С молчаливой покорностью прислушивался я к разноголосым созвучиям за моим полусонным окном. А мой ночной приятель - дождь, словно виртуозный музыкант играл, играл искусно на чародейных инструментах, и музыка прекрасная лилась, лилась роскошно, струилась величаво и дивною гармониею звуков дух возвышала до небес. В ней слышалось: то перекатный леса шум, то тихий всплеск волны, то щебетанье птиц весною, то сладкий шёпот девушки влюблённой, то робкое моленье, то звучный поцелуй, то чистый детский смех...
Прислушивался я к музыке этой, и думалось мне, что, может быть, и у дождика, - всё так же, как у человека: есть у него своя душа, и радости свои, и горести, и есть свой - возраст. А почему б и нет? Раз возраст есть у нас, людей, то значит должен быть он и у него...
Да вы возьмите и проследуйте по ниточкам дождя в его земное царство и там послушайте внимательно ту музыку, тогда и сами убедитесь: сейчас вот за окном легко и беззаботно весёлым перезвоном дождь тарабанит в жестяный подоконник - скорей всего то там резвится весьма юный и неуёмный сынок - дождёнок...
А вот вдруг ни с того и ни с сего слезинки-горошинки, переливаясь, всхлипывая, закапали дробно на оконное стекло - то, видимо, чего-то испугавшись, заплакала дочурка малая - дождинка...
Но вслед за этим капли крупные настойчиво и громогласно забарабанили по вымокшей листве, - а это, скорей всего обозначает, что дождик-папа, детишек усмиряя, скомандовал им спать идти...
И помаленьку унялись дождишки, детишки-шалунишки, мелодией разноголосою неторопливо скатились в колыбельку.
И вот уже мотивом ласковым тихонько заунывно дождь за окном струит. То в думу погружённая застенчиво и нежно над безмятежной колыбелью красавица дождинка-мама молодая песнь светлую, веками выстраданную, своим младенцам милым напевно шелестит. Совсем она тихонечко поёт свою ту песенку, но, кажется, что чувствуют голос её чистый не только дети малые - и звёзды в облаках...
И у меня от песенки ночной дождя прелестного сердечко неожиданно в груди то затрепещет птицею, забьётся светлой радостью, то вдруг в воспоминаниях потонет безвозвратно, в безоблачных своих. И я тогда покорные смыкаю веки медленно и окунаюсь счастливо в раздумия блаженные свои... - о возрасте я размышляю вновь...
Вот предо мной вся жизнь моя, как на параде вереницею идёт, идёт, идёт... Развёртывается легко она и быстро, так, словно свиток, который просмотрев внимательно я вывод делаю такой: имеет каждый возраст свои цветы прекрасные, каждый свои радости несёт, и каждому доступна своя духовная краса.
И надо уметь наслаждаться этим всем. Но, ведь мы никогда не бываем довольны тем, что у нас уже есть. Нам всегда хочется чего-то другого: быть иным, иметь больше, уметь то, чего мы не умеем делать. Всегда нам чего-то не хватает. И это не зависит от возраста. А сам возраст не определяется долготою нашей жизни и состоянием тела, он определяется другим мерилом.
Бывает, что человек ещё совсем юн, но он без сердца и воображения, черствый от рождения и рассудителен не по летам. О таком можно сказать, что он никогда не был молод и пришёл в жизнь высохшим стариком.
И бывает, что человек больших лет, но с глубоким сердцем и живим духом, - он подобен старому благородному огненному вину. У него сердце поёт и расцветает, и он всегда юн. В этом случае почтенный возраст в отношении его есть только бестактность и обманчивая видимость.
Очень хорошо помню, как однажды, мне посчастливилось встретиться именно с таким удивительным человеком.
Но, расскажу всё по порядку, чтобы вы смогли составить себе ясное представление о нём. А начну вот с чего.
Давно вознамерился я выбраться из житейской толчеи своего многолюдного душного города, из его давящей, оглушающей жизни, где всё напрягает, выматывает, и на каждом шагу ранит сердце. Повседневная суета никак меня не впечатляет, а почему-то лишь огорчает, и выводит из равновесия. Мне сдаётся, что в такой среде я медленно погибаю. Во мне постепенно накапливается грусть и становится такой беспросветной, как затяжной осенний дождь. И тогда я с надеждой дожидаюсь завершения дня, который растягивается в вечность. Ожидаю конца надоевшей зимы. Жду окончания года и вместе с этим каких-то перемен в своей однообразной жизни... Хотя понимаю, что всё это есть лишь моё заблуждение - ничего хорошего в таком существовании нет.
Но имеется и просветление. Среди мудрой природы душа моя радостным аккордом вырывается на свободу, встаёт в полный рост, и я всплываю из беспробудного одиночества и начинаю ненасытно чувствовать, как тянется ко мне всеми цветами радуги живой свет. Так легко становится от этого, сердце наливается покоем! И я отдыхаю телом, утоляю душевную жажду...
И вот в один из прекрасных осенних дней наконец-то такое просветление, - состоялось. По воле счастливого случая я поехал в небольшой, уютный санаторий, который располагался в заповедном природном месте, в стороне от исхоженных дорог. И не пожалел, - многообразная растительность, мягкий климат и своеобразное очарование заброшенности; к тому же там было мало отдыхающих, и я, всегда чувствовавший неприязнь к толпе, среди царственной тишины находился в очень спокойном настроении...
Как-то вечером, после очередного прожитого дня, поужинав, я принял решение сначала поиграть в бильярд, а потом перед сном пройтись по парку.
Войдя в помещение бильярдной, пристально осмотрелся: как ни был я равнодушен к азартным играм, всё же увиденное произвело на меня впечатление.
В зале находился только один бильярдный стол. Вокруг него собралось около полутора десятка желающих поиграть и просто любопытных зевак. Все они, в качестве зрителей, шумя, ахая, охая, с нескрываемым удовольствием азартно наблюдали за игрой.
Один из играющих, - его звали Михал Семёныч - был среднего возраста, высокий, плотного сложения, с густыми, сросшимися на переносице бровями, с седеющими волосами, большими усами, крупными чертами морщинистого лица, и заметно суетлив. Одет он был в спортивный костюм, придававший ему неопределённый вид. Но, как я успел заметить, он, тем не менее, достаточно хорошо владел бильярдным искусством.
Второму игроку на взгляд было около семидесяти лет. Человек этот был видный собою, красивый, с наружностью дипломата, высокого роста, худощав и подтянут. Одет в красивую вязаную безрукавку поверх элегантной, белого цвета, рубашки с закатанными рукавами и заботливо выглаженные брюки чёрного цвета. У него было приятное, открытое лицо, седые виски, мягкий голос и своеобразно изящные манеры. От него веяло тем добродушием, которое имеют люди с сильной волей и уверенные в себе. Его глаза светились таким огнём, и было в них так много жизни, что если б не седина, то можно было дать ему не больше пятидесяти лет... Когда наставала его очередь выполнить удар, то он передвигался неспешно и осмысленно. И пока оценивал обстановку и прикидывал варианты, Михал Семёнович успевал несколько раз обернуться вокруг стола и вдоволь получить советов от зрителей, при этом нервно разглаживая свои усы. Тем временем пожилой игрок, приняв решение, ещё долго прицеливался и тщательно выверял траекторию движения шаров. И по его твёрдой, жилистой руке видна была в нём ещё упорная и много выдерживающая сила свежей старости...
По мере того как я глубже и полнее вникал в стиль его игры, я всё больше увлекался ею и начинал понимать, что делает он всё толково, - в соответствии с правилами тактики и стратегии, предусмотрительно созидая свою победу. Следуя за его логикой, умением держаться с людьми я чувствовал, что проникаюсь искренним интересом к этому человеку. А он находился в хорошем расположения духа и мысль у него работала безукоризненно. И шары он забивал - прекрасные, как не всякий бы и молодой сумел.
И так, наслаждаясь, пусть медленной, но весьма продуманной виртуозной его игрой, я уже беззвучно, - про себя - аплодировал ему.
И не знаю, чем же я выдал свои мысли о нём, но вдруг его внимательно-детские глаза на некоторое время остановились на мне с таким выражением, которое свойственно внезапно услышавшему тебя человеку!
Я силился понять: что же хочет сказать мне его красноречивый взгляд? И вдруг разгадал, - он мысленно подтверждал моё предположение о том, что в игре в бильярд ему здесь нету равных.
Так и случилось. Партия подходила к концу. Ему осталось забить последний, победный шар...
И вот он наклонился над столом, прицелился, отвёл кий для удара...
Но в это решающий момент, когда казалось бы дело сделано, в это самое время нужно же было случиться так, чтобы входную дверь в игральный зал кто-то резко и сильно толкнул. Она громко распахнулась, и в следующую секунду в помещение вихрем влетел Алёшик, - так называли румяного, щекастого, как пожилая тётка, парня, который заранее занял очередь, и теперь должен будет играть с победителем этой партии.
Бог его знает, что за странное существо являл собою сей жёноподобный человек. Он был невысокого роста, длинноносый, безусый, редкозубый. Губи дудочкой, и красные-красные! На голове жиденькая чуприна, и большие мутно-голубые глаза, глядевшие на всё с укоризной.
Возбуждённый, вероятно вздутием живота, он бесшабашно подскочил к столу, огляделся. И, мгновенно оценив ситуацию, смекнул: если пожилой игрок сейчас забьёт решающий шар, то в таком случае придётся играть с ним, - а это будет проигрыш.
И тогда Алёшик, для того чтобы вывести из равновесия явного победителя завершающейся партии и тем самим не дать ему выиграть, громко - под руку - своим тоненьким звонким голоском, какой бывает у молодой на второй день свадьбы, патетически возгласил, слегка гнусавя при этом:
- О, Иван Василич... эт самое... беда! Всё кончено!: - тот противный Борька, у которого Вы вчера выиграли в сухую... эт самое... повёл Вашу жену к себе в номер! Я своими очима видел...
В воздухе повисло недоумённое молчание...
Но, ни одна мышца не дрогнула на лице пожилого человека. Непостижимое глубинное спокойствие струилось из его глаз. Только жилы на руке, уверенно держащей изготовленный для решающего удара кий, проявились резче.
И сразу всем стало вполне понятно, и Алёшику в том числе, что его нелепая задумка не удалась, отчего на растерянном лице у него отразилось такое искреннее огорчение, что Иван Васильевич, заметив это, несколько повременил с ударом. Сначала у глаз его заиграла ласковая улыбка, а затем он и вовсе добродушно рассмеялся искренним смехом. А после поднял брови, по-отечески покачал головой и невозмутимо - но в шутливом тоне - произнёс:
- Эх, Алёша ты Алёша, друг наш разлюбезный - не стоит печься о пустом! - Борису твоему во всех делах его хороших пусть помогает Бог!..
Я взглянул на Алёшика: он растерянно стоял, жалкий с окаменелым лицом, как вода, схваченная морозом.
Немалое искусство потребовалось мне для того, чтобы в эту минуту не лопнуть от смеха! Радуясь меткому слову Ивана Васильевича, я ликовал.
А он между тем уверенно нанёс точный удар киём в шар, выказав при этом чрезвычайную ловкость, - шар, перекатившись на противоположную сторону стола, ударился о другой шар, а тот, в свою очередь, отскочив от борта, толкнул третий шар. И вот третий шар, медленно катясь по красиво-замысловатой траектории уже было вошёл в лузу, и осталась самая малость... как вдруг... свесив ножки, он приостановился в своём падении у самого-самого края...
В этот критический миг все, кто присутствовал при сём непредсказуемом представлении, затаив дыхание, замерли в изумлении, - а шар, малость пощекотав нам нервы, между тем с королевским достоинством, не торопясь, свалился в сетку.
Партия!!!
Удар был действительно хорош!
Зрелище - выдающимся!
Впечатление - потрясающим!
Я не мог скрыть своего восторга и мысленно поздравлял Ивана Васильевича с блестящей победой!
И в это же время в единый слился возглас восхищения всех людей, и залпом грянули на всё помещение аплодисменты. И долго не смолкали. Все восторгались и рукоплескали до изнеможения, превознося в похвалах Ивана Васильевича.
Вот только Алёшик окончательно расстроился и, наклонив вспотевшую голову, как-то сник...
А Иван Васильевич не стал начинать новую партию. Он, оставаясь хладнокровным к своей победе, спокойно подошёл ко мне, мягко положил руку на моё плечо и, с особенно добрым вниманием вглядываясь в моё лицо, тепло улыбнулся и сказал:
- Вижу, Вы разбираетесь в тонкостях этого искусства!
И тут же, протягивая мне свой кий, добавил:
- Вот что, - передаю Вам кий, заранее предвкушая Вашу красивую победу.
В зале воцарилось безмолвие...
Кто-то уронил ключ от комнаты, и характерный звон поплыл в тишине.
Все в любопытном молчании ожидали моей реакции.
Излишне пояснять вам, что я был весьма польщен таким подарком. И вполне бы мог им воспользоваться.
Однако же, памятуя, что один из признаков мудрости - это общение с добропорядочным и умным человеком, я, всецело пылая жаром нестерпимого любопытства прямо сейчас поближе познакомится с Иваном Васильевичем, поступил так: в ответ на полученное от него предложение я положил ладонь на сердце, любезно поблагодарил его за великодушно оказанную мне честь и вежливо отказался от подаренной мне игры. Тогда он с уважением пожал мне руку, но а кий передал Алёше.
Алёшик же озадачился таким поворотом дела и не нашёлся, что ответить. Некоторое время он нерешительно молчаливо стоял. Потом, тупо моргая веками, нервно, тоненько, словно престарелая няня захихикал. И вскоре, уже окончательно очнувшись, он с довольной улыбкой мальчика, нечаянно поймавшего на зелёной лужайке бабочку, выпятил мелкую грудь и дрожащими руками начал торопливо расставлять шары, - он явно был счастлив.
А мы вместе с Иваном Васильевичем вышли из помещения.
Едва переступив порог, я, стараясь не дать угаснуть моему интересу к его особе, преисполненный почтения любезно спросил:
- Что заставило Ваши седины вручить мне кий?
Он, в ответ на мой вопрос, собрав у глаз добродушные морщины, изучающим взглядом, но ласково посмотрел на меня, а затем с безмятежным выражением стариковской проницательности произнёс:
- Вы прекрасно спрашиваете, а тому, кто правильно умеет формулировать вопрос, и отвечать вдвойне приятно. И продолжил:
- Я хотел сделать Вам хорошее, а Вы, молодой мой друг, не воспользовались случаем поиграть в удовольствие.
- Наоборот, - тут же откликнулся я, - с моей стороны глупо было бы не воспользоваться благоприятным случаем пообщаться с мудрым человеком в удовольствие.
Губы Ивана Васильевича тронула улыбка. Он пристально взглянул на меня весёлыми глазами и тихо произнёс:
- Верно Ваше слово. Сам держусь таких же мыслей. А коли так, то и не стану я с Вами спорить, - и, помедлив, добавил: - как видите, всё к лучшему идёт.
Я склонил голову в знак согласия и прибавил голосом, начавшим приобретать ещё больший интерес:
- Очень оригинально получилось!
И мы оба одновременно рассмеялись, а затем, после обычных предварительных фраз, произнесённых взаимно, разговорились...
Прошло немного времени, и я уже радовался, что судьба ниспослала мне жизненно важную встречу с превосходным человеком...
Иван Васильевич приехал в санаторий оздоровиться, зарядиться свежей энергией и пообщаться с новыми собеседниками. Сопровождала его жена, - как он о ней отозвался:
- Моё бесценное сокровище, сосуд с нежной тайной, мой самый лучший и самый верный друг!
И, малость погодя, возможно, имея ввиду ту шутовскую выходку Алексея в биллиардной, добавил:
- Она одна из тех редких женщин, с которой можно быть спокойным за свою мужскую честь!
Сказал так, а из глаз его, вижу, струится ласковое сияние - как бы из окна родного дома...
Подумать только: - сколь счастлив был он, если в сердце его по-прежнему пела любовь, а из старческого ока сверкала детская искренность...
И тогда, помнится, он поведал мне очень важное:
- Не думай, что в поздние годы нельзя любить и быть любимым - начал он свой удивительный рассказ. - Люди именно от того и стареют, что перестают любить. А любить и быть любимым - это есть великое счастье, это настоящее чудо в любом возрасте обмениваться взглядом любви и выражать любимой женщине полноту своего чувства.
Затем, помолчав некоторое время, он снова, и ещё убедительнее, продолжал:
- Правду говорят, что и в раю жить тошно одному. Ведь мы, мужчины, так созданы природой, что только через женщину, только через любовь к женщине наше сердце способно наполнятся смыслом существования. И только через это святое чувство к женщине мы обретаем в своей душе полный, стабильный и самодостаточный мир, именуемый - Счастье. Стало быть, счастье, - продолжал далее рассудительно Иван Васильевич, - категория парная. Оно начинается с двоих - с мужа и жены, то есть - с семьи. А семья крепка и счастлива, главным образом, когда в ней добрая жена, которая глубоко любит своего мужа, и в первую очередь думает о своём муже, и в силу своей привязанности к мужу преисполнена неустанной заботы о нём, и не приносит неприятности в свой дом. А добрую жену, хорошую хозяйку и разумную советницу, - наставлял он, - выбирай не глазами, а ушами. Слушай о чём и как она говорит, отмечай - разумна ли, добра ли, узнавай, какова она в хозяйстве. С лица воды не пить. Ведь говорят же: "Красота приглядится, а щи не прихлебаются". Но важнее всего в жене - смирение да разум, это на всю жизнь сгодится! С хорошей женой весь век проживёшь хорошо, потому как в ней для тебя весь мир вместится. И в нём найдёшь ты всё, в чём будешь нуждается, и всё оно будет лишь только для тебя.
И следом он твёрдым голосом отметил:
- Семья, - то есть самая спокойная гавань средь жизненных бурь, а потому ради этого надо жить, ничего не боясь и ничего не щадя. И надобно не пропускать ни единого дня, чтоб не сказать своей жене, что ты её безмерно любишь...
Полагаю, что мне бесполезно и дальше приводить здесь все те красивые и трогательные слова, которыми Иван Васильевич в продолжение сказанного выказывал своё отношение к жене, так-так едва прозвучав, они теряют уже свой первоначальный пленительный аромат. Всё, что ни сказал бы я вам про свои ощущения в те минуты, всё бы это и тени не было бы похоже на то, что я тогда чувствовал...
Меж тем мы с Иваном Васильевичем почти каждый вечер встречались за дружеской беседой. Сразу после ужина я выходил на улицу и ожидал его у центрального входа.
К слову сказать, в это же время здесь собирались и другие отдыхающие, в основном мужчины пожилого возраста, чтобы перед сном насладиться чистым осенним воздухом. Они, как правило, располагались кружком и вели меж собой оживлённые беседы на различные темы. Но как только речь заходила о политике, накал страстей круто повышался и каждый стремился энергично отстоять свою точку зрения. Мало того, порой такие споры проходили на повышенных тонах, с резкой жестикуляцией и острыми выпадами в сторону оппонента. Многие из спорщиков были с нарушениями опорно-двигательного аппарата, поэтому пользовались для облегчения ходьбы тростью. И зачастую, не найдя более веских доводов в пользу своей позиции, некоторые в качестве последнего аргумента в ход пускали свои те самые инструменты. И тогда вместе с громкими криками раздавались и сухие щёлкающие удары скрещенных в пылу атаки тростей. И за эти выходки, с характерными для хоккейных площадок звуками, санаторный люд называл драчунов - "хоккеистами".
Примерно в то же время сразу после ужина поближе кo входу сходились и санаторные собаки. Они располагались возле цветочной клумбы и терпеливо ожидали, когда люди угостят их - кто косточкой, кто булочкой, а кто и целой куриной ножкой. Среди них находилась совсем маленькая собачонка. Она была чёрного цвета с лукавыми глазёнками-угольками. И всегда почему-то самые лакомые кусочки доставались ей - пока она вволю не насытится, другие собаки не смели даже и подходить. Видимо, она в той стае была и авторитетом и заводилой. И звали её - "Жулька". Так вот, когда "хоккеисты" начинали громко кричать и сражаться тростями, Жулька тут же принималась звонко лаять на них. А вслед за ней дружно подхватывал и весь разноголосый собачий хор. Но Жулька тотчас незаметно пятилась на задний план и вслед за этим шустро исчезала в кустах. А все оставшиеся собаки продолжали лаять ещё громче и злее. И тогда недовольные старики-разбойники переключали весь гнев на них. И часто в пылу азарта с рьяной беспощадностью запускали в собак своё оружие. И многим доставалось, отчего те с визгом уносили ноги. А Жулька в это время сидела поодаль в кустах, и оттуда блестели её два хитрющих глаза.
Иван Васильевич, будучи человеком весьма мудрым и проницательным, не принимал участия в подобных дебатах "хоккеистов". Когда он выходил на улицу я встречал его, и мы отправлялись в парк на прогулку.
Правду сказать, припоминаю: один раз он всё-таки отреагировал на эту картину, и вот как. Имея в виду "хоккеистов", он тогда заметил:
- Никогда ни с кем не спорь до хрипоты души, не возражай против того, что говорят. Нет одинаковой во всей вселенной пары глаз, а, следовательно, каждая та пара всё видит лишь по-своему, и потому у каждой - своя святая правда, хоть с нею кто-то может быть и не согласен вовсе. И не суди, поскольку не было и нет в помине на свете справедливого суда, а будь ты милосерден к людям, чтоб не обидеть душу ближнего и ей не навредить - ведь у людей душа-то хрупкая. Это следует помнить и тогда, когда ты что-то ждешь от человека, а получаешь ну совсем не то. Такими изваял Ремесленник великий нас. Такими Он и принимает нас.
А после он перевёл моё внимание с "хоккеистов" на собак, и сказал:
- Людям не мешало б поучиться у животных: вот, например, понаблюдай за "Жулькой", ведь у неё есть то, что необходимо перенять (конечно же не имя и не хитрость): умный всегда находится сзади, чтоб видеть то, что происходит впереди. А глупый всегда стремится находиться впереди, чтобы его все видели. Вот оттого-то и достаются переднему все шишки...
Иван Васильевич любил длительные пешие прогулки. Он говорил на этот счёт:
- Главное - всегда быть в дороге! Оно и приятно и полезно. Даже если не знаешь куда идти - иди вперёд, и дорога обязательно выведет тебя, куда надлежит - на твой Путь!
И мы с ним много ходили, беседовали, наблюдали мудрую осеннюю природу...
В тот год осень долго хранила землю сухой, а небо ясным. И оно изо дня в день беззаботно сияло голубым колоколом в своей пронзительной чистоте. Летняя жара давно миновала, и теперь в осенней прохладе дышалось легче и жизненного воздуха становилось больше. И так вокруг царили трогательные и потрясающие дни, и благоприятствовали пешим прогулкам.
Сначала наш маршрут проходил по тенистой аллее, с обеих сторон которой росли высокие деревья грецкого ореха. Мы останавливались и наблюдали за рыжими белками, их было много, и они весело играясь, гонялись одна за другой. Иногда они забавно цокали, подёргивая пушистым хвостом в такт своему цоканью. Затем мы сворачивали к заботливо обустроенной дамбе. Она, и пониже ещё две подобные дамбы, перегораживали глубокий наклонный овраг, окружённый приземистыми холмами, и от этого образовался каскад из трёх красивых озёр. Берега их окаймляли высокий камыш и, распустившие свои ещё зелёные косы, старые раскидистые вербы. Мы неспешно огибали верхнее озеро, а оно блистало во всей своей красе, сопровождая нас живыми глазами. И по узенькой тропинке шли в лесистую местность, где произрастали великолепные столетние дубы, клёны, белокорые берёзы, липы. Там простиралась целая роща таких деревьев. Среди них было свежо и красиво. Вокруг стояла торжественная тишина. Порой лишь одинокий пожелтевший кленовый лист легко и беззвучно падал у наших ног. Местами нам встречались обросшие мхом стволы поваленных деревьев, ушедшие глубоко в землю и почти слившиеся с почвой. А там, где деревья стояли чуть реже, с них свисала буйная поросль дикого винограда. Росший на пригорке вековой дуб, расколотый молнией, облюбовал для своей работы вездесущий трудяга-дятел с алым хохолком. Но и его глухой стук нисколько не нарушал уединения, а только сильнее подчёркивал умиротворённость и тишину...
Прекрасная, умилительная природа! Хлеб насущный для души! Чувствовалось, как в груди радостно колотилось сердце. Нестерпимо хотелось слиться воедино с этой благодатью. И в душе возникало такое дивное осознание чего-то надёжного, вечного... Среди такой красоты человек мог свободно думать и говорить о возвышенном и благородном...
Мы, блаженно созерцая очарование осени, медленно бродили под сенью величавых деревьев, точно под куполом огромного собора, аккуратно ступали по мягким осыпающимся листьям, с восторгом вдыхали лесные запахи осени, наслаждались приятной беседой - и светлая радость благодатным теплом вливалась в душу.
А тем временем я постепенно начинал понимать, что никогда уже не забуду наши прогулки с Иваном Васильевичем, и старался бережно уложить в свою память смысл и содержание всего того мудрого, сказанного им, потому что потом я буду возвращаться к нему ещё и ещё много раз. И в грядущем оно станет проявляться во мне яркими улыбками, прекрасным расположение духа, счастливым смехом и бодрым жизнерадостным обликом...
Вдоволь находившись по живописным тропинкам, мы располагались передохнуть в резной деревянной беседке. Рядом с ней на склоне холма, пробиваясь из расщелины, живительной прозрачной влагой неслышно струился чистый щедрый родничок. И дальше он протекал тонким весёлым ручейком к нижнему озеру по узкой лужайке, устланной ярким разноцветным ковром из опавших листьев.
Испив целебной родниковой водицы, передохнув, мы вновь отправлялись в дорогу и Иван Васильевич снова, блестя огоньками в глубине добрых умных глаз, продолжал неторопливо беседовать со мной... о доле, о счастье, о славе...
Надо отметить, что он так располагал к себе, что казалось, будто общаешься с родственником. В нотах голоса его, в выражении лица было столько добродушия и уважения, что я ловил каждое его слово с жадным вниманием, - и глубиной всей своей души чувствовал в нём красоту золотой осени, благоухание сложенных скирд и собранных яблок, счастье зрелых и законченных творений. Казалось, что благостный свет с неба, переломившись в нём, освещал и согревал меня.
Он был удивительным рассказчиком. Говорил не торопясь, не восхваляясь, но с внутренней силой. Жизнь его прошла во всей её трудности, серьезности и ответственности. Довелось ему и простым рабочим быть и посты высокие занимать. Но никогда не жалел он своих сил и способностей, не кривил душой и сердцем, и с годами не потускнела в нём чистота и нравственная стойкость. И за это вознаградила его жизнь мудростью и благородством. В свои семьдесят лет Иван Васильевич был юн и молод душой, имел весёлое сердце, и жил в счастье, радости и мудрости. А секрет его заключался в том, что он во всяком возрасте жил теми ценностями, которые не стареют и не устаревают, которые от века и на века.
Когда он начинал, бывало, рассказывать о живом практическом опыте своей собственной жизни, или размышлять, - я мог слушать и слушать его неотрывно.
- Смотри, - говорил он мне, когда мы однажды поднимались вверх по широкой дорожке - есть особый секрет земного счастья. Нужно умело выбирать для себя сокровища. Тут главное в том, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах не зависеть от мирских вещей и не присягать им. Вещи должны служить нам, и они не смеют господствовать над нами. Кто боится за свои вещи, тот становится их рабом. Тогда вещи, как ночные упыри, начнут высасывать человека, унижать его, и все-таки однажды, хотя бы в час смерти, покинут его навсегда. Человеку не дано длительное время обладать ни вещами, ни людьми. Он не может владеть ничем иным, кроме как собственными мыслями - истинно тем, чему он сам научился на протяжении своей жизни, и как потом стал мыслить. И только эти сокровища и могут принадлежать человеку. С ними ему и предстоит отправиться в конце земного пути на встречу со Всевышним...
- Будь непритязателен и терпелив - говорил он в другой раз, - примирись с тем, что может быть, пройдёшь по жизни незамеченным. Смирись перед всем. В смиренье том есть счастье человека! Предоставь другим блестеть и красоваться. Пусть. Но знай, что всё, чем славятся они, имеешь также в себе и ты - его лишь надлежит открыть. Делай добро, и делай всё не возносясь, а смиряясь. И не суди о грехах других людей, а смирись и в смирении думай, что на земле нет человека грешней тебя. Грех, что болезнь, иной раз и против воли в человека входит. Будь другом своей судьбы, жди, и праздник твой придёт, когда наступит время "жатвы" - тогда каждое зёрнышко будет бережно собрано, и твоё зерно непременно будет с любовью принято. И оно заколосится урожаем радости!
Бывало, побеседует чудесно так со мной, - как умная мать с любимым ребёнком, и затем напоследок, помедлив, многозначительно добавит:
- Смысл всего земного в том, чтобы, независимо от своего возраста, - любить! Кто никого и ничего не любит, никому и ничему на земле не служит, тот остаётся пустым, бесплодным и духовно мёртвым существом. Любовь даёт человеку жизнь, она же несёт ему мудрость и исцеление. И кто научится любить, тот будет жить вечно, и для него всё исполнится. Это простая истина, она всегда обитает вокруг тебя и не думает прятаться. Слушай своё сердце, - и откроется тебе всё. Заглядывай в себя, и ты найдёшь там всё. Так как изначально дано тебе всё, что тебе нужно. И сверх того...
И в скором времени я понял это, и то, что счастье человека состоит не в том, чтобы его любили другие люди, а в том, чтобы он сам способным был любить и творить для общего добра...
И так он беседовал со мной, а я, испытывая потребность напитать свою душу высокой житейской мудростью, с усладою слушал его, стараясь не проронить ни единого слова, смотрел на него и видел, как всё в нём светится и сияет. Светятся его глаза, лучится его взгляд, светла его улыбка. И вся его душа подобна утреннему воздуху, промытого ночным ливнем. И думалось мне, что мир должен быть счастлив, имея такого чистого и доброго человека...
И часто так беседовал Иван Васильевич со мной, и от таких бесед так было ясно и отрадно на душе у меня и так приятно, что ввек бы, кажется, не расставался с ним.
...Много воды утекло с той памятной встречи. Великое счастье выпало мне тогда - встретить Ивана Васильевича, испытать подлинную мудрость и доброту его, поверить ей, довериться ей и не обмануться...
Где он сейчас, и жив ли - не знаю. Но каждый раз, если меня посещает горе или одолевает печаль, я вспоминаю Ивана Васильевича, вижу его глаза, из которых струится благостный свет - приемлющий, сочувствующий и согревающий, - и тогда приходит облегчение и в сердце моём пробуждается надежда и радость...
Значит, он жив!