Аннотация: Фантазия о далеком и прекрасном будущем
Вот он,
большелобый
тихий химик,
перед опытом наморщил лоб.
Книга -
"Вся земля", -
выискивает имя.
Век двадцатый.
Воскресить кого б?
В. Маяковский
* * *
Настроение у Константина Эдуардовича было препаршивое. Он оказался в луже. Как в прямом, так и в переносном смысле. Полчаса назад он звонил в Москву, точнее, в поселок Дирижаблестрой, выяснить, как продвигается работа над его главным детищем - цельнометаллическим дирижаблем. Особенно интересовало мнение знаменитого исследователя Арктики Умберто Нобиле, которого Советы умудрились завлечь на высокооплачиваемую работу. Но с итальянцем Циолковского не соединили; а этот самоуверенный Флаксерман, который уже по счету начальник Дирижаблестроя, только и может, что зубы заговаривать. Мол, не переживайте, наладим выпуск полужёстких, немедля и за жёсткие возьмемся. А ведь это принципиально разные системы! Там - опасный водород, здесь - безопасный воздух, там - неконтролируемое натяжение оболочки, здесь - полностью управляемый объем. И чего еще удумали - ставить на аэростаты самолетные двигатели! Они совсем там с ума посходили? Куда гонят, зачем спешат? Ах да, пятилетка за четыре года, догнать и перегнать Америку...
Погруженный в столь невеселые думы, Циолковский и не заметил, как въехал в лужу. Та оказалась глубокой, велосипед резко затормозил, и Константину Эдуардовичу пришлось соскочить с седла. Теперь он стоял по щиколотки в грязной и холодной мартовской воде, растерянно ища ближайший берег. "Дураки и дороги, - повторял он слова классика, шлепая по луже, - дураки и дороги погубят Россию. Как есть погубят. Главное хоть, чтобы до космоса не добрались". Космос был первой страстью Циолковского, которую он был вынужден чаще всего скрывать, ибо не счесть насмешек, ему достававшихся. Как только его ни называли! Фантазером, мечтателем, даже городским сумасшедшим! Не удивительно - новаторов травили всегда. Майера осмеяли, над Гарвеем глумилась вся Сорбонна, Ламарка провозгласили идиотом. Кто способен судить (и осудить) гения? Только гений. Что ж, меня рассудят потомки. О моей репутации позаботится космос.
Космос! Для Циолковского он был бесконечным живым существом, принципиально чуждым любому страданию, несовершенству, смерти. Страдают лишь обособленные атомы и первый меж них - человек. Но время этих страданий ничто перед дециллионами будущих эпох, наполненных счастьем, сознательным и блаженным существованием. А поскольку атомы неуничтожимы, то каждый из нас в конечном счете приобщится к вселенской утопии, к космическому единству и совершенству. Вот только как донести эту простую и такую воодушевляющую мысль до людей? Его книжки не печатают, не читают... Точнее, труды по реактивному движению и дирижаблям издавать все-таки стали, вон даже орден дали, фильм делать пригласили. Но все не то... Главное, о чем он думает, что носит в сердце, - "Космическая философия", "Монизм Вселенной", учение об этике - все это известно только узкому кругу его учеников и корреспондентов. Да и тех все меньше. После смерти Кирова в столицах словно с цепи сорвались: аресты, процессы, высылки. Святский, удивительнейший "мировед", вынужден бежать в Алма-Ату. Давно уже нет писем от Бурлюка из Америки и Заболоцкого. Да что там, даже Чижевский после тех омерзительных пасквилей в "Правде" почти не пишет; затаился. Гасители духа!
Циолковский поднялся в свой кабинет. Тяжело опустился в кресло. Медленно просмотрел почту. "Правду" брезгливо отстранил. Остановился на "Рабочей Москве", где была опубликована его статья "Ракетные приборы в исследовании стратосферы". В который раз пробежался глазами по знакомым строкам. Все правильно, но как узко! Большевики зациклились на технике, позабыв о духе; они строят новое общество, тогда как следовало бы начать с нового человека. А какой он, новый человек? Уж конечно не тот, что задавлен страхом, пресмыкается перед вышестоящими и твердит, как молитвы, лозунги партии. Свободным будет он, счастливым, всемогущим, добрым, мудрым. И понимающая, всепрощающая улыбка не прекратит озарять его уста...
Семидесятисемилетний старик смежил веки. Нужно было писать большую статью "Авиация, воздухоплавание и ракетоплавание в XX веке", но мысли уже утекли далеко за пределы этого века, унесенные свежим дуновением вечности. Какие нелепости говорит Эйнштейн, утверждая конечность Вселенной и скорости света! Ясно же, что Вселенная потому и Вселенная, что не может быть ничем и никак ограничена. Всегда пребывала она и будет пребывать впредь, лишь переходя от одних состояний к другим, когда самостоятельно, но чаще всего под воздействием космического разума. Да и какую еще достойную цель перед собой может поставить разум, как не полное управление Вселенной и преобразование ее согласно законам добра и красоты?! Конечно, на это потребуются миллионы, а возможно, миллиарды или триллионы лет, ну так что ж! Для того и вечна Вселенная; что же касается смертных индивидуумов, для них эта бездна времени пролетит, как сон. После которого они сразу проснутся в новую жизнь. Учил же о всеобщем воскрешении отцов Николай Федоров. Так что смерть - явление только кажущееся...
