Аннотация: Кошки - чудесные создания, они ходят тропинками, неведомыми людям. Впрочем, человек тоже может вступить на такой путь - если захочет и если достанет смелости.
Пути кошачьи
- Признаться, я рассчитывал всего лишь на квартиру, - с некоторым сомнением заметил я, окидывая удивлённым взглядом своё будущее жилище.
Мрачноватый из-за тёмного камня (владельцы явно не желали следовать классической французской моде на известняк), двухэтажный особняк гостеприимно подмигнул освещёнными окнами на первом этаже. Похоже, перебои с электричеством - общая беда маленький селений, в детстве... впрочем, воспоминаниям я предаваться не стал: интереснее было разглядывать строение: глухая стена слева, широкие ворота посередине, справа - уже упомянутые окна и длинный кованый бортик пустого балкона наверху - ставни закрыты, ни проблеска света. Старичок, середины прошлого века, не иначе; хмурый, как осеннее небо над нами, но полный неопределимого очарования пожившего дома.
А всё же странная планировка - что для того времени, что для нынешнего.
- Хозяйка живёт одна, - объяснил Широ. - Она с удовольствием сдаст тебе левую половину. Раньше там обитал её племянник, но этот шалопай уже год как сбежал в Тулузу. Ей пишет, что учится, но скорее всего бегает по вечеринкам и пожинает плоды сексуальной революции. Мадам Дютри собирается на днях переехать к нему, присматривать. Кстати, что за музыка сейчас в моде в столице?
Я рассеянно ответил. Новый приятель спрашивал это уже в третий раз, надеясь выудить из меня полный список, о котором я, к сожалению, имел весьма смутное представление. Я был уверен, что Жан-Батист Широ, вопреки евангельскому имени, тоже не прочь бы сбежать - в Париж. Во всяком случае, в баре, единственном на все окрестные городки и деревеньки, вместе с незабвенной Эдит он крутил новомодные мелодии. Свою единственную пластинку я уже презентовал ему - ведь именно у Широ, дальней родни знакомого крёстной, я жил уже почти неделю.
Моего брата ничуть не обрадовало возвращение бывшего студента с дипломом врача - не больше, чем с чином майора. Меня чин тоже не радовал - я бы предпочёл, чтобы тот, кто носил его до меня, остался жив. После двух мировых войн алжирская была особенно противна - нет ничего хуже, чем воевать не за свою землю. Но когда восемнадцатилетним мальчишкой я записался в армию (у брата родился второй ребёнок и в отцовском доме стало тесно: Шарль и Женевьева не могли уйти, не говоря уж о малышне, так что понятно, кому пришлось отправиться восвояси), тогда я ещё этого не понимал. До армии я мечтал стать гонщиком и работал в автомастерской; плывя из Магриба домой, я знал, что буду учиться на врача. И вот - обучение закончено, я вернулся, и Шарль в тот же вечер, за знаменитой "курицей в горшочке" Генриха Четвёртого, обрадовал меня тем, что уже нашёл для меня место - на другом конце Франции, чуть ли не в самих Пиренеях. Я поблагодарил любящего родственника и назавтра отбыл по указанному адресу.
Широ - племянник так вовремя отошедшего от дел врача - оказался персонажем весьма приятным, несколько навязчивым, но в целом доброжелательным. Поскольку городок Сен-Мартэн не мог похвастаться гостиницей, я жил пока у него, но не мог квартироваться там вечно, и потому попросил подыскать мне апартаменты. Однако с жильём здесь оказалось непросто, и единственный вариант высился сейчас передо мной. Пока что он не выглядел привлекательным: я был стеснён в средствах, и половина дома рисковала и вовсе меня их лишить. Единственное, что радовало, так это отсутствие соседей за стеной и бара на первом этаже - оно позволяло надеяться на относительную тишину.
О, тишина! Я мечтал о ней, но робко и безнадёжно - это редкое и пугливое создание нечасто посещало бурлящие жизнью улицы Парижа и его тесные дома, где сквозь стены квартир легко проникали гогот соседей и грохот музыки. Увы, я мог бы полюбить The Beatles - если бы не приходилось выслушивать глухие отзвуки их песен по десятку раз за вечер.
Широ постучал легко в окно, колыхнулась тюлевая занавеска с пасторальной сценкой, на нас бросили насторожённый взгляд; через пару минут послышались шаги и распахнулась дверь, прорезанная в воротах. Перед нами предстала сухая, неопределённого возраста женщина с нервным лицом. Встретила нас хозяйка, как ни странно, благожелательно, несмотря на поздний час.
