Аннотация: Опубликовано: Герценовские чтения 2012. Актуальные проблемы социальных наук. СПб.: Издательство "ЭлекСис". 2013.
Советские люди и договор о ненападении с Германией.
Исторический договор 23 августа 1939 г. вызвал многообразные - нередко противоречивые - отзывы в советском обществе. При этом официальная и народная реакции часто были различны. Об этом пойдёт речь в нашей статье.
Предшествующие шесть лет советская пропаганды рисовала фашистскую Германию одним из главных врагов СССР, наиболее вероятным противником. В романах и фильмах будущая война велась или с немцами ("Первый удар" Н. Шпанова) или с врагом необозначенным, но очень похожем на немцев ("Если завтра война" Е. Дзигана).
Теперь, уже на следующее утро после подписания договора, "Правда" в своей передовице заявила: "Вражде между Германией и СССР кладётся конец. Различие в идеологии и в политической системе не должно и не может служить препятствием для установления добрососедских отношений между обеими странами. Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития"[Правда. 1939, 24 августа]. 31 августа о том же говорил В. М. Молотов: "Только враги Германии и СССР могут стремиться к созданию и раздуванию вражды между народами этих стран. Мы стояли и стоим за дружбу народов СССР и Германии, за развитие и расцвет дружбы между народами Советского Союза и германским народом"[Правда. 1939, 1 сентября; Большевик, N15-16//1939. С. 12]. В своей речи он говорил о происках "западно-европейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз", и добавлял: "Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощённой антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов"[Правда. 1939, 1 сентября; Большевик, N15-16//1939. С. 10].
Как советские люди восприняли этот договор и дальнейшее сотрудничество с Германией? Удалось ли пропаганде убедить население страны в необходимости и прочности Пакта Молотова-Риббентропа, в прочности неожиданно возникшей дружбы с Гитлером? Украинский историк Юрий Костенко в своей статье о моральном состоянии советских войск в начале войны пишет, что "морально-психологически они не были готовы" к началу войны, так как "советское руководство до последнего дня демонстрировало дружбу с гитлеровскою Германией"[Костенко Ю. Морально-психологiчний стан Червоної Армiї в ходi перших боїв (червень 1941р.)//Воєнна iсторiя. N3-4/2002//http://warhistory.ukrlife.org/3_4_02_5.htm]. Публицист Борис Горбачевский, к началу войны только закончивший школу, передаёт свои мысли 22 июня 1941 года: "Никак не мог представить, как же это так: вчерашние друзья стали вдруг заклятыми врагами"[Горбачевский Б. С. Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов. М.: "Яуза", "Эксмо". 2010. С. 12].
Но есть ряд противоположных мемуарных свидетельств. К. К. Рокоссовский, например, вспоминал: "Откровенно говоря, мы не верили, что Германия будет свято блюсти заключённый с Советским Союзом договор. Было ясно, что она всё равно нападёт на нас"[Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М.: Межрегиональный фонд "Выдающиеся полководцы и флотоводцы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.", Воениздат. 1997. С. 28]. Константин Симонов писал, что фашисты "оставались теми же, кем были - фашистами... Всё более оглушительные успехи немцев вызывали у меня не только возраставшее сочувствие к тем, кому они наносили поражение за поражением, но и всё усиливающуюся тревогу за будущее"[Симонов К. М. Сто суток войны. Смоленск: "Русич". 1999. С. 293-294]. Можно ли подтвердить подобные строки, или надо считать, что их авторы приписали себе большие проницательность и предвиденье, чем те, которыми обладали на самом деле?
Один из атрибутов советской прессы - публикация после принятия важных внутри- и внешнеполитических решений сообщений о митингах и резолюций трудящихся. Газеты всячески демонстрировали всенародное одобрение политики партии и правительства. Подобные материалы могли занимать до целого разворота в номере "Правды". Они публиковались после вступления РККА на землю Западных Украины и Белоруссии, перед и в начале Зимней войны, после заключения мира с Финляндией.
