Пока британский отряд у Гленко самоотверженно дрался с людьми Лукаса Мейера, а затем, совершая утомительный марш, отрывался от противника, его товарищи, остававшиеся в Ледисмите, усердно пытались отвлечь внимание противника на себя, чтобы удержать открытым путь отступления.
20-го октября, в день боя на Талана-Хилл, буры перерезали дорогу в точке, расположенной приблизительно посредине между Данди и Ледисмитом. Небольшой отряд всадников оказался предвестником значительного коммандо, вторгшегося в Наталь через Бота-Пасс, и состоящего из фристейтеров, трансваалеров и германцев под начальством генерала Коха. С ними были два "Максим-Норденфельда", захваченные во время рейда Джеймсона, которым судилось еще раз перейти в руки британцев. Эти орудия находились на попечении германского артиллериста полковника Шиля.
Вечером того же дня генерал Френч с сильным рекогносцировочным отрядом, состоящим из Натальских Карабинеров, 5-го Уланского полка и 21-й батареи, установил расположение вражеских позиций. На следующее утро (21-го) он вернулся, но, то ли противник успел получить подкрепление, то ли Френч изначально недооценил его силы, оказалось, что британцы не располагали достаточным количеством войск для серьезной атаки. С ним были: батарея Натальской Артиллерии с маленькими семифунтовыми пушками, более смахивавшими на пугачи, пять эскадронов Имперской Кавалерии и полубатальон Манчестерцев в поезде, неспешно сопровождавшем отряд. Воодушевленный новостями с Талана-Хилл, и желая следовать примеру товарищей по оружию, британцы ранним утром выступил из Ледисмита.
Некоторых из них обуревали чувства, редко рождающиеся в душе британского солдата, идущего в бой. Долг, вера в справедливость дела, за которое он сражается, любовь к своему полку и стране - такие побуждения свойственны каждому бойцу. Но люди из Имперской Легкой Конницы, набранные в основном из рандских беженцев британского происхождения, несли в сердцах чувство жгучей обиды и ненависти к тем, чье правление было им тяжко и омерзительно. В этом, единственном в своем роде подразделении, служило много богатых и образованных людей, оторванных от привычных занятий в Йоханнесбурге, и желавших отстоять право на прежнюю мирную жизнь с оружием в руках. Незаслуженное пятно, упавшее на их репутацию после рейда Джймсона, они и подобные им воинские части смыли кровью - как своей, так и вражеской. Ими командовал маленький пламенный улан Чисхолм вместе с двумя верными последователями - майорами Кэрри Девисом и Вулс-Семпсоном, в свое время предпочетшими тюрьму Претории благосклонности Крюгера. Солдаты были вне себя, узнав о картеле (соглашении об обмене пленными, почтой и т.п.), присланном в Ледисмит прошлой ночью. В нем йоханнесбургские буры и голландеры с издевкой интересовались, какую униформу носит Легкая Конница, чтобы не ошибиться, встретившись в бою. Эти люди были земляками и хорошо знали друг друга. Бурам не стоило беспокоиться об униформе, поскольку еще до наступления вечера Легкая Конница подошла достаточно близко, чтобы противник мог увидеть знакомые лица.
Солнечным летним утром, где-то около восьми часов, небольшой отряд наткнулся на несколько слабых бурских пикетов, которые, отстреливаясь, отступили перед теснящей их Имперской Легкой Конницей. Когда буры откатились, взору британцев предстал лагерь противника, пестревший белыми и зелеными палатками на фоне красновато-коричневого склона Эландслаагте. Внизу, у сложенной из красного кирпича железнодорожной станции виднелись люди, столпившиеся у зданий, в которых они, очевидно, провели ночь. Маленькие "натальские" пушки, стрелявшие устаревшим черным порохом, выпустили по станции несколько снарядов, один из которых, говорят, попал в бурский госпиталь. Этот инцидент достоин сожаления, но, поскольку пациентов там не было, несчастный случай не имел серьезных последствий.
Но маленькие, дымящие семифунтовые трудяги вскоре увидели работу настоящего мастера. На склоне отдаленного холма, на много тысяч ярдов дальше, чем могли достать их снаряды, блеснула вспышка. Никакого дыма, лишь пламя, а затем долгий свистящий визг снаряда и глухой удар, с которым он зарылся под передок орудия. Такая точность привела бы в восторг самого придирчивого инспектора из Оукхемптона. Еще один выстрел, и еще, и еще, в самое сердце батареи. Шесть маленьких пушченок, до предела задрав стволы, пытались отвечать, тявкая в бессильной злобе. В землю зарылся еще один снаряд, и офицер, командовавший батареей, в отчаянии опустил полевой бинокль, видя, что его снаряды падают с огромным недолетом. Видимо, неудачу Джеймсона нельзя объяснить недостатками его артиллерии. Френч, всматриваясь и прицениваясь, вскоре пришел к выводу, что буров слишком много, и что если их пятнадцатифунтовое орудие захочет попрактиковаться в точности, оно сможет выбрать другую цель вместо Натальской Полевой Артиллерии. Несколько кратких приказов, и его отряд отошел. Здесь, вне досягаемости опасного орудия, британцы остановились, перерезали телеграфную линию, подсоединили телефон, и Френч прошептал о своих проблемах в сострадательное ухо Ледисмита. Он шептал не напрасно, сетуя, что вместо ожидаемых пяти сотен стрелков их оказалось почти две тысячи, а вместо отсутствия орудий, он обнаружил два превосходных экземпляра. В ответ Френча заверили, что все войска, какие можно задействовать, кто по дороге, кто поездом, отправлены для присоединения к его отряду.
Вскоре это столь необходимое подкрепление начало пребывать. Вначале спокойные, деловые, надежные Девонцы, затем стремительные, пламенные, отважные Гордонцы. Два эскадрона 5-го Уланского, 42-я и 21-я батареи Королевской Полевой Артиллерии, еще один эскадрон Улан, эскадрон 5-го Гвардейского Драгунского полка. Теперь Френч чувствовал себя достаточно сильным для выполнения стоящей перед ним задачи. Он добился превосходства в численности и артиллерии, но противник занимал удобную для обороны позицию на холме. Бой обещал быть захватывающим и жестоким.
Наступление началось после полудня. Среди многочисленных холмов трудно определить точное расположение позиций противника. Все, что были известно, это: "они там, и мы должны выбить их оттуда, если это в человеческих силах". "Враг там, - указал Ян Гамильтон своей пехоте, - и надеюсь, до захода солнца вы вытрусите его оттуда. Уверен, вы сможете". Солдаты ответили смехом и одобрительным возгласами. Развернувшись в длинные цепи, они двинулись через вельд, а грохот двух батарей сообщил бурским артиллеристам, кто теперь хозяин.
Основной замысел боя заключался в атаке флангов с одновременным удержанием позиции по фронту, оставалось выяснить, где собственно находится фронт, а где фланги. Наверняка это можно было прояснить лишь в ходе боя. Генерал Уайт, прибывший из Ледисмита вместе со штабом, оставил командование в руках Френча. Для Уайта, с его рыцарским духом, типично в течение десяти дней самоотстраняться от причастности к формально принадлежащей ему победе, и брать на себя полную ответственность за поражение, при котором не присутствовал. Теперь он разъезжал среди рвущихся снарядов, наблюдая за талантливой работой своего заместителя.
Дело началось около половины четвертого, Перед фронтом наступающих британцев лежал покатый холм, над которым в отдалении возвышался еще один. Нижний холм буры не защищали, и пехота, развернувшись из ротных колон в цепи, заняла его без помех. Далее расстилалась широкая долина, покрытая травой, ведущая прямо к главной позиции, длинному копи (холму), к которому с боку примыкал еще один, в виде сахарной головы. Над зеленым склоном, ведущим к границе между жизнью и смертью, росла гигантская туча, отбрасывая на сражающихся зловещую черную тень. Воздух казался мертвым, как всегда бывает перед великими природными катаклизмами. Люди двигались молча, лишь приглушенный звук шагов да легкое позвякивание оружия и снаряжения наполняли окружающее пространство непрерывным приглушенным шелестом. Грозовая туча, висевшая перед наступавшими, придавала атаке зловещую торжественность.
Британские орудия открыли огонь с дистанции 4400 ярдов, в ответ, мелькая быстрыми вспышкам на темном фоне надвигающейся грозы, заговорила артиллерия буров. Это был неравный, но красивый бой. Выстрел-другой для пристрелки, а затем клубы дыма от снарядов, рвущихся точно на артиллерийской позиции противника. Засыпаемые британскими снарядами, два орудия буров впали в угрюмое молчание, иногда прерываемое короткими приступами яростной активности. Наши батареи перестали обращать на них внимание и начали обшаривать шрапнелью гребень холма, готовя путь наступающей пехоте.
План был таков: Девонцы удерживают противника по фронту, а Гордонцы, Манчестерцы и Имперская Легкая Конница наносят основной удар с левого фланга. Но слова "фронт" и "фланг" утрачивают свое значение, когда имеешь дело с мобильным и быстрым противником. Атака, которую намечалось провести на левом фланге, в действительности превратилась во фронтальную, в то время как Девонцы оказались на правом фланге бурских позиций. В момент финального наступления гигантская черная туча разразилась грозой, и стуи дождя хлынули в лица солдат. Скользя и оступаясь на мокрой траве, британцы бросились на штурм.
