Было жарко. Жарко и солнечно. И тишь стояла такая, что было бы, наверное, слышно, как бабочка пролетит. Только бабочки не летали. Потому что голодный серый браглус с утра гулял по полям.
Хысть сидел тихо, старался почти не дышать. Известно, у браглуса слух хороший. Даже тетка не орала.
Драная тряпка на окне висела, не шевелилась. Тетка называла ее занавеской. Только от кого занавешиваться-то? Соседи не придут, а браглус и через тряпку увидит. Да ему и смотреть-то незачем. Втянет, и все.
Курица за печкой собралась снести яйцо, мелко закудахтала, пристраиваясь. Тетка неслышно встала, хлопнула ее веником. Тетка большая, грузная. Ей трудно тихо ходить. Но не пыхтит. Все, кто живые, выучились.
Дел в огороде полно. Корова осталась за рощей, если еще цела. Но пока браглус не уберется, хочешь не хочешь, а сиди. Хысть думал о каше. С утра поесть не успели. Тетка кашу еще не варила. Теперь пока браглус уйдет, пока каша поспеет... Голод даже притушил страх.
Хысть подумал еще немножко о каше, потом о горбушке, что осталась вчера от ужина. Потом вспомнил о Бусе. Он на хуторе один. Мамка с отцом ушли на заработки. Далеко ушли, значит, живы. А Бус сидит дома и от скуки книжки читает. Он умный, Бус. Может, и не от скуки читает, а от страха.
Курица угомонилась. Тетка без звука опустилась на скамью, та даже не скрипнула. У них мебель хорошая, прочная. Как у всех, которые живы.
Браглус всегда гуляет до полудня. Как солнце на макушку неба взберется, так он в свое логово убирается. Хысть со своего места видел в открытую дверь крыльцо. Один гвоздь высунулся из доски, по нему Хысть и определял, когда полдень. Как тень станет маленькой-маленькой, вон до того сучка, так и все. Выходи. Разминай косточки и за дела. Только сегодня тень дошла до сучка, опять выросла, а браглус все не пролетал. Когда он в логово возвращается, всем слыхать.
Есть хотелось так, что аж в животе забурчало. Хысть испугался, что тетка услышит. Про браглуса как-то и не подумал. Вот у Буса всегда есть хлеб. Мамка ему на пять дней оставляет. Четыре дня чтобы есть и на пятый - на всякий случай. Если они с отцом задержатся. По пятым дням браглус не летает.
Хысть хорошо умеет считать. Да чего там уметь? Дело нехитрое. Растопырил пальцы, и считай с самого маленького. Самый маленький первый, потому что еще долго ждать. Второй побольше, третий самый большой, самый трудный. Все уже устали бояться. Четвертый чуть поменьше. Тоже трудный, но потом выходной. Кто выходной, браглус или день, Хысть не знал.
На пятые дни все работают, как сумасшедшие. А то с голоду помрешь. И на ярмарку в пятые дни ходят. Тетка на речку отпускает.
Сегодня только второй, долго еще ждать. И браглус не возвращается.
Хысть медленно сполз с табуретки, поддернул штаны. Были бы мать с отцом - не пустили бы. Тетка ничего не заметила. Стараясь не спешить, Хысть выскользнул за дверь.
Жара пошла на убыль. Если идти медленно-медленно, будет почти неслышно. До хутора далеко. Но у Буса можно разжиться хлебом. Он потом принесет ему полбуханки. В пятые дни тетка добрая, даст.
И сидеть вместе не так страшно. Надо только мимо рощи пройти, по мостку и через Бусово поле. Там избенка такая приземистая. У окошка Бус сидит и книжку читает. Если идти тихо-тихо, может, браглус не услышит.
Чего это браглус к их деревне привязался? Других, что ли, нет? Мужики хотели его дрекольем прогнать, сетью ловили. Одинокие, понятно. Семейных бабы не пускают. Да они и сами не спешат. Кому охота детей сиротами оставлять?
Хысть помнил, как уходили дядя Гуф и Пенька. Тетка выла в голос, Хыстю почем зря затрещину дала. Их потом даже искать никто не пошел. Зряшное дело.
Дыз - охотник говорит, что браглус не ест, а высасывает и выплевывает. Хрен редьки не слаще. Правда, Дыз говорит, выплюнутые - еще живые, только как младенцы. Глаза пустые, ходить не могут, лежат, пузыри пускают.
Хыстю хотелось сжаться в комочек. Или лечь на брюхо и ползти. Только это пустое: и устанешь быстро, и шуму наделаешь.
За рощей коровы не было. Плохо теперь будет. У тетки деньги есть, можно бы новую купить. Не зря она постояльцев пускает. Да кто на ярмарку пойдет? Тетка за день не обернется, а он, Хысть, еще мал. Может, в деревне кто будет телочку продавать...
Интересно, где сейчас браглус? Почему не возвращается? В поле его издали видать. Хысть уже жалел, что пошел. Голод затаился где-то в глубине, не так мучил. Можно было бы и потерпеть. Хысть с обидой вспомнил, как вечером тетка не дала доесть горбушку, пхнула в бок, велела лезть на полати.
Домой было уже дальше, чем до Буса. Хысть подошел к мосткам. Место открытое, если браглус увидит - все. Хысть быстрым шагом перешел на другой берег, стараясь смотреть только направо. Когда мужики пытались браглуса сжечь, всю левобережную половину спалили. Народ потом кто в другие места подался, кто на правом берегу строиться начал. А там, где раньше были сады и домики, осталась выжженная земля, обгорелые стволы да печные трубы.
Хысть шагал по полю и думал: где сейчас браглус? Уже и мест никаких не осталось. До Бусова дома рукой подать. Отсюда даже был слышен звонкий голос Буса, как он книжку читает. Хысть догадался, что это за книжка. Про путешествия, там еще картинки есть, в этой книжке. Бус один раз ее Хыстю читал и даже дал подержать. И картинки показывал.
Браглус лежал возле дома, у открытого окна. Он не был сегодня похож на серое облако. Он весь собрался, свернулся, и лежал, как кот на печи. Браглус жужжал, тихо так. Звонкий от страха голос Буса уже немного срывался. Видно, он давно читал браглусу свою книжку.
Хысть замер. Опуститься бы на землю, но Хысть продолжал стоять, боялся шевельнуться. И тут Бус замолчал.
"Книжка кончилась", - подумал Хысть и зажмурился. - "Втянет!" - с тоской подумал он.
Но Хысть стоял и стоял, время шло и ничего не происходило.
Он осторожно открыл глаза. Браглус вытянул на Бусово поле огромную туманную лапу. А когда туман рассеялся, на поле стояло много людей. Тут были и Гуф с Пенькой, и синерожий Ларн, и две левобережные семьи, и даже девчонки, что ушли по осени за грибами, да и сгинули.