Скажу вам по чистой совести, что в последнее время в своей повседневной жизни я по обыкновению сдержан и молчалив. А говорю это вот к чему: из-за моей природной открытости и мягкости души, склонной всем доверять, делать добро и никому не делать зла во времена протекшие случались иной раз вокруг меня весьма забавные непонимания. Однако каков бы я ни был в действительности, а омрачить меня они так и не сумели, напротив - сослужили добрую службу, и благодаря им мои взгляды стали обширнее, мир мой добрее, я лучше понимаю людей, следуя интуиции, нахожу друзей, обдуманно и взвешенно избираю слова. И ныне для того, чтобы я публично о чём либо высказался, должно произойти нечто такое необычайно значимое, что задело бы меня за живое, потрясло основательно.
И такое - случилось! И мне не терпится прямо сейчас всё выложить. Рассказать об одном из самых что ни есть необычайных событий, о таком редком случае, какой и невозможно себе представить. И я, описывая ход тех, свершённых событий, участником каковых довелось мне стать и какие в памяти моей запечатлелись особо, беру на себя смелость, чего бы это не стоило, поведать о них так, какими они были в действительности, ничего при этом не опуская и не присочиняя ни на йоту, даже если рассказ мой придётся по вкусу не всякому. Но, тем не менее, что было, то было.
Это не сказка, не выдумка и не аллегория.
***
В тот памятный зимний день я шёл быстрым шагом знакомой улицей по делам службы. Мороз свирепствовал. Пушистые белые снежинки, лениво кружась в студёном воздухе, переливались всеми цветами солнечного спектра и весело скрипели под ногами.
Я окоченел от головы до пят. И, проходя неподалёку от двухэтажного каменного здания старинной постройки, - в котором работал директором солидной финансовой компании мой добрый друг, - я, не желая упустить случай в удовольствие обогреться и отдохнуть в радушной обстановке, решил заглянуть к нему.
И нужно же было случиться так, чтоб в то самое время, когда я распахнул двери того заведения, в ту самую минуту, когда перешагнул его порог, судьбе угодно было приготовить для меня там нечто такое непонятное... и вместе с тем такое явственное, что возымело влияние на мою последующую жизнь!..
Однако, давайте без дальних слов и обо всём по порядку.
Приятно было застать моего друга на рабочем месте. Тем более, мы не виделись уже около двух месяцев...
Но, едва войдя в его кабинет, мгновенно мне бросилось в глаза, что, несмотря на сильный мороз, окно было распахнуто настежь. А он в зимнем пальто, съёжившись от холода, в глубоком унынии неподвижно сидел в широком кожаном кресле, склонившись над письменным столом. Взгляд его застыл в одной точке, он с горечью созерцал холодную пустоту окружающего пространства. Лицо выражало растерянность и недоумение. Его явно что-то тяготило.
Но всего более меня поразило то невероятное обстоятельство, что в кабинете стоял жуткий запах, который был незнаком мне ранее.
И тотчас же вся моя кровь залпом ударила мне в виски. Я непроизвольно вздрогнул мелкой дрожью от неведомого и таинственного предчувствия. С этого мгновения мной овладела непонятная тревога и разом исчезла та радость, с которой я намеревался согреться чашечкой вкусного кофе и столь приятно провести в беседе с ним время...
Видя меня в крайней растерянности, мой друг стряхнул с себя оцепенение тягостных мыслей и предложил присесть. Я опустился в кресло и, едва придя в более спокойное состояние, но ещё находясь в совершенном недоумении, не замедлил поинтересоваться со всей силой переживания:
- Что здесь стряслось? Что мучает тебя? Поделись своей печалью, - нехорошо, когда на душе что-то есть.
Он, малое время спустя, со вздохом глубоким промолвил:
- Печаль моя заключается в следующем: где-то с неделю назад в этом кабинете появился довольно неприятный запах. Чтобы найти, откуда он исходит, были задействованы всевозможные службы. Вскрывались полы, вентиляционные короба, обшивка стен, встроенные шкафы. Источник происхождения запаха искали сантехники, электрики, газовщики, водопроводчики, представители санитарной станции и прочие службы. Результаты не увенчались успехом. Запах только усиливался. Нервное напряжение нарастало. Сотрудники фирмы перешёптывались в коридорах, строя всевозможные догадки. Я вынужден был принимать посетителей в приемной. Это бы ещё куда ни шло, но по городу поползли невероятные слухи. Солидная фирма теряла репутацию, с вытекающими последствиями...