В шипение дождя влился новый звук - глубокий, грозный, воющий напев "маузеровских" пуль. По гребню холма, из конца в конец, перекатывался грохот ружейных выстрелов. Бойцы падали один за другим, но их товарищи продолжали энергично двигаться вперед. Перед ними лежал нелегкий долгий путь, так как вершина вражеской позиции находилась на 800 фунтов выше уровня железной дороги. Скат холма, издали казавшийся одним склоном, в действительности был цепью возвышенностей и лощин, и наступавшая пехота то ныряла в укрытие, то вновь подставляла себя под град пуль. Путь атакующих усеялся фигурами одетыми в хаки, часть из них уже замерла в объятиях смерти, часть еще корчилась в агонии. Среди лежащих в беспорядке мертвых тел, философски куря трубку, сидел майор Гордонцев, получивший пулю в ногу. Отважный маленький Чисхолм, полковник Имперской Конницы, бросившийся вперед размахивая над головой цветным шарфом, упал с двумя смертельными ранами. Путь был настолько долгим, а подъем на холм столь утомительным, что люди в изнеможении падали на землю, пытаясь восстановить дыхание для нового рывка. Как и на Талана-Хилл, полковые порядки смешались. Манчестерцы, Гордонцы и Имперская Конница надвигались на противника одной длинной рваной волной. В этой гонке со смертью нога в ногу бежали и шотландцы, и англичане, и британские африканеры. Наконец они смогли увидеть своего врага. То там, то здесь, среди валунов мелькала то фетровая шляпа со свисающими полями, то раскрасневшееся бородатое лицо, припавшее к прикладу винтовки. Еще одна пауза и затем, собравшись с силами, человеческий вал в едином порыве, словно сговорившись, рванулась вперед. Черные фигуры возникали из-за камней прямо перед ними. Одни поднимали ружья, показывая, что сдаются, другие, втянув голову в плечи, мчались прочь, прыгая и петляя меж валунов. Задыхающиеся, жадно глотающие воздух солдаты достигли края плато. Их глазам открылась позиция с двумя скорострельными орудиями, еще недавно яростно извергавшими пламя, а теперь обреченно молчащими, окруженными, словно мусором, мертвыми телами артиллеристской прислуги. Возле лафета одного из них все еще стоял раненый офицер. Небольшой отряд буров продолжал отстреливаться. Их внешность шокировала некоторых из наших людей. "Они были одеты в черные сюртуки и сильно походили на захудалых, не внушающих доверия бизнесменов, - вспоминал один из очевидцев, - убивать их казалось преступлением". Некоторые сдались, некоторые сражались до конца и погибли. Их лидер, Кох, старый джентльмен, с седой бородой, лежал среди камней, трижды раненый. С ним обошлись со всей подобающей учтивостью и вниманием, но, к сожалению, он умер в госпитале Ледисмита несколько дней спустя.
Тем временем Девонцы, дождавшись развития атаки, навалились на холм, возвышавшийся на фланге, а артиллерия заняла позицию в 2000 ярдах от противника. Они столкнулись с менее ожесточенным сопротивлением, чем другие, но очистили вершину как раз вовремя, отрезав части беглецов путь к отступлению. Теперь вся наша пехота была на гребне холмов.
Но даже после этого суровые бойцы не сложили оружие. Они отчаянно цеплялись за дальний край плато, отстреливаясь из-за валунов. Офицер Манчестерцев и сержант-барабанщик Гордонцев устроили соревнования, кто быстрее добежит до ближайшей пушки. Офицер выиграл, и торжественно уселся на стволе. Солдаты всех подразделений с радостными криками толпились вокруг, как вдруг их изумленных ушей достиг сигнал "Прекратить огонь", а затем "Отступать". Это казалось невероятным, но сигналы прозвучали вновь, ясно и категорично. Инстинктивно подчиняясь дисциплине, люди начали медленно отходить. Но вскоре до некоторых из них дошла суть происходящего. Хитрый противник изучил наши сигналы. "Черта с два отступать!" - закричал маленький трубач, и протрубил "Атаку", вложив в сигнал всю силу, оставшуюся после забега на холм. Люди, уже было отошедшие на сотню ярдов, бросив орудия без прикрытия, вновь устремились на плато, и в лагере буров тут же взметнулся белый флаг, подтвердив, что игра окончена. Эскадроны 5-го Уланского и Гвардейских Драгун под командованием полковника Гора, прокрался вокруг подножья холма, и в свете потухающего дня атаковал отступающих буров, некоторых убив, и около тридцати взяв в плен - один из немногих на этой войне случаев, когда всадник-британец перехватил всадника-бура. "Что, нравится Маджуба?", - кричали возбужденные пехотинцы, ворвавшись на вражеские позиции. И в самом деле, этот бой был в некотором роде зеркальным отражением знаменитой битвы. Конечно, при Эландслаагте британцев было гораздо больше, чем буров при Манджубе, но и оборонявшиеся также были многочисленнее. К тому же, в том сражении у британцев отсутствовали орудия. Несомненно, Манджуба гораздо круче, чем Эландслаагте, но каждый опытный солдат знает, что защищать склон средней крутизны гораздо легче, чем обрывистый, поскольку последний позволяет атакующим укрываться за камнями, в то время как защитник первого вынужден заглядывать за край обрыва, подставляя голову под пули. В целом можно сказать - эта небольшая великолепно проведенная акция все расставила на свои места, доказав, что, несмотря на свою несомненную храбрость буры не обладают достаточным воинским мастерством для противостояния британскому солдату на равных. Так же можно со всей ответственностью утверждать, что последовавшие одна за другой акции у Талана-Хилл и Эландслаагте - подвиги, ни в чем не уступающие Манджубе.
Эта победа принесла нам больше плодов, чем первый бой у Данди. Два орудия "Максим-Норденфельд", эффективность которых болезненно-наглядно подтвердилась в ходе сражения, пополнили ряды нашей артиллерии. Двести пятьдесят буров было убито и ранено, около двух сотен попали в плен. Наибольшие потери понесли Йоханнесбургцы, Германцы и Голландеры. В наши руки попали: генерал Кох, доктор Костер, полковник Шиль, Преториус и другие хорошо известные трансваалеры. Британские потери были почти такие же, как на Талана-Хилл - 41 убитый и 220 раненых. Основная тяжесть легла на плечи Хайлендеров Гордона и Имперской Легкой Конницы.
Победители провели ночь в низине, под холодным, непрерывно моросящим с затянутого тучами неба, дождем. Здесь среди многочисленных, расположенных лагерем фургонов стояли палатки побежденных. О сне не было и речи. Всю ночь изможденные партии обыскивали склоны холма, доставляя раненых в лагерь. Солдаты и пленники толпились у бивачных костров, и приятно отметить, что самые теплые места и лучшую часть своего грубого рациона солдаты уступили удрученным голландцам. Слова безыскусной искренней похвалы и симпатии смягчали боль поражения. Память о подобном обращении в более счастливые дни поспособствует слиянию наших рас более, чем вся мудрость политиков.
Очистив железнодорожную линию, генерал Уайт не решился оставлять там гарнизон, поскольку знал, что с севера движутся значительные силы противника, и считал своей основной обязанностью защиту Ледисмита. Ранним утром следующего дня (22-го октября) его уставшие, но ликующие войска вернулись в город. Здесь он несомненно узнал, что генерал Юл не собирается использовать для отступления ненадежную железную дорогу, а намерен двигаться окольными путями. Перед Уайтом стала задача, каким образом, не удаляясь от города, нанести удар по противнику, находящемуся на севере, чтобы не дать бурам атаковать Юла. Помогая отступающей колонне, Уайт затеял бой при Ритфонтейне - дело, само по себе незначительное, но имеющее целью расчистить путь утомленным войскам, отходящим от Данди.
Армия Оранжевой Республики, авангардом которой были коммандо, разбитые при Эландслаагте, медленным, но неудержимым потоком спускалась по горным проходам, растекаясь на юг и восток, с намерением перерезать сообщение между Данди и Ледисмитом. Уайт решил помешать им блокировать Ньюкаслскую дорогу. С этой целью во вторник, 24-го числа, он предпринял вылазку из Ледисмита силами двух полков кавалерии (5-го Уланского и 19-го Гусарского), двух полевых (42-й и 53-й) и 10-й горной батареи, четырех пехотных батальонов (Девонцев, Ливерпульцев, Глостерцев и 2-го батальона Королевских Стрелков), Имперской Легкой Конницы и Натальских Волонтеров - всего около четырех тысяч человек.