Широ представил меня, сослался на необходимость открывать бар и скрылся с поспешностью владельца страховой компании, узнавшего о наводнении. Поборов нехорошее предчувствие, я шагнул внутрь и оказался в широком проходе, ведущем во внутренний двор. Его толком рассмотреть не удалось: квартирная хозяйка тут же открыла дверь в левой стене и повела меня вверх по узкой лестнице.
- Из соседей у вас буду только я, - говорила она. - Дом напротив принадлежит пожилой даме, которая живёт у внучки. Двор тихий, квартиру недавно отремонтировали, всё есть. Но если нужна ещё какая-то мебель, говорите, я посмотрю на чердаке.
Увидев за добротной дверью просторную кухню, с немолодыми, но в отличном состоянии мебелью и плитой, я было расслабился, но тут же мои предчувствия оправдались: кухня оказалась проходной. Хуже того: за дверью показалась лестничная площадка.
- Я так рада, что могу вам чем-то помочь! - хозяйка поспешила пересечь неуместное расширение площади и снова загремела ключами. - Когда Батист сказал, что вы ищите жильё, я сразу предложила своё. Для чего же ещё нужны родственники, как не для того, чтобы выручить в трудную минуту? И для вас, как для друга моего дорогого Батиста, я немного скину плату. Раньше я сдавала это жильё учителю, но он недавно женился на моей дальней родственнице...
Всё встало на свои места. Ай да Широ! Ловко он провёл меня! Но отказаться теперь неудобно - всё же его гостеприимством не стоит злоупотреблять. Придётся согласиться на странную квартиру, тем более что дядя моего хитроумного знакомца и так передал мне свой кабинет в кредит.
Я огляделся. Низ лестницы терялся в темноте - света из небольшого витражного окна с крупными ячейками хватало лишь до поворота влево. Лестничная площадка оказалась просторной; странное расположение квартиры меня смутило, и я спросил растерянно:
- Что же, мне каждый раз надо будет запирать двери, если я пойду готовить обед?
- Нет-нет, - поспешно ответила хозяйка. - Внизу никто не живёт, там я храню всякий хлам. Город у нас тихий, вам нечего бояться. Вот, посмотрите, как здесь хорошо, - она повела рукой внутрь, приглашая проверить её слова.
Достоинства комнаты возместила недостатки планировки: она оказалась большой и светлой, со всей необходимой мебелью. Ванная, в которую по всё той же странной системе можно было попасть только из комнаты, также превзошла мои ожидания. Поэтому, услышав цену, я с трудом удержался от удовлетворённой улыбки: названная сумма соответствовала моим возможностям. Даже лестница, сильно смущавшая поначалу, показалась оригинальным расширением площади. Я невольно спросил о причинах таких странностей.
- Раньше дом был больше, - словоохотливо пустилась в объяснения мадам Дютри. - Но сильно обветшал, и городской совет обязал меня отремонтировать его или снести. Ремонт бы уже не помог! К счастью, мэр выделил немного денег, и я смогла не только убрать совсем уж развалившееся крыло, но и отремонтировать оставшееся. Поэтому планировка несколько необычна... Но не волнуйтесь, месье Дюмон быстро привык, вы тоже привыкнете. Ну как, вам подходит?
Как будто у меня был выбор!
Я спросил о возможности переехать завтра же, получил положительный ответ и смирился со своей участью.
В последующие недели я видел хозяйку лишь дважды: назавтра, в день въезда и прочих хлопот, и через некоторое время, когда она предупредила, что переезжает к племяннику, и оставила телефон.
Начало практики и связанные с нею сложности так захватили меня, что я толком освоился в новом жилище лишь к середине октября. Впрочем, вниз я всё же спустился почти сразу, с фонариком, поскольку провести туда электричество забыли. На крохотную лестничную площадку выходила только одна решётчатая дверь, и, судя по количеству пыли на замке, висящем к тому же на моей стороне, ею давно никто не пользовался. Свет просунутого меж прутьев фонарика позволил рассмотреть слева ворота-близнецы входных, и, похоже, их ровесника - громоздкий автомобиль, прадедушку нынешних. Эх, рассмотреть бы его поближе! Но было мне, признаться, не до этого.
Я вскоре полностью забыл и об автомобиле, и о гараже, и о сам[i]о[/i]й нижней лестничной площадке. Местные больные (или таковыми себя считающие) поставили себе целью перебывать у меня по два-три раза - надо же составить мнение о новоприбывшем. Никаких чудесных средств я предложить не мог, да и здесь каждая пожилая мадам сама себе и всей семье врач; но Широ сообщил мне по секрету, что меня находят весьма приятным молодым человеком.
