"Знай, истина у людей", - ремнём научила мать. - "Слова заклинать огнём, в глаза никогда не врать, не красть у своих детей, не помнить глухих обид; память ушедших мглой, единственной ночью в год, свечой и добром хранить."
Всегда-то наперекор, и всё не как у людей; я помню чужой укор, в устах не храню вестей. Как многие говорят: дурна молодая глава, а что тут ещё сказать - избесится, выйдет вон, как только сожмёт вено, забудется давним сном...
Вовек не видать бы мне жадных глазастых лиц, средь них не искать ответ, отсвет голубой зимы, единственное серебро - замёрзшее в волосах - давно он забрёл в леса, забыли уже искать. Не вспоминать добра, в лад матери не шипеть: ушёл, упокойся прах, не гоже мне вечность ждать, того кто последних слов и тех не сумел сдержать;
раз сгинул, так будь таков!..
Немногие ко мне шли, кого не пугал навет, несли серебро, цветы, добротный медвежий мех, как будто стану легка, если меня одеть, покорна, верна, глупа. Как будто пришли купить забвения чудеса, заставить молчать и чтить, заставить глотать слова, а дедовский волчий бич и воинская рука не прошлись бы однажды влёт вдоль несклонённой моей спины...
Всегда-то наперекор, и всё не как у других; запомнят не праздный двор, но бледный бескровный лик. И псам не найти следов у призрачных кромок льда, тепла не взяла с собой, железа и серебра -
на тонкий весенний лёд ступила босой ногой.
Есть истина у людей, она высечена в душе: не предавать родных, не убегать вовне. В тягучий полночный час погибших не звать к себе...
...но что я могу сказать, раз с мёртвыми мне теплей?