-Ты помнишь наводнение осенью пятьдесят седьмого ?
Казалось, с некоторой долей иронии сторож Боря взглянул на меня сквозь толстые стекла мутных очков, пытаясь, видимо, угадать реакцию. Свеженебритое, лоснящееся, немного припухшее лицо Бори оставляло загадку: то ли он "принял на грудь" с утра стакан, то ли ночь на посту сторожа автостоянки была бессонной. Я промолчал, про себя усмехнувшись. Пятьдесят седьмого ? Ещё бы, ведь мне тогда стукнуло несколько месяцев. Хороший комплимент моей бороде, каждый пенсионер считает меня своим ровесником!
-Я шел тогда по Гороховой, между Мойкой и каналом Грибоедова. Ноги чуть не по колено в воде, штанины закатаны, впереди - какой-то мужик в шляпе. Вдруг, смотрю - нет его. Одна шляпа плавает! Спасать некого, и руками взмахнуть не успел. Вот она, жизнь-то в своей простоте. Живет человек, мечтает о счастливом будущем, строит какие-то планы, и вдруг - рраз, и нет его. Поэтому нужно, - что ?-, жить сегодня, сейчас, сию минуту.
Он опять взглянул мне в глаза, словно намекая на что-то.
- Ну уж нет, дудки, где-то я все это слышал. Не на того напал, за "пузырём" я не побегу, - тактично промолчав, подумал я.
Мой папаша был большой любитель выпить, и несмотря на все его другие достоинства, меня страшно бесило, когда кто-то , например, в компании просил меня "сбегать в магазин". Нет, пусть уж тусуется со своими бомжами, Элеонорой и Димкой. Здесь, в центре Петербурга, их прибежище. Старый трамвайный парк, очевидно, в связи с ростом благосостояния народа, был закрыт, и превращен в автостоянку. Под проводами, на вросших в старый асфальт рельсах, поселились автомобили, и в том числе моя рабочая "восьмерка", выделяясь среди дорогих иномарок, как бедная родственница на аристократическом балу. В здании конторы жили гастарбайтеры и несколько бомжей. Первые жили тихо, очевидно, без регистрации, не без основания опасаясь милиции здесь, в нескольких шагах от Смольного. Поздно вечером я видел иногда я видел силуэты фигур, проникавшие в заброшенную контору через окно. Чета бомжей, напротив, чувствовала себя здесь, за старой бетонной оградой, под сенью больших деревьев вольготно, открыто тусуясь возле будки сторожа. Милиция их, очевидно, знала и не трогала, чего с них взять. Петербург был их домом. Как ни странно, этот забытый ничейный мир был и мне по душе. Здесь убитая, казалось, природа брала своё, зелень росла привольно, пробиваясь среди выбоин асфальта и всяческого хлама. То было торжество жизни в мире наступившего тотального рационализма. Что-то подобное чудится порой среди старых домов Петербурга. Дома дряхлеют и начинают разрушаться, но зелень, пробивающаяся среди асфальта и кирпича, дает удивительный симбиоз чувства гармонии, упокоения и какого-то счастья, того счастья, которое испытывает человек, не имеющий проблем, которому ничего не нужно, и который никуда не спешит. Можно сидеть на лавочке и думать о вечном, о мироздании и смысле жизни. Однако реальность, эта железная рука в бархатной перчатке, постепенно проникла и сюда. Начали снимать провода контактной сети, затем дошла очередь до старых рельсов, их начали резать и складывать в штабеля. Долго работала бурильная машина. Вокруг парка загрохотали огромные экскаваторы, поднимая тучи пыли, стали рушиться стены старых построек. Дошла очередь и до больших деревьев. Машина с железной лапой без усилий выдёргивала их из земли, переламывала, словно карандаши, и то, что прежде называлось деревом, а теперь превратилось в биомассу, складывала в кузов грузовика. Как-то неожиданно на стоянке стало светло, словно она оказалась посреди поля, лишь в отдалении видны были жилые дома и заброшенные фабричные постройки. Осталась лишь старая одноэтажная контора, прибежище неприкасаемых. Но пришел и её черёд. Однажды я увидел сцену, напомнившую кадры старой кинохроники о войне. Элеонора сидела в отдалении на скамейке и смотрела на своё прибежище, которое разрушал экскаватор.
- Ломают ваш дом, - сказал я.
Она молча кивнула и отвернулась, казалось, скрывая слёзы. Я понял, что попал в точку.
- Враги сожгли родную хату..., - пришло неожиданно на ум.
Но автостоянка жила наперекор всему, сжимаясь лишь, как шагреневая кожа. Вокруг кипели строительные работы, а она жила, только номера мест поменяли. Что это за невиданное чудо экономической эффективности? Гигантские финансовые силы решают проблему нескольких гектаров земли в центре Петербурга, введены в бой большие строительные силы, а автостоянка - жива, лишь сторожа переехали в вагончик. - Блат выше наркома, -сказала бы моя покойная бабушка.
Бомжей я теперь постоянно видел в гостях у сторожей. Они сидели тихо и спокойно, лишь в помещении сильнее пахло перегаром. Одутловатые лица, однако Элеонора в присутствии ухажёра всё же пыталась наводить марафет.
- Ну и дурак, - шептал мне Боря, указывая в сторону молодого хозяина автостоянки.
- Бывают дураки, я сам дурак, но этот... -Тачки передвинули, всё смешалось, а он - давай, говорит, старые номера.
- Ну нету их, старых номеров, нету. -Знаете, говорю, анекдот: Старик говорит своей старухе: - По радио передавали, автобус попал в аварию, двадцать человек погибло! А та в ответ: Ой, батюшки-светы! Это ж по-старому - двести !
- А шеф отвечает: - это вы к чему?
Смена цивилизаций. Старики и молодежь живут в разных измерениях, не понимая друг друга. Разные модели поведения, разная приспособляемость к жизни. У них - лучше. Я открыл для себя страшную истину: Человек живет тем лучше, чем меньше у него моральных обязательств, табу.
Разговорился как-то с предпринимателем.
- Видите, что делают с Петербургом. Ломают старые дома, уничтожают интерьеры, вместо того, чтобы капитально ремонтировать. Скоро газово-нефтяная игла станет символом города. Слышу в ответ:
- Правильно делают. Кому нужны эти старые сс.....е подъезды, грязь, обшарпанные стены. Построят новые, красивые дома с фонтанами...
- Но ведь грязь - лишь признак бедности, а старые дома - наша культура, за них, за этот город люди жизнь отдавали, шли на явную гибель.
- Какая там культура, мусор из окон выбрасывают. Вот в Германии - культура, чистота, порядок, я знаю, я там жил.
Я не стал спорить. Ему виднее, ведь он богатый, а значит - умный.
Меж тем на великой стройке дошла очередь и до автостоянки. Через две недели, вспомнив о сломанной машине, я решил навестить её. "Восьмерка" стояла в окружении строительной техники, остальных легковушек не было и в помине. Охранников тоже след простыл, лишь на воротах, словно вопль души, читалась надпись: Кто вернет мне деньги за март?