонку за мудрецом, к тому времени уже покинувшим город. Нагнав его, он без всяких прелиминариев потребовал объяснений, почему тот хотел купить у Али его участок земли.
   - Я? - удивился тот.
   - Ну а кто же еще? - возопил Бахиль. - Я своими глазами видел, как ты расхаживал по его участку, что-то мерял и писал.
   - Но я вовсе не собирался покупать землю, тем более, такую. На нее, сказать по правде, позарится только глупец; если ее хозяин собрался с нею расстаться, то должен еще и приплатить, чтобы кто-то согласился ее взять. Я просто попросил у него разрешения немного ей попользоваться - все равно заросла так, что ни на что не годна. Видишь ли, достойный господин, я заметил, что в разных городах сильно отличаются земельные меры и решил привести их в соответствие одна другой. А потому изготовил к своему складню несколько поперечин так, чтобы его длина равнялась мерам разных городов, и по размеру участка определил их отношение. Вот и все.
   - Чему же тогда радовался этот прохвост? - возопил богач, поняв, в какую историю попал.
   - Сам не пойму; ему что не скажи, все смеется... - Мудрец похлопал своего ишака по крупу и потрусил дальше.
   - История эта стала известна всем, путешественник, - закончил свое повествование рассказчик, - и теперь Бахилю проходу не дают, предлагая ему купить кто во что горазд. Кто - старую чалму, кто - дырявый казан, кто еще какую рухлядь...
   - Нет, ты погоди, - рассудительно заметил его сосед. - Ты же сказал, что мудрец поставил Али условие, и тот согласился его исполнить.
   - Ах, да! Условие... Как оказалось, Али мастерил из глины детские игрушки - свистульки, куклы, зверей всяких. И такие у него они получались - что народ, когда их увидел, диву дался: вот тебе и домбра не к рукам, руки-то, оказывается, золотые!.. Только он стеснялся их показывать, а тем более продавать. Вот мудрец и поставил ему условием: чтобы все игрушки, которые Али к тому времени сделал, он раздал детишкам за просто так.
   Они выпили по пиале душистого зеленого чая, после чего второй сосед Владимира, погладив бороду, заметил:
   - Вот ты говоришь - земля в колючках. А я тебе скажу - колючки колючкам рознь. Имея голову на плечах, можно и колючки к делу приспособить. Вот, послушай.
   Жил в городе Мосуле один ткач. Жена, дети, все как положено. Жил себе и жил, ни бедно, ни богато, пока не случилась у него черная полоса. Заказов становилось все меньше, долгов - все больше, а чем больше долгов - тем меньше заказов... Он даже в чайхане долгов наделал, даром что больше одной пиалы зеленого чая за вечер не выпивал, а все больше сидел, приткнувшись в уголку, да слушал, что люди говорят. Днем работу и заказы искал, а вечера там проводил. На него и внимание-то обращать перестали.
   Так вот, случилось однажды, что кто-то из посетителей байку рассказал про мудреца одного. Как тот, оказавшись в бедности и будучи осаждаем кредиторами, подучил своего маленького сынишку так ответить одному из самых назойливых, что тот, посмеявшись способу, каким мудрец собирался разбогатеть и с долгами расплатиться, простил ему все до последнего медяка. Да и другие кредиторы, которым первый поведал этот способ, тоже посмеялись и простили мудреца. Посмеялись и посетители чайханы; посмеялись и забыли. А наш ткач - нет.
   Вернулся он домой: жена кричит, дети плачут, еды требуют, ничего в доме нет. Ну, успокоил кое-как, пообещал, что вскорости жизнь их изменится в лучшую сторону. Пообещать-то пообещал, а сам всю ночь глаз не сомкнул, думу думал, так прикидывал и этак, как бы ему тот способ, мудрецом придуманный, в жизнь воплотить.
   А поутру, еще не рассвело, но так, чтобы стража не задержала, отправился бродить по городу да присматриваться. Под вечер же, вернувшись, и будучи, как обычно, встречен женским криком и детским плачем, сказал, с видом, как бы себе на уме: "Ну, все, жена, наступил и в нашем доме праздник. Хватит без дела сидеть, принимайся с утра за работу". И подает ей два небольших комка шерсти: овечьей да верблюжьей.
   На следующий день опять - с утра ушел, а вечером с шерстью вернулся. Потом, правда, пару дней ничего не приносил, хотя и уходил-возвращался строго по расписанию.
   Потом снова потихоньку шерсть начал приносить, а потом и хлопок добавился. Жена все приставала - уж не ворует ли он, а ткач только улыбался хитро в бороду и помалкивал.
   Только начала жизнь их выправляться, он и признался, каким способом шерсть добывает. Оказывается, там, где другие байку увидели, он - совет добрый, как из нужды выбраться. Возле домов на улицах чертополох да кустарник колючий растет. Бежит мимо овца, задела - клочок шерсти и остался; бредет мимо верблюд - то же самое. Ну, и ежели какой хозяин хлопок в тюках привез, - само собой... Вот он ходил и обирал оставшуюся шерсть; более того, не поленился, сходил за город, понабрал семян да по всем улицам, где только смог, вдесятеро против прежнего чертополоха да колючек понасадил. Детей к делу пристроил, так и выбрались из нужды.
   Правда, недолго его счастье продолжалось. Несколько кварталов заросли так, что по улицам не то что животным, - человеку пройти было сложно. Было доложено городским властям, которые отдали распоряжение - немедленно извести всю уличную растительность под корень. А поскольку в распоряжении не указывалось конкретно, какую именно, то извели всю как есть... Потом, правда, спохватились, стали новые зеленые насаждения высаживать, но это уже другая история. А ткач наш к тому времени уже снова на ноги встал, лавку открыл, овец купил, верблюдов пару...
   Владимир спохватился. Солнце уже склонилось за полдень, а он все сидел и, развесив уши, слушал байки в ущерб порученному делу.
   - Спасибо за доставленное удовольствие. Йля л лика, до свидания, - он на всякий случай поклонился, приложив правую руку к сердцу, и чуть не бегом бросился искать базар. Но не успел сделать и пары поворотов, как нос к носу столкнулся с Синдбадом, возвращавшимся на корабль. Позади него, на безопасном расстоянии, семенила... прежняя команда, время от времени останавливаясь и завывая на все лады, чем-то напоминая надоедливых мышей из известного мультфильма: "Прости нас, Синдбад... Прости, а?.."
   Капитан остановился, едва не налетев на Владимира, и обернулся. Команда мгновенно рассеялась по ближайшим переулкам.
   - Идем!.. - сказал он Владимиру и направился в порт, даже не посмотрев, следует ли тот за ним.
   Едва он возобновил движение, рассеявшаяся команда показалась из своих укрытий и снова подалась за ним: "Прости нас, Синдбад... Прости, а?.."
   Добравшись до гавани, Синдбад и Владимир сели в шлюпку и через десять минут уже стояли на палубе "Золотого ишака". Команда сгрудилась на берегу, видимо, о чем-то совещаясь. Капитан повернулся к Владимиру.
   - Ничего не успел, ни-че-го! Поначалу все складывалось как нельзя лучше. В прибрежной чайхане я узнал, что слаженная команда опытных матросов ищет корабль с капитаном для совместного плавания. Расположилась она рядом с караван-сараем, - внутрь их не пускали по причине отсутствия денег. Сама судьба благоприятствовала мне и раскрыла свои объятия!.. И надо же было тому оказаться, что слаженной и так далее оказались...
   Он сделал шикарный широкий жест в сторону берега, словно приглашая к столу, как вдруг за бортом дружно грянуло знакомое:
   - Прости нас, Синдбад... Прости, а?..
   Вздрогнули все трое, включая подошедшего Баркука. Взяв саблю наизготовку, бравый матрос на всякий случай выглянул из-за борта, готовый в любое мгновение отразить нападение или удрать, - в зависимости от обстоятельств.
   - Прос...
   После чего наступило жуткое молчание. Грозный вид Баркука привел находившуюся в шлюпке приплывшую извиняться команду в полное замешательство, а затем в трепет. Весла вспенили воду, шлюпка в мгновение ока оказалась вблизи берега, команда единым махом выскочила из нее и спряталась в прибрежных зарослях.
   - Матрос Баркук! - отдал команду капитан.
   - Я!..
   - Не спускать с берега глаз!.. При приближении неприятеля доложить и отогнать!.. Нет, лучше: отогнать и доложить!..
   До вечера ничего не случилось. Ночью же знакомое завывание доносилось то с левого борта, то с правого, то у каюты капитана, до тех пор, пока на близстоящих кораблях не стали вспыхивать факелы, и оттуда не принялись орать, что если этот хор голодных котов сию же минуту не уймется, то будут приняты коллективные, самые суровые меры, к его успокоению. При этом, помимо грозных и обидных слов, доносившихся с этих кораблей, оттуда же доносились какие-то предметы, некоторое время с гулким всплеском ложившиеся в непосредственной близости от бортов "Золотого ишака".
   Будучи прирожденным дипломатом, Синдбад, оценив ситуацию, крикнул провинившимся: "Ладно, приезжайте в полдень на переговоры!..", после чего в темноте послышался плеск весел, и все стихло.
   ...С самого раннего утра, едва взошло солнце, капитан принялся бродить взад-вперед по палубе, заложив руки за спину и сморщив лоб. Было очевидно, что принятие решения дается ему нелегко. Владимир и Баркук, на всякий случай, старались не попадаться ему на глаза.
   Приблизительно около полудня от берега отчалила шлюпка, в которой находились представители проштрафившейся команды. Один греб, второй держал белый флаг парламентера, на котором, во избежание недоразумений, крупными буквами была написана все та же вчерашняя фраза. Под мышкой он держал нечто, завернутое в кусок потрепанной ткани. Закрепив шлюпку у борта, они ловко вскарабкались по веревочной лестнице и предстали пред суровые очи Синдбада. Владимир и Баркук стояли по бокам с возможно более грозным видом.
   Один представитель был высок и худ, как дон Кихот, второй - маленький и круглый, как Санчо Панса. Тем не менее, и ситуация, и участвующие в ней персонажи походили на мышей и кота из известного мультфильма гораздо сильнее, чем на героев романа Сервантеса.
   Синдбад сделал приглашающий жест - между мачтами он расстелил небольшой коврик - и, не говоря ни слова, уселся на него сам. Парламентеры примостились напротив него. Флаг на самом деле оказался транспарантом; они развернули его и держали развернутым - один в правой, другой в левой руке, а привезенный сверток положили перед капитаном.
   Повисло молчание. Один ждал, что скажут в свое оправдание прибывшие, другие не знали, как им начать.
   - Признаем свою вину, - наконец скороговоркой выпалил круглый.
   - Меру, степень, глубину, - добавил тощий.
   Владимир произнес: "А!.." и замер с раскрытым ртом. Однако далее последовало молчание, после чего тощий произнес:
   - В общем, чего там говорить, сами не знаем, как так получилось. Прям как мешком всех - бах!.. Но мы про тебя не забыли, мы бы с тобой и поделились честь по чести, и все как есть вернули в целости и сохранности...
   - Особенно фрукты, - не удержался Синдбад.
   При слове фрукты парламентеры скисли. Снова молчание, потом тощий продолжал.
   - Фрукты, мы, конечно, вернуть не можем. Потому как... в общем, съели. Все. Подчистую. Ну да в народе не зря говорится: "Потерянное, да уворованное, да сгоревшее всемеро воздастся..."
   - Ну так ты бы и добавил: "Гори оно все, что у меня есть, синим пламенем!" - предложил Синдбад.
   Тот опять стушевался.
   - Да я вроде как не жадный... - промямлил он.
   Переговоры снова зашли в тупик.
   - А это что? - кивнул наконец Синдбад на лежащий перед ним сверток.
   - Так с этого-то все и началось! - оживились парламентеры, отложили аккуратно свой транспарант, и развернули ткань. Под ней оказалось сильно потемневшее медное блюдо с широкой каймой цвета индиго. Посередине лежал темный пергамент, даже не перевязанный.
   - Что это? - брезгливо осведомился капитан. - Что за рухлядь? Ничего более достойного вы найти не могли?
   - Поистратились сильно, обнищали, можно сказать, - жалобно, глядя в сторону, произнес круглый.
   - На табиба, - добавил тощий.
   Синдбад не удержался и прыснул. Действительно, глядеть на матросов без смеха было невозможно.
   - Поделом вам. Так что это? - спросил он повеселевшим голосом, что было воспринято как доброе предзнаменование.
   - Карта это, острова сокровищ... Вот, отдаем тебе насовсем. Безвозмездно. Чтоб простил, значит.
   Синдбад развернул пергамент, Владимир и Баркук разом наклонились и глянули через плечо. Какой-то остров, непонятные значки, пометки, крестики, - и ни единой координаты.
   - И что же это за карта такая? Как по ней ориентироваться? Что это за остров?..
   - Там на берегу очень много крабов, - быстро произнес круглый.
   - А по вечерам над горизонтом - прекрасная полная луна, - добавил тощий.
   - Так это же... - Капитан хлопнул ладонью по рту.
   - Ну же, ну? Ты его знаешь? - нетерпеливо спросил Баркук.
   - Когда сказали про крабов, еще сомневался, а как про луну... Какие тут могут быть сомнения? - Синдбад склонился к пергаменту и принялся вертеть его то так, то эдак. - Постойте-ка, - оторвался он вдруг от карты. - Там ведь еще история какая-то была... Команда потерялась... Город построили... И ничего не нашли?.. Хотя, - он снова склонился над пергаментом, - течения сильные, остров постоянно меняет очертания, могли и не найти... Ну, вот что! - Он принял решение. - Добычу делим поровну, половина - мне, половина - вам. Ясно?
   Парламентеры, услышав слово "поровну", согласно закивали головами.
   - А теперь, - Синдбад повернулся к Владимиру и Баркуку, - отойдите-ка подальше... - И снова парламентерам: - Передайте вашим товарищам вот что...
   Речь капитана была длительной и убедительной, насколько это можно было наблюдать издали. Матросы синхронно поворачивали головы, следуя взглядом за расшагивавшим перед ними Синдбадом. Но чем дольше тот говорил, тем ниже они склонялись, затем принялись утирать глаза краями чалмы. Речь продолжалась приблизительно часа два, без перерыва, за каковое время матросы успели по крайней мере по одному разу отжать свои головные уборы, в результате чего возле каждого образовалась небольшая лужица.
   Наконец, обличительная речь была закончена.
   - Вот, в общем-то, все, что я коротко хотел вам сказать. Так и передайте!..
   - Все передадим слово в слово, - заверили его парламентеры, погрузились в шлюпку и убыли.
   Синдбад подошел к стоявшим у борта Владимиру и Баркуку.
   - Пришлось простить, - вздохнул он. - Сердце у меня доброе... Да и, правду сказать, сколько путешествий вместе проделали, сколько штормов пережили... Всяко бывает... А ты, - обратился он к Баркуку, - может, с нами? Сначала в Индию, а потом... посмотрим.
   - Спасибо, конечно, - промямлил Баркук, отводя глаза. - Но я все-таки вернусь к себе. Не сегодня-завтра "Гроза морей" должна здесь сделать стоянку, вот и вернусь. Не могу жить без полетов. Рожден я для них, ни на какие сокровища в мире не променяю... Знали бы вы, какое это чувство: летишь себе, паришь над морем, вместе с чайками и рыбами, смотришь сверху на волны, на далекий горизонт, и душа поет... Нет, не выразить это словами!.. Так что...
   - Понимаю, - похлопал его по плечу Синдбад.
   А на берегу, тем временем, получающая прощение команда расселась в кружок, внутри которого расхаживали "мыши", согласно данному обещанию слово в слово передававшие речь капитана...
   Прибыли они уже под вечер, когда солнце клонилось к закату. Стараясь производить как можно меньше шума, поднялись по веревочной лестнице и выстроились вдоль борта, положив возле ног небольшие мешки.
   - А это что? - поинтересовался капитан, несколько раз пройдя туда-сюда вдоль строя.
   - Это лекарство, грецкие орехи. Табиб прописал... - вразнобой ответила команда.
   - Та-а-а-ак... - протянул Синдбад. - Понятно... А где зачинщик?.. Где Джасим?
   Зачинщик стоял поодаль прочих, с двумя мешками у ног. В результате употребления незрелых фруктов, он стал приблизительно вполовину меньше объемом и выглядел каким-то погрустневшим. На плече у него сидел все тот же попугай, но тоже сильно похудевший.
   - Как ты мог?! - набросился на него Синдбад. - Я ведь так тебе доверял! А ты взял, да и украл мой корабль... С командой и товарами!..
   - Да я разве украл? - пробормотал тот. - Мы бы все вернули в целости и сохранности... И даже с прибылью. Ты уж прости, Синдбад, как-то все глупо получилось, сами не рады... Но ты не беспокойся, слово даем, ничего такого больше не допустим. Излечились... А что до воровства... Ты вот послушай, что люди сказывали.
   Жил в одной стране падишах. Как водится - мудрый, добрый, справедливый, время от времени даже великий. Об народе заботился неусыпно, даже тогда, когда хлеб себе маслом мазал. Но вот однажды случилось так, что стало ему известно, будто бы в некоторых провинциях его страны подвергаемый неусыпным заботам народ живет не то чтобы в бедности, а как-то не в соответствии с этим самыми заботами. Велел он подать себе точные сведения о поступлениях в казну из этих самых провинций, сам лично устроил проверку и обнаружил, что они не идут ни в какое сравнение с поступлениями из других областей падишахства, не смотря на одинаковую с ними густонаселенность и климатические условия. Созвал тогда падишах целый диван мудрецов да визирей, изложил перед ними факты и потребовал дать оным фактам объяснение. Долго спорили мудрецы и визири, и так прикидывали, и эдак, но иначе как постоянным вмешательством злых джиннов с целью насолить мудрому падишаху, объяснить предъявленные им факты не сумели. Опечалился, конечно, падишах, а что делать? Злые джинны, они на то и существуют, чтобы пакостить...
   Тем бы все и кончилось, но вот поехал как-то раз падишах на охоту. Только миновал городские ворота, а тут навстречу ему - мудрец; ну, тот самый, которого все вы хорошо знаете. Обрадовался падишах, - охоту побоку, - зазвал его к себе во дворец, сам лично чаем напоил, угостил на славу, а потом пошли они в сад прогуляться. Идут себе, беседуют; тут падишах возьми, да и пожалуйся на злых джиннов, так и так, мол, в тех областях, где их нет, все процветает, а где они жилье себе облюбовали - хоть караул кричи. И, главное, никакого с ними сладу нету.
   - Джинны, говоришь? - прищурился мудрец. - Злые? А ты вот что сделай. Вызови-ка ты к себе на диван наместников этих провинций, а там посмотрим. Может, и найдем управу на джиннов.
   - И то верно, - хлопнул себя по лбу падишах. - И как это я сам раньше не додумался? Надо их созвать и спросить по всей строгости, по какому-такому праву развели у себя не пойми кого.
   Отдал соответствующие распоряжения, прошла неделя, собрались наместники. Десятка полтора. Те, которые из отстающих по налогообложению. Все как на подбор: дородные, поперек себя шире, в богатых колясках прибыли, запряженных лучшими скакунами, одежда самоцветами играет. Подарки дорогие привезли, все, как полагается.
   Глянул на них падишах, и удивился. Как это так, говорит, что области ваши бедствуют, а вы вон как разодеты да разукрашены?
   А так, отвечают, что на последнее все это куплено, имущество у ростовщиков заложено-перезаложено, лишь бы не выглядеть пред лицом правителя недостойным образом. Дома же у себя в обносках ходим, голодаем... В свободное, естественно, от работы время. Во время работы нельзя, некогда - интересы твои блюдем.
   - Ладно, - говорит падишах, - отдыхайте сегодня, а завтра прошу на заседание дивана, как нам обустроить ваши провинции.
   На следующий же день, выстроив перед троном приглашенных, пред лицом собравшихся царедворцев, объявил.
   - Дошло до меня, - объявил, - что некоторые из вас, в злоупотребление оказанному доверию, не побоюсь этого слова - воруют. И тем самым подрывают авторитет нашего мудрого правления. А потому порешили мы, как того народ требует, устроить этим расхитителям падишахова и народного имущества репрессии. В виде... - Он кивнул на стоявших с обнаженными саблями нукеров. - Не волнуйтесь, - заверил он наместников, - ни один невинный не пострадает. Я тут пригласил одного сахира, он сабли заколдовал. Обычным образом повинную голову сабля не сечет, а он обратным порядком наколдовал. (Падишах, должно быть, спутал повинную и виновную.) Так что я сейчас платком махну, - вжик, - и готово. По окончании репрессий никому не расходиться, все организованно идем обедать. Кроме тех, конечно, которые доверием нашим злоупотребляли. Если кто что сказать хочет, до репрессий, прошу, а ежели нет, то...
   И поднял руку с платком.
   Тут-то и выяснилось, что никаких злых джиннов не было и в помине, а случилась промашка, в виде не то, чтобы воровства, а отдельных просчетов, приведших к некоторым последствиям, которые трудно было предугадать. Наместники, рыдая в три ручья, просили их простить и дать возможность исправиться, поскольку сахир с его волшебством - это одно (кто его знает, может, он тоже какой просчет допустил?), а царское слово - совсем другое. Что было делать падишаху, видя искреннее раскаяние? А с другой стороны, без репрессий тоже нельзя... Вот и порешил он: раскаявшихся наместников с должностей снять (поскольку был справедлив), и отправить послами к другим падишахам (поскольку был милостив). На их же место других облеченных доверием назначил.
   И потекли поступления в казну широкой полноводной рекой. Год текут, два, а потом разом как-то вдруг обмелела река. Ну да падишах, наученный горьким опытом, знал теперь и без мудреца, как ему поступить. Призвал он пред свои очи новых наместников, на диван. Явились те - все, как на подбор, в таком виде, что любой, глядя на них, поахает-поохает, а вспомоществование выделит, настолько неказисты. Впрочем, одежду сменить - невелика хитрость. Опять собрал падишах благородное собрание, опять разъяснил о репрессиях и обеде, а те, услышав, бровью не повели. Уселись перед ним на ковры, ноги скрестили, руки на груди сложили. Готовы мы, говорят, к твоему испытанию. Пусть те из нас, кто в воровстве повинен, к обеду допущен не будет по понятной всем причине.
   Махнул падишах платком, махнули саблями нукеры. Так махнули, чтобы напугать, но ни в коем случае не задеть. А те сидят себе, как ни в чем не бывало, смотрят на падишаха честным взором: говорили, мол, джинны злые повинны, а мы - ни в коей мере...
   В общем, не лишились ни голов, ни должностей, ни падишахова доверия. Правда, злые языки говорили, что каждый из них, перед тем как реке обмелеть, зачем-то из Индии йога приглашал, учиться чему-то... Так ведь йоги, они же не сахиры, колдовству не обучат... Должно быть, и впрямь джинны злые в тех провинциях имелись, прятались только, до поры до времени...
   - Ну и зачем ты нам все это рассказал? - поинтересовался Синдбад. К этому моменту все, как-то незаметно, оказались сидящими обычным кружком между мачтами, как в старые добрые времена, словно и не случилось печального инцидента. - Сам же говоришь - джинны...
   - Да я не про джиннов, а про падишаха. Добрый он был, мудрый, прощающий...
   - Ладно, - махнул рукой Синдбад. - Что с вами поделаешь? Будем надеяться, и впрямь помутнение нашло. Всем спать, а завтра с раннего утра надо с припасами разобраться...
  
   Мы же, по традиции, пока они отдыхают, заглянем в книгу Абу Али аль-Мухассин ат-Танухи "Занимательные истории и примечательные события из рассказов собеседников", выпущенную издательством "Наука", Главной редакцией восточной литературы, Москва, 1985. Книги, увидевшие свет благодаря ГРВЛ, в рекомендациях не нуждаются. Прекрасный перевод, подробные комментарии, предисловия и послесловия... И как результат - маленькое путешествие в живописный мир Востока. Здесь мы приводим маленький фрагмент, показавшийся нам любопытным и имеющий отношение к восточной медицине.
   "Вот что рассказал мне Абу-ль-Хасан Ахмад ибн Юсуф ибн аль-Бухлуль ат-Танухи со слов Ахмада ибн ат-Таййиба:
   - Я был у аль-Мутадида, когда тудя явился некто и прямо в дверях закричал: "Полезный совет!" Когда аль-Мутадиду сообщили об этом, он сказал: "Выйдите к нему, пусть он скажет вам, в чем дело". Но посланные вернулись и сказали, что этот человек отказался отвечать им и согласен объяснить, что он имеет в виду, только самому повелителю правоверных. Аль-Мутадид ответил: "Скажите ему, что я жестоко накажу его, если не сочту его совет ценным". Люди снова вышли и вернулись, сказав, что человек согласен на это условие. Его ввели при мне, и он приветствовал халифа, который спросил его, в чем заключается его совет. Тот ответил: "Я знаю заклинание, которое мгновенно прекращает действие яда на ужаленного". Халиф велел принести скорпиона. Его немедленно принесли, как будто приготовили заранее. Халиф указал на одного из своих слуг, и на него тут же напустили скорпиона, который ужалил его так сильно, что тот вскрикнул.
   Тогда этот человек попросил ужаленного показать ему место укуса, а потом вынул кусочек железа без острых граней и стал тереть им по тому месту, где уже распространился яд, приговаривая: "Во имя Аллаха!" Затем он произнес какие-то непонятные заклинания. Эти слова он повторял до тех пор, пока ужаленный не сказал, что боль в руке совсем прошла, если не считать самой точки укуса, где она еще немного чувствовалась. Тогда человек попросил иголку, а когда ее принесли - уколол в этом месте, и оттуда вышло какое-то желтое вещество. После этого ужаленный встал исцеленным. Аль-Мутадид велел записать заклинания и хранить эту запись в сокровищнице, а человека щедро наградить.
   Абу-ль-Хасан говорил мне, что испытал силу этого заклинания, когда его укусила оса, и оно ему помогло. Его вполне можно было применять и при укусе змеи, поскольку слова "прекращает действие яда" относятся ко всяким ядовитым укусам. Я сам видел, как Абу-ль-Хасан Ахмад ибн Юсуф применил это заклинание именно так, как описано, и этим полностью исцелил укушенного".
   Эта книга - "собрание небольших анекдотов и занимательных историй, популярных среди жителей городов халифата, является хорошим источником для воспроизведения их нравов и быта". Добавим от себя: "и хорошего настроения!"
  
   ...На следующий день, как и было обещано Синдбадом, команда занялась рутинным делом по подготовке корабля к плаванию, включающему в себя полную проверку находящейся на борту провизии. Владимир отпросился у капитана в город, надеясь найти если и не сами волшебные тавлеи, то хотя бы известие о них. Он сопровождал Синдбада до базара, где тот внезапно остановился около торговца-бедуина торговавшего прекрасного арабского скакуна. Конь был таков, что ездить на нем подобало разве что самому-самому великому полководцу, и стоил он недешево - продавец заломил за него тысячу золотых.
   - А за пятьсот не отдашь? - осведомился Синдбад, которому скакун явно глянулся.
   - Я думаю, что торг здесь неуместен, - солидно заявил торговец, - и так в ущерб себе продаю. Ты глянь, что за конь. Не конь - птица!..
   Капитану с одной стороны явно хотелось приобрести чудесное животное, с другой - тащить его с собой в Индию было как-то не очень, а потому он, тяжело вздохнув, отправился дальше по своим делам. А посему не слышал, как бедуин, обратившись к другому торговцу, стоявшему рядом и продававшего верблюдицу, сказал тому:
   - Ну и чудный ныне покупатель пошел - диву даюсь!..
   - А что такое? - спросил тот.
   - Видишь, мой конь стоит тысячу золотых. А этот, который ушел, даю, говорит, пятьсот. Вот интересно, подумал он своей головой, а кто у меня оставшуюся половину коня купит?..
   - Это верно, - вздохнул тот. - Никто. Торговля нынче не та пошла. Вот, случай мне рассказывали. Украли как-то два бедуина верблюдицу. Выждали время, и один отправился на базар, продавать, а второй в караван-сарае остался, по хозяйству. Идет себе, бредет, а навстречу ему человек какой-то, с арбузом. Держит обеими руками, еле-еле тащит. И, главное, одет, как порядочный. Заприметил он бедуина с верблюдом, и говорит ему: ты, мил человек, случаем не на базар ли направляешься? На базар, отвечает тот. Деньги кончились, вот, веду продавать. Жалко, а что поделаешь, жить-то на что-то надо... А этот, с арбузом, у него и спрашивает: сколько, мол, хочешь за верблюдицу? Бедуин ему: сто золотых. Вот это повезло! говорит ему этот, с арбузом. Мне, говорит, верблюдица очень нужна, без нее хоть домой не возвращайся. Ты, говорит, подержи-ка мой арбуз, а я ей в зубы гляну, посмотрю, что да как, и, если все хорошо, тут же тебе деньги и отсчитаю. Прикинул бедуин: счастье привалило! И на базар вести не надо, - а он, признаться, все ж таки побаивался немного, - и покупатель покладистый попался, сколько запрошено, столько и дает, не торгуется. Подхватил он арбуз, а покупатель этот самый, не будь дурак, вскочил на верблюдицу, поддал пятками - только его и видели... Долго стоял бедуин, глядя ему вслед и разинув рот, потом повернулся, и подался обратно к своему напарнику. А тот, видя товарища, возвращающегося с арбузом и без верблюдицы, весь из себя в предвкушении, чуть не навстречу бежать собрался, суетится, места себе не находит. Только тот в дверях показался, он - к нему: ну что, мол, как все сложилось? Продал? Продал, - со вздохом отвечает тот. - А чего кислый такой? Цену хорошую взял? - Хорошую. - И какую же? - Да за сколько купили, за столько и продал... И арбуз в придачу...
   - А тебе откуда эта история известна? - печально спросил продавец скакуна.
   - Случайно я в том же караван-сарае останавливался. Из первых рук, можно сказать, узнал. Комната моя была рядом, я и подслушал. Они весь день потом причитали...
   - Твоя правда, так все и было, - еще печальнее сказал продавец скакуна. - Хорошая была верблюдица, Вайшья ее звали...
   И тут, совершенно неожиданно, стоявшая рядом верблюдица заревела. Собеседники вздрогнули, уставились на сначала на нее, а затем друг на друга.
   - Ага, есть правда на свете, - кровожадно произнес бедуин и, не откладывая дела в долгий ящик, подбил глаз продавцу верблюдицы. Тот ответил бедуину тем же, после чего они, сцепившись, покатились в пыль, нещадно отвешивая один другому тумаки и вопя на весь базар дурными голосами: "Стража! Стража! Вор!.."
   Сбежался народ, подтянулась стража. В количестве двух. Один из них, размером с Геркулеса, легко разнял дерущихся и приподнял их за шиворот так, что ноги их едва касались земли. Второй, гораздо менее внушительного вида, встал перед ними и принялся было выяснять причину драки и, как следствие, возникших беспорядков, но вдруг осекся на полуслове и пристально вгляделся в скакуна.
   - Постой, постой! - неуверенно протянул он. - Так ведь это же... Это же любимый конь спасалара Юсуфа, ну, тот, которого недавно увели... Из-за которого отпуска отменили и половину войска на розыски бросили...
   Раздался характерный треск. Оба продавца, воспользовавшись тем, что державший их стражник в удивлении утратил бдительность, оставив у него в руках по клочку своих халатов, бросились наутек и спустя мгновение скрылись в толпе. Преследовать их было бесполезно.
   - Упустили... - безнадежно махнул рукой второй стражник, а потом снова пристально вгляделся, на этот раз в верблюдицу. - А ну-ка, портреты при тебе?
   - При мне, - пробормотал первый и, спрятав оторванные части халатов в правый карман в качестве улик, достав из левого кармана пачку папирусов, протянул ее второму.
   Тот принялся перебирать их один за другим. Наконец, замер, протянул руку с рисунком так, чтобы было видно одновременно изображение и животное, поочередно осмотрел то и другое, после чего авторитетно заявил:
   - Ну да, она... Сомнений быть не может... Украдена месяц назад... Нашедшему - вознаграждение... Пошли!..
   Он взял повод верблюдицы, его напарник - повод скакуна, и они отправились за вознаграждением. Но перед тем, как они удалились, Владимир услышал:
   - Ты же проверял у них документы на право торговли?
   - Ну, проверял...
   - И что?..
   - А что - "что"? Документы были в порядке...
   - Ты почему животных со словесными портретами не сравнил?
   - Так в документах было указано, что один крокодила продает, а второй этого, бегемота. А в словесных портретах про крокодила и бегемота ничего не было, я хорошо помню...
   Собравшийся народ поахал, поохал и разошелся, на все лады обсуждая происшествие. Владимир, узнав, где проживает "наимудрейший", - он не знал, как правильно задать вопрос, поэтому спрашивал об "каком-нибудь ученом, который может помочь отгадать сложную загадку", - отправился по указанному адресу. Идти оказалось недалеко, тот проживал в доме с открытым двором, где и восседал, принимая посетителей и растолковывая им возникшие затруднения. Владимир пристроился в хвост довольно длинной очереди и прислушался.
   К наимудрейшему, с бесконечными поклонами, обратился человек, выглядевший так, словно он пришел издалека.
   - О, наимудрейший, - обратился пришедший. - Не разрешишь ли ты загадку, из-за которой все жители нашего кишлака сломали себе головы? Вот, возьми себе за труды...
   Он протянул кувшин, который был милостиво принят и поставлен к другим таким же кувшинам.
   - Слушаю тебя, - милостиво обратился наимудрейший к спрашивающему.
   - Видишь ли, - начал тот, - всем известна пословица: "Кошка - лев для мыши, однако для льва - мышь". Растолкуй ты нам, что это за зверь такой - "однако"?
   - Стоило ноги бить из-за такой ерунды? - пожал плечами наимудрейший. - "Однако" - это зверь такой, размером больше кошки, но меньше мыши. Понятно?
   Спрашивавший восхищенно взглянул на него и хлопнул себя ладонью по лбу.
   - Ну конечно же! - воскликнул он. - И как это мы сами не догадались?..
   Владимир вздохнул, выбрался из очереди и отправился в чайхану.
   Здесь он присел за дастархан, где имелся всего лишь один посетитель (за остальными оживленно обсуждали случившееся на базаре по нескольку человек) и тут же был спрошен, знает ли он о случившемся. Рассказав о том, чему был свидетелем, он как-то незаметно прихватил и наимудрейшего.
   Старичок, его сосед, которому, по всей видимости также хотелось поучаствовать в разговоре не в качестве слушателя, а в качестве рассказчика, заявил: "Ох, беда прямо от лишней мудрости!..", после чего, с места в карьера, поведал историю в подтверждение своим словам.
   Как-то раз, к одному великому властителю, слывшему воплощением мудрости, прибыли одновременно пять ученых, признанных всеми за столпов науки в своих отделах знания. Один из них был философом, другой - метафизиком, третий - математиком, четвертый - табибом, а пятый - маститым поэтом, основателем школы и теоретиком рифмы. Чтобы иметь возможность наслаждаться беседой с учеными людьми, - а беседа с ними и впрямь была подобна глотку ароматного зеленого чая в пылающий жаром день, - властитель отвел им пять небольших домов, чьи двери выходили в уютный дворик с неизбежным огромным чинаром, чьи пышные ветви днем давали желанную тень, и в чьей кроне по вечерам сладко щебетали вечерние птицы. И так властитель полюбил их и беседы с ними, что, дабы не запустить окончательно дела государства, - ведь это, как всем известно, приводит к полной разрухе, - решил сделать их постоянными членами своего дивана, в ущерб уже находившимся там визирям. Или, говоря попросту, пятерых визирей выгнать, а на их место назначить мудрецов.
   Пригорюнились все, - никто не знает, кому грозит злая участь, а терять хлебное место вблизи властителя никому не хочется. Как быть, что делать? К счастью, проезжал через город их тот самый веселый мудрец, - ну, вы все знаете, о ком я. Они к нему - так, мол, и так, пропадаем ни за динар, что делать - научи. Правду сказать, люди они были хорошие, советы давали толковые, страна, можно сказать, процветала, потому мудрец наш и не отказал в помощи. Вы, говорит, вот что сделайте. Ученые люди, они зачастую от жизни оторваны, в облаках научных витают и понятия о жизни повседневной не имеют никакого. Куда уж им в делах государственных смыслить!.. Вот и надоумьте властителя вашего, только ненавязчиво так, аккуратно, чтобы он попросил этих ваших мудрецов плов сготовить. Мол, такие знатоки - они и готовить должны не по-обычному, а по-научному. А плов по-научному, это... Ну, сами придумаете.
   Сказано - сделано. Властителю идея понравилась, - плов по-научному... Это, знаете ли... Всякий пробовал, а такого - нет. Объявил свою волю мудрецам, а сам целый день по дворцу расхаживал в предвкушении и нетерпении. Наконец, едва стало темнеть, властитель чуть не бегом, в сопровождении всего дивана, - пусть учатся, - направился во дворик к мудрецам.
   Пришли они, смотрят, - и диву даются. Ни тебе плова, ни вообще что-либо похожего на званый ужин, даже огонь не разведен. Зато все пятеро усердно строчат что-то на пергаментах, только перья скрипят на весь двор. Арба стоит, с какими-то мешками и стогом сухой травы, пара баранов, привязанная к чинару, подозрительно глядит на пришедших, и казан, даже не вымытый.
   Стал тут властитель выяснять, как же такое случилось, что он без ужина остался; он ведь своим поварам на себя готовить не велел, - в гости, мол, иду, там накормят. Не накормили...
   Случилось же вот что.
   Ученые наши так промеж себя приготовление плова разделили. Философ отправился на реку с кувшином за водой; поэт - за дровами; метафизик принялся огонь разводить из остатков хвороста; математик - лук и морковь нарезать; табиб - за мясом, рисом и специями отправился.
   Придя на реку, философ первым делом утопил принесенный кувшин. После безуспешных попыток его достать, он, засмотревшись на течение воды, вдруг осознал, что водяной поток чем-то напоминает течение жизни, и, позабыв про поставленную цель, поспешил оформить свои мысли в виде философского трактата, чем и занимался в момент прибытия властителя.
   Метафизик, пытаясь развести огонь, - один раз он бил кремнем по кремню, другой - себя по пальцам, - внезапно был атакован мыслью о соединении вечных в своей сущности стихий огня, земли, воздуха, воды и невидимой субстанции, именуемой всемирным эфиром, в процессе приготовления плова. Взаимодействие этих стихий настолько захватило его, что он, забросив порученное ему дело, взялся за трактат, который намеревался посвятить мудрому властителю.
   То, что математик также был занят трактатом, догадаться было несложно. Оптимизировав поначалу задачу разрезания головки лука, имеющей шарообразную форму, он блестяще решил следующую задачу - для головки лука, имеющей кубическую форму, затем - пирамидальной, после чего перешел к постановке задачи и поиску решения для головки лука, имеющей некую абстрактную обобщенную форму.
   Что касается поэта, посланного за дровами, то лучшей кандидатуры провалить порученное дело нельзя было и сыскать. Едва выйдя за ворота и увидев спешивших на базар женщин, он отвлекся вдохновением и, преследуя его, дабы не ушло, исписывал уже четвертый пергамент поэмой, озаглавленной просто: "Плов". Каким образом плов был связан с женщинами, послужившими ему музами, осталось загадкой.
   Лекарь также отличился. Прибыв без приключений на базар, он достал заранее заготовленный список необходимых приобретений и обнаружил, что совершенно не может разобрать свой собственный почерк. Дело в том, что он был совершенным профаном в делах хозяйственных, в отличие от дел медицинских, поэтому тщательно записал, чего и сколько брать. Потерпев неудачу, он обратился к первому попавшемуся талибу с просьбой о помощи собрату по искусству. Тот крутил список так и сяк, но тоже ничего не смог разобрать. Они отправились к третьему собрату, затем к четвертому. Постепенно собрался консилиум, так и не сумевший придти к единому мнению. Решив, что самым лучшим будет обратиться к профессионалам, они всем консилиумом отправились на базар, где продавцы, исходя из количества присутствующих, подобрали для них все необходимое: двух баранов, пять мешков риса и половину телеги специй. Время близилось к вечеру, когда табиб внезапно вспомнил, что поздняя еда сокращает жизнь. Тем более в таком количестве. И уже собирался было отправиться в обратный путь, когда консилиум вдруг вдребезги разругался. Оказалось, что каждый имеет свой взгляд на предельно допустимое самое позднее время приема пищи перед сном. Приняв участие в обсуждении до начала массовой потасовки, табиб, тем не менее, все-таки возвратился обратно и присоединился к писавшим трактаты, направив свое сатирическое перо против несогласных с его взглядами и озаглавив его: "О шарлатанах, ничего не смыслящих в медицине".
   В общем, оставшись без ужина, властитель понял, что ученость абстрактная и ученость практическая - две большие разницы, после чего совершенно оставил мысли менять старых визирей на новых...
  
   ...Рано утром "Золотой ишак" снялся с якоря и взял курс, как все казалось, на Индию. Команда накануне работала ударными темпами, чтобы наверстать упущенное время, поскольку, если дело и дальше будет продвигаться такими же темпами, то расписные ткани, которые вез на продажу Синдбад, еще задолго до их прибытия могли выйти из моды, что грозило последнему невосполнимыми убытками. При этом, испытывая тайную радость от того, что возникшее недоразумение забыто, никто не обратил внимание на то, что кроме "Ишака" гавань не покинул ни один корабль.
   Причина тому выяснилась, едва они отплыли на приблизительно фарсанг: ветер, и до этого бывший не очень сильным, скис окончательно, паруса бессильно повисли, и корабль неподвижно замер посреди совершенно ровного океана, под палящим солнцем, от которого невозможно было спрятаться. Команда маялась, изнывая от жары, но предложение искупаться энтузиазма не вызвало - как знать, а вдруг здесь полно акул, которые только и ждут?.. Поэтому основным занятием было бесцельное перемещение по палубе; время от времени кто-нибудь, облизав палец, задирал его к небу, после чего, многозначительно поджав губы, тяжело вздыхал.
   Вскоре многим стали чудиться неподалеку дворцы, оазисы с пальмами, караваны неторопливо бредущих куда-то верблюдов, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы очередной мираж не оказался поразительной явью. Неподалеку от них, не то чтобы очень быстро, но и не так, чтобы очень медленно, двигалась лодка, приводимая в движение непонятным движителем, в направлении видимых прямо по курсу далеких островов. В лодке, беседуя о чем-то своем и совершенно не обращая внимания на терпящих штиль, сидели четыре человека. С носа лодки, куда-то вперед и в воду, уходила туго натянутая веревка.
   Команда в недоумении сгрудилась у борта.
   - Эй, на баркасе! - наконец крикнул кто-то из матросов, когда лодка приблизилась настолько, что сидевшие в ней могли его услышать. - Что у вас там такое происходит?
   Его и в самом деле услышали, подергали за натянутую веревку, и лодка плавно остановилась.
   - Да продлятся дни вашей жизни и сократятся часы вашего плавания, уважаемые, - обратился к ним Синдбад. - Но не объясните ли вы нам, как так получается, что мы тут который уже час изнываем от жары и не можем сдвинуться с места ни на палец, а вы плывете, без паруса и весел?.. У вас что, есть джинн?.. Не хотите ли его на что-нибудь поменять или продать?
   - Джинна у нас нет, - степенно ответил один. - У нас есть слон.
   Команда переглянулась.
   - Извините, уважаемые... Жарко очень, должно быть, голову напекло, - снова начал Синдбад. - Что-что у вас есть?
   - А чего ж не искупались? - искренне удивился один из сидевших в лодке. - Все полегче было бы...
   - Акул боимся...
   - Да какие тут акулы...
   - Что, совсем-совсем нет?
   - Совсем.
   - Отчего ж так?
   - Они морского змея боятся...
   - А, ну да... - протянул Синдбад. - Морского змея... понятно... (Хотя его внешний вид свидетельствовал об обратном: чем, интересно, морской змей лучше акул?) Так что, вы говорите, у вас есть?..
   - У нас есть слон, - повторил один из сидевших в лодке.
   - Все, больше ни шагу в море без табиба... - пробормотал капитан.
   Разгадка движения, впрочем, оказалась столь же проста, сколь и удивительна. Здесь по четвергам, дружелюбно разъяснил один из сидевших в лодке, всегда такая погода. На протяжении многих поколений. И слоны, живущие вон на тех островах, - он махнул рукой, указывая направление, - за это время взяли себе за правило навещать своих родственников на континенте. В один четверг переплывают сюда, а через неделю там, или еще сколько, погостив, отправляются к себе, опять же в четверг. А потому каждый четверг, те, кто хочет попасть на острова или, наоборот, вернуться домой не смотря на полный штиль, набрасывают веревку на торчащий из воды хобот и таким образом путешествуют вместе со слонами, которых за это очень уважают и подкармливают.
   Полученное объяснение казалось в большей степени следствием полученного теплового удара, и команда дружно решила не воспринимать увиденное и услышанное всерьез, когда показались еще две лодки, двигавшиеся от островов к материку. Все находившиеся в лодках обменялись взаимными приветствиями, после чего обитатели той, которая задержалась рядом с бортом "Золотого ишака", подергали за обвисшую веревку, - та натянулась, - и последовали дальше. Теперь, проследив взглядом направление натяга, все увидели, что из воды, действительно, торчит хобот, чем-то напоминая ручку от зонтика.
   Синдбад задумчиво посмотрел на стоявшего рядом Джасима. Тот ответил ему тем же.
   - А ведь... - протянул капитан.
   - Ну да!.. - отозвался кок.
   - Слушай мою команду! - воспрянул духом Синдбад. - Всем занять места вдоль бортов и наблюдать!.. Первый, кто увидит попутного слона, получит вознаграждение!..
   Команда бросилась врассыпную и застыла у бортов, напряженно вглядываясь в ровную поверхность воды.
   Наконец, с правого борта послышался долгожданный вопль: "Вижу слона!" Все мгновенно переместились к кричавшему, который подпрыгивал на месте, указывал на рассекавший воду хобот, и орал как сумасшедший: "Слон!.. Слон!.." Джасим ловко накинул скользящую петлю на проплывавшего и, пока веревка вытравлялась, надежно закрепил другой конец вблизи носовой фигуры. Началось напряженное ожидание.
   Веревка, выбиралась, выбиралась, натянулась, - все почувствовали резкий толчок, - после чего плывший слон остановился. Все затаили дыхание. Но тот, похоже, был привычен к тяжестям, а потому, постояв, двинулся далее, потащив за собой "Золотого ишака". У команды отлегло от сердца, после чего, поглазев некоторое время на работу "буксира", она поздравила себя с победой и разошлась кто куда. Один матрос остался на вахте, следить, чтобы корабль случаем не вынесло на рифы, еще один - у руля, чтобы иметь возможность подкорректировать движение корабля, а заодно и слона, и не дать им сбиться с курса.
   Через некоторое время они обогнали лодку с подсказавшими им столь необычный способ передвижения жителями, и, не обращая внимания на то, что они засуетились, принялись махать руками, на что-то показывать и о чем-то кричать, величаво проследовали дальше.
   Идиллия закончилась, когда до берега оставалось совсем немного, а слон и не думал сбавлять обороты. Наоборот, как кажется, почуяв близкую сушу, он даже прибавил. А поскольку между кораблем и берегом вдруг стали заметны под поверхностью воды какие-то темные тени, - подступающие рифы, - было решено срочно изменить направление. Но упрямый слон упорно не желал реагировать на подергивание веревки, а продолжал переть вперед, словно танк.
   Во избежание очевидного скорого кораблекрушения команда, в едином порыве ухватившись за веревку, - точнее, за веревку ухватился Джасим, остальные ухватились кто за Джасима, а кто за тех, кто ухватился за Джасима, - рванула изо всех сил и...
   ...из воды, как показалось Владимиру, на высоту приблизительно второго этажа, поднялась длинная шея и голова огромного морского змея. Маленькая, по сравнению с шеей, голова, оценивающе рассматривала корабль и находившихся на нем людей, приоткрыв пасть с острыми зубами. Чуть ниже головы имелась "грива" из жестких наростов, на одном из которых и была зафиксирована петля.
   - Ой! - дружно, в один голос, произнесла команда и разом уселась на палубу.
   В этот момент, с левого борта, промчался по воде, едва касаясь ее ногами, выскочивший наружу обезумевший от страха слон. Находившиеся в привязанной к нему лодке, вцепившись в борта, что-то орали, тоже бледные от ужаса, но никак воздействовать на ситуацию не могли.
   Завидев добычу, - а никто ни на секунду не усомнился в том, что морские змеи питаются слонами, - змей рванул было вдогонку, но куда там!.. Слон несся так, что его скорости мог позавидовать самый быстрый на свете скакун. Не прошло и минуты, как он выскочил на берег, но нисколько не замедлился, и помчался дальше. Лодка, ударившись о прибрежные камни, разлетелась вдребезги, но сидевшие (прежде) в ней продолжили движение. Первый держался за веревку, другой стороной все еще привязанную к слону, второй бежал, вцепившись в мачту и держа ее перед собой, как древко знамени, оставшиеся двое мчались, уцепившись за весла, так что напоминали санитаров с носилками, спешащими к больному. В мгновение ока они скрылись в лесу, сопровождаемые жутким треском, слышимым даже с того места, где в настоящий момент находился "Золотой ишак".
   Упустив слона, морское чудовище обернулось к кораблю, продолжавшему движение по инерции, и разинуло пасть, которая оказалась на удивление огромной, не соответствующей маленькой головке.
   - Полундра!.. - во всю мочь своих легких завопила команда и попыталась спрятаться: кто-то юркнул в трюм, кто-то полез на мачты.
   Этот могучий вопль, тем не менее, испугал змея. Решив про себя, что сегодня не его день и с этой сумасшедшей добычей лучше не связываться, чудовище решило ускользнуть подобру-поздорову, но не тут-то было: его прочно удерживала веревка. Змей метался туда и сюда, менял галсы; корабль швыряло из стороны в сторону, так что кто-нибудь постоянно рисковал оказаться за бортом. В ушах свистел ветер.
   - Эй, на палубе! - прокричал капитан. - Кто-нибудь знает, как сладить с морским змеем?..
   - Я читал про него поэму, - раздался в ответ неизвестно откуда слабый голос.
   - И что в ней написано?..
   - Я забыл...
   - Всю?..
   - Нет, кое-что помню... Одну строчку...
   - Ну так читай!..
   - "Не сладить с чудищем огромным..."
   - И это все?..
   - Да... Я же сказал, что помню только одну строчку...
   - Уж лучше б ты и ее забыл!..
   Змей, между тем, продолжал бесчинствовать. Скрылись из глаз острова, не было видно земли материка, а корабль все так же мотало и было удивительно, как это он еще не развалился на части. Наконец, у Синдбада созрело вполне логичное и очевидное решение. Во время очередного виража он отпустил мачту, за которую держался, прокатился по палубе и исчез в своей каюте. Во время очередного витка он выкатился из каюты, но уже с саблей.
   - Отойди в сторону! - крикнул он Джасиму, державшемуся рядом с узлом. - Сейчас я ее рубану!..
   Но удача отвернулась от кока. Едва он сделал попытку выполнить команду капитана, корабль в очередной раз тряхнуло, он ухватился за узел, который на этот раз не смог противостоять напору змея и развязался. А теперь представьте себе сцену: рыболов, целое утро просидевший без единой поклевки, вдруг увидел утонувший поплавок... Он хватает удилище и резко, изо всех сил, его дергает, не зависимо от того, что там - с другой стороны лески. Представим на мгновение, что с другой стороны оказалась маленькая-маленькая рыбка... Наверное, приблизительно так и выглядело исчезновение с палубы Джасима, некстати ухватившегося за веревку.
   Команда, в который уже раз, дружно ахнула, но Джасима было не так-то просто взять голой чешуей. Несколько раз он погружался с головой, снова выныривал, пока, наконец, прочно не утвердился на ногах, и не стал напоминать профессионального воднолыжника. С этого самого мгновения он, почувствовав в своем противнике трусливую душонку, считал его своей добычей и ни за что не хотел отпускать веревку, - гори оно все вокруг синим пламенем, - вопреки единодушным советам товарищей.
   - Пусть знает наших! - кричал он в ответ. - Да я из него ремней наделаю и буду продавать по десять, нет, по сто динаров за штуку! А шашлык такой приготовлю!..
   Змей, поначалу почувствовав свободу, теперь не знал, как ему отделаться от назойливого кока, и принялся нарезать круги вокруг неподвижно застывшего, - четверг еще не кончился, - "Золотого ишака".
   К концу первого часа цена на ремни возросла до тысячи динаров за штуку, а команда разошлась кто куда. Легкое покачивание корабля на волнах, создаваемых необычной парочкой, служило знаком того, что процесс продолжается.
   Наконец змей, сделав очередной виток, неожиданно устремился прямо на "Золотого ишака". Команда вскочила на ноги и замерла. Но чудовище неожиданно ловко поднырнуло около самого борта, веревка неожиданно соскочила, а Джасим, не ожидавший такого коварства, взмыл над поверхностью воды и влип в переднюю мачту, наклонив корабль так, что он едва не черпнул воды.
   - Ну вот, - вздохнул Синдбад. - Теперь у нас есть свой собственный Баркук...
  
   ...То, что слоны умеют плавать на значительные расстояния, в настоящее время сомнений не вызывает, а потому мы на этом факте останавливаться не будем. Скажем лишь, что, например, в августовском номере журнала "New Scientistс" за 1979 год (том 83), в статье, посвященной лох-несскому чудовищу, имеется фотография, сделанная адмиралом Кадиргамаром. На ней, в двадцати милях от берега Шри-Ланки плывет по океану слон местной породы.
   А вот что касается чудовищного морского змея, то это для нас прекрасный повод познакомиться (для тех, естественно, кто с ней не знаком) с книгой Г. Бауэра, изданной в 1959 году в Москве, Государственным издательством географической литературы. Почему именно на ней - ведь в последнее время появилось немало книг, посвященных тайнам моря? Из предисловия мы узнаем, что "о различных попытках исследования Мирового океана, об используемых для этого приборах, об обитателях глубочайших морских впадин и о многом другом рассказывается в этой живо и занимательно написанной книге, которую с интересом прочтут самые широкие круги советских читателей".
   Насколько живо и занимательно, предоставляем читателям судить самим по маленькому отрывку, посвященному, как нетрудно догадаться, морскому змею.
   "В море скрывается немало причудливых и редких животных. Но существовавшее в течение столетий представление о том, что в нем живут "чудовища", кажется все же мало обоснованным. Такие плоды воображения живут потому, что человек охотно верит в возможность существования на недоступных глубинах свидетелей давно минувших времен, он видит какую-то неуловимую связь между покрытым мраком прошлым и вечной темнотой морской бездны.
   Обычно морских чудовищ называют "морскими змеями" - понятием, обозначающим не совсем то, что оно должно обозначать, так как это не только наименование образа, созданного фантазией, но и название вполне реального существа. Морские змеи - латинское название Hydrophinae - действительно существуют. Они относятся к ужеобразным, похожи на угрей, хвост их сильно сжатый с боков, напоминает весло. При плавании морские змеи держат голову над водой. Своими ядовитыми зубами они легко умерщвляют жертву - обычно рыб. Но эти реальные морские змеи, часто встречающиеся у берегов тропических островов, отнюдь не чудовища. Полосатый ластохвост, наиболее распространенный вид, имеет в длину около 1 метра, а двухцветная, черно-желтая пеламида, обитающая в Индийском и Тихом океанах, не достигает и такой величины.
   Следовательно, морская змея, созданная воображением, ничего общего не имеет со своей однофамилицей из специальных зоологических книг. Мифическая морская змея огромнейших размеров. Из-за того, что она часто упоминалась в газетах, причем, как правило, летом, в период отпусков, когда другие интересные события не так часты, "морская змея" стала обозначением вообще любого сомнительного газетного сообщения.
   Но не умаляем ли мы слишком значение действительно существующей морской змеи, огульно считая ее плодом фантазии и образом, созданным пером журналиста? Познакомимся с вопросом несколько подробнее. Первую морскую змею (в переносном смысле), насколько известно, "изобрел" шведский картограф и историограф Олаус Магнус, живший в первой половине шестнадцатого столетия. Швейцарский натуралист Конрад Геснер цитирует его описание в своей "Книге о змеях"; мы узнаем из нее, что змеи Олауса Магнуса "обитают близ Норвегии в спокойном море, весьма надоедливы и нелюбимы моряками". Их длина была якобы "две или три сотни футов" (то есть около 60-90 метров). Геснер приводит даже изображение морской змеи. На рисунке видно страшилище, обвившее корабль. Одна голова змеи шире судна. В 1734 году Ганс Егеде, миссионер у эскимосов, во время плавания в Гренландию видел якобы у побережья морскую змею. "Что касается прочих морских чудовищ, то мы не обнаружили ни одного, за исключением ужасного зверя, показавшегося на поверхности моря недалеко от нашей новой колонии (Годхааб) на 64 градусе северной широты. Он был колоссальных размеров; когда зверь вынырнул, голова его достигла верхушки мачты нашего корабля, туловище раздуто, как корабль, длина чудовища превышает в три-четыре раза размеры парусника".
   Классическая морская змея более позднего периода - чудовище, которое видели (или считали, что видели) в 1848 году Мак Оуэ, капитан британского корвета "Дедалус", и семь человек экипажа между Мысом Доброй Надежды и островом Св. Елены, По описанию, голову она держала на метр с четвертью над водой, имела в длину по меньшей мере 18 метров, отличалась отсутствием чешуи, верхняя часть тела была темно-коричневой, а нижняя - желтовато-белой. "Животное проплыло так близко у нашего корабля, - утверждал Мак Оуэ, - что если бы оно было знакомым человеком, я без труда узнал бы его". Мак Оуэ, которого отнюдь нельзя считать фантазером, направил свое сообщение в Адмиралтейство, а последнее передало его прессе. Возник ожесточенный спор. Главным противником Мак Оуэ был известный английский натуралист Ричард Оуэн, в то время директор музея Хантариан, и как палеонтолог - всемирная знаменитость. Он не усомнился в искренности матросов "Дедалуса", но предположил, что наблюдение было неточным. Оуэн считал загадочное животное морским слоном, принесенным со льдами из полярных вод (приведенное название может вызвать недоразумения - речь идет не о хоботном животном, а о тюлене, достигающем 5 метров в длину и обитающем в северном и южном полярных морях). Лед растаял, и морской слон вплавь направился обратно. Водоворот, созданный им при движении, был принят за продолжение тела. Оуэн заключил свой вывод следующим: "скорее можно привести какие-то доказательства в пользу существования духов, чем в пользу существования морских змей".
   Несмотря на авторитет Оуэна, Мак Оуэ не сдался. В своем возражении, переданном "Таймсу", он оспаривает доводы Оуэна. Вот характер его возражений: "Оптический обман исключается... Во всяком случае это был не тюлень... Я остаюсь при своей оценке длины... Она подтверждается людьми, привыкшими определять длину и ширину плавающих предметов".
   В дальнейшем поступало множество сообщений о морских змеях. О некоторых из них и говорить нечего; их просто клали в дело. Но иногда имена людей, подписавших отчет, были слишком известны, чтобы отделаться простым недоуменным жестом. Перед нами находится доклад натуралиста, специалиста по насекомым - члена экспедиции на яхте "Валгалла". В нем описывается морское чудовище, которое наблюдалось в начале нашего столетия у побережья Бразилии. Вот сообщение командира немецкого корвета капитана Форстнера, потопившего во время первой мировой войны 30 июля 1915 года, в 60 милях от юго-западной оконечности Ирландии, английский пароход "Ибериан". Вслед за подводным взрывом, по утверждению Форстнера, в воздух выбросило на высоту около 25 метров крокодилоподобное тело длиной около 20 метров. У животного были две передние и две задние ноги, снабженные сильными плавниками. Голова заостренная".
  
   ...Если понедельник начинается в субботу, то четверг, безусловно, продолжается пятницей. Мертвый штиль, разразившийся накануне, оставался таковым и сейчас. Солнце пекло так, что воду в бочке, поставленной на палубе, чтобы любой желающий мог безбоязненно принять морскую ванну, приходилось заливать по новой едва ли не каждый час. Джинн покинул раскалившуюся до нельзя лампу и искал прибежища в тени болтавшихся тряпками парусов, не обращая ни на кого внимания; впрочем, теперь, когда его инкогнито было раскрыто, скрываться не было никакой нужды.
   За весь день приключилось одно-единственное забавное (если бы не жара) происшествие. Посланный за чем-то в трюм матрос, - известный враль, сочинявший, что называется "на ровном месте" себе не в прибыток, а, скорее, в ущерб, поскольку над ним посмеивались, - вылетел из люка как бомба и повернулся к Синдбаду.
   - Там крыса, - сообщил он (крыс он ужасно боялся), - вот с таким хвостом.
   И раздвинул руки как можно шире.
   Синдбад с намешкой взглянул на него.
   - Ну, может, не с таким, - невнятно пробурчал тот, - но вот с таким, это точно...
   Он сдвинул ладони, как прикинул Владимир, наблюдавший эту сцену, сантиметров на двадцать.
   Синдбад смотрел на него, не меняя выражения взгляда.
   - Во всяком случае, никак не меньше, чем вот такой, - окончательно стушевался тот.
   - Ты где-нибудь видел корабль без крыс? - благодушно заметил капитан. - Тебе дали команду? Выполнять!..
   И отвернулся.
   Матрос некоторое время с недоумением смотрел на ладони, расставленные чуть шире чем на ширину плеч, после чего, пробормотав: "Что же она, по-твоему, совсем была без хвоста?", осторожно спустился в трюм.
   Обстановка несколько скрашивалась наличием Джасима, который, по причине отсутствия у команды аппетита, был предоставлен самому себе и травил байки, послушать которые собирались все, даже рулевой, также временно оставшийся без работы. Вот и сейчас кок с важным видом излагал одну из своих бесчисленных историй, посвященную морским волкам.
   Жил-был на свете старый капитан. Опытный. Не буду называть его имени, потом поймете, почему. И как корабль его назывался, тоже не скажу. Скажу лишь, что был он большой, красивый, почти как "Золотой ишак", только трехмачтовый. Команда тоже подобралась, один к одному, развозили они себе купцов с товарами по странам-океанам, и горя, можно сказать, не знали. Попадали, бывало, и в передряги, - только кого из опытных мореходов этим удивишь? Море - оно когда ласковое, а когда и капризное...
   И вот однажды случилось так, что стояли они в порту одном африканском. Купцов доставили, деньги с них получили, а обратных все что-то никак не находилось. Решили они в соседний порт податься, благо, до него совсем недалеко было, - не то, чтобы уж совсем рукой подать, - но, в общем, почти по соседству. Сидели они в последний вечер перед отплытием в чайхане, - одни сидели, остальные посетители уже разошлись, - когда появился в ней богато разодетый господин. Окинул сидевших наметанным взглядом, и сразу направился к капитану. Поклонился, приветствовал вежливо, пригласил за отдельный дастархан, побеседовать по очень важному и тайному делу. Угощение заказал, сразу, не спрашивая цены, кинул хозяину пару-тройку золотых, и знаком дал понять, - беседа предстоит важная, пусть никто не мешает.
   Подождал, пока тот отойдет, представился, и оказался главным визирем местного падишаха. Печать предъявил, - все честь по чести. Дело у меня к тебе есть, говорит. Груз один нужно доставить. От нашего падишаха - вашему халифу. Я, говорит, походил здесь, поспрашивал, поприсматривался, - лучше тебя капитана, который бы с этим делом справился, не нашлось.
   Ну, наш капитан помолодел прямо, услышав такие визиревы слова. Плечи расправил, глаза загорелись... А и как, скажите, не загореться, когда сам падишах в лице своего главного визиря об тебе такое мнение имеет? У каждого бы загорелись. Да, отвечает, лучшего капитана вам на всем побережье не найти. И начал было рассказывать о своих подвигах, - много чего порассказал, - потом, впрочем, спохватился.
   А что, спрашивает, за груз такой, какой только мне одному по плечу?
   Видишь ли, отвечает визирь, был как-то раз ваш халиф у нашего падишаха в гостях. И отправились они, как водится, в перерыве между обсуждением важных государственных дел на охоту. Охотились же они не на простых зверей, - на особенных. Морскими волками называются. Страшные видом, свирепые нравом - оторопь берет, коль увидишь.
   - Никогда о таких не слыхивал, - признался капитан.
   - Еще бы, - отозвался визирь. - Редкость они, уникум. Раритет, можно сказать.
   Так вот, продолжает. И так вашему халифу охотна эта глянулась, что решил он у себя такую завести. А поскольку таких замечательных зверей у вас не водится, он и попросил нашего падишаха отловить ему парочку и прислать для разведения. Желание гостя - закон для хозяина. Дал падишах слово, а исполнить его вот только сейчас и удалось, потому - очень уж редкие звери. Их и надо доставить вашему халифу. До Басры довезти, а там вас встретят, и зверей этих заберут. Я уже и гонца отправил. А чтобы никаких сомнений не было, вот тебе папирусы, гляди - это таможенная декларация, это свидетельство об уплате акцизного налога, это копия устного договора халифа с падишахом, в общем, все в порядке, нотариально заверено. Все тебе отдаю, вместе вот с этим сундучком и ключом к нему.
   Стал капитан раздумывать. С одной стороны - высокое доверие ему оказано, первыми лицами в двух государствах; а с другой - ответственность превеликая. Не ровен час, что случится во время плавания?.. Да и не возил он подобный груз никогда; баранов - приходилось, но так то бараны... Их и среди человеков препорядочно...
   А визирь, не даром его главным назначили, по глазам его сомнения прочитал.
   - Ответственность, говорит, на тебя большая ляжет. Потому, ты мне за каждого зверя расписку дашь и по тысяче золотых. Как гарантия того, что следить за ними пуще глаза собственного будешь. А также потому, что коррупция в верхах управления государством достигла невиданных размеров, и я просто обязан соответствовать... Ну да ты не пугайся особо. За каждого волка в Басре, как только сдашь в целости и сохранности, получишь по пятьдесят тысяч золотых. И бумаги отдашь. А сундучок можешь потом себе оставить, в качестве сувенира.
   - Боязно мне, - говорит капитан. - Простые волки, они еще туда-сюда... А морские? С чем их едят?
   - Их не едят, - визирь отвечает, - это они едят. Корм получишь вместе со зверями. И сопровождающего, опытного в деле их обслуживания. Боязно - с командой посоветуйся. Только решайте быстрее - и сразу на погрузку.
   - Как? - оторопел капитан. - Прямо вот сейчас?
   - Так чего ж тянуть? - визирь спрашивает. - И так ваш халиф подарка заждался... А матросам передай, - сказал он вслед капитану, уже направившемуся к развесившей уши и старавшейся подслушать о чем идет разговор команде, - каждому - тысяча золотых по прибытии на место...
   Эти последние слова он специально погромче сказал, поэтому капитан еще не успел сделать нескольких шагов, а судьба сделки уже была решена.
   ...Погрузка состоялась сразу же по ее заключении. Две большие клетки переправлены на корабль и закреплены на палубе, в трюм поместили несколько бочек солонины, хотя, по утверждению визиря, звери вполне могли питаться рыбой - недаром же они морские. На вопрос, почему они получили такое название, он ответил, что их шкура покрыта полосами, подобно рубашкам, носить которые составляет исключительную привилегию некоторых матросов. Получив деньги, визирь передал капитану сундучок, положив туда предварительно все сопроводительные бумаги и заперев на ключ. Ключ также был отдан капитану. Клетки были накрыты материей, звери крепко спали по причине данного им сонного порошка; сладко спал сопровождающий, должно быть, также получивший свою порцию порошка, и его аккуратно уложили на палубе.
   Наконец, придирчиво все осмотрев, визирь заторопился с докладом к падишаху.
   - Последний вопрос, - ухватил его за рукав халата капитан. - К чему такая спешка? Неужели нельзя подождать до завтра?
   - Знаешь ли ты, сколько капитанов предлагали мне доставить груз забесплатно, единственно из великой чести услужить падишаху? Знаешь ли ты, сколькие из них занесут меня в список врагов, которым нет прощения, если они узнают, что я предпочел им тебя? Но, повторяю, мне не столько важно их хорошее отношение, сколько то, чтобы груз был доставлен по назначению. Видел бы ты, в каком состоянии пребывает мой господин, угнетенный до сих пор не сдержанным им словом!.. Конечно, вы можете подождать до завтра, но каждое мгновение, проведенное вами в гавани, будет острой стрелой, пронзающей сердце моего господина...
   Он всхлипнул, соскользнул в лодку и уплыл.
   ...Первый акт трагедии разыгрался в открытом океане, когда корабль уже довольно далеко удалился от гавани. Проснувшиеся звери бродили по клеткам, завывая, поглядывая на матросов налитыми кровью глазами и время от времени начиная злорадно хихикать. Они были голодны и жаждали пищи. Выглядели звери очень странно: чем-то напоминая волка, они в то же время разительно от него отличались. Полосатые, как и обещал визирь, серые, с острыми ушами, вытянутой мордой и почтенных размеров зубами и когтями. Высотой приблизительно по пояс. Команда, собравшаяся посмотреть на диковинку, на мгновение застыла, едва прикрывающая клетки ткань была снята, после чего дружно отпрянула в стороны.
   Оглядев клетки со всех сторон, вспомнили про сопровождающего, по-прежнему мирно посапывающего на палубе. Его растолкали, напомнили об обязанностях, а заодно выразили восхищение мужеством, необходимым для общения с грозными хищниками.
   Сопровождающий ничего не понимал. Глядя на окруживших его матросов, он сообщил, что вчера, будучи в чайхане, слегка прикорнул, и поэтому не может понять, о чем идет речь и где он вообще находится. Равно как и о том, что никаких разговоров про какое-то сопровождение каких-то зверей с ним никем не велось.
   Полагая, что он еще не проснулся окончательно, его подвели к клеткам. Едва завидя морских волков, сопровождающий пришел в ужас, оттолкнул стоявших рядом с ним матросов, метнулся к веревочной лестнице и в мгновение ока очутился в "вороньем гнезде" на передней мачте. (Для тех, кто не знаком с морской терминологией, на всякий случай поясняем, что "воронье гнездо" представляет собой как бы бочку на мачте, из которой дозорный матрос ведет наблюдение за морем.) Спускаться вниз он отказался наотрез.
   Вперед вышел капитан, и начались переговоры. Велись они на повышенных тонах и с первых же слов зашли в тупик.
   Капитан кричал, чтобы сопровождающий немедленно спустился и выполнил те обязанности, ради которых он, собственно, и был временно зачислен в команду.
   Сопровождающий отвечал, что он всю свою сознательную жизнь был пастухом и с волками имел дело только на расстоянии. Ухаживать за баранами, - пожалуйста, это ему привычно, но за такими страшилищами - нет, увольте. И вообще, он попал на корабль случайно, может быть даже в результате похищения (он использовал иностранное слово "киднеппинг", которое не понял никто, за исключением Владимира), и теперь, - кто знает? - ему грозит быть проданным в рабство. Может быть, эти звери - только благовидный предлог, а все устроено как раз с этой целью?
   В таком случае, предложил капитан, не лучше ли ему будет спуститься и продолжить дальнейшее плавание самостоятельно?
   Как бы не так, заявил сопровождающий, до ближайшего порта он с места не сдвинется, ему и здесь хорошо.
   Капитан заявил, что он помрет там от голода и жажды.
   Сопровождающий резонно заметил, что еще неизвестно, кто помрет раньше, если звери вырвутся из клеток. Во всяком случае, занимаемое им место - самое безопасное на корабле, поскольку лазить по деревьям, тем более мачтам, они явно не умеют.
   Видя, что препирательства ни к чему не приводят, капитан решительно пошел на штурм "вороньего гнезда" с саблей в руке.
   Ответом ему было метко пущенное яйцо какой-то морской птицы, оказавшееся тухлее тухлого, радостный возглас по результатам попадания и предупреждение, что "здесь таких много".
   Идея со штурмом себя, таким образом, исчерпала.
   Зверей, тем не менее, нужно было как-то покормить и напоить. Из шлюпки достали весла, положили на них по куску мяса и кое-как впихнули в клетки. Убедились, что этим хищникам лучше на зуб не попадаться. Наклонив весла и потихоньку поливая на них воду, так, чтобы она стекала куда надо, наполнили миски, стоявшие в клетках.
   Второй акт трагедии длился все то время, пока корабль находился в плавании. Положение было отчаянным: липовый сопровождающий прочно обосновался в вороньем гнезде, питался неизвестно чем, но слезать вниз не желал; зверей боялись все, но доставить их было необходимо в целости и сохранности, иначе... Об этом "иначе" страшно было подумать. Кормить и поить их как-то приноровились, убирать - тоже, но вот к издаваемым ими звукам - особенно ехидно-плотоядному смеху, привыкнуть было невозможно. Особенно если учесть, что морские волки оказались животными ночными.
   А тут еще как-то поутру были обнаружены их следы, повсюду на палубе, даже вокруг рулевого, который ничего не видел и не слышал, пока ему на них не указала команда, следопытом шедшая по оставленным отпечаткам лап. Узнав, какой опасности подвергался, рулевой едва не выскочил за борт, но был пойман и отнесен в безопасное место - приходить в себя. Некоторое подозрение вызвало то, что следы вели себя не так, как подобает следам добропорядочных волков, - казалось, что они оставлены идущим человеком, - но все сомнения развеял с интересом следивший за происходящим из своего укрытия сопровождающий, объявив, что лично наблюдал, как умные животные сами умеют открывать клетки и ходить на задних лапах.
   Впоследствии, когда история получила свое достойное завершение, выяснилось, что следы, вопреки наблюдениям, оставлял сам сопровождающий. Дело в том, что к вороньему гнезду вела всего лишь одна веревочная лестница, и матрос, уполномоченный следить за "этим", обосновался около нее. Сопровождающий же, размотав свою чалму, по ночам с ее помощью незаметно спускался по мачте на палубу и делал набеги на камбуз. Тем же путем он возвращался обратно, если только отлучившийся и тем самым потерявший бдительность охранник не предоставлял ему возможность вернуться к себе по лестнице. Поскольку делать сопровождающему, помимо охраны своего гнезда, было абсолютно нечего, он и придумал, надергав из бочки мху и щепок, изготовить из них некое подобие лап, которые, предварительно натерев о труху, привязывал к ногам. Следы получились не очень-то похожие, но никто особо не присматривался. Таким образом, сопровождающий получил возможность полностью отвести от себя подозрения в похищении продуктов, свалив все на волков.
   Третий, последний акт трагедии, был явлен в Басре, куда корабль прибыл после относительно длительного плавания без особых приключений. Сопровождающий удрал сразу же, едва был брошен якорь, сиганув в море непосредственно из вороньего гнезда. Встречать зверей никто не прибыл; никакие расспросы ни к чему не привели. Папирусы оказались пустыми - надписи на них были сделаны, по всей видимости, специальными чернилами, вместо печатей - кучка пыли. Более того, доставленные звери оказались никакими не морскими волками, а обычными гиенами. Как выяснилось спустя время, они сильно досаждали местным пастухам, и два ловкача (один из которых впоследствии и взял на себя роль главного визиря), за определенную плату, подрядились избавить жителей от напасти. Вырыв ямы на звериных тропах, они, в конце концов, изловили животных, которых затем, во избежание их возвращения, и всучили не разбиравшемуся в зоологии капитану за морских волков...
   Впрочем, история эта имеет совсем не трагичный конец. За время плавания команда привязалась к зверям, а они - к команде, поскольку оказались совсем даже не злыми, а дружелюбными и симпатичными, за что и были зачислены на корабль. Совершили они множество плаваний, теперь уже не в клетках, а как равноправные члены экипажа на полном довольствии... А может и теперь еще плавают.
  
