Аннотация: Субъективне впечатления об Ачаирском монастыре
Странное место... Оно притягивает всех, кто хоть раз побывал здесь.
Я раз за разом возвращаюсь туда и пытаюсь разобраться в своих ощущениях.
Русские поселения появились здесь в начале восемнадцатого века, когда Иртышская линия протянулась от Омской крепости к верховьям Иртыша. Где-то здесь протекала река Ачаирка, сейчас пересохшая. Казацкий пост и несколько станиц сохранили это название.
Женский монастырь построили на землях казацкой станицы в начале двадцатого века.
Я не знаю тех времен, я не могу сказать, что двигало людьми, строившими храмы и населявшими их. Подвигла ли их искренняя вера, требовавшая выражения в освящении их обыденной трудной жизни сиянием куполов и густым звоном колоколов, была ли разнарядка ли Святейшего Синода на строительство центра политпросвещения, требовавшая воспитывать подданных в вере в Бога, царя и отечество, что-то еще или все вместе. Большевики разогнали монахинь и потом создали лагерь. Вообще в ГУЛАГе была определенная логика, стране требовался рабский труд, но были места, которые создавались просто для уничтожения, без всякой логики и пользы для экономики. Таким был Ачаирский лагерь. Зеки вымерзали бараками в сибирские зимы. Их хоронили во рвах в братских могилах. Имена их Ты один, Господи, веси... Десятки тысяч скелетов покоятся сейчас на территории монастыря или поблизости.
В девяностых монастырь возродили. Лет десять строили часовни и церкви между автодорогой и берегом Иртыша в небольшой березовой роще. Как говорится, на пожертвования. Еще на территории монастыря с удивлением приметил охранные таблички магистрального газопровода. Я сам проектировщик и уразумел, что единственный способ обезопасить людей, которые ходят по подземной полости, заполненной взрывоопасной смесью, да еще под давлением - держать их как можно дальше от этого места. Впрочем, нам не привыкать...
Жуткая аллегория современной России - храм на костях и газе. Плюс преуспевающее предприятие по розливу освященной минеральной воды "Ачаирская".
Памятник возрождению народа или эпитафия... Не знаю
Религиозность омского руководства - тема особого разговора. Город заполнен храмами, в которые никто не ходит. Благостные ожиревшие физиономии регионального руководства, которые от тяжкого труда и заботе о земляках уже не влезают в экраны телевизоров, маячат круглые сутки на ТВ в дни христианских праздников. Завидую мусульманам и иудеям, хоть их праздники не отравляет лицезрение удельных князей. Только один раз губернатор Полежаев изменил своему правилу засветиться на Пасху. Это было событие, которое навечно вошло в анналы городской истории. В вечер перед Пасхой местный хоккейный клуб "Авангард" стал чемпионом России. Разумеется, ночной карнавал и попойка во имя победы клуба, финансируемого Абрамовичем и прорвавшегося к победе на штыках легионеров, затмило предпасхальное бдение. В Пасху о Пасхе на ТВ уже никто не вспоминал.
Авангард воскресе !- Воистину воскресе, Леонид Константинович!
Полежаев как-то высказался в том духе, что ему лучше знать, что нужно строить для его подданных. Никто ему в этом не указ, даже закон. Прям таки благодетель-помещик, пекущийся о нравственности своих распущенных крепостных путем наказания плетьми за блуд и окаянное пьянство. Правда, когда подразумевается, что кто-то лучше народа знает, что ему, то есть народу, нужно, то сразу же становится понятно, что речь идет не о народе, не о своих соотечественниках, избирателях, наконец, а о быдле, стаде, которое нужно гнать в указанном сверху направлении. И получается, что строится не храм, а стойло. И тут же воображение рисует методы нравственного и духовного воспитания, опять же в стиле крепостной России, из которой мы все так и не вышли. Что ж, хорошо что меня пока еще не лишают выбора - ходить мне в эти храмы или нет.
Возрождение православия в России, на которое я очень надеюсь - а иначе, собственно, надеяться не на что, иначе пора прикрывать бардак под названием Россия и побыстрее продаваться кому угодно, пока за нас еще дают хорошую цену - превращается сейчас в нечто, слишком уж мне знакомое по комсомольской юности. Еще немного, и Русская православная церковь превратится в идеологический сегмент государства, каким была Коммунистическая партия Советского Союза, какой я ее помню, или та же церковь до революции, чего, естественно, не помню. Я только знаю, как они обе закончили свое существование.
Идти по такому пути церкви - значит люто ненавидеть ее и желать окончательной погибели. Как ни цинично это звучит, но репрессии большевиков против церкви, десятки тысяч замученных священнослужителей, превращенные в сортиры храмы и ограбление огромных накопленных богатств принесли церкви, настоящей соборной православной церкви, только благо. Вредом для церкви было сытое и безмятежное существование при династии Романовых, под наблюдением рядового министерства - Священного Синода. Церковь так срослась с государством, что отдалилась от тех, кого она должна была окормлять - от людей. И когда большевики вместе с царской Россией начали хоронить церковь - это не вызвало особых протестов. Она уже изжила себя, была никому не нужна. Можно даже поразмыслить, насколько были обоснованы репрессии против нее, какую степень сопротивления могла реально оказать церковь. ВЧК и ОГПУ, в принципе, с тем же рвением ссылали и убивали совсем уж безобидных людей вроде университетской профессуры.
Но тогда, в эти самые страшные годы церковь разделила участь с народом. Впервые со времен духовных пастырей первых московских князей и Смутного времени народ и церковь оказались вместе. В годы советской власти их настолько старательно противопоставляли друг другу, отталкивали, разводили в разные стороны, что народ чисто из чувства протеста начал видеть в церкви если не то, чем она должна была быть, то хотя бы нечто родное, столь же угнетаемое, в чем можно было найти опору и веру. В совке вместе с официозной гордостью за самый прогрессивный общественный строй жило смутное почтение перед чем-то незнакомым, но вместе с тем близким и родным, перед последним прибежищем, перед местом, где его не достанет вездесущее государство, может, даже страхом перед наказанием за свои мелкие пакости и большие грехи во имя светлого будущего. Это была иллюзия, но это неопределенное полу-верие было крепче и искреннее официального православия царской России.
И сама церковь страшной ценой очистилась от греха угодничества перед императором, проклятого византийского наследия. Когда рухнула советская власть, то создалась уникальная возможность настоящего духовного возрождения, в котором лидирующую роль могла сыграть церковь. Могла - но не сыграла. Власть не изменилась, не изменилось ее стремление подмять под себя и направлять в своих интересах все, что имеет воздействие на массы. Неважно, чем превращает людей в покорное стадо - попса, сериалы или проповеди, важен результат. А церковь не усвоила страшный урок двадцатого века. Соблазн легкой ценой угодливости вернуть утраченное в 1917 году оказался сильнее тернистого пути настоящего воспитания народа. Власть и бизнес могут давать деньги, строить храмы - нищий народ может только молиться и желать благополучия своим пастырям. И народ оказался не готов принять на себя груз возрождения.
Но надежда еще есть.
Я не стану спорить, нужны ли церкви Омску. Нужны, нужны сотнями. Но не помпезные храмы, в которых в Пасху тусуется местная светская власть и чинно лобзается с властью духовной. Нужны не пышные здания как интерьер. Нужны настоящие действующие приходы, нужны церкви с сильными харизматичными пастырями, которые не вещают с высоты амвона, а разделяют со своей заблудшей паствой беды и тяготы, отстреливают наркодилеров и сжигают притоны самогонщиков, открывают при церквях дома для беспризорников и бомжей, учат в школах прописным истинам о добре и зле, противостоят произволу властей и поддерживают то немногое хорошее, что у нас еще осталось. Нужна организация жизни по православному образу, когда человек от крещения до успения живет в лоне церкви и совершает поступки, сообразуясь не только с нуждами тела, но и души, ощущает себя частью огромной общины на всю великую страну, состоящую из таких же приходов. А уж потом появится нужда и в храмах, материальных символах таких приходов.
Станет ли строящийся (точнее, восстанавливаемый) в центреУспенский собор центром духовной жизни Омска, символом возрождения города? Настоящим кафедральным собором, Собором в высшем мистическом смысле этого слова, который является сутью подлинного русского православия? Местом, где совершается единение всего общества, власти, церкви, народа во имя чего высшего, надстоящего над сиюминутными корыстными интересами классов, сословий, партий и отдельных людей? Ковчегом спасения, который сохранит город от хаоса распада?
В таком виде в каком он планируется сейчас - вряд ли. Идея строительства уже развела население на противников и ревнителей, а стиль общения, принятый властью при молчании церкви способен только усугубить раскол. Не стоит уповать на короткую память народа, на то, что вера сможет примирить всех и вдохнуть душу православия в очередной губернаторский проект. Храм, который должен быть островом вечности, рискует повторить судьбу своего предшественника. Он может быть снова разрушен. У этого храма нет краеугольного камня, на котором он может выстоять. Его строят на песке политических амбиций.
В первый раз я был в Ачаирском монастыре ранней осенью, в серый апрельский день. Монастырь был пуст, пронзительно одинок. Я видел только нескольких монахинь в черном и редких прихожанок, в платках и резиновых сапогах, видимо местных. Солнце иногда прорывалось через пелену и наносило свежие краски на всеобщую серость - проявлялись белизна берез, густой сурик кирпичной кладки, янтарь лакированного дерева, золото куполов. А потом все становилось тусклым и безжизненным. Среди голых стволов стояли на холодном ветру закрытые часовни. Они словно хранили в себе свою тайну, свою веру, отгораживались от людей. Мне представлялось, что эти одинокие храмы - вызов жизни, одинокие воины, стоящие на поле боя уже проигранного сражения. В них никто никогда не войдет, но они будут стоять и стоять, храня в глубине алтарей неугасимый огонек лампады - свою душу. А потом они рассыплются во прах и ничего уже не будет на земле, кроме грязи и греха. Но пока они стоят - есть надежда. Хотя неизвестно на что.
Во второй раз я был в компании летом. От Омска туда ходит речной трамвай. Час туда, час на ознакомление с достопримечательностями и час обратно. Пикник за городом. Буйную толпу сгрузили у дебаркадера под надзором строгой монахини. Кто-то возмущался, что с него берут деньги за вход, хотя он уже все оплатил, кто-то ругался, что ему запрещают курить. Что ж, логично, если за все уплачено, то все позволено. Народ с радостными воплями рванулся к центру притяжения монастыря - источнику горячей минерализованной воды. Говорят, лечебная. Источник выложили камнем, получилась небольшая купель метров пять в длину. Можно плескаться и лежать, если найдешь место в этом лежбище. Право не знаю, как это, дородные телеса в купальниках среди монастыря, но это же Россия, страна парадоксов. Короче, обстановка была как на пляже, только без пива и шашлыков. Люди церковного вида в черном и редкие прихожанки в платочках без тени смущения проходили мимо, попутно отвечая на какие-то вопросы и мило улыбаясь. Какое-то странное чувство правильности, что так оно и должно быть, что на этом пятачке церковь и весьма далекие от нее люди соединяются вместе, объединяются на короткое время. Не важно, что никто не крестился на храмы и не заходил в них, зато они здесь, они причастны чему-то, они в монастыре, они в церкви. Монастырь был полон отдыхающими и любопытствующими, радостен, светел, причем как-то по-детски. Храмы и часовни лукаво выглядывали из густой листвы, точно играли в прятки. Долгий и счастливый летний день, один из тех редких дней, которые долго-долго не кончаются и навсегда остаются в памяти.
Третий раз. И снова весна, но уже стремительная и буйная сибирская весна, которая стремится за два месяца настоящего лета дать холодной земле золотое солнечное тепло - как мачеха в редкие минуты раскаяния одаряет неродных детей. Свежая глянцевитая листва берез, белоснежное облако, окутывающее посадки яблонь, густая трава, покрывшая бурые листья. Я по ошибке не доехал до места и километров восемь шагал по трассе, по пыльной обочине, мимо серых деревень и заросших жесткой травой полей. А потом вдали поднялись веселые золотые маковки. Никогда не был любителем помпезной православной архитектуры, но сейчас понял ради чего обкладываются сусальным золотом купола церквей. Они как маяки, указатели конца дальнего пути. Золото на голубом. Торжество надежды и веры. И понял, что ни к одному храму не стоит подъезжать, к нему надо идти верста за верстой, и радоваться каждому шагу, и тому как вырастает над тобой золотое сияние. Я спустился к купели, там плескалась парочка ребятишек, и долго сидел в ней, а густая горячая вода отрывала меня от мощенного дня и обвевала колючими пузырьками. Редкое ощущение покоя, настоящего покоя. Там, за оградой, где глухо рычит дорога - другая жизнь, полная тревог и трагедий. А пока ты здесь - с тобой пребывают мир и покой.
Четвертый раз. Ко мне заехали по окончанию путешествия из Монголии приехали два удиветельных человека.. Муни был в первой массовой волне вайшнавизма в России, после нескольких лет активной жизни перебрался в Индию и провел там в общей сложности два года. Большую часть времени провел во Врадже, области вокруг Вриндавана. Он сравнивал это место с Зоной Стругацких из "Пикника на обочине" - Врадж сам управляет событиями и сам решает кому какую часть истины открыть, там все священно и все обладает смыслом. С ним многие годы провела жена Штенка, свободная художница. Мне было интересно сопоставить свои впечатления с ощущениями людей, повидавших мир и много размышлявшим о нем. Нас охватил удивительный покой прохладного августовского дня, которое прогревало неяркое солнце.
Как-то хорошо говорилось о других удивительных местах, разбросанных по планете. Это как удар о незримое препятствие, после которого останавливаешься как вкопанный и долго приходишь в себя, возвращаясь в обыденную реальность.
Ачаирский монастырь - одно из таких мест. Невозможно сказать, как они возникают. Есть ли что-то в ландшафте и атмосфере, что подсознательно привлекает людей и заставляет их воспринимать это место как особенное, постоянно возвращаться сюда для осмысления своей жизни. Или же сами люди способны своими мыслями превратить равнодушную природу в место, принизанное духовной вибрацией. Говорят же -"намоленное место", "намоленный храм". В Ачаирском монастыре это произошло. Искренняя спокойная вера, страдания, упокоение в мире или в бессильной ярости, надежда, ожидание лучшего - много что еще из невнятных человеческих чувств - покрыли незримым покровом ничем не примечательный участок земли и материализовались в храмы.
На мой взгляд, здесь одно из немногих мест, где возрождение храмов было уместно и воспринимается всеми как естественное. Они не впихиваются вопреки здравому смыслу и градостроительству в чужеродный ансамбль сложившийся городской застройки. Они должны были стоять здесь - и они появились.
И еще отсебятины в общую кучу.
Были бы лишнее миллиона три - построил бы свой храм.
Открытый храм. Храм, где нет стен и потолков.
Классический русский четырехстолпный храм с центральным куполом, размером с обычный. Только по углам и в центре, где обычно стоят массивные кирпичные столбы и разрастаются как деревья в своды - чтобы стояли ажурные металлические колонны, а на них металлические арки, обрисовывающие внутренне пространство, только намекающие на него. Ничего, кроме легких серебристых конструкций. Ночью, в темноте, они бы слабо мерцали отраженным светом, днем бы вырисовывались четким контуром на фоне неба и далекого леса.
Под арками - массивный кирпичный куб с небольшими дверьми. Символ тверди, противопоставленности полету арок - и одновременно знак того, что наши мечты рождаются из земли. Плоская кровля, на которой нет ничего кроме вырастающих из тротуарных плиток колон и алтаря в самой середине. Именно в середине, там где центральные арки ближе всего к небу.
А с какого-нибудь края нагреб бы к стене кучу земли побольше и посадил бы на склоне деревце, не важно какое, лишь бы не высокое. Так бы оно и росло, чуть накренившись к подножию склона, а палые листья с него порхали бы по храму. А там, где склон примыкает к стене, посадил бы хмель, чтобы бы он разрастался летом и полз по полу к колоннам и взбирался бы по ним к аркам.. Чтобы не было грани между моим храмом и травой, листьями, жирной черной землей, чтобы были они вместе - а если бы хмелю захочется заползти в храм помолиться по своему, то почему бы и нет? Храм открыт всем.
И поставил бы храм на открытом месте - где нибудь у нас в лесостепи с редкими прозрачными и светлыми от берез колками или в речной пойме среди тростниковых зарослей. Чтобы ничего не мешало храму быть самим собой, расти к солнцу, к небу, чтобы ни он не подавлял окружающее его, ни что-то другое не мешало ему быть сами собой.
Где-нибудь у тропинки посадил пса-людоеда, натасканного на жрецов, пророков, коммивояжеров от религии, издателей эзотерической литературы и .... Короче, пёс с фейс-контролем разберется, собаки смышленее людей.
Это храм для людей, а не для тех, кто своей широкой спиной загораживает небо от людей. Здесь можно просто сидеть и следить как облака лениво повторяют контуры арок, или собираются помыть пол в храме коротким и теплым летним ливнем, как вездесущие сороки скачут по плиткам и трещат на важные богословские темы. Можно прислониться к колонне и подремать, чувствуя как ветер давит на конструкции, а они упруго сопротивляются ему, совсем как живые деревья. Или ночью зимой смотреть через серебристые арки на проявляющиеся в фиолетовом небе огромные звезды в ореоле морозного сияния. Холодными осенними туманами разводить костер и слушать, как мягко шлепают капли с арки.
Храм не для молитвы и поклонения, а просто для того, чтобы остановиться и посидеть без мыслей, без желаний совсем немного, хотя бы час. Найти что-то в себе и, может быть, впервые за много лет посмотреть вокруг и вверх.
Когда еще начинались робкие разговоры о восстановлении храма Христа Спасителя и когда еще можно было говорить, о чем думаешь, а тебя слушали, то пострясающий художник-график Юрий Селиверстов предложил свой вариант. Он хотел восстановить только контур здания, создать из металла и стекла своего рода модель в натуральную величину бывшего храма. Замкнуть пустоту среди прозрачных стен - и открыть освященное внутреннее пространство небу. Я не слишком знаком с историей восстановления храма Христа Спасителя, видел не все проектные варианты, но этот нравился мне больше всех. Поэтому и позаимствовал идею. Только упростил.