И в заключение печального рассказа директор, видимо для большей полноты и ясности сложившегося положения с горечью произнёс несколько таких слов, которые, по присущей мне скромности, передать здесь не решаюсь.
С изумлением выслушав его повествование, и чуть переведя дух, я, смешно сказать, невольно провёл рукой по волосам, как бы отгоняя наваждение. Ведь ничего подобного мне никогда ранее не приходилось встречать. Меня настолько это взволновало, что я, поражённый, смущённый, путаясь в обессилевших мыслях, пытался улыбнуться и не знал что сказать. Полагаю, каждый из нас, окажись в подобной ситуации, чувствовал бы что-то подобное. И это вполне естественно...
Здесь, пожалуй, уместно будет отметить, что директор в свои тридцать семь лет слыл человеком волевым, решительным и не из робкого десятка. Он был среднего роста, статен и крепкого телосложения. А его характерный взгляд из-под слегка приподнятых тонких бровей на приятном, открытом лице, уверенная походка свидетельствовали и о силе внутренней. Жил он всецело своей нежно любимой работой. Ставил цели и со свойственной его характеру настойчивостью неуклонно добивался их исполнения. Замыслив что-нибудь, он загорался и уже не мог успокоиться, пока не приведёт задуманное в исполнение. И за всё время нашего знакомства я никогда не слыхал от него ни оха, ни вздоха. А ещё вдобавок - он был жизнелюбом и убеждённым материалистом...
А меж тем в моей голове в бешеном танце вертелись всевозможные мысли. Одну догадку сменял десяток других, и я был бессилен остановить их, чтобы направить своё сознание к какому-то одному решению.
И только после долгого, весьма долгого размышления, обдумав со всех сторон странные обстоятельства и убедившись в их совершенной неопровержимости, я, движимый благими намерениями помочь своему другу, обратился к нему с такими словами:
- Мне всё это весьма странное дело представляется очень досадным, тем более, что оно чревато плохими последствиями... Да, случай редкий, можно сказать, в высшей степени исключительный. Однако же нужно срочно спасать положение... Вот что, - продолжал я, - сейчас на меня сошло наитие и родилась интересная идея. Поэтому, как бы там ни было, будь столь любезен выслушать со вниманием то, что здесь я скажу, и не сочти всё превратно. А суть вот в чём: у меня есть давний хороший знакомый, с которым я в приятельских отношениях, он, можно сказать, человек безупречный, и в высшей степени сведущ в сродных делах. Зовут его Прокопыч. Так вот, этот добрый малый в свои полсотни лет, среди прочего, искренне верит, что душа бессмертна. Перед сном читает сказки Шахерезады и слушает балладу ?4 Фредерика Шопена. Кроме того, он занимается поиском по фотографии пропавших без вести людей, и не без успеха. И если ты не будешь возражать, то я смогу подключить его к расследованию. Надеюсь, что он сможет пролить свет на это событие - дела подобного рода, на мой взгляд, ему под силу... Подумай-ка над этим и во всём положись на меня! В данной ситуации такое действие, как я полагаю, представляется единственным рациональным решением.
И в заключение я весьма здраво и убедительно произнёс:
- Таково моё твёрдое слово, а ты поступай, как посчитаешь нужным!
Когда я смолк, наступило, готовое в любую секунду взорваться, молчание...
И так длилось несколько минут. Я, безмолвствуя, внимательно ожидал...
Внезапно директор резко подхватился с кресла и быстрой походкой направился ко мне. Остановился. Мы встретились взглядами. Какое-то мгновение его уставшие глаза с глубоким отчаянием пристально смотрели на меня.
Замечу, что в ответ на моё предложение я ожидал от него безапелляционного отказа и заранее приготовился к этому - учитывая его материалистические взгляды на жизнь, он вполне мог так поступить.