Словно в противоречие этому, кольнуло в животе. Боль, пульсируя, быстро усиливалась; перегнувшись пополам и тяжело дыша, Циолковский потянулся в ящик стола за морфином; сделал дрожащими руками инъекцию, откинулся на спинку кресла. Морфин заканчивается - надо зайти к Сироткину. А не хочется - опять будет суетиться, то прописывать постельный режим, то отправлять на воды. А какие воды в мои-то годы! Смерть близка. Не кажущаяся - настоящая. Сколько ж не успел - не написал, не обдумал, не изучил! Да и то, что сделал, - останется ли оно, будет ли кому-то нужно? И в войну, и в гражданскую, когда дома порой картошины не было, нес в типографию последние сбережения, чтобы напечатать очередную философскую работу - "Нирвана", "Горе и гений", "Идеальный строй жизни"... Сейчас те брошюры и не сыскать - сгинули в пожарах, наводнениях, пошли на растопку. Дошла ли хоть одна до библиотеки, до академии наук? А и дошла - кому пригодилась? Циолковский поморщился - то ли от новой боли, то ли от мысли, что так беззащитна от забвения идея. Как беззащитны пред судьбою сыновья... Ведь все погибли, все, словно кто-то всемогущий положил предел его роду, заповедав размножаться только пером. А он и пером не сумел, расплескал, разметал.
Ах, если б он тогда остался в Петербурге! Продвигал бы свои идеи, пробивался в академию... Но эта проклятая глухота, эта нелюдимость; даже к добрейшему Федорову так и не подошел, не разговорился. Что сейчас жалеть - жизнь отмерила ему полной горстью, с горкой насыпав горя и печалей. Только разве не как феникс из пепла всякий раз восставал он: и когда сгорел дом с библиотекой, и когда любимый Игнаша наложил на себя руки, и когда на Лубянку забрали, а Калуга обезлюдела в гражданскую... Сейчас вот чествуют, да только что ему эти чествования - сыновей не вернут, жизни не прибавят, его философию известней не сделают. А если уйти? Как Толстой! От этой мысли Константин Эдуардович даже привстал в кресле. На велосипеде, через всю Россию! Однако, вздор! Гримаса разочарования еще больше исказила его лицо. Что за донкихотство! С его-то глухотой и немощью. У него сейчас единый путь - в великое ничто. Чтобы когда-нибудь проснуться. Кем? Воскрешенным мертвецом, по учению христиан? Коровой, по учению индусов? Атомом водорода, по учению Циолковского? Не знаю, не хочу знать...
Старик спал. Он не знал, что в этот день, 16 марта 1935 года, Германия возродила Вермахт, что стало еще одной ступенькой к кровавой мировой бойне; что сразу после разговора с ним Александр Николаевич Флаксерман отправился на закрытое партсобрание Дирижаблестроя, где был разоблачен как "буржуазный перерожденец" и решительно вычищен из рядов ВКП(б), а цельнометаллический дирижабль Циолковского так никогда и не был построен. Он не знал, что ровно через три года арестуют и сошлют в ГУЛАГ столь близкого ему по духу поэта Николая Заболоцкого, а через семь лет - преданнейшего ученика и популяризатора его идей Александра Чижевского. Не знал он, хотя, возможно, догадывался, что в Советском Союзе почтут его память организацией нескольких мемориальных и космических музеев, назовут его именем кратер на Луне и малую планету в Солнечной системе, поставят памятники; однако его философские труды будут изданы лишь после распада СССР. И уж, конечно, не мог он знать, что через двести лет жесточайший общемировой кризис, который нарекут "Чингисханом", поставит под угрозу само существование человечества на Земле и отправит надолго в глубинные архивы памяти всю его жизнь, открытия и надежды - вместе с миллиардами других человеческих жизней и надежд.
* * *
- Тор! Тор! Где ты?
Летящая фигура спланировала на вершину холма. Она оказалась очень высокой и стройной девушкой и могла бы даже показаться нам красивой, если бы мы абстрагировались от ее слишком вытянутого черепа, который придавал ей расхожий инопланетный облик. Однако она была коренной землянкой, чья раса жила тут уже четверть миллиона лет. Ученый двадцатого века, внимательно изучив анатомию и физиологию этой расы, пришел бы к заключению, что перед нами новый человеческий подвид, что-то вроде Homo sapiens novus. Примерно так они сами себя и называли: "новые люди". Ростом свыше двух метров, они обладали очень увеличенным черепом, из-за которого им приходилось рожать сильно недоношенных детей и отдавать их воспитанию сорок лет. Впрочем, продолжительность жизни в четыре-пять веков вполне нивелировала такое долгое детство.
