С котами иногда тяжелее, чем с женщинами, потому что они всегда хотят жрать. С женщинами тяжелее, чем с мужчинами, потому что они всегда хотят денег, а с мужчинами тяжелее всего, потому что чего они хотят непонятно. Вот сидит Шмуйлович, уже полчаса сидит, молчит и только наливает. Слева от него неплохая бабенка, и справа тоже. И сам он парень видный, глава какой-то фирмы по продаже какой-то дряни, однако ж, сидит и молча пьет. А Карамазов? Тот наоборот все время бормочет, баба от него не знает куда деться. Интересно, дома он когда-нибудь молчит? Ну, ладно, что это я все о мужиках да о мужиках? Бабы здесь что надо, явно расположенные к неформальному общению, площадь располагает к уединению, да градус не тот. Я-то и без градуса настроен, но нельзя же без коллектива, я ведь всегда - душа компании. Вот, опять началась эта хрень.
-- Что это все-таки за страна? Вот ты, Тихий, как алкоголик и писатель, совесть нашего стола, скажи нам, ведь фиговая у нас страна?
-- Не вяжитесь к стране. Что разве других тем нет?
-- Каких тем еще? Это сейчас самая важная тема.
-- Самая важная тема, что скоро водка закончится.
-- Фигня, в коридоре в авоське еще четыре бутылки, а у меня в машине в багажнике пол-ящика. Реквизировали таможенники, как контрафакт.
-- Ладно, тогда давайте сузим объемы дискуссии до конкретно взятого города. Тебе этот город нравится?
-- Город ничего. Только большой очень. Пока до работы доберешься, уже обед.
-- Да, пробки подкосят нашу цивилизацию
-- А ведь это очень вредно для здоровья - в машине часами сидеть, -- влезает Рита, эту выдру я знаю, сейчас начнется.
-- Да уж, особенно если туалета рядом нету.
-- Я не об этом. Это плохо сказывается на мужской силе. Вот, например, Тихий. У него машины нет, он постоянно в запое, а с силой все в порядке.
-- Хочешь сказать, что у нас с Шмуйловичем силы этой нет?
-- Вам с Шмуйловичем виднее.
-- Что за наезды, у нас с ним ничего не было, правда, Витя?
-- Значит, сила уже не та, -- с серьезной рожей продолжает Рита.
-- Надо просто чаще ходить пешком, -- ляпаю я, у меня возникает подозрение, что все сейчас перецапаются, и дело кончится русским народным пшиком.
-- Куда? На работу? Она у меня в центре, а я в Любках квартиру снимаю.
-- Я говорю вообще пешком. Вот сейчас можно встать и пойти пешком.
-- Ты нас гонишь, что ли?
-- Нет, не гоню.
-- Нет, ты гонишь. Ты хочешь, чтобы я до Любок пехом пер.
-- Да ты даже до центра не дойдешь.
-- А ты до центра дойдешь?
-- Да я и до Юго-запада дойду.
-- До Юго-запада отсюда верст тридцать.
-- Ну и хрен с вами, пейте водку, а я за силой пойду.
-- Ладно, пари? Дойдешь пешком, звякнешь нам от Парменова. Он как раз на Юго-западе живет. Знаешь Парменова?
-- Знаю, так ведь он женился.
-- Тебя это разве не воодушевляет? Семен, дай ему десятку на метро, чтобы назад добрался. Сейчас 23.35, значит, в районе шести ждем твоего звонка. С меня ящик Мармеладного, а если ты проиграешь - то с тебя.
Не знаю, как они меня на это развели. Просто сели неудачно. Я - ближе к ящику, а они баб расхватали. Что теперь? Как там Пушкин писал, яду мне, яду. Или скушно мне, бес?
Первые два часа прошли тоскливо. Я шел на Юго-запад. Фонари висели над головой, точно рождественские апельсины, поземка лилась под ногами языками лилово-бледного сияния. Что такое - ночь перед понедельником следующего года? Машин мало, людей немного, а в центре могут рожу набить, поскольку в центре самые отморозки зависают.
Гуляли вы, дорогие мои друзья, в новогодние ночи в одиночном пьяном кураже по улицам столицы-матери? Нет, вы не гуляли, дорогие мои друзья. А если даже и гуляли, то не там, и не так. Паршивое развлечение, доложу я вам.
Пока во мне блуждали спиртовые пары, я чувствовал себя неплохо. Ноги шли, рожа не мерзла. Что такое минус15 при встречном ветре настоящему мужчине? Не фига. Ну, обдаст тебя снежной пылью какой-нибудь неудачник, лишенный возможности нажраться в кругу семьи, ну, упадет на тебя тень виадука и запах канализационного люка. Услышишь музыку из окон, увидишь компанию с петардами и шампанским.
В районе Огородного кольца ко мне привязался какой-то таксист.
-- Гуляешь, Скайуокер? - спросил он меня, осветив фарами и оглушив скрипом тормозов.
-- Пересекаю линию горизонта.
-- Ты куда? В центр?
-- На Юго-запад.
-- Замерзнешь, дурак, туда километров тридцать.
-- Замерзну, а слову своему не изменю
-- Из-за бабы, небось? Садись, подвезу, баб надо обманывать, а то уважать не будут.
Но я уперся.
-- Ладно, садись хоть погреешься. У меня мартини есть. Выпьем за Новый год.
Я сел. Мы поехали. Выпили по дороге. Я немного отошел.
-- Поперли меня с линии. Час назад диспетчер звякнула по рации. Последний день работаешь, говорит. Я ей: Какой день, дура? Ночь на дворе. Глаза продери. Пьете, наверное, пока я тут вкалываю, -- делился таксист. - В общем, буду ездить, пока бензин не сожгу. У меня еще полбака. Что я - дурак -- с полным баком в гараж ехать. Встанет Гаврилов, а тут ему полный бак в подарок. Нет уж, пусть занимает у кого-нибудь, и на заправку ползет. Где тебе на Юго-западе?