Разведчики обнаружили, что бюргеры оседлали цепь холмов в пределах семи миль от Ледисмита, наиболее значительный из которых назывался Тинта Инйони. В планы генерала Уайта не входила попытка выбить врага с этих позиций (постоянно сражаться на местности, избранной противником, не является примером мудрого руководства войсками). Он счел необходимым удержать буров на месте, в течение дня отвлекая их внимание от отступающей колоны. Для выполнения подобной задачи, поскольку непосредственная атака не предполагалась, пушки горазда полезнее пехоты. И в самом деле, пехотинцам отвели роль эскорта артиллерии. Британцы предприняли ряд демонстративных атак, продолжавшихся с девяти утра до половины второго после полудня. Наша полевая артиллерия мешала точному огню бурских орудий, установленных на холмах, а шрапнель пресекала действия их стрелков. Поскольку орудия противника использовали черный порох, их позиции определялись гораздо легче, чем при Эланслаагте. Расстояние варьировалось от трех до четырех тысяч ярдов. Наши потери в этой акции были бы незначительными, но Глостерцы, пренебрегши осторожностью, выдвинулся на открытое пространство, где, попав под ружейный огонь, потерял полковника Уилфорда плюс пятьдесят офицеров и рядовых убитыми и ранеными. В течение четырех дней полковник Гордонцев Дик-Канингхем, полковник Легкой Конницы Чисхолм, полковник Стрелков Ганнинг и вот теперь полковник Глостерцев Уилфорд пали, ведя в атаку своих парней. Вечером генерал Уайт, осуществив задуманное и обеспечив безопасность колонны из Данди, проходившей опасный Биггарсбергский проход, отвел войска в Ледисмит. Мы не можем точно определить потери буров, но, вероятно, они были незначительными. Со своей стороны мы потеряли 109 человек, из них лишь 13 убитыми. На Глостерцев пришлось 64 человека, а войска, набранные в Натале потеряли 25. На следующий день, как уже говорилось, британская армия воссоединилась в Ледисмите, и кампания вошла в новую фазу.
Подведем итоги этой, полной событиями, недели. Стратегическое преимущество осталось за бурами. Они вынудили нас бросить позиции у Данди и вернуться в Ледисмит, они захватили часть железной дороги и почти четверть колонии на севере, они убили или ранили где-то шесть-семь сотен наших людей, пленив около двух сотен кавалеристов. Мы были вынуждены оставить в Данди значительные запасы продовольствия и снаряжения, а так же наших раненых, в том числе генерала Пенна Саймонса, впоследствии умершего в плену. С другой стороны тактическое превосходство оставалось за нами. Мы дважды выбивали буров с позиций и захватили два орудия. Мы взяли в плен около двухсот человек, а их потери убитыми и ранеными, возможно, сравнимы с нашими. В целом, слава этой недели боев за Наталь, можно сказать, досталась поровну обеим сторонам, чего мы не можем сказать о бесконечных изнурительных днях, последовавших за ней.
Глава 7 БОЙ У ЛЕДИСМИТА
Сэр Джордж Уайт, объединив войска, стал во главе внушительной двадцатитысячной армии. Его кавалерия состояла из 5-го Уланского полка, 5-го Драгунского, 19-го и части 18-го Гусарских, Натальских Карабинеров, Пограничных Стрелков, Конной Пехоты и Имперской Легкой Конницы. Пехота включала Королевских Ирландских Фузилеров, Королевских Стрелков, еще не отдышавшихся от забега на Талана-Хилл, Гордонцев, Манчестерцев и Девонцев, окропивших кровью Эландслаагте, Лестерцев, Ливерпульцев, 2-й батальон Королевских Стрелков, 2-ю Стрелковую Бригаду и Глостерцев, которым так не повезло при Ритфонтейне. В его распоряжении находились шесть великолепных батарей полевой артиллерии - 13-я, 21-я, 42-я, 53-я, 67-я, 69-я и 10-я Горная Батарея с разборными орудиями. Ни один командующий не мог пожелать себе более компактной и хорошо подготовленной армии.
Британский генерал с самого начала признавал, что, ввиду значительного превосходства противника, следует придерживаться оборонительной тактики, так как крупная неудача его войск на поле боя, отдаст бурам весь Наталь. Акции при Эландслаагте и Ритфонтейне предпринимались с целью помочь отступающему отряду Юла, но теперь побудительные мотивы для наступательных действий отсутствовали. Сэр Уайт прекрасно знал, что через всю Атлантику, от Английского Канала до Кап де Верде (Островов Зеленого Мыса), вытянулся караван судов, со спешащими из Англии войсками. Этот караван приближался с каждым часом. Не позднее двух недель, а возможно и ранее, первый борт ожидался в Дурбане. Таким образом, в основу игры генералу следовало положить сохранение армии, позволив грохочущим машинам и бешено вращающимся винтам потрудиться на благо Империи. Заройся он в землю по самый нос и жди, его тактика, в конце концов, себя бы оправдала.
Но пассивное и бесславное поведение немыслимо для настоящего солдата. Уайт не мог позволить, чтобы подчиненные ему великолепные войска отсиживались без дела. То, чего требовало благоразумие, не позволяла честь. 27-го октября буры и слухи о них были повсюду. Жубер с главными силами двигался от Данди. Фристейтеры действовали на севере и западе. Общее число бюргеров было неизвестно, но стало очевидно, что противник гораздо многочисленнее и сильнее, чем предполагалось. Британцы уже испытали на себе действие артиллерии врага и лишились розовых иллюзий, что она будет для буров лишь обузой. Несомненно, оставлять город, с целью дать сражение, было рискованно. В поле маневренный противник мог совершить обход и захватить Ледисмит с тыла. Тем не менее Уайт решился на рискованное предприятие.
29-го противник сосредоточился возле города в пределах видимости. С высокого холма, на расстоянии ружейного выстрела от крайних домов с северной и восточной стороны, часовой насчитал не менее шести бурских лагерей. Френч послал своих кавалеристов на разведку вдоль линии наступающих войск. Его рапорт предупреждал Уайта, что если командующий желает нанести удар до того, как все разрозненные коммандо соберутся в один кулак, следует действовать немедленно. Раненых отправили в Питермаритцбург, и трудно объяснить, почему мирное население не последовало за ними. Говорили, что вечером того же дня сам Жубер находился всего в шести милях, и его люди перерезали водопровод, идущий в город, но через Ледисмит протекала довольно большая река - Клип, и недостатка в воде не было. Британцы, изумив буров из дальнего вельда, наполнили и подняли воздушный шар, рапорты с которого подтвердили: враг обладает значительными силами и находится со всех сторон.
В ночь на 29-е генерал Уайт выделил два лучших батальона (Ирландских Фузилеров и Глостерцев), усиленных 10-й Горной Батареей, поставив перед ними задачу под покровом темноты занять и удерживать длинный гребень, называемый Николсонс-Нек, лежащий в шести милях севернее Ледисмита. Решив на следующий день дать сражение, он хотел прикрыть левый фланг от тех фристейтеров, что все еще прибывали с севера и запада, а также удерживать открытым проход, через который его кавалерия могла бы преследовать отступающих буров в случае британской победы. Эта небольшая колонна насчитывала около тысячи человек, о судьбе которых будет рассказано позже.
30-го октября в пять часов утра буры, уже научившиеся поднимать тяжелые орудия на самые неприступные вершины, открыли огонь с одного из холмов, лежащих севернее города. Но, еще до первого выстрела, британцы устремились из Ледисмита, желая померяться силой с захватчиками.
Армия Уайта двигалась тремя колоннами. Левую, действовавшую самостоятельно (отряд, выделенный для захвата Николсонс-Нек) возглавлял полковник Фузилеров Карлетон (один из трех доблестных братьев, командовавших британскими батальонами). Штабным офицером при нем был майор Эди. На правом фланге британцев полковник Гримвуд командовал бригадой, сформированной из 1-го и 2-го батальонов Королевских Стрелков, Лейстерцев, Ливерпульцев и Королевских Дублинских Фузилеров. В центре полковник Ян Гамилтон командовал Девонцами, Гордонцами, Манчестерцами и 2-м батальоном Стрелковой Бригады, шедшим в бой прямо с поезда, только что прибывшего из Дурбана. Френч с кавалерией и конной пехотой находился на крайнем правом фланге, но в этот день ему не представилось возможности использовать кавалерию.
Позиция буров, насколько можно было судить, выглядела очень прочной. Ее центр лежал на одном из отрогов Сигнального Холма (Сигнал-Хилл), в трех милях от города. Здесь противник располагал двумя сорокафунтовыми и тремя более легкими орудиями, но с каждым часом его артиллерия множилась, как по количеству стволов, так и по весу залпа. Диспозиция противника почти не просматривалась. Наблюдатель, изучавший западную сторону, мог разглядеть сквозь оптику лишь россыпи всадников, то там, то здесь галопировавших по лысым холмам, да небольшие группы людей - возможно, артиллеристов, сгрудившихся у своих орудий, а возможно, командиров в окружении подчиненных, изучавших город, который им в будущем предстояло разглядывать долгие утомительные месяцы. На серо-коричневой равнине перед городом длинные тонкие линии, изредка мерцающие блеском стали, обозначали продвижение пехоты Гамильтона и Гримвуда. Кристальная морозная чистота африканского утра позволяла рассмотреть каждую деталь, вплоть до далекого дымка локомотива, надрывавшегося на тяжелом подъеме, ведущем от Фрира, через Коленсовский мост в Ледисмит.
Так началась поспешная и бессмысленная акция, цель которой трудно объяснить. Позиции буров простирались на семь или восемь миль, при этом цепь холмов (копи) образовала как бы ряд крепостей. Они стояли огромным полумесяцем, в центр которого было направлено наше наступление. Такой расклад предоставлял бурам возможность с удобных позиций вести сосредоточенный артиллерийский огонь, набиравший силу с каждым часом. С самого утра сорок два британских орудия вели ожесточенную стрельбу, хотя недостаточная точность, вызванная погрешностями определения дистанции из-за рефракции (к слову обычной в здешнем прозрачном воздухе), позволила противнику сохранять преимущество. Создавалось впечатление, что нашему огню не хватает концентрации, поскольку в определенные моменты боя батареи обстреливали различные участки вражеских позиций. Иногда ответный огонь бурских пушек на некоторое время стихал, но лишь для того, чтобы обрушиться на наши войска с еще большей свирепостью и точностью, вызывавшей восхищение мастерством артиллеристов противника. Огромные снаряды, самые большие из когда либо взрывавшихся на поле боя, прилетали с дистанции, недостижимой для наших пятнадцатифунтовок, обволакивая британские батареи огнем и дымом. Гигантское орудие "Крезо", установленное на Пепворз-Хилл посылало свои 96-ти фунтовые снаряды на четыре мили, а несколько 40-ка фунтовых гаубиц превосходили по мощи наши полевые орудия. И в тот же самый день, когда нам в такой грубой форме объяснили, что, при наличии труда и желания, на поле боя можно доставить самые тяжелые орудия, нам судилось узнать, что наш противник, к стыду британского Департамента Артиллерии, ближе знаком с новинками в области вооружений, чем мы, и продемонстрировал нам действие не только самых больших, но и самых маленьких снарядов. Жаль, что наши солдаты, а не официальные лица Департамента Артиллерии слышали грохот очередей одно-фунтовых автоматических "Викерс-Максимов", и жаль, что эти дьявольские снаряды, лопаясь подобно гигантским крекерам, не впивались в животы или черепа наших лондонских умников!
До семи утра британская пехота не решалась атаковать. Имея перед собой столь растянутую позицию с множеством холмов, удерживаемых противником, было непонятно, в каком направлении наносить главный удар, и не превратится ли все мероприятие в разведку боем. Однако не прошло и часа, как буры помогли разрешить сомнения, начав решительное давление на Гримвуда и правый фланг. При поддержке полевых орудий, "максимов" и ружейного огня они быстро сокращали расстояние. Для усиления правого фланга британской центральной колонне пришлось выделять полк за полком. На помощь Гримвуду отправили Гордонцев, Девонцев, Манчестерцев, 5-й Уланский, действовавший как пехота, и три батареи.
Около девяти часов наступило временное затишье, но стало ясно, что на передовую непрерывным потоком прибывают свежие коммандос и новые орудия. Вскоре бой возобновился с удвоенной ожесточенностью, и три передовых батальона Гримвуда отступили, очистив гребень, который они удерживали в течение пяти часов. Причиной отходя явилась не слабость британцев, а послание полковника Нокса сэру Джоржу Уайту, доносившего, что противник, похоже, намерен атаковать город с другой стороны. Несколько неорганизованно пересекая открытую местность, британцы понесли тяжелые потери, которые имели все шансы стать катастрофическими, если бы 13-я и последовавшая за ней 53-я Полевые батареи, не устремилась вперед, и, с короткой дистанции не прикрыли бы отступление нашей пехоты шрапнелью. Не обращая внимания на разрывы гигантских 96-ти фунтовых снарядов и раздражающий треск маленьких одно-фунтовых, под перекрестным ружейным огнем, отважные артиллеристы Эбди и Даукинса сняли орудия с передков и, перенося огонь то направо, то налево, озаряли вспышками пламени нагромождение тел своих павших товарищей и лошадей. Огонь противника был настолько жесток, что орудия почти скрылись за завесой пыли, поднятой снарядами автоматических пушек. Когда работа была сделана, и отступавшая пехота в беспорядке перевалила через гребень, орудия прикрытия во весь опор помчались за ней. Батареи потеряли так много лошадей, что два орудия пришлось бросить, и за ними отправили специальную команду, успешно справившуюся с заданием благодаря доблести капитана Твайтиса. Действия наших батарей стали одни из немногих лучезарных моментов в отнюдь не блестящей дневной работе. Пропустив отходящую пехоту, артиллеристы, с изумительными хладнокровием и отвагой прикрывали друг друга при отступлении. Прикрывая кавалерию отличилась стойкостью 21-я батарея (Блевитта), а 42-я (Гаулбурна) понесла самые тяжелые потери. В целом, вся слава, выпавшая нам в этот день, пришлась на долю артиллеристов.
Уайт попал в затруднительное положение, единственным выходом из которого оставалось общее отступление и концентрация сил в городе. Его левый фланг подвис в воздухе, и лишь доносившийся оттуда звук стрельбы, приглушенный пятью милями пересеченной местности, свидетельствовал, что бой там еще продолжается. Правый фланг попятился назад, но страшнее всего - было то, что его центр фактически прекратил существование, поскольку здесь оставалась лишь 2-й батальон Стрелковой Бригады. Что произойдет, если противник просто пойдет вперед и ворвется в город? После того, как бурская артиллерия доказала свое превосходство над нашей такое развитие событий становилось весьма вероятным. Ужасное 96-ти фунтовое орудие, находясь вне досягаемости нашей артиллерии, спокойно посылало снаряд за снарядом в массу отступавших войск. Наши люди вымотались. Они мало спали, давно не ели, и безнаказанный огонь противника стал для них слишком суровым испытанием. При таких обстоятельствах отступление могло легко перерасти в бегство. Дурное предчувствие охватывало офицеров, когда они замечали, что солдаты, заслышав жалобный вой снаряда, каждый раз ускоряют шаг и оглядываются через плечо. Но британцы все еще находились на открытой местности в нескольких милях от дома. Что можно было предпринять для облегчения создавшегося положения?
И именно в этот момент нашелся подходящий и неожиданный ответ. Облачко паровозного дыма, которое наблюдатель видел утром, по мере того как тяжелый поезд, пыхтя и скрипя, взбирался на крутой подъем, все приближалось. Вдруг, когда состав уже почти подтянулся к Ледисмиту, из него высыпала толпа забавных бородатых парней, и с помощью умелых рук, странных морских команд, веревок и блоков принялась выгружать длинные стройные орудия, закрепленные на платформах. Орудия имели необычные лафеты, специально сконструированные капитаном Перси Скоттом. Прилагая нечеловеческие усилия, не обращая внимания на усталость, моряки быстро подготовили свои скорострельные 12-ти фунтовые пушки к работе. Длинные орудийные стволы поднялись на требуемый угол, позволявший достать монстра, беспечно расположившегося на холме у самого горизонта. Два орудия вытянули свои любопытные длинные шеи в сторону врага и обменялись с большим "Крезо" колкими фразами. Измотанные и павшие духом британские войска вдруг услышали звук, более громкий и резкий, чем привычный грохот наших полевых пушек, и увидели на дальнем холме большие фонтаны дыма и пламени, отметившие места падения снарядов. Еще выстрел. И еще, и еще, и еще. Пехоту больше не беспокоили. Капитан Хедворт Лэмбтон со своими людьми спас ситуацию. Демоническое орудие врага, столкнувшись с достойными оппонентами погрузилось в молчание и более не тревожило наши покрытые пылью полевые войска еле волочившиеся в Ледисмит. Казалось, покинув на поле боя три сотни товарищей, мы уже заплатили немалую цену за безрассудство, но судьба припасла для нас еще одно несчастье, на фоне которого утреннее отступление выглядело не таким уж бедствием.
Обратимся к печальной участи упоминаемой ранее небольшой колонны, высланной сэром Джоржем Уайтом, для предотвращения, если возможно, объединения двух армий буров и одновременно, создания угрозы правому крылу основных сил противника, наступающему со стороны Данди. Сэр Джордж Уайт в течение компании постоянно демонстрировал одно качество, очаровательное у отдельно взятой личности, но непозволительное для командира. Он был убежденным оптимистом. Возможно, будь он другим, его сердце не выдержало бы последующих черных дней. Но стоит вспомнить неразрушенную железную дорогу на Ньюкастл, молчаливое согласие на занятие Данди, присутствие лишних ртов в Ледисмите до момента, когда избавиться от них стало невозможно, пренебрежение подготовкой обороны города, пока буры не вынудили наши разбитые войска вернуться в него, везде мы видим одну и ту же причину - привычку верить, что все будет хорошо, и как следствие, пренебрежение запасным вариантом на случай, если дело обернется скверно. К несчастью, во всех вышеупомянутых примерах наши дела шли плохо, и лишь медлительность буров у Данди и под Ледисмитом позволили избежать катастрофы.
Сэр Джордж Уайт так благородно и открыто взял на себя вину за Николсонс-Нек, что беспристрастный историк должен счесть его самообличение чрезмерным. Непосредственной причиной неудачи, несомненно, стало чистое невезение, зависящее от вещей, находящихся вне контроля командующего. Но очевидно, что стратегический план, согласно которому злосчастная колонна оказалась на Николсонс-Нек, основывался на предположении, что главные силы армии у Ломбардс-Коп выиграют дело. Тогда Уайт мог бы резко завернуть правый фланг и зажать буров в клещи. По меньшей мере он мог бы воссоединиться со своим изолированным крылом. Но если он проиграет бой, что тогда? Как выпутаться из создавшегося положения? Отважные Ирландцы, казалось, не допускали даже мысли о поражении. Командиров колонны заверили, и это подтверждается свидетелями, что к одиннадцати утра следующего дня их деблокируют. Так бы и случилось, если бы Уайт выиграл сражение. Но...
Силы, выделенные для самостоятельных действий, состояли из четырех с половиной рот Глостерцев, шести рот Королевских Ирландских Фузилеров и 10-й Горной Батареи с шестью семифунтовыми горными орудиями. Это были испытанные "индийские" ветераны. К тому же всего десять дней тому назад, на Талана-Хилл, Фузилеры показали, на что они способны. Командовал колонной полковник Фузилеров Карлетон, усердию которого британцы обязаны успешным завершением отступления из Данди. Функции штабного офицера выполнял майор Эйди. В воскресную ночь 29-го октября, тысяча человек, гордость армии, выступили из Ледисмита. Обмениваясь прощальными жестами с передовыми пикетами, бойцы не могли и подумать, что пройдут долгие месяцы прежде чем они вновь увидят своих соотечественников с оружием руках.
Дорога выдалась сложной, а ночь безлунной. По обе стороны чернели неясные очертания холмов, почти неразличимые в ночной темноте. Колона медленно брела сквозь ночь - впереди Фузилеры, затем пушки и Глостерцы. Несколько раз делались короткие остановки, чтобы по компасу сверить направление движения. Наконец, в самый холодный и темный час между полночью и рассветом, колонна свернула с дороги влево. Перед британцами возник едва угадываемый, длинный черный копи. Это был тот самый Николсонс-Нек, который им приказали занять. Карлетон и Эйди, убедившись, что они действительно попали куда нужно, должно быть, вздохнули с облегчением,. Отряд находился всего в двухстах ярдах от намеченной позиции, и все шло без сучка и задоринки, но на этих последних ярдах произошел инцидент, решивший судьбу и всего предприятия, и их собственную.
Внезапно из темноты, несясь во весь опор, вылетели пять всадников. Стук подков в ночной тишине казался грохотом, из-под копыт во все стороны летели камни. Возникнув ниоткуда они в мгновенье ока скрылись в никуда. Откуда они взялись, куда исчезли, никто не знал. Что их заставило нестись сквозь темень таким диким аллюром: умысел, неосведомленность, паника? Кто-то выстрелил. Сержант Фузилеров получил пулю в руку. Кто-то подал команду примкнуть штыки. Мулы, груженные амуницией, брыкались и вставали на дыбы. О предательстве нет и речи, поскольку животных вели наши люди, но одному человеку удержать двух перепуганных мулов - задача для Геркулеса. Обезумев от страха, животные вырвались из рук коноводов и вскоре в полнейшем беспорядке понеслись сквозь колонну. Паника охватила почти всех мулов. Тщетно люди пытались их удержать. Бешенный поток ополоумевших созданий сметал все на своем пути. В предрассветной мгле люди решили, что их атаковала кавалерия. В мгновенье ока колонна рассеялась и потеряла всякое подобие боевого порядка, словно сквозь нее пронесся полк драгун. Когда ураган миновал, и люди, бормоча проклятья, вновь построились в колонну, стали ясны размеры постигшей их беды. Там, вдалеке, откуда все еще доносилась сумасшедшая дробь копыт, были их запасные патроны, их снаряды и их пушки. Горные орудия везли не на колесах, а в разобранном виде на спинах мулов, и теперь колеса стремительно удалялись на юг, лафеты на восток, стволы на запад. Часть патронов валялись на дороге, но большинство находилось на обратном пути в Ледисмит. Оставалось лишь принять случившееся и решить, что делать дальше.
Естественно, часто задают вопрос, почему, потеряв пушки и боеприпасы, полковник Карлетон не вернулся в Ледисмит пока было темно? Пара доводолв достаточно очевидна. Во-первых, хорошему солдату присуще стремление любой ценой выполнить приказ, а не отказываться от намеченного предприятия. Поступи он иначе, его предусмотрительность, конечно, могла бы стать предметом формального одобрения, но скорее всего сопровождалась бы неофициальными комментариями. Солдат воспитан использовать удобный случай и делать все возможное теми средствами, какими располагает. Кроме того, полковник Карлетон и майор Эйди знали общий план сражения, которое должно было начаться через несколько часов, и отдавали себе отчет, что, отступив, они обнажат левый фланг генерала Уайта, подставив его под удар противника (как мы теперь знаем, Фристейтеров и Йоханнесбургской Полиции), наступающего с севера и запада. Карлетон надеялся, что к одиннадцати утра его отряд деблокируют, и верил, что до этого времени вполне сможет продержаться. Таковы наиболее очевидные соображения, склонившие полковника Карлетона к решению выполнять поставленную перед ним задачу насколько это будет в его силах. Он приказал двигаться вперед и занять позицию.
Однако его сердце наверняка ёкнуло, когда он ее обследовал. Большая, слишком большая, для эффективной обороны наличными силами. Британцам предстояло удерживать копи длиной около мили и шириной в четыре сотни ярдов. Очертаниями позиция напоминала подошву ботинка, и при самом лучшем раскладе полковник мог надеяться удержать лишь пятку. Другие холмы, расположенные вокруг, предоставляли хорошее укрытие стрелкам буров. Однако, не устрашившись, Карлетон сразу же приказал своим людям строить брустверы из камней, разбросанных по вершине. К рассвету, возвещенному с соседнего холма щелчком бурского "Маузера", они уже возвели грубое подобие укрытий, за которыми надеялись продержаться до подхода помощи.
К сожалению, у британцев не было способа сообщить Уайту о своем отчаянном положении. Конечно, они брали с собой гелиограф, но тот остался на спине одного из проклятых мулов. Кольцо буров вокруг них плотно замкнулось, и об отправке посыльного не могло быть и речи. В отчаянии в качестве гелиографа пытались использовать отполированную консервную банку, но безуспешно. С обещанием щедрого вознаграждения отправили одного из кафров, но история не сохранила о нем дальнейших упоминаний. На юге, в кристальном холодном утреннем воздухе, там, откуда доносился отдаленный гром орудий Уайта, взмыл воздушный шар. Если бы им удалось привлечь внимание наблюдателя! Тщетно солдаты размахивали флагом. Шар висел над далеким полем боя невозмутимо и безучастно.
Буров вокруг становилось все больше. Ими командовал Христиан де Вет, чье имя вскоре станет всемирно известным, а затем ему на помощь прибыл Ван Дам со своими Полицейскими. Обстрел позиций начался в пять часов утра, в шесть разгорелся, а к семи стал ожесточенным. Две роты Глостерцев сложили бруствер у подошвы холма, чтобы не подпустить противника слишком близко к высоте. Свежее подкрепление буров, стреляя почти с тысячи ярдов, обошло это укрепление с тыла. Пули защелкали по каменному брустверу со всех сторон. Роты получили приказ отойти, и, передвигаясь по открытой местности, понесли тяжелые потери. Непрерывный грохот и треск ружейного огня доносился отовсюду. Противник сближаясь медленно, но уверенно. То там, то здесь меж валунов мелькали темные фигуры, и это все, что защитники холма могли видеть. Британцы стреляли неторопливо и наверняка, экономя каждый патрон, но буры так умело выбирали укрытие, что редко кто из них получал пулю. "Виднелись лишь стволы их ружей", - вспоминал один из участников боя. Долгое утро предоставило достаточно времени для размышлений, и, возможно, не один солдат уже задавался вопросом, а к таким ли боям их готовили, заставляя тянуть ногу на плацу и выстреливать кучу патронов по открытым целям с фиксированного расстояния. Несомненно, в будущем армии следует изучать опыт Николсонс-Нек, а не Лаффанс-Плейн.
В течение бесконечных томительных часов, лежа на осыпаемом пулями холме, под непрерывное шипение воздуха и щелчки свинца о камни, британские солдаты могли наблюдать за боем, начавшемся на юге. Перед ними разворачивалось отнюдь не утешительное зрелище, и от этой картины на сердце у Карлетона, Эйди и их отважных бойцов становилось все тяжелее. Снаряды буров рвались прямо на позициях британских батарей, в то время как британские снаряды не долетали до врага. "Длинные Томы" со стволами, задранным под сорок пять градусов, вколачивал огромные снаряды в британские пушки с дистанции, о которой последние и не мечтали. Постепенно, по мере того, как британцы оттягивались к Ледисмиту, огонь пехоты слабел, и звучал все глуше. К одиннадцати часам Карлетон окончательно удостоверился, что покинут на произвол судьбы, хотя еще в девять утра, он принял гелиограмму с предписанием отступить при первой благоприятной возможности. Однако покинуть холм в сложившейся ситуации, означало обречь себя на верную гибель.
Люди находились под огнем шесть часов, и по мере того как потери росли, а патроны таяли, таяла и надежда в их сердцах. Они упрямо держались еще час, и еще, и еще. Девять с половиной часов цеплялись британцы за бесплодную груду камней. Фузилеры, так и не успевшие отдохнуть после Гленко, с тех пор постоянно находились в деле. И теперь многие спали, укрывшись за камнями. Некоторые упорно продолжали сидеть рядом с пустыми патронными сумками, сжимая в руках, ставшие бесполезными, винтовки. Кое-кто забирал патроны у убитых товарищей. Зачем они сражались? Солдаты знали, что надежды нет, но всегда остаются честь флага, репутация полка, и нежелание гордых мужественных людей мириться с поражением. Но даже у самой длинной истории бывает конец . Среди британцев были люди, готовые ради репутации армии, ради воинской доблести спокойно принять смерть там, где стояли, или повести "Faugh-a-ballagh" (полковой девиз Ирландских фузилеров - "Дай дорогу") и отважных парней 28-го полка, в последнюю смертельную атаку с разряженными ружьями против укрывшегося за скалами врага. Возможно, эти смельчаки были правы. Леонид и триста его воинов своей славной гибелью сделали для Спарты больше, чем своей героической жизнью. Человек уходит, как пожелтевший лист, но национальные традиции остаются, подобно дубу, роняющему листву. Опавшие листья ничего не значат, если их останки питают ствол дерева, делая его крепче. Но о жизни и смерти легко рассуждать, сидя за кабинетным столом. А в данном случае не стоит забывать о еще одном немаловажном факторе - ответственности офицеров за жизнь своих людей, и убежденности, что они еще смогут послужить своей стране. Все было взвешено, все обдумано, и, наконец, британцы выбросили белый флаг. Рядом с поднявшим его офицером не оставалось ни одного бойца, которого миновала бы пуля. В его траншее все были ранены, а другие подразделения находились вне пределов видимости, поэтому офицер решил, что они уже отошли. Обязывал ли этот флаг сдаваться остальных - трудный вопрос, но буры сразу же покинули свои укрытия, и солдатам, находившимся в траншеях второй линии и еще серьезно не вступавшим в бой, приказали воздержаться от стрельбы. Через несколько минут победители уже были среди них.
Как мне рассказывали участники событий, это было вовсе не то зрелище, какое хотелось бы видеть и о котором хотелось бы вспоминать. Изможденные офицеры ломали свои клинки и проклинали день, когда родились. Рядовые плакали от стыда, пряча перепачканные лица в ладони. Изо всех испытаний, когда-либо выпадавших на их долю, самым тяжелым, как подтверждали многие, оказался вид этого проклятого развевающегося носового платка. "Отец, отец, позволь нам умереть" - взывали Фузилеры к своему священнику. Отважные сердца, не требующие ни награды, ни благодарности - как жалко выглядит так называемое "преуспевание" в обществе по сравнению с из бескорыстной верностью и чувством долга!
Но в своей беде они избежали мук бесчестия и оскорблений. Все-таки существует братство храбрых, стоящее выше чувства национальной вражды, и возможно именно оно поможет излечить их от вечного противостояния. Из-за каждого валуна поднялся бур. Множество странных гротескных фигур - загоревших, с всклокоченными бородами быстро заполонили высоту. С их уст не сорвалось ни единого слова брани или триумфа. "Вы больше не будете говорить, что молодые буры не умеют стрелять" - самые резкие слова, сказанные наиболее несдержанными из них. По всему холму лежали убитые и раненые, около двух сотен. Те, кому люди еще могли помочь, получили все, что имелось в наличии. Раненого капитана Райса, из Фузилеров, какой-то гигант на собственной спине отнес к подножью холма и отверг золотую монету, предложенную ему в оплату за услугу. Некоторые просили у солдат их поясные ремни, как сувениры на память об этом дне, и многие поколения они еще будут служить украшениями на некоторых колониальных фермах. Затем победители собрались вместе и запели псалмы, не ликующие, а протяжные и печальные. Пленники мрачными колоннами, утомленные, истощенные, истрепанные направились в лагерь буров у Вошбанка, откуда их поездом отправили в Преторию. А в Ледисмите трубач Фузилеров, с перевязанной рукой, в изодранной униформе, принес на бивак британцев весть, что ценой собственной гибели бойцы двух доблестных полков прикрыли фланг отступавшей армии Уайта.
Глава 8 НАСТУПЛЕНИЕ ЛОРДА МЕТУЭНА
К концу второй недели боевых действий в Натале успехи буров начали вызывать серьезную тревогу британской публики, а европейская пресса разразилась дружным хором какого-то болезненного ликования. Чем бы ни объяснялась подобная реакция - исконной ненавистью к нам, спортивным ли инстинктом, побуждающим принимать сторону слабого против сильного, или влиянием секретной службы вездесущего доктора Лейдса, но, определенно, континентальные газеты никогда не были столь единодушны в преждевременном ликовании по поводу, как они вообразили, сокрушительного удара, полученного Британской Империей. Злопыхателями не принимался во внимание ни реальный масштаб событий, ни наш национальный характер. Франция, Россия, Австрия и Германия в равной степени просто источали злорадство, и даже визит германского императора (акция сама по себе учтивая и своевременная), не смог смягчить бессмысленно-язвительный тон прессы Фатерланда. Этот хор всеобщей ненависти вывел Великую Британию из ее привычного состояния апатии и пренебрежения к мнению иностранцев и сплотил нацию. Но у Британии были не только злопыхатели: знаки симпатии и поддержки приходили и от друзей в Соединенных Штатах и от малых стран Европы: Италии, Дании, Греции, Турции, Венгрии.
Реальный итог тяжелой двухнедельной потасовки в Южной Африке оказался следующим: четверть Наталя и сотня миль железной дороги перешла в руки противника. Произошло пять значительных боевых столкновений, ни одно из которых, однако, не дотягивало до определения "битва". Одно из них закончилось бесспорной победой британцев, два имели неопределенный финал, одно можно назвать неудачным и лишь одно явилось несомненным поражением. Мы потеряли тысячу двести человек пленными и батарею небольших орудий. Буры лишились двух отличных орудий и триста бюргеров попали в плен. Двенадцать тысяч британских военнослужащих оказались заперты в Ледисмите, а между захватчиками и морем не осталось каких-либо серьезных заслонов. Лишь ползущие по Атлантике транспорты, в недрах которых чумазые, истекающие потом кочегары без устали перелопачивали тонны угля, не позволяли умереть надежде на спасение Наталя и восстановление чести Империи. В Капской Колонии лоялисты ждали караван затаив дыхание, осознавая, что в случае вторжения Оранжевой Республики в Кап, противостоять ей некому, и никто не брался предсказать, как далеко сумеют продвинуться фристейтеры, и что предпримут голландские обитатели Колонии.
Оставим Ледисмит, окончательно угодивший в удавку буров, которые, засев на холмах, принялись неторопливо и обстоятельно душить город, и перенесясь на западный участок театра военных действий, отследим развитие параллельных событий. Начнем с осады Кимберли и закончим бесплодными усилиями колонны лорда Метуэна снять эту осаду.
Объявив войну, буры наметили на Западе две главные цели. Один крупный отряд, под командованием грозного Кронье направился к Мафекингу - это предприятие требует для своего изложения отдельной главы. Другой, состоявший преимущественно из фристейтеров под командованием Вэсселса и Боты, блокировал Кимберли. Город защищали войска полковника Кекевича, которому советом и делами помогал мистер Сесил Родес, бесстрашно прибывший в город одним из последних поездов. Основатель и директор великих алмазных копей "Де Бирс", в час испытаний не бросил своих людей, и именно благодаря его инициативе город получил ружья и пушки, помогшие выдержать осаду.
Полковник Кекевич располагал четырьмя ротами Королевских Северных Ланкаширцев (его собственный полк), Королевскими Инженерами, батареей Горной Артиллерии и двумя пулеметами. Кроме того, здесь же находились чрезвычайно пылкие и боеспособные местные формирования: сто двадцать Капских Полицейских, две тысячи Волонтеров, отряд Кимберлийской Легкой Кавалерии и батарея легких семифунтовых орудий. На огромных отвалах, окружавших шахты, установили восемь "Максимов", превратив горы породы в настоящие крепости.
При трагических обстоятельствах города достиг небольшой отряд полицейских из Врибурга - столицы Британского Бечуаналенда.. Жители Врибурга, лежавшего в 145 милях севернее Кимберли, отличались крайне пробурским настроем, и когда пришли новости, что наступающие бюргеры имеют пушки, стало очевидно, что город удержать невозможно. Скотт - командант Полицейских, пытался организовать оборону, но, не имея ни орудий, ни поддержки населения, был вынужден отказаться от сопротивления. Скотт со своим отрядом отступил на юг, но, не снеся чувства унижения, пустил себе пулю в лоб. Буры заняли Врибург, и Южно-Африканская Республика формально аннексировала Британский Бечуаналенд. Политика немедленной аннексии всех захваченных территорий проводилась противником твердо и последовательно, в надежде, что, таким образом, присоединившиеся к ним британские подданные, проживавшие на этих землях, будут защищены от обвинений в измене Империи. Тем временем несколько тысяч фристейтеров и трансваалеров с артиллерией расположились вокруг Кимберли, прервав связь с городом. Вновь прибывшие британские войска ставили его деблокаду одной из первоочередных задач. Само собой подразумевалось, что базой для планируемого наступления будет Оранжевая река, и именно там, у Де Ара - главного железнодорожного узла на севере колонии, накапливались запасы необходимого военного имущества. Горы провизии, боеприпасов, фуража и тысячи мулов, которых длинные руки британского правительства собирали по закоулкам всего мира. Охрана этого дорогого и в высшей степени необходимого имущества выглядела явно слабой. Между Оранжевой и расположенным в шестидесяти милях от нее Де Аром, , стояли 9-й Уланский полк, Королевские Мюнстерцы, 2-й батальон Собственного Его Величества Йоркширского полка Легкой Пехоты и 1-й батальон Нортумберлендских Фузилеров. Всего три тысячи человек на расстоянии одного конного перехода от границы Оранжевой Республики защищали склады с запасами стоимостью в два миллиона фунтов. Истинно, если в этой войне нам есть что оплакивать, то нам и есть за что благодарить Всевышнего.
До конца октября ситуация оставалась крайне рискованной, и невозможно найти объяснение, почему противник пренебрег выгодами сложившегося положения. Наши главные силы защищали железнодорожный мост через Оранжевую, чрезвычайно важный для продвижения на Кимберли, а Де Ар с его сокровищами охранял всего один батальон, к тому же не имевший орудий. Идеальная цель для решительного командира. Но буры упустили этот шанс, как упустили множество других. В начале ноября наши небольшие отряды оставили Колесберг и Нааувпоорт и отошли к Де Ару. Беркширцы соединились с Йоркширской Легкой Пехотой, кроме того прибыли девять полевых орудий. Генерал Вуд приложил немало усилий для укрепления близлежащих копи, и через неделю позиция стала относительно надежной.
Первое боевое столкновение на этом участке произошло 10-го ноября, в ходе рекогносцировки, проводимой полковником 9-го Уланского полка Гоуфом к северу от Оранжевой. С ним были два эскадрона его собственного полка, конные пехотинцы Нортумберлендских Фузилеров, Королевские Мюнстерцы, Северные Ланкаширцы плюс батарея полевой артиллерии. Около пятнадцати миль восточнее Белмонта он наткнулся на отряд противника с орудиями. Для уточнения расположения позиций буров конная пехота прошла галопом вдоль их предполагаемого фланга, к несчастью слишком приблизившись к копи, на котором засели снайперы. Меткий огонь, внезапно открытый из-за валунов, в одно мгновение стоил нам шести человек, четверо из которых оказались офицерами. Подобная статистика ярко демонстрирует, насколько расчетливы оказались стрелки и как опасна выделяющаяся офицерская форма, теперь, наверняка, окончательно исчезнувшая с полей сражений. Полковник Кейт-Фалконер (Нортумберлендцы), отличившийся в Судане, был убит наповал. Та же участь постигла Вуда из Северных Ланкаширцев. Холл и Биван (Нортумберлендцы) получили ранения. Прибытие поезда с войсками, направлявшимися в лагерь, охладило буров и помогло нашему отряду выпутаться из положения, принимавшего серьезный оборот, поскольку противник, имея численное превосходство, уже начал охватывать фланги. Войска вернулись в лагерь, не выполнив поставленную задачу, но, похоже, такова неизбежная судьба многих кавалерийских рекогносцировок.
12-го ноября Лорд Метуэн прибыл на Оранжевую и приступил к организации колонны для наступление на Кимберли. Генерал Метуэн, которому еще не исполнилось пятидесяти пяти лет, имел определенный южноафриканский опыт, командуя в 1885 году большим отрядом иррегулярной кавалерии действовавшим в Бечуаналенде. У него была репутация доблестного и бесстрашного солдата.
Войска, мало-помалу собираемые на Оранжевой, отличались не столько численностью, сколько великолепными боевыми качествами. Здесь была Гвардейская бригада (1-й Гвардейский Шотландский, 3-й Гренадерский, 1-й и 2-й Колдстримские батальоны), 2-й батальон Йоркширской Легкой Пехоты, 2-й Нортгемптонцев, 1-й Нортумберлендцев, крыло Северных Ланкаширцев, чьи товарищи держались у Кимберли, и морская бригада с артиллеристами и морской пехотой. Кавалерию представлял 9-й Уланский с приданной конной пехотой, а артиллерию 75-я и 18-я батареи Королевской Полевой Артиллерии.
К колонне предъявлялись требования исключительной мобильности, поэтому даже офицерам запретили брать в поход палатки и бытовые мелочи - а это сосем не пустяк в климате, где тропический день сменяется арктической ночью. На рассвете 22-го ноября около восьми тысяч человек выступили в этот насыщенный событиями поход. До Кимберли было не более шестидесяти миль, но никто из них не знал, сколько времени займет марш и какие испытания ожидают их в пути. Днем 22-го, в среду, лорд Метуэн продвигался вперед, пока не вошел в соприкосновение с бурами, занявшими позиции у Белмонта. Вечером полковник Уиллоби Вернер осмотрел позиции противника, и войска получили приказ - на утро атаковать.
Силы буров намного уступали нашим. Они имели около двух-трех тысяч человек, но занимали чрезвычайно удобную для обороны позицию. Игнорировать противника, оставляя его в тылу, означало подвергать опасности нашу линию снабжения. Путь британцам преграждала двойная цепь крутых холмов, пересекавших дорогу на Кимберли, и враг, удобно устроившийся среди валунов на их гребнях. За неделю, имевшуюся в распоряжении буров, они вырыли окопы, в которых могли относительно безопасно укрываться, одновременно огнем своих ружей сметая со склонов все живое. Американский корреспондент, мистер Ральф, чьи письма остаются одним из наиболее живых свидетельств войны, красочно описал эти изолированные друг от друга логова, устланные соломой и остатками пищи, в каждом из которых засел суровый и стойкий боец. Наиболее подходящее название для подобных укрытий - "гнезда хищных птиц". На рассвете 23-го ноября снайперы буров уже сидели в этих гнездах, пожевывая бильтонги и маис. Лишь самый зоркий наблюдатель в самую сильную оптику мог бы заметить кое-где меж камней пару внимательных глаз или ствол "Маузера". С первыми лучами солнца буры увидели противника.
Последовал солдатский бой в старом добром британском стиле. Этакая малая Альма, против более смертоносного оружия. Войска шли решительно и безмолвно на неприступные, усыпанные валунами и утыканные скалами позиции. С мрачным юмором они вспоминали о пропущенном завтраке, зная, что со времен Азенкура и Талаверы военная история утверждает - завтрак ослабляет дух британского солдата. Когда слишком горячий штаб-офицер прогарцевал перед строем, Нортумберлендские Фузилеры разразились ревом на своем грубом, северо-английском наречии: "Будь ты проклят! Убирайся к черту! Огонь!" В золотых лучах восходящего солнца люди бросились на холмы, карабкаясь, оступаясь, подбадривая себя богохульными криками. Отважные парни - их единственным желанием было достичь ощетинившегося стволами гребня там, наверху.
Лорд Метуэн планировал комбинированную атаку в лоб и с флангов, но, то ли Гренадеры сбились с направления, то ли из-за подвижности буров, обход оказался невозможным, в итоге все свелось к фронтальному наступлению. Бой распался на очаги, и теперь отдельные копи с неизменным успехом и неизменными потерями штурмовались различными подразделениями британцев. Воинская честь отражена в скупых сводках потерь. Гренадеры, Колдстримцы, Нортумберлендцы, Шотландская Гвардия. Отважные Гвардейцы густо усеяли своими телами склоны холмов, но их товарищи захватили вершины. Буры держались отчаянно и разряжали ружья почти в лица штурмующих. Молодому офицеру выстрелом в упор буквально разорвало рот. Гвардеец Бланделл получил смертельное ранение от человека, которому предложил свою флягу. На одном участке обороняющиеся выбросили белый фланг, и понадеявшиеся на него британцы нарвались на залп. Именно там мистер. Кнайт из "Морнинг Пост" стал жертвой двойного нарушения правил войны - его рана, стоившая ему правой руки, была нанесена разрывной пулей. Человек, поднявший белый флаг, попал в плен, и тот факт, что он не был поднят на штыки, немало свидетельствует в пользу человечности британского солдата. Будет несправедливо обвинять всех за преступления немногих, и, возможно, те, кто умышленно стрелял по нашим госпиталям, были прокляты не только нами, но и собственными товарищами.
Победа обошлась недешево, пятьдесят убитых и двести раненых устлали склоны. Но, подобно другим стычкам с бурами, эти жертвы принесли скромные плоды. Потери противника, похоже, были сравнимыми с нашими, кроме того, около пятидесяти их бойцов попали в плен. Наши солдаты рассматривали буров с большим интересом. Пленные выглядели сборищем неуклюжих угрюмых парней в грубой простой одежде и очевидно представляли собой беднейших бюргеров, которым, как и в средние века досталось в бою больше всех. Ведь сегодня, как и в прошлом, у кого туже кошелек, у того резвее лошадь. Большинство бойцов противника под конец боя покинуло позиции и преспокойно галопировало вдалеке, оставив среди копи группу снайперов в качестве заслона, сдерживавшего нашу кавалерию, пытавшуюся организовать преследование. Лорд Метуэн утверждал, что лишь отсутствие достаточного количества кавалеристов и орудий не позволили ему обратить поражение противника в полный разгром. Однако настроение отступавших буров можно проиллюстрировать красноречивым примером, когда один из них, повернувшись в седле, жестами дразнил и высмеивал победителей. В это время он подставлял себя под огонь полубатальона, и вполне оправданно был невысокого мнения о нашей стрелковой подготовке, не считая британский полубатальон серьезной угрозой для одного человека.
Остаток дня 23-го ноября войска провели в Белмонт-Кемпе, а на следующее утро предприняли наступление на Энслин, находившийся примерно в десяти милях далее. Перед ними лежала равнина, опоясанная неприступными копи, такими же опасными, как у Белмонта. Уланы и Скауты Римингтона - малочисленные, но чрезвычайно способные представители армейской кавалерии, доложили, что холмы сильно укреплены. Таким образом, освободители Кимберли уперлись в очередное препятствие.
Наступление велось вдоль линии железной дороги Кейптаун-Кимберли, и поддерживалось поездом с установленным на нем морским орудием. Полотно, разрушенное бурами, чинилось до состояния, позволяющего этому составу сопровождать войска. В субботу 25-го, в шесть утра, это орудие совместно с полевой артиллерией начало действовать по копи, занятым противником. Один из уроков данной войны заключался в лишении нас иллюзии относительно высокой эффективности шрапнели. Раз за разом теоретически неудобные для удержания позиции на деле оказывались отлично приспособленными к обороне. Войска, принимавшие участие в столкновениях с противником, по мере роста боевого опыта все больше теряли веру в шрапнель. Против врага, укрывшегося в траншеях или среди валунов, следует найти какой-то иной метод артиллерийского воздействия.
Замечания о шрапнели применимы, по крайней мере, к половине боев на этой войне, но особенно уместны при упоминании акции у Энслина. Громадный копи являлся ключом позиции, и для подготовки к британскому наступлению на его обработку было потрачено значительное количество времени и зарядов. Артиллерийский огонь буквально прочесал вершину, обшарив, как надеялись, каждую щель, в которой мог бы затаиться стрелок. Одна из батарей произвела не менее пяти сотен залпов. Затем пехота получила приказ наступать. Учитывая напряжение, испытанное Гвардией при Белмонте, ее держали в резерве. Нортумберлендцы, Нортгемтонцы, Северные Ланкаширцы и Йоркширцы наступали справа и, поддерживаемые артиллеристами, очистили лежащие перед ними траншеи. Однако, несомненно, главную работу выполнили моряки и морские пехотинцы Морской Бригады, которые с честью прошли сквозь испытания, редко выпадающие на долю человека. Морякам поставили задачу захватить неприступный холм, который так долго и тщательно обрабатывала наша артиллерия. Они решительно бросились вверх по склону, но были встречены ужасным огнем. Казалось, стрелял каждый камень, и первые ряды буквально таяли под ливнем свинца, извергаемого "Маузерами". Очевидцы говорили, что бригада едва просматривалась в песчаной пыли, поднятой пулями. На мгновенье люди откатились назад, ища укрытия, но вскоре, переведя дыхание, поднялись вновь с боевым кличем, рвущимся из просоленных глоток. Их было около четырехсот человек: две сотни моряков и две сотни морских пехотинцев, и потери во время стремительного броска были ужасающими. Тем не менее, они взобрались на холм, ведомые и подбадриваемые своими отважными офицерами, часть из которых были мальчишками-гардемаринами. Этелстон, отважный командир "Пауэрфула", поймал пулю. Пламбе и старший офицер Морских Пехотинцев были убиты. Капитан Протеро с "Дорис", падая, все еще кричал своим морякам: "возьмите этот копи и удержите!" Юный Хаддерт, гардемарин, умер, не успев как следует пожить. Джон из Морской Пехоты был ранен, но поднялся и вновь пошел в атаку со своими людьми. Наши отважные моряки принадлежали к породе людей, готовой сражаться где угодно и с кем угодно, на суше и на море, неся тяжелейшие потери. Когда в конце концов они захватили плацдарм на гребне пропитанного кровью холма, позади осталось лежать три офицера и восемьдесят восемь бойцов из 206 человек начавших штурм. Пятьдесят процентов за несколько минут! Половина общих потерь британцев у Энслина пришлась на этот небольшой отряд, доблестно поддержавший честь и репутацию Флота. С такими людьми, несущими службу под военно-морским флагом, мы можем быть целиком уверены в безопасности нашего родного Острова.
В целом бой у Энслина стоил нам около двух сотен убитыми и раненными, и трудно назвать хоть одно преимущество, полученное нами, кроме еще одного шага, сделанного к Кимберли. Мы захватили копи, но потеряли людей. Потери буров убитыми и раненными, вероятно, не превышают половины наших, а истощение и слабость нашей кавалерии не позволила нам организовать преследование и помешала захватить орудия противника. В течение трех дней люди провели два изматывающих боя в безводной местности под тропическим солнцем. Громадное напряжение сил привело к мизерным результатам. Поэтому не стоит удивляться, что описанные события послужили предметом острых дискуссий и в войсках и среди домашней публики. Они всегда сводились к тому же, на что жаловался лорд Метуэн: отсутствию кавалерии и конной артиллерии. Много несправедливых обвинений обрушилось на Военное Министерство - орган, во многих случаях работавший поразительно и неожиданно хорошо, но в данном случае, учитывая необычайную мобильность нашего противника, допустивший проволочки с доставкой артиллерии и кавалерии - проволочки, дающие определенную почву для размышлений.
Буры, участвовавшие в этих двух акциях, принадлежали преимущественно к коммандо из Якобсдаля и Фауресмита, плюс какое-то количество бюргеров из Босхофа. Знаменитый Кронье со своей старой гвардией трансваалеров спешил из-под Мафекинга, и пленные, захваченные у Белмонта и Энслина, горько сожалели, что, не поспев вовремя, он не смог принять командование над ними. Показания пленных подтверждали, что противник получил подкрепление, а значит, задача освобождения Кимберли далека от разрешения. В самый разгар боя патруль Улан, высланный с нашего правого фланга, доложил о появлении значительного отряда бурских всадников, занявших позиции на холме справа в нашем тылу. Их появление нельзя было игнорировать, и лорд Метуэн приказал полковнику Уиллоби Вернеру двинуть против них Гвардейскую бригаду. Храброму офицеру не повезло - он получил серьезную травму, упав с лошади, но выполнил свою миссию до конца. Гвардия, пройдя по равнине, расположилась таким образом, что вновь прибывшие бюргеры не могли помочь своим товарищам без открытого боя (противоречившего всем бурским традициям), и бурам оставалось лишь наблюдать, как их собратья терпят поражение. На следующий день этот отряд всадников вернулся на север и без сомнения был среди тех, с кем нам довелось столкнуться в бою у Моддер-Ривер.
Марш от Оранжевой начался в среду. В четверг состоялся бой у Белмонта, в субботу у Энслина. Все это время днем людей мучила жара, а ночью холод. Остро чувствовалась нехватка воды качество которой большей частью было отвратительным. Войска нуждались в отдыхе, поэтому все воскресенье провели у Энслина. Утром в понедельник (27 ноября) они возобновили свой изнурительный марш на Кимберли.
Итак, 27-го ноября с первыми лучами зари маленькая армия - грязно-серая колонна в пыльном вельде, двинулась к намеченной цели. Ночью британцы остановилась на отдых у прудов возле Клипфонтейна, на этот раз за весь день не вступив в соприкосновение с противником. В сердцах солдат зародилась надежда, что после двукратного поражения противник не будет противодействовать дальнейшему продвижению. Однако те, кто знал о присутствии Кронье и его твердом характере, смотрели на ситуацию не столь оптимистично. И, возможно, здесь необходимо сказать несколько слов о прославленном лидере, игравшем на западном участке театра военных действий ту же роль, что Жубер играл на восточном.
Команданту Кронье исполнилось шестьдесят пять лет. Это был человек со спокойными манерами и пламенной душой, выделявшийся непревзойденной решительностью даже в среде буров. Обожженный солнцем мужественный бородач со спокойным мягким выражением лица - он говорил мало, но по существу, к тому же обладал даром зажигать сердца и воодушевлять павших духом. Своей храбростью и распорядительностью в охотничьих экспедициях и войнах с дикарями командант завоевал искреннее восхищение соотечественников. В войне 1880 года Кронье возглавлял буров, осаждавших Потчефстроом, и вел дело с безжалостной решительностью, не стесненной рыцарскими обычаями войны. В конце концов он принудил город сдаться, утаив от гарнизона факт подписания общего перемирия - поступок, от которого впоследствии открестилось его собственное правительство. В дальнейшем он жил как диктатор и патриарх среди своих ферм и стад, пользуясь уважением многих и внушая страх всем и каждому. Какое-то время он был Комиссаром по Туземным делам, заслужив на этом поприще репутацию человека, с которым трудно иметь дело. Вновь призванный на поле боя во время Рейда Джеймсона, он безжалостно загнал противника в безвыходное положение и потребовал, как это зафиксировано в документах, самых суровых мер по отношению к пленным. И теперь именно этот способный, ловкий, твердый как сталь человек во главе грозной армии встал на пути измотанных солдат лорда Метуэна. Противники стоили друг друга. С одной стороны отличные артиллеристы, закаленные, опытные стрелки, искусные в обороне, с другой - легендарная британская пехота, исполненная чувства долга, дисциплинированная и отважная. А серовато-коричневая колонна все ползла и ползла по пыльному вельду.
Вероятно, холмы и буры настолько крепко переплелись в сознании наших лидеров, что последние, зная о Моддер-Ривер петлявшей по равнине, казалось, напрочь отбросили мысль о возможности столкнуться на ее берегах с врагом. То ли чрезмерная самоуверенность, то ли небрежная разведка привели к тому, что британцы прозевали сосредоточение почти равного по силе противника с многочисленной артиллерией всего на расстоянии семи миль от наступавшей колонны и продолжали движение, совершенно не подозревая о нависшей над ними бедой. Очевидное даже для гражданских лиц предположение, что река представляет собой удобный рубеж для упорного сопротивления, кажется, совершенно игнорировалось. Не стоит упрекать генерала за упущение, которое, