Плакал тихо, без всхлипов, без причитаний, и почти без движения. И это был плач не слабости, а плач безсильного отчаянья. И если бы не слезы, то можно было представить, что глаза старика уже ставшие выцветшим белёсым вариантом лазури, просто смотрят внимательно в далёкую неуловимую линию горизонта.
Вот только не было этого самого горизонта. Чья-то злая воля отобрала и эту радость человека. Поэтому, глаза смотрели "в никуда", остановивши взгляд на рядом стоявшей стене.
Старик сидел на покосившемся деревянном табурете, некрашеном и потемневшим от времени, прислонившись спиной к стене "мазанки". Жилища, с низкими дверями, сбитых из грубых досок. С маленькими, круглыми, мутными, подслеповатыми окнами, через которые можно было что-то разглядеть только в яркий день. И даже не окнами, нет, а просто стёклами, вставленными в глину стены. Крыша строения была покрыта камышом.
И сам домик, и окружающая обстановка, будь-то тын, бутафорский колодец с "журавлём", или телега, а также в натуральную величину, чучело коня с полной сбруей, и прочие предметы, олицетворяли собой, по задумке устроителей, убогость, неразвитость, дикость. Весь этот дворик производил гнетущее настроение.
Только с той стороны, где находился хозблок, и где обитал старик, было хоть немного меньше уныния. Именно там сейчас и находился старик. Там, где не было любопытных, назойливых, голодных взглядов. Там, где по наивности своей старик полагал, что за ним никто не наблюдает.
Рабочее время закончилось, но старик и не думал переодеваться из униформы в нерабочую одежду. Так он и сидел, одетый в синие очень широкие штаны, прозванные когда-то "шароварами"; сероватую рубаху с разноцветной вышивкой, подпоясанный широкой лентой из ткани красного цвета. Ноги старика были обуты в рыжие сапоги, сделанные с претензией на изящность и натуральность кожзаменителя. Завершали одеяние старика чёрная шапка из овчины, валявшаяся за ненадобностью просто так, посреди двора, два неработающих пистоля, жуткого и грубого вида, нагайка, да не заточенная шашка в ножнах, висевшая на перевязи, через правое плечо.
"Стеклянный" взгляд старика, и вся его поза также наводили на мысль о некоей медитации, или трансе, или может быть, об очень глубоких воспоминаниях, в которых пребывал старик. Вот и получалось, что признать плач можно было только по слезам, да еще по руке, изредка вытиравшей эти самые слёзы, словно от этого был какой-то прок. Ведь рука, никогда не боявшаяся любой работы, будь то взращивание хлеба или ратный подвиг, была больше похожа на кусок задублённой кожи, что прошла многие и многие чаны с растворами: ветра, солнца, холода, горечи потерь, боли утрат, тяжёлой поступи времени. И, казалось, что такой заскорузлой, узловато-шершавой, грубой ручищей можно только поранить лицо, а не вытереть текущие слёзы. Но и само лицо старика, несущие на себе неизгладимую печать бесконечности, было похоже на высеченный из камня барельеф, с начертанными древними рунами в виде морщин. Так и старился казак, высыхая словно земля, темнея, и обрастая шрамами-морщинами.
И вот, по этой мёртвой земле, текли, вроде сами собой, слёзы. Не питая, и не неся облегчения. Катились, как капли дождя с листвы. Как воск сгораемой свечи.
По щекам, как по расщелинам, и дальше, путаясь в седых длинных усах, порыжевших вокруг рта от извечной трубки "люльки", спадавших длинными краями до самой груди. Такого же седого "цвета" были и волосы на голове, точнее длинный клок волос на самой макушке, посреди выбритого, и похожего на старый натянутый барабан, черепе. "Казак", одним словом, если ещё хоть кто-то знает, что означает это слово.
Старику хотелось курить, но курить после закрытия парка строго запрещалось, и за это нарушение старик уже был неоднократно жестоко и безотлагательно наказан. Были и другие думы-печали: мёртвый "конь", невозможность с кем-либо перекинуться словом, хотя старик и надеялся, что в парке должны быть свои, - русские, белорусы, сербы, хоть кто-нибудь; но шансов с ними связаться не было никаких. Но ко многому можно привыкнуть, если обстоятельства длительное время работают не на тебя...
* * *
- Джон, смотри, дед опять сопли распустил. Что будем делать? Может, стоит обратиться к доктору Крюгерштейну? Есть вероятность ЧП. А нам это надо?
Второй, к которому обращался долговязый, худощавый, в очках и непреходящими прыщами, матерясь про себя, отвернулся от одной группы мониторов, ловко подъехал на кресле к месту, где сидел напарник, ко второй стене из мониторов.
"Крис - мелкий засранец. Задрот задротом, мозг с горошину, а туда же... Знает, мазафака, что всё в операторской пишется, всё подсидеть меня пытается, сучонок...". Пронеслось за доли секунды в голове у Джона, мужчины постарше, помяситей, и не в пример Крису, более уважаемого в "Парке варваров", хотя вслух звучало:
- Та-а-а-к, посмотрим... "Объект Љ245"...
- Может, стоит обратиться к доктору... - стал своё бубнить долговязый.
- Действуем по протоколу. - Джону почти удалось совладать с эмоциями, и выдать максимально возможным спокойным голосом, - По протоколу... - говоря, старший смены сделал безучастную мину на лице. Ведь он отчётливо осознавал, что теперь, после того, как доктор Аарон Крюгерштейн получил награду лично от самого Царя Мира, дёргать его по пустякам не стоит. Теперь доктор и дальше пойдёт. А они останутся здесь.
Операторы вдвоём, слаженно, принялись тестить систему. Система была чрезвычайно сложна внутри, (точнее, алгоритмы, заложенные в её основу) и до пошлого сложна снаружи, там, где она соприкасалась с обычным пользователем. Такое разделение позволяло держать обслуживающий персонал в полном невежестве, а людей знающих, - инженеров, специалистов, и других, превращало, прямо таки, в носителей сакральных знаний.
Система использовала несколько камер слежения, датчиков био- и телеметрии, программ аналитики. Система могла буквально за доли секунды, что называется "просчитать" человека, и его дальнейшие действия, по его движениям, сокращениям мускулов, мимике лица, фокусировке зрачков, химическому анализу крови, и многим другим параметрам. Могла, высчитав ситуацию, принимать решения, руководствуясь заложенными алгоритмами.
Полиграф, упорно именуемый людьми на протяжении многих лет, детектором лжи, будучи далёким предком этой системы, казался неказистой кустарщиной бронзового века, в сравнении с техническим совершенством нечеловечности этого комплекса контроля и управления.
И действуя по протоколу, Джон и Крис принялись проверять все составляющие этой системы. Деловито, и несколько обыденно, переключая режимы и группы параметров, задавая вопросы и выслушивая ответы. Одна за другой, неукоснительно, выполнялись строки протокола. Кто-то очень давно, разумно заметил, что можно расписать всю жизнедеятельность человека различными правилами, сценариями, регламентами. Да, так, что все любые штатные ситуации будут решаться минимумом затрат. В первую очередь, умственными. Что и требовалось Новому Мировому Порядку.
И действуя в рамках своей программы, операторы добрались до финальных пунктов проверки. Как и везде, они были самыми интересными, значащими, итоговыми...
- "Витаминные добавки", - с ехидцей в голосе спрашивал Крис. Под словами "витамины" или "витаминные добавки" скрывался целый комплекс медпрепаратов, которые с водой и пищей попадали в организм человека, делая его безвольным, неагрессивным, наполняли эйфорической энергией, необходимой для активного исполнения "ролей" в "Парке варваров". Чтобы посетители Парка могли видеть жуткие рожи диких, буйных, нецивилизованных "объектов", представляющих различные народы прошлого.
- Наивный профан,- думал про себя Джон, - ведь мы с тобой пьем точно такую же воду, или очень на неё похожую...
Пробежав глазами по столбцам с цифрами, Джон довольно хмыкнул:
- Да. Всё в норме, - ответил Крису.
Операторы продолжили проверять систему.
Предпоследней в списке шла проверка передатчиков сверхкороткого диапазона, которые использовались всеми, без исключения, беспроводными устройствами, работавшими в единой системе HYPERNET. У передатчиков был относительно небольшой радиус действия, зато их было очень-очень много. Они обеспечивали бесперебойную работу всего оборудования, начиная от миниатюрных повсеместных информационных терминалов-экранчиков MEGAWIKI, и заканчивая QZ-кодами каждого индивида Земли.
Один такой экран был и в дворике "объекта Љ245". Отнюдь, не малого размера, он выдавал информацию о народе "Kozaky", мультимедийно дополнял "выступления" старика для посетителей "Парка варваров", и выполнял просьбы "сфотографировать на память". Также, используя миниатюрный ушной вкладыш в старике, переводил в режиме "онлайн" для "объекта Љ 245" пожелания гостей парка. Отдавали приказы вроде "покатать ребёнка на коне", и "сняться в видео" с посетителями, и другие экраны, для всех "объектов" парка.