Однако же, к великому моему удивлению, дело приняло иное направление. Он долго хранил молчание, уставившись неподвижным взглядом в пол, и, наконец, словно пробудившись от глубокого сна, произнёс:
- Да, твоя правда, пусть будет так. Я внимательно выслушал твои доводы, - продолжал он, - и, принимая в расчёт необычность случившегося, полагаю, что они благоразумны и весьма основательны. Ты поступил, как истинный друг! Действительно это последнее, что ещё возможно сделать. Я непременно послушаюсь твоего совета... Затем, помолчав некоторое время, он ещё более твёрдым голосом прибавил: 'Что ж, решено: делай так, как скоро сможешь всё организовать, я тебе верю! Одного только прошу - пусть, всё, что здесь произойдёт, останется до поры до времени в тайне. '
А я, в свою очередь получив столь благоприятный ответ, почувствовал его одобрение и окончательно воспрянул духом, ко мне вернулась моя весёлая отвага, и я приступил к действию.
***
Итак, была пятница. Короткий февральский день клонился к вечеру, и над городом густели ранние сумерки, когда мы с Прокопычем и двумя его ученицами - помощницами, Ириной и Светланой, пришли в офис моего друга.
К нашему прибытию он заранее отпустил всех своих сотрудников, проветрил кабинет, но всё равно запах стоял удручающий.
После обычного ритуала знакомства все мы по приглашению директора расселись за большим круглым столом.
С левой стороны от Прокопыча расположилась Светлана. Ей было около двадцати пяти лет. Её открытое привлекательное, с решительным выражением лицо излучало уверенность и спокойствие, как если бы подобными делами ей приходилось заниматься каждый день. И, как мне показалось, для неё вся жизнь всегда была - чудесна.
Она с независимым видом сняла с себя все украшения - сережки и кольца, аккуратно положила их возле себя у кромки стола и затем удобно устроилась в уютном кресле.
Справа от Прокопыча села Ирина. Ей было двадцать четыре года. Светлые волосы красиво ниспадали на гибкие плечи. Длинные ресницы спокойно прикрывали весёлые зелёные глаза. Мило наклонив голову, она сидела с той уверенностью, какую даёт женщине чувство собственного достоинства, если оно врождённое и настолько проникло в неё, что она его подобно дыханию и не замечает. Между тем на ней были простой свитер, потёртые джинсы и никаких украшений.
Директор сел с Ириной стороны, а я между ним и Светланой.
Первым делом, прежде чем приступить к основному действу, Прокопыч попросил хозяина кабинета ввести их в курс дела - из первых уст.
Пока длилось это вступление, я обвёл всех присутствующих изучающим взглядом, но затем заставил себя слушать рассказчика с таким участием, как если бы первый раз слышал ту историю. И все остальные выслушали её более чем внимательно, с живейшим интересом и довольно спокойно, но признавая тревогу случившегося и вызванное ею потрясение.
После этого Прокопыч, обращаясь к своим симпатичным помощницам, мягко произнёс:
- А теперь сели поудобнее... успокоились... руки положили на бёдра ладонями вверх... дышим свободно... тело обмякло... и... поехали.
Сначала он поручил Светлане переместиться во времени в прошлое, в то самое прошлое, к тому самому моменту, когда впервые было построено это здание, в котором мы находились в тот вечер, и выяснить, какие события в нём происходили тогда и после, вплоть до настоящего дня.
А Ирина в это время должна была отслеживать все возможные контакты с обитателями того здания, которые могут состояться у Светланы там, в прошлом, и озвучивать их нам...
Видите ли, проживу я только один день или же тысячу лет, я никогда не забуду того, что случилось дальше.
Прошла долгая минута безмолвия. Всё то время я с пристальным интересом поочерёдно глядел то на Светлану, то на Ирину, то на Прокопыча, подмечая малейшие, едва приметные особенности на их лицах. А они были всецело погружены внутрь себя и не замечали нас.
Ещё не понимая, что конкретно дальше произойдёт, мне ясно чувствовалось, что сейчас откроется нечто, выходящее за рамки обычных представлений о нашем бытии...
Вдруг, среди всеобщей тишины, Ирина вполголоса, однако достаточно внятно, чтобы мы её услышали, объявила о том, что Светлана уже находится в прошлом, и что она там встретилась с сущностью - мужчиной.
- Так-так. Это очень хорошо, - тоном удовольствия спокойно и уверенно молвил Прокопыч и вежливо добавил: - Прежде всего спросите, как его зовут?
- Мужчина говорит, что его имя: Анох, - почти сразу ответила Ирина, и в тени её ресниц пробежало довольно красноречивое выражение.
При этих словах я оцепенел... Странное ощущение холодка, проползшего по спине от затылка до поясницы, и учащение дыхания на какое-то время вывели меня из равновесия.... Нервы мои были напряжены невероятно.... Руки судорожно сжали подлокотники кресла... Казалось, будто все потусторонние силы, сколько их есть на свете, собрались в этом помещении. Но не верить услышанному и отрицать его я не смел. Моё любопытство возросло десятикратно. Я находился в пристальном ожидании дальнейшего...
Однако, это были ещё только цветочки в сравнении с тем, о чём будет речь впереди.
А между тем Прокопыч в том же вежливом тоне продолжал ставить вопросы:
- Теперь спросите Аноха, кто он такой и что делает в этом здании?
- Анох говорит, что много лет тому назад в этом здании размещался постоялый двор, а он долгое время хозяйствовал здесь, являясь его смотрителем, - произнесла Ирина. И продолжила далее: - Он сообщает, что в те незабвенные и невозвратные времена купцы, почтальоны и прочий разночинный люд всякого звания по своим приватным и служебным делам на далёкие расстояния перемещались по тогдашнему обыкновению в экипажах, кибитках, запряжённых лошадьми. И по пути следования заезжали к нему на постоялый двор. И любили они останавливаться здесь на ночлег: обогреться, накушаться чаем, кофеем, покормить лошадей сенцом и овсом, и опочить до утра. А порою задерживались и несколько дольше, чтобы отоспаться как следует, сменить умаявшихся лошадей.
А гостеприимный Анох, заслышав фырканье усталой тройки и побрякивание колокольчика, радушно встречал путников, хлопотал вокруг них и с большим усердием потчевал их и оказывал требуемые услуги. А кроме этого, поддерживал в надлежащем виде всё хозяйство: думал с радением о нём днём и ночью.
Таким вот образом он жил, трудился, любил и наслаждался - и жизнь эта была цветущим садом.
И вот однажды захотелось ему солидно облагородить свой постоялый двор, начиная с мебели и заканчивая безделушками. И, кроме всего прочего, прикупить достойных лошадей и упряжь всякую для них.
И тогда для этой цели он позаимствовал в долг большие деньги. Но случилась непредвиденная оказия, и вернуть своевременно долг он не сумел. За это его лишили жизни...
Известно, что после кончины человека его душа покидает всё бренное и возносится на небо в мир иной. Но Анох всем естеством благоговейно любил своё земное занятие, мирный и радостный запах постоялого двора, навоза, сена, дёгтя, и все его помыслы принадлежали этому делу. Поэтому он и не стал искать покоя в Царствии Небесном, а остался здесь, в этом здании, дабы всегда незримо присутствовать в нём при повседневных делах мирских.
После Аноха смотрительницей двора стала женщина. Аноху она нравилась, ибо имела весёлый характер, была необычайно добра и умна, и так же, как и он, любила это благородное ремесло и вкладывала в него всю свою душу. А когда она состарилась и умерла, Анох убедил её остаться с ним - она и согласилась, и с тех пор они уже вместе незримо обитают в этом вот здании...
Когда голос Ирины стих я невольно взглянул на моего друга. Он, совершенное храня молчание, сидел, расставив колени и опустив меж них сжатые в кулак ладони. Лицо было бледным, голова несколько опущена, глаза не отрываясь, пристально смотрели на Ирину - заметным образом потеряв чувство времени, он весь находился, вероятно, там, в том далёком и удивительном прошлом.
