Аннотация: История о храбром мальчике, который не струсил, столкнувшись с НЕ НАШЕЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ.
Июль. Жаркая середина недели.
Июль - макушка лета. На улице жарко, солнце греет во всю силу. Уже с 9 часов утра смотреть на него невозможно и жара гонит людей под всевозможные навесы и крыши.
Ромка лежал на горячем песке, сушился посте купания. Они с пацанами искупались уже 7 раз, а день только начинался. Можно будет поиграть в футбол, но это потом, когда солнце не будет таким беспощадным.
Грива всклоченных светлых волос, нос в веснушках, зеленые глаза, худое, до черна загорелое тело. Острые локти и колени. В общем, перед нами был обыкновенный мальчик 12 лет. Плюс обычный набор ссадин, болячек и царапин, что вполне соответствовало и возрасту, и лету.
Ромка лениво поднял глаза на раскаленное небо. Сейчас было где-то пол-одиннадцатого, скоро надо идти обедать. Он повернулся к своему соседу, толстому мальчику по имени Иван. Роман почесал облупившийся нос и задумчиво протянул:
- Вань, а интересно, сколько сейчас времени?
Ваня сразу прикрыл часы на руке:
- А зачем тебе?
Это была его любимая фраза. И еще он всегда любил повторять:
- А что я за это получу?
За свою жадность и скупость он получал и много раз. Но ведь у каждого человека есть какие-то недостатки. А, так, он был мальчишка не плохой. К тому же Иван всегда был благодарным слушателем и ценителем Ромкиного остроумия.
Ромка отвернулся:
- И не очень то надо, я и так знаю, сколько сейчас времени.
Он перевернулся на грудь и положил острый подбородок на ладони. Ваня ухмыльнулся:
- Ну и сколько сейчас времени?
Рома внимательно смотрел на лицо друга:
- Скажем так, сейчас десять часов тридцать...
Ванины брови полезли наверх, значит правильно. И когда Ваня, закрывая циферблат ладошкой, вскинул на него свои поросячьи глазки, Ромка уже знал ответ:
- Десять часов тридцать шесть минут.
Ваня еще раз посмотрел на часы и огорченно заметил:
- Да, ровно тридцать шесть минут. Откуда ты знаешь?
Рома пожал плечами. Он и сам толком не знал. Ваня никогда не мог ничего от него утаить. Он видел друга, что называется "насквозь". С другими такого не получалось. Особенно с мамой. Она его сама пронизывала как рентген. А вот Ваня...
Вдруг резко потемнело. Мальчики тревожно вскинули головы к небу. В почти полной тишине, светлое летнее небо прочертили три огненные линии. Затем резко посветлело, как будто кто-то сделал освещение ярче и через полминуты вокруг снова был жаркий солнечный день.
Ромка присвистнул и посмотрел на друга. Ваня, приподнявшись на локте, что-то пристально разглядывал на речке. Ромка толкнул его локтем в бок:
- Ты видел?
- Что видел? - Ваня повернул к нему свое румяное толстощекое лицо.
Рома растерялся:
- Как это что? Огненные линии и потемнение. Нет, сначала стало темнее, а потом появились огненные линии. На небе.
Ваня хитро прищурился:
- Огненные линии? Да ты, брат на солнце перегрелся, если у тебя в глазах начали огненные линии образовываться.
Ромка разозлился:
- Да ты что, пень толстый, не видел ничего? А чего тогда смотрел вместе со мной?
Ваня обиженно пожал плечами:
- Там в стороне крики какие-то, может, кто утонул. А "за пня" ты мне ответишь! Чего ты обзываешься?
Рома молчал. Это как же получается, он видел, а Ванька нет? Как же можно не заметить внезапное потемнение и яркие вспышки на небе? У него даже глаза от них заболели! Что-то здесь не так.
А Ваня уже оттопыривал толстые губы:
- Что молчишь? Еще вспышки привиделись? Или на этот раз сразу летающие тарелки?
Ромка с трудом переборол желание съездить ему по шее, и поднялся:
- Да ладно, я пошутил, а до тебя вечно доходит как до жирафа. Пошли, посмотрим, что там случилось.
Рома медленно шел домой и старался, как можно подробнее вспомнить, что же он такое видел. Это было похоже на большие падающие звезды. И еще, они были цветными. Самая большая была белая с чуть желтоватым отливом, а две маленькие были голубовато-зеленоватыми.
Мальчик шагал под большими кленами и солнечный свет затейливыми узорами падал на его загорелые плечи.
" Вряд ли я перегрелся. Мне бы тогда было плохо. Голова болела или температура бы поднялась. В любом случае я бы это почувствовал. А тут, все было нормально, даже не так жарко как раньше. Вполне терпимо".
Он подошел к высокому трехэтажному дому, выкрашенному в желтый цвет. Дом был старый, его строили в пятидесятых годах и в квартирах были высокие, выше трех метров, потолки. Когда Ромка бывал в стандартных квартирах своих друзей, его тяготили их маленькие квартирки. Все равно как под столом сидишь. И звуки не такие, как он привык, а какие-то глухие и невыразительные.