- Поверь мне, друг, - хлопнул он меня по плечу, - скоро к тебе зачастят не здешние матроны, а их внучки!
Увы, его предсказания оправдались, но ни одна из местных нимф не заставила моё сердце биться чаще. К тому же, я прекрасно знал, что в подобных городках стоит прогуляться пару раз с девушкой под руку, и у тебя начнут выпытывать дату свадьбы. А жениться ради соблюдения приличий я не собирался.
В один из пятничных вечеров я от скуки забрёл в бар Широ. Посетителей было немного: методично напивающийся мужчина моего возраста в дальнем углу, да кот, нагло развалившийся на стойке. Этого ободранного рыжего бандита я видел уже не первый раз: он ходил по городку с видом "я здесь хозяин", и, когда в баре было не людно, с удовольствием украшал своей персоной здешнюю скромную обстановку.
Я был всецело поглощён разделыванием куска мяса, сожженного почти до углей (ах, если бы сестра Широ меньше времени проводила у моего стола, и больше - на кухне!), когда на поле битвы с деликатесом неожиданно упала тень. Я поднял глаза и обнаружил, что одинокий посетитель решил присоединиться ко мне.
- Вы позволите, месье?
Я неохотно кивнул: меньше всего мне хотелось усугублять неудачность вечера выслушиванием излияний бедолаги, но и отказать духу не хватило. Будь в Сен-Мартэне река, я не удивился бы, если бы из неё выловили на следующее утро его тело с "Прошу никого не винить" в кармане отутюженного костюма.
- Вы живёте у мадам Дютри, не так ли?
Я кивнул. Лицо собеседника нехорошо оживилось, и я пожалел, что не отправил того восвояси: сейчас меня снесёт лавиной сплетен.
Мужчина подался вперёд, налегая грудью на стол, и жадно спросил:
- Вы видели её?
- Мадам Дютри?
Я невольно отклонился - собеседник был абсолютно пьян и вряд ли отдавал себе отчёт в том, что говорит и делает. Только привязчивого пьяницы мне не хватало!
Он замотал головой, замер и тихо, с надеждой произнёс:
- Нет... Её?..
- Извините, не понимаю, о чём вы, - сдержанно произнёс я, бросая недовольный взгляд за барную стойку.
Но Широ выбрал именно этот момент, чтобы отлучиться. Или - озарила меня догадка - незнакомец дождался, пока хозяин отойдёт. И теперь лишь рыжий прохвост ответил мне ленивым изучающим взглядом.
- А кот? Вы видели к-кота?! - всё с тем же лихорадочным нетерпением требовал ответа выпивоха.
- Видел и сейчас прекрасно вижу, - отрезал я, вставая. - Вон он, лежит, как обычно, на барной стойке.
Я задвинул стул и, на ходу отсчитывая деньги, поспешил туда, куда мгновение назад указывал.
- Нет! - раздалось сзади, и меня тут же ухватили за рукав пиджака. - Не этот... этот всё ему докладывает... У-уу, скотина! - свободной рукой, сжатой в кулак, мужчина погрозил котяре, в ответ лишь презрительно шевельнувшему хвостом.
Я вырвал руку и резко заявил:
- Месье! Немедленно оставьте меня в покое!
Не знаю, послушался бы меня разошедшийся пьяница, но тут дверь бара распахнулась, и быстрым шагом вошла запыхавшаяся девушка, темноволосая и довольно миловидная.
- Венсан! - она подошла к нам и крепко взяла мужчину за локоть. На безымянном пальце левой руки блеснуло кольцо. - Дорогой, пойдём домой. Сердце моё, поздно уже!
Она коротко попрощалась со мной и увела бормочущего супруга. Обернувшись, чтобы положить деньги, которые всё ещё держал в руке, я увидел Широ, торопящегося ко мне.
- Извини, приятель, за некрасивую сцену. Я как раз уходил звонить, а он успел... Это Дюмон, Венсан Дюмон, он учитель. И муж моей кузины, её ты тоже только что видел. Они первый год женаты, и не всё у них гладко. Он жил раньше у мадам Дютри. Он иногда напивается, но человек он безобидный. Ну да появится ребёнок, и всё наладится. Ты сам-то пока не думаешь обзавестись семьёй?
Я не думал, о чём прямо ему и сообщил, хотя подозревал, что подобным ответом огорчу его сестрицу. Но увы, разбитная малышка Одиль совершенно не в моём вкусе, да и слишком я ценю одиночество - и меньше всего хочу кончить как бедолага Дюмон.