Спустя недолгое время Прокопыч пронзительно-смекалистым взглядом посмотрел в сторону Ирины и добродушно произнёс:
- В таком случае спросите у него, не знает ли он, откуда взялся здесь этот жуткий запах?
- Анох говорит, - через несколько секунд ровным голосом произнесла Ирина, - что это дело их рук.
И не успела она это промолвить, как мы с директором, изумлённые такой новостью, мгновенно непроизвольно взглянули друг на друга.
- Вот те на! - воскликнул, улыбаясь, в это самое время Прокопыч, - тогда осведомитесь у него, - подумав немного, снова серьёзно велел он, - что вынудило их это сделать?
- Анох говорит, - продолжала озвучивать Ирина, - что они опечалены тем обстоятельством, что теперь в этом здании всегда много людей, и что эти люди постоянно куда-то торопятся, суетятся, скрипят паркетом, стучат каблуками, громко разговаривают. Им не нравится, что здесь звенят телефоны, гудят компьютеры, визжат радиоприемники и шумит прочая техника. Анох говорит, что их души любят во всём порядок и тишину, и ещё говорит, что они очень любят... свежие фрукты.
Ирина смолкла. Наступила пауза. А мы все в это время в ожидании, что будет дальше, устремили взгляды на Прокопыча.
Его брови в тот момент были сдвинуты, а лицо выражало плодотворную задумчивость, говорящую, скорее всего, о редкости подобного случая в его обширной практике...
Прокопыч был симпатичный, нормально сложенный, во цвете сил мужчина. Высок ростом, со спокойными движениями, шутлив, одевался всегда просто. Романтик, хороший друг детей и платоническая любовь дам. Он предпочитал пахнущую свежим ветром пушистую косу девушки, а не ультрасовременную прическу дамы с утонченными ароматами модных духов, садовую хризантему - аристократической розе. Его светло-голубые глаза сквозь большие круглые очки, имевшие сходство с глазами совы, всегда с любовью, разумно, спокойно и проникновенно смотрели на собеседника. А истинная мужская улыбка и тёплый угол за пазухой располагали к откровенности, и не только женское население. Его красивая, давно полысевшая голова, изысканные манеры внушали уверенность в том, что такой человек в точности знает, где находится конец нити, ведущий к главному клубку со счастливым концом. Рядом с ним всегда было проще и яснее настроение, а его совет или намёк реально приносили удачу.
Пауза продолжалась. А я к тому времени уже был действительно уверен, что Прокопыч, как и Светлана, и Ирина обладают каким-то редкостным и невероятным даром и как бы воочию видят и чувствуют всё непостижимое для обыкновенного человека. И такая неодолимая уверенность в этом была сильнее рассудка. И это производило потрясающее впечатление...
Меж тем Прокопыч, видимо ощутивши, что мы, выжидая, глядим на него, вышел из раздумья, потом ещё минуту держал нас в состоянии мучительной неизвестности, а затем, решившись не томить долее, обратился к Ирине и Светлане, и нарочито медленно заговорил:
- Будьте любезны, спросите у него, что же это за такой запах противный здесь они сотворили?
- Это запах... лошадиного пота, сообщает Анох, - расширяя глаза, почти сразу произнесла Ира.
При этих словах мы с моим другом от удивления вновь, подчиняясь инстинкту, ненамеренно переглянулись.
- В таком случае поинтересуйтесь у него, - произнёс Прокопыч, - что должны сделать нынешние хозяева этого здания, дабы Анох убрал этот запах?
- Они желают, чтобы здесь была тишина и порядок, - промолвила Ирина, - чтобы люди не шумели, чтобы не было электрической техники... И ещё они хотят, чтоб на этом круглом столе для них всегда лежали свежие фрукты.
Наступила пауза, - особенная! Я слышал стук своего сердца и боялся шелохнуться.
И в кабинете воцарились молчание и глубокая тишина. Каждый из нас думал про себя, не смея сообщить другому своих мыслей. И чудилось, что вот-вот прямо сейчас в этом кабинете непременно появится ещё кто-нибудь: он или выйдет из-за высокого шкафа, или в тёмной амбразуре большого окна покажется его странное очертание...