Верх третьего этажа был обвит диким виноградом. Мальчик мельком взглянул на высокую коричневую дверь подъезда, и ему вдруг показалось, что по бокам двери стоят две белые колонны, а ржавая дверная ручка, превратилась в массивную, всю в декоративных завитушках медную красавицу. Мальчик замер и сильно потер глаза. Потом осторожно их открыл и, увидев обыкновенную обшарпанную дверь, без всяких колонн и завитушек, с нарастающей паникой подумал, что у него, пожалуй, все-таки был солнечный удар и теперь с ним возможны всяческие галлюцинации.
Сердце застучало быстрее, но он уже не был маленьким, пугливым мальчиком и умел справляться со своими эмоциями. Он задержал вдох, потом глубоко выдохнул, и стало легче. Все нормально.
Рома шагнул в темную прохладу подъезда. Он любил свой дом, свой родной подъезд. Здесь жили хорошие люди, и подъезд не был загажен, как в соседних домах. Кое-где на стенах облупилась краска, высокий потолок исчертили желтые трещинки, но у каждой двери лежали симпатичные пушистые коврики, а на широких подоконниках, на каждом этаже, стояли цветы в глиняных горшках. Попытки исписать стены здесь не прижились, может быть по тому, что молодежи было мало, а может, просто рука не поднималась испортить домашний уют старых стен. Один недоросль, правда, написал возле Роминой квартиры: " Ромка-дурак!", но Рома стер второе слово и на светло-зеленой стене так и осталось белым - Ромка. Он тогда подумал и оставил на стене свое имя. Это же не ругательство какое-нибудь, пусть будет.
В подъезде было тихо и прохладно. Входную дверь держали огромные, древние пружины и поэтому она была всегда плотно закрыта. И подъезд всегда отвечал своему назначению: летом в нем было прохладно, а зимой тепло.
Мальчик подошел к двери своей квартиры, и почувствовал какой-то незнакомый запах. Чем это пахнет? Рома точно не знал, но почему-то в его воображении тут же появилась какое-то старое помещение. Грязное, запущенное, давно оставленное людьми. Где царил запах старой, лежалой одежды и толстого слоя пыли. Фу-у-у! Очень неприятный запах.
Мальчик достал из кармашка шорт длинный ключ, который Ванька всегда называл "вертолет", и, повернув его два раза в замке, открыл большую темно-коричневую дверь. Как ни странно, гнилостный запах усилился. Рома, перешагивая через порог, удивился. Ведь его мама была редкостная "чистюля". И в их доме всегда пахло свежестью. Немножко ее любимыми духами на розовом масле, немножко большим букетом из пушистых "золотых шаров", но только не этим затхлым запахом старой, пыльной одежды.
Рома осторожно закрыл входную дверь и прижался спиной к ее прохладной поверхности. Что-то было не так. Мальчик внимательно посмотрел в большую комнату, которая начиналась сразу за прихожей, и колени его задрожали. Перед испуганным ребенком разворачивалась необычная картина:
Небольшая прихожая заканчивалась не одним залом, а двумя. Позднее, Рома пытался вспомнить подробнее, как это было. Создавалось впечатление, что вход в большую комнату поделили пополам, и получалось, что справа был зал и слева был точно такой же зал. Тот же сервант не далеко от входа, то же окно с желтыми шторами на дальней стене. С потолка свисали две люстры, и правая люстра была точной копией левой. Два паласа, два дивана, два желтых торшера на высокой ножке. Как будто невидимое зеркало отражало то, что было в реальной комнате в свой, зазеркальный мир. А вошедший мальчик, в силу каких-то обстоятельств, увидел сразу две картинки.
Рома ошарашено переводил взгляд с правой комнаты на левую, когда в глубине левой комнаты что-то, вдруг, зашевелилось. Рома замер, с силой сжав в руке большой ключ. Кто-то в темном одеянии, медленно подходил к желтой портьере окна. В правой комнате ничего такого не было. Что это было, Рома так и не вспомнил. Его глаза, вдруг, заволокла слезная пелена, и когда этот "кто-то" стал медленно поворачивать к нему свое темное лицо, нервы мальчика не выдержали, и он с громким криком выскочил из квартиры.
Очнулся он внизу, на теплой от солнца лавочке. Мальчик сидел съежившись, ладонью зажимая себе рот. Удивительно, но даже в минуты животного страха, он помнил о том, что шуметь не хорошо. Рома был воспитанным ребенком и понимал, что громко кричать в подъезде неприлично, даже днем.
" Что же это было?" - в который раз спрашивал себя Рома. Что за непонятные чудеса в его квартире, и что это выплыло из глубин левой комнаты?
Рома вытер холодные щеки и зажмурил глаза. Так и есть, это была старуха. Жуткая, с седыми прядями и в большом темном чепце. Или капоте? Воображение тут же нарисовало огромные когти на пальцах и желтые клыки зубов, не помещающиеся в старухином рту. Бр-р-р! Бред какой-то!
Мальчик посмотрел на сонный двор, прогретый летним солнцем. Тут так спокойно, так хорошо. С большим трудом вериться во все эти чудеса. Что же ему делать? Мама наказывала быть дома к половине двенадцатого, она будет ему звонить и ему надо обязательно ей передать, что... Что же делать? И потом, что он ей скажет, что увидел две комнаты, вместо одной, и с громким криком убежал? ( Про старуху в темном он не скажет никому и никогда, и теперь она будет частой гостьей его кошмаров). Ответ был очевиден. Надо было просто встать и идти домой. Поесть котлет с макаронами и ждать телефонного звонка. Сделать все как сказала мама. Встать? Сердце в груди сделало долгий прыжок и застучало быстрее. Идти туда, в этот запах? А вдруг там... Мальчик смахнул слезинку, но ведь это его дом. Его и мамин дом! И она скоро придет!
Рома встал. Он медленно подошел к двери подъезда и, глубоко вздохнув, взялся за нагретую солнцем ручку двери. Та неожиданно легко открылась. Мальчик шагнул в глубину подъезда, не позволив себе зацепиться сандалей за высокий порог. Он идет домой. Домой! Не надо бояться. На улице замечательный солнечный день и все будет хорошо.
Рома шагал по выщербленным ступеням и старался мыслить спокойно. Он и не знал, что он такой трус. Он часто смотрел фильмы-ужасы, но редко боялся. Только когда был совсем маленький, или оставался один в квартире. Но тут!
Он остановился перед своей дверью и с тоской поднял глаза. Потом, через пару минут, страх достиг такой силы, что мальчику пришлось крепко сжать ладонями колени, чтобы не скатиться по лестнице с воплем. А еще через минуту он понял, что запаха больше не было. Возле его двери не было больше этой жуткой лежалой вони. Пахло старой краской, сырой штукатуркой, но это был свой, родной запах его подъезда. Ромка чуть улыбнулся. Скорее всего, это был хороший признак. Тогда чего же ему бояться? Сердце его почти совсем успокоилось, и он, шепча: "Привиделось, конечно, привиделось...", толкнул входную дверь.
Рома замер на пороге квартиры, тревожно всматриваясь вперед. Вроде все было нормально. Один коридор, одна комната, одна люстра. Из зала неслышно вышла их кошка Люся, тоже в единственном экземпляре. Рома прошел по вязаной дорожке в прихожей, не снимая обуви. Кошка настойчиво терлась о его лодыжки. Мальчик успокаивался. Он заглянул на кухню, в ванную, в свою комнату. Все было как обычно: в комнате на постели валялась его одежда, под стулом застрял тапочек.
Неожиданно, Роме стало совсем легко. Так легко, что ноги его подкосились, и он чуть не упал около своей кровати. Он опустился на палас, и кошка тут же вскочила ему на колени и, громко мурлыкая, свернулась клубком.
Рома сидел возле кровати, рассеянно гладил животину и улыбался. Он совсем успокоился и прикидывал, рассказать, или не стоит, эту странную историю Ваньке. Пожалуй, можно. Только надо придумать что-нибудь героическое, не говорить же, что он как дурак, убежал с громким криком. Это как-то не солидно, да и Ванька задразнит, с него станется. Рома встал, сбросил с колен кошку и тут зазвонил телефон.
Мальчик даже подпрыгнул от неожиданности, но потом все же смог улыбнуться своей нервозности, и пошел в зал. Проходя мимо серванта, он посмотрел на большие настенные часы. Было 12 часов 10 минут. Для звонка мамы еще рано, тогда кто же звонит? Он привычно перешагнул через кошку, умудрявшуюся всегда быть под его ногами, и, подойдя к телефонному столику, взял трубку.
- Алло, - сказал он в телефон, отпихивая нахальную кошатину, которая норовила запрыгнуть на хрупкий стеклянный столик.
Несколько секунд в трубке была тишина, а затем, где-то неизмеримо далеко, заплакала маленькая девочка. Рома с недоумением вслушивался в тихие звуки далекого голоса, пока они не оборвались на очень высокой, почти хрустальной ноте. Потом в трубке что-то сильно загудело, и мальчик услышал низкий протяжный звук, как будто там медленно поворачивалось что-то очень тяжелое. Затем, в трубке как будто сильно подул ветер, взметая ворох сухих листьев, и тяжело застонала земля потревоженная чем-то чрезвычайно большим.
Рома осторожно отстранил трубку от уха и с удивлением посмотрел на нее. Ему не нравились эти звуки, происходило что-то очень не хорошее, и страх, своими острыми коготочками снова прошелся по его спине. А в трубке уже бормотал сухой, старческий голос, с подвываниями тянувший какие-то чудные слова с множеством согласных. Кошка, до этого мирно сидевшая у ног мальчика, вдруг выгнула спину и зашипела. Старческий голос в трубке умолк и вдруг низкий мужской бас громко произнес:
- Квы-то-ишь!
Кошка в мгновение ока превратилась в шерстяной шар с бешенными зелеными глазами и пулей выскочила из комнаты. А Рома, закусив губу, потянулся к телефонной розетке. Трубка, молчавшая несколько мгновений, разразилась хриплым лаем, переходящим в низкий, захлебывающийся смех. И в это мгновение рука мальчика выдернула штепсель из розетки.
Рома, ошеломленный и совершенно сбитый с толку, стоял посреди комнаты с телефонной трубкой в руке и пытался унять дрожь в коленях. Случилось что-то ужасное, что-то такое, от чего... Он устало посмотрел на трубку и подумал, что не удивился бы, если бы и отключенный телефон что-нибудь отмочил. Но телефон молчал. Рома отпустил зубами нижнюю губу, на которой уже выступили капельки крови, и медленно положил трубку на рычаг телефона.
Он развернулся и, спотыкаясь, побрел на кухню. Кошки нигде не было. Мальчик подошел к кухонному окну и опустил руки на подоконник. И тут же что-то укусило его за ладонь. Он быстро отдернул руки, а сердце снова пустилось вскачь. Рома внимательно посмотрел на подоконник и увидел на нем большую канцелярскую кнопку, лежащую острием вверх. И тогда он, потирая ладонь, стукнул рукой по столу и разозлился. Что здесь происходит? В конце концов, это его квартира и нечего здесь цирк устраивать!
Нарочито громко топая, он подошел к радио и включил его на полную громкость. Затем, громко открыл холодильник и, роняя крышки, разогрел себе обед. Сделав все что нужно, он заставил себя съесть котлету. Есть ему не хотелось в принципе. Странно, он не помнил случая, что бы что-то отбивало ему аппетит. Еда всегда была для него удовольствием. Всегда, кроме сегодняшнего дня. Нет, он не хочет об этом думать, он не будет об этом думать! Но что-то должно случиться, что-то должно произойти. И если еще полчаса назад он мог сойти с этой дорожки, то сейчас слишком поздно. Дверь уже открыта.
Рома ущипнул себя посильней и твердо решил после обеда пойти на речку или в лес. Все равно куда, лишь бы подальше от дома.
Звонок в дверь застал его, когда он начал мыть тарелки. Помедлив, тщательно закрыв воду и стряхнув воду с рук, он пошел к двери. В коридоре было темнее, чем обычно, но вполне возможно, что это ему кажется, ведь он только что вышел из залитой солнцем кухни.
Рома осторожно потянул на себя дверь и в квартиру тут же проник прохладный летний сквознячок. На лестнице стояла мама. Очень красивая и совсем молодая. Такой он ее и не помнил. После ухода отца им стало очень трудно жить, и мама быстро старилась. Звуки стихли, и тишина на лестнице стояла как ранним утром, как будто сейчас был не разгар рабочего дня.
Мама молчала, печально его разглядывая. Рома тоже стоял тихо. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем он сказал хриплым голосом:
- Привет, ты чего так рано?
Женщина, не отрывая взгляда от мальчика, чуть улыбнулась, и как-то виновато пожала плечами. Роме стало холодно. Внезапно, его как будто окатили холодной водой и оставили мерзнуть на сквозняке. И тут же в его ушах зазвучал быстрый шепот: " Ты чего ее держишь на пороге? С ума сошел? Мать не узнаешь?"
Рома с трудом проглотил слюну и отступил от порога:
- Заходи, мама. Я обед разогрел.
Женщина вкинула руки к груди, переступила порог, и тут же что-то затараторила. А мальчик, прислонившись к стене, пытался сосредоточиться, о чем же она говорит. Мама ходила перед ним, заглядывая в комнаты, и с необычной скоростью рассказывала о работе, о болезни начальника, о неожиданном авансе. А Рома никак не мог отделаться от чувства, что он спит, и события разворачивающиеся перед ним, это чьи то фантазии, в которых он лишь маленькая фигурка, движимая опытной рукой. И никак не уходили из памяти материны глаза, темные, жуткие, как будто смотришь в темный провал колодца.
Внезапно он понял, что стоит в коридоре один. Он помотал головой, не в силах стряхнуть наваждение, и отделился от стены. Лучше куда-нибудь сесть, причем немедленно. Проходя мимо картинки на стене, он умудрился задеть ее рукой, и, развернувшись, успел задержать ее падение. Потом аккуратно поправил ее и собрался идти дальше. И только через секунду, понял, что картинка изменилась. Мальчик отступил на шаг, и внимательно всмотрелся в нее. Внешне она осталась прежней: на черном бархатном фоне светло-желтой соломкой был сделан маленький домик с плоской крышей, над ним летели два журавля, а над самым горизонтом томилось маленькое почти белое солнце. Теперь с ними происходило что-то непонятное. Картинка как будто потеряла резкость и начала таять. Чистый соломенный цвет стал прозрачным, черное пространство как будто втягивало в себя нехитрый деревенский пейзаж. Первым исчез домик, потом истаяли далекие журавли, и только маленькое восточное солнышко не хотело уходить с черного небосвода. Несколько раз оно совсем гасло, оставляя недобрую бархатную черноту, но тут же возвращалось, делаясь с каждым разом все прозрачнее. Рома как зачарованный, следил за странными метаморфозами, и когда солнце ушло совсем, коснулся бледно-желтой рамки и тут же отдернул руку - она была горячей.
Он отступил от стены еще на пару шагов, потирая обоженные пальцы и, увидев, как внутри бархатного неба набирает силу что-то темно-малиновое и очень не доброе, повернулся и быстро пошел в свою комнату.
В комнате все было вверх ногами. Мама сосредоточенно рылась в его столе. Шкаф с одеждой тоже не избежал ее внимания, и теперь Ромина одежда вперемешку со сметенными с полки книгами, валялась на паласе. Рома остановился в дверях, чувствуя, что чудеса только начинаются. Мама быстро обернулась и, увидев его, попыталась закрыть верхний ящик стола. У нее это не получилось, значки и альбомы посыпались на пол, а она, растерянно улыбаясь, быстро сказала:
- Рома, мальчик мой, где твое искусственное отражение?
Рома крепко взялся за дверной косяк:
- Искусственное... что?
Мама всплеснула руками:
- Ну, отражение или можно сказать пространственная картинка. Господи, как же это называется? Ромочка, милый мой, оно мне очень нужно!
Она тревожно оглядела бардак в комнате и прижала ладони к щекам:
- Что же делать, времени все меньше, неужели я не успею?
И бросилась в большую комнату, обдав его незнакомым терпким запахом.
Рома, как сомнамбула, повернул голову, провожая ее лихорадочные телодвижения, и медленно двинулся за ней. К креслу, к большому мягкому креслу. Он еще никогда не падал в обморок, но сейчас он был близок к этому как никогда.
Женщина металась по комнате, натыкаясь на предметы, и взмахивая руками, как большая суматошная птица. В конце концов, она опрокинула большую вазу с цветами, стоящую на журнальном столике. И когда на нее попало несколько капелек воды, она, странно захрипев, резко подалась назад, зацепив ногой второе кресло, и удержалась на ногах только благодаря серванту, который оказался у нее за спиной. Затем она принялась судорожно стряхивать с себя воду, терзая одежду и хрипло дыша.
Рома сидел не шевилясь. Вот это да! Значит, она боится воды! Мальчик сильно потер щеки и тихонько спросил:
- Кто ты? Ты ведь не моя мама?
Женщина замерла с поднятыми к груди руками. Потом медленно подняла лицо. Она была поразительно красива, на щеках играл румянец, большие серые глаза стали спокойными, уголки полных губ скорбно опустились. Рома понимал, что в его квартире находиться некто, кто принял образ его мамы, и что этот некто может оказаться, кем угодно, и он может сделать с ним, маленьким мальчиком, все что угодно. Но... Он смотрел на это прекрасное лицо и не мог бояться. Напротив, он вдруг успокоился, и ему стало жаль это растерянное существо с лицом его матери.
Глаза женщины наполнились слезами, и она тяжело опустилась в кресло напротив Ромы. Несколько секунд она сидела, закрыв лицо руками, и тихонько всхлипывала, издавая какие-то мелодичные, птичьи звуки. Потом медленно опустила руки и сказала:
- Слишком поздно. Я уже ни чего не могу сделать. Я опоздала, он опять оказался проворнее!
Рома крепко сжал деревянные подлокотники кресла:
- Кто оказался проворнее? О ком ты, то есть Вы, говорите?
Женщина быстро сплела длинные пальцы, сильно выгнула ладони, запрокинула голову и вдруг, вскрикнула:
- Вот!
Рома внимательно посмотрел на нее:
- Что " вот", что Вы хотите сказать?
Глаза женщины загорелись, она звонко хлопнула себя по коленке и показала пальцем куда-то на сервант:
- Вот она - картинка! Мне нужна такая же, только что бы там был отображен ты!
Рома повернул голову к серванту и увидел на нем маленькую фотографию в металлической рамке. На ней были мама и отец, совсем молодые и еще такие счастливые.
И тут раздался гул. По полу прошла вибрация, рюмки в серванте тоненько задребезжали. Фотография родителей подпрыгнула и упала с серванта куда-то вниз. Рома тревожно оглядывался. Неприятно заныли зубы, и пальцы рук закололо множество маленьких иголочек. Он отдернул руки от подлокотников кресла и посмотрел на сидящую перед ним женщину.
Она резко выставила перед собой руки, медленно разводила их перед собой, как будто перед ней, вдруг выросла невидимая преграда, и она пыталась нащупать какой-нибудь выход. Лицо ее становилось все темнее, огромные глаза лихорадочно блестели, синеватые губы шептали какие-то звуки. Она резко выпрямилась, как будто ей стало нестерпимо больно, и со всей силой ударилась в невидимую преграду, от чего вокруг нее вырос целый столб разноцветных всполохов.
Гул нарастал. Опрокинулся журнальный столик, упали старинные настенные часы, гордость мамы. Громко заиграл приемник, сломавшийся года три назад, потом музыка оборвалась и приемник, завибрировав, тяжело упал на сервант. А Рома закричал:
- Не оставляй меня, скажи, что здесь происходит?
Он с большим трудом поднялся и шагнул к противоположному креслу. Его лицу стало очень жарко, как будто в лицо ему плеснули кипяток, руки и плечи жгло словно огнем, но он, скривившись от боли, собрал все свое мужество и, шатаясь, как пьяный, сделал еще один шаг к далекому креслу.
В огненном коконе билось существо, которое больше не было похоже на человека. Но мальчик знал, что он должен помочь ему. Оно билось изо всех сил, и если оно не устоит, вместо него придет что-то такое, от мысли о котором кровь стыла в жилах. Он пытался идти. Ему было очень больно, лицо горело, начали тлеть волосы, еще секунда, и он не успеет. Мальчик зажмурил глаза, отчего им стало еще больнее, и, завизжав, как маленькая перепуганная девочка, он сумел протянуть правую руку сквозь огонь, сквозь боль, сквозь свой самый темный страх. Он почти схватил руку существа, и оно, глядя на него множеством разноцветных глаз, рванулось к нему, но тут палас под его ногами резко выгнулся вверх, мальчик отлетел назад, перевернулся в воздухе и упал на колючий пол, прямо лицом вниз.
И настала тишина. Недобрая, зловещая, напряженная. И когда мальчик поднял звенящую от боли голову, в кресле, недобро усмехаясь, сидел грузный мужчина с черными глазами.
Роме было достаточно одного взгляда на своего соседа, что бы начать лихорадочно подниматься. Мальчик как будто проснулся, зубы выбивали дробь, руки дрожали, а внутри его храброго сердца поднял голову такой ужас, что он был готов превратиться в кого угодно, только бы уползти отсюда. Рома попытался забиться под кресло, но мужчина, не раскрывая рта, произнес:
- Садись. Поговорим.
Почти ничего не видя то ли от слез, то ли от пота, заливашего лицо, мальчик на ощупь поднялся в кресло и сел, больно ударившись локтем о подлокотник. Пространство вокруг незнакомца было так насыщенно энергией, что ему сразу стало легче дышать и сердце, до этого гнавшее кровь какими то судорожными толчками, забилось ровнее. И одновременно с этим, пришло дикое желание завыть, зарычать, забиться в тоскливом вое.
Осторожно вытерев лоб, Рома осмелился поднять глаза на страшного гостя. Мужчина не смотрел на мальчика. Он сидел в красивой отрешенной позе, большая голова его была чуть наклонена вниз, длинные руки расслабленно лежали на подлокотниках старого кресла. На нем был надет какой-то темно-фиолетовый балахон до пола с красивой серебристой вышивкой на груди. Странно, с первого взгляда он показался Роме грузнее и приземистее. А теперь мужчина был уже не так страшен, и, пожалуй, вполне обаятелен. Густые волосы его были черны, большие глаза смотрели вдаль. На благородном смуглом лице с маленькой аккуратной бородкой, была какая то тихая печаль, от которой сжималось сердце. И Рома почувствовал, как по его спине медленно сбегает ледяная струйка пота.
На указательном пальце левой руки мужчины, в большом серебристом перстне, таинственно пульсировал камень. Цвет его менялся от бледно-розового до ярко-красного. Рома как завороженный смотрел на магический камень, и дыхание его выравнивалось, судорожно сжатые руки расслаблялись, и слезы больше не набегали на глаза.
Прошло некоторое время, и он смог разжать сухие губы:
- Кто Вы? Что Вы делаете в моем доме?
Мужчина повернул головук нему. Он сидел в профиль к мальчику. Теперь он был очень худ, и казалось, становился еще выше. Его красивые длинные пальцы тихонько постукивали в такт какой-то неведомой мелодии.
- Ты сам меня впустил. Разве ты не помнишь?
- Я Вас не впускал! Это были не Вы!
Мужчина улыбнулся левым уголком губ и повернул лицо к мальчику:
- Да, мне пришлось повозиться, прежде чем пройти в этот мир.
Он посмотрел Роме в глаза, и у мальчика что-то вновь тяжело заныло в груди. Что-то невыносимо холодное. Но он не опустил глаз и, превозмогая плохие предчувствия, твердо рассматривал чужое лицо. Лицо мужчины менялось. И когда на нем проступило легкое удивление, мальчик увидел, что глаза у него стали разного цвета. Правый глаз был ярко голубой, удивительно чистого цвета, а левый был янтарно желтый с большим сиреневым зрачком. И это было так странно, что Рома несколько минут привыкал к необычной красоте, которая в его мире считалась уродством.
А мужчина прикрыл свои необычные глаза темными веками и, как будто потеряв всякий интерес к мальчику, резко отвернулся.
- Вообще, - пальцы его на секунду замерли, а большой перстень тревожно загорелся рубиновым светом, - я могу войти в дом, только если хозяин сам меня попросит об этом. Особенно сюда, на большой перекресток. Вообще, это довольно странно, что ты меня видишь, не многие из вашего мира способны на это, и я еще не разу не встречал таких людей среди недорослей, или, правильнее будет сказать - детей.
Он замолчал, тихонько передернул плечами, и массивная металлическая цепь у него на груди, плавно повторила это движение.
У Ромы, вдруг, сильно зачесался затылок, а потом он тоже начал слышать тихую музыку. Музыка, состоящая как будто из множества серебряных колокольчиков, тихонько звенела в воздухе. Но в их нежном звоне было что-то режущее слух, какой-то порок. То один, то другой маленький исполнитель вдруг сбивались с ритма и их фальшь больно била по ушам. Потом музыкальная фраза снова выстраивалась, чтобы через несколько секунд снова сбиться с ритма.
Незнакомец нервно оглядывался по сторонам, как будто что-то тревожило его. Потом он замер, и вытянув шею, к чему-то принюхался. И мальчик своими глазами видел, как его остроконечные уши зашевелились и запрядали как у лошади. И когда пространство около кресла незнакомца стало зыбким, и предметы начали терять свои обычные очертания, Рома громко спросил, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал:
- Эй, где моя мама? Я говорю о моей настоящей маме?
Мужчина быстро повернул к нему лицо, тревожно шаря своими разноцветными глазами у него за спиной. Потом он поднял руку, неподвижно глядя, куда - то под потолок, и вдруг быстро схватил что-то из воздуха перед собой. Открыв рот, Рома успел увидеть, как в руке у незнакомца заверещал какой-то маленький золотой человечек с множеством крыльев за спиной, потом мужчина зажал кулак и быстро засунул добычу себе в рот.
Рома зажмурил глаза, стараясь не дышать, и не слышать ни каких ужасных хрустящих звуков. Но было тихо, только музыка, неожиданно выровнялась и стала набирать силу. И когда мальчик осторожно открыл глаза, незнакомец смотрел куда-то вправо, сильно, не по - человечески вывернув шею.
Рома осторожно вытер пот со лба, стараясь не упускать собеседника ни на секунду. Странно, только что его бил озноб, от которого все тело покрывалось мурашками, а теперь ему жарко, и пот снова заливает глаза.
Музыка становилась все громче. Неведомый оркестр играл ее все быстрее, так, что мальчик с трудом преодолел в себе желание вскочить и закружится по комнате. В какой-то момент она набрала немыслимую скорость, и Рома изо всех сил вцепился в подлокотники кресла. А незнакомец, сверкнув глазами, с силой ударил кулаком по креслу. На мгновение стало темнее, потом резко исчезли цвета (черно-белый мир был не так уж плох), и все встало на свои места. А музыка, споткнувшись на бешеной скорости, вдруг смолкла.
Мужчина расслабленно опустил голову на грудь и сказал:
- Никакого порядка. За всем нужен глаз да глаз.
Что звонко щелкнуло под потолком, Рома испуганно поднял голову к верху, но на потолке ничего не было, чуть раскачивалась люстра, а все остальное было в порядке. Рома снова посмотрел на незнакомца, понимая, что долго эти чудеса не выдержит, и, собираясь, что-то сказать, глубоко вздохнул и открыл рот. Но, встретив пристальный взгляд мужчины, смешался и так ничего и не сказал.
Незваный гость, вдруг поднял левую руку ко лбу, чуть коснулся ею черных волос, кончика своего носа, закрыл ладонью губы, потом прижал ее к левой щеке и сказал тихим печальным голосом:
- Ты должен помочь мне, добрый мальчик.
Рома во все глаза смотрел на незнакомца, дыхание его снова участилось, а пальцы снова предательски задрожали. На мальчика, все время неуловимо меняясь, смотрел уже не незнакомый черноволосый мужчина, так пугавший его, а кто-то очень знакомый, кто-то... Рома сжал правой ладонью левую руку. Так и есть, это Олег, его сосед, мальчик пол года назад сломавший позвоночник. Он теперь не может ходить. На Ромку с соседнего кресла испуганно смотрел Олег, и его сухие губы тихо шептали:
- Помоги мне, Рома! Пожалуйста, вспомни, как мы дружили, как вместе убежали к морю. Помнишь?
Олег! Это Ромка был виноват, что он тогда так неудачно упал, если бы он не потащил его тогда на ту проклятую стройку, то...
Рома вытер неизвестно откуда набежавшие слезы и, всхлипывая, сказал:
- Конечно, конечно! Что я должен сделать?
Олег грустно кивнул, а Рома, чуть прикусив губу, вспоминал лицо Олега, и заметил, как он похудел и осунулся. А ведь он больше месяца не заходил к нему! Рома резко наклонил голову, что бы стряхнуть слезы, лившиеся из его глаз и, окаменел. Внизу, вместо ног Олега шевелилось что-то змеиное. Худенькое туловищн его соседа с середины ног переходило в толстое змеиное тело, которое блестящими серыми кольцами перекатывалось на полу.
Слезы мгновенно высохли на его глазах, и Рома совершил какой-то невероятный прыжок с кресла. Вверх и вправо. Он скатился с ручки кресла, приземлился на четвереньки, и так же на четвереньках, рванул в сторону двери.
Он еще успел услышать, как в комнате упало и громко зашипело что-то очень тяжелое, потом лбом, с размаху, открыл дверь, и на коленках, так и не приняв подобающего человеку положения, скатился по лестнице.
Затормозив возле скамейки, Рома во второй раз за этот безумный день, тяжело опустился на нее. Во дворе было очень тихо, солнечные лучи ласково грели исцарапанные руки мальчика. Рома поднял измазанное лицо и увидел большие башенные часы, которые показывали 12 часов 32 минуты. Значит, в квартире он находился 20 минут. Он нашел в себе силы улыбнуться. 20 минут, одна пятая часа, всего два десятка минут, а такое впечатление, что он пробежал кросс километров в пять.
Проходящая мимо него девочка лет семи, посмотрела на него и вдруг остановилась возле его скамейки, с удивлением разглядывая Рому. Мальчик начал лихорадочно приглаживать волосы и вытирать слезы. Девчонка покачала головой, фыркнула и удалилась, помахивая пустым пакетом. Рома проводил ее взглядом, у него появилось слабое желание бросить что-нибудь ей в след. Потом мальчик вздохнул и отвернулся.
Он уже почти задремал, прислонившись к теплой стене дома, как вдруг ему послышалось какое-то подвывание. Он испуганно открыл глаза, готовый в любую минуту вскочить. Перед ним стоял соседский мальчик Витя, худой, исцарапанный пацаненок лет шести. Мальчик крепко прижимал левой рукой к груди маленького грязно-белого котенка. Тот, видимо, мяукал, но так тихо, что определить его мяуканье можно было лишь по тому, что котенок периодически открывал рот.
- Ты чего? - Рома расслабил спину и снова облокотился о стену.
Мальчик вытер грязным кулаком нос, размазав грязь по щекам.
- У меня рука, а Тишка есть хочет!
- Тишка? - тупо переспросил Рома.
Мальчик протянул к нему котенка, и Рома подумал, что этому хвостатому существу не больше недели от роду.
- А рука? - спросил Рома.
Витя оторвал от зеленых шорт правую руку. Рома внимательно оглядел маленькую ладошку. На большом пальце была серьезная рана, по-видимому, от гвоздя. Кровь бежала тонкой струйкой, и останавливаться не собиралась. Рома даже привстал:
- Ну, так чего ты? Иди скорее домой!
Мальчик заплакал громче, снова прижимая к испачканной кровью майке котенка.
- Я ключ потерял! А дома ни кого-о-о!
Котенок вцепился крохотными коготками в его майку и попытался залезть мальчику под мышку, а Рома снова сел. И откуда этот малец взялся на его голову! Вон, какая рана у него на пальце, нужно обязательно промыть и смазать зеленкой, а то может быть заражение, или еще что-нибудь по страшнее. И котенка не мешало бы покормить. Черт, а он ключ потерял!
Все было ясно, надо было оторвать свой зад от теплой скамейки, взять мальчика за руку и идти домой. В третий раз. Туда, где комнаты раздваиваются, картины исчезают, а в твоем кресле может оказаться кто-то с телом змеи. Но кровь ведь течет, уже целая лужица образовалась возле Витькиных сандалий. Надо идти, может, если он придет с кем-то, то все будет нормально? Ох, как же страшно, до дрожи, до зубовного скрежета. Но ведь не бросишь его здесь! А может в больницу? Но туда пока доедешь, да и далеко она очень. "Что же мне делать", - шептал Рома, вставая и разворачиваясь к двери, его даже закачало от страха, и он изо всех сил старался не думать о том человеке со змеиным телом. Сердце уже гулко бухало в ушах, тело покрылось "гусиной кожей". " Может пронесет, и на этот раз все обойдется, да и мама скоро придет", - пытался успокоить себя мальчик. "Думаешь?" - спросил кто-то очень неприятный в его голове. "А не думаешь ли ты, Ромочка, что сейчас, в третий раз, тебя поджидают страхи почище прежних? И в этот раз это будет кто-нибудь с огромной пастью и совсем не понимающий что трогать детей не хорошо, а вдруг там тебя возьмут и сожрут?"
- Подавятся, - вслух сказал Рома, смахнул слезы, и потянул на себя тяжелую ручку двери.