   ...Ветер снова задул в ночь с пятницы на субботу, причем сказать, попутный или нет, было невозможно - во время борьбы Джасима со змеем компас улетел за борт, и это обнаружилось только сейчас. Сориентировавшись по звездам, Синдбад направил "Золотого ишака" к ближайшим, как ему казалось, берегам, где рассчитывал приобрести утраченный прибор, поскольку плавание без него представлялось невозможным и грозило затянуться до совершенно неприемлемого срока.
   На этот раз судьба благоприятствовала кораблю, и с рассветом впередсмотрящий заметил прямо по курсу землю, каковая и была достигнута вскоре после полудня. На земле оказался город, у города имелся порт, "Золотой ишак" бросил якорь в гавани, и все, за исключением вахтенного, отправились на берег. Владимир предпринял очередную безуспешную попытку отыскать если и не сами тавлеи, то хотя бы их след, - в ответ на его расспросы следовало недоуменное пожатие плечами или столь же недоуменный взгляд. Потерпев очередную неудачу, он махнул рукой и решил возвратиться на корабль, как вдруг стал свидетелем необычного зрелища.
   Напротив чайханы, в которую он решил все-таки заглянуть напоследок, ремонтировался забор дома. На деревянных подмостях стоял человек, возле его ног располагалось ведерко с глиной, а на земле, рядом с горкой кирпича-самана стоял осел. Человек, плюхнув глины, свистом подавал сигнал ослу. Тот ловко хвостом подхватывал кирпич и отправлял его в сторону свистевшего. Человек подхватывал кирпич на лету, пристраивал на стену, убирал излишки глины, ровнял, снова зачерпывал глину, после чего, плюхнув ее на стену, свистел. Сцена, от которой у Владимира сильно округлились глаза, повторялась раз за разом, но, пожалуй, не менее удивительным было то, что никто не обращал на нее внимания. Зайдя слева, потом справа, потом снова слева, но не обнаружив никакого подвоха, за исключением подбитого глаза строителя, Владимир помотал головой, в надежде, что перед ним всего лишь последствия двухдневного перегрева, и что видение сейчас исчезнет. Оно не исчезло. Не найдя происходящему разумного объяснения, Владимир убито поплелся в чайхану, где подсел за дастархан к трем старичкам, наблюдавшим за его перемещениями. Спохватился, что забыл поздороваться, вскочил, приложил руку к сердцу, поприветствовал присутствовавших, пожелал им здоровья, счастья и долгих лет жизни, после чего снова присел и принялся прихлебывать ароматный чай, невольно возвращаясь взглядом к происходившему через дорогу действу.
   - А ведь если своими глазами не увидеть, так и не поверишь, - понимающе заметил один из старичков, поймав очередной взгляд Владимира. - Скажешь, врут люди. Ты, юноша, судя по всему нездешний?
   Владимир кивнул.
   - И, верно, хочешь знать, почему это никто, кроме тебя, не удивляется?
   Владимир опять кивнул.
   - Да просто потому, что вся история разворачивалась на наших глазах. Я этого осла, можно сказать, еще осленком знал. Хороший осел, и нрава хорошего, и работящий. Есть у него только один недостаток. Уж больно любит он хвостом махать, причем не просто так, а с определенной целью. У кого уж он этому выучился - неведомо, а только Али, - так зовут его владельца, - столько с ним натерпелся, что в один вечер и не рассказать. Только, бывало, наклонится, - ну, допустим, мешок съехал, или упряжь подправить, - зазевается, осел его хвостом по щеке - шлеп! Не больно, но обидно... Народ, обычно, хохочет. Чего уж он только с этим ослом не предпринимал, и колотил, и обеда лишал, - а все ж таки жалко: хороший осел, работящий, непривередливый, - а зазеваешься - шлеп! И главное - не продаешь его, все уже об этой особенности наслышаны, никому не хочется, чтоб над ним посмеивались, не выгонишь, вот и терпел Али, пока однажды один мудрец его не надоумил. Ты, говорит, тяжесть ему какую к хвосту привяжи, кирпич, например, он и перестанет шлепать, потому как поднять не сможет. Только не очень тяжелую тяжесть привязывай, чтобы хвост не оторвался.
   Обрадовался Али, привязал ослу саман. И наклонился, чтобы проверить, сработает ли задумка. Дернул осел хвостом раз, другой, - а поднять не может. Разревелся от обиды, а Али чмокнул его в морду на радостях, сунул в рот здоровенную морковь, и пошел себе домой. Народ поначалу, как увидел осла с кирпичом на хвосте, от хохота еле на ногах стоял. Не все, конечно, некоторые падали. Но потом подивились мудрецову изобретению, подходили, осматривали со всех сторон, и уходили, покачивая головами: вот ведь как оно бывает, - простая вещь, а никто, кроме мудреца, не додумался.
   Но ослы, они разные бывают. Вот и этот осел: подумал, пораскинул умишком своим туда-сюда, да и начал регулярно тренироваться, так, чтобы прочим незаметно было. И дотренировался до того, что в один прекрасный момент, когда Али, не подозревавший подвоха, спокойно наклонился, так залепил ему кирпичом в глаз, что тот опрокинулся на спину и долго лежал по причине полной потери сознательности. Очнулся, а осел смотрит на него хитрым взглядом: что, мол, съел? Я еще и не так могу...
   И опять вернулась к Али прежняя жизнь. Саман пришлось отвязать, - хвостом еще куда ни шло, а вот кирпичом... Правда, были и свои плюсы. Теперь осла можно было спокойно оставить где угодно. Достаточно бросить серебряную монету около задних ног, и все дела. Ежели кто позарится осла увести, да заметит монету, - а как ее не поднять-то? - тому доставалось так, что мало не казалось, - наповал хвостом бил, ровно молотом.
   Только жизнь Али все ж таки кое-чему научила. Он опять к мудрецу подался, за советом. Тот и присоветовал - научить осла хвостом кирпичи там подавать, ведерко с глиной и определить по строительной части. Покачал поначалу Али головой, уж больно мудрены ему слова такие показались. А там - ничего. Осел, как я уже говорил, способным оказался, смышленым, вот они с тех пор и работают на пару. Осел кирпичи и глину подает, а Али кладет. Не то, чтоб зажиточно жить стали, но из бедности выбрались... А глаз подбит - это ежели кирпич вовремя не поймать.
   - Ты, юноша, на свете не столько прожил, сколько мы, вместе взятые, - вступил в разговор другой старичок, - и уж конечно, не столько видел. Должен тебе сказать, что очень многие байки, передающиеся из уст в уста, случились на самом деле, хотя, может быть, и не совсем так, как их передают. Вот к примеру, чего далеко ходить. Слышал, должно быть, анекдот про мудреца и ишака. Ну, как призвал падишах ишака... то есть, мудреца, конечно, и спросил, сможет ли тот обучить ишака грамоте. Читать, попросту. Тот согласился, но попросил выдать ему полное обеспечение, как ишака так и своих домашних, и сроку - десять лет. А когда жена мудреца стала ему пенять: ведь не может быть такого на свете, чтобы осла читать научить, тот, мол, ответил, что за десять лет многое может случиться: либо ишак скопытится, либо падишах... Слышал?..
   Так вот. История эта на самом деле у нас в кишлаке приключилась. Жил у нас один бай, богатый и бестолковый, и жил не то, чтобы совсем уж мудрец, а так, весельчак один. А еще приключился у весельчака сосед, такой же как бай, только бедный. Сколько он нашему герою крови попортил - это отдельно рассказывать надо, потому как характером обладал скверным и склочным. В общем, узнал как-то бай про говорящую птицу попугая, и захотелось ему таковую заиметь. Цена вот только его совершенно не устраивала. А что цена? Цена справедливая, птица редкая, заморская... Вот наш весельчак ему и предложил обучить грамоте его осла. На приемлемых условиях. Тот и согласился. Чего ж не согласиться? Птица - она за морем, а осел - вот он, под рукой. К тому же, говорящая птица она хоть и диковина, а не такая, как говорящий ишак. Про таких ишаков никто никогда не слыхивал, в отличие от попугаев. Согласился, только сроку дал - пять лет. Вполовину меньше, чем в байке народной.
   Долго ли, коротко ли, а срок минул, никто копыта не отбросил, пора ответ держать. Собрались кишлакцы, бай пришел, ждут весельчака. И он идет, только не один - рядом с ним сосед его, с какими-то палками в руках, и ишак.
   Притихли все разом в нетерпении: что-то сейчас будет?..
   А весельчак вошел в круг, достал какой-то папирус, протянул соседу: читай, говорит. Тот что-то там такое прочитал, а народ никак в толк не возьмет, этот-то здесь причем?
   Тут весельчак и говорит. Я, говорит, пять лет назад, когда проходил мимо дома, - и на соседа кивает, - приметил, что он сажать что-то собирается. Чего, спрашиваю, сажаешь-то? Да вот, говорит, персиковые деревья. Скоро буду персики собирать, продавать, и вконец разбогатею. Когда ж ты, спрашиваю, первый урожай ожидаешь? - Через пять лет, отвечает. - Так чего ж ты, говорю, сейчас сажаешь? Раз первый урожай через пять лет, так и сажай через пять лет - сразу и соберешь. Подумал он, поприкидывал, что к чему, да и последовал моему совету. Вот я к вам его сегодня и привел, с его саженцами, а вы уж сами решайте, кто из них двоих, - тут он кивнул себе спину, - больший осел.
   Народ оторопел слегка, а потом как захохочет. Не то чтоб люди злые были, а больно уж садовод этот надоел всем. Бай тоже, поначалу глазами хлопал, потом присоединился...
   В общем, сосед этот с тех пор сильно изменился, как его таким образом на смех подняли. И уважительный стал, и прислушиваться к чужому мнению, даже бестолковость его куда-то исчезла. Осел весельчаку остался, а бай... Бай к нему, к весельчаку, на следующее утро ни свет, ни заря постучал, с кровати поднял. Я, говорит, вчера так и не понял, в чем загвоздка. Всю ночь сидел и считал: как же так, все правильно выходит, чем посадить и ждать пять лет, лучше и впрямь, сначала подождать, а потом посадить... И вот только сейчас до меня дошло: персики, они ведь только через десять лет первый урожай приносят!.. И как захохочет...
   - Вот-вот, и у нас похожий случай был, - тут же приступил к рассказу третий старичок. - Который потом в анекдот превратился. Помните? У одного хозяина на огороде работал осел - колесо крутил. Колесо крутит, вода из колодца поднимается, овощи-фрукты орошает. А чтобы осел не лодырничал, хозяин ему на шею колокольчик повесил. Колокольчик позвякивает, значит, работа идет. Какой-то прохожий пошутить захотел, да и спросил хозяина: а что, мол, если осел на месте будет стоять и головой мотать? Наш хозяин ему по простоте душевной и отвечает: где ж, мол, другому такому умному ослу найтись, окромя вашей милости? Байка на этом заканчивается, а история нет.
   То ли осел разговор разобрал, то ли и в самом деле умный попался, а только с той поры - хозяин спать в тенечек, осел осторожненько голову из хомута вон, колокольчик аккуратно на куст, и тоже дрыхнуть. Заприметил, когда хозяин просыпается, и как только время, он опять - колокольчик на шею, голову в хомут и бредет с усталым видом, изработался, мол. Ветерок ли подует, птички сядут, а то котенок прибежит поиграться, - дом неподалеку от огорода был, - позвякивает колокольчик, а работа... Стал хозяин примечать, что посевы у него загибаться стали, жухнут на глазах, и земля сохнет. Не знает, что и подумать. Агронома приглашал, удобрения в землю вносил, поистратился, ничего не помогает. А про ослову проделку и не догадался. Чем бы все кончилось, неизвестно, да только осел уж совсем совесть потерял. Ему, вишь, на солнышке жарко спать показалось, и он потихоньку, бочком-бочком, в тенечек, к хозяину чуть не под бок подбираться стал...
   Вот и случилось так, что хозяин проснулся в неурочный час, разбудило его что-то. Открыл он глаза, в себя еще не пришел спросонья, а перед ним блаженная ослиная морда посапывает. Испугался хозяин, взревел дурным голосом, вскочил и рванул куда глаза глядят. Испугался и осел, тоже вскочил, к кусту кинулся, колокольчик нацепил и быстрей к хомуту, - ан не тут-то было, туда уже хозяин с перепугу попал. И началось: оба вопят на весь белый свет, бегут один за одним, - колесо-то вращается, оба его толкают, - вода из колодца бурным потоком хлынула, половину огорода смыла, на другие огороды девятым валом пошла... Народ сбежался, не поймет, что случилось... Потом, конечно, разобрались. Смеху было!.. Осла за выдумку его хозяин простил, но совсем от работы не отстранил - на другую перевел, где особо не поспишь...
   Посмеялись и над этой историей. Владимир, конечно, остался бы еще, но солнце клонилось к закату, пора было возвращаться на корабль. А тут еще на площади перед чайханой показался Синдбад, в сопровождении команды несший на "Золотого ишака" драгоценный компас...
  
   Мы так часто вспоминаем о компасе, что, наверное, пришла пора познакомиться с этим крайне важным прибором поближе, а поможет нам в этом замечательный ученый, естествоиспытатель, мыслитель и общественный деятель конца XIX века и первой половины XX века, Владимир Иванович Вернадский. Представлять ученого с мировым именем, дело неблагодарное, да и ненужное, а потому просто заглянем в его замечательную книгу, которая называется "Труды по всеобщей истории науки". Поскольку книга эта издавалась не один раз, укажем, что мы пользовались изданием 1988 года (Москва, Наука).
   "Вскоре после первых поездок норманнов в Америку появились и на европейской почве первые научные инструменты, которые позволили направлять путь корабля в открытом море с большой уверенностью. Первым таким прибором была магнитная стрелка...
   По-видимому, еще до н.э. она была известная в Китае и ее употребляли для определения пути в пустынях в некоторых китайских караванах. Употребляли для этого маленькие деревянные фигурки, внутри которых находились кусочки магнита. Но нельзя, однако, не заметить, что не может считаться доказанным знание китайцами "магнитной" стрелки. Они обладали каким-то способом показывать направление, но это, может быть, был магический прибор, вроде солнечного камня норманнов... Употребление магнитной стрелки китайцами в мореходном деле раньше европейцев едва ли может считаться доказанным; точно так же, как не употребляли они ее и в картографии, основы которой положены главным образом более поздними трудами европейских миссионеров, [в основном] иезуитов в XVII в., впервые введших в Китае магнитные наблюдения. Европейские корабли, проникшие в XVI столетии в воды Китая, встретились в общем с более примитивным компасом в руках китайских и корейских мореплавателей, чем тот, который находился в то время на их судах. Это был плавучий компас. Кусочки магнита в арматуре, т.е. включенные в железные бруски или палочки прикреплялись к соломинкам, деревяшкам или пробкам и пускались плавать в сосуде с водой. Конечно, они более или менее быстро принимали определенное направление магнитного меридиана. Очевидно, такой примитивный компас давал возможность определять направление с трудом и не всегда на утлых судах среди Океана. Он был неприменим во время морского, даже слабого, волнения.
   Совершенно такая же форма компаса появилась издавна, вероятно, около Х в., на европейском Западе; она стала впервые известной среди итальянских моряков Средиземного моря; может быть, ее впервые ввели туда в это время моряки [южно-итальянского порта] Амальфи, называвшие ее греческим словом calamita, так как в это время в Амальфи еще нередко употребляли греческий язык. В руках амальфитян и других итальянских моряков неуклюжий инструмент китайцев быстро получил ряд усовершенствований. Самым крупным из них было применение стрелки для изготовления морских карт - идея, которой никогда не достигли жители Дальнего Востока. Уже к концу XI столетия карты, основанные на магнитной стрелке, достигли такого развития, что указывают на относительно долгое употребление удобной переносной буссоли. Таковой не мог быть плавающий компас Китая и древнего средневековья. Им был компас, в котором вертящаяся на стержне магнитная стрелка прикреплялась к разделенному на 360 градусов неподвижному деревянному лимбу. [При помощи] этого прибора к самому началу XIII в. совершена была огромная коллективная работа толпы - морская съемка [побережий] Средиземного моря.
   Как новинкой, [буссолью] интересовались ученые, связанные в XII - начале XIII в. с Парижским университетом. В конце XII столетия свойства магнитной стрелки были точно описаны Александром Некгамом, знавшим, однако, только плавающий компас. В 1258 г. Роджер Бэкон показывал как новинку и необычайную вещь такой плавучий компас посетившему его флорентийцу Брунетто Латини, сохранившему в своих письмах описание своей беседы с Бэконом. Стрелка на соломинке в опыте Бэкона постоянно направлялась - притягивалась - к Полярной звезде.
   В это время эти наиболее передовые ученые своего времени знали компас в более грубом состоянии, чем тот, которым пользовались безымянные капитаны судов итальянских городских общин. Это ясно из современных им портуланов, [морских карт], остатки которых известны. Вся история переноса компаса безымянна, но ясно, что усовершенствования его местного - европейского - характера.
   Долгое время думали, что компас был перенесен из Китая арабами, но среди многочисленных арабских писателей мы встречаем указания на него лишь в конце XIII столетия, а арабский географ Ибн-Хордад бех в конце IX - начале Х в. еще ничего не знает о свойстве магнита постоянно указывать на север, хотя подробно описывает притяжение им железных вещиц. Не знал об этом свойстве стрелки и классический мир, несмотря на сношения с Китаем.
   Еще в середине XIII столетия арабский купец Байлах, плававший в Средиземном море, с удивлением, как новинку, описывает примитивный плавающий компас капитана судна, на котором он плыл в беззвездную ночь... Там еще через 100 лет не был известен усовершенствованный компас европейцев.
   Вскоре, в самом начале XIV столетия, вошел в употребление новый важный прием, сразу придавший прибору новый характер и крупное практическое значение. Кто-то, может быть, в Амальфи, придумал прикреплять к магнитной стрелке бумажный полукруг, разделенный на направления стран света [и] на румбы. Этим путем был изобретен корабельный компас, в общем оставшийся неизменным до нашего времени".
  
   После ужина, - отплытие было назначено на следующий день едва рассветет, - команда во главе с капитаном еще один раз, который лишним не бывает, проверила, все ли готово к продолжению плавания. После чего, как водится, все уселись в кружок вокруг Джасима, бесконечного источника правдивых и не очень историй. Даже джинн. Владимир завозился с укладыванием каната, который никак не хотел принимать предписанную ему морским уставом форму и все время норовил расползтись, а потому не успел к началу, и тему нынешний вечера ему пришлось, что называется, понимать по ходу дела.
   - ...Если не повезет, то и на верблюде собака укусит, - рассказывала новоявленная Шехерезада. - Вот, послушайте.
   Жил-был в одном городе некий скупец. Такой, что яйцо ел в три приема: на завтрак белок, на ужин - желток, а на обед воду, в которой оно варилось. Причем денег у него имелось в достатке, вот только тратить он их крайне не любил. Ходил он обычно в таких обносках, латанных-перелатанных, что стыдно взглянуть, ни один нищий на такие не позарится, а уж туфли его... Туфли его гремели на весь город. Некогда остроносые, мягкие, они со временем, как бы это сказать... ну, сильно обветшали, что ли, потеряли форму, заскорузли и напоминали скорее коровьи лепешки, чем туфли. И смеялись над ним, и стыди его, - ничего не помогало. В конце концов, нажаловались властителю города, что он, мол, своим внешним видом позорит всех, о них, мол, уже анекдоты в других городах сочинять стали, после чего властитель издал соответствующее распоряжение: сменить внешний вид под страхом самого сурового наказания.
   Делать нечего, - с сильным не борись, - подался скупец к старьевщику, купил у него за пару медяков халат (не лучше прежнего) и туфли (тоже без слез не взглянешь, но все-таки получше прежних), а старые решил выбросить.
   Вот тут-то и началась для него полоса невезения.
   Возвращаясь от старьевщика, будучи в прескверном настроении от понесенного убытка, он вертел в руках свои старые туфли и все никак не решался с ними расстаться, прикидывая и так, и эдак, каким образом приспособить их к хозяйству. Ничего не придумав, он, в отчаянии, бросил их за какой-то забор и побрел дальше, чувствуя себя несчастным до крайности.
   На его беду, стена огораживала двор богатого городского жителя, сидевшего за дастарханом в предвкушении обеда. Служанка едва успела поставить перед ним блюдо с ароматным пловом, как в это самое блюдо, прямо в центр, попала первая туфля. Вторая угодила в казан.
   Поскольку установить злоумышленника не составило никакого труда, скупцу были обратным образом вручены его туфли, в обмен на большой штраф.
   Тогда он решил избавиться от них, закопав под стеной собственного дома. Во избежание недоразумений, он принялся за дело ночью, увлекся, не учел, что с другой стороны к стене примыкает соседский сарай и докопался до того, что тот рухнул.
   Вместе с предметом, послужившим причиной совершения преступления, он был доставлен к справедливому кади, где опять-таки отделался большим штрафом.
   После чего, выждав день, привязал к туфлям кирпич, отправился на реку и изо всей силы метнул их в воду. На его беду, в направлении полета снаряда, рыбак вытягивал из реки сети. Наклонившемуся в лодке рыбаку туфли угодили в самую высокую на тот момент часть организма и упали на дно лодки. Рыбак выпал наружу, запутался в сетях, чуть не утонул и потащил обидчика к кади, где тот опять-таки уплатил штраф.
   Еще через день, скупец, которому уничтожение туфель уже влетело в кругленькую сумму, отправился в караван-сарай и тайно бросил их в отводящий нечистоты канал. День он прожил спокойно, радуясь, что наконец-то избавился от обузы, но затем к нему пришли закутанные по самые глаза служители, надавали по шее и отвели на место преступления - забитый канал, благоухавший страшным зловонием на всю округу. Когда ему в этот раз выписывали очередной штраф, он держал изъятые из канала туфли в руках, а стоявшие рядом стражники регулярно падали в обморок по причине исходившего от них запаха.
   Затем настойчивый, но несчастливый скупец попытался избавиться от них, незаметно сунув среди тюков проходившего мимо его дома каравана. Через некоторое время верблюд, шедший за тем, у которого оказались туфли, почуял до конца не выветрившийся запах, взревел, рванулся и причинил убыток, попортив и поломав все на пути своего бегства. Возмещенный, естественно, скупцом.
   Прошло всего лишь пара недель с начала избавления, а в городе уже царила легкая паника. Никто не знал, откуда ожидать беды; те, у которого имелись родственники в пригородных кишлаках, отправлялись к ним гости, бросая хозяйство на произвол судьбы.
   Туфли, тем временем, продолжали свое победное шествие. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы, в очередной раз вымытые и поставленные сушиться на кровлю дома скупца, не упали случайно на соседскую собаку. Второго соседа, до того момента смеявшегося над мнимой опасностью. Испугавшаяся собака принялась носиться по двору, сбила с ног хозяйку, возившуюся у тандыра, она уронила в него вязанку хвороста, огонь полыхнул чуть не до облаков, ветром его понесло по окрестным дворам и, если бы не оперативные действия вовремя прибывшей пожарной команды, город мог выгореть дотла.
   Поскольку дело принимало серьезный оборот, в него вмешался властитель. Туфли были тожественно сожжены на площади, при огромном стечении народа, но люди долго еще не могли прийти в себя от постигшего их город несчастья, плохо спали и с подозрением относились к каждому предмету, хоть чуть-чуть их напоминавшего...
   Над скупцом и его невезением посмеялись, после чего кто-то из матросов, - в сгустившихся сумерках уже не было видно, кто именно, - попросил бравого кока поведать что-нибудь из его личных морских подвигов. Тот просиял, как луна в полнолуние, принял вид вояки, прошедшего огонь, воду и медные трубы, после чего приступил к исполнению просьбы.
   - Видели, небось, - начал он, - главный корабль нашего халифа - "Грозу морей"? А машины боевые на его борту?
   Так вот. Выпало мне однажды везти одну такую машину. Куплена она была за большие деньги, потому - усовершенствованная. Ее, с помощью какого-то архимедова винта, поворачивать можно было. Прежние модели, их как поставил, туда и пуляют, а эта... Вот ты ее установил, скажем, в направлении на север, метал-метал, а противник твой, не будь дурак, переместился на запад. Так у этой баллисты рычаг специальный имеется: ты его крутишь, она и поворачивается; не вся, конечно, только та часть, что над основанием. Крутишь ты его, глядишь - вот она уже у тебя тоже на запад смотрит, в сторону противника, можешь снова в него камни, или что там у тебя, бросать. А второй винт, он ее вверх-вниз поднимать-опускать может. И другое усовершенствование было. Прицел оптический. У нее возле рычага, которым камни пуляют, на палочке, и в вертикальном столбе-опоре по проволоке железной изогнутой приспособлено. Вот ты теми винтами архимедовыми крутишь, а сам сквозь проволоки смотришь. Как только изгибы эти совместятся в правильный восьмиугольник, так сразу и стреляй без промаха. В два раза точнее, чем предыдущие.
   - Это почему же в два раза точнее? - спросил кто-то.
   - Потому как в прежних моделях надо было квадрат совместить. У квадрата четыре стороны, а у восьмиугольника - восемь. Четыре, будучи взяты дважды, составляет восемь. Ты что, складывать не умеешь?..
   На любопытного зашикали, тот притих.
   - Ну вот. Погрузили, принайтовали к палубе, повезли. Откуда и куда - говорить не буду, потому - военная тайна. И дали нам в придачу к боевой машине старого опытного воина с огромным щитом, чтобы новобранцев обучить пользованию орудию, только он спал все время в трюме на мешках. Совсем немного до порта назначения оставалось, как вдруг сразу две напасти: и волнение на море поднялось, и пираты берберийские ниоткуда возьмись. А мы как раз без оружия и не готовы. Всего-то и вооружения - одна сабля на всех, да и то у капитана. Ему ее в качестве парадной формы одежды выдали, причем не затачивали на всякий случай, чтобы и сам не порезался случайно, и других не порезал. А пираты, они на то пираты и есть: вооружены до зубов, из луков стреляют, камнями из пращей кидаются, крюки абордажные готовят. Правда, по причине морского волнения, не все у них ладно выходит: стрелы с камнями летят куда попало, веревки с крючьями путаются, и никак-то они подойти не могут, чтобы бортами сблизиться. Зато орут, угрожают, - это без промаха.
   Тут мы вспомнили, что у нас имеется старый опытный воин, решили к нему за советом. Разбудили его, сообщили обстановку.
   - Ну, говорит, тут и думать нечего, сдаваться надо. Белый флаг на мачту, почетная капитуляция - и все дела. Я, говорит, старый опытный воин, я всегда знаю, какой дорогой бежать. А тут - куда побежишь? Море кругом... Только вот насчет условий капитуляции погодите, сейчас поднимусь, сам гляну.
   Взял он щит, такого размера, что за ним пять человек спокойно укроются, - и как только он таскал? - выбрался на палубу, и, значит, прикрываясь, просеменил к борту. Выглянул осторожно, и тут - на тебе! - какой-то камень, пущенный из пращи, аккурат угодил ему прямо в лоб. Он вытянулся и - брык - на палубу, только вот что значит боевая выучка, пока падал, щитом так накрылся, не подберешься. Неужели, думаем, все, отплавался-отвоевался? Последняя надежда, можно сказать, и та, прямо на наших глазах...
   Делать нечего, подняли белый флаг, ждем указаний. А те никак крючья закинуть не могут, чтоб абордажным способом к нам на борт перебраться. Плюнули на это дело, в конце концов, и говорят.
   - Мы, говорят, первый раз в море вышли, до этого все больше на суше промышляли. Потому и не получается как следует. Ну да это ничего; подучимся, в следующий раз, как нас встретите, мы посноровистее будем. А пока - не взыщите, новички мы в этом деле. Вы вот что сделайте: вы там деньги, драгоценности, еще что, в мешки упакуйте - и нам сюда на палубу бросайте, как поближе подойдем. Побросаете, и можете плыть себе дальше беспрепятственно. Только вы уж все отдавайте, как есть, по-честному.
   Пока переговаривались, они вроде как и впрямь поближе и поудачнее подобрались. Теперь наши корабли рядышком оказались и на волнах: вверх-вниз. То есть: они - вверх, мы - вниз. Так что бросить чего-нибудь к ним на палубу и не промахнуться - это запросто.
   И тут смотрим - щит шевелиться начал, съезжать в сторону. Только это пока что шишка на лбу росла у нашего воина, сам-то он чуть погодя оклемался. Оклемался, сел, потрогал лоб, да и говорит.
   - Нет, говорит, ну там вообще, нормальные люди собрались? В такой щит - и промахнуться. Обязательно в физиономию засветить... Таким, говорит, капитулировать - позор несмываемый. Спускайте белый флаг, он нам еще пригодится. Вот я там в трюме кувшины такие высокие видел. Что в них?
   А это мы маслом оливковым запаслись, на продажу.
   Он как услышал, повеселел.
   - Тащите, говорит, ваше масло, и кидайте к ним на палубу, сейчас посмотрим, кто из нас белый флаг вывесит.
   Пираты видят, - мы сдаваться раздумали, - осерчали.
   - Ну, все, говорят, теперь вам всем крышка. Дайте только бортами сойтись!.. Мы к вам со всей, можно сказать, душой, а вы - вон оно как!.. Вот и делай после этого людям добро.
   И снова начали амуницию свою абордажную готовить.
   Только и мы не зевали. Кое-как повытащили те кувшины с маслом из трюма и ну к ним на палубу метать, когда выше них на волне оказывались. Видели бы вы, что там началось!.. Мало того, вода через борта попадает, еще и масло добавилось. Разве тут на ногах устоишь?.. Кувыркаются, перекатываются то туда, то сюда...
   А воин, старый и опытный, в раж вошел.
   - Капитуляция? - кричит. - Мы вам сейчас такую капитуляцию покажем, вовек не забудете!.. Тащи, ребята, из трюма все, что не жалко!.. В плен не берем!..
   В трюме же у нас сыр сохранился. Он, как бы это помягче сказать, был вроде того, что брат нашего капитана Синдбада нам удружил. Мы сразу, как только обнаружили его состояние, выбросить хотели, а потом заставили бочками, кувшинами, мешками закидали, и как-то позабыли о нем. Теперь как раз и настал его звездный час...
   Сначала противник сопротивлялся и грозился, когда первая "ароматная" партия достигла их палубы, затем взмолился о пощаде, но мы уже не могли остановиться, воздавая ему сторицей за испытанный страх. Головки сыра, по твердости не уступающие камню, и обладающие такой же поражающей способностью благодаря специфическому запаху, сыпались на палубу пиратского корабля подобно граду. Пока не случилась совершенно непредвиденная вещь...
   Какой-то круг сыра, обладавший меньшей твердостью прочих, случайно оказался на абордажном крюке, болтавшемся у пиратов за бортом. Некоторое время он оставался там невостребованным, как вдруг из морских глубин показалось какое-то чудовище, ухватило приманку и пустилось наутек, увлекая за собой корабль с пиратами. Какое-то время мы их видели, но потом они совершенно исчезли с глаз долой. И что с ними сталось - не знаю.
   Кстати сказать, я в той битве особым образом отличился. Я, когда их корабль мимо нас на волне поднимался, их предводителя несвежей сметаной осрамил. Метнул кувшин, он его саблей раз - напополам, - а сметана ничего, долетела...
  