И обстановка к тому располагала. Общий свет был выключен. А мягкий полусвет настольной лампы среди господствующего вокруг нас полумрака создавал загадочную атмосферу, в которой по непостижимым законам бытия осуществлялось таинственное действо времени. И без того высокие потолки оригинального овального кабинета казались ещё выше. Выполненная под старину, приличная, чопорная мебель создавала стильный, но деловой уют, внушала уважение и принуждала всякого к невольному повиновению.
Не проникали никакие сторонние звуки в кабинет и с улицы. Отчасти потому, что здание строилось ещё в восемнадцатом веке, добросовестно, и толстые кирпичные стены имели хорошую звукоизоляцию. А с другой стороны - потому, что оно размещалось в парковой зоне исторической части города и было одиноко стоящим посреди красивейших вековых дубов, стройных елей, развесистых клёнов - места покоя и тишины, лишь изредка нарушаемых не слишком назойливо городской цивилизацией.
- Вы сможете выполнить что-либо из их требований, ибо требования их более чем разумны? - через некоторое время, разорвав мистическую тишину, обратился Прокопыч к хозяину кабинета, и после этого стал внимательно наблюдать за ним.
А тот всем своим существом почувствовал затруднение и остался безгласен. Он, подобно заблудившемуся в лабиринте ребёнку, беспомощно искал выход. И опять в общем молчании над нашим притихшим столом повисло неясное ожидание.
Я, не обнаруживавший себя до этих пор ровно ничем, дышал так осторожно, словно малейший звук мог заглушить ответ моего друга.
А он тем временем, преодолев наконец собственные противоречия и отбросив внутренние колебания, краснея, как мальчишка, шумно вздохнул и взволновано, но с прямой силой в голосе ответил:
- Мы сможем сделать ремонт здания, станем работать тише, а в этом кабинете на этом столе теперь всегда будут находиться свежие фрукты.
- Передайте Аноху, - велел Прокопыч, обращаясь к Ирине, - что отныне люди в этом здании будут соблюдать тишину, в пределах возможного. А ещё объясните ему также и то, что сейчас такое время, когда без современной техники работать никак невозможно и что им надо смириться с её существованием. И ещё сообщите ему, что с этих пор на этом столе всегда будут находиться свежие фрукты. А они, Анох с его спутницей, в свою очередь, пускай будут так добры и уберут этот запах противного лошадиного пота...
- Он согласен!!! - спустя некоторое время озвучила Ира ответ Аноха, и на её светлом лице промелькнул след довольной улыбки.
Очевидно, это обстоятельство удовлетворило Прокопыча, потому что, с минуту обдумав услышанное в следующий момент, он, как мне представилось, с особой вибрацией в голосе произнёс:
- Отлично! Тогда сообщите ему, что по такому случаю мы можем прямо здесь и сейчас отправить их обоих вместе - но только при их добровольном согласии - из этого здания в то пространство и время, где и следует пребывать душам.
Наши взгляды тут же вопрошающе устремились на Ирину.
- Анох говорит, - после паузы произнесла она, - что они ещё не готовы уйти туда, ибо хотят убедиться, выполнено ли будет обещание, данное директором здесь и сейчас.
- Ясно, - растягивая это слово, без всякого сожаления вымолвил Прокопыч, - тогда с любовью поблагодарите Аноха за искренний разговор и пожелайте им мира и спокойного бытия...
И затем, после непродолжительной паузы, обращаясь к Светлане и Ирине, он, заметно довольный, заключил:
- А вы возвращайтесь сюда, к нам, во время настоящее. И спасибо вам за хорошую работу! Молодцы!
***
После кратковременного оживления наступила мертвящая нервы тишина - ни звука.
Некоторое время мысли мои были настолько хаотичны, что я с трудом мог дать себе отчёт, где нахожусь и что здесь произошло. Сознание вернулось ко мне, лишь когда Прокопыч с шумом повернулся в своем кресле в сторону директора.
Наши вопрошающие взгляды также устремились на него.
Холодный пот выступил на лице моего друга, ибо на его месте вспотел бы даже лёд. Он встал и сел снова. Затем опять встал, одёрнул рукав дорогого пиджака из тонкого чёрного шёлка, поправил воротник безукоризненно белой рубашки, сделал несколько шагов по паркету, на котором его каблуки издавали мягкий стук, и остановился. Далее, пройдя ещё несколько раз мимо нашего стола, он, оглядываясь по сторонам, как будто мысль не сама пришла к нему, а кто-то шепнул её ему на ухо, решительно приблизился к телефонному аппарату, снял трубку и вызвал к себе своего водителя. Когда тот вошёл в кабинет, он дал ему денег и велел съездить в магазин купить всевозможных фруктов, хорошего вина и привезти всё то сюда.
А мы в это время принялись беседовать о простых земных делах. Но вскоре распоряжение директора в точности было исполнено. И тогда мы все вместе торжественно и с большим аппетитом пригубили зелена вина, отведали фруктов, ещё немного поболтали о нынешней погоде и, распрощавшись с хозяином кабинета, вышли на улицу.
Среди морозной тишины было пустынно и холодно. Месяц и звёзды ярко сияли, освещая округу. Отдалённые звуки уже дремавшего города едва доносились монотонной мелодией.
Меж тем я от себя поблагодарил моих друзей, и после того ожидавший у парадного подъезда водитель увёз их по своим домам...
И когда машина, удаляясь, растаяла в темноте, я неторопливым шагом направился в сторону своего дома с намерением прогуляться, чтобы перед сном хотя бы немного улеглось потрясение от увиденного и услышанного.
Я всё шёл и шёл, не замечая летящего светлой лунной метелью навстречу мне снега, вновь и вновь пытаясь осмыслить происшедшее.
Около полуночи, уставший и обессиленный, наконец-то добрался домой и попытался уснуть. Однако ночь прошла скверно. Хор мыслей не давал сомкнуть глаза. Только голова станет проваливаться в подушку - тут же беспокойные видения одно за другим начинают толпиться около кровати. И сон - прочь. И сердце трепещет, как овечий хвост... Много было передумано и переосмыслено в ту ночь - настолько сильно события минувшего вечера опрокинули в пучину волнений и переживаний доселе столь милый и уютный мир моих прежних представлений...
Помню, как и на следующее утро я вновь размышлял над вчера происшедшим. Тогда в моей голове внезапно прозвучал громкий и отчётливый голос, который сказал мне: 'Ничего того не было!' И я на мгновение в это поверил. Но тут же во мне возник внутренний протест. Я отчётливо вспомнил все события того памятного вечера. Вспомнил, что и как говорили Прокопыч, Ирина, Светлана - всё до единого слова. Вспомнил, как реагировал на это мой друг. 'Нет, - воспротивился я, - всё то действительно было! А это значит, что такое возможно...'
В понедельник, едва луч зимнего солнца блеснул из-за крыш, я шёл быстро, почти бежал, в офис к моему другу, раздираемый любопытством и тревогой. Волнение моё было столь сильно, что я еле сдерживал рукой своё сердце - а вдруг всё по-старому и запах остался?
Когда вошёл в его кабинет, то он, улыбаясь во весь рот, бодро поднялся из кресла мне навстречу, приблизился ко мне и прежде всего заключил меня в свои объятия. По ощущению его крепких, горячих рук, радушно звеневшему голосу и весёлому взгляду я понял как раз то, что хотел. В груди моей утихло волнение, моя нравственная и нервная тревога, не дававшая мне покоя все выходные дни, исчезла, сменившись чувством искренней радости за моего друга.
Окно было закрыто. В кабинете тепло. А на столе стояла красивая ваза со свежими фруктами.
Но больше всего меня удивило то обстоятельство, что запаха не было, словно его вовсе и не было никогда.
***
С тех пор прошло немногим более двух лет. Я время от времени навещаю своего старого друга - захожу к нему поболтать о делах текущих. В его уютном кабинете на круглом столе всегда стоит ваза со свежими фруктами.
Думаю, излишне говорить, да вы и сами догадываетесь, что запаха нет и поныне.