Технически они настолько превзошли своих неудачных предшественников - цивилизацию Homo sapiens sapiens, насколько та в конце своего двадцать первого века превзошла когда-то вымерших неандертальцев. Да, они умели летать с помощью антигравитации, передавали энергию на любые расстояния, преодолевая скорость света, доросли до звездной инженерии. Но много важнее был достигнутый ими уровень общественного и индивидуального сознания, который раз и навсегда избавил их расу от войн и прочих пещерных конфликтов, эгоизма и пофигизма, агрессии и депрессии, словом, всего того, что так отравляло жизнь предшествующих людей и, в конце концов, привело к их гибели. Постоянный дружелюбный эмоциональный контакт друг с другом на протяжении многих тысячелетий привел к развитию у этой расы телепатических способностей; хотя они не проявлялись настолько акцентированно, чтобы совсем заменить речь, все же эти способности, не знавшие времени и расстояний, стали самой надежной и подходящей скрепой, объединившей всю расу в единый, слаженный и могучий организм. Добавьте сюда технические усилители на базе различных кристаллов, и вы поймете, почему "новым людям" не нужны были ни средства массовой информации, ни компьютеры с интернетом, ни прочие телефоны и гаджеты. Вся необходимая информация мгновенно возникала в их огромном мозгу, мгновенно же передавалась и однозначно истолковывалась, так как существовала не в качестве двусмысленных слов или непроницаемых символов, но в виде эмоционально окрашенных паттернов, и любое "да" становилось именно тем "да", которое принадлежало его автору, а не посреднику или интерпретатору. Примерно похожее имел в виду наш мудрец, когда говорил: "Язык может лгать, краска на лице - никогда".
- Да, Нуг, я тут!
В этом "да" Нуг услышала все, что хотела, и сверх того, - местоположение своего друга, его сожаление, что он заставил ее поволноваться, его радость, что он слышит ее, и какую-то странную причину его отсутствия. Нуг легко заскользила с вершины холма обратно в воздух; набрала высоту; спикировала вниз. Тор стоял возле ручья и указывал на его дно. Присмотревшись, девушка заметила геометрически правильные очертания чего-то большого, явно рукотворного. Она, как никто другой среди сверстников, умела опознавать артефакты прошлого, так как сердцем склонялась не к исследованиям космоса или воспитанию поколений, но к древней истории.
- Должно быть, что-то из Эры Становления, а то и Темного Времени. Смотри, это бетон - он уже сорок тысяч лет как не применяется.
- Но ведь и Короткоголовые использовали бетон, - возразил Тор, ощупывая находку. - Вдруг это из их мира?
- Да, без анализа не обойтись. - Нуг тоже приложила к артефакту ладонь с кристаллом на запястье. Прохладная вода приятно щекотала. Через минуту она собрала достаточно данных, чтобы в школьной лаборатории изучить находку во всех подробностях. Не так уж и часты были "пришельцы" из древних времен, особенно эпохи Короткоголовых - предшествующей расы людей. Нуг знала многое о них, но какой ученый не стремится знать больше?
Тор и Нуг были молоды: тридцать лет - самый расцвет юности. Они уже закончили обучение в Школе Знания и теперь проходили практику в Школе Понимания. Менторы этой школы прививали своим питомцам самостоятельность в поступках и мыслях, готовя к взрослой жизни. На долю Тора и Нуг выпало уже немало испытаний и экзаменов, которые они прошли с честью; вот и сейчас они возвращались с одного из них, где должны были оценить последствия урагана, обрушившегося минувшей ночью на заповедник Тай-Оби. "Новые люди" крайне осторожно вмешивались в климат планеты, так как давно уже пришли к пониманию того факта, что вся она, до последней речушки, представляет собой единый сверхорганизм, чье состояние прямо отражается на эмоциональном фоне даже самых ее высокоорганизованных обитателей.
- Так как ты думаешь, этот артефакт может принадлежать Короткоголовым? - телепатически повторил свой вопрос Тор.
- Вполне. - голос Нуг сменил тон, как всегда при более детальном погружении в тему. - Сто лет назад бетонные постройки Древних нашли неподалеку отсюда, в лесах Ли-Нор. Как и в большинстве случаев, это были остатки огромных поселений, в которых они жили незадолго до своего конца.
- И весьма тесно жили! - улыбнулся Тор. - Помню, как меня в Школе Знания забавляли все эти картинки с городами и квартирами Короткоголовых. - Для "квартир" Тор воспользовался архаичным словом своего языка, родственным "раковине улитки".
- Тем не менее они достигли уровня прогресса, сопоставимого с серединой Эры Становления. А их произведения искусства повлияли на некоторых из наших старых мастеров.
- Не более чем теория! Что могли позаимствовать великие Ди Реб и Крон Вар у тех, кто упивался страданиями и ненавистью, живописал убийства и смерть?