   Приведем здесь небольшое сообщение, взятое нами на сайте "Морская газета" (gazetam.ru), автором которого является капитан 1 ранга Вадим Кулинченко, ветеран-подводник. В том или ином виде этот факт приводится во многих источниках, но мы, конечно же, отдаем предпочтение человеку, всю свою жизнь посвятившего морю.
   "В августе 1841 года произошло морское сражение между флотами Уругвая и Аргентины. Уругвайским флотом командовал американский адмирал Джон Ко, а аргентинским - британский адмирал Уильям Браун. В разгар сражения уругвайскому командующему флотом доложили, что кончились ядра. Он уже собирался капитулировать перед аргентинцами, когда поступил доклад, что в трюмах кораблей обнаружен большой запас голландского сыра в головках, от долгих лет хранения сделавшегося, как камень. Диаметр головок сыра совпадал с диаметром ядер, и сообразительный адмирал Ко приказал зарядить пушки сыром. И как только уругвайцы произвели пробный залп по аргентинским кораблям, те обратились в бегство, решив, что уругвайцы применили секретное оружие...
   Головки сыра, ударяясь о борта и палубы кораблей аргентинцев, превращались в пыль, от которой экипажи начинали неудержимо чихать. Уильям Браун принял это за применение противником секретного оружия. Так обычный голландский сыр помог уругвайцам одержать значительную морскую победу".
  
   Пару дней плавание проходило без приключений, а на третий, желая сократить путь, капитан приказал вести "Золотого ишака" между двух небольших островов, ориентируясь на видневшийся за ними вдали третий. Вскоре выяснилось, что, во-первых, островов гораздо больше, во-вторых, между ними наличествует огромное количество отмелей, а в-третьих - присутствует довольно сильное течение. Пришлось спустить почти все паруса, оставив малый для маневренности, и следовать течению, стараясь слишком не отклоняться к берегу. Дозорные расположились по обеим бортам и до боли в глазах всматривались в прозрачную воду, просто кишевшую разноцветными обитателями, и, увы, песчаными банками. Так они плелись черепашьим шагом, пока из вороньего гнезда не раздался истошный вопль: "Человек за бортом!"
   Действительно, где-то в половине кабельтова от "Золотого ишака" прямо по курсу наблюдалась выступающая чуть менее чем на половину бочка, в которой находился вполне себя прекрасно чувствующий человек, судя по тому, что никаких сигналов бедствия не подавал и привлечь внимание к своему положению не пытался. Плыл себе и плыл, следуя воле течения и слегка покачиваясь на небольшой волне. Как только позволило сократившееся расстояние, он соизволил обратить внимание на приближающийся корабль, приветливо приподнял чалму, поздоровался и осведомился, в каком направлении тот движется. Получив в ответ взаимное приветствие и неопределенное: "вон туда", человек любезно попросил подбросить его до острова, находившегося по курсу. После чего был поднят на борт. Вместе с ним была поднята бочка, а также десятка три-четыре кокосов, связанных лианами наподобие гирлянд и прикрепленных к этой самой бочке.
   В ответ на недоуменные взгляды команды Джамиг, - так звали находившегося в бочке человека, - пояснил, что работает почтальоном, а то, что они видят - ценные бандероли, которые он взялся доставить попутно с письмами. Как оказалось, пользуясь тем, что течение между островами не меняло своего направления и скорости движения со времени их заселения, местные жители использовали его в качестве транспортного средства для доставки почты. Один раз в несколько дней почтальон, собрав письма и посылки, в определенное время садился в бочку. Его на лодке буксировали в туда, где его подхватывал поток, после чего он благополучно дрейфовал к месту назначения. Там его ждала другая лодка, которая доставляла почтальона на берег. С другой стороны острова-адресата течение обратным порядком возвращалось к острову-адресанту, с ним почтальон и возвращался. Обычно это не доставляло хлопот, но сегодня день был особенный, - праздник Молодой Луны, - поэтому пришлось прихватить с собой кокосы, внутри которых содержались подарки.
   На вопрос, о какой молодой луне идет речь, поскольку уже третий день наблюдалось полнолуние, Джамиг поведал, что на острове-адресате живут по лунному календарю, но, поскольку вносить поправки для приведения этого календаря в полное соответствие с фазами луны никто не стал, он некоторым образом сбился, что, впрочем, нисколько не умаляет его достоинства. Попутно выяснилось, что почтальон собирался прибыть на место встречи около полудня, солнце уже клонилось к закату, а он не проявлял ни малейшего беспокойства. Дело в том, пояснил словоохотливый Джамиг, что хотя на острове-адресанте живут по солнечному календарю, дела с внесением поправок там обстоят столь же дурным образом, в результате чего "также наблюдается небольшое несоответствие" солнечных часов положению солнца.
   Это все ничего, заявил почтальон ошарашенной команде, поскольку где-то там (он махнул рукой вокруг себя) имеется странная линия, пересекая которую в одном направлении, оказываешься во вчера, а пересекая обратно, в завтра. Жители островов, через которые проходит эта линия, специальным образом отметили ее раковинами, но это все равно их не спасло. Поскольку селения их расположены по разные стороны этой черты, а ходят они друг к другу часто, по нескольку раз в день, то запросто можно встретить годовалого дедушку, прогуливающего столетнего внука, ибо возраст свой они определяют по количеству дней, прошедших от рождения.
   Когда Джамиг дошел до этого места, послышался крик, призывающий почтальона. Он был передан встречающим его почтовым служащим, равно как и бочка с кокосами. Бросить якорь и заночевать Синдбад отказался наотрез, отговорившись тем, что ужасно спешит, а на самом деле, - как пояснил он, едва остров отдалился настолько, что его нельзя было услышать ни с лодки, ни с берега, - из-за боязни заблудиться во времени.
   Ну а традиционные вечерние истории не заставили себя ждать, только на этот раз лавры рассказчика попытался оспорить джинн.
   - Жил-был в Багдаде купец один. Очень богатый. С караванами ходил аж до самого Самарканда. И было у него три сына. Два еще туда-сюда, в смысле сметки купеческой - мешок мимо арбы не положат, а вот что до остального... Ну а третий, как водится, обоих первых перещеголял. Вот настала пора купцу завещание составлять. Созвал он родственников, знакомых, кади пригласил, чтобы все честь по чести зафиксировать.
   - Так и так, - говорит, - сыновья мои родные. Долго я думал, и наконец решил. Ну и дураки же вы все... Нет, я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что чем распылять богатство, которое после меня вам достанется, в шесть рук, пусть оно распыляется только в две, дольше хватит. - И, видя, что сыновья его не понимают, вздохнул и пояснил: - Слова мои значат, что только один из вас, самый разумный, получит все мои движимое и недвижимое имущество, а двое оставшихся будут у него караванщиками, пока не разбогатеют, что вряд ли. Поэтому тот счастливчик, кто все получит, будет содержать их как полагается, пока... В общем, содержать. А они - работать. И чтобы определить, кто из вас, бестолочи, самый разумный, я сейчас тут при всех устрою вам испытание, чтобы без обид было. Кто испытание одолеет, тот и наследник. Всем все ясно?
   Сыновья кивнули дружно и ждут, что такое за испытание будет.
   - Вот, - говорит купец, - есть у меня пять шапок разноцветных. Три черного цвета, а две синего. Сейчас я каждому из вас надену на голову по шапке, а два оставшиеся спрячу в сундук. Кто отгадает, какого цвета у него на голове шапка, тот и наследник. Понятно?
   Те опять дружно кивнули.
   - Ну, говорит, закрывайте глаза.
   Те закрыли.
   Надел он им шапки, оставшиеся в сундук спрятал, сел на него для верности, и говорит:
   - Вот теперь можете открыть глаза.
   Те открыли.
   - Минута, - говорит, - на размышление.
   И сидит себе, лошадку деревянную в руках крутит.
   - Ну, какого цвета у тебя шапка на голове? - спрашивает первого сына, когда минута истекла.
   - Откуда же мне знать? - пожал тот плечами. - У меня глаз на затылке нету...
   - Понятно... - протянул купец. - А у тебя? - спрашивает он таким же образом второго.
   И получает точно такой же ответ.
   Снова говорит: "Понятно...", и - к третьему сыну.
   А тот шапку снял, посмотрел, отцу протягивает.
   - Да вот, говорит, батюшка, как есть черная.
   Все рты пораскрывали - отгадал ведь, шельмец!.. А купец руками замахал.
   - Нет, говорит, так дело не пойдет! Мне нужно, чтобы вы умом дошли, не снимая шапок. Понятно? А потому, повторим испытание. Только условие будет другое. Должны вы будете сказать не какого цвета шапка у вас на голове, а какого цвета шапки у меня в сундуке. Шапок с головы не снимать! - И кулак на всякий случай третьему сыну продемонстрировал.
   Перемешал шапки, сказал "отвернитесь", надел, убрал в сундук, сел сверху, отдал команду: "Развернись! Поехали!" и опять сидит лошадку в руках крутит.
   Истекла минута, он первого сына спрашивает:
   - Ну, кандидат в наследники, какого цвета шапки?
   А тот ему:
   - Откуда же мне знать, батюшка? Не видно мне, - ты ж на них сидишь...
   И второй также ответил. А третий сын помялся немного, да и отвечает:
   - Ты, говорит, батюшка, в сундук свой две черные шапки положил.
   Все опять поразились. Снова ведь угадал!..
   Купец аж прослезился на радостях.
   - Все, говорит, тебе оставляю, вот, видишь, бумаги все подписываю, а теперь рассказывай, как тебе своим умом такую задачу решить удалось, ты ведь по сравнению со своими братьями того...
   Покраснел сын, мнется, не знает, что и сказать.
   - Ладно, улыбается купец, сам за тебя расскажу. Хотя, должен признаться, задачка-то у тебя попроще была, чем у братьев твоих. Тебе, можно сказать, повезло. Потому как у них на головах по синей шапке было, а у тебя - черная. Вот ты сразу и вычислил, потому как синих шапок всего две было, и обе они на головах оказались, значит - в сундук я убрал черные. Правильно?
   А тот рот раскрыл от удивления.
   - Да у меня, батюшка, за спиной блюдо серебряное висит; я, когда отворачивался, в нем и видел, какие шапки ты в сундук прячешь...
   Теперь уже купец рот раскрыл, а что делать? Видно, судьба такая, третьему сыну в наследниках ходить, раз он дважды испытание прошел...
  
   Дождавшись, когда смех умолкнет, воодушевленный достигнутым успехом, джинн продолжил закрепление успеха на ниве рассказчика.
  
   - Вез как-то один гончар горшки в город на продажу. Везет себе, песенки поет, небо чистое, солнышко светит, птички поют, настроение прекрасное. До самых городских ворот было прекрасное, пока его стража не остановила.
   - Что, спрашивают, везешь?
   - Да вот, отвечает, горшки везу, на продажу.
   Посмотрели они на него, на горшки, снова на него, переглянулись промеж себя и как захохочут.
   - Нет, хохочут, вы видали? Горшки он на продажу везет!
   И не пропускают.
   - Ты, говорят, либо умом немножко того, либо опозорить нас хочешь. Где же это видано, чтобы у горшков горлышка не было?..
   А гончар, надо сказать, продукцию своего изготовления на арбу вверх донышками поставил, вот и вышло, что как бы у нее горлышка и нету. Пытается он что-то объяснить стражникам, а те - ни в какую. Народ собрался, разобраться пытается в происходящем. Наконец кто-то взял один горшок, пощупал его и говорит:
   - Этот мастер, говорит, или вовсе не мастер, или смеется над нами. У этих горшков мало того, что горлышка нету, у них еще вместо донышка - дырка. Что можно в таком горшке, с позволения сказать, держать?..
   Посмотрел народ, убедился, что правду этот кто-то сказал - ни горлышка, ни донышка - нет как нет. Стали над гончаром потешаться, кувшины ему разные показывать, другие горшки - вот, мол, как делать надо. А ты чего понаделал? Какая муха тебя укусила? В общем, обсмеяли его с головы до ног, на сто лет вперед. Он уж и не знает, куда деваться, как объяснить. Перевернул свой горшок, чтоб показать, что он такой же, - ему чуть шею не накостыляли.
   - Нет, говорят, вы видели? Он еще и издевается!.. Хочет свой товар никудышный пристроить!.. Давай, поворачивай оглобли, а не то...
   Делать нечего, повернул гончар оглобли и домой воротился. А на следующий день опять в город подался, с тем же товаром, только поставил его "правильным" образом. Повинился на всякий случай перед стражниками, так и так, мол, действительно, что-то на меня вчера затмение нашло, не то привез.
   Осмотрели они продукцию.
   - Вот теперь все соответствует: и горлышки на месте, и донышки. Не то, что вчера... Можешь проезжать и торговать, только впредь уж повнимательнее будь: мы на то здесь и поставлены, чтобы худой товар на базар не допускать...
   Так что ж вы думаете? Не успел он до базара доехать, как все его горшки да кувшины чуть не с руками оторвали. И не то, чтоб они чем-то от прочих сильно отличались, а как предмет для примера и наставления: вот, мол, если б не народ, своевременно указавший на ошибку, так горе-мастер во всю жизнь не научился бы правильной работе.
  
   На третий день плавания, когда "Золотой ишак" достиг очередного порта на своем долгом пути, Владимиру наконец-то повезло. Точнее, не то, чтобы повезло, а так, забрезжил слабый лучик света в конце туннеля. Пока команда занималась водой и провизией, а Синдбад отправился в торговую часть узнавать цены на ткани, - у него начинала потихоньку прорезаться мысль продать товар где придется, лишь бы дали хорошие деньги, - Владимир отыскал очередного наимудрейшего. На осторожный вопрос, не слышал ли тот что-нибудь о волшебных тавлеях, и в очередной раз объяснив, что "это игра такая, на доске в клеточку", он уже собирался было вежливо откланяться, поскольку недоуменный вид мудреца уже сам по себе был ему ответом, как вдруг...
   - Тавлеи... тавлеи... доска в клеточку... - задумчиво пробормотал наимудрейший и принялся теребить бороду. Владимир замер. Неужели?..
   - Доводилось ли тебе когда-либо слышать об Искандере Двурогом? - поинтересовался мудрец.
   - Увы, нет... - на всякий случай ответил Владимир. И не прогадал.
   - Эх, молодежь... - вздохнул его собеседник. Причем тяжкий вздох никак не соответствовал радостно вспыхнувшим глазам: было совершенно очевидно, что не избалованный вниманием и возможностью поговорить мудрец воспользуется случаем и поведает что-нибудь интересное. Так и случилось.
   - Покоритель мира, великий властитель Искандер Двурогий родился в семье бедного царя где-то неподалеку от Греции. И так незначительны были владения его отца, что и названия-то их не сохранилось. Как водится, родители, по рождении ребенка, тут же отправились к местному предсказателю, - по-ихнему, оракулу, - чтобы узнать, какая судьба ему предстоит. Долго о чем-то совещались, - придворные уже не знали, что и подумать, - как вдруг выходят они из пещеры: глаза круглые, рты раскрыты. Придворные сразу к ним: что, мол, такое сказал оракул? А они слова вымолвить не могут... Потом только, спустя время, проговорились - придворные тоже рты пораскрывали. Однако, чтобы будущий властитель мира не зазнавался, воспитывали его как и всех детей, да и звали по-простому, ласково, Шуркой.
   Шила, однако, в мешке не утаишь, оно все равно всплывет наружу, а потому характер мальчика рано дал о себе знать. Он, видишь ли, умом споро превосходил всех мудрецов, которых родители нанимали ему в учителя, а силой - знаменитого ихнего героя, избранного им себе в качестве примера для подражания.
   А поскольку ты об этом герое тоже наверняка ничего не знаешь, я тебе в двух словах.
   Герой этот среди прочих был особенным. Его хлебом не корми - дай подвиг совершить. У него и в распорядке дня значилось - после обеда, со стольких-то до стольких-то - подвиг. Их, эти подвиги, поначалу записывать начали, а как двенадцать записали, так и бросили - надоело. А он все свое - то кабана размером с гору притащит, то гидру контрреволюции, то лошадей-людоедов... Ну вот скажи на милость, что ты с такими лошадьми делать будешь?.. Однако ж, к чести его будет сказано, в сельском хозяйстве тоже разбирался. Там у одного царя коровники шибко засорились, просто спасу нет. Так герой этот не только все вычистил, а на поля отвез, разбросал - и жизнь там сразу наладилась (они до этого голодали) и стала распрекрасной, потому как по три урожая в год собирать стали.
   Но это так, к слову.
   Время шло, настала пора в люди выбиваться. А тут как раз и подвиг наметился - обнаружилось где-то неизвестное чудовище, фаланга. Ну, нашу-то фалангу ты, надеюсь, видел? А та, должно быть, размером с гору была, потому как... Впрочем, по порядку.
   Во-первых, ему понадобился конь. Был один у его отца на конюшне, под стать самому юноше, кусался, лягался и силищи неимоверной. Не знали, что с ним и поделать; хотели его поначалу из конюшни выгнать - да только как? Вот ничего и не придумали, как обозвали то ли Буцефалом, то ли Росинантом, и кормили через особое отверстие. Юноша и говорит: отдайте его мне, я на нем геройские подвиги совершать поеду. Да забери, отвечают, такого добра не жалко, только как ты с ним управишься? Ничего, отвечает, не беспокойтесь, а за коня спасибо. Он, видишь ли ты, приметил, что тот своей тени боится, а потому, как только коня выгнали кое-как из конюшни во двор и собрались смотреть на укрощение, подошел к нему со стороны солнца, позвал ласково. Тот повернулся, а юноша ему тут же - мешок сахару. Наелся конь, и говорит человеческим голосом: "Меня, говорит, тут на сене-соломе держали, ты единственный, кто сахарком угостил. Буду, говорит, служить тебе отныне верой и правдой, ну и за сахар, само собой". Вот...
   Поехал юноша на коне фалангу воевать, а по дороге полководца встретил какого-то. Сидит тот у речки-переплюйки, как сейчас помню - Рубиконом называется - горюет. Подъезжает к нему юноша и спрашивает: так, мол, и так, чего, храбрый полководец, пригорюнился? А тот с грустью ему и отвечает: знаешь ли ты, добрый юноша, пословицу народную: не зная броду, не суйся в воду? Потому и сижу здесь, и горюю, в то время как мне очень на другую сторону надобно. Чего ж ты сидишь? Взял бы что-нибудь, да бросил в воду - речка на вид - по щиколотку. Нет у меня ничего, отвечает полководец, жребий только вот один завалялся. Его и брось, посоветовал юноша. Жалко тому, утонет жребий, где еще такой найдешь, а юноша ободряет: ничего, я тебе новый куплю, не хуже. Бросил тот в речку жребий, и услышали они стук по камню. Повеселел полководец. И впрямь, говорит, воды в речке совсем нету. Спасибо, говорит, если что понадобится - я тебе помогу. А где меня найти - ты знаешь...
   Расстались они добрыми друзьями, может быть даже побратались. Поехал юноша дальше, победил фалангу, а как с ней быть - не знает: не на поводке же водить. Посадил в клетку, так ведь клетку возить надобно?
   Тут, на его счастье, царь неподалеку случился. Жадный - глотка воды в дождь не допросишься. Кто бы к нему с какой просьбой не приходил - всегда возвращался с пустыми руками. Потому как он над просителями издевался: привязал к воротам арбу и говорил: ты вот мне арбу отвяжи, тогда приходи - что хочешь тебе дам. Велика ли хитрость - арбу отвязать? Оказалось - велика. Он какой-то узел хитрый придумал - клубок веревки и концов не видать. Народ уже даже на принцип пошел - в очередь выстраиваются, деньги платят, лишь бы силы свои в развязывании попробовать. Ничего не выходит; а царь смеется - иди, говорит очередному неудачнику, мир завоевывай, может, говорит, у тебя это лучше получится. К нему юноша и направился. Видит - очередь растянулась, конца-краю ей не видно. А у него времени - в обрез. Растолкал он народ, выхватил меч, обрубил клубок аккуратно с двух сторон, а арбу забрал, - только его и видели. Погрузил на нее клетку с фалангой, запряг коня и подался мир завоевывать.
   Только прежде встретил он мудреца одного. У них в Греции, надо тебе сказать, все либо мудрецы, либо герои, а потому работать, собственно говоря, некому. Вот и этот - не говоря уже о том чтобы сына вырастить, оливу посадить, - нашел себе бочку и в ней поселился. Развалится эта, новую найдет. Пробовали его стыдить - да все без толку. Как только народ приступит с упреками, он им сразу какую-нибудь мудрость и выдаст. Стоят все, чешут затылки, - не каждую мудрость ведь сразу поймешь, - уйдут. Поразмышляют-поразмышляют, одолеют, опять приступают, а он им еще одну. Тем и спасался... Приметил он едущего, любопытно ему стало, да и говорит ему.
   - Куда, говорит, путь держишь?
   - Да вот, отвечает едущий, мир завоевывать.
   - А зачем?
   - То есть как это зачем?
   - А так, зачем? Вот кто ты, например, сейчас есть?
   - Я сейчас есть, отвечает, царь.
   - А потом кем будешь?
   - Потому буду властелином мира.
   - А потом, ну, когда срок настанет?
   - Ну, после того как срок настанет, никем не буду.
   - Вот видишь? А я уже и сейчас никто. Так что зачем понапрасну ноги бить? Присоединяйся. Будем вместе философствовать, бочку тебе найдем...
   - Нет, отвечает, не могу. Видишь ли, когда мои родители к оракулу обращались, он им ответил: кто был ничем - тот станет всем. Сейчас меня никто не знает, хоть я царь, то есть я тоже никто. А как только мир завоюю, так сразу и стану всем. Нельзя же, чтоб оракул ошибался. Это что ж тогда начнется, коли никому верить нельзя будет?..
   И дальше повез свою фалангу, воевать.
   Едут они, завоевывают потихоньку, - он, кстати сказать, войско с собой взял немногочисленное, арбу охранять, опять же скучно одному. Никто этой его зверюге противостоять не может. Только, понимаешь, супротивники его найдут долину какую, для битвы подходящую, - ну, там, чтоб тенечек был, речка чистая, сады фруктовые поблизости, - построятся в боевой порядок, он сразу на них фалангу напускает. Те сразу драпать - кому ж охота жизни за просто так лишаться? В плен ведь не сдашься, съест еще, чего доброго... Кроме персов. Они, понимаешь, жили в роскоши и ничегонеделании, а он их этого напрочь лишил, да еще и строем ходить заставлял. Вот они то тут, то там и пакостили, восстания всякие устраивали. А он себе строгий распорядок жизни завел: либо воюем, либо города ставим. Созовет, бывало, своих полководцев, и спрашивает у них: ну, спрашивает, храбрые мои полководцы, что сегодня делать будем? Воевать, или город строить? Так и жили, пока хитрые персы этой самой своей роскошью его армию не одолели. Хотел он было как-то раз продолжить поход, а войско - ни в какую. Нам, говорят, и так хорошо. Прав был тот мудрец, который спрашивал: чего зазря ноги бить? Давай поделим все по-честному, да заживем по-человечески, в лени и праздности, как побежденные персы жили. Он их и так, и эдак уговаривал, славу сулил - не помогло. У тебя, говорят, фаланга есть, вот ею и воюй. А мы уж как-нибудь без всего мира обойдемся, нам и половины достаточно за глаза...
   Видит он, дело плохо, уговорился с ними, что построят они стену Искандерову, и то, что по эту сторону стены - пусть им остается, а по другую - то все ему принадлежать будет. Уговор, как известно, дороже денег. Построили стену, он попрощался со всеми по-доброму, взял фалангу и дальше отправился. Сейчас уже, наверное, до края мира всю оставшуюся половину завоевал...
   - Все это, конечно, интересно, - сказал Владимир (ему и в самом деле было интересно выслушать мудрецову версию походов знаменитого полководца, которую мы привели в весьма и весьма сжатом виде, убрав многочисленные экскурсы и живописные восточные обороты), - но при чем здесь тавлеи?..
   - Какие-такие тавлеи-мовлеи? Не знаю я никаких тавлей! - поспешил откреститься мудрец, потом просиял. - Ах, тавлеи!.. Это случилось, когда Искандер Индию завоевывал. Там ведь эти княжеств разных, раджей-падишахов, видимо-невидимо. А что делать? Феодальная раздробленность все-таки... Так вот у них там один султан больно игрой какой-то увлекался, как ты и говорил, на доске с клетками. Что-то там такое по ним двигал. И так ей увлекался, что играл одновременно на многих досках. Едет бывало, на охоту, - народ вдоль улиц сидит, досками этими, - он то там подвинет, то там... Глядишь, пока до ворот городских доберется, уже и солнышко к закату, - а ведь еще обратно возвращаться... Во дворце - то же самое безобразие. В общем, очень он игру ту любил. И когда Искандер завоевывать его пришел, он ему предложил: давай, говорит, сыграем три партии; выиграешь - все мое твоим станет, а нет - ты меня завоевывать не будешь и дашь мне охранную грамоту с печатью. Как же я с тобой играть буду, если я игру эту в первый раз вижу? ответил Искандер, а потом согласился. И первые две партии выиграл. Не поймет султан, в чем дело. А дело в том, что Искандер, он мысли читать умел. Читает он, как султан за него бы пошел, так и ходит. Но тот тоже не лыком шит оказался, так подумал, что Искандер в три хода партию проиграл.
   - Нет, говорит, так не честно, ты за меня плохо думал.
   И как даст султану в ухо.
   - Ты что же это, говорит, с играми своими совсем хозяйство запустил. Ты видел, в чем у тебя народ ходит? Ты видел, во что у тебя сельское хозяйство превратилось? Города джунглями заросли? Я эти игры, говорит, прекращаю во веки веков. Ну, может, и не насовсем, может, зоны какие устрою, где играть можно; но чтобы не на деньги!..
   Устроил султану дворцовый переворот и отправил его послом в далекую страну. А государство его кому-то из своих полководцев отдал... Так вот я и подумал, может, игра та и есть те самые тавлеи, которые тебе надобны?..
  
   ...А нам настало время немного прояснить вопрос со стеной Искандера, упоминание о которой встречается у арабских писателей. А поможет нам в этом Игорь Ядыкин, фрагмент статьи которого "Александр Македонский и Древняя Русь", опубликованной в газете "Красная Звезда", за 17 января 2007 года, мы и приводим.
   "Этот поход "покорителя мира" вошел в устные предания многих народов Востока, отразившись наиболее ярко в бессмертных творениях перса Фирдоуси, азербайджанца Низами и узбека Навои. Фирдоуси посвящает Александру значительную часть великой поэмы "Шахнаме", Низами - окончание своей "Пятерицы" - "Искандер-наме". Навои же отразил в "Стене Искандера" главное, по мнению народов Востока, деяние Александра Македонского - строительство многокилометровой каменной стены, защитившей эти народы от таинственных северных соседей.
   Согласно преданиям Среднего Востока, Искандер двинулся на Север, в Страну Мрака, населенную народами йаджудж и маджудж, упоминаемых в Библии, как гог и магог. Говорится о них и в Коране в рассказе о подвигах Зу-л-Карнайна, то есть Двурогого. В народном сознании этот мифический герой давно ассоциировался с личностью Александра Македонского, также прозванного Двурогим за приписываемый ему молвой рогатый шлем.
   Этот герой восточного эпоса, подобно Александру, но уже по воле Аллаха, обладая невиданной властью, совершает поход к пределам мира. Там, на далеком Севере, Зу-л-Карнайн тоже сталкивается с ужасными и нечестивыми народами йаджудж и маджудж, терроризировавшими туземное население и желавшими ринуться во владения правоверных. Чтобы не допустить этого, Зу-л-Карнайн сооружает в северных пределах земли непреодолимую стену, скрепляя камень расплавленным железом.
По мнению древних, каждый из йаджудж и маджудж имел по четыре глаза: по два на лбу и на груди. Тела были покрыты густой шерстью. Уши свисали до плеч. И разговаривали они между собой на никому не понятном языке, похожем одновременно на змеиное шипение и птичий свист...
   Как уже было сказано, жили йаджудж и маджудж где-то на Крайнем Севере, что и отражено на средневековых персидских и арабских картах. А остатки легендарной защитной стены должны находиться в Сибири, в обширном пространстве от Алтая до Уральских гор и Ледовитого океана.
   Сохранились многочисленные, довольно подробные описания арабских путешественников, посетивших средневековую Сибирь. Валерий Демин в книге "В поисках колыбели цивилизации", выпущенной издательством "Вече", приводит рассказ арабского географа Сихаба эддин ибн Фалдаллах ал-Умари (1300 - 1348), который пишет, ссылаясь на купца Бадрэддина ал-Хасан ал-Руми: "Страны Сибирские и Чулыманские (вдоль реки Камы) прилегают к Башкырдам (башкирам)... Купцы наших стран не забираются дальше города Булгара; купцы Булгарские ездят до Чулымана, а купцы Чулыманские ездят до земель Югорских, которые на окраине Севера. Позади их уже нет поселений, кроме большой башни, построенной Искандером на образец высокого маяка; позади ее нет пути, а находятся только мраки... пустыни и горы, которых не покидают снег и мороз; над ними не восходит солнце..."
   Существуют и более ранние свидетельства. В "Книге путей и стран", принадлежащей географу Ибн Хордадбеху (820 - 912), приведен рассказ еще одного арабского купца - Саллама ат-Тарджумана, побывавшего на территории Южной Сибири и Урала и потом проследовавшего на Север. Именно он своими глазами видел руины многочисленных городов и как всякий правоверный мусульманин посчитал, что виновниками их разрушения могли быть только легендарные йаджудж и маджудж: "После 26-дневного пути наш караван достиг местности, где почва была черной и источала отвратительное зловоние. К счастью, мы соблюли предосторожность и запаслись уксусом для борьбы со зловонием. 10 дней мы ехали по этой стране, а затем еще 20 дней по местности, где все селения были разрушены. Нам сказали, что это остатки поселений, которые подверглись нападению йаджудж и маджудж и были совершенно ими опустошены. Наконец мы достигли крепостей, построенных рядом с горой, по ущельям которой проходила стена. В этих крепостях живет народ, говорящий (т.е. понимающий) по-арабски и по-персидски. Затем мы достигли города, называемого Ика... Город имеет железные ворота, вокруг него имеются пашни, а в городе есть мельницы. Это тот самый город, где поселился Зу-л-Карнайн со своим войском, между городом и стеной расстояние в три дня пути. На всем протяжении пути от города до стены, которую достигаешь на третий день, расположены крепости и селения... Затем мы достигли высокой горы, на которой возвышались крепость и стена, построенная Зу-л-Карнайном. Там между двумя горами есть ущелье, ширина которого 200 локтей. Оно является дорогой, через которую вышли и рассеялись по земле йаджудж и маджудж. Фундамент стены заложили на глубине тридцати локтей с помощью железа и меди, затем поставили две опоры... Вся постройка состоит из железных плит..."
В сказаниях хантов и ненцев можно найти свидетельства о том, что в местах их расселения по берегам среднего течения Оби и Иртыша в древности стояли города, покрытые медными куполообразными крышами, напоминающие и современные крытые стадионы, и лунные базы фантастов. Трудно определить, к какой исторической эпохе относились подобные сооружения. Тем не менее, речь здесь может идти только об этносах, предшествовавших современным хантам. Ибо ханты никогда не знали металлургического производства. А на берегах этих сибирских рек до сих пор встречаются остатки древних городищ, где археологи находят скопления железного шлака, свидетельствующие о древней выплавке металлов.
   Быть может, именно здесь для защиты обитателей именно этих древних поселений возводил Александр Македонский легендарную стену, как это описано у Фирдоуси в знаменитой поэме "Шахнаме":
  
   От страшных яджуджей -
        маджуджей страна
        Отныне на веки веков спасена.
        Весь край Искандеровой
        славной стеной
        Был так огражден
       от напасти лихой.
  
Ограждая себя от внезапных нападений йаджудж и маджудж, Александр Македонский создает одновременно и базу для реализации главной цели своего похода на Север - обретение абсолютного оружия. Впрочем, трудно сказать, какая из целей северных странствий Александра была главной. Ведь была еще и третья составляющая Великой триады - тайна вечной молодости и бессмертия. Потому и продолжал неотступно продвигаться на Север великий полководец к погибшей когда-то под толщами воды арктической прародине, где за полярным кругом, в царстве полярной ночи возможно хранился источник "живой воды" - эликсир бессмертия и вечной молодости. Низами описывает его так:
  
     Есть завеса пред Севером Крайним;
       и где-то
       За завесою ключ,
       полный жизни и света.
       Вечный Мрак -
       вот названье сей темной глуши,
       И Живая Вода в этой льется тиши.
       Кто коснуться источника
       будет во власти, -
       Упасет свои дни
       от смертельной напасти...
       В полный мрак,
       покидая суровую муть,
       За Живою Водою
       все тронулись в путь".
  