В Сен-Мартэне ложатся спать рано, так что домой я шёл в тишине, настраивающий на раздумчивый лад. О чём я думал? Толком объяснить не могу, пожалуй, о серости бытия, о тягостном отсутствии волшебства в моей жизни. Это началось в Алжире. В самый первый месяц мы с сослуживцами оказались на краю пустыни, я ушёл за дюны и на несколько минут погрузился в полный покой. И понял, что не хочу возвращаться в свою тогдашнюю жизнь. Взрывы, смерти, плач - это всё будет после... С тех пор часто приходило ощущение, что я живу словно во сне; люди и события не вызывали ни яркого отклика, ни привязанностей. И в то же время меня не покидало осознание неполноты бытия, временами становившееся болезненным.
Я пытался разделить своё одиночество с женщиной, но не смог почувствовать необходимость быть рядом ни с одной из немногочисленных подруг. Те девушки, с которыми я свёл знакомство за время учёбы в столице, зачастую отталкивали меня грубостью, принимаемой ими за уверенность в себе, и распущенностью, трактуемой как необходимый атрибут освобождения от тягостных уз общественной морали. Когда другие мужчины радовались тому, что юбки становятся всё короче, я чувствовал себя всё более неловко. Впрочем, и праведно одетые мадмуазели тоже оставались чужими, как и все вокруг. Они дышат, разговаривают, смеются - но не затрагивают ничего во мне. И я заполнял пустоту службой, учёбой и работой, хотя и желал себе вовсе не такой жизни - но что поделаешь, человек обречён существовать в том мире и в том обществе, в котором он родился, пусть даже и чувствует себя в нём анахронизмом.
Подходя к дому, я был так занят грустными раздумьями, что не сразу заметил, что у меня гость.
У ворот, терпеливо обернув лапы пышным хвостом и сохраняя невозмутимо аристократичную осанку, меня ожидал белоснежный кот, в сумраке осенней ночи, разгоняемом слабым светом дальнего фонаря, похожий на прижавшееся к земле маленькое облако.
- Э, приятель, а не о тебе ли говорил месье Дюмон или как его там? - я подошёл ближе, и кот встал, поворачиваясь к двери. - Что ж, заходи.
Гость принял приглашение и перешагнул через порожек ворот. Издалека донёсся бой часов мэрии - оказывается, я загулялся до первого часа ночи.
Пока я запирал ворота, визитёр неспешно прошёл до выхода во двор и обернулся на меня, словно приглашая следовать за ним.
- Э нет, друг мой, - я провернул ключ в замке входной двери своей квартиры. - На сегодня с меня прогулок достаточно. Спокойной ночи!
Готовясь ко сну, я в который раз с удовольствием отметил, что единственный звук, доносящийся до меня, это птичий топоток по жестяной обивке широкого козырька под окном - я устроил там кормушку. Выглянув машинально в окно, я убедился, что она полна, и уже отошёл было, как что-то заставило меня вернуться.
Моё внимание привлёк белый комок на бортике чаши фонтана в углу двора. Было слишком темно, чтобы увериться полностью, но я подозревал, что это недавний знакомец занял позицию для слежения за моими окнами.
Я хмыкнул, пожал плечами и задёрнул занавеску.
Наутро кота во дворе не оказалось, более того, я обнаружил, что зрение сыграло со мной глупую шутку: чаши фонтанчика тоже не было, вместо неё торчал голый конец трубы, так густо оплетённый засохшими стеблями вьюнка, что немудрено было ошибиться.
Как бы то ни было, больше кот не приходил, и я даже подумал, вспомнив однажды этот эпизод, что мне это приснилось: ведь гость как-то должен был уйти.
Впрочем, вскоре я убедился, что мне не почудилось. В начале зимы кончились мои тихие дни: в дом напротив, завершающий колодец из моего-хозяйкиного, въехали супруги с ребёнком. Их девочку я и застал однажды на месте преступления, когда она тащила к дому вырывающегося белого кота - да-да, тот снова заглянул к нам (животному удалось сбежать).
Жаль, что всё имеет объяснение и чудеса обходят нас стороной. Я ощутил разочарование, какое бывает, когда узнаёшь секрет фокуса: волшебство исчезло, осталась лишь сухая схема, простая последовательность жестов, и оттого только ещё более скучная. И всё же, на Рождество, внешне смеясь с Широ и компанией его приятелей и приятельниц, а затем отсчитывая секунды до боя часов, возвещающего полночь, я попросил: "Пошли мне чудо".