- Ах, Тор, ты поспешен в выводах! - Нуг лукаво прищурилась. - Не только смерть занимала их умы, но больше - жизнь и бессмертие. Вот твой отец руководит нашим великим проектом Воскрешения; а знаешь ли ты, что эта идея появилась уже у Короткоголовых, и они даже пытались придать ей научное и философское обоснование?
- И какое же? - настал черед прищуриваться Тору. - Полагаю, им не хватало мяса животных, которое они с таким удовольствием употребляли в пищу, и они принялись мечтать, как хорошо было бы, если бы убитых коров можно было тут же воскрешать для нового кровопролития!
- Не стоит прикрывать свое невежество голым сарказмом! - в искусстве эристики Нуг не было равных. - Да, они убивали и ели животных, не зная, какой вред наносят прежде всего самим себе. По этой и ряду других причин сознание многих из них пребывало в полусонном состоянии, довольствуясь сиюминутными впечатлениями и поверхностной рефлексией. Но разум некоторых уже мог вырваться из тенет неблагоприятной эпохи, чтобы воспарить к тем вершинам, к которым стремимся и мы, сегодняшние.
- О чем бы мы ни говорили, Нуг, - покачал головой Тор, - все сводится к твоим пристрастиям к Древним. Ладно, скажи же, что они мыслили насчет воскрешения?
- Не хочу спорить, устала! - вдруг так по-женски заявила Нуг. - Нам еще лететь домой, делать отчет, а мы так и не искупались в море! Вот тебе несколько старинных текстов: книга Веды Конг (это историк Эры Понимания) о двух ученых расы Короткоголовых - Феторо и Сиолко - и отрывки из их сочинений, касающиеся грядущего воскрешения и обустройства мира по принципам, многие из которых приветствуются и поныне. У нас как раз будут несколько дней отдыха; прошу, почитай!
- Хорошо, Нуг! - Тор взял ее за руку. - А сейчас в море! Я уже позвал дельфинов...
* * *
Прошло два месяца со времени разговора Тора и Нуг. Проект Га-Хор-Нор, "Великое Воскрешение Предков", близился к своему осуществлению. Им руководил Ранд Сур, и не было более достойного человека на эту должность. Тор очень гордился отцом, привык советоваться с ним и расспрашивать по любому поводу, ценя его авторитет выше прочих, даже признанных знатоков в своих областях. Вот и сейчас он пришел к нему, держа в уме несколько вопросов.
- Приветствую, сын! Скорей же сюда, посмотри, какая красота!
Ранд Сур провел Тора по широкой эстакаде циклопического сооружения, напоминающего языки пламени или распускающийся цветок. Это был передатчик Га-Хор-Нора, направленный на близкую звезду Эорель; в скором времени он отправит к звезде сгусток невиданной доселе хрон-энергии, возрождая одного из лучших людей их мира. Сердцем Га-Хор-Нора был Зал Кристаллов, куда и ввел сына Ранд Сур. Был этот зал столь огромным, что затмевал собой все прочие помещения планеты; с теряющегося в вышине потолка свисали бесчисленные пряди кристаллов, издававшие при малейшем движении воздуха тонкий музыкальный звон. Тор здесь был не раз, но восхищение его от этого не умалялось.
- Эх, сын! - Ранд Сур был в приподнятом настроении. - Ты даже не представляешь, что значит Га-Хор-Нор для нашего народа! Венцом всей цивилизации, главным делом последних тысячелетий, залогом грядущих свершений справедливо выступает он. Невыразимая радость охватывает меня от мысли, что именно мне выпала честь руководить его запуском и, возможно, услышать голос великого Рена Боза!
- Как ты думаешь, Рен Боз удивится своему воскрешению?
- Ничуть! Уверен, он предвидел его наверняка! Возможно, не в качестве первой кандидатуры, а в ряду прочих. Но как нам не выбрать первым этого гения из гениев, трудами которого и было положено начало созданию Га-Хор-Нора! Тем более что до этого именно он пришел к пониманию неизвестного сигнала, который оказался посланием Союза Галактических Миров нашей расе. Подумать только, тысячелетиями мы смотрели на звездное небо, не видя, не понимая его. Рен Боз нам всем открыл глаза. Он словно распахнул двери в новую Вселенную, которая оказалась бесконечно больше и сложнее той, что была нами уже изучена. А ведь мы думали, что достигли предела понимания...
- А вышло так, что мы лишь рыбаки, сидящие в утлой лодочке у берега мирового океана, - подхватил Тор, процитировав строку из сочинений Рена Боза.
- Удивительно, правда? И вот теперь мы пришли к осуществлению того, о чем могли только мечтать наши далекие предки на протяжении сотен тысячелетий - к воскрешению! Это абсолютная победа над смертью, а следовательно, над конечностью жизни и разума. Теперь мы можем с полным правом утверждать, что разум и жизнь бесконечны, утверждать не как гипотезу или желаемое, но как неоспоримый факт.