   ...А нам настала пора вернуться на "Золотого ишака", продолжающего свое нелегкое длительное плавание и находящегося в настоящий момент в открытом океане, где-то между Багдадом и побережьем Индии. И послушать, о чем идет речь на палубе.
   - ...Неудачник неудачнику рознь, - утешал, как мог, Владимира джинн. - Кстати, и за примерами ходить далеко не надо. Вот он я, рядышком тут.
   - Ты что же, неудачник? - поинтересовался Владимир.
   - Да нет, не я. Ты послушай. Служил я как-то у одного дехканина. Находился у него, так сказать, во временном подчинении, проще сказать - в краткосрочной аренде. Помогал ему своими советами дом строить: ну, там, что куда положить, какой материал использовать, пятое-десятое... И вот идем мы с ним как-то раз с базара, - он очередную партию соломы закупил, крышу класть, - а навстречу нам главный падишахский визирь на скакуне арабском, сбруя самоцветами украшена, сам весь в расшитой золотом одежде, рубин с кулак на чалме сияет... Приметил он нас, потупился, приветствовал, поклонился. А мой-то нос кверху задрал, идет мимо, словно не замечает. Даже на приветствие не ответил. Вот я его чуть погодя и спрашиваю: отчего он так невежливо поступил.
   - Так мы с этим визирем, - отвечает, - на одной улице росли, играли вместе, мечтали, потому как бедные были. Вырастем, - мечтали, - в люди выбьемся, дома свои построим, ишаков купим, землицей обзаведемся... Только по мере взросления разошлись наши пути: я в поденщики нанялся, недоедал, каждый медяк откладывал, а он по какому-то случаю во дворец угодил и так там падишаху глянулся, что тот его вскоре отмечать начал, пока не доотмечал до главного визиря. Шло время, я потихоньку землицы прикупил, ишака, дом вот с твоей помощью строю. А он? Живет во дворце, земли нету, ишака не купил... Сбылись мои мечты, а его - нет. Потому - неудачник он. А с неудачником здороваться, глядишь, его злая судьба на тебя перекинется...
   Вторая же история на Тысяче островов приключилась. Жили там два брата. Плохо жили, даже очень плохо. Ничего-то у них не клеилось. Пшеницу посадят - градом всходы побьет, свеклу - корнеплоды кроты потаскают, одна жухлая ботва останется. Строить что-нибудь наймутся, - развалится, скот пасти - волки поедят. Народ, видя их такую невезучесть, об заклад бился, что именно случится, когда в конце сезона, - они, как правило, сезонными работниками устраивались, если брал кто по неведению, - время расплаты наступит. Потому как не было такого случая, чтобы они всю плату на руки получили: за день-два до окончательных расчетов обязательно случалась какая-нибудь проруха, на уплату которой весь их заработок и уходил.
   Так они и маялись, пока кто-то не надоумил их обратиться к звездочету за советом, какую стезю избрать, дабы из вечной своей нужды выбраться. Тот забрал у них все остававшиеся на момент обращения деньги, что-то там порисовал, пошептал, после чего, сам придя в страшное удивление от своего предсказания, сообщил, что суждено им прославиться на ниве воровства. Братья тоже удивились, - как так? - однако против судьбы не попрешь, и решили они осваивать эту новое для себя ремесло. Звездочет же, сообщив им решение звезд как честный предсказатель, одновременно будучи честным гражданином сообщил куда следует.
   Хотя, признаться, никакой нужды в этом не было. Братья продолжали уверенно следовать прежним курсом. Если кому-нибудь из них и удавалось каким-то чудом утащить что-нибудь у зазевавшегося ротозея, то, будучи положенным в дырявый карман, или мимо кармана, это что-нибудь непременно оказывалось на земле. Для своих ночных вылазок они непременно выбирали двор с самыми злыми собаками, а при попытке кражи на базаре хватали то, чего не в силах были унести. Дело дошло до того, что они получили предупреждение от опытных воров: либо пусть сменят род занятий и не позорят профессию, либо пусть убираются из города подобру-поздорову.
   Случилось так, что оказались они на берегу океана, под утро, в одних штанах, каждый после очередной неудачной попытки. Первый подался воровать лошадь, пробрался в конюшню, но едва успел разрезать путы, как был замечен. Кое-как вскарабкавшись на спину коню, - а выбрал он, естественно, самого норовистого, - и очутившись лицом к хвосту, он все-таки попытался улизнуть. Конь поднялся на дыбы, рванул из конюшни, похититель ударился затылком о дверную притолоку и был повержен ею на землю. Оставив в руках подоспевших конюхов все, что было можно оставить, он все-таки удрал.
   Второй, сняв туфли, чтобы не шуметь, спустился по чалме в дымоход, но ничего в кухне не обнаружил, кроме посуды. Сняв с себя халат, он уложил все, что смог, перевязал поясом, но при этом гремел так, что разбудил хозяина. Услышав шум, незадачливый похититель громко проорал "мяу!" и затих. Поскольку в доме кошек не водилось по причине аллергии у его владельца, этим жутким воплем вор выдал себя с головой и был вынужден бежать, бросив добычу.
   И вот теперь они сидели на берегу, жаловались друг другу на злую судьбу и потихоньку приходили в отчаяние. Когда степень отчаяния достигла соответствующего градуса, один из братьев, погрозив кулаком небу, закричал:
   - Ты ведь само направило нас на эту дорогу! Так что либо окажи нам помощь, либо устрой нам погибель, потому как дальше жить таким образом совершенно невозможно!
   И что ты думаешь? Стоило ему только произнести последнее слово, как вдалеке показалась волна - огромная-преогромная. Показалась - и к ним.
   - Ничего себе, - пробормотал кричавший. - Как помочь, это не к нам, а как погибель устроить - это завсегда пожалуйста!
   Дунули они, что есть мочи, забрались на скалу, сидят там орлами, смотрят, что дальше будет. Нахлынула вода, отступила, снова нахлынула, снова отступила... И оставила после себя на пальме человека какого-то, мокрого, но живого. Они еще немного посидели, для верности, потом спустились и помогли тому человеку слезть. Приютили, обогрели...
   И выяснилось, что не погибель уготовила им волна морская, а самую что ни на есть помощь!
   Нашли братья где-то лодку дырявую, сети рваные, починили кое-как и отбыли в неизвестном направлении. Недели не прошло, возвращаются - и лодка у них новая, и сети, и денежки в кошельке позвякивают. Народ с расспросами, что да как, а они хитро так перемигиваются и отвечают, мол, человек, которого мы, можно сказать, спасли, места нам рыбные указал. Это раньше у нас, то кораллы сети порвут, то акула влетит безудержная... Не то сейчас. Сейчас у нас что ни заброс - то полная сеть. И крепко за свои слова держатся.
   Долго секрета ихнего раскрыть не могли. А как раскрыли...
   Человек, которого они с пальмы сняли, вором оказался. Лодки воровал. Причем как? Он к своей лодке, в которой на промысел отправлялся, цеплял с помощью шестов уворованные - по одной с каждой стороны, так что получалась вроде бы как одна лодка, состоящая из трех. Ставил на центральной парус и плыл себе к соседнему острову, где и продавал свою добычу. На том же острове, улучив момент, уводил две новые, снова приспосабливал к своей и плыл на следующий остров, где все повторялось. Причем приставал для разборки своей конструкции в тех местах, где его не видно было, а если кто попадался в море, он разобъяснял, что это у него поплавки такие специальные, для остойчивости. Люди дивились, кое-кто даже на вооружение эту идею взял. Островов много, вот он и промышлял таким образом...
   - Так что же, братья все-таки тоже ворами стали? - разочарованно спросил Владимир.
   - А вот и нет. Они все-таки людьми совестливыми оказались. Правду говорили, что места рыбные им тот вор указал. Но и только. Они еще две лодки починили и приспособили таким же образом, что и он. И получилось у них, что там, где рыбак с одной лодкой улова возвращался, они - с тремя. Так и выбились из бедности, своим трудом. Ну и не без помощи везения, конечно...
  
   Через пару дней, во время очередной остановки, Владимиру несказанно повезло. Он остался дежурным на корабле, в то время как остальная команда (включая джинна), отправилась на берег. Повезло же ему, поскольку он наверняка отправился бы в поисках сведений о местном наимудрейшем на базар, а там...
   На базаре в тот день с самого раннего утра случилась локальная потасовка, втягивавшая в себе, подобно воронке водоворота, все новые и новые массы, пока, наконец, окончательно не переросла во всеобщую драку. Поскольку очевидных супротивников не было, каждый считал своим долгом нелицеприятно стукнуть первого подвернувшегося под руку, и таким образом все колошматили всех. Таскали друг друга за бороды, отвешивали лещей, пинали, если предоставлялась такая возможность, хватали за грудки и чалмы. Вскоре в ход пошли привезенные на рынок товары, причем особым спросом поначалу пользовались бахчевые, то тут, то там с треском лопавшиеся, столкнувшись с чьим-нибудь лбом. По мере их стремительного исчезновения, втянутыми в кутерьму оказались хозяйственные изделия, использовавшиеся большей частью не по своему прямому назначению.
   От людей старались не отстать и присутствовавшие на базаре животные. Собаки грызлись, попутно кусая подвернувшиеся ноги, ишаки орали, кусались и лягались, - от них не отставали мулы, занимавшиеся тем же самым. Бараны, предоставленные самим себе, с разбегу сталкивались лбами или влипали завитыми рогами в дерущихся на уровне чуть ниже пояса; щипались, вытянув длинные шеи, гуси; квохтали и горланили петухи и куры, путаясь под ногами и нервно вспархивая над волнующимся людским морем, - и только величественные верблюды, гордо поводя головами над потерявшей головы толпой, время от времени прицельно плевали вниз и друг в друга.
   Появлявшиеся стражники сразу же оказывались охваченными всеобщим воодушевлением и вовлеченными в потасовку.
   Драка продолжала кипеть, подобно супу, прикрытому крышкой, изредка выплескиваясь на прилегающие к базару улицы и грозившая потихоньку расползтись по всему городу, если бы не вмешался городской гарнизон. Умелые воины, действуя, где сами, а где боевыми слонами, которым не были страшны ни ишаки, ни верблюды, хоть и не без труда, но все же навели мало-мальский порядок, а предполагаемых зачинщиков (их определили исходя из понесенного ущерба и близости к эпицентру), равно как и свидетелей (они же участники), поволокли к кади для учинения справедливого допроса и беспристрастного разбирательства.
   Дело, собственно говоря, не стоило выеденного медяка. Группа великовозрастных шалопаев, имевшая богатых родителей и по этой причине не испытывавшая почтения ни к кому, кроме себя, не зная, чем развлечься, прибыла на базар. Обнаружив здесь маклера, торговавшего ишаком, она принялась чинить ему всяческие препятствия к осуществлению торговли. При возникновении интереса у какого-либо покупателя, группа всячески отговаривала от покупки, преумножала недостатки животного и низводила на нет достоинства. Наскучив через некоторое время трепать языком, они принялись просто пугать ишака, когда ему пытались заглянуть в зубы или оценить крепость мышц ощупыванием.
   В конце концов, терпение маклера лопнуло. Когда очередной покупатель, отказавшись от приобретения, поинтересовался, а что, собственно, здесь делают "эти", то получил ответ, что это родственники, которые ни за что не хотят расставаться со своим собратом. Возникла короткая перепалка, посвященная, в основном, выяснению степеней родства всех участников действа, закончившаяся потасовкой. Двое из шалопаев полетели на землю, сбитые с ног могучими ударами маклера и ишака, а оставшиеся, несколько опешив от неожиданности нападения, полезли с кулаками восстанавливать, по их утверждению, попранную справедливость и защищать право на свободное высказывание собственного мнения. За маклера заступились, попало случайным прохожим и зевакам, что, собственно, и послужило толчком к развитию конфликта.
   Убедившись, что бунтом здесь и не пахнет, кади с сожалением приговорил всех участвовавших в битве ишаков к крупным штрафам, включая владельца животного, поскольку оно, как выяснилось, оказалось некредитоспособно и само за себя внести требуемую сумму не смогло.
  
   Поскольку в драке оказалась замешанной также команда почти в полном составе, предводительствуемая капитаном и включая джинна, то, после оформления соответствующих финансовых потерь, были подняты паруса, и "Золотой ишак" отчалил, надеясь в скором времени пристать к другому острову, где возобновление запасов воды и провизии не сопровождалось бы происшествиями, подобными пережитому.
   Вечером состоялся привычный круг, причем Синдбад под страхом изгнания отдал распоряжение говорить о чем угодно, кроме как о драках, сражениях и тому подобных вещах. Рассказы Джасима, поэтому, носили нейтральный характер.
   - Вот, случай был. Прослышал как-то раз один дехканин, что аисты - они счастье тому дому приносят, на котором или возле которого гнезда вьют. Хозяйствовал он себе справно, звезд с неба не хватал, однако на плов с маслом денег всегда хватало. Только кому ж не хочется жить лучше, чем он живет? Даже владыки мира, - уж казалось бы, чего больше и желать-то, - и тем постоянно чего-то не хватает для полного счастья. Но разговор у нас не об них.
   Так вот, дехканин этот, не смотря на справное хозяйство, разум имел вполне себе заурядный, а иногда даже и до такого не дотягивал. Дом у него был низкий, деревья во дворике - тоже, вот он и задумал врыть рядом с домом шест повыше, и уже на этот самый шест гнездо приспособить, для аиста. Как он гнездо учился делать - про то отдельный рассказ вести надобно. Он ведь по ночам все на деревья лазить пытался, на те, где гнезда имелись, чтобы все хорошенько рассмотреть и впоследствии воспроизвести с максимальной точностью. Только с тех деревьев, коим хозяева имелись, его вовремя снимали посредством собак, - поскольку при полном отсутствии сноровки он, как правило, обхватив дерево, тут же по нему вниз и сползал, - а коим не имелись, - те он не мог одолеть даже с помощью лестницы, - падал вместе с нею. В конце концов, в качестве образца пришлось взять воронье.
   Видя, что добром дело не кончится, ему посоветовали поступить просто: отправиться на базар и купить там шест нужной длины. Просто-то оно просто, однако ж, смотря для кого.
   Первый купленный шест он нес перед собой как древко знамени, и поэтому в размер ворот не вписался. Не проходил он также по диагонали и ширине. Поскольку его манипуляции у городских ворот создали пробку, ему посоветовали разрубить шест пополам, что он и сделал. Радость от преодоления преграды сошла на нет только дома, где он понял, что имеет в руках два полушеста меньшей длины, чем требуется.
   Второй купленный шест также оказался неподходящего размера, и он попытался проникнуть через ворота силой. Шест прогнулся и намертво застрял внутри, выгнувшись наружу дугой. В результате он опять оказался дома с двумя половинками, уплатив при этом штраф.
   Третьим шестом, который его кто-то надоумил опустить и нести наперевес, он, мешая по дороге одновременно всем вместе и каждому в отдельности, как копьем, поразил стражника на уровне несколько ниже поясницы, после чего явился домой все с теми же двумя половинками, штрафом и дополнительно сливой под глазом.
   Четвертый шест ему изготовили на месте и доставили прямо во двор.
   Вырыв соответствующую яму, он поместил в нее шест, утрамбовал, после чего озаботился мыслью, каким именно способом следует поместить на его верхушку гнездо. Убедившись, после нескольких падений, что с лестницей имеющейся длины это невозможно, он выкопал шест, воткнул его в гнездо, снова вставил в яму, и незакрепленное должным образом переплетение прутьев тихо-мирно съехало по голой жерди ему на голову.
   Для того, чтобы надежно его закрепить, он взял колесо от арбы, закрепил его на конце шеста, на него водрузил гнездо, а шест вкопал глубоко в землю. Наконец-то у него получилось вполне надежное сооружение, которое сразу же облюбовали вороны, поселившиеся в нем и принявшиеся вовсю хулиганить во дворе. Попытки изгнать их ни к чему не привели, так что от мысли приманить в дом счастье посредством аистов пришлось отказаться.
   На рассказ Джасима сразу же откликнулся кто-то из матросов.
   - У нас тоже был аналогичный случай. Копали как-то одному мудрецу два наемных рабочих колодец во дворе. Копали себе и копали, выкопали - тут ничего хитрого нету. Только вот мудрец, не озаботившись предположением, чем именно может обернуться его предложение, посулил удвоить их вознаграждение, если они, - он положил удвоенную сумму в платок, тщательно завязал и прикрепил к верхушке длинного шеста, - снимут причитающиеся им деньги не наклоняя шест и не укорачивая его.
   Поначалу поставленная задача ничего кроме смеха у работников не вызвала. Первый из них сразу же предложил второму: "Стой и держи шест. Я заберусь тебе на плечи, перехвачу шест, а ты взберешься на плечи мне и спокойно достанешь узелок". Однако этот метод почему-то не сработал, точнее, сработал только наполовину. Когда тот, который находился внизу, пытался забраться на плечи вышестоящему, вся конструкция падала на землю.
   Шест вкопали в землю. Подогнали арбу. Первый встал на жерди, а второй с крыши попытался прыгнуть на ее заднюю часть. Доски не выдержали веса прыгнувшего и сломались, он сильно расшибся, а стоявший на жердях, получив, тем не менее, некоторое ускорение, улетел за забор к соседям мудреца.
   После этого они нанесли ущерб паре фруктовых деревьев, росших во дворе, поскольку их ветви оказались слишком тонкими и не выдерживали веса залезавших на них работников.
   Затем развалили сарай, крыша которого также оказалась непрочной.
   Осознав, что натворил собственной мудростью, хозяин не знал, как ему отделаться от работников, которых задело за живое, и они поклялись, что скорее здесь не останется камня на камне, чем будут оставлены попытки добыть заветный узелок, поскольку речь идет уже не о вознаграждении за труды, а о принципе.
   Закончилось все весьма неожиданно. Осознав, возможно, не без помощи мудреца, что если не удается приблизиться к узелку самим, то, может быть, следует подойти к решению проблемы с другого конца и приблизить его к себе, он погрузили шест в колодец. Но когда до денег оставалось совсем недалеко, жердь во что-то уперлась и не желала опускаться далее, не смотря на все их попытки. Как выяснилось, этим чем-то оказалась голова рабочего, обделывавшего внизу колодец камнем, и на чьи вопли они не обратили ни малейшего внимания, пока из отверстия не вылетел первый булыжник. Вскоре вслед за ним вылетел разгневанный мастер, обломавший шест об обидчиков.
   Нельзя сказать, что к общему удовлетворению, но, тем не менее, задача, поставленная мудрецом, была в некотором смысле решена.
   - И я тоже историю про шест знаю, - подхватил заявленную тему еще один матрос. - Ну, может, не совсем про шест, но при самом его непосредственном участии.
   Стояли мы тогда в порту города... впрочем, не важно. Так вот, я тогда дежурным на корабле остался, и все происшедшее как есть своими собственными глазами наблюдал. Там на соседнем корабле команда на берег сошла, а такому же, как и я, дежурному, капитан велел проверить крепление якоря, оно, мол, доверия совершенно не вызывает. Начал он проверять, решил канат перевязать, перевязал, и, чтобы убедиться в прочности произведенного ремонта, опустил его за борт. Как и следовало ожидать, крепление оказалось непрочным, и при последующем подъеме якорь остался на дне.
   Как уж он только не пытался его достать - ничего не получилось. А нырять почему-то не стал, - может плавать не умел? Сидит, горюет. Что-то с ним капитан за утраченное имущество взыщет?
   И тут мимо наших кораблей, - мы совсем близко к причалу стояли, - прогуливается местный весельчак какой-то. Делать ему, видно, нечего идет себе да мед сотовый лопает. Заприметил беднягу, спрашивает участливо, что случилось, не может ли он чем помочь? Тому терять нечего, он все и рассказал. А весельчак ему: не велика беда, смотри. Достал из кармана монетку, бросил перед собой на землю, взял палочку, ткнул ее в монету, - та прилипла, - и поднял. Ну, говорит, понял? Возьми какой-нибудь шест и...
   И дальше себе пошел. А матрос этот проштрафившийся хлопнул себя ладонью по лбу, - и как это сам не догадался, - схватил какую-то жердь и принялся ей сквозь толщу воды в якорь тыкать. Долго тыкал, умаялся весь, - ничего не выходит. Передохнуть присел.
   Опять мимо весельчак прохаживается. Он - к нему. Так, мол, и так, что ты мне такое посоветовал, ничего по твоему совету путного не выходит. Как, не выходит? - удивляется тот. - Ты же сам видел... Да ты, наверное, конец шеста медом не смазал?
   - Это еще зачем? - удивляется матрос.
   - То есть как зачем? - в свою очередь удивляется весельчак. - Я же перед тем, как палкой монету поднять, кончик ее медом смазал. Вот монета и прилипла. Смотри, еще раз показываю.
   Опять достал монетку, бросил. Снова взял палочку. Сначала ненамазанным концом ткнул, - не поднимается монетка, а затем намазанным - монетка сразу и прилипла.
   - Внимательнее нужно быть, - сказал с укоризной и дальше себе пошел.
   Матрос опять - хлоп себя ладонью по лбу, и скрылся куда-то.
   Тут мне что-то сделать понадобилось, и я отвлекся. А когда снова к борту подошел, вижу: сидит себе печальный матрос, свесив ноги с борта, пригорюнившись, знать, опять у него ничего не вышло. По причалу же к нам снова весельчак прогуливается.
   - Ну как? - спрашивает. - Достал?
   - Ничего, - отвечает матрос, - не получается.
   - А ты медом конец шеста смазал?
   - Нет у меня меда... Так я вместо него два мешка сахару в море высыпал, прямо над якорем, чтоб послаще было и приклеилось...
  
   Следующей гавани они достигли еще через пару дней, без всяких приключений. Без приключений обновили запасы воды и провизии. Владимир по традиции не узнал ничего нового. Отплыли сразу же, стараясь наверстать постоянно упускаемое по причине случающихся казусов время.
   Вечером же, стоило Джасиму приступить к одной из бесконечных повестей, случилось презабавное событие.
   - Жил-был в некотором селе один бай, - рассказывал Джасим. - Богатый, жадный и несправедливый. Работников, что к нему нанимались, старался обмануть да обобрать. То есть он часть заработанного отдавал сразу, - меньшую часть, - а насчет оставшейся, большей части, завтраками кормил. Приходит к нему работник за долгом, а бай ему: "Нету, говорит, денег, ну просто совсем. Ты завтра приходи, а еще лучше через недельку-другую, я тебе все и возверну". Только дни шли за днями, недельки за недельками, а денег у него все не появлялось. Отчаянное, надо сказать положение создалось, поскольку в том кишлаке кроме как к этому баю и наняться-то было не к кому, а этот на сезон много работников нанимал. Вот и шли к нему, поневоле, поскольку хоть часть денег все-таки выцарапать у него удавалось.
   Да только на любую жадину найдется управа, - и на эту нашлась.
   Так случилось, что однажды один работник, - назовем его Али, - пришел в очередной раз долг спросить, а бая дома не оказалось. Зато сын его дома присутствовал, который, желая посмеяться над бедняком, сказал ему:
   - Ты, говорит, понапрасну ноги не бей. Видел камень, что у наших ворот лежит? И хорошо, что видел. Как только на нем цветы распустятся, так сразу и приходи, все тебе будет сполна.
   Делать нечего; повернулся бедняк Али и пошел себе восвояси не солоно хлебавши, идет, плачет. Проходя мимо, на камень глянул, ногой пнул в сердцах; где же это видано, чтобы на валунах цветы зацветали? Идет домой, плачет, и от обиды на бая, и на судьбу свою горемычную...
   А тут навстречу ему мудрец на ишаке своем, - ну, тот самый, про которого все знают. Увидел плачущего дехканина и спрашивает, что случилось. Не может ли чем помочь?
   Али махнул рукой да и поведал ему все как на духу: и про бая жадного, и про сына его, и про судьбу. Про последнюю дольше всего говорил...
   - Всего-то? - улыбнулся мудрец. - Ну, насчет судьбы это не по моей части, а вот насчет долг вернуть, тут я тебе совет дам. Кстати, много тут вас таких, кредиторов байских?
   - Много, - отвечает Али, обрадовавшись. Даже слезы у него на глазах пересохли.
   - Ну, слушай. Вы вот что сделайте...
   На следующий день, едва бай за ворота, сразу несколько дехкан пришли долг спрашивать. Сын бая и над ними посмеялся, и им про цветущий камень сказал. А те, не будь дураки, к кази местному пошли, чтобы он договор составил: как только валун у ворот бая зацветет, в тот же день им все долги будут возвращены, с процентами. Кази посмеялся над простаками (в душе), но договор составил и обещался сам лично у бая подписать.
   А тот, как узнал, что сын его понатворил, такую выволочку ему устроил, таких лещей понавешал, что любо-дорого.
   - Что ж ты, кричит, наделал? Ты зачем точный срок установил, а? Ежели я раньше говорил: приходи завтра, так я и на другой день мог то же самое сказать. Мол, я тебе про когда сказал? Вот то-то, а ты приходишь сегодня!..
   И опять леща!..
   Еле-еле кази его успокоил.
   - Да что ты, говорит, взбеленился? Где это видано, чтобы валун цветами покрылся?
   - А вдруг? - кричит тот. - Мне что же тогда, по миру с сумой идти, что ли?
   - Ну, - кази ему, - по миру тебе с сумой пойти не грозит, а коли ты к старости лет ума совсем лишился, возьми молоток, расколи этот валун да выкини. А людям скажешь - стащили, мол. И не заметил, как.
   В общем, утихомирил. А как плов подали, так и совсем оттаял. Сына, правда, за стол не пустил.
   Дехкане же с того дня за валуном ухаживать начали. Приходят к нему, поливают водой из кувшинов, гладят, даже разговаривают с ним как будто.
   Смеялся поначалу над ними бай, потешался, поддеть норовил, а потом обеспокоился. С чего бы это вдруг они за камнем так ухаживать стали? Может, узнали чего, о чем он не догадывается, или же сахира какого пригласили, чтоб его вконец разорить? Стали его тяжкие думы одолевать, похудел он, осунулся и решил, наконец, избавиться от проклятущего валуна, как ему кази советовал. Но лишь только он, под покровом ночи, от всей души приложился к камню молотом, звон раздался такой, что весь кишлак сбежался посмотреть, что случилось. А как увидели покушение на непременное условие уплаты долга, раскричались. Чуть до рукоприкладства не дошло. Однако бай отговорился. Комары, говорит, одолели, спать не дают. Вот, решил разогнать, и случайно по камню вашему стукнул. Да чего ему приключиться может? Вон он, как лежал, так и лежит, только трещинка наверху небольшая образовалась.
   Только словам его веры не дали, и некоторое время по ночам дежурство установили, по очереди.
   Время шло, история подзабылась, бай успокоился понемногу, потому как, несмотря на то, что поливка камня продолжалась регулярно, никаких признаков близкого цветения не наблюдалось. Как вдруг...
   - Послушай, Джасим, - неожиданно вмешался в плавное течение изложения один из матросов. - Рассказываешь ты, конечно, интересно и занимательно, но если собираешься поведать о том, что камень в конце концов зацвел, это будет уже слишком.
   Все замерли от такой дерзости. Джасим скептически улыбнулся.
   - Значит, ты не веришь в то, что камень может зацвести? - каким-то елейным голосом, словно бы обращаясь к ребенка, спросил он.
   - Ага, значит он все-таки зацвел? - обрадовался матрос.
   - Ты погоди, погоди, - осадил его Джасим. - То есть, ты, вот так при всех, выражаешь мне публичное недоверие?
   - Нет, я не то чтобы... недоверие, - стушевался тот. - Просто в каждом рассказе должно быть ровно столько приукрашиваний, чтобы в них верилось. А вот в камень...
   - Хорошо, - Джасим не счел нужным сменить тон. - В таком случае, готов ли ты, вот прямо сейчас, при всех, побиться со мной об заклад? Условия просты: ты залезаешь в воронье гнездо, и прежде, чем я трижды хлопну в ладоши, ты оттуда спустишься, причем по своей воле.
   - И ты не будешь рубить мачту?..
   - Это кто это здесь собрался рубить мачты?.. - грозно осведомился прикорнувший было капитан, но ему быстро объяснили суть происходящего.
   - Не буду.
   - И не станешь меня привязывать канатом и сдергивать?
   - Не буду.
   - Просто хлопнешь три раза - и все? И я сам, по своей воле, слезу?
   - Ну да.
   - А если нет?
   - Обещаю при всех, что буду лично тебе готовить каждый вечер особое блюдо, какое ты пожелаешь. Но если слезешь, ты обязуешься всю неделю мыть казаны вместо меня.
   Матрос пожал плечами. Предложение кока было заманчивым, в то время как условия пари не содержали никакого видимого подвоха. Залез, услышал три хлопка, слез, торжествуя победу.
   - Ладно, по рукам.
   После чего залез в воронье гнездо. Все остальные собрались возле мачты чтобы узнать, кто выиграл пари.
   - Удобно тебе там? - спросил Джасим.
   - Удобно, удобно. Давай, хлопай, и делу конец.
   Джасим широко развел ладони и громко хлопнул.
   - Слышал?
   - Слышал.
   - Слезть не хочешь?
   - Нет. Давай, давай, хлопай, не задерживай. Проиграл - так проиграл. Приготовишь мне сегодня дополнительно жареную рыбу по-багдадски.
   - Не хочешь, говоришь? Ну, ладно. Пошли, - обратился он к наблюдавшим за всем происходящим матросам. - Надо же про камень досказать...
   - То есть как это - пошли? - дружно не поняли все, включая сидевшего в вороньем гнезде. - А хлопать?
   - Если ночью не слезет, завтра еще раз хлопну, в это же время. Так что, пошли. А тебе - спокойной ночи.
   - Нет, погоди, - заволновался тот, в то время как до прочих начал потихоньку доходить смысл поставленного условия. - Ты же сам говорил: хлопну три раза?..
   - Говорил. Но я не обещал тебе хлопать три раза подряд. Так что обустраивайся. Кстати, поскольку он хотел, чтобы на него никакого воздействия извне не оказывалось, чтоб никто ему туда воду и пищу на веревке не подавал!.. Посидит, - поумнеет. Будет знать, как в следующий раз сомневаться и спорить!.. Пошли...
   - Да нет, погодите!.. Да что же это такое?!.. Синдбад, ну скажи же ему!..
   Но капитан только пожал плечами.
   - А что я ему скажу? Надо было заранее все обговаривать. Ты, пока там сидишь, на море поглядывай, кричи, если что...
   Команда вновь уселась на палубе в кружок, посмеиваясь и не обращая внимания на доносившиеся сверху обидные выкрики.
   - Так вот, - продолжил прерванный рассказ Джасим. - Прошло время, и бай снова забеспокоился, потому как дехкане все чаще и чаще к камню наведываться стали, да еще и охрану выставили, теперь уже на постоянной основе. Наконец, додумался. Приставил лестницу к забору изнутри, забрался на нее и осторожненько выглянул. Глядит, и глазам своим не верит - на камне травка зелененькая появилась. Слабенькая пока, нежная, но все ж таки самая настоящее травка. Того и гляди, в рост пойдет, а там уж и до цветов недалеко...
   - Помру здесь, а не слезу, - донеслось сверху.
   - И в самом деле. Прошло еще время - показались бутоны, а затем и цветы. Расцвел камень, и пришлось жадному баю, согласно уговору, возвращать деньги работникам, да еще и с процентами...
   - Врешь ты все!.. - опять донеслось из вороньего гнезда. - Как есть врешь!..
   - Ты либо слезай казан мыть, либо сиди, помалкивай. Помните, я в самом начале про встречу мудреца с Али рассказывал? Так вот мудрец ему и посоветовал, как поступить. Ты, говорит, сходи в горы, найди скалу, на которой цветы растут, достань такой цветок и возьми его корешки. Помести их в трещинку камня, земли насыпь, сколько можно, чтоб не видно было. И поливай. Придет время - зацветет твой камень. Все так и случилось, как мудрец посоветовал...
  
   Ненадолго прервемся.
   Исходя из логики повествования, можно было бы поговорить о литопсах - "живых камнях" или "подобных камню" растениях, открытых (для тех, кто не знает) в 1811 году английским ботаником Бурчеллом в пустынной области Большого Карро и напоминающих собой гальку. Или же о том, почему смоченные водой пальцы не прилипают друг к другу, будучи сжатыми, а медом или сахарным сиропом - прилипают. Но мы, в данном случае, несколько изменим себе, чтобы познакомить читателя с книгой "Цветы в легендах и преданиях", поскольку речь, хоть и опосредованно, но все же шла о цветах.
   "Эта книга написана замечательным дореволюционным писателем, автором многих популярных книг о природе Николаем Федоровичем Золотницким и была впервые издана еще в самом начале ХХ века (Москва, 1913 - СТ). Собранный в ней уникальный материал рассказывает об эстетической и эмоциональной роли самых привлекательных и популярных цветов в жизни людей и даже стран, а также в поэзии разных народов. Рассказы о цветах включают исторические эпизоды, легенды и сказания, в которых реальные факты переплетаются с вымыслом и народной молвой". Имеется современное издание, 2005 года, Москва, "Дрофа-Плюс".
   Приводим небольшой фрагмент первой главы, посвященной розе и относящийся непосредственно к Востоку.
   "Роза  -- царица цветов. Ее любили, ей поклонялись, ее воспевали с незапамятных времен. О ней создалось столько сказаний, она играла такую выдающуюся роль в истории человечества, что об этом можно бы написать целые тома. Выберем наиболее характерное.
   Самые первые сведения о розе мы встречаем в древнеиндусских сказаниях, судя по которым, она пользовалась в древней Индии таким почетом, что даже существовал закон, по которому каждый принесший царю розу мог просить у него все, чего только пожелает.
   Ею украшали брамины свои храмы, ею усыпали путь, по которому должны были следовать во время торжественных процессий божества, ею убирали цари свои покои, ею уплачивали дань и царские подати.
   Запах же ее считался в Индии столь приятным, что индийские принцы и принцессы проводили в чудных садах своих вдоль всех дорожек канавки, наполненные розовой водой, чтобы испаряющийся запах роз пропитывал всю окружающую атмосферу и не покидал их даже и на воздухе.
   О появлении ее на свете в сказаниях этих ничего не говорится; только в индийских мифах сообщается, что красивейшая на свете женщина Лакшми родилась из распускающегося, составленного из 108 больших и 1.608 мелких лепестков бутона розы. Вишну, охранитель вселенной, увидев эту обворожительную красавицу, укрывающуюся в своей прелестной розовой колыбельке, увлеченный ее прелестью, разбудил ее поцелуем и, таким образом, превратил в свою супругу.
   С этой минуты Лакшми сделалась богиней красоты, а укрывавшая ее роза -- символом божественной тайны и стала считаться у всех восточных народов священной.
   Окутав, как дымкой, весь Восток своими сказаниями, роза нашла главный приют себе в древнем Иране, стране персов, поэты которой написали о ее прелести сотни томов.
   По словам одного из этих поэтов, она была подарком самого Аллаха. К нему явились однажды все дети флоры с просьбой назначить им нового повелителя вместо сонливого лотоса (нильской водяной лилии), который, хотя и был дивно красив, но забывал среди ночи свои обязанности правителя. Тогда Аллах, благосклонно их выслушав, внял их просьбе и дал им правительницей белую девственную розу с охраняющими ее острыми шипами.
   Когда соловей увидел эту новую чудную царицу цветов, то был так пленен ее прелестью, что в восторге прижал ее к своей груди. Но острые шипы, как кинжалы, вонзились ему в сердце, и теплая алая кровь, брызнув из любящей груди несчастного, оросила нежные лепестки дивного цветка. Вот почему, говорит персидское сказание, многие наружные лепестки розы и по сих пор сохраняют свой розоватый оттенок.
   Слово "гюль", роза, для перса и особенно для персианки является очаровательнейшим из слов, и сама Персия у поэтов получила название "Гюлистан" -- сад роз. И действительно, здесь всюду розы. Ими переполнены и сады, и внутренние дворы, ими украшены все комнаты, купальни, могилы; без них не обходятся ни одно торжество, ни один праздник.
   Особенно же красив бывает проводимый в Кашмире праздник распускающейся розы. Он проходит обыкновенно в то время, когда розы только что начинают расцветать. Тогда отовсюду стекаются в Кашмир молодые люди и, гуляя по улицам с корзинами роз, бросают ими в прохожих. Тот или та, в которых попали розой, считаются счастливцами и обязаны, в свою очередь, дать попавшему в них какой-нибудь подарок. И все с удовольствием отдариваются, так как уверены, что осыпавший их поток роз принесет им счастье.
   Из персидских поэтов особенно воспевал розу знаменитый Хафиз, в память чего он даже погребен в местечке Кессер, представляющем самый обширный на всем свете сад роз.
   От персов благоговение и любовь к розе перешли и к туркам или, лучше сказать, ко всем магометанам, которые, согласно Корану, верят, что белая роза выросла из капель пота Магомета при ночном его восхождении на небо. Поэтому они приписывают ей очистительную силу, и ни один магометанин не только не позволит себе наступить ногой на розу, но даже если бы ему пришлось увидеть валяющийся на земле лепесток ее, тотчас же его подымет и бережно положит на чистое место.
   Вследствие этого, вероятно, очистительную силу приписывают они и приготовленной из нее розовой воде, и султан Саладдин, как известно, снова отняв у христиан в 1189 году Иерусалим, вступил в превращенную крестоносцами в церковь мечеть Омара не ранее, как обмыв весь пол, все стены ее и даже скалы, на которых она была построена, розовой водой. О том, сколько было потрачено этой воды, можно судить отчасти уже по тому, что для перевозки ее потребовалось более 500 верблюдов.
   Так же поступил и Магомет II с храмом св. Софии после взятия им Константинополя в 1453 году. Прежде чем превратить этот чудный храм в мечеть, он велел его весь снизу доверху вымыть розовой водой.
   Розой увлекался, говорят, даже и великий Конфуций, посвящая свою поэзию ее красоте и запаху и воспевая ее как царицу цветов. Говорят также, что из 18.000 томов, составляющих библиотеку китайского императора, более 500 трактуют только о розе и что в императорских садах она растет в таком количестве, что цветы ее дают ежегодно более нежели на 50.000 франков эссенций.
   Интересное применение имеют еще в Турции лепестки роз, особенно же розовых. В них обертывают или, лучше сказать, ими осыпают в сералях новорожденных, и только за неимением их употребляют для этой цели напоминающий их своим цветом розово-красный газ, который вследствие этого, как известно, ежегодно выписывают в Турцию и Египет целыми тысячами аршин".
  
   Во время остановки в следующем порту Синдбад решил составить Владимиру компанию и отправиться к наимудрейшему за советом, как в максимально короткие сроки достичь желанной Индии с минимальным количеством приключений по дороге. Базара, однако, им достичь не удалось, поскольку путь на небольшой площади был прегражден волнующейся толпой, живо обсуждавшей какое-то важное дело.
   - Извините, любезнейшие, не могли бы вы объяснить только что прибывшим в ваш замечательный город чужестранцам, что происходит? - обратился капитан к стоявшим на краю толпы, поняв, что вперед им не пробраться.
   - О любознательный путешественник, - последовал ответ. - Видишь ли, причина заключается в том, что наш падишах, да живет он еще сто лет, решил произвести небольшой текущий ремонт своего дворца, в том числе сменить давно надоевшие ему двери с рисунком цветочков. Он захотел видеть на их месте сцены охоты, для чего позвал к себе лучшего мастера этого города по изготовлению дверей. Однако наш мастер, - да будет тебе известно, чужестранец, лучший не только в нашем городе, но и еще в некоторых, откуда к нему наведываются сделать заказ, - несколько рассеян. Вот и сегодня, случилось так, что свою мерку он забыл дома, и нужный размер определяет шириной расставленных рук. Замерив таким образом дверь, он отправился к себе домой, держа ладони раздвинутыми.
   На его беду, на этой площади недавно выкопали колодец, и он, зазевавшись, как раз в него и угодил. Когда его вытащили в первый раз, то выяснилось, что он помогал тащившим руками, в результате чего снятый размер был утрачен. Вторично отправившись к падишаху, извинившись, он снова снял мерку, после чего опять-таки угодил в колодец.
   Теперь задача изъятия его оттуда осложнилась тем, что он наотрез отказывался помогать и кричал, чтобы его каким-нибудь образом подцепили, но так, чтобы мерка при этом не сбилась. Попробовали было цеплять его багром, но ограничились тем, что порвали на нем халат. Другие способы, в том числе забрасывание веревки с петлей на руки, также результатов не принесли. По причине того, что вместо реальной помощи, пострадавший ограничивался ехидной критикой снизу, его чуть было не оставили в колодце насовсем, но одумались - очень уж нужна вода. В конце концов, принесли два больших деревянных крюка на веревках, зацепили его под мышки и с превеликим трудом достали. На радостях он полез обниматься и мерку сбил.
   Явившись в том виде, в котором был вытащен, к падишаху в третий раз, мастер вызвал неудовольствие, - у правителя как раз начался большой той, собралось множество гостей, - и поставлен в известность, что этот его замер последний, и что в следующий раз его пустят сюда только с готовым заказом. В противном случае, может не приходить вообще. Чтобы избежать неприятностей, он попросил кусок палки размером с дверь, который был для надежности привязан ему к растопыренным рукам; таким образом, у него оказалось в наличии сразу две мерки - палка и расстояние между ладонями.
   Отправившись в обратный путь, он избрал другую дорогу, зазевался, свернул не туда и в третий раз оказался в колодце. В настоящий момент он там застрял, и после бесплодных попыток вытащить, решено смазать его маслом, для чего послано на базар за парой-другой кувшинов.
   Стало понятно, что продолжать путь на базар не имеет никакого смысла, поэтому Синдбад вежливо осведомился, где они могут найти наимудрейшего.
   Наимудрейшим в городе оказался звездочет, живший, вопреки традиции, не во дворце падишаха, а приблизительно в фарсанге от городской стены. Это объяснялось тем, что, будучи представителем славной династии звездочетов, он, вознамерившись прославить падишаха, а заодно и дело, которым служил верой и правдой, счел для этого рамки уже существовавшего дворца непозволительно узкими, после чего выпросил себе в вечное владение участок земли за городом. Там он отгрохал дворец, целиком посвященный науке, в котором жил сам и предполагал принимать симпозиумы, до чего руки пока еще не дошли. Во время строительства к участку звездочета оказалось прирезанным близлежащее село с его жителями, участвовавшими непосредственно в возведении, а теперь обслуживавшими его обитателя. Заодно и оазис, примыкавший почти к стенам дворца, первоначально обнесенный высокой изгородью - чтобы уберечь при строительстве. На всякий случай у входных ворот поставили охрану, исправно взимавшей плату за пользование находящимися внутри ограды тенью раскидистых пальм и прохладной водой небольшого озера. Возмущенным жителям объяснили, что это делается для их же пользы, что собираемые с них деньги идут на улучшение оазиса, после чего возмущение сразу же улеглось.
   Пока же, в ожидании грядущих симпозиумов, звездочет, мудро рассудив, что звезды - звездами, а надо и о людях позаботиться - открыл по всему городу и его окрестностям множество чайхан, а получаемые средства расходовал исключительно на благотворительность и поддержание дворца в прекрасном состоянии.
   Владимир и Синдбад шли по дороге, петлявшей между холмами, перебрасываясь ничего не значащими фразами на различные темы, и одолели уже приблизительно половину расстояния, отделявшего их от дворца звездочета, когда внезапно обнаружили на обочине арбу, груженую в избытке плодами сельского хозяйства, - а именно овощами и бахчевыми культурами, - и рядом с ней невзрачно одетого мальчика, лет десяти-двенадцати. Больше нигде никого видно не было, даже между оглоблей арбы.
   - Ты чего здесь один делаешь? - спросил Синдбад. - Где родители?
   - Мамка дома по хозяйству, а отец в поле, - деловито ответил мальчик.
   - А ты здесь, посреди дороги, один... Ничего не понимаю... - помотал головой капитан.
   - Так чего тут понимать-то? Я уже взрослый, помогаю вот. Арбу домой везу...
   - Да как же ты ее везешь-то? Ты ее что же, сам толкаешь, что ли?..
   Мальчик кивнул.
   - Умаялся только очень. Ну да ничего, отдохну, - и дальше...
   - А живешь где?
   - Вон там, - мальчик махнул рукой в сторону города.
   - Понятно... - протянул Синдбад, подошел к арбе и попробовал ее провезти. Сдвинув ее на несколько шагов, он вернулся. - Как же ты ее?.. Ведь неподъемная совсем!..
   - Своя ноша не тянет...
   И шмыгнул носом. Тощенький, взъерошенный, напоминающий воробья, - ну как такому не помочь? Владимир и Синдбад переглянулись, вздохнули, подошли к арбе и ухватились за оглобли.
   - Давай, показывай дорогу, - буркнул капитан.
   Начальный этап они преодолели довольно легко, поскольку тащили тяжело груженую арбу под горку, дальше возникли некоторые затруднения. Синдбад, рассуждавший о том, как это хорошо, что детей с самого раннего возраста начинают приучать к нелегкому труду дехканина, затем несколько сник и сменил тему, на: "как это плохо, что дехканин, надрываясь день и ночь, не может скопить достаточно денег и купить себе осла". Потом и вовсе замолчал.
   Мальчишка какое-то время вышагивал рядом, затем исчез, по всей видимости, вспомнив, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
   ...Когда они, наконец, прибыли к месту назначения, обоих было - хоть отжимай, да и устали преизрядно. Присев на скамеечку возле стены, в теньке, глядели, как мальчишка деловито обходит арбу, осматривая ее со всех сторон, проверяя, все ли в порядке и бормоча непонятное: "А ведь отец не соврал-то... Чудно..."
   - Что ты там бормочешь? - не выдержал в конце концов Синдбад.
   Мальчишка остановился.
   - Я говорю, не соврал мне, отец-то. Он меня сегодня в первый раз с собою взял, потому, уж больно урожай хороший уродился. А так я обычно матери по дому помогаю. Нагрузил он арбу и говорит: "Ты с этой домой отправляйся, а мы пока с твоим братом еще нагрузим". Мы у соседей еще две арбы заняли, во временный обмен на ишака...
   - Как, на ишака? - не поверил своим ушам капитан. - У вас что же, ишак имеется?.. Что же ты...
   - Ну да. Вот и я отцу сказал: "Как же я в одиночку такую тяжеленную арбу до дома довезу?" А он мне в ответ: "Не беспокойся, говорит, посиди тут, у дороги, подойдет к тебе какой-нибудь ишак, спросит человеческим голосом, не нужна ли тебе помощь. Отвечай так, как я тебя научу, он и поможет. Я думал, соврал, отец-то; сижу, жду, когда ишак придет. А пришли вы... Но все равно, спасибо. Ишака только жалко...
   - Это еще почему? - на Синдбада было жалко смотреть.
   - Ну как почему? Придет, а меня нету. Расстроится, наверное... Ой!.. Кажется, брат вторую арбу везет!..
   Синдбад с Владимиром, не сговариваясь, разом повернулись и посмотрели вдаль, на дорогу. В самом деле, вдали показались два человека, тащившие аналогичным образом груженую арбу. Переглянулись, вздохнули.
   - Не расстроится твой ишак, - как-то печально произнес капитан. - Считай, что он пришел и помог. И даже не один, а два...
   - Четыре, - буркнул Владимир.
   - Четыре, - согласился Синдбад.
   От желания посещения звездочета не осталось и следа.
   ...Впрочем, и лимит приключений на сегодня исчерпан не был. Обратно они шли через базарную площадь, с традиционной чайханой и огромным чинаром. Рядом с чинаром виднелась опрокинувшаяся груженая арба, ее оглобли уходили вверх, а из кроны дерева торчали четыре ишачьих ноги.
   Синдбад остановился, как вкопанный.
   - Жарко сегодня, - пожаловался он, снял чалму и провел рукой по совершенно сухому лбу. Оглянулся вокруг: никто не обращал на происходящее ни малейшего внимания. Тогда он приблизился, еще раз оглянулся по сторонам, а затем опасливо глянул вверх, смешно вытягивая шею. Сомнений быть не могло: там, наверху, находился ишак, с удовольствием лопавший сочную листву.
   Владимир потянул его за рукав.
   - Синдбад, пойдем, ну его, - сказал он. - Мало нам одной истории? Может, он там живет. Может, у него там гнездо...
   Но капитан, привыкший доводить дело до логического конца, решительным шагом направился к чайхане. Владимиру ничего не оставалось, как последовать за ним.
   Подойдя к первым сидевшим за дастарханом посетителям, поздоровавшись, пожелав всех благ в настоящем и будущем, Синдбад, немного помявшись, все-таки осведомился, что происходит на другом конце площади и почему никому до этого нет дела.
   - Эка невидаль, - был ответ. - Это мельник Али придумал. Сами видите, травы на площади нету, а дерево есть. Вот он и нагружает арбу с таким расчетом, чтобы она, опрокинувшись назад, поднимала ишака к листьям. Пока Али чай пьет, ишак пасется. А как только наестся вдоволь, потяжелеет, снова на землю опустится - значит, пора ехать.
   - А если не наестся? - как-то неуверенно спросил капитан. - Ну, или не потяжелеет? Вдруг ему листьев не хватит?
   - Так на этот случай у Али лестница имеется, она с той стороны арбы привязана, отсюда не видно. Он ее к ишаку приставляет, садится на него верхом, опять-таки опускается на землю и едет себе домой.
   - Кажется мне, что сегодня мы будем иметь больший успех, нежели Джасим, - пробормотал капитан, и они отправились на "Золотого ишака", на каковой и прибыли непосредственно к ужину.
   Однако вместо обещанной рыбы, Джасим приготовил цыплят со специями и овощами, дивный аромат которых ощущался даже на берегу. Рыболовов же, как выяснилось, постигла неудача.
   Джасим отдал соответствующее распоряжение и пару лепешек в качестве наживки двум матросам, а затем еще и Хакиму, - так звали матроса, проигравшего пари и все-таки покинувшего воронье гнездо. Причем последнему, в том случае, если его улов окажется больше, чем суммарный улов двух остальных рыболовов, будет даровано прощение, а именно: драить казаны ему придется только четыре дня. Однако, не смотря на то, что рыба под килем в полном смысле кишмя кишела, - Джасим решил, при наличии такого ее количества, сэкономить денежные средства, - она, по большому счету, не клевала и, следовательно, не ловилась. Время близилось к ужину, когда выяснилось, что первый матрос не поймал ничего, а второй - еще меньше.
   - Погоди-погоди, - прервал его на этом месте Синдбад. - Это как прикажешь понимать: меньше чем ничего?
   - Очень просто, - пояснил кок. - Какая-то шальная рыбина так дернула снасть, что он ее упустил.
   Что же касается Хакима, то он поймал не больше, а даже меньше, чем первые два вместе взятые.
   Синдбад опять встал в тупик.
   - Как можно поймать меньше двух первых вместе взятых, если они ничего не поймали?
   Это также объяснилось весьма просто. Еще одна шальная рыбина не только утащила снасть Хакима, но и послужила причиной его падения в воду с борта, на котором он сидел. Помимо упущенной снасти, он, вдобавок, утопил свою чалму.
   На матроса, уныло тащившегося в этот момент мимо них, жалко было смотреть, и Джасим, неожиданно даже для самого себя, вдруг проявил милосердие.
   - Слушай, Хаким, понимаю, сегодня не твой день, но все-таки... Я приготовил цыплят на всю команду - каждому по одному, и еще несколько - на всякий случай. Так вот, если отгадаешь, сколько этих "несколько", я обоих отдам тебе.
   - А не врешь?.. - Хаким глянул на него с подозрением, ожидая очередного подвоха.
   - Пусть меня никогда больше не допустят к казанам, если я нарушу свое слово!..
   Хаким задумался. Синдбад, Владимир и Джасим, переглядываясь, ждали его ответа.
   - Э-э-э... Может быть, пять? - с надеждой спросил матрос.
   - Зря я тебя спросил... - пробормотал кок, после чего неожиданно гаркнул во всю силу своих легких: - Ну, чего ждем? Прошу к дастархану, пока не остыло!..
  
   Распространение информации - явление темное и вещь в себе. Каким образом команде стало известно о приключении Синдбада и Владимира, - лежит в области догадок, однако в том, что известно стало, не может быть сомнений, ибо свой обычный вечерний экскурс Джасим, стараясь не глядеть их в их сторону, начал с рассказа об ишаке.
   - Всем вам, конечно, известно о том, как дерево пришло в суд свидетельствовать по делу, - сказал он. - Помните? Ну, как кади, отправив одного из тяжущихся к дереву с приказанием передать ему повеление явиться в суд, задал оставшемуся, спустя время, как бы между прочим вопрос о том, успел ли первый дойти до него. Ответ второго говорил о том, что вопреки его прежним утверждениям, - что, мол, не знает он никакого дерева, - о дереве он все-таки знает. Благодаря чему и был выведен проницательным кади на чистую воду. Вспомнили? Так вот.
   Случилось это в соседнем кишлаке, я тогда еще совсем маленьким был. У одного дехканина украли ишака. А поскольку жил он так, что о существовании плова вспоминал лишь тогда, когда проходил мимо забора, за которым тот готовился, ощутив приятные запахи, - сильно опечалился, поскольку покупка нового для него было несбыточной мечтой.
   А тут еще соседи пристали, видя, как он горюет.
   - Ты, спрашивают, к кади ходил?
   - И к кади ходил, и к стражникам, что налоги собирают, и еще много куда. Никто не признается. Не брали, говорят, и все.
   - Сам виноват, - начинали тогда утешать его сердобольные соседи. - За своим имуществом надо в оба глаза глядеть. А ты? Спишь, должно быть, так крепко, что можно только удивляться, как тебя самого еще не украли! Замка на воротах нет, собаки нет, сарай не запирается - заходите, люди добрые, берите что хотите! Вот и взяли... Сказать по чести, если бы не они, нам самим давно у тебя ишака надо было увести, чтобы хоть немного научился уму-разуму...
   - Как же! - пытался отвечать он им, хлюпая носом. - Все я виноват... А вор - так вообще не при чем...
   - Вор - у него, можно сказать, работа такая; он среди общества ротозеев выявляет, чтобы кто с ними не связался и не ввел себя тем самым в убыток. Он, можно сказать, этакий санитар общества...
   Совсем заклевали беднягу, и отправился он снова к кади. Рассказал ему обо всем, повинился, поплакался в халат.
   А тот подумал-подумал, да и говорит.
   - Помнишь, говорит, про дерево, которое свидетелем в суде выступило? - Рассказал, на всякий случай. - Есть, спрашивает, у тебя во дворе какое-нибудь дерево?
   - Нет, - отвечает бедолага, - куст только какой-то растет. Давно уж собирался выкорчевать его да чего-нибудь путное посадить, но все никак не соберусь...
   - Куст, говоришь? - Кади призадумался. - Не знаю, не знаю... Было бы дерево, другое дело... Но почему бы и не попробовать?.. Ты вот что: завтра, ближе к полудню, приходи сюда с этим самым кустом, раз уж все равно выкопать собирался. Потолкуем с ним. Глядишь, может чего и выйдет...
   Удивился дехканин, но делать нечего. Хоть и не шибко поверил кади, но сделал так, как ему наказано было: выкорчевал куст и явился с ним в назначенное время. Народу собралось - видимо-невидимо; каждому интересно, как кади куст допрашивать будет. А тут еще остряки проходу не дают. Интересуются, что этому свидетелю за ложные показания будет? В яму посадят, или скормят кому-нибудь? Еле протолкался.
   Начал кади куст спрашивать: видел ли тот, как ишака уводили? Да увещевать, да уговаривать. Что же ты, мол, молчишь? Ведь хозяин так за тобой ухаживал, поливал, а теперь, как у него беда стряслась, ты что же, - в кусты? Нехорошо это. Но тот молчит, как рыба об лед.
   Долго бился кади, да только ничего у него не получилось. Развел руками, и говорит дехканину:
   - Ты его у меня пока оставь, может, совесть в нем все-таки проснется и заговорит...
   Оставил дехканин, пригорюнился и пошел себе домой. А народ, толкуя по-разному, в чайхану подался. Только и разговоров было, что о кади. Чего уж таить - насколько тот в своем уме. Куст увещевает... Несколько дней прошло, а разговоры не умолкали.
   И вот случился в чайхане прохожий какой-то. Слушал он слушал, никак не поймет, в чем дело, да и попросил ему разобъяснить. Начали ему втолковывать, подробно, - не без прикрас, конечно, - а он, не дослушав, как захохочет.
   - Ну, - хохочет, - и кади у вас. Целый свет обойдешь, такого умника не сыщешь! Там рядом с кустом во дворе еще ведерко деревянное стояло, он бы еще ведерко в свидетели позвал...
   Не успел сказать - смолкли разговоры вокруг, глядят на него пристально. Спрашивают.
   - А ты, - спрашивают, - мил человек, откуда знаешь, про ведерко?.. Уж не ты ли?..
   - Нет, - засуетился, - не я. И вообще, заговорился я с вами тут, а у самого дел выше чалмы. Пошел я...
   Да только не пустили его, к кади отвели. Там и выяснилось, что куст, хоть и опосредованно, а все-таки помог вора найти...
   - У нас вот тоже аналогичный случай был, - тут же встрял какой-то матрос и, ничуть не смущаясь тем, что никакая аналогия и рядом не стояла, повел свой рассказ.
   - Решили как-то два вора одного дехканина обокрасть. Хозяйство у того было крепкое, дом - красавец, скот - на загляденье, вот они и решили, что, мол, не убудет. Выбрали ночку потемнее, чтобы луна не мешала, и затаились. Ждали-ждали, пока все в доме затихнет, да и уснули невзначай. Время уже к рассвету скоро, проснулся один. Толкает второго: хватит дрыхнуть, воровать пошли. Отомкнули ворота, пробрались тихонечко, но как-то неудачно эти ворота позади себя и захлопнули. Один направился к дому, а другой в хлев, намереваясь утащить барана.
   В хлеву же, помимо прочих животных, обитал пес. Старый-престарый, лишний раз голос не подаст. К службе уже непригодный, он коротал свой век - утром на дворе, а вечером здесь, на соломе. Шерсть же у него была замечательная: густая и вьющаяся не по годам. Свет отсутствовал напрочь, поэтому неудивительно, что проведя в темноте рукой по ближайшему животному и возблагодарив небо за необыкновенную удачу, вор взвалил пса на плечи и выбрался с ним во двор, где, по внимательном рассмотрении вынесенного, так расстроился, что шмякнул добычу об землю. Добыча удивленно гавкнула спросонья, - с ней никто так неуважительно не обращался, - после чего продолжала спокойно спать, но в доме поднялись слуги и, на всякий случай, выглянули во двор. Второй вор в это время наступил на хвост коту.
   Поднялась кутерьма; забегали слуги, поднялись хозяева. Но, пока суд да дело, один из воров, подталкиваемый своим напарником, взобрался на имевшийся чинар и схоронился в его листве. И, сколько товарищ ни упрашивал его помочь забраться, отвечал отказом, мотивируя тем, что уперся головой в воронье гнездо, и его обитатели препятствуют его дальнейшему продвижению посредством мощных клювов. Тому ничего не оставалось, как сигануть в колодец и там затаиться.
   Тем временем небо светлеть начало, когда переполох утих. Все вроде как закрыто, никого не видно, один пес посреди двора дрыхнет. Отнесли его обратно в хлев, да и успокоились.
   Слышит вор, который в колодце сидел, никто не бегает, не кричит, и надумал потихоньку наверх выбираться, а то холодно тут внизу, и мокро. На его беду, один из работников решил воды набрать, бросил ведерко на веревке и угодил выбирающему прямо в лоб - тот некстати на шум голову поднял. Подождал работник, вынул ведерко, глядит, а в нем ни капли воды. Повертел ведерко, так, сяк, пожал плечами, подумал, в колоде глянул на всякий случай, - только еще не настолько светло стало, чтобы разглядеть что-нибудь, - и снова бросил. И снова по лбу. После чего позвал хозяина и доложил: так, мол, и так, плохие у меня вести - колодец пересох. Два раза ведерко бросал, оба раза без воды, да и плеска слышно не было. Хозяин тоже в колодец глянул, не увидел ничего, и говорит:
   - Давай-ка вместе послушаем, я туда сейчас кирпич брошу.
   А им из колодца:
   - Да вы что там, наверху, совсем с ума посходили? Мало им, понимаешь, ведром тебе по лбу, так еще и кирпич удумали...
   Снова переполох поднялся - в колодце кто-то сидит, и мало того, что сидит, еще и ругается.
   - Кто ты? - спрашивают.
   - Кто, кто... - отвечает. - Джинн я, вот кто. Живу себе здесь, никого не трогаю, только было по делам прогуляться хотел, а тут на тебе - ведром, и с размаху по лбу. Чуть не прибили. Совести, - говорит, - у вас совсем нету.
   - Откуда ж нам было знать, - отвечают, - что у нас в колодце джинн живет? Сам вылезешь, или подсобить?
   Бросили ему веревку, вытащили, осмотрели - и засомневались. Никто из них прежде джиннов в глаза не видывал, а этот - уж больно на человека смахивает. А потому порешили они его к кади свести, пусть он эту загадку им разрешит и решение вынесет.
   Не хотел тот идти - но деваться некуда. Ладно, думает, как-нибудь отверчусь. А когда мимо чинара проходил, пнул его и крикнул громко, глядя в листву:
   - Слезай, чего сидишь? Не видишь что ли, обнаружили нас, к кади ведут...
   Сильно удивились люди, и было чему. То ни одного джинна, а то сразу два. Или больше?
   Оказалось, что это последний. Слез, нехотя, с дерева, обоих их к кади и доставили. А там уже народ собрался; еще бы, каждому удивительно на джиннов посмотреть. Только второй, который на дереве сидел, сразу открестился.
   - Я, - говорит, - к джиннам никакого отношения не имею, потому как соловей.
   Все только рты пораскрывали.
   - Как так? - спрашивают.
   - А так, - отвечает. - Обыкновенный соловей. Маленький еще только, не оперившийся.
   - Ничего себе - маленький, - зашумели вокруг, - да на таких соловьях пахать заместо быков можно. Ишь, чего удумал...
   Тут вмешался кади и призвал всех к порядку.
   - Соловей, - говорит, - так соловей. Что не оперившийся - видно сразу. Но, для окончательной проверки и установления подлинной твоей сущности, спой нам чего-нибудь.
   - Чего ж, - спрашивает тот, - спеть?
   - Да что угодно, - говорит кади. - Лирическое что-нибудь, общеизвестное. И не смущайся, мы тебе, если что, всем миром подпоем.
   Терять тому нечего, он и заревел, как верблюд:
  
   Бесамэ, бесамэ мучо,
   Комо си фуэр эстаноче ля ультма вэз...
  
   Кади как только услышал этот рев, руками замахал.
   - Все, - говорит, - хватит. Даже и не знаю, кто тебе на ухо наступил...
   И дехканину.
   - У тебя все соловьи такие?
   Тот только плечами пожал.
   - Да у меня, - отвечает, - соловьев отродясь не было. Вороны вот гнезда вьют, никак с ними не справлюсь...
   А вор как услышал, так сразу и выкручиваться начал.
   - Откуда ж мне было знать, что это вороны? Я кого слышал, тому и подражал, у того и учился. Меня, наверное, еще яйцом к ним в гнездо подкинули.
   - Понятно, - говорит кади. - Постой-ка пока в сторонке. Ну, а ты, - обратился он к джинну, - каким образом в колодце очутился?
   - Да самым простым, - отвечает второй вор. - Мой прежний хозяин ротозеем был. Зазевался он как-то раз, уронил лампу, в которой я жил, и на нее слон наступил. В лепешку. Еле спасся. Надо же было где-то жилье себе отыскать? А тут колодец... Все лучше, чем на улице.
   - И давно ты там обитаешь?
   - Да уж лет сто...
   - Ничего не понимаю, - вмешался дехканин. - Мы этот колодец всего с год как выкопали. Нельзя в нем сто лет прожить...
   Но того голыми руками не возьмешь.
   - Это у вас, у людей, год. А у нас, джиннов, сто. Календари у нас разные.
   - Пусть будет по-твоему, - говорит кади. - Ты нам что-нибудь предъяви такое, волшебное, в качестве доказательства. Не то, чтоб мы тебе не доверяли, а так, для порядку.
   - Я бы с радостью, - вор отвечает, - да мне так ведром по лбу досталось, что я все свое волшебство разом позабыл. Шишку вот могу предъявить, а волшебство... - И руками развел.
   - Шишку, - кади возражает, - тут многие могут предъявить, это не доказательство. Что же мне с вами делать?..
   И задумался. После чего объявил свое решение по делу.
   - Не понимаю, - говорит дехканину, - почему мы должны мучиться с твоими джинами и соловьями. Сам с ними разбирайся. Прогони ворон, посели соловья в их гнездо, и пусть он петь учится. Учителя найми. Проследи, чтоб не болел, чтоб оперился. А джинн... Раз он у тебя в колодце живет, бери с него арендную плату. Он тебе за год задолжал - пусть отработает. Потом приводи, будет он у нас остальные девяносто девять лет общественными работами заниматься, раз уж у них календарь другой.
   - Как же так?.. - помотал головой дехканин. - Они же того... Их поить-кормить надобно.
   - Соловью много ли надо?.. Зернышек покрошил, водички немножко налил - ему и хватит. Клетку ему сделай, чтоб не улетел, когда оперится. А джинны вообще без еды обходятся. У тебя ведь с кухни за то время, пока он в колодце живет, ничего не пропадало? Вот видишь... Днем за ними присматривать будут, ну а ночью... Куда они денутся... Из клетки, да из колодца...
   Видят воры, не шутит кади. Прикинули, что к чему, да и повинились во всем.
   - Надеемся, - просят, - что искреннее раскаяние и явка, можно сказать, с повинной, послужат нам в значительной степени оправданием. Больше такого не повторится.
   Правда, не уточнили, что именно не повторится. То ли воровать больше не будут, то ли попадаться. А кади и говорит им.
   - Будь по-вашему. Дайте мне самую страшную клятву, что впредь будете говорить только правду, и можете быть свободны. Идите дальше воруйте.
   Народ ушам своим не поверил, воры тоже. Пока кади не одумался, быстренько пошли ему навстречу, дали самые страшные клятвы и с надеждой спрашивают:
   - И что теперь? Можно идти воровать дальше?
   Народ поначалу замер, а затем ропот потихоньку начался: да что же это за кади такой, воров мало того что отпускает, так еще и воруйте себе на здоровье говорит.
   - Воруйте, - кади отвечает. - Только имейте в виду, если кто вас спросит, ваших ли рук дело, а вы соврете - отвечать будете не за воровство, а за клятвопреступление.
   Опять прикинули воры: что же это такое получается? Ведь если за воровство малое наказание полагается, то за клятвопреступление... Приуныли. Пришлось им перевоспитываться и честными людьми становится. И то сказать, один из них домбру купил и играть научился, другой - петь и сказки рассказывать, в общем, с той самой поры люди ничего от них, кроме добра, не видели...
  
   Пора нам ненадолго прервать наше повествование. И поскольку речь шла о джиннах, давайте познакомимся поближе с этими широко известными персонажами арабских сказок. Поможет же нам в этом удивительная, - иначе, поверьте, не скажешь, - книга Эдварда Лейна "Арабский мир в эпоху "Тысячи и одной ночи"", издательство "Центрполиграф" (Москва, 2009 г.).
   Сначала предоставим слово самому издательству:
   "Эдвард Лейн создал широчайшую панораму жизни и нравов стран Ближнего Востока от Средних веков до начала XIX века. В книге рассказывается о религии, богатствах арабской литературы и искусства, особенностях повседневной жизни и праздников, магических обрядах мусульман. Отдельные главы посвящены арабским женщинам и вопросам воспитания в средневековом исламском обществе. Труд основан на личных воспоминаниях автора, редких рукописях средневековых арабских писателей и историков Ибн аль-Джаузи, аль-Казвини и ас-Суюти, а также сказках и народных поверьях арабов, персов и египтян времен "Тысячи и одной ночи"".
   Именно так, ни убавить, ни прибавить.
   А теперь - немного о джиннах.
   "По преданию, джинны были созданы за несколько тысяч лет до появления Адама. Согласно хадисам, эти существа подразделяются на пять категорий или классов, а именно джаннов (которые наименее могущественны), джиннов, шайтанов (или дьяволов), ифритов и маридов. Надо сказать, что последние существа наиболее могущественны. Джанны же превратились в джиннов подобно тому, как определенные виды обезьян и свиней превратились в людей. Надо, однако, заметить, что названия джинн и джанн, в целом, употребляются для обозначения без разбора существ (включая другие, вышеупомянутые виды), добрые они или злые, и что первое название более распространено, что шайтан широко используется для обозначения любого злого джинна. Ифрит представляет собой могущественного злого джинна; марид - злой джинн наиболее могущественной категории. Джиннов (главным образом, злых) персы зовут дивами. Наиболее могущественные злые джинны, нарахс (что означает мужское начало, хотя эти джинны бывают как мужского, так и женского рода). Доброго джинна персы называют пери, хотя это понятие обычно употребляется для обозначения женского рода...
   "Считается, - пишет аль-Казвини, писатель XIII столетия, - что джинны - нереальные животные с прозрачными телами, способные приобретать разные формы. Люди расходятся во мнениях относительно этих существ: некоторые считают джиннов и шайтанов мятежными отступниками из свободомыслящей мусульманской секты мутазилитов. Другие полагают, что Аллах, да будет прославлено его имя, создал из света огня ангелов, джиннов из самого пламени (вопреки общим представлениям), а шайтанов из его дыма (что тоже противоречит общим представлениям). Они полагают, что все эти существа обычно невидимы, но приобретают разные формы по своему желанию и, оформившись, становятся видимыми". Последнее замечание иллюстрирует несколько описаний джиннов в "Тысяче и одной ночи", где форма чудища вначале неопределенная, как огромный столб, затем приобретает человеческие черты и менее гигантский размер...
   Верят в то, что джинны обитают в основном в горах Каф, которые, как полагают, окружают всю нашу Землю. Полагают также, что ими кишат земля и небо. Они обитают и прячутся главным образом в бассейнах, колодцах, печках, развалинах домов, а также на рынках, в местах пересечения дорог, в море и реках. Поэтому арабы, когда проливают воду на землю или входят в бассейн, опускают ведро в колодец и в ряде других случаев восклицают: "Достур!" или "Достур йа мубаракин!" ("Разрешение!" или "Разрешение, о благословенный!")...
   Для завершения очерка об арабской демонологии следует добавить несколько замечаний по ряду существ, которые, как полагают, принадлежат к низшему разряду джиннов.
   Одно из них - гуль, которого общепринято считать одним из видов шайтана или злого джинна, поедающего людей. Это существо также описывается некоторыми авторами как джинн-чародей, приобретающий разные формы. Как утверждают, джинны появляются в обликах человеческих существ, различных животных и чудовищ. Они обитают на кладбищах и других отгороженных местах, питаясь мертвечиной, убивая и поедая людей, по несчастью оказавшихся у них на пути. Вот почему понятие "гуль" употребляется в отношении любых каннибалов. По описанию знаменитого автора, гуль демоническое животное, ведущее одиночное существование в пустынях. Оно напоминает человека и зверя, являясь по ночам в уединенных местах одинокому путешественнику. Воспринимаемое путешественником как потенциальный спутник, это существо увлекает его в сторону от необходимого пути.
   Другое замечание вышеупомянутого автора состоит в том, что шайтаны, пытающиеся тайком подслушать слова ангелов (у границ нижней небесной сферы), поражаются падающими звездами. Некоторые из них сгорают, другие падают в море или, скорее, в большую реку (бахр) и превращаются в крокодилов. Те из них, которые падают на землю, становятся гулями. Тот же автор прибавляет: "Гулем является любой джинн, который препятствует путешествиям, приобретая различные формы и облики". Он утверждает также, что сподвижники Пророка видели гулей во время своих странствий. Один из них, Омар, видел гуля, путешествуя по Сирии, перед Аль-Исламом и поразил его своим мечом. Выясняется, что гулем является, собственно говоря, демон-женщина, отвечающая вышеприведенному описанию. Демон мужского рода называется кутруб. Утверждается, что гули, а также гаддар, или гаррар, и другие подобные твари, которые будут упомянуты дальше, являются потомством иблиса и его жены. Аллах создал ее из огня сумума (который означает здесь то же, что и раньше упоминалось: "бездымный огонь"). Данные твари вылупливаются из яйца. Гуль-женщина, как утверждают, является мужчинам в пустынях в различных обликах. Она беседует с ними, а иногда отдается им.
   Силя, или сала, - другое демоническое существо, характеризуемое большинством авторов как джинн. Утверждают, что оно обитает главным образом в лесах. Когда силя захватывает в полон человека, она заставляет его плясать, играет с ним, как кошка с мышью. Один житель Исфагана утверждал, что в его краю таких тварей очень много. Однажды на одну из них охотился ночью волк. Когда он ее поймал, силя закричала: "На помощь! Волк хочет меня съесть! - потом добавила: - Кто поможет мне освободиться? У меня сто динаров, я их отдам освободителю!" Но люди, зная о том, что кричит силя, не помогли ей, и волк ее сожрал. Один остров в море Ас-Син (Китай) называется арабскими географами "островом силя", поскольку он заселен демонами этого рода. Они описываются как существа отвратительных обликов, шайтаны по сути. Их представляют как потомство людей и джиннов, питающихся человечиной.
   Гаддар, или гаррар, - другое существо подобного рода, обнаруживающееся, по описаниям, на границах с Йеменом, а иногда в Тихаме и Верхнем Египте. Говорят, что оно заманивает к себе людей и либо мучает их самым жестоким образом, либо просто пугает и отпускает их.
   Далхан также является демоническим существом, обитающим на островах в море. Он ездит верхом на страусе в облике человека. Питается плотью утопленников, которых море выносит на берег после кораблекрушений. Говорят, что однажды далхан в море напал на корабль, стремясь завладеть экипажем, но получил отпор. Тогда он издал крик, заставивший матросов упасть лицом ниц. После этого демон смог их одолеть.
   Шикк - другое демоническое создание, наполовину похожее обликом на человека (как бы разделенного надвое по вертикали). Полагают, что наснас произошел от связи шикка с человеком. Шикк является людям. Именно такой демон убивал и был убит Алкамаем, сыном Сафвана, сыном Умейи, который, как хорошо известно, был убит джинном. Это утверждает аль-Казвини.
   Наснас (уже упоминавшийся), по описаниям, напоминает половину человека. У него полголовы, полтела, одна рука и одна нога, на которой он скачет с большим проворством. Он обитает в лесах Йемена и наделен способностью говорить, "но Аллах, - добавляют, - все понимает". Говорят, что его видели в Хадрамауте, а также в Йемене, а одного из таких демонов привезли живым к аль-мутаваккилю (наместнику). Демон напоминал человека, но имел пол-лица на груди и хвост, как у овцы. Автор добавляет, что жители Хадрамаута едят таких демонов, и их мясо очень вкусно. Эти существа рождаются только в этой стране. Человек, ездивший туда, утверждает, что видел плененного наснаса, который просил о пощаде, заклиная Аллахом и самим собой. По описаниям, люди с головой на груди населяют остров под названием Яба (возможно, Ява) в Индийском море. Как утверждают, определенный вид наснасов обитает на острове Раидж в море Син (Китай). У них крылья, как у летучих мышей.
   О хатифе слышали, но никто его не видел. Он часто упоминается арабскими писателями. Обычно это носитель какой-то информации в виде советов, наставлений или предостережений".
   Мы очень надеемся, что после ознакомления с этим отрывком, у уважаемого читателя возникнет желание прочесть эту замечательную, прекрасно изданную книгу, целиком.
  