Вместо чудес пришла настоящая зима и традиционные простуды и обморожения - пациентов у меня значительно прибавилось. К тому же, у соседей появилась машина, которая заводилась с рёвом отбывающего поезда, и они регулярно грохотали воротами. А мне всё никак не удавалось их поймать, чтобы попросить производить меньше шума (да и, признаться, я плохо представлял, что они могут сделать). Тогда же к ним переехала и бабушка кого-то из супругов. Бойкая мадам Деларю ненавязчиво обязала меня заглядывать "по-соседски" к ним и следить за здоровьем бабули. Та, тихая, живущая в своём мире, неизменно вызывающем у неё лёгкую улыбку блаженной, обладала редким, особенно у пожилых людей, даром умиротворения, и поэтому я охотно заглядывал к ним. Старушка нечасто выходила на улицу, предпочитая сидеть у окна гостиной, где я её и увидел впервые. И каждый раз, когда я открывал окно, чтобы добавить птицам корм, мы махали друг другу.
Пичуги прилетали всё реже - холода ушли, и им просто уже было найти привычный корм. Вообразите же моё удивление, когда в выходной день я проснулся от бешеного хлопанья крыльев и заполошных птичьих криков. Подбежав к окну, я отдёрнул занавеску и бросил вниз сердитый взгляд. Мне ответил разочарованным пышношёрстный белый кот, под передними лапами которого валялось на карнизе несколько перьев из голубиного хвоста.
Я открыл окно.
- Хулиган! - пожурил я его не очень строго: знаю, что инстинкты сильнее разума.
Да и коту, судя по всему, моё мнение о его неподобающем поведении было глубоко безразлично. Гораздо более его интересовал интерьер комнаты: недолго думая, он сжался в комок, оттолкнулся и грациозно взлетел на подоконник. Ловко зацепившись, гость быстро оглядел новую территорию, не нашёл угрозы и с хозяйским видом спрыгнул на пол.
Следующие полчаса были посвящены обнюхиванию и обтаптыванию моего жилья (кот обернулся, когда я закрыл окно, задумчиво посмотрел на меня, очевидно, убедился в отсутствии нехороших намерений, и продолжил инспекцию). Он последовал за мной и на кухню, возле лестницы задержавшись, глянув вниз и пару раз медленно качнув кончиком хвоста, но очевидно, желание познакомиться поближе с содержимым моего холодильника пересилило любопытство. Я мог порадовать его лишь блюдцем сметаны, которое он принял со сдержанной благодарностью, не сочтя нужным ни потереться об ноги, ни помяукать, ни позаглядывать в глаза. После трапезы джентльмену необходимо умыться, и так я его и оставил: старательно трущим мордочку боковой стороной передней левой лапы.
Пустой холодильник напомнил мне о необходимости сходить в магазин. Одевшись, я отправился за котом, но нигде его не нашёл. В конце концов я решил, что он вновь покинул мой дом одному ему известным путём (дыра в стене гаража?), оставил сметаны перед дверью кухни и ушёл.
Когда я вернулся, блюдечко стояло нетронутым.
Вскоре, впрочем, выяснилось, что кот считает эквилибристические экзерсисы на карнизе единственно возможным способом нанести мне визит. Он стал настоящим завсегдатаем: не реже, чем раз в три дня я слышал сдержанное царапанье в оконное стекло и торопился впустить гостя. Внутри кот вёл себя наилучшим образом: не носился, сшибая всё на своём пути, а ходил неспешно и с достоинством; не мяукал, а хранил сдержанное молчание; предпочитал сворачиваться на коленях или в ногах, а не разваливаться поверх бумаг и поперёк подушки.
Я завёл ему миску, поилку и лоток, хотя он редко оставался дольше суток - вероятно, где-то ждали хозяева. Тем не менее, я придумал ему имя. Вернее, имя он выбрал сам, отвергнув различных умаляющих его достоинство "Снежков" и прочих, и соблаговолив принять лишь гордое "Маркиз". Впрочем, я тут же согласился с его предпочтениями: аристократизм чувствовался в каждом его мягком, сдержанном движении, сиял в белоснежной ухоженной шерсти, светился в ярко-жёлтых глазах. Признаться, я раньше не испытывал особой любви к кошкам, но к этому красавцу привязался. Более того, бывало, придя домой и так и не услышав до вечера знакомое поскрёбывание, я ложился спать с ощущением, что мне чего-то недостаёт.