- Скажи, отец, все ли "новые люди" будут воскрешены?
- Со временем да. Ты же знаешь, для достижения галактического уровня сознания, что является условием вступления в Союз Миров, нам потребуется коллективный дух всей расы, с момента ее возникновения до текущей эпохи. Никому нельзя дать сгинуть в смертном забвении. Другое дело, что сегодня это технически неосуществимо; Га-Хор-Нор предназначен для воскрешения только одного человека; для следующего нам придется строить его заново. Надеюсь лишь, что дело пойдет скорее и не растянется еще на три тысячи лет, тут Рен Боз нам и пригодится. - Ранд Сур еще раз улыбнулся мысли о том, что будет беседовать с великим мудрецом.
- Сколько же нам потребуется столетий для этого?
- Много, Тор, очень много. Строя Га-Хор-Норы, мы будем умирать, а значит, тоже будем нуждаться в них. Впрочем, будет расти и совокупный разум народа, который, несомненно, упростит и ускорит их создание, а то и вовсе придумает новый, гораздо более экономный способ воскрешения. Ха, возможно, когда-нибудь воскрешение будет таким же простым делом, как сейчас полеты на планеты Солнечной системы! Но нам незачем загадывать так далеко - быть в самом начале великого пути так же интересно, как и завершать его. А когда дойдет очередь и до нас с тобой...
- А Короткоголовые?
- Что Короткоголовые? - Ранд Сур слегка растерялся. - Почему ты спрашиваешь о них?
- Будут ли воскрешены и они?
- М-м-м... Не думаю. Нет нужды их воскрешать. Нам они не помогут...
- Потому что они другой расы?
- Раса здесь не при чем. - Ранд Сур по-отечески дотронулся до плеча сына, чувствуя, что этот вопрос каким-то образом ему важен. - У них иное сознание. Оно чуждо нам, чуждо Союзу Миров, чуждо Вселенной, иначе они бы не вымерли, понимаешь? У них была возможность достичь нового уровня сознания, они не смогли. Или не захотели. Поэтому оказались тупиковой ветвью эволюции, подобно неандертальцам и динозаврам. Если бы мы двигались вслепую, нащупывая все возможности для своего прогресса, воскрешение экзотического представителя древней расы было бы восхитительным, хотя и маловразумительным экспериментом; так, кажется, развивались Короткоголовые. У нашей расы, напротив, есть четкая цель и ясная задача; отступать даже на шаг от них - признак незрелости и непонимания основ.
- Впрочем, - мягко продолжил Ранд Сур, внимательно наблюдая за сыном, - когда-нибудь, через сотни тысяч или миллионы лет, воскрешение ранних рас, возможно, обретет свою логику и цель. Я тоже в детстве увлекался древними героями, великими правителями и сожалел, что они давно умерли, унеся с собой величие своего духа; теперь я рад, что это не навечно. Сейчас незрелое, туманное и противоречивое сознание Короткоголовых нам не нужно; возможно, оно понадобится кому-то еще или когда-то еще.
- А все-таки хорошо, если бы их тоже воскресили! - решительно заявил Тор. - Нуг дала мне почитать про двух философов Короткоголовых. Просто поразительно, как они, живя в столь примитивных условиях, посреди враждебного окружения, оставаясь в одиночестве и без эмоциональной поддержки, предвидели и наше понимание Вселенной, и дружбу всех людей, и даже всеобщее воскрешение...
- Мечтатели! - Ранд Сур потрепал Тора по голове. - Юности свойственно мечтать. И только зрелость возвышается до дела. Кстати, как поживает Нуг? Почему ты не пришел с ней?
- Да мне в последнее время не до нее, - с деланым безразличием пожал плечами Тор. - Она где-то на севере, раскапывает древний город. История для нее совсем подменила все прочее.
- Эге, сын! Девушки ищут в прошлом того, чего им не хватает в настоящем. Последние сто лет наше общество стало слишком деловым и рациональным. Все работают на это, - Ранд Сур похлопал по поручню эстакады Га-Хор-Нора, - даже задания школьникам так или иначе связаны с проектом. Вспомни, с каким упоением ты рассчитывал воздействие Луны - а ведь оно так ничтожно! Конечно, не всем по душе этот всеобщий энтузиазм. И мы не вправе их осуждать. Но если река не течет к Лоду, Лод идет к реке, не так ли? Нуг дает понять, что ей нужно что-то, чего так мало в современном обществе, так дай ей это! Соверши что-то необычное, смелое, дерзновенное! Разве не был прекрасен подвиг Су Нора, разве не оценили по достоинству деяния братьев Гэров, разве осудили даже неоднозначный поступок Ти Тон? Наш негласный обычай ставит порыв человеческого духа выше всего прочего, ибо только им возвышаемся все мы.
- Я подумаю над твоими словами, отец, - глядя в сторону, сказал Тор. - Расскажи мне еще, как именно будет запущен Га-Хор-Нор?