После заключения договора с Германией таких материалов в газетах не печаталось. В конце августа 1939 года в прессе появились лишь пересказы иностранных отзывов[Правда. 1939, 25, 26, 27, 28, 29 августа. Красная звезда. 1939, 26, 27, 29 августа]. При этом приводился ряд положительных отзывов германский прессы, например: "Поворот в отношениях обоих великих народов, пишет "Дейче дипломатиш-политише корреспонденц", соответствует позиции, которая проводилась Германией по отношению к великой нации на Востоке в течение сотен лет. Сообщение о ликвидации напряжённых отношений между двумя великими державами будет с облегчением воспринято народами, которые подвергались опасности быть использованными в чужих интересах" [Правда. 1939, 25 августа]. О реакции же советского народа газеты молчали.
1 сентября был напечатан доклад Молотова о ратификации договора с Германией, цитата из которого мы уже приводили. Одновременно был напечатан доклад Ворошилова о законе о воинской повинности [Правда. 1939, 1 сентября. Красная звезда. 1939, 1 сентября]. Тут же газеты стали публиковать резолюции митингов трудящихся с одобрением этого нового закона. Но из трёх изученных нами газет в двух вы не найдёте ни одного подобного сообщения по поводу договора с Германией, и только в "Правда" за 2 сентября - есть небольшая статья Я. Викторова "В обеденный перерыв. На фабрике "Парижская коммуна"". В ней описывается, как работники фабрики обсуждают доклад Молотова, приводится ряд схожих между собой высказываний:
"Не получилось, - говорит тов. Зубков, - у английских и французских дипломатов. Мы знаем их игру. Они хотели стравить нас с Германией, чтобы ослабить нас, диктовать свои условия. Не вышло. Ратификация договора с Германией обозначает, что мы не даём провокаторам войны разжечь мировую войну".
"Тов. Трусов, старый рабочий фабрики, считается специалистом по международным вопросам. Он особенно интересуется ими и внимательно следит за событиями. К тому же он многое помнит.
- Мы сильны, - говорит тов. Трусов. - И политика у нас правильная. Я должен сказать - я ведь помню и первую империалистическую войну, и время до этой войны, - со никогда не приносила пользы ни России, ни Германии вражда между ними. А Англия всегда вела двуличную политику".
"Нас в войну втравить не удалось, а если вы вот такие храбрые - Англия, Франция, Польша, - так воюйте сами".
"Начальник смены тов. Петров говорит, что заключение советско-германского договора - это показатель мощи Советского Союза, это провал английской и французской дипломатии" [Правда. 1939, 2 сентября].
Однако теряется на фоне других материалов газеты.
Только после окончания сессии Верховного Совета 5 сентября появились сообщения о митингах, одобрявших её решения, в том числе и ратификацию договора с Германией [Правда. 1939, 5, 6, 7 сентября]. Однако при этом ратификация договора была лишь одним из этих решений, и, если упоминалась, в резолюциях митингов ставилась после закона о воинской повинности. В "Ленинградской правде" такие сообщения появились ещё позже и были короче [Ленинградская правда. 1939, 8, 9 сентября]. А "Красная звезда", описывая одобрение решений сессии, сосредоточилась почти на одном законе о воинской повинности [Красная звезда. 1939, 6, 8, 9, 10, 11 сентября]. В материалах пяти номеров о митингах только один раз упоминалась ратификация договора [Там же, 8 сентября] и ещё в одном - доклад Молотова [Там же, 9 сентября]. То есть, даже когда соответствующие собрания были организованы (почти через две недели) тема договора с Германией не поднималась на первый план, осторожно проводилась в резолюциях как второстепенная. Очевидно, после шести лет антигитлеровской пропаганды кампания митингов по одобрению договора с гитлеровской же Германией смотрелось бы настолько нелогично и дико для большинства населения страны, что советское руководство просто не решилось немедленно организовать её в больших масштабах.
Подтвердить факт такого восприятия договора можно, например, свидетельством будущего доктора философских наук Е. И. Рыбкина: "...могу сказать, что реакция на подписание советско-германского договора в массах, особенно у комсомольцев, была бурной и отрицательной. Конечно, вслух на митинге или собрании осудить этот шаг правительства было нельзя, однако в неофициальных разговорах мы, люди, с молоком матери впитавшие антифашизм и стремление к "мировой революции", признавали эти договоры ошибочными. Только некоторые товарищи считали, что "здесь кроется какой-то более глубокий смысл", причём аргументировали свой тезис смехотворным заявление в духе времени: "Товарищ Сталин не может так сильно ошибаться!""[Рыбкин Е. И. Мировоззрение и военная история//Военно-исторический журнал, N3//1989. С. 50] (Примечательно, что такая же реакция была и у немцев. Закончивший войну унтерштурмфюрером СС Эрих Керн вспоминал: "Большинство моих друзей... пришло в ужас, узнав о советско-германском пакте..."[Керн Э. Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945. М.: "Центрполиграф". 2007. С. 7]).
Сумела ли потом длительная пропагандистская работа переломить такие настроения и изменить восприятие советско-германской "дружбы"?
В ЦГАИПД СПб в фонде обкома партии хранятся отчёты работников отдела пропаганды и агитации обкома, которые читали лекции о международном положении. Во многих из них приводятся примеры вопросов, заданных слушателями. Кроме того, там хранятся отзывы о некоторых из этих лекций. Они позволяют нам увидеть как картину в момент свёртывания антифашисткой пропаганды, так и на протяжении последующих полутора лет.
В августе 1939 г. из Ленинграда в Калининскую область в Вышний Волочек был послан лектор Горбачёв. После первого же его выступления, посвящённого Монголии, состоявшегося 22 августа, один из слушателей, корреспондент московской газеты "Лесная промышленность" Б. В. Антонов, написал возмущённое письмо в "Правду". Его поразила некомпетентность, даже безграмотность лектора. Он, например, не смог ответить на вопрос: "Почему вы называете Данциг Дансингом? Данциг - город, а дансинг - танцевальный зал?" [См.: ЦГАИПД СПб. Ф. 24, оп. 10, д. 454, л. 57-58].
Вскоре в "Правду" было послано ещё одно письмо-донос на Горбачёва. В этот раз его автором был учитель школы для взрослых И. Бабкин, который слушал лекцию Горбачёва на городской конференции учителей 27 августа. Дело в том, что Горбачёв не успел перестроиться под новую линию пропаганды и заявил:
"- Мы, партийные и непартийные большевики, должны со всей решительностью разоблачить двойственную позицию Германии..."
Сам Бабкин успел понять суть новой генеральной линии и после приведённых слов в скобках написал: "? германского народа". Он явно стремился выискать антисоветчину в высказываниях лектора и намекал, что тот не просто плохо отзывается о германском правительстве, а клевещет на германский трудовой народ.
Далее Горбачёв сказал о Германии (вопросительные знаки в скобках - поставлены Бабкиным):
"...она решила подправить себе свои дела на Востоке(?), чтобы развязать себе руки на Западе(?)".
Бабкин в своём доносе писал:
"..."Вот тебе и на, - начали перешептываться учителя: вместо разоблачения прежде всего врагов Германии и СССР, старавшихся загнать втупик (так в тексте - Т. М.) дружбу между народами двух государств, Горбачёв спешит посеять подозрения в возможности их добрососедских отношений?"
Но это ещё пол-беды (так в тексте - Т. М.). Беда впереди. По окончании доклада Горбачёву был задан ряд актуальнейших вопросов. В частности, и такой:
- Скажите, как обстоит сейчас с военными миссиями Англии и Франции?
- А что же с ними? Они до сих пор в Москве, переговоры будут продолжаться..."
И лектор выразил уверенность в их успешном окончании.
"- А читали ли вы последнее интервью Ворошилова, - спрашивает один из учителей, - думаю (в нём Ворошилов возлагал вину за прекращение военных переговоров в Москве на Англию и Францию - Т. М.), что нет, иначе бы вы по-другому осветили бы дело".
Горбачёв заявил, что в газете он интервью не видел, а переданное по радио для него - "не официальный документ". Ему тут же передали номер газеты с этим интервью, заставили зачитать текст вслух, но всё равно лектор пытался доказать, что прав.
Завершал Бабкин своё письмо рассуждением:
"...дело идёт о трёх с половиной сотнях учителей, которые на завтра же после доклада включатся в агитационную работу и могут натворить глупостей минимум столько: Горбачёв * 350 = много..." [Там же. Д. 454, л. 60-62]
Не успел быстро перестроиться под новую линию не только Горбачёв, но и многие другие партийные работники. Уже в сентябре 1939 г. заведующий отделом пропаганды и агитации боровичского горкома Никифоров в своём ответе на запрос обкома о качестве лекций отмечал как недостаток:
"Говоря о Германии лектор Платонов допустил переоценку Гитлера, ни словом не обмолвился о том, что несмотря на дружеские отношения с Германией, последняя не перестала быть агрессором по отношению к Польше. Лектор не показал агрессивного характера внешней политики германского империализма" [Там же. Д. 454, л. 110].
Об отношении простых людей к пакту с Германией говорят приводимые лекторами в своих отчётах примеры вопросов. В октябре 1939 года один из лекторов среди характерных вопросов перечислил:
"Надолго ли Гитлер отказался от войны против нас и можно ли ему верить?"
В том же перечне читаем:
"Нет ли секретного соглашения между Германией, Францией и Англией о совместном нападении на СССР?" [Там же. Д. 454, л. 101]
Лектор А. Сухомлинов в отчёте за январь 1940-го среди характерных вопросов назвал:
"Возможен ли сговор Англии, Франции и Германии против СССР?" [Там же. Д. 490, л. 18]
То есть в период "Странной войны" многие связывали возможность войны с Германией с межимпериалистическим сговором.
Чтобы убедить людей в необходимости договора и "дружбы" с Гитлером, создать в умах новую картину расстановки сил в Европе, где Гитлер был бы на советской стороне, пропагандистскому аппарату приходилось прилагать немало усилий. В нашем распоряжении есть стенограмма лекции "Моменты борьбы рабочего класса за рубежом", прочитанной 4 января 1940 г. в Ленинграде в обкоме МОПР (Международная организация помощи борцам-революционерам) ответственным редактором журнала "Коммунистический Интернационал" Виденом.
Виден начал лекцию с утверждения: "В настоящее время довольно ясно, что не немецкий империализм является главным врагом, а английский империализм является главным врагом Советского Союза". Агрессор в текущей войне является не немецкий империализм, а "именно английский и французский империализм". Но при этом "немецкий империализм не изменился, он остался немецким империализмом" [Там же. Д. 546, л. 1].
По словам Видена, "в Германии, Австрии и Чехословакии господствует такое настроение, которое хочет низвергнуть гитлеризм". Англия и Франция тоже заявляет, что их цель - свержение Гитлера. "...И мы должны прямо поставить себе этот вопрос: в наших ли интересах, если в ближайшее же время падёт власть Гитлера, гитлеризм? Мы должны себя спросить, какой же режим будет последующим за гитлеризмом?". Из Германии за границу выехал крупный капиталист Тиссен. "Это человек, который очень много денег давал национал-социалистической партии. Тиссен был первым крупным человеком, который высказался за Гитлера". И по словам Видена, "очень характерно", что после подписания советско-германского договора "Тиссен стал против Гитлера" - он считал, что нацисты развяжут войну с СССР. Тиссен и многие "другие капиталисты... отвернулись от Гитлера". Они сторонники смены режима. К ним примыкают часть офицеров и генералов, католическая и протестантская церковь. "К этим силам в первую очередь принадлежит руководство социал-демократии..." [Там же. Д. 546, л. 6-7] (Социал-демократия, по словам Видена, "перешла на сторону английского империализма" и "является передовой контрреволюцией... всецело выступает против Советского Союза" [Там же. Д. 546, л. 2]). В Германии сложился блок, желающий свергнуть Гитлера.
"Какова программа этого блока?
а) Первое требование, которое они себе ставят, это положить конец заключённому пакту, то-есть аннулировать пакт, заключенный с Советским Союзом.
б) Второе требование - это Германия должна войти в сговор с Англией и Францией для войны против Советского Союза..." [Там же. Д. 546, л. 7]
Англия и Франция при этом, по словам Видена, даже ставят вопрос о реставрации в Австрии династии Габсбургов [Там же. Д. 546, л. 9].
"И вполне ясно, что тот режим, который должен был бы придти на смену гитлеровскому, будет более реакционным, чем настоящий гитлеровский режим" [Там же. Д. 546, л. 7].
Раскол есть и внутри нацистской партии. "Возьмём, например, таких как всем нам знакомого Альфреда Розенберга и Геббельса. Альфред Розенберг - он балтийский барон и вся его жизнь, вся идеология состоит в борьбе против Советского Союза". Геббельс ни в одном выступлении до сих пор не обошёлся без антисоветских высказываний. Такие люди не могли в одночасье, после подписания пакта, изменить свои взгляды, "...надо быть очень бдительным и осторожным с такими людьми... задача состоит в том, чтобы вести борьбу против таких элементов, которые выступают против пакта с СССР" [Там же. Д. 546, л. 10].
Трудность, по словам Видена, в том, "что мы не можем быть в одном фронте с системой Гитлера". Задача коммунистов за рубежом - создать фронт трудящихся и против англо-французского империализма, и против немецкого. "Главная задача такого фронта, во-первых, это борьба за мир и во-вторых - борьба за то, чтобы пакт... был бы длительным и сильным". Руководство Германии подписало пакт "не от всей души", оно пошло на этот шаг, поняв, что "для Германии безнадежно вести войну против Советского Союза". Так как в германской буржуазии есть силы, настроенные против пакта, то "мы своей задачей ставим сейчас следующее: чтобы довести до масс этот пакт и не до какого-нибудь отдельного слоя, но сама масса должна быть носителем этой необходимости этого пакта с Советским Союзом" [Там же. Д. 546, л. 9-10].
Таким образом, создавалась весьма причудливая картина, где Гитлер оказывался сторонником дружбы с СССР, а ему противостояли отдельные нацистские функционеры и буржуазия с социал-демократами, жаждущие антисоветского похода.
Расширение войны в Европе вызывало всё большее и большее беспокойство советских людей. Лектор Столяров в отчёте за май 1940 года среди вопросов, которые "являются общими для всех аудиторий", указывает: "Не может ли Германия повернуть, через Скандинавию, фронт против нас, не может ли, здесь, произойти сговор между импер. для удара по нас?" [Там же. Д. 490, л. 86. Сохранена пунктуация оригинала]. В мае того же лектора спрашивали:
"...2. Какое мнение существует насчет побед одерживаемых Германией.
3. Можно ли считать пакт о дружбе с Германией прочным, если Германия будет и впредь продолжать успешное движение вперед..." [Там же. Д. 490, л. 120]
Беспокойство вызывало наступление немцев во Франции. В июне 1940 г. Столярова спрашивали: "Не может ли случиться, что Германия победив на Западе, начнет войну с нами?" [Там же. Д. 490, л. 123]. Среди характерных вопросов другой лектор указывал: "можно ли верить словам Гитлера, что он не будет воевать с СССР..." [Там же. Д. 490, л. 156]
Некоторых слушателей волновали вопросы возможности революции в Европе. 19 сентября 1940 г. у одного из лекторов спросили: "Если во Франции вспыхнет революция, то Германия вероятно будет подавлять её, каково должно быть наше отношение к этому" [Там же. Д. 493, л. 3. Сохранены правописание и пунктуация оригинала]. Остаётся лишь сожалеть, что, давая в отчётах примеры вопросов, работники обкома не приводили своих ответов.
