Я сижу на унитазе посреди комнаты. Унитаз прикрыт крышкой, чтобы не вторгалась снизу сырость. Нет, это не крышка, а старая палитра, она слегка пружинит под весом моей задницы. И это не комната, это мастерская Жмурикова.
" Не от жмуров, а от речки Жмурь", -- обычно уточняет он. Где интересно эта речка? Не на этой планете. Может быть, на Луне, где Незнайка торговал акциями на семена.
Вот и он. Жмуриков. Он входит в мастерскую сквозь дверной проем, закрывает за собой дверь. Она обита старым матрацем. От холода. Он думает, что холодно у него от сквозняка в коридоре, а сам снес стену на балкон. В руках у Жмурикова паяльник и еще что-то завернутое в пластиковый пакет.
-- Привет, -- говорит Жмуриков.
-- Как ты? - говорит Жмуриков.
-- Ты уже встал? - говорит Жмуриков.
Я смотрю на кровать, где он обычно спит, укрываясь двумя матрацами вместо одеяла. Один матрас лежит на полу. На нем расположился причудливо изогнувшийся носок. Это мой носок. Потому что второй - у меня на ноге.
-- Посмотри, какой я купил паяльник, -- говорит Жмуриков.
Я смотрю. Обычный паяльник. У него таких уже с десяток. Еще у него десяток дешевых фарфоровых кружек с оленями, ковши, тарелки и прочая фигня. Так он борется с шопингом. Когда на него находит, он идет по хозяйственным магазинам, ищет какую-нибудь дурь за копейки, долго выбирает и в конце концов возвращается домой с покупкой. Или это маскировка? Паяльники нужны для написания его безумных холстов?
Вот стоит один на мольберте. Два на полтора метра. Как называется? "Губернатор принимает решение". Что-то из старых добрых времен. Губернатор реалистичен, депутаты напряженно внимают, журналисты сосредоточенно пишут. Зачем-то маленький мальчик в дверях замер, словно поленом ушибленный. Все правдиво, но что-то не то.
-- Зачем ты это пишешь?
-- На продажу.
-- Ты думаешь, вот ЭТО кто-нибудь купит?
-- Тебе не нравится?
Его посадят. Посадят или грохнут. Лучше бы он цветы писал. На что, он кстати живет?
Он кладет паяльник на полку и показывает другое приобретение. Это перочинный ножик мэйд ин чина. Ручка деревянная, треснутая. Лезвие болтается.
-- Мне понравилась эта трещина.
Тут стучат в дверь. Пришел Лазаревич - скульптор. Он режет толстых баб из кедровых поленьев. Бабы всякий раз принимают затейливые позы, точно их переклинило. Одна, например, изогнулась назад и что-то рассматривает у себя на пятке. Копыто растет, что ли?
-- Эта работа называется "Озарение". Я продал точно такую же за две штуки. Баксов.
Он входит и ищет стул. Стула нет, он садится на край стола. Стол, кстати, стоит прямо передо мной. Когда-то в мастерской была кухня и туалет. Жмуриков снес все перегородки. Унитаз оказался посередине мастерской. Тут же неподалеку раковина и стол. Посуда - на полках.
-- Беспорядок у тебя, Жмур, -- говорит Лазаревич, сдвигая по столу тюбики с красками и грязные кисти. Все это он сдвигает ко мне. - Ты к выставке красишь?
-- Крашу.
-- Вот это? - Лазаревич тычит пальцем в Губернатора. - Что это за говно?
-- Это не говно. Это творческий прорыв. А что я на выставку понесу, не твое дело, баборез. Чего пришел?
-- Поэтому и пришел. Помнишь, на прошлой недели пили, ты привел какую-то рыжую с бюстом? Она не захочет позировать мне?
-- Вот Тихий сидит. Попроси его.
-- А он с ней знаком?
-- Нет. Ты его попроси позировать.
-- Вот еще. Я мужиков не режу.
Я молчу. Я все пытаюсь вспомнить, что я здесь делаю. Как я сюда попал? И зачем?
-- Слышал, какая херь с Колбасюком случилась?
-- Какая?
-- Он на выставком голым пришел.
-- Как голым?
Колбасюка я как-то видел. Маленького роста. Он накрасил портрет полководца великой войны на девятиэтажке. Проспект назвали, а памятника нет. Нарисовал Колбасюк портрет по квадратикам. Пятнадцать на десять метров. Потом пропивал гонорар месяц. Я тоже на деньги портрета пил. Значит, голым теперь ходит? Почему?
-- Он принес портрет на выставком. Портрет какой-то тетки в декольте. Кажется, актрисы. А ему говорят: Что это за фигня под платьем? Он говорит: Грудь. Ему говорят: Разве бывает такая грудь колом у женщины? А он говорит: А у кого колом? У меня? Вот какая грудь у меня! А зачем он потом штаны снял, я не знаю, -- закончил Лазаревич. - Так как насчет рыжей?
Потом он ушел, а Жмуриков налил мне водки, и я понял, что голова у меня болит, тошнит и сушняк. Стало легче. Значит, я пил. Это многое объясняет. Но не все. При чем тут рыжая, к примеру?
Заходили еще двое, братья Трещекины. Они искали туалетную бумагу. По всем мастерским. Им лень было тащиться в магазин. Нет, они говорили, что бумага, купленная в магазине, не имеет той энергетики. Бумага, которая лежит в мастерских художниках, ею обладает.
-- Много набрали?
-- Да нет. У всех закончилась. Газеты используют.
-- Возьмите газеты.
-- Цвет не тот.
Они выпили водки, и ушли дальше. Инсталляция будет называться "Путь к миру". Если они ее сделают. Затем зашел Глобусов. Старик Глобусов, учившийся на одном курсе с Репиным. Он искал Репина. Когда он ушел, я не выдержал.
-- Слушай, -- сказал я Жмурикову. - Зачем я к тебе пришел? И когда пришел? И что было потом? Я не сдвинулся, просто я забыл.
Жмуриков налил еще водки и рассказал все без утайки. Оказывается, я зашел двое суток назад денег занять. Деньги у Жмурикова были, но ему нужна была натура. Я подходил. У меня рожа несчастная была. Так и сговорились: он пишет меня, а потом башляет. Написал. Вышел спор. Я получился непохожим. В результате спора мы напились. Потом снова спорили. И снова пили. Пили всякую дрянь, которую нам сливали в других мастерских.
-- Ладно, -- сказал я. - И кого ты с меня написал?
-- Опять ты за свое, -- вздохнул Жмуриков. - Ну, вон же он стоит в дверях. Мальчик.
Да, мальчика он с меня написал. В дверях. Это который стоит и смотрит на Губернатора с мученическим выражением лица. Конечно, денег занять приходил.
Я сравнил себя с ним. Был ли я таким мальчиком? Или я ли этот мальчик? Не понял. Но спорить не стал. Все-таки на одном холсте с такими уважаемыми людьми, избранниками народа.
-- Уже уходишь? - вздохнул Жмуриков. - Вот твоя сотка. Можешь не возвращать. Ты хорошо позировал.
Вышел я на улицу в скверном настроении. Даже сотка душу не грела. Смотрю, идет какая-то рыжая девка, вроде бы к художникам идет. Волнуется.
-- Главное, не ищите там копыто, -- посоветовал ей. Она не поняла. Шарахнулась, спугнула голубей с мусорки.
Я проводил их взглядом. Какие ни есть, а птицы. Какой ни есть, а мальчик. Мальчик, которого может увидеть какой ни есть, а художник. Нет, все-таки, художники и птицы - не совсем люди. Я вздохнул и пошел восвоясие, гадая над тем, зачем я ходил занимать у него денег. Что я собирался с ними делать? День уже заканчивался. И день был ничего себе. Потянет.
Кончено 27.01.07г ИгорьТихий ( Legendary William Lee)