* * *
В палате было душно - сентябрь стоял жаркий. Изможденный, с резкими чертами лица старик, кряхтя и морщась от боли, повернулся набок. Напротив лежал другой послеоперационный больной. Выздоравливающий. Большая цифра "восемь" на его подушке напоминала о бесконечности. "А какой знак у меня? - почему-то подумал старик. - Кажется, "двойка". Неужели жизнь лепит мне такую низкую оценку?".
Константин Эдуардович Циолковский умирал. В апреле ему поставили диагноз - рак желудка; восьмого сентября прооперировали - слишком поздно. Метастазы убивали его. Чтобы заглушить нестерпимые боли, кололи морфин и давали ром; изредка сознание прояснялось, а мучения отступали - тогда он выслушивал телеграммы и письма, в которых знакомые и незнакомые люди выражали сочувствие и поддержку. Было даже от Сталина. Циолковский оживился, собственноручно дописал к ответу: "Нет меры благодарности". По правде сказать, мера все же была: слабость, апатия и безразличие к своей судьбе овладели немощным стариком. Он с трудом узнавал родных дочек, мало говорил и почти ничего не ел.
Вот и сейчас он отмахнулся от какой-то кашицы, которую принесла медсестра, зато вдруг потребовал газету. "Число, какое сегодня число?" - хрипло повторял он. "Девятнадцатое" - испуганно произнесла сестра. На 19 сентября были назначены испытания нового полужесткого дирижабля "СССР В-7 бис"; его предшественник, "СССР В-7", сгорел в прошлом году на эллинге; если неудача постигнет и этот, возможно, они там, наконец, осознают, как ненадежны водородные аэростаты и запустят в производство его модель. Циолковский смутно помнил об испытаниях "В-7 бис", но вместо этого спросил: "Ракету на Луну уже запустили?". Сестра развела руками; она не могла знать, что больной, скорее всего, интересуется судьбой кинофильма "Космический рейс", консультантом которого он был и сюжет которого строился как раз вокруг первого полета человека на Луну. Фильм триумфально прокатился по экранам страны в начале следующего, 1936 года. Вошедшая в эту минуту в палату дочь Циолковского Мария Константиновна быстро подбежала к отцу и, обнимая его, воскликнула: "Запустили, папенька, запустили!". "И хорошо! - отвечал Циолковский. - На ракете долетят; куда хочешь долетят".
Ему вдруг показалось, что кто-то зовет его. Зовет так ясно, словно стоит рядом и кричит в слуховую трубку. Но трубка лежала поодаль; что-то говорила дочь, да не разобрать. Зов меж тем усилился еще; какой-то звонкий мальчишечий голос; голос в самой голове...
На циферблате застыли 10 часов 34 минуты вечера. Константину Эдуардовичу Циолковскому оставался шаг до бессмертия. Но по какой-то странной прихоти судьбы он сделал целых два.
* * *
- Сиолко! Ты слышишь меня, Сиолко?
Голос Тора терялся во мраке Зала Кристаллов. Освещение зажигать он побоялся, так что мягко светились только кристаллические пряди. К "самому главному событию своей жизни", как он пафосно окрестил его, юноша готовился более полугода. Он прекрасно понимал, что подобный поступок будет воспринят крайне неоднозначно, что бы там ни говорил отец. Одно неверное движение - и результаты титанического труда нескольких поколений, колоссального напряжения сил всего общества пойдут насмарку, отдалив желанную цель их цивилизации еще на пару тысячелетий. А это попахивает изгнанием и полным забвением. Но слишком заманчивой была идея, и слишком великолепным было бы ее воплощение.
Нет, Тор не собирался воскрешать древнего мудреца Сиолко вместо Рена Боза; его сил и умений, разумеется, не хватило бы, да и кто он такой, чтобы самовольно решать судьбу целой расы? Однако существовала одна интересная уловка, на которую, не желая отступать от "четкой цели и ясной задачи", не обратили внимания строители Га-Хор-Нора, хотя, несомненно, знали о ней. Речь идет о предварительном воскрешении. Прежде чем в виде сгустка хрон-энергии отправиться в недра звезды Эорель, дабы стать вечным светом и вечным духом, воскрешаемый должен возникнуть во временной сфере Зала Кристаллов; здесь пройдут последние приготовления. Тор задался вопросом, не помешает ли предварительное (с последующей отменой) воскрешение одного человека полноценному воскрешению другого, первоначально выбранного, то есть Рена Боза? Расчеты показали, что нет. Более того, Га-Хор-Нор легко выдержал бы и три-четыре предварительных воскрешения; лишь потом могли быть неприятности. Тор поделился своими выкладками с отцом; тот кратко мотнул головой.
- Мы думали об этом. Интересно для историков, излишне для всей расы. Возможно, будущие поколения, понастроив Га-Хор-Норов, будут использовать их в том числе и для этого; но не мы. А если что пойдет не так? Нам нужен Рен Боз - и более пока никто.