Иногда негативное отношение к Германии вдруг всплывало даже на лекциях, темы которых с международным положением никак связаны не были. Инструктор отдела пропаганды и агитации обкома Ярославский в отчёте за февраль 1941 г. сообщал:
"В Мининском сельсовете Палкинского района после лекции тов. Ряднева "О сочетании общественных и личных интересов в колхозах" были выступления, вернее, выкрики, отдельных колхозников о том, что отсталые колхозы были и будут, что нехватает рабочей силы, что низкая урожайность об'ясняется плохим качеством почвы, что из плохой земли хорошую не сделаешь.
Больше того, секретарь сельсовета Тимофеев задает провокационный вопрос "зачем мы даем хлеб Германии, когда нам самим мало?" Отпор антисоветским выступлениям дал председатель передового колхоза "Флот" тов. Иванов. Однако, коммунисты, а их было на лекции 4 из 18 чел., в том числе тов. Тимофеев, не только не поддержали тов. Иванова, а пытались его на собрании дискредитировать" [Там же. Д. 606, л. 15. Сохранены правописание и пунктуация оригинала].
Не утихали такие настроения до самого начала Великой Отечественной. В марте 41-го у лектора Столярова спрашивали: "Наши взаимоотношения с Германией, будем мы ли с нею воевать?" [Там же. Д. 607, л. 89], а у лектора Матвеева в мае: "Германия нарушает договор о дружбе, как реагирует наше правительство?" [Там же. Д. 607, л. 261]
Подогревались такие настроения слухами.
Во время "освободительного похода" осени 1939 г. 19 сентября около Львова случайно произошёл бой советских и германских войск - обе стороны вначале приняли друг друга за поляков. У немцев 3 человека погибло (2 майора и унтер-офицер), 9 солдат было ранено, разбито 3 37-мм противотанковых орудия. С советской стороны погибло 3 человека, 4 было ранено (по другим данным - наоборот; 4 - убиты, 3- ранены), подбиты и сгорели 2 бронеавтомобиля и 1 танк [Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939-1941 (Документы, факты, суждения). М.: Вече, 2000. С. 120; Коломиец М. В. Броня на колёсах. История советского бронеавтомобиля 1925-1945 гг. М.: "Яуза", "Стратегия КМ", "Эксмо". 2007. С. 288]. В печати об этом, конечно, не сообщалось. Но слухи об этом дошли до Ленобласти и в отчёте за июнь 1940 года один из лекторов обкома приводил среди характерных вопросов: "Были ли столкновения герм. войск с Красной армией в Западной Украине" [ЦГАИПД СПб. Ф. 24, оп. 10, д. 490, л. 156]. О том, как слухи могли исказить реальные события, мы можем судить по изданной в 1947 г. в Западной Германии брошюре перебежавшего туда в 1946 г. советского офицера Сабика-Вогулова. Он утверждал (до него эти сведения явно дошли со слухами), что сентябре 1939 г. с хода в бой с немцами "вступило 8 дивизий Красной Армии" и именно поэтому "Риббентропу пришлось срочно вылететь в Москву и там улаживать результаты вооружённого столкновения" [Сабик-Вогулов. В побежденной Германии//Запретная правда Виктора Суворова. М.: "Яуза-пресс". 2011. С. 264].
Таким образом, мы видим, что многие советские люди продолжали воспринимать Германию как врага. Сохранению такого восприятия способствовали здравый смысл (не может же многолетний враг разом обернуться другом) и слухи. Свидетельство Бориса Горбачевского надо принимать во внимание, но не следует абсолютизировать, распространять на всё советское общество. Начавшаяся в апреле 1941 года антинемецкая пропагандистская кампания падала на благодатную почву.