   ...Всю ночь "Золотой ишак" тихо дрейфовал, подгоняемый слабым попутным ветром, а поутру, бросив якорь в гавани какого-то города, был вынужден продолжить свое путешествие едва ли не сразу по причине случившегося здесь досадного недоразумения.
   Уже в гавани обстановка показалась странной; обычно суетливая и шумная, она как будто вымерла; ни на кораблях, ни на берегу не было видно ни матросов, ни торговцев, ни рабочих, - никого. Брошенные суда сиротливо покачивались на волнах, по пирсу и далее вдоль видимой части берега были разбросаны ящики и тюки. Стояла мертвая тишина. "Как Мамай прошел", - отметил про себя Владимир.
   - Добровольцы на берег есть? - нарочито бодрым голосом осведомился Синдбад.
   Таковых не нашлось; как назло, у всех матросов обнаружились давно откладываемые на потом дела, которые требовали немедленного исполнения. Одежку починить, письмо написать, то, сё... В самом лучшем положении оказались кок и его помощники - им никаких поводов искать не пришлось.
   Синдбад взглянул на Владимира, вздохнул и на всякий случай сходил за саблей. Проверил, хорошо ли она выходит из ножен. Оказалось - плохо, после чего он, явно затягивая время, отнес ее обратно.
   - Да я и пользоваться-то ей, собственно, не умею, - с какими-то извиняющимися нотками в голосе объяснил он, вернувшись. После чего отдал распоряжение.
   - Мы отправимся в город и постараемся узнать, что случилось. Гребцы пусть останутся в шлюпке и находятся в состоянии постоянной готовности доставить нас обратно на корабль. Остальным, - как только шлюпка двинется к кораблю, - поднимать якоря и паруса...
   Джинн, поерзав в лампе, вылез и, скосив глаза в сторону, попросился остаться на корабле.
   - Я человек миролюбивый, а там... Кто знает, что там.
   - Человек?..
   - Да какая разница... Главное - миролюбивый.
   - А может, слетаешь, посмотришь сверху, что и как?
   - Боязно как-то... Неровен час - собьют...
   Поэтому и шли сейчас Синдбад и Владимир по вымершим улицам, вздрагивая от каждого шороха, прислушиваясь и помалкивая. Наконец, послышался какой-то неясный гул, нараставший по мере каждого шага, сделанного по направлению к главной городской площади.
   - Может, не будем испытывать судьбу?.. - спросил Синдбад скорее самого себя, затем махнул рукой. - Давай дойдем до площади, а потом поворачиваем назад.
   Но стоило им осуществить свое намерение, как на абсолютно пустое пространство, вдруг разом наполнившееся невообразимым шумом, из какой-то улицы выскочил, весь в пене, истошно орущий ишак, преследуемый приблизительно такого же вида человеком. В мгновение ока они пересекли площадь и скрылись в противоположном ее конце. Вслед за ними на площадь вырвалась толпа, - бурный вопящий на все лады поток, в котором смешались люди и животные, - заполонила все окрест и принялась растекаться по улицам. Владимир и Синдбад, ошарашенные, едва успели прижаться к стенам, пропуская мимо себя это стремительное движение. Мгновение, - или вечность, - полноводная людская река истощилась, гул постепенно затихал, а прямо между ними остановился, тяжело дыша, небольшого роста человечек. По его виду было совершенно очевидно, что он рвется в погоню за унесшейся толпой, но не может этого сделать по причине упадка сил. Несколько отдышавшись, он ринулся было вдогонку, но был аккуратно остановлен Синдбадом, после пышного аккуратного извинения за причиненное беспокойство и приветствия, вежливо попросившего объяснить, что здесь происходит.
   Из сбивчивого, постоянно прерываемого попытками убежать, рассказа, выяснилось приблизительно следующее.
   Двумя днями ранее, вечером, когда солнце уже клонилось к закату, к чайхане на главной городской площади прибыл на своем ишаке некий местный житель, Али, густо облепленный репьями, в сопровождении ребятишек. Ребятишки устроили промеж себя сражение, где репьи использовались в качестве метательных снарядов, а он попал как раз между воюющими сторонами. Спешившись, осмотрев себя и ишака, Али рассердился, и громко крикнул мальчишкам:
   - Что вы здесь делаете? Разве не знаете, что у городских ворот какой-то чудак бесплатно раздает халву?..
   Услышав эти слова, те прекратили бросаться репьями и убежали, а Али, кое-как отодрав от себя и ишака основную массу репьев, зашел в чайхану, где подвергся легкому общественному порицанию: нашел, кого обманывать, тем более имея бороду с локоть. Затем посмеялись, помогли очиститься и пригласили за дастархан. Пошли разговоры, воспоминания о детстве, о шалостях, время летело незаметно, как вдруг в скором времени через площадь веселой стайкой промчались давешние ребятишки, поедая на ходу халву. Возникшее недоумение разрешилось тем, что сказанное не всерьез неожиданно оказалось правдой... Поудивлялись посетители чайханы, посмеялись, и разошлись.
   На следующий вечер, то есть вчера, история повторилась с единственным отличием, что у городских ворот давали не халву, а виноград. Такое странное совпадение наводило на определенные мысли, которые совершенно случайно озвучил чайханщик, сказав:
   - Ты бы не про халву да виноград, а про...
   И осекся. После чего, некоторое время помолчав, добавил:
   - Ты приходи сюда завтра поутру, дело есть...
   Посетители, при сём присутствовавшие, понимающе переглянулись. В глазах у них потихоньку начали разгораться алчные огоньки. Вечернее чаепитие было скомкано, все поспешили разойтись по домам.
   Ночью город не спал; то тут, то там, мелькали огоньки, то в одном, то в другом доме, слышалось: "...за все разом расплатимся...", "...землицы было бы недурно прикупить...", "...ты мне уже который год новые бусы обещаешь!.." Только к утру жужжание потревоженного улья прекратилось.
   В общем, когда Али, вскоре после рассвета, двинулся в чайхану, народ уже высыпал на улицы. Никто ни с кем не разговаривал, все делали вид, что просто прогуливаются, причем у каждого сильно оттопыривались халаты, из-под которых выглядывала грубая мешковина. Некоторые водили за собой ишаков; с седел свешивались пустые мешки. Здесь же неизвестно каким образом оказались в полном составе команды всех без исключения кораблей, стоявших в гавани. Над городом висело тревожное ожидание.
   Когда Али пришел в чайхану, там было не то что яблоку - маковому зернышку негде упасть. При виде его народ разом взволновался.
   - Ты что, пораньше встать не мог? - взволновались. - Тащится, как три дня. Извелись уже. Давай, предсказывай побыстрее, и побежали.
   - Куда? - не понял Али.
   - Как это, куда? - удивились собравшиеся. - Весь город знает, а он, видите ли, нет. Предсказывай, не тяни кота за хвост.
   - Что предсказывать? - продолжал не понимать Али.
   - Как это, что? Где...
   - Где динары бесплатно дают!.. - вылез вперед кто-то, обладающий писклявым голосом.
   - Да какие-такие динары бесплатно дают?.. - в свою очередь удивился Али.
   Услышав долгожданное, хоть и в виде вопроса, народ разом выдохнул: "Динары бесплатно дают!", и в едином порыве, сметая все на своем пути, припустил к городским воротам. Где, вопреки ожиданиям, никого не обнаружил.
   Подождав некоторое время для приличия, оскорбленный в своих самых чистых помыслах и намерениях народ бросился на поиски виновных, каковых и отлавливает в настоящий момент по всему городу - уж больно верткие оказались...
   Опять послышался нарастающий шум, и рассказчика оказалось невозможным удержать никакою силою. Он вырвался и помчался ему навстречу.
   Синдбад задумчиво посмотрел на Владимира и сказал:
   - А ведь как только они будут пойманы, начнут разбираться по всей строгости и наказывать кого попало... Давай-ка поторопимся!..
   По этой-то причине и был вынужден "Золотой ишак" выйти в море, не пополнив обычным образом припасов.
  
   ...Погода благоприятствовала, а потому команда бурно предавалась обсуждению случившегося в городе. Каждый старался припомнить хоть что-нибудь, связанное с удачным или неудачным предсказанием, когда вниманием всех завладел джинн, покончивший с очередным огромным бутербродом.
   - Был у меня как-то случай, - так повел он свой рассказ. - Уж я так сразу и не вспомню, где, а жил-был один падишах. Обычный такой падишах, не лучше и не хуже прочих. Суеверен только не в меру, а еще жадноват и, по временам, самодур. Попадет вожжа под халат - и пиши - пропало. Пока по-своему не сотворит, ни за что не отступится. Жизнь вел размеренную и правильную: с утра визирей принимал, те ему об успехах в хозяйстве и полном благополучии в подвластной стране докладывали, затем на балкон выходил, слушал приветственные крики народа, потом завтрак, охота, обед, приемы, - в общем, ничего интересного. Жизнь как жизнь. Пока однажды, на пиру, среди своих друзей, таких же простых падишахов из соседних стран, как и он, не услышал байку про предсказателя. Ту самую, где какой-то звездочет взялся предсказать правителю, каким именно образом тот войдет во дворец. Помните? Ну, там, правитель выходит из дворца, во дворце сколько-то дверей, и нужно было предсказать ту, через которую правитель вернется...
   Посмеялись над байкой, а эта самая вожжа возьми и угоди нашему падишаху под халат. Какой-такой шайтан его за язык дернул, только он и говорит:
   - Ну-ка, позвать ко мне всех звездочетов-предсказателей городских!.. Сейчас мы сами убедимся, насколько правдивы все эти россказни...
   Побежали слуги, собрали всех звездочетов-предсказателей городских, во дворец доставили пред светлые очи правителя и его друзей.
   - Так и так, - говорит им падишах, - ставлю перед вами задачу. Сейчас я выйду из дворца, и вернусь обратно. Кто из вас сможет предсказать, каким способом я вернусь, получит от меня половину казны и царства. А кто не сможет, будет опозорен таким образом, что не смоет его до скончания дней. В том слово мое твердое, честное, падишахское, и клятва страшная, нерушимая.
   Засмущались звездочеты-предсказатели, зашушукались. Оно, конечно, полцарства еще никому не помешало, да только как бы не обмишуриться? Дверей полно, подземные ходы там, опять же, через стену по лестнице перемахнуть можно...
   А падишах знай себе похохатывает.
   - Если, говорит, не найдется среди вас достойного предсказателя, я тогда указ специальный издам, запрещающий вашу обманывающую народ шарлатанскую антинаучную деятельность.
   Совсем приуныли прорицатели, а потом духом воспрянули. Вытолкнули из своих рядов самого невзрачного звездочета, в одежонке поношенной, колпаке помятом, в общем, неказистого на фоне всех остальных до последней степени.
   - Вот, говорят, это наш самый главный предсказатель, ему и ответ держать. Если требуется кому-то за всех отвечать, так лучше него и не найти. Только ты уж, ваше величество, всех остальных от позора избавь. Сам видишь, какую жертву приносим во имя справедливости.
   А тот вырывается, обратно спрятаться норовит.
   - Когда это я самым главным стал? Вы меня за сто фарсангов обходите, отворачиваетесь, руки не подаете, и вдруг - главный?
   - Наше поведение, - отвечают ему, - всего лишь яркое свидетельство твоих достоинств, равных коим среди нас не наблюдается. Потому и не смеем...
   - Живу впроголодь, питаюсь черствой коркой через два дня на третий, в долгах весь...
   - Смешно рассуждать, - втолковывают, - когда тебе полцарства и полказны обещано. Какие черствые корки? Какие долги? Ты, вообще, о чем?.. Давай-давай, угадывай. Если же не судьба, то пусть тебе будет утешением, что не за себя - за науку пострадаешь, ну, и за товарищей по ремеслу... А будешь упираться, - это уже тихо пообещали, чтобы падишах не слышал, - мы тебе стольких лещей отвесим, на трех караванах не увезешь.
   Видит несчастный, деваться ему некуда. Согласился.
   - Только, - говорит, - давайте немного условия изменим. Не во дворец вернуться, а в город, с охоты завтрашней. В городской стене двенадцать ворот, так что разницы, в общем, никакой... И еще: пусть меня сегодня и завтра, до того как падишах вернется, кормят-поят лучшими яствами и напитками. Ну и напоследок - послабления прошу. Пусть падишах не возвращается теми воротами, через которые на охоту поедет.
   На том и порешили. Весь день звездочет то одно блюдо заказывал, то другое; так отъелся, что еле-еле к вечеру смог к предсказанию приступить. Раскрыл книгу какую-то, бросил кости, посмотрел, что на костях выпало, потом в книгу, написал что-то пергаменте, обвязал веревочкой, залил сургучом и отпечатал палец. После чего пергамент был аккуратно закрыт в ларец, возле ларца установлена стража, а ключ забрал себе падишах.
   Чуть утро, отправился властитель охотится, и тут ему черная кошка дорогу перебежала, а у колодца сразу с десяток женщин с кувшинами повстречались. С пустыми. Нет, чтоб пораньше за водой отправиться... А перед самыми воротами - сразу пять лысых лошадей. Да и охота не задалась - одни зайцы, и те все поодаль. За половину дня ничего не наохотились, в обратный путь подались. Только к воротам, вспомнил падишах о данном слове, не въезжать в те, из которых выехал. И призадумался крепко. Ему друзья-падишахи говорят: чего, мол, задумался? Выбирай любые - и вперед. Опозорим предсказателя, и за дастархан, пировать.
   - Легко сказать, в любые... - бормочет. - А ну как не угадаю? Чего он там такого понаписал? Сами видели, какой день сегодня... Так никаких полцарств не напасешься.
   - И что теперь? - спрашивают. - Стену ломать будешь, как в байке?
   - Еще не хватало, - отвечает. - А ну как война, неприятель? Много ли навоюешь с разобранными стенами?.. К тому же, наверняка ему про тот случай известно. Какие гарантии, что он не про стену написал?
   В общем, ему - одно, а он в ответ - другое. Плюнули, в конце концов, друзья-падишахи и по домам разъехались.
   - Нечего, - говорят, - и затевать было, если такой суеверный. Вошел через любые, сказал, не угадал, мол, опозорил - и делу конец. А раз так, то и оставайся тут, броди, угадывай.
   Посмотрел он им вслед, и уныло так пробормотал:
   - Если б не честное падишахское слово, так бы и поступил...
   В общем, жизнь, что у падишаха, что в стране его, пошла наперекосяк. Сплошная неопределенность. Один мается - то к одним воротам подойдет, то к другим - а вдруг как раз те самые, что звездочет в пергаменте прописал? Подданные тоже не знают, что делать, к кому на поклон идти. Пойдешь к падишаху, неровен час угадал предсказатель, окажешься в той половине царства, которая к нему отойдет, попадешь в немилость. А если к звездочету сунешься, такая же неприятность может случиться, только уже с действующим падишахом. А тот шатер перед городской стеной разбил, - надо же как-то жизнь налаживать, - дворец новый задумал строить, строителей уже было позвал, джиннов. Я, кстати сказать, среди приглашенных оказался, потому мне эта история и известна во всех деталях.
   Дошло до того, что хозяйство в стране, - оно ведь только по докладам визирей в полном порядке содержалось, - стало приходить в состояние полной разрухи по причине воровства и некомпетентности. Ропот среди населения пошел, - да и среди царедворцев тоже, чего правду скрывать, - чуть не в открытую о мятеже да дворцовом перевороте. Тогда кто-то из визирей и надоумил падишаха встретиться со звездочетом с глазу на глаз в тайном месте, да и договориться о том, как из сложившейся ситуации выйти без потери лица.
   Встретились, договорились.
   Рано по утру, падишах на белом слоне, в сопровождении огромной толпы подданных, въехал через одни из ворот на белом слоне и проследовал во дворец. Там, посреди дивана, в присутствии опять собравшихся по такому важному поводу друзей-падишахов, призвал звездочета, поставил перед ним шкатулку с пергаментом, и спрашивает его:
   - Говори нам по совести, какие у тебя там ворота записаны, а то я, понимаешь, в суете ключ от нее потерял.
   - Не помню точно, - предсказатель отвечает, - давно это было, но как раз те, через которые ваше величество въехать соизволили.
   Охнул разом весь дворец, а потом и весь город.
   - Что ж, - падишах говорит, - слово мое крепкое, честное. Забирай половину царства и половину казны, как обещано было.
   Тут такое молчание воцарилось во всем падишахстве, не то что муха пролети - перышко на землю урони, и то громом небесным покажется. И посреди этой тишины звездочет хлоп на колени перед правителем.
   - Не вели казнить, - кричит, - вели слово молвить. Не нужно мне никакого полцарства, и казны не нужно, дозволь только под твоим мудрым правлением жить! Где еще на свете найдется такой справедливый, честный и мудрый правитель, верный своему слову? Готовый все отдать, лишь бы не обидеть неправдой самого ничтожного из своих подданных? Ничего мне не надо, разве вот только дворец тот, который строить начали по соседству, да консерваторию, за звездами наблюдать, да... Впрочем, чего там? Я тут списочек небольшой набросал, по мелочи...
   И тут же, достав списочек, зачитывать начал, пока, где-то через полчаса, падишах его не прервал.
   - Ладно, - говорит, - чего уж там, все тебе будет. А за скромность твою назначаю тебя отныне главным предсказателем.
   После чего сам речь сказал, о справедливости. С тех пор слава о нем пошла как о самом честном правителе, долженствующим служить назидательным примером прошлым, текущим и будущим поколениям...
   Кстати сказать, шкатулку с пергаментом так и не открыли, потерялась в суматохе праздничной по случаю торжеств воссоединения, только вот не помню какого именно: то ли двух полцарств, то ли падишаха с царством, а скорее всего падишаха с подданными...
   - А у нас вот тоже случай был, - тут же подхватил разговор матрос, который, насколько Владимир мог припомнить, еще ни разу ничего не рассказывал. То ли у него не было про запас достойной истории, то ли еще чего, но было видно, что накипело и рвалось наружу. - Он, в общем, к предсказаниям имеет весьма далекое отношение, а если правду сказать, то совсем никакого, но все равно занятный. Жил у нас в кишлаке один дехканин, и было у него три сына. Так себе жили, концы с концами сводили, не бедствовали, но и не богатели особо. А все потому, что сила им была не по уму дадена, скорее - в ущерб. Время шло, вот позвал дехканин своих сыновей и говорит им:
   - Стар я уже стал, сыны мои разлюбезные, того и гляди останетесь вы без меня. Хочу один совет мудрый вам по наследству передать, поскольку больше, собственно, передавать нечего. Подайте-ка мне вон ту связку хвороста, что возле двери лежит.
   Переглянулись сыновья, раз, другой, третий, да и вытолкнули из своей среды младшего: ему, ежели что не так пойдет, особо стыдно не будет - младший, все-таки...
   Вздохнул младший, взял вязанку, принес отцу. Ждут, что дальше будет. Достал отец хворостину, протянул сыну.
   - А ну-ка, говорит, сломай.
   Удивился сын; он оглоблю от арбы сломает, и не заметит. Сколько раз так бывало... Однако ж перечить не посмел. Сломал, и на отца смотрит.
   - Во-от, - протянул отец. Достал сразу десять хворостин, снова сыну протянул. - А теперь эти.
   И эти сломал.
   - Ну что, - старик спрашивает, - поняли?..
   Опять переглянулись сыновья. Пожали плечами, посопели, потоптались. Старшие знак младшему подают: скажи что-нибудь, а то так до вечера топтаться будем...
   - Чего ж тут не понять? - Младший говорит. - Если каждую хворостину надвое ломать, то одной вязанки вдвое дольше хватит. Угадал?
   - Не то, чтобы совсем не угадал... - погладил бороду старик. - Ты гляди, как повернул, сам бы я ни за что не догадался... Только я не про это, не про это мудрый совет мой. А вот про что. Надо вам всю жизнь... Впрочем, возьми вязанку, и попробуй-ка ее сломать, всю разом. Сами поймете завет мой.
   В третий раз переглянулись сыновья. В третий раз пожали плечами. Старшие опять знак младшему подают: чего ждешь? Ломай, раз отец говорит.
   Младший и сломал. Стоят, на отца смотрят, а он - на них. Что сказать, не знает. Долго молчали... Потом кто-то из старших напомнил:
   - Отец, - говорит, - ты нам вроде как совет какой-то по наследству передать хотел...
   Очнулся тот.
   - Хотел, хотел... - бормочет. - Гляжу я на вас, и удивляюсь. И чего с такой силушкой дехканствовать?.. Шли бы вы к падишаху, да поступили в гвардию, были бы вам почет, уважение и богатство... Так они и сделали...
   - И у нас, и у нас, - перебивая предыдущего, вступил в разговор очередной рассказчик. - Я тогда еще не с Синдбадом плавал, а на другом корабле. И был в нашей команде один матрос, как раз из падишахской гвардии. Силищи страшной. Но вот не угодил чем-то начальству, так пришлось ему оставить службу и податься в матросы, потому как помимо силы не было у него никакого другого достоинства, в смысле предрасположенности к ремеслу. Погрузка-разгрузка, якорь там поднять, или паруса - тут он один за пятерых справлялся, а что касается всего остального... Не его стезя, да и все. Случилось нам как-то в шторм угодить. Потрепало нас тогда основательно, паруса порвало, руль сломался, мачта, днище о рифы поцарапали... Не знаю уж, каким чудом в бухту какую-то забросило. Там и отстоялись. А как развиднелось, выволокли корабль на берег и принялись исправлять неисправности да дыры латать. Починились, более-менее, так, чтобы до ближайшего города добраться, и осталось только бревно подходящее найти, обтесать да вместо мачты временно приспособить. Время к вечеру, скоро ужин, устали все, но только не наш гвардеец. Я, говорит, пока вы тут с ужином возитесь - схожу за мачтой. Хочет - пусть идет. Только смотри, предупредили, осталось только воды принести и огонь развести. Так что недолго. Чего тут долгого, смеется, плевое дело. Если чего, я тут поблизости, крикнете. И скрылся себе в зарослях. Мы уже и огонь развели, и воды принесли, и ужин сготовили - а его нет, как нет. Кричим - не отвечает никто. Сунулись было в заросли, - ночь наступила, разом как-то, ничего не видать, кроме нашего огня на берегу.
   Делать нечего, поужинали, стражу выставили, а на следующее утро, как развиднелось, на поиски подались. Пару дней искали, кричали, - и все без толку. Нигде ни следа. Пропал, как в воду канул. Видать, думаем, беда какая приключилась, зверь дикий, должно быть, съел. Погоревали, погоревали, а делать нечего, надо дальше плыть. Запомнили остров, место, где стояли и где товарищ наш запропал, и уплыли.
   И надо ж такому случиться, что спустя время, - с полгода, наверное, - случилось нам в тех же местах оказаться и опять попасть в шторм. Снова забросило нас в бухту, снова мы вытащили корабль на берег, - в общем, все один в один. Наступил вечер, как мы починку окончили и ужин готовить собрались, слышим - шум несусветный, ровно слон через чащу пробирается, или чудовище какое лесное. Оказалось - мы глазам своим не поверили - товарищ наш пропавший, бревно на плече тащит. Мы застыли от страха, не знаем, что и подумать, а он подошел, шмякнул бревно с плеча оземь так, что берег вздрогнул, и спрашивает:
   - Ну как, ужин готов?
   - Нет, - отвечаем, - не готов... - А что еще сказать?
   Он только руками всплеснул.
   - С кем, - говорит, - связался? Копуши какие-то, право слово. Но и я хорош. Сколько раз говорил себе: поспешай медленно, погубит тебя твоя торопливость. И вот на тебе - живое тому подтверждение. Ни воды не принесли, ни огня не развели, ничего... Руки не оттуда растут, все за вас делать надо. Сидите уж, сейчас сам за дровами схожу. Еле удержали. И что интересно, никак ему потом втолковать не могли, что случилось. Не поверил. У вас, говорит, от голода в голове, должно быть, помутилось. Так рукой и махнули. Бревно, кстати, правду сказать, он для мачты отменное притащил...
  
   Пришло время, по традиции, сделать очередное отступление и познакомиться с очередной книгой - выпущенной издательством Вече (Москва), в 2010 году (есть и другие издания). Автор ее - Светлана Александровна Хворостухина, а откроет она любознательному читателю "...необычный мир, о котором повествует эта книга, - мир Нострадамуса и Ванги, великих ученых и писателей-фантастов, чьи удивительные прозрения именуют "научной прогностикой", в рассказы о социальных потрясениях и космических катастрофах, которые, наверное, можно преодолеть и пережить, если знаешь о них заранее".
   Нас, конечно же, в первую очередь будет интересовать то, что относится к Востоку, поэтому и фрагмент выбран нами соответственно теме.
   "Знаменитый ученый, мыслитель и энциклопедист Бируни родился в 973 году в Кяте, столице Хорезма. О детских и юношеских его годах ничего не известно, жизнеописание начинается со зрелых лет. В это время Бируни переезжал с места на место, нигде не задерживаясь подолгу. Сначала он служил при дворе хорезм-шаха Мухаммада, резиденция которого находилась в Кяте. После нескольких лет службы он перебрался в город Горган и поступил к князю Кабусу ибн Вушма-гиру. Но и здесь он долго не задержался. Вернувшись в Хорезм, Бируни служил хорезмшаху Мамуну. После того как в 1017 году султан Махмуд Газневид захватил Хорезм, Бируни вынужден был переехать в Газни (Афганистан).
   Находясь на службе у Махмуда, он принимал участие в его походах в Индию, в которой он прожил несколько лет. За время своей деятельности Бируни создал более 150 научных трудов на арабском языке. До настоящего времени сохранилась лишь незначительная часть его рукописей.
   У Бируни были довольно разносторонние интересы. Поскольку он много путешествовал, то естественно, что его увлекла география. В военных походах нужно было ориентироваться на местности, поэтому он занялся изысканиями в области астрономии и геодезии. При использовании всех вышеперечисленных наук нужны были точные расчеты. Бируни написал несколько трактатов по математике. Любая война изначально предполагает раны и увечья, и Бируни занялся фармакологией и медициной. Кроме этого, проживая в разных местах (Средней Азии, Индии, странах Ближнего и Среднего Востока), среди различных людей, он не мог не увлечься историей и этнографией. Его труды в этой области содержат очень ценные сведения. Все астрономы, созерцающие звездное небо, волей или неволей становятся философами и поэтами. Не избежал этого и Бируни.
   Но все-таки главными его занятиями были астрономия и астрология. По астрономии им было написано 62 работы, в том числе 23 из них посвящены только астрологии.
   В астрономии ученый придерживался геоцентрической системы мира, которую разработал Птолемей. Но, как математик, он считал вероятным движение Земли вокруг Солнца. Бируни был первым, кто построил глобус Земли, разработал метод определения географической долготы, используя систему наблюдений лунных затмений. Кроме того, он вычислил величину Земли по понижению линии горизонта. Среди математических работ его перу принадлежат тригонометрические таблицы и правило квадратичного интерполирования.
   К самым знаменитым трудам Бируни относятся "Канон Масуда по астрономии и звездам", написанный в 1030 году, а также "Книга вразумления начаткам науки (искусства) о звездах", "Книга ключей науки астрономии, что происходит на поверхности сферы, "Доказательство небесного влияния на земные события" и т. д. Наиболее популярной в свое время была "Книга вразумления...", так как представляла собой учебник по астрологии. Написана она в форме вопросов и ответов, в которых содержатся все необходимые астрологу знания по математике, хронологии, географии и астрономии. В данное время это сочинение находится в Британском музее.
   Поскольку во все времена людям хотелось знать свое будущее, астрология была очень популярна. В искусстве астрологии и предсказаний Бируни не было равных. Уже при его жизни об этом слагались легенды. Для примера расскажем одну из них.
   Султан Махмуд Газневид был обыкновенным человеком. Он так же, как и все, хотел знать о том, что его ожидает. Но как узнать, правду ли говорит астролог и предсказатель? И он решает испытать Бируни. Позвав его в огромный зал, где было четыре двери, султан приказал определить, через какую из них он сейчас выйдет на улицу.
   Бируни попросил, чтобы ему принесли астролябию, перо и бумагу. Все необходимое тотчас же было доставлено. При помощи астролябии астролог определил высоту Солнца, вычертил гороскоп и, написав ответ на бумаге, на глазах султана и всей его свиты положил ее под ковер.
   Недолго думая, султан приказал прорубить пятую дверь в восточной стене и через нее вышел во двор. Вернувшись во дворец, он достал из-под ковра листок бумаги и прочел написанное. Надпись гласила: "Не выйдет ни в одну из четырех дверей. В восточной стене пробьют еще одну дверь, и он через нее выйдет".
   Султан понял, что предсказатель разгадал подстроенную ему ловушку. В гневе он приказал выбросить Бируни в окно (дворцовый зал находился на верхнем этаже).
   Слуги немедленно повиновались и, подтащив астролога к оконному проему, столкнули его вниз. Ученому грозила бы неминуемая смерть, не будь на среднем уровне крыши натянутого тента. Бируни упал на него, тент погасил скорость падения, и все обошлось благополучно. Когда предсказателя привели к султану, тот сказал: "Но этого путешествия ты ведь не предвидел!" На что ученый ответил, что он обо всем знал, и приказал принести собственный гороскоп. Предсказание для Бируни на этот день было таким: "Тебя сбросят с высокого места, но ты невредимым достигнешь земли и встанешь здоровым". Разгневанный султан приказал посадить астролога в крепость, в которой тот провел 6 месяцев".
   Поскольку Абу Рейхан аль Бируни был выдающимся арабским ученым, мы попробовали провести маленькое расследование, и вот что нам удалось узнать.
   Рассказ, приведенный выше, встречается в книге Али Сафи "Занимательные рассказы", переведенной на русский язык и опубликованной издательством Comil, Москва, 1991. Фахриддин Али Сафи был сыном известного писателя и ученого XV века Хусайна Воиза Кошифи. Он написал несколько книг, в том числе "Латоиф-ут-тавоиф" ("Анекдоты, бытующие в разных слоях населения"), в которой собрал и систематизировал короткие новеллы, ходившие среди народа. Книга вышла в 1532-33 годах.
   "Как-то султан Махмуд Газнави сидел в комнате с четырьмя дверями. Он призвал к себе мудреца Абурайхана и сказал:
   - Составь гороскоп и предскажи мне, в какую из этих четырех дверей я выйду. И если твое предсказание не оправдается, я казню тебя.
   Мудрец растерялся и не знал, что делать. Но, зная скверный нрав султана, ему оставалось лишь подчиниться. Взял он астрономическую трубу, сосредоточился и стал со всей осторожностью размышлять. Затем что-то написал на бумаге, свернул и положил под подушку Махмуда.
   А Махмуд после этого потребовал кирку и приказал в северо-восточной части стены сделать пролом, через который он и ушел. Затем приказал принести бумагу, развернул и прочитал. Было написано, что султан ни в одну из дверей не выйдет, а уйдет через пролом в северо-восточной части стены.
   Махмуд прикусил палец в изумлении, и после этого предсказания очень уверовал в звездочета. Тут же, при собравшихся, вручил ему тысячу дирхамов наличными, подарил коня и из тонкой парчи дарственный халат".
   Пользуясь, случаем, тем, кто интересуется историей астрономии, можем сообщить, что в апреле 2007 года в рамках проекта "Manuscripta astrologica" в московском издательстве "Мир Урании" вышла в свет "Книга наставлений по основам искусства астрологии" аль Бируни в переводе и с комментариями Романа Броля (по нашему мнению - просто потрясающее издание!). Все-таки, в нашей сказке речь шла о предсказаниях...
  
   После полудня решено было встать на ночную стоянку в бухточке какого-то острова, показавшегося по левому борту. И хотя погода по-прежнему благоприятствовала плаванию, наличие рядом приветливой твердой земли показалось более привлекательной альтернативой. В сгустившихся сумерках, после ужина, команда уже было собиралась обосноваться для традиционного обмена историями, как вдруг Джасим, издав невнятный звук, застыл, словно громом пораженный. Его примеру последовала почти вся команда, за исключением Синдбада, скрывшегося по какой-то своей надобности у себя в каюте, и Владимира, не понимавшего причины, которая могла бы привести к подобным последствиям.
   Над горизонтом сияла полная прекрасная луна, а берег... Берег словно бы ожил в ее свете: неподвижный доселе песок вдруг забурлил, заструился, заискрил - на сушу выбралось несметное количество крабов.
   "Колдовство какое-то", - подумал Владимир.
   - Он! - прерывисто выдохнул Джасим.
   - Он! - в едином порыве вслед за ним выдохнула команда.
   В этот момент на палубе показался капитан. Несколько удивленный представшим его глазам зрелищем, он внимательно оглядел застывшую команду, бросил взгляд на берег, на прекрасную полную луну, все понял и, не говоря худого слова, вздев руки к небу, разразился проклятиями. Несколько перефразируя английского классика применительно к месту и действующим лицам: "длинными, тщательно продуманными, всеобъемлющими проклятиями, которые охватывали весь жизненный путь команды в целом и каждого ее представителя в отдельности, уводили в отдаленное будущее и затрагивали всех родных (членов команды) и все, что было связано с их (членов команды) деятельностью". Владимир заткнул уши. Ругаемая команда, казалось, наоборот, старалась не упустить ни слова.
   Речь длилась приблизительно полчаса, после чего Синдбад взял некоторую паузу, и Владимиру представилась возможность опустить начавшие затекать руки.
   - Ишь ты, и ведь ни разу не повторился, - восхищенно пробормотал кто-то из команды, а Джасим попытался хоть как-то разъяснить возникшее недоразумение.
   - Ты что, расстроился, Синдбад? - миролюбиво осведомился он. - Ты не расстраивайся... Это - судьба, а против судьбы не попрешь, сам знаешь.
   - Какая судьба?!.. Это все ваших рук дело!.. Авантюристы!.. Кладоискатели!.. Где моя Индия?!.. Индия где?!..
   Судя по дальнейшей произнесенной им тираде, настоящее местонахождение корабля в привычных нашему миру географических границах, должно было находиться где-то в районе Явы или Суматры.
   - Синдбад... Мы понимаем... Ты расстроен... - снова попытался урезонить его Джасим. - Ты это... Утро вечера мудренее... Давай с утра все обсудим, на свежую голову...
   Капитан только рукой махнул и отправился к себе в каюту, донельзя раздосадованный.
   Однако, рано утром никого из членов команды на борту не оказалось, что, впрочем, особого удивления не вызвало. На берегу, на песке, изрытом следами, ведущими во всех направлениях, сиротливо покоилась шлюпка. Где-то среди деревьев в глубине острова орали потревоженные попугаи.
   Завтрак также отсутствовал, поэтому Синдбаду и Владимиру пришлось довольствовать жареной рыбой, оставшейся от ужина.
   - Интересно, давно они удрали? - пробормотал капитан, за ночь, по-видимому, смирившийся с неизбежным. - Я ночью ничего подозрительного не слышал...
   В этот самый момент прежде отдаленные вопли попугаев стали понемногу приближаться, а затем на берег из леса выбралась команда, предводительствуемая Джасимом, державшим что-то в руке. Она двигалась неторопливо и аккуратно, след в след, каждый сосредоточенно глядел в спину впереди идущего и не обращал ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Синдбад разразился было гневной речью в сторону берега, но, видя, что его никто не слушает, замолчал.
   Джасим остановился, уткнулся в то, что держал в руке, - вне всякого сомнения, это была карта, - коротко глянул вправо-влево и вновь исчез за деревьями. За ним, как червячок в норку, втянулась команда.
   Через какое-то время команда появилась снова, недалеко от того места, где скрылась, постояла, и скрылась уже там, откуда возникла в первый раз. Ситуация чем-то напоминала борьбу Джасима с морским змеем, а потому оставалось только одно - ждать.
   Наконец, после пятого или шестого появления на берегу, часть команды погрузилась в шлюпку и направилась к кораблю; остальные столпились на берегу в ожидании своей очереди. На ее носу в полный рост возвышался Джасим, начавший кричать еще до того, как шлюпка приблизилась:
   - Ты был абсолютно прав, Синдбад!.. Эта карта никуда не годится!.. Здесь все так изменилось...
   Лихо вскарабкавшись по веревочной лестнице, он протянул карту Синдбаду. За ним поднялись остальные, после чего шлюпка с двумя матросами отправилась на берег за оставшимися.
   - Все изменилось, - повторил кок, - кроме луны и крабов. Мы тут, кстати, наловили их предостаточно, так что скоро будет готов завтрак.
   После чего как ни в чем не бывало направился к себе в камбуз, но был остановлен красным от гнева капитаном.
   - Я не понимаю, почему команда покинула корабль без моего разрешения?..
   - Так мы же тебе записку написали, чтоб не волновался, - недоуменно остановился Джасим, вернулся, взял из рук Синдбада карту и повернул ее обратной стороной. - Вот же: уплыли на разведку. Скоро будем. И подпись: команда. Верно я говорю? - обратился он к прибывшим с ним матросам.
   - Ну да, - загудели те. - Мы только туда и обратно. На разведку.
   Судя по их кислому виду, разведка не удалась.
   Завтрак прошел в молчании. Матросы уныло жевали и старались не смотреть ни на капитана, ни друг на друга. На вопросы отвечали односложно, большей частью просто пожимали плечами.
   - Тут до нас перебывало столько народу, - решив, наконец, внести хоть какую-то ясность, начал Джасим. - Чуть не на каждом дереве или камне какие-то пометки, знаки... Ямы попадаются, полузасыпанные. В общем, похоже, дело - дрянь. - Он пожевал губами и добавил: - Да и карта, правду сказать, врет. На ней что ни ориентир - то выдумка...
   - Я ведь предупреждал, что здесь сильные течения, - нравоучительно заметил Синдбад. - Береговая линия сильно меняется. А почему вы решили, что начинать искать нужно отсюда?..
   - Так ведь берег скелета...
   - Какого скелета?..
   - Обычного. Вон того, - Джасим кивнул в сторону берега.
   Проследив взглядом направление, Владимир поначалу ничего не заметил. Бурная растительность, несколько сухих деревьев. Синдбад, похоже, тоже ничего не увидел, потому что сказал:
   - Ты выражайся яснее. А еще лучше, покажи пальцем.
   Джасим показал. Действительно, в указанном направлении среди бурной растительности имелось высокое сухое растение, один в один - скелетик рыбки, хвостиком кверху.
   - Понятно, - буркнул Синдбад. - Остальные ориентиры такие же?
   Кок неопределенно пожал плечами.
   - Остальные мы не нашли...
   - А ям много?
   - Да разве ж это много?.. Вот, помню, случай был. Стояли мы как-то в одном порту, чинились. Днищем немного за риф зацепились, течь обнаружилась. Так вот. В тот день, как мы прибыли, там, на главной площади колодец вырыли. Хороший, глубокий. А куда землю девать, никак решить не могли. Вот один и вызвался. "Вы, говорит, мне заплатите, - сколько там, уж и не помню, - а я, говорит, эту землю враз уберу". Не поверили ему, конечно, - но кто знает? - может, действительно уберет. И согласились. На свою голову. Потому как он рядом с колодцем еще одну яму копать принялся. Его спрашивают: это еще зачем? Как это зачем? отвечает, я в эту яму всю землю, что посреди площади мешается, и ссыплю. Народ рты поразевал: и как это, друг друга спрашивают, мы сами не додумались? А тот знай себе лопатой машет. В общем, вырыл яму, ссыпал в нее колодезную землю, утоптал как следует, и за деньгами явился. Ему говорят: "Ты погоди. Ты что же это понатворил? Ты одну кучу убрал, а вторую создал?" А он им в ответ: "Ничего не знаю. Про это уговора не было. Уговор был, что я землю из-под колодца уберу. Я ее убрал? Убрал. Всю? Всю. А что тут вторая куча образовалась - про то разговора не было. Я вам, главное, метод указал. Теперь вы с любой кучей и без меня справитесь". Посмотрели в договор - а там и вправду, про вторую кучу ни слова. Конечно, можно было тяжбу судебную завести, но тут еще один умник выискался. "Да ладно вам, говорит, пускай себе. Мы теперь, действительно, с любой кучей справимся. Отдадим ему деньги, а потом я вам секрет открою, как нам дальше поступить". Расплатились с первым умником, второй и открыл секрет: "Нужно вторую яму размером в два раза больше первой сделать; тогда в нее вся земля из первой и из второй ямы сразу и поместятся". Народ опять рты поразевал; опять своей недогадливости поразились. Взялись за лопаты, но только никак с размером угадать не могут - все время остаток наличествует. Переругались, как водится, каждый свою яму копать принялся, чтоб, значит, соседу доказать, какой тот осел. В общем, через неделю, как нам отплывать, весь город был перекопан и усыпан ямами вперемешку с кучами земли так, что не пройдешь...
   Синдбад неопределенно хмыкнул и протянул руку.
   - Дай-ка карту.
   Джасим достал пергамент из-за пояса и протянул ему. Капитан развернул ее прямо на дастархане так, что видеть ее мог любой желающий и придавил края пиалами.
   Остров был изображен весьма схематично, причем создавалось такое впечатление, что рисовавший его следовал своим тайным мыслям, в ущерб правде жизни, поскольку в рисунке совершенно отчетливо прослеживалось по меньшей мере шесть осей симметрии, проходящих через его центральную точку. Вокруг контура имелись волнистые линии и примитивные рыбы, обозначавшие, по всей видимости, море. Внутри контура были изображены пальмы, треугольники, кружочки, большой крестик и несколько пунктирных линий, совершенно одинаковым образом петлявших к нему от примитивных рисунков рыбьих скелетиков, которых имелось в наличии четыре. В правом верхнем углу, где по традиции долженствовало находиться компасу с указанием сторон света, находилась ухмыляющаяся, донельзя довольная физиономия пирата; причем, если бы не она, то карту можно было бы рассматривать, развернув ее по отношению к себе под любым углом.
   - Не понимаю, - задумчиво пробормотал Синдбад и перевел взгляд с карты на Джасима. - Как здесь вообще можно что-либо понять? С чего вы вообще взяли, что это карта острова сокровищ?
   - То есть как это с чего? - заволновался кок, а за ним и вся команда. - А как же крест? Под крестом всегда сокровища закопаны. Карта-то старинная, пиратская...
   - Да какая же она старинная? - Синдбад сдвинул пиалы в стороны и свернул пергамент. - Ты же сам говорил, ей не более сорока лет... Сколько вам нужно времени, чтобы понять, что тут ничего нет?.. Давайте отведем корабль в порт - тут ведь часть команды основала город, если я не ошибаюсь? - и пока я там буду заниматься торговлей, ищите себе на здоровье...
   Он протянул пергамент Джасиму, как вдруг отдернул руку, снова развернул карту и воззрился на ее обратную сторону.
   - Интересно... - пробормотал он.
   Команда, включая Владимира, в мгновение ока сгрудилась вокруг капитана. На обратной стороне пергамента ничего не было, кроме нескольких масляных пятен, однако Синдбад продолжал всматриваться во что-то невидимое остальным и задумчиво цедить:
   - Интересно...
   Затем, словно очнувшись, поднял голову и приказал Хакиму:
   - А ну-ка, принеси масла.
   - Сколько? - уточнил тот.
   - Ну... - Синдбад взял пиалу. - Вот столько, - он перевернул пиалу вверх днищем, там оказалась выемка, - и еще вот столько. Масло надо экономить, его осталось не так много...
   Джасим согласно кивнул, и Хаким исчез.
   - Еще мне понадобится свеча. Зажженная, - уточнил капитан.
   Кто-то помчался за свечой. Все были заинтригованы до чрезвычайности и проявляли крайнее нетерпение. Наконец, свеча была доставлена. Затем появился Хаким, аккуратно несущий пиалу с маслом.
   - Давай быстрей, чего ты там копаешься! - крикнули ему.
   - Да иду я, иду! Как бы не расплескать...
   Когда он приблизился, выяснилось, что пиалу он несет донышком кверху. В выемке, с горкой, было налито масло.
   - Что-то я не понимаю... А остальное масло где? Я тебе сколько сказал принести? - начал закипать Синдбад.
   - Сколько заказывали, столько и принес. Чего попусту ругаться-то? Остальное здесь...
   С этими словами Хаким перевернул пиалу, и масло вылилось на дастархан. Возникла немая сцена.
   - Куда же оно могло подеваться? - недоуменно пробормотал Хаким. - Я ведь сначала сюда налил, а потом, как было сказано, в донышко...
   - Кто-нибудь, принесите кувшин с маслом, пока я его тут прибью! - в сердцах заявил капитан, но был удержан от рукоприкладства великодушным Джасимом.
   Масло было принесено, аккуратно налито в пиалу, и Синдбад, обмакивая в него кусок материи, принялся осторожно водить им по расстеленной на дастархане карте. Доведя пергамент до нужного состояния, он велел двум матросам держать его за углы и ни в коем случае не отпускать, а сам принялся водить под ним зажженной свечой. И, - о, чудо! - на поверхности стала проступать надпись, красивая, четкая - арабской вязью. Решив, что этого достаточно, капитан осторожно принял пергамент из рук матросов, повертел в руках, рассматривая вязь, после чего перевернул.
   Как оказалось, лицевая сторона карты во время процедуры протирания оказалась на пролитом Хакимом масле, и теперь, вместо изображения острова, на ней красовался очень живописный ухмыляющийся пират. Одна его нога попирала собой сундук, а правая рука покоилась в кармане, причем, судя по недвусмысленным выпуклостям, переплетение пальцев образовывало кукиш.
   Бурная радость быстро сменилась разочарованием - прочитать написанное не мог никто. Чтобы не повредить ценный пергамент, вязь была скопирована на обрывки материи. Каждый желающий, - а желали все, - получил свою копию и мог делать с ней все, что заблагорассудится. В результате члены команды принялись слоняться по палубе, поворачивая в руках доставшиеся клочки то так, то эдак, что-то бубня и натыкаясь друг на друга.
   Вскоре за борт полетел первый клочок, за ним, спустя время, еще один, пока все выданные экземпляры не оказались плавающими возле "Золотого ишака", замусорив акваторию. Стало совершенно очевидно, что текст зашифрован, и прочитать его без ключа вряд ли удастся.
   Дело, как ни странно, спас джинн, которому надоело сидеть в лампе. Выбравшись на палубу и осведомившись, в чем дело, он заграбастал первоисточник, повертел его, подобно прочим, несколько раз поднес к глазам и отодвинул, после чего воскликнул:
   - Это писал какой-то безграмотный. Все порядочные люди пишут справа налево, а этот - наоборот...
   Однако, не смотря на обнаруженный ключ к шифру, решенная задача нисколько не приблизила жаждавших сокровищ к их нахождению. Надпись гласила: "От берега скелета подбитый глаз на лысине с кувшином вина змеею до гнезда птицы Рух пять шагов влево пять шагов вправо увидишь сам".
   - Берег скелета - вот он, - уже не в первый раз пробормотал Джасим, махнув рукой в сторону засохшего растения. - Подбитый глаз с лысиной организовать не трудно, - он каким-то подозрительным взором окинул сгрудившуюся команду, при этих словах дружно подавшуюся назад, - кувшин вина есть, змея, гнездо... Все по отдельности понятно, а вот в целом? Не понимаю...
   - А чего тут понимать? - Джинн сегодня был в ударе. - Подбитый глаз на лысине - это тень соответствующей формы, отбрасываемая облаком на соответствующей же формы пригорок. Встав в центре тени, нужно выпить кувшин вина, а затем, двигаясь по траектории, подобной змее, придти к нескольким большим камням, напоминающим формой яйца птицы Рух. Отмерив от них два раза по пять шагов, увидишь что-то, о чем не написано.
   - Значит, глаз никому подбивать не надо? - как-то разочарованно спросил Джасим и тут же возмутился: - Как можно в качестве ориентира выбрать облако? Оно сегодня есть, а завтра нету...
   - Как раз поэтому и выбирают, - основательно заметил джинн. - Нет облака - нет ориентира. А даже если и есть, нужно, чтобы форма соответствовала, иначе ничего не получится.
   - Так и быть, - сказал Синдбад, прислушивавшийся к их разговору. - Завтра на рассвете отправляемся на поиски. Один день - не больше. Ну, два, в зависимости от обстоятельств. А потом - срочным порядком в Индию. Даже если что-нибудь найдем.
   Весь оставшийся день и даже часть ночи были посвящены подготовке. Проверялись и заново затачивались лопаты, заступы и кирки; проверялись на прочность веревки; на всякий случай изготовили носилки. Джасиму досталось больше всех - помимо большого кувшина вина, тщательно закупоренного и запечатанного, был приготовлен сухой паек, по числу членов команды и наполнены свежей водой тыквенные фляги. Пользуясь случаем, капитан привел в порядок саблю, которой собирался проделывать проходы в густой растительности. Компас он также намеревался взять с собой.
   Ужин оказался скомканным, обычного обмена историями не состоялось. Все разошлись по своим местам и улеглись, но вряд ли кто в эту ночь заснул. То тут, то там в темноте раздавались какие-то вскрики, неясное бормотание; время от времени кто-нибудь вставал, подходил к борту и всматривался в берег. Общее построение на палубе состоялось задолго до рассвета и пробуждения капитана.
   Остаться на борту ни добровольно, ни принудительно, не пожелал никто. Пришлось бросать жребий, по результатам которого остались два матроса, причем, во избежание недоразумений, их привязали к мачтам канатом с таким расчетом, чтобы они свободно могли перемещаться по палубе, но ни в коем случае не могли ее покинуть.
   После высадки на берег, Синдбад отдал команду рассредоточиться вправо и влево от растения-скелетика, держать дистанцию в десять шагов, делать остановки через каждые пятьдесят шагов и перекликаться. Целью было поставлено отыскание лысины. Посмотрев направо, потом налево, капитан поднял руку и указал направление движения, после чего все, дружно позабыв о только что выработанном плане передвижения, ломанулись в лес словно стадо слонов.
   Владимир перемещался справа от Синдбада, джинн - слева; они были единственными, кто двигался согласно договоренности. Где-то впереди раздавался жуткий треск и не менее жуткие вопли; по мере углубления в заросли треск и вопли стали раздаваться повсюду, так что если бы не компас, на который ориентировался Синдбад, и не Синдбад, на которого ориентировались Владимир и джинн, экспедиция потерпела бы неудачу в самом начале.
   Вскоре ситуация изменилась к худшему. Почти каждое встречное толстое дерево содержало какую-нибудь пометку, оставленную, по всей видимости, предыдущими кладоискателями. Такие же пометки содержались и на изредка выступавших из почвы камнях. Обнаружив знак, который посчитал за верное указание копать, кто-либо из матросов тут же принимался за дело, оповещая радостным криком соратников, тут же спешивших на зов. Вскоре наступало разочарование, правда, ненадолго, после чего команда разбредалась в разные стороны, чтобы спустя пару-тройку минут вновь собраться. Ни о каком систематическом поиске речи быть не могло.
   Энтузиазм иссяк, когда солнце поднялось в зенит. Команда, не потеряв по дороге никого, что уже было само по себе немалой заслугой, изрядно выдохшись, выбралась поочередно на широкую поляну, невесть каким образом оказавшуюся посреди зарослей. Просто удивительно, что на ней не росло деревьев и кустарника - исключительно невысокая, зато очень колючая трава. На матросов, всех без исключения, жалко было смотреть - помятые, облепленные листьями и пылью, кое-кто в репьях и каких-то насекомых, уставшие и раздосадованные. Молча, стараясь не глядеть друг на друга, примостившись кто где сумел, достали они сухие пайки и принялись их уничтожать, запивая водой из тыквенных фляг, когда кто-то вдруг произнес:
   - Так ведь это же лысина!..
   Волшебное слово разом вернуло команду к жизни.
   - А ведь и правда!.. - вдруг разом загомонили все. - Как есть лысина!.. Другой такой во всем лесу вряд ли сыщешь!.. Настал, наконец, праздник и в нашем кишлаке!..
   Воспрянув духом, матросы принялись обшаривать поляну в поисках указателей, но ничего не нашли. На беду, погода стояла ясная, в небе - ни облачка.
   Но теперь, когда сокровища оказались так близко, команду было не остановить. За неимением облака, было решено изготовить из веток некое подобие глаза, и запустить с ним вместе в небо джинна, который, расположившись между солнцем и поляной, отбросит тень нужной конфигурации. Сказано - сделано.
   Нацепив на себе веревки, скрепляющие нарубленные ветки, джинн кое-как воспарил над лесом и попытался создать тень, но там, на высоте, присутствовал ветер, постоянно менявший направление. Джинна сносило то в одну, то в другую сторону по причине большой парусности изготовленного "подбитого глаза", и в соответствии с его перемещениями по небу - по земле перемещалась команда.
   Наконец, поняв, что ничего путного не выйдет, Синдбад, предводительствовавший перемещающимися, замер посреди опушки.
   - Нет, так у нас ничего не получится, - задумчиво пробормотал он и добавил, глядя вверх, - ой, халтура!..
   Как раз в этот момент роза ветров по какой-то прихоти судьбы перестала меняться, джинн застыл, и капитан оказался как раз в центре тени.
   Вбив на всякий случай лопату, чтобы не потерять ориентир, рядом с ней поставили матроса, которому Джасим стал подносить пиалы с вином, лично наливая из кувшина и после каждой спрашивая:
   - Ну, что?
   - Да это не вино, - отвечал тот, осушив очередную пиалу. - Ни чуточки не вино, ни капельки даже не вино, ну просто совсем не вино...
   В это время наверху произошел несчастный случай: налетел маленький шквал, джинн не удержал высоту и подбитой уткой рухнул куда-то в заросли, теряя по дороге ветки из разваливающегося "глаза".
   Когда глаза команды, сопровождавшие этот полет, вернулись к стоявшему возле лопаты матросу, тот, произнеся очередное "совсем даже не вино", протянув пустую пиалу Джасиму, навзничь рухнул на колючки.
   Возникшее замешательство, впрочем, длилось недолго. Пока решался вопрос, что делать с неподвижным "указателем", тот неожиданно открыл глаза, сел, вытянул руку, совершенно нормальным голосом произнес: "там", после чего снова растянулся.
   Все взглянули в указанном направлении и увидели джинна, опутанного веревками словно паутиной, выбиравшегося из кустов черепашьим шагом.
   - Тут, кажется, тропа какая-то, - сообщил он.
   Его распутали, "указатель" уложили на носилки, и гуськом двинулись по тому, что и в самом деле казалось тропой, петлявшей, как и было указано на карте, змеей. Впереди шел капитан, орудовавший саблей, поскольку дорожка, - если только это была она, - изрядно заросла.
   Вскоре обозначился просвет. Снедаемые нетерпением матросы готовы были, бросив все, мчаться к нему сломя голову, но тропинка, словно бы издеваясь, повела их в сторону.
   Так повторялось несколько раз, пока, наконец, измученная нетерпением команда не выбралась на открытую местность и принялась с недоумением оглядываться.
   Место, где они оказались, являло собой почти ровную возвышенность, довольно высоко над уровнем моря. Размером приблизительно в три футбольных поля, она была усыпана какими-то странными обломками, напоминавшими фрагменты огромных яиц. Чахлые кустики, пыль, едва прикрывающая камень - и ничего больше. Зато вид на море, равно как и на тянущийся вдаль остров, открывался великолепный.
   - Ничего не понимаю, - пробормотал Джасим. - Здесь же когда-то была гора. И площадка, где-то пять на пять шагов, - прекрасный наблюдательный пункт... А, - лицо его внезапно просветлело, - это, должно быть, те самые невольники, которые остались на острове. Помните, я вам рассказывал? Им надо было откуда-то камень брать на строительство города, вот они...
   Один из матросов подобрал странный фрагмент и теребил его в руках.
   - Я тоже чего-то не пойму, - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, - по виду, как яичная скорлупа... Только что ж это за птица может вылупиться из такого яйца?.. Она же больше слона...
   И в этот момент взорвался Синдбад.
   - Пять шагов влево, пять вправо?.. Увидишь все?.. Наблюдательный пункт? - орал он, багровый от злости, потрясая кулаками. - Гнездо птицы рух? Сколько их было, этих невольников? Двадцать? Сто? Как мог один человек за ночь перетаскать столько сундуков, и никто этого не заметил? Сокровища? Вместо того, чтобы честно зарабатывать на жизнь торговлей, клады ищем?.. Хватит! С меня довольно! Я сегодня же, - нет, сейчас же! - снимаюсь с якоря и отплываю в Индию! А кто не хочет - счастливо оставаться. Часть горы еще осталась - могут строить себе все, что вздумается! Хоть город, хоть памятник собственной глупости! Только покрупнее памятник, чтобы на века!
   После чего решительно зашагал в обратный путь.
   Команда, пряча глаза и вздыхая, потихоньку потянулась следом.
   ...Ужин прошел невесело, в молчании и тяжелых вздохах. Сразу по окончании Синдбад удалился к себе, а команда разбрелась кто куда, не сделав даже робкой попытки собраться в обычный кружок. Отплытие было назначено на завтра, желающих остаться и продолжить поиски не нашлось. После того, как на палубе все было приведено в надлежащий порядок, Джасим ненадолго скрылся, а затем вновь возник, держа в руках какой-то плоский продолговатый предмет, завернутый в мешковину. Присев около опрокинутого казана, он принялся его разворачивать.
   - Подарок, - пояснил он проходившему мимо Владимиру и горько вздохнул. - От капитана Зажажа. Хотя какой, собственно говоря, подарок? Не пригодился никому, вот он его мне и вручил на прощание... Ерунда какая-то...
   Он снял мешковину, и глазам Владимира предстало нечто, аккуратно завернутое в кусок красной материи. Нечто было перехвачено синей лентой накрест, и содержало надпись золотыми буквами, начертанием похожими на рунические: "ВОЛШЕБНЫЕ ТАВЛЕИ".
   У Владимира перехватило дыхание.
   - Это ему от каких-то северных купцов перепало, - произнес Джасим. - Что такое - никто не знает... Наверное, как и карта...
   - Джасим... Джасим... - прерывающимся голосом сказал Владимир. - Я ведь, кажется, тебя спрашивал... Я же за этой самой вещью... В Индию... А она, оказывается, у тебя... Это игра такая северная, ну, что-то вроде шахмат... Подари ее мне, пожалуйста, она ведь тебе все равно ни к чему. Или нет, не подари. Я тебе за нее все, что хочешь отдам... Правда, у меня, собственно, ничего нет... Хотя, постой, вот - лампа с джинном...
   Сказал - и тут же пожалел о невзначай вырвавшихся словах. Джинн, ведь, он хоть и не вполне такой оказался, каким его в сказках изображают, а все-таки сколько соли вместе съедено...
   - Джинн, говоришь? С лампой? - заинтересовался Джасим. - А он у тебя по какой специальности?
   - Строитель он, - буркнул раздосадованный донельзя на самого себя Владимир. - Вот только не знаю, захочет ли он...
   - Захочет, - убежденно произнес Джасим. - Держи свою игру. Где он? Ну-ка, мы с ним сейчас потолкуем!.. Ты, главное, не встревай, я ему сейчас сам все объясню.
   Владимир нехотя достал лампу и вызвал джинна с неизменным бутербродом. Джасим тут же подхватил того под локоток и, отведя к борту, принялся с жаром что-то говорить, стараясь, чтобы его не услышали. Тем не менее, кое-что отрывочно доносилось: "...я тебе говорю, там что-то есть...", "...такой дворец отгрохаем, что все султаны обзавидуются...", "...ну да, сразу после Индии..."
   - Все в порядке, - спустя минут пятнадцать-двадцать кок похлопал Владимира по плечу. - Он согласен.
   Прощание вышло коротким. Саблю, предложенную Синдбадом на память, Владимир взять отказался. Крепко пожав руки и обнявшись с каждым из выстроившихся на палубе матросов, стараясь справиться с подступающим к горлу комом, он, крепко прижав находку к груди обеими руками, сел на борт спиной к морю, еще раз окинул предательски повлажневшими глазами команду "Золотого ишака" во главе с капитаном, резко кувырнулся назад, как научил его джинн...
  
   Было бы неправильно не уделить хотя бы нескольких строк столь популярному в арабских сказках персонажу, как птица Рух, тем более, что на эту тему имеется прекрасная статья, опубликованная на сайте http://www.vokrugsveta.com и называющаяся "Правда о птице Рух". Приводим ее начало.
   "Бузург ибн Шахрияр (X в.), житель одного из портовых городов Персидского залива, автор известной в средние века книги "Чудеса Индии", записал сообщения морских капитанов о фантастической птице, охотнице за слонами.
   Видимо, это первая литературная фиксация легенды, где повествуется о далекой, но все же доступной области мира. Любопытно, что имя птицы при этом ни разу не называется. О ней пишет, со слов собеседника, великий среднеазиатский ученый Х-ХI вв. аль-Бируни: но имя "рух" неизвестно и последнему, якобы видевшему ее во время своих странствий в степях севернее Китая.
   Невероятные сведения о рогатой птице, затмевающей в полете солнце, вызвали неподдельный интерес у энциклопедиста из Газни, хотя он и не скрывает своего скепсиса относительно ее свойств.
   Знаменитый арабский путешественник ХІІІ века ибн Баттута, проведя двадцать четыре года в странствиях, вернулся в родной город Танжер (Марокко) и вскоре, исполняя волю султана, продиктовал писцу свои воспоминания. Есть там и история встречи с птицей рух. Из китайского порта Зайтун ибн Баттута отплыл в Индию на судне, принадлежавшем правителю Суматры.
   Десять дней команда не видела солнца, и судно оказалось в незнакомом море. На сорок третий день плавания в море появилась гора, и ветер погнал на нее корабль. Все искали утешения в смиренных молитвах и в покаянии, вспоминает ибн Баттута; он даже составил список подаяний, которые купцы обещали раздать бедным в случае спасения. Вдруг при восходе солнца они увидели, что гора взлетела высоко в воздух!
Матросы стали прощаться друг с другом. На вопрос ибн Баттуты, что случилось, они ответили: это птица рух, которую сначала все приняли за гору. Она погубит корабль, если его увидит. В это время Аллах послал ветер, который увлек судно в сторону; больше они страшную птицу не встречали...
   Еще один старинный автор, Агапий Манбиджский, именует ее асфур алфил (букв. "птица-слон"), что, по-видимому, должно было показать необычные размеры птицы.
   В космографическом введении к своей "Книге заглавий" Агапий дает описание первого "климата" -- зоны мира, -- соприкасающегося с "пылающей землей". В этой зоне сосредоточены необычные природные явления, животные и птицы фантастических размеров.
   Речь идет о некоей пограничной территории, рубеже, где возможен переход космической (сакральной) реальности мифа в земную подлинность. Гигантская птица, парящая в божественном пространстве, преодолевая этот рубеж, обретает земные черты и новую родину.
   "В этом климате имеются крупные животные, большие звери с телами безобразного вида, гадкого сложения, очень страшные, -- пишет Агапий Манбиджский. -- Там есть большие птицы. Среди этих птиц есть имеющие облик животных: страуса, жирафа, грифона. Есть птица, которую называют асфур алфил и которая бросается на большого слона и уносит его. В этом климате есть большие слоны и другие животные, которых никто не видел и о которых никто не слышал. Там имеются все виды огромных змей, большие драконы, обычные змеи и гадкие и страшные рептилии".
То, о чем рассказывали арабские капитаны в X в., с удивительной точностью было повторено во времена Магеллана. Пигафетта записал рассказ мавров из Бурне об огромной птице Гаруде, способной перетащить по воздуху буйвола или слона. Царь птиц Гаруда -- герой индийского мифа; но здесь он стал персонажем приключенческой истории, претендующей на истинность.
   Обитает эта птица в Китайском заливе южнее Большой Явы и гнездится на плодовом дереве. Ни одна джонка не может приблизиться к месту, где растет это дерево, из-за бурных водоворотов у берегов. По словам мавров, люди впервые узнали об этом дереве после того, как одну джонку втянуло в водоворот и она разбилась в щепы, причем весь экипаж утонул и спасся чудесным образом только один мальчик, привязавший себя к толстой доске.
   Он взобрался на дерево, не будучи никем замечен, и спрятался под крылом гигантской птицы. На другой день птица поднялась, чтобы лететь на берег и ловить буйволов, -- а мальчик бежал и спасся. Многие из рассказчиков уверяли Пигафетту, что видели эту птицу. Добраться же до мест ее обитания было невозможно...
   Вероятнее всего, легенды о птице рух сложены из фрагментов различных мифов, одним из которых, как мы видели, является миф о Гаруде, перекочевавший из Индии через Персию в арабский мир".
  
   ...и первое, что он увидел перед собой, был угрожающе направленный на него ухват.
   - Я это, я!.. Вернулся!.. С тавлеями!.. - закричал он первое, что пришло ему в голову.
   - Да вижу, что это ты, - донесся до него спокойный голос Анемподиста. - Ишь, каким знатным бусурманином вырядился!.. Только ты того, в сторонку подвинься, а то угодил аккурат так, что чугунок взять мешаешь. Переодевайся, и прошу к столу. Вечерять будем. Заодно и расскажешь, что да как, потому как вижу, удалось исполнить тебе мое поручение. Да подвинься, тебе говорят! Что мне тут, до ночи с тобой возиться?!..
   Владимир машинально подвинулся и освободил Анемподисту дорогу к печи. Положил тавлеи на стол и осмотрелся. Обстановка в пещере ничуть не изменилась, разве что...
   - А где Конек?.. - спросил он, страшась услышать ответ.
   - Где, где... Копыта моет после огорода, вот где... У меня правило - с грязными копытами за стол не пущать.
   Только теперь Владимир обратил внимание на то, что на столе стояло две миска, поменьше и побольше. У него отлегло от сердца. А старец тем временем ловко выхватил из печи чугунок и грохнул его на середину стола. По пещерке сразу же распространился пряный запах овощного супа.
   - Красно Солнышко! - услышал Владимир и повернулся на голос. В пещерку влетел Конек, подскочил, взгромоздил передние ноги ему на плечи и щедро лизнул в лицо. - Если б ты знал, как я по тебе соскучился!.. Извел меня вконец этот брюзга... Сил никаких нету...
   - Подумаешь, - обернулся через плечо старец. Он доставал третью миску и ложки. - Всего-то пару дней и не виделись...
   - Как... пару дней? - не поверил своим ушам Владимир.
   - Ну, может, не пару; может, тройку. Только он мне за это время едва-едва огород не извел.
   Конек, - чего Владимир никак не ожидал, - уселся за стол и со скептической улыбкой принялся взирать на Анемподиста. Тот поставил миску, разложил ложки и взялся за черпак.
   - Попросил его по-хорошему, как человека, помочь огород прополоть. А он мне: как же я, мол, полоть-то буду, коли у меня вот? - и копыта показывает. Как? - отвечаю, - очень просто: увидел сорняк, взял и съел. Так ведь он у меня заместо сорняков чуть не всю рассаду слопал...
   - А не будешь в следующий раз лошадью называть, - заметил Конек.
   Анемподист ничего на это не сказал, он просто сел на лавку, взял ложку и принялся хлебать суп. Сделав несколько заходов ложкой, он глянул в сторону Владимира.
   - Давай, давай, ужинай, а потом сразу отдыхать, если в баньку не захочется. Захочется - мигом истоплю. Отдохнешь немного, и далее в путь.
   - Куда это?
   Рука Владимира замерла с полной ложкой на полпути от миски до рта.
   - Как это, куда? Волшебные тавлеи ты мне добыл, а теперь мне книга нужна, волшебная. Про то, как на своем огороде урожаи волшебные получать.
   - Но ведь...
   - Никаких но, - строго отрезал старец. - И так тебе навстречу иду. Всем известно, что нужно три службы сослужить, прежде чем желаемое обретешь. Я же у тебя только две спрашиваю. Никак мне без книги нельзя... Ну да ты не печалься особо, не кажется мне, что первая служба не по силам тебе оказалась...
   Вот так и случилось, что пришлось Владимиру вторую службу Анемподисту сослужить, впрочем, это совсем уже другая история.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"