Таким образом, завершился очередной вираж приключений Сереги Фомина по кличке Трезор.
Когда Петрович привел домой нового сторожа, старенькая бабушка Мария Павловна, которая приходилась мужчине тещей, всплеснула удивленно руками и ехидно заверещала:
- Господи! Где ты нашел такое чучело? На улице говоришь? А может, на базаре купил? Вместо Буяна. Ты, Николай, свихнулся. По всему видать. Ей-ей, чокнулся. Да такого охранника соплей перешибить можно!
Но Петрович оказался мужиком настырным, и худосочный Трезор поселился в собачьей будке.
"Вот меня и на цепь посадили, - ошалело думал Фомин, чувствуя себя последним каторжником. - Не довелось в тюрьме на нарах побывать, так ошейник придется поносить и на привязи посидеть".
Но стерпел Фомин унижающие его человеческую сущность обстоятельства. Да и куда ему было деваться. Жить впроголодь надоело еще больше.
"Посторожу, чего уж там, - рассуждал он, - отъемся, силенок наберусь, а там видно будет. Лишь бы Петрович жратву давать не забывал. Не все ему в цехе орать".
Довольно скоро Серега скоро оценил преимущества своего нового положения. Будка, хотя и тесная, но от дождя спасала. Работенка не пыльная - знай себе ругайся на проходящих мимо людей. А ругаться Фомин любил сызмальства. Так что вид деятельности в данном случае вполне соответствовал призванию.
Жизнь потекла размеренная и сытая. Развлечений, правда, было немного, да Серега в этом смысле относился к ней без претензий.
Жена Петровича (которого как вы уже поняли, звали Николаем) в это время находилась в санатории. Путевку ей на заводе выделили.
Дети жили отдельно, причем в другом городе. А старушка восьмидесяти лет являлась существом безобидным и даже заботливым. Несмотря на почтенный возраст, она многое успевала сделать по дому, и была очень полезным членом семьи.
Сам Петрович нес на своих широких плечах всю основную тяжесть по поддержанию хозяйства в порядке. Серегу поразила работоспособность мастера.
"Смотри-ка, пашет и пашет. И водку почти не пьет. Вот странный человек", - подвел он итог своим наблюдениям.
Иногда Фомина отвязывали и выпускали побегать по улице и двору. Такие дни становились для него праздниками. Он резвился, прыгал как дитя, весело бегал за резиновым мячом и приносил его в зубах хозяину. Серега напрочь отбросил мысль покусать того и, несомненно, дорожил своим местом. За пару недель истасканный пес посвежел и округлился, стал увереннее в себе, а его отношение к Петровичу начало меняться коренным образом. По-видимому, собачья составляющая в натуре Фомина побеждала пакостную человеческую и привязанность к кормящему тебя возобладала над старыми обидами. Насколько он ненавидел мастера в цехе, настолько с симпатией начинал относиться теперь.
Поразительно, но служил Фомин охотно. В любое время суток лаял на незнакомцев, посмевших прогуливаться поблизости от дома. Наверное, древние собачьи инстинкты выправляли поведение бывшего непутевого человека и делали его поведение вполне логичным и предсказуемым. Короче, возвращаться к бродячей жизни Серега больше не хотел.
Так проходил день за днем. Но чего-то не хватало в жизни Фомина. Может, любви? Об этом чего-то первой сообразила бабушка Мария Павловна.
20
Внимательная старушка как-то после ужина, почмокав дряблыми губами, вдруг выдала своему зятю Николаю любопытное замечание:
- Что-то наш кобелек загрустил.
- Вы о чем? - не понял Петрович.
- Все о том. Подружку ему надо. Мужик как никак.
- Ну, выдумала. Какую еще там подружку? - отмахнулся хозяин, но поступившее предложение запомнил.
Серега слышал весь разговор, доносившийся из открытого окна веранды дома. "И эти туда же, - подивился он. - Нинка все пристроить меня норовила. Всю плешь проела. Сговорились они, что ли!!!"
А Петрович тем не менее не поленился и подыскал своему Трезору вторую половину - суку по кличке Тайга (я извиняюсь за терминологию, меня самого коробят такие слова как "сука", но не мной же они придуманы, в самом деле).
Новая невеста Сереги оказалась такой же беспородной дворнягой, только малость покрупней. Товарищ Николая, сосед по улице, согласился спарить собак.
Надо сказать в большем затруднении оказался бедолага Трезор. В принципе, подруга ему понравилась. Не такая симпатичная, как заводская рыженькая Найда, но тоже ничего. Серегу смущал один немаловажный факт: все-таки он человек. Понятно, что в теле собаки. Но в душе-то он обычный мужик, за плечами которого пусть серая, но человеческая жизнь.
"Похоже, я опять вляпался, - думал растерянный Серега, сторонясь чернявой лохматой собачки. - Как мне поступить? Ума не приложу".
- Странный у тебя кобель, - высказал верное замечание сосед Петровича. - Не пойму я его. Стесняется он нас что ли?
Серега не стеснялся. В его душе в это время боролись два "я". Одно человеческое, другое собачье. Инстинкты животного, в конце концов, начали брать верх.
"Раз я выгляжу как собака, значит, могут поступать соответственно. И ничего зазорного в том нет", - успокаивал он себя. Было, уже решился, да вспомнил о ребятах из рабочей бригады.
"Если узнаю, засмеют", - такие мысли охладили весь пыл Фомина, и он собрался ретироваться. Но затем Фомин сообразил, что может никогда не вернуться в человеческое обличье.
"Получается, я должен всю жизнь воздерживаться, - возмутился Серега, - нет, так не пойдет".
И он отдался волне чувств и желаний, столь понятных у любых живых существ. Не нам его судить.
В старых советских фильмах в таких случаях по небу журавли летят.