Я сопротивляюсь.
-- Тогда крутанемся по кольцу, высажу тебя там же. Может, передумаешь. Вот скажи мне, зачем люди садятся в такси?
-- Чтобы удовольствие получить, -- угадываю я.
-- Нет, не удовольствие, -- возражает таксист. - Удовольствие, это вот то, что мы пьем с тобой за рулем, а менты вокруг тоже пьяные стоят. Они садятся, чтобы барином себя почувствовать. Пробки, тариф, время - все фигня. Читал про Пушкина? Он все свои поэмы на извозчике написал. Не мог дома писать. Либо на извозчике, либо в Болдино. Я думаю, он и в Болдино так же писал. Залазил в телегу, садит какого-нибудь Пафнутия на облучек, давай, едем, дескать. Мы так в армии дембелями проделывали. Лежишь на кровати, а духи вокруг тебя столбики изображают. Сто километров до дома. Ту-ту! Паровозики.
-- Что же, они все Пушкиным хотят быть?
-- Вот-вот, -- радуется таксист. - Прямо в точку. Все хотят Пушкиным быть или Онегиным. Чтобы бабы письма писали, а бабы, чтобы обязательно с Пушкиным. Вот только писать никто не может. Одни газеты остались. Чтобы нам написать? Напишем, что самолет упал, или что президент куда-то уехал. И еще о ценах. Я тут купил кассет, вот, смотри, здесь Пушкина на два голоса читают. Как сядет какой-нибудь козел, я сразу Пушкина ставлю. Поставить тебе?
-- Давай лучше еще выпьем.
Где-то в районе Тверской натыкаемся на мотоциклиста. На павшего мотоциклиста. Мотоцикл большой, а он - моей комплекции, поднимает байк, а потом роняет его, словно проверяет, сможет ли тот самостоятельно стоять.
-- Чего это он? -- реагирует таксист. -- Еще один псих. Не ночь, а день психов. В Новый год они словно по приказу вылазеют. Я сам все время под Новый год работаю.
Мы останавливаемся и помогаем парню поднять его коня. Конь обледенел, парень - тоже. Вливаем в него мартини.
-- К друзьям еду, -- говорит он. - Скользко очень. И холодно.
Заводим мотоцикл с толкача. Он садится, едет. Мы следим за ним в зеркало заднего вида.
-- О, -- говорит таксист. - Снова упал. Поднимется, интересно? Поднялся. Ладно, поехали.
Снова я начинаю с чистого листа. Таксист оставил мне на дне бутылки мартини. Так я и иду: в руке - бутылка, в голове - Пушкин, мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог. Чего он все-таки занемог? Пили тогда всякую дрянь, в закуске меры не знали.
В центре ко мне привязались трое отморозков.
-- Деньги, братан, давай. Это что? Десятка? Издеваешься, что ли?
-- Да нет, его кто-то пошерстил до нас.
--Надо все-таки ему вломить.
-- Вломите, -- говорю я равнодушно, меня уже достало это путешествие, а мартини я закончил квартала три-четыре назад. - Только по ногам не бейте, мне еще далеко топать.
-- Куда это ты топаешь? На Юго-запад? Да ты долбанутый какой-то, замерзнешь, туда пилить да пилить.
-- Я дойду. Спор у меня. А что это вы пьете?
-- Водяру. Она какая-то катаная, изжога от нее. На, проверь, а то околеешь здесь, а нам отвечать. Шел бы лучше домой, псих. Закопает кто-нибудь. Здесь такие уроды шарятся, одному лучше не бродить.
Не дойду я до Юго-Запада. Не та уже сила. На катаной водяре я прошел еще часа полтора. Почувствовал, что бензин кончился. Сел где-то в скверике на лавочку и стал смотреть на двух котов, которые устроили разборки у мусорных баков. Болтали они красноречиво, но выглядели глупо. Один - явно пахан, второй - претендент. Я огляделся вокруг в поисках кошки, но та, видимо, отлеживалась в теплом подвале, ожидала окончания беседы на брачном ложе. С котами понятно, они хотя бы друг с другом силой меряются. А я чего тут делаю, писатель гениальный. Замерзну на лавочке, и все будут потом хихикать. "Слыхали? Тихий решил Москву пешком пройти и замерз по пьяни". Да, Пушкин себе бы этого не позволил, с Дантесом подсуетился.
В общем, поторчал я в подъезде у метро и на первом же вагоне уехал назад. Со мной всю дорогу просидел кондуктор из трамвая, мужик лет шестидесяти. Мы кимарили на одной скамье. Когда я поднялся к выходу, он открыл глаза и спросил:
-- Конечная? А где твой талон?
-- Нету, --сказал я машинально.
-- Ни у кого нету, -- кивнул он. - Даже у водителя. Все едем сегодня бесплатно. Новый год.
Когда я ввалился в квартиру, вся эта пьяная сволочь лежала вповалку, некоторые - раздетые и парами. Я отогрелся остатками водки и пошел искать Риту. Она спала в углу за диваном на коврике. Я пристроился сзади. Она открыла глаза.
-- Это ты, Тихий? Как там этот большой, очень большой город?
-- На месте, -- сказал я. - На том же месте.
-- А твоя сила? - спросила она.
Я ничего не ответил, начал стаскивать с нее трусы. Не очень уверенно, потому что устал. Она не сопротивлялась, потому что снова заснула. Потом заснул и я.
Закончено 4.01.07гИгорьТихий ( Legendary William Lee)