Тор не стал настаивать, но мысль о предварительном воскрешении крепко засела в его стриженной голове. Совершить нечто выдающееся, советовал ему отец. Вернуть к себе интерес Нуг, заставить ее удивленно поднять брови, сыграть на ее чувстве историка (а Тор уже решил, что в случае успеха эксперимента именно Нуг станет его исследователем, быть может, напишет книгу!) - вот чего хотел Тор. Ждать следующего случая? Увольте, жизни не хватит. Юность не только мечтает - более того, на кое-что может решиться единственно она.
Выбор на Сиолко-Циолковского пал сразу. Тор знал, что Нуг больше всего интересуется именно этим периодом истории Короткоголовых - за один-два века до их окончательного краха. Сиолко был крупным изобретателем и философом той эпохи, он многое мог бы рассказать о ней. К тому же юношу впечатлил рассказ Веды Конг о его судьбе - полной лишений, но и силы духа. Несомненно, такой человек не потерялся бы и среди "новых людей", несмотря на свое "незрелое и туманное сознание", о котором говорил Ранд Сур. Тор хотел обратить внимание соотечественников (или, прежде всего, отца?) на незаслуженно, как ему казалось, забытых предшественников, пусть и уничтоживших себя, но достойных, по крайней мере, памяти и уважения в качестве первопроходцев. Это придавало ему дополнительную решимость, без которой он, возможно, не сделал бы того, что сделал. И вот сейчас месяцы сомнений и колебаний, подготовки и конспирации позади - сознание Циолковского, преодолев четвертьмиллионнолетнюю бездну времен, очутилось в Сфере предварительного воскрешения.
- Сиолко! Ты слышишь меня, Сиолко?
Тор знал, что проблемы перевода не существовало: кристаллы зала были способны транслировать его речь на миллионы языков даже очень далекого прошлого; но успешен ли сам эксперимент?
- Я слышу голос. Кто зовет меня? Ангелы в раю?
Тор победно вскинул руки. Контакт установлен!
- Сиолко! Тебя приветствуют твои дальние потомки - раса, которая заняла Землю после вас и живет здесь уже двести пятьдесят тысяч лет.
Последовало долгое молчание.
- Невероятно! Что это: бред, галлюцинации, предсмертная агония, розыгрыш, правда? - Голос Циолковского выдавал крайнее замешательство и растерянность, однако был сильным, звонким, вовсе не похожим на речь измученного и больного старика. Он и сам отметил это и еще больше поразился: слух, великолепный полноценный слух вернулся, а с ним и внутренняя сила, ясность мышления, бодрость духа. Решительно, это был или рай, или далекое будущее, что, впрочем, с его точки зрения, одно и то же.
- Сиолко, я понимаю, что ты чувствуешь. Признаться, я взволнован не меньше. Так уж случилось, что у нас очень мало времени, а рассказать друг другу нужно много, прежде чем сюда придут люди и... - Тор замялся, подбирая слово, однако Циолковский уже догадался сам. Миллионы усиливающих кристаллов, расположенных под сводами зала, давали ему возможность не только слышать, но и видеть - чем-то вроде периферического зрения; он понял, что этот одинокий юноша со странно удлиненной головой действует самостоятельно и без спроса.
- Я здесь ненадолго? - только и спросил он.
- Я был уверен, что ты поймешь все правильно, - торопливо заговорил Тор. - Ваша цивилизация погибла четверть миллиона лет назад; мы, как ты можешь видеть, отличаемся от вас внешне, впрочем, и "внутренне". Нам, как и вам, пришлось пройти долгий путь эволюции; но в силу развития у нас телепатических способностей нам оказалось проще воспитать в себе безусловное уважение к ближнему и проникнуться идеей всечеловеческого, а затем и всепланетного единения...
И Тор вкратце рассказал воскрешенному им духу (а как иначе назвать живого человека без тела?) историю своей расы. Эта история начиналась с эпохи Темных Времен, когда на протяжении ста тысяч лет предки "новых людей" на континенте, который ранее назывался Австралией, учились вновь создавать культуру и жить не только одним днем. Затем была Эра Становления, которая подняла новую цивилизацию до высот науки, техники и сознания Короткоголовых, а затем легко преодолела их, не испытывая тормозящего влияния политического, экономического и идейного разлада, который так терзал Древних. Наконец, Эра Понимания привела "новых людей" к единству с космосом, жизнью и самими собой; на этом этапе они обрели такую духовную мощь и зрелость, что стало возможным ставить и решать задачи, требовавшие тысячелетий и сил всей расы. Так были освоены планеты Солнечной системы; преобразованы принципы рождения и воспитания новых поколений, которые теперь строились на координации благоприятных генетических сочетаний и полноценном развитии способностей каждого человека; наконец, запущен проект "Великого Воскрешения Предков". Этот проект положил начало новой эре, Эре Воскрешения, которая завершится вхождением одухотворенного человеческим сознанием Млечного Пути в Союз Галактических Миров. Таким предстало будущее перед потрясенным Циолковским. Но ведь примерно таким он и видел его!
- Расскажи теперь ты, Сиолко, что значит - быть Короткоголовым, что значит - жить в ту первобытную, жестокую, примитивную эпоху, когда все были против всех, убийства считались нормой, а эгоизм возвеличили до инстинкта выживания?
- Было и так, - согласился Циолковский. - Но было и иначе. Поймете ли вы, счастливые потомки, слепоту и глухоту своих предков, которым доставалось так мало, что им и не дорожили? Поверите ли, как порой жадно хотели мы жить, любить и творить - столь жадно, что становились врагами самим себе и друг другу? Сможете ли представить, как остро страдали мы от отчаянного несовершенства мира и бессилия исправить его - немедленно, полностью, любой ценой? Я знаю: вы судите о нас не со зла - вам и понятие сие, наверное, неведомо, - но как орлы в поднебесье, которым совершенно безразлично копошение муравьев далеко внизу. Если правда, что наша цивилизация истребила саму себя, мне не жаль ее - что она с точки зрения вечного космоса?! Меньше муравья. Но не муравьем, не муравьями продолжаю считать я тех, кто чаще вопреки, чем благодаря своей цивилизации воспарял до неведомых ею высот - быть может, и до ваших высот. Не муравьями были Ломоносов, Толстой и Дарвин, Сократ, Конфуций и Бруно...
По мере того как Циолковский рассказывал о судьбе, творчестве и идеях великих сынов Древнего человечества, не забывая и о перипетиях собственной жизни, в Зал Кристаллов вбегали и влетали люди; всех их Тор телепатически останавливал, полностью беря вину на себя и умоляя дать еще немного времени на завершение эксперимента. Они поглядывали на прибывшего первым Ранда Сура - его успокаивающее молчание было им примером. Чувствуя поддержку, Тор воодушевился: он уверенно вел беседу с древним мудрецом, к которому испытывал все больше и больше симпатии. Они говорили о технологиях и полетах в космос, о законах общественной жизни и воспитании молодежи, о разуме и нравственности, об искусстве и истине. Конечно, что-то из сказанного Циолковским Тор не понимал, что-то - не принимал, да и могло ли быть иначе, учитывая разделяющую их бездну лет? Удивительно другое - сколь многое объединяло их, со сколь многим соглашались оба, сколь многому они вместе протягивали руки - один из прошлого, другой из будущего.
Наконец, Ранд Сур прервал этот удивительный диалог эпох и рас.
- Кристаллы опасно раскалились - время завершать незапланированный эксперимент. Прости, Сиолко, что мы вынуждены вернуть тебя туда, где ты немедленно умрешь. Мы слишком долго готовились воскресить другого, чтобы отдать эту честь даже самому достойному представителю Короткоголовых. Благодаря тебе мы поняли, что ваша раса, хотя и двигалась в целом вслепую, иногда достигала великих прозрений; хотя это не меняет нашей решимости воскрешать только "новых людей", но не сомневаюсь, что породит волну подлинного интереса к вашей культуре и истории. Возможно, когда-нибудь потребуется воскрешение и всех Древних; не ручаюсь, но могу предположить, что оно начнется с тебя. Звезд хватит на всех...
- И без всякого воскрешения я безмерно рад вам, мои далекие потомки! - воскликнул Циолковский. - И даже если бы условием этого всеобщего воскрешения было, чтобы навсегда исключить именно меня из него, я бы приветствовал вас так же горячо и ничего не желал другого, как знать, что вы есть, что вы такие, каких я себе и представлял, и не такие, потому что разве я мог бы, в силу своей ограниченности, верно представить вас?! Судьба подарила мне невероятный шанс; могу ли я мечтать о чем-то еще? Впрочем, жалею, что, вернувшись, не успею записать все, что услышал здесь. Хотя кто мне поверит? Скажут: опять Циолковский фантазирует! - Раздался бодрый, почти юношеский смех. - Но раз уж мне вскоре предстоит погрузиться в миллионнолетнее молчание, не найдется ли у вас минутки для того, чтобы проиграть "Лунную сонату" Бетховена? Из-за своей прогрессирующей глухоты я уже давно слышу музыку лишь по памяти.
Ранд Сур кивнул. Секундная пауза, необходимая для того, чтобы найти в кристаллических архивах древнее произведение, и под необъятными сводами Зала Кристаллов раздалась столь же необъятная музыка - пусть и чужая для "новых людей", но от этого еще более магическая. В сопровождении мягких фортепианных пассажей один за другим гасли кристаллы наверху; дерзкий эксперимент Тора завершился; Сфера предварительного воскрешения опустела.
* * *
В 22 часа 34 минуты 19 сентября 1935 года Константин Эдуардович Циолковский скончался. На руках у дочери. С улыбкой на устах. Под аккомпанемент "Лунной сонаты". А где-то в бесконечных просторах космоса его терпеливо ждет звезда КЭЦ.