Аннотация: Размышления после фильма. Как всегда "Остапа понесло..."
Официальная информация
http://www.proklyatiezolotogocvetka.ru/
Китай, династия Поздняя Тан, X век.
В канун фестиваля Chong Yang во дворце расцветают золотые цветы. ИМПЕРАТОР (Чоу Юнь-Фат) неожиданно возвращается с младшим сыном - ПРИНЦЕМ ДЖАИ (Джей Чоу). Тот предлагает отпраздновать праздники всей семьей, но, учитывая весьма прохладные отношения между императором и прохворавшей императрицей (Гонг Ли), мысль сына звучит неискренне.
Долгие годы императрица и НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ВАН (Лиу Йе), ее пасынок, имели незаконную любовную связь. Принц, почувствовав себя в ловушке, грезит о побеге из дворца со своей тайной любовью Чан Джин (Ли Ман) - дочерью императорского доктора.
А в это время Джаи, верный сын, беспокоится о здоровье императрицы - та, кроме всего прочего, буквально одержима золотыми хризантемами. Может, она выбрала не тот путь?
Император же вынашивает тайные планы; ИМПЕРАТОРСКИЙ ДОКТОР (Ни Даонг) - единственный, кто посвящен в его коварные замыслы. Но монарх почувствовал надвигающую угрозу и приказал медику переехать из дворца на окраину города.
В пути семью пытались убить. Чан и ее мать ДЖАН ШИ (Чен Джин) вынуждены вернуться во дворец. Там их ожидает немало неприятных сюрпризов.
На роскошном фестивале открываются ужасные тайны Пока императорская семья разыгрывает свой сложный спектакль в дворцовых декорациях, здание штурмуют тысячи воинов в золотых доспехах. Кто стоит во главе вооруженного восстания? Так ли прочна преданность принца Джаи? Кто станет победителем в схватке?
В лунную ночь, когда во дворце проливается кровь, тысячи хризантем оказываются растоптанными.
Я увидел в этом фильме отражение своих представлений о Китае. Почти наверняка - вопреки замылу режиссёра.
Когда-то давно Иван Ефремов в "Часе быка" нелицеприятно отозвался о неком "муравьином лжесоциализме". Тогдашнему читателю в 1959 году не надо было объяснять, что речь идёт о китайском варианте коммунизма. Как раз тогда оформлялись претензии к "старшему брату" и Мао использовал для борьбы со своими соратниками идею очищения коммунизма от послесталинских искажений. В СССР это симпатий не вызывало. Надо полагать, почтенные бюргеры Карл и Фридрих были бы весьма удивлены китайской транскрипцией их штудий; а немецкие подмастерья-социалисты, увидев воочию, куда доводят их мечты в виде осуществления "большого скачка" и "культурной революции", занялись бы чем-нибудь другим. Представления Великого Кормчего о коммунизме вызвали бы одобрение разве что у Кобы. Может - даже зависть. Потому как русские оказались материалом худшего качества, чем воспитанные в муравейнике китайцы.
Интуитивно фантаст нащупал главную черту китайской цивилизации - высочайшую степень организации человеческой массы, которая намного превосходит то, что уже было или будет достигнуто в других частях Земли.
Историческое ядро Китая представляет собой нечто невероятное для Земли. Когда-то были аналоги, но они давно исчезли, и только долина Хуанхэ минимум четыре тысячелетия в археологическом измерении законсервировала уникальные отношения между природой и людьми, а также людьми между собой. Несколько сотен поколений подряд методично и безостановочно меняли окружающий ландшафт, полностью преобразую территорию размеров с европейскую страну так, чтобы в ней осталось ничего стихийного, то есть от самой природы. Неукротимый дракон, Хаунхэ, был усмирён в загнан в дамбы, теперь исправно питает оросительную сеть, служит путём сообщения; холмы срыты, низины- подняты, леса - вырублены, звери - уничтожены, дороги - спрямлены, поселения - геометрически благоустроены. Там нет даже почвы в привычном для нас понимании: каждая частица наносного лёсса сотни раз была перекопана, перенесена с места на места, удобрена человеческими экскрементами и прахом - это особая субстанция, хейлуту, искусственная среда для огородничества. Долина Хуанхэ стала искусственной средой особого рода - не как в европейском понимании пространство под куполом с автономными системами жизнеобеспечения. Китайцы помимо строительства зримых дамб, стен, каналов, идеально обработанных полей нашли консенсус с природными силами и смогли заставить их сотрудничать с собой. Религия как подчинение Небу на самом деле утилитарна: они живут так, как хочет Небо, как "правильно", но заставляют Небо давать им средства к существованию: идти вовремя дожди, усмирять половодье, смягчать морозы. Там нет ничего природного "неправильного", кроме людей и немногих домашних животных.
Причём людей настолько много, что отношения между ними перешли грань, за которой их общежитие начинает управляться совсем иными законами. Индивид в скученной массе не может быть личностью, не имеет право проявлять черты характера, настаивать на своём вопреки общему. Проще - не может быть свободным. Человек прикован к нескольким конвейерам в нескольких измерениях и пониманиях. Он - звено в цепи поколений, которое не может разорваться; он - производитель материальных благ ради всего общества; он - блюститель общественного благочиния, которое не может быть нарушено, а иначе Небо разорвёт свой контракт с людьми. Он "должен", но не "может". Это совершенно особая психология, во многом предвосхитившая коммунизм: это также особое отношение к труду, превращающее работу в ритуал и в слаженное действо. Общество требует от человека превращения в узкоспециализированный и высокоэффективный инструмент, предназначенный для выполнения одной операции - но с максимальной отдачей. А жизнь общества превращается в конвейер из миллионов ручных операций. Нарушить работу конвейера - значит уничтожить само общество. А само общество начинает напоминать мир общественных насекомых - муравьёв, пчёл и термитов с их организованностью и специализацией особей.
Есть особая пластика движений профессионала - ремсленника: очень скупая, выверенная в деталях, невероятно красивая и даже гипнотизирующая. Эта отточенность движений становится своеобразной эстетикой, которая вызывает не меньше восторгов чем золотое сияние дворца в фильме. Наблюдать за дворцовым конвейером можно бесконечно, настолько это красиво и впечатляюще.
Одна из формулировок красоты (наименее спорная) приравнивает её к целесообразности: человек считает красивыми самые удачные комбинации явлений, в которых нет ничего лишнего, ненужного или даже дополнительного. Это мгновенное интуитивное восприятие, которое лишь потом оформляется в терминологии эстетики. Жизнь дворца превращается в своеобразный конвейер, в котором каждому необходимо сделать только одно движение для бесперебойного функционирования сложнейшего устройства.
Вот четыре фрейлины приносят лекарство императрице: одна подаёт чашу со снадобьем, вторая - чашу с водой для запивания, третья - чашу для сплёвывания после полоскания, четвёртая - салфетку для вытирания губ. Их движения выглядят как балет - строгое перемещение друг за другом, синхронное падение на колени, подача подносов в колепреклоненном положении прямо под ладонь императрицы, чтобы та даже не склонилась чуть в сторону рабов. Столь же лаконичны и грациозны жесты самой императрицы. В сущности не самое аппетитное зрелище - приём лекарств - она совершает с непередаваемыми изяществом и благопристойностью. Питьё снадобья становится ритуалом, совершаемым в определённые часы в соответствии с космическими ритмами.
"Проклятие золотого цветка" содержит ответ, почему эта тенденция не имеет своего завершения, почему за тысячелетия в Китае не создано подобия благоустроенного муравейника. Слабость идеи - в её исполнителях, в людях. Эмоции, глупость, страсти вносят разлад во вселенскую гармонию. Вот что происходит, когда человек перестаёт ощущать себя работником, от которого требется каждую секунду совершть предназначенное ему судьбой движение. Свобода от выполнения обязанностей закономерно оборачивается восстанием против всего общества. Хотя бы нарушители хотели совсем немного - любви, ласки, ощущения себя значимыми.
Эстетика гармонии сменяется своеобразной красотой разрушения, впрочем, на порядок меньшего воздействия. Статика дворцового мироздания, поддерживаемого незаметными усилиями тысяч слуг, взрывается динамикой мятежа. Цунами обрушивается на золотую твердыню Запретного Города. Поток из воинов в золотых доспехах стремительно втекает в ворота. Кто представляет графический символ даосизма, тот знает, что кроме основных полей - чёрного и белого, каждое поле содержит ещё в себе потенцию противоположности: в белом поле есть чёрная точка, в чёрном - белая. Это не чисто даоская идея, а скорее общекитайская, отражающаяся во всей натурфилософии. По своему, кинематографическими средствами, фильм передаёт ту же мысль: статика дворца порождает динамику мятежа с тем, чтобы из золотого буйства вернуться опять к золотой упорядоченности. Китайская незыблемость существует вечно, потому что периодически из одного состояния, покоя и умиротворения, неизбежно срывается в хаос мятежей и междусобиц, чтобы стабилизироваться снова. И так - до бесконечности. Хитросплетение интриги, в которой уже не поймёшь, кто прав и кто виноват, кто начал первый, а кто только защищается в течение одного дня отражает пятитысячелетнию историю Китая. Чтобы ни случилось - порядок восстанавливается, смываются следы неупорядоченности и вновь на должном месте в должное время великий император становится в центр мироздания под лозунги представителей народа. Это по-китайски, то есть вечно и неизбежно.
После человеческого конвейера острее понимаешь пафос философского даосизма, стремление вырваться из человеческого загона на свободу, быть не винтиком в механизме, не ступенью в иерархической структуре - а просто человеком, сами собой. Жить вольным как ветер и спокойным как облако, давать выход своим страстям как гроза и считать себя равным тварям и творениям природы. Лао Цзы и Чжуан Цзы подарили человечеству непревзойдённый гимн свободы именно потому, что они были ханьцами, следовательно, они острее ощущали естественную деспотию человеческого общества и по контрасту оттолкнулись от него дальше всех.
Впрочем, эволюция homo cinesius далека от завершения и кто знает, что ждёт впереди человечество в противостоянии с инопланетянами из Китая.
Несмотря на восторг перед изящным замыслом альтернативного мира Хольма Ван Зайчика, я весьма скептически отношусь к степени реальности изображённого им мира. Китай, распространяющий своё благотворное цивилизирующее влияние на всю Северную Евразию вплоть до Египта и Польши, процветающая славяно-татарская Ордусия-Россия, мощь и нравственное величие конфедерации с центром в Срединной, управляемой на конфуцианских началах - идея весьма примечательная. Добавлю - заставляющая задуматься о многом. Хотя бы о том, что многое из написанного в Санкт-Петербурге (или в ордуской Александрии - как кому угодно) в конце 1990-х стало реализовываться в Российской Федерации неким выходцем из Петербурга. В замысле "управляемой демократии" гораздо больше от конфуцианской естественной иерархии, чем от демократии в западном понимании. И всё же - увы и ах! - описанная в серии книг трансформация нереальна. "Да - скифы мы, Да - азиаты мы..." - но именно скифы, а не китайцы, и "раскосыми и жадными очами" имеющие лишь некоторое сходство с разрезом глаз ханьцев. Между Россией и Китаем непреодолимая мировозренческая пропасть, через которую возможен переход только одиночек. В массовом порядке обе цивлизации могут лишь сосуществовать, желательно - мирно, к чему есть все предпосылки, но синтез или трансформация одной под действием другой невозможны.
Достаточно посмотреть "Проклятие золотого цветка" и попытаться представить отечественные персонажи в роли китайских: казарму фрейлин, по барабану накладывающих макияж друг другу, точность движений воинов в боевых порядках, целесообразность каждого жеста слуг и тайных убийц. Тут из истории государства Российского вспоминается разве что Аракчеев с его военными поселениями, в которых по горну зажигали печи, а под барабан доили коров. Та самая продвинутая попытка насадить "Ordnung" по примеру недосягаемой мечты российского истеблишмента - Германии, причём шприцрутенами, стала с тех пор притчей во языцах. К счастью, российские прожектёры свысока относились к современному им Китаю и никогда не пытались воспользоваться его опытом в мобилизации народных и масс и повышения производительности труда. Иначе бы русский народ люто возненавидел бы не только "немцев", но и китайцев. А результат был бы одинаков: русские стояли на своём до последнего, их можно засечь насмерть, но не приручить к механическому внешнему порядку, естественному для прочих народов. Просто из русского хаоса изначально не предусмотрена организация гармоничного упорядоченного космоса - они продолжают оставаться вместе "два в одном".
Я мог припомнить единственный отечественный видеоряд, отражающий некоторые методики организации социалистического труда - эксперименты Дзиги Вертова и его соратников в поисках средств выражения искусства новой эпохи. Кадры, в которых рабочие одновременно синхронно проделывают одни и те же операции, действительно завораживают. Те же эксперименты проводили немецкие кинодеятели, зачарованные эстетикой нацизма.
Не случайно к тому же времени относится ноу-хау, в котором нашла наиболее полное воплощение западная цивилизация. Это конвейер Генри Форда. В чём-то западный конвейер похож на китайский, начавший функционировать тысячелетия назад. Но только внешне, автоматизмом движения рабочих. Западный конвейер бездушен и безперспективен, он лишён китайской красоты ручного труда и одухотворённости служения обществу, в нём нет мистичности ритуала, которым становится труд во имя общества и в одном ритме с мирозданием.
Так начинался финальный рывок западной цивилизации, которая оставила Китай далеко позади. Вроде бы - победа и вроде бы Китай в аутсайдерах. Всё хорошо, да одна мысль не даёт покоя. Западная цивилизация основана на использовании машин, на превращение людей в придатки к механизмам и конвейеру. Что случится, если ресурсов планеты не хватит для воспроизводства, безудержного наращивания массы машин? Что будет с культурой, сделавшей ставку только на машину, и которая в какой-то момент лишится этой искусственной подпорки?
Не настанет ли тогда великий китайский реванш? Возвышение цивилизации, в которой всё-таки главное - человек, хоть и обращённый в муравья....