Посетители были в восторге.
Джон догадывался, что передатчики используются ещё каким-то другим способом, но пока не знал каким. Догадки старшего по смене были не беспочвенны. Новый Мировой Порядок не мог рисковать, делая ставку только на один вид контроля. Конечно, нет, поэтому, передатчики передавали только информацию, прошедшую цензуру, одновременно собирали её обо всех пользователях, а в дополнение, облучали население специальными спектрами волн. Определенной частоты, модуляции, периода действия и т.д. Были у НМП и другие, брутальные, и изощрённые способы влияния на человечество.
Такие например, как использовавшиеся в "Парке Варваров", и которые шли в последней проверке системы, обслуживаемой Джоном и Крисом, а также их сменщиками. Эта часть проверки всегда коробила старшего, видимо, ещё сохранившего толику человечности глубоко внутри себя, и приводила в кровавое возбуждение Криса. Садистское наслаждение Крису нравилось. Власть над "объектами", это же так сладко, для бездушного...
Дело в том, что маркетинг требовал максимального режима "реалити-шоу", а устроители парка, конечно же, не могли рисковать здоровьем посетителей, ведь "объекты" могли неожиданно взбунтоваться, и напасть на гостей. Чтобы избежать этого, в каждый "объект" были имплантированы наноустройства. Одни, отслеживали состояние "объектов", другие занимались более важными делами.
- Раз, - на подъёме сказал Крис, нажимая кнопку, одновременно увеличивая картинку лица старика на мониторе. Казак схватился за грудь. Но на лице не было и тени страха, - он уже давно ждал свою смерть, был лишь короткий миг удивления происходящему.
- Не в этот раз, - подумал старик...
- Работает, - сухо ответил Джон.
Крис, с широко открытыми глазами прильнул к экрану, словно пытаясь вобрать в себя всё страдание старика.
- Крис, - прикрикнул Джон.
Очкарик с явным сожалением отменил команду.
- Просмотри остальных "объектов", - добавил Джон, и потянулся за стаканчиком с водой. Используя тестовую трёхминутку, Джон всеми способами старался вернуть себе самообладание.
По истечению времени, Крис с нетерпением в голосе произнёс:
- Время... Два...
Наномеханизмы в теле старика блокировали прохождение сигнала по нервной системе, казака парализовало. Выполнив все предписанные протоколом мероприятия, Джон и Крис, удостоверились, что система работает безукоризненно, и причин для безпокойства по поводу "объекта Љ245" нет. Конечно, спустя определённое время, была отменена команда парализатора. Дед и дальше продолжал неподвижно сидеть и плакать.
Вся эта "машинерия" стоила не так уж и мало, но стоила того, - ещё не было ни одного ЧП в парке, и ни одного не предполагалось. Мгновенная реакция системы, вплоть до смерти "объекта", лишала возможности любых эксцессов со стороны "жителей" парка.
- Да, чёрт с ним, с "объектом Љ245", - сказал Джон, - нам до конца смены осталось пару часов, систему проверили. А дед? Пусть плачет, раз так хочет...
* * *
Старик плакал.
Плакал спокойно.
И сам достоверно не знал, по какой причине. Точнее, знал, только эти причины сплетались в такой клубок боли и безысходности, что и целому дождю слёз не под силу было что-то облегчить или прояснить. В этом плаче было чувство вины, ведь в далёкие времена, при бездействии, при немом соучастии, так сказать, и самого старика; НМП шёл своей уверенной походкой к завоеванию планеты. В плач вплетались боль за уничтоженных детей и внуков; народ. Кровавые призраки войны, скалясь, словно отражение самого казака водили свои безумные хороводы в памяти старика. Несправедливая несправедливость выдавливала свою часть слёз, - некому и нечего уже было доказывать, а так ведь хотелось.
Сказать, что была страна, которая в 21 веке по старому календарю, отправляла в космос человека; сказать, что жил в ней народ хороших людей, которые всё потеряли. Что были инженеры, врачи, учёные, крестьяне, рабочие, а не "Kozaky", - дикари на конях, с холодным оружием, и примитивным огнестрельным, не имевшие даже письменности...
Много чего было в этом плаче. Пожалуй, даже старый казак не знал всей картины своей безграничной печали...