Однажды ночью (это была одна из тех ночей, что он провёл у меня) я резко проснулся - мне показалось, что в комнате кто-то есть. Уже полностью очнувшись ото сна и открыв глаза, я отчётливо услышал в мёртвой ночной тишине шелест переворачиваемых страниц - и никогда бы не подумал, что столь обыденный и в чём-то даже уютный звук способен вселять ужас. Вероятно, страх вызвала невероятность единственного возможного объяснения: какой вор залезет в дом и примется за ознакомление с хозяйской библиотекой в полной темноте, рядом с кроватью хозяина?!
Пока мои мысли метались в беспорядке, жуткий шелест смолк, и с замиранием сердца я протянул руку и включил лампу на прикроватной тумбочке. Мигнув, она осветила комнату - в которой, разумеется, никого не было. Я с облегчением вздохнул, укорил себя за глупость и хотел было уже выключить свет, как взгляд мой упал на Маркиза.
Кот сидел у моих коленей и немигающим взглядом пронизывал пустоту перед собой. Он словно видел нечто, недоступное моему восприятию, и это нечто находилось едва ли в паре шагов от меня.
Хотя я никогда не считал себя трусливым человеком, мне вновь стало не по себе, и я поднялся и включил верхний свет. Кот моргнул, отвернулся и лёг, поджав под себя передние лапы и прикрыв глаза. Комнату по-прежнему заполняла бескрайняя тишина, но углы больше не таили теней, и я устыдился минутной слабости. Открыв окно, я вдохнул полной грудью прохладный весенний воздух, хранящий отдалённые запахи цветущих деревьев, и стоял так некоторое время, пока основательно не замёрз. Настоящий страх простудиться вытеснил иррациональный перед шелестом страниц (глупо, право же, и что на меня нашло?!), и, окончательно успокоенный, я лёг спать.
На следующее утро ночное происшествие показалось мне и вовсе смехотворным, тем более, что оно не повторялось. Меня сильнее заботило другое: шум отъезжающей машины, будивший меня в самые неподходящие часы. Я становился всё более нервным, особенно потому, что, не посвятив сну положенные восемь часов, я весь день чувствую себя разбитым и решительно неспособен сконцентрироваться на работе. Наконец, терпение моё истощилось, и, поднятый с постели рёвом мотора в ранний час, я с раздражёнием накинул халат, отворил дверь и вышел на площадку.
К моему несказанному удивлению, шум доносился не с улицы, а с лестницы. Маркиз, спавший в ту ночь в моей комнате, подтвердил догадку, поспешив вниз. Я последовал за котом, и моим глазам открылось удивительное зрелище: кто-то принёс в гараж тускло светящую лампу, завёл древний драндулет (однако начищенный и явно в исправном состоянии) и отворил ворота. Самого хозяина я не увидел, вероятно, он открывал выезд. Я запоздало понял, что вести разговор через решётку и в одном домашнем халате поверх пижамы неудобно, и потому поднялся наверх, привёл себя в надлежащий вид и спустился по внешней лестнице.
Оказавший под аркой ворот, я неожиданно осознал, что звук уже смолк, и поспешил во двор, надеясь перехватить водителя. Однако, вопреки моим ожиданиям, ни машины, ни её владельца в рассветной серости я не различил. Тут же меня отвлекли: на крыльцо вышла соседка, в домашнем халате и в бигуди. Не поздоровавшись, она возмутилась:
- Наконец-то я вас поймала! Чем вы думаете, заводя машину в пять утра! Вы едва ли не каждый день будите мою бедную девочку! Не говоря уж обо мне самой! Ваше счастье, что мой муж очень крепко спит, он бы показал вам!
- Помилуйте, мадам, я сам не менее вашего возмущён подобной практикой, - сдержанно возразил я. - И собирался высказать своё неодобрение владельцу автомобиля. Однако он уже уехал.
Женщина хмыкнула:
- Сбежал! Вот что, поговорите с хозяйкой. Она же оставила вам телефон? Она должна прекратить это безобразие. Она, наверно, сдала кому-то гараж!
Я попытался успокоить собеседницу, всё больше повышающую тон:
- Постараюсь перехватить его в следующий раз и свяжусь с хозяйкой сегодня же.
- Хорошо, а то сил моих уже нет!
На том мы и расстались. Я поднялся к себе и тут же спустился - к гаражу. Вопреки моим ожиданиям, неизвестный автолюбитель выключил мотор и оставил машину в гараже. Вновь с раздражением подумав о наглеце, я поднялся к себе и следующие часы провёл в тщетных попытках заснуть.
Разумеется, это не прибавило мне вежливости в обращении, и с хозяйкой я заговорил достаточно холодно. Вообразите же моё негодование, когда в ответ на описание утренних событий я получил лживое:
- Вам показалось.
В первую секунду я не нашёл слов, но, опомнившись, возмутился:
- Я своими глазами видел распахнутые ворота и заведённый автомобиль!
- Автомобиль стоит там со смерти деда, - нервно ответила хозяйка. - И с тех пор его никто не заводил. Более того, ворота открыть невозможно, их заложили кирпичом, ещё когда моя мать была жива.
Я был настолько поражён подобной наглостью, что, не прощаясь, повесил трубку. Минуту постояв в растерянности у телефонного автомата, я нашёл, наконец, объяснение подобному поведению в несомненном душевном расстройстве квартирной хозяйки. Однако, чтобы подтвердить диагноз, требовалось проверить её слова, поэтому, вернувшись вечером домой, я вопреки привычке не стал подниматься к себе, а сразу прошёл во двор.
Только выходя из арки, я понял, что никогда не обращал внимания на стену под моими окнами - обычно я торопился наверх и лишь в наутро после первого визита Маркиза бросил равнодушный взгляд на ничем не примечательный дворик. И вы можете представить, насколько я был поражён, действительно обнаружив, что въезд в гараж, всё ещё обозначенный крупными камнями, образующими широкую арку, заложен кирпичом, заштукатурен, покрашен и, более того, зарос плющом!
Сомневаясь уже в собственном умственном здоровье, я подошёл к стене, отнюдь не выглядящей новой, и прикоснулся к шероховатой, местами потрескавшейся поверхности. Её твёрдость убедила меня в реальности преграды.
Я вернулся домой, взял фонарик и уже внимательно оглядел гараж. Тут же глаз подметил множество ранее упущенных деталей: и слой пыли на автомобиле, и сильно помятое левое крыло, и спущенные шины, и огромную, проржавевшую цепь на воротах, и полное отсутствие дневного света, который должен был бы проникать через щели между створами и притолокой.
Я начал сомневаться уже в собственном душевном здоровье.
Не в силах найти разумное объяснение произошедшему, я надеялся успокоить напряжённые нервы разговором с соседкой. К моему несказанному облегчению, она подтвердила, что слышала шум, однако о воротах ничего с точностью сказать не могла. По её лицу было понятно, что она находится в замешательстве, ведь из окна гостиной, где мы вели разговор за чашкой чая в компании бабушки, все прекрасно могли видеть глухую стену напротив. Однако и косвенного подтверждения было достаточно - я смог восстановить душевное равновесие.
Когда я уходил, бабушка, дремавшая во время нашего разговора, неожиданно очнулась и оживлённо укорила меня:
- Отчего же вы приходите без невесты?
Я растерялся и оттого ответил резковато:
- У меня нет невесты.
- Как же? - искренне удивилась она. - А кто же та милая девушка, что я видела в окне?
- Не представляю, о ком вы. Вы видели кого-то в окне моей комнаты?
- Вот в том, - старушка подняла дрожащую руку и указала на выходящее на лестничную площадку окно, - узком. Оно было открыто. Мари заменила остальные на простые стёкла... Ах, какая жалость! А так было красиво... Такая очаровательная девушка, но такая грустная, - она замолчала ненадолго и задумчиво повторила: - Такая грустная.
Я только и смог, что покачать головой.
- Она похожа на мою сестрицу, да, похожа, - уже почти неразборчиво проговорила она, кивая в такт своим словам и вновь погружаясь в дрёму. - И такая грустная...
Отчего-то от этих слов моё собственное сердце наполнилось печалью - которую я постарался тут же изгнать.
- Простите бабушку, - извинилась, провожая меня, хозяйка дома. - Она уже очень стара и заговаривается. Её сестра умерла много лет назад, но я не уверена, что бабуля это осознаёт.
Я заверил её в полном понимании, и мы расстались дружески. Направляясь домой, я не удержался и бросил взгляд наверх - но никого не увидел за разноцветным стеклом.
Владелец автомобиля - кем бы он ни был - словно бы устыдился, и стал заводить его реже. Пробуждаясь от ставшего уже привычным шума, я то и дело вскакивал и бежал наперегонки с Маркизом вниз, но ни разу мне не удалось застать неизвестного возмутителя спокойствия. Более того, творились странные вещи: стоило отвернуться или даже всего лишь отвлечься, и я обнаруживал себя в полной темноте, рядом с закрытым пыльным гаражом, хотя ещё секунду назад имел возможность любоваться на ярко освещённую машину и слушать урчание мотора.
Я никогда не был подвержен суевериям, но подобные необъяснимые происшествия смущали меня, и я начал подумывать о смене квартиры. Однако, когда я в шутку заговорил об этом с Маркизом и предложил последовать за мной, кот отреагировал столь бурно, что я был шокирован. Не вызывало никакого сомнения, что он прекрасно понял мои слова и по неизвестной причине отнёсся к подобным планам крайне отрицательно. Мне вспомнилось загаданное под Рождество желание, и с удивлением, смешанным с ужасом и трепетной радостью причастности к невероятному, я понял, что оно уже исполняется.
Разговор этот (если можно назвать разговором сцену, во время которой один говорит, а второй мяукает), состоялся в конце весны, а после мне было не до странностей дома, да и она словно поняли, что мне необходим покой, и пропали на время. Через очередных родственников Широ я смог купить по вполне приемлемой цене старенький "Рено", который, приведённый в приличный вид, позволил мне значительно расширить клиентуру. К концу лета я понял, что заслужил полноценный отпуск, и задумался о том, как проведу каникулы. Мне одновременно хотелось бежать прочь от непонятных чудес и претило покидать загадочный дом. К тому же, в пенатах обосновался брат с семьёй, и можно было даже не мечтать о тишине и покое в полном детей деревенском доме. Итак, после недолгих размышлений я решил остаться в Сен-Мартэне.
Через пару дней я едва не пожалел о принятом решении. Меня разбудило мяуканье Маркиза: мой друг, обычно сдержанный, отчаянно скрёб дверь. Его тревога передалась мне, я вскочил с кровати и распахнул створку. Против ожидания, кот замер на пороге, вызвав невольно раздражённое:
- Ты для этого меня разбудил?!
Кот ответил строгим взглядом, и в тот же миг я ощутил в воздухе странный запах. Поначалу я решил, что забыл закрыть горелку на плите, бросился в комнату за ключами и лихорадочно открыл замок на кухонной двери - лишь затем, чтобы убедиться в полной необоснованности опасений. Остановившись растерянно на пороге, я услышал доносящиеся снизу тихие голоса и заунывную восточную музыку. Смешиваясь с неприятным запахом, они порождали крайне раздражающее сочетание, однако раздражение это обострило мою память, и потребовалось менее минуты, чтобы понять: внизу расположились курильщики опия.
Не мешкая, я спустился, едва не споткнувшись о бросившегося мне под ноги Маркиза, спешащего проделать намеченный путь раньше меня. К огромному моему удивлению, в полутьме крохотной лестничной площадки я различил две фигуры у открытой решётки. Подойдя ближе, я понял, что передо мной две женщины, или, скорее, ещё девушки. Та, что стояла справа, была одета более чем скромно: светлая блуза с зауженной талией и пышными рукавами, и тёмная юбка до пола. О подол настойчиво тёрся кот, которого я уже почти привык считать своим. Тёмные же волосы собраны в причёску, детали её ускользнули от меня в сумраке, однако я прекрасно разглядел встревоженное и удивлённое выражение милого лица незнакомки - и сам ощутил недоумение: она ничуть не походила на курильщицу опиума, однако запах окутывал меня теперь вязким, плотным, почти ощутимым саваном. На мгновение что-то в чертах её лица показалось знакомым, но я тут же уверился, что никогда раньше её не встречал.
В замешательстве я перевёл глаза на вторую девушку - та, в противоположность хозяйке Маркиза, выглядела как многие из моих парижских знакомых и сильно походила на Одиль: яркое платье с глубоким декольте, короткая стрижка, густо накрашенное лицо и вызывающий взгляд. И всё же, несмотря на очевидное различие, нечто в их чертах подсказывало, что передо мной сёстры.
За их спинами угадывались ещё несколько человек, сидящих, прислонившись спиной к дверце и колёсам автомобиля. Все они, очевидно, находились в наркотическом опьянении, поскольку никак не отреагировали на моё появление.
Старшая из сестёр одарила меня смущённым взглядом, и я вспомнил, что пришёл, как был, в пижаме. Однако я счёл, что обстановка не располагает к скрупулёзному соблюдению приличий, и строго произнёс:
- У вас есть три минуты, чтобы погасить кальяны и покинуть помещение, в противном случае я не поленюсь сообщить жандармам о происходящем здесь. Запах доходит даже до моей квартиры, и вы глубоко ошибаетесь, если считаете, что я намерен терпеть здесь притон.
По взгляду, который строго одетая девушка бросила на сестру, я понял, что она, вероятно, сама только что обнаружила хулиганку и пыталась воззвать к её совести и разуму - их голоса я и слышал сверху. Однако в тоне наркоманки не прозвучало раскаяния, когда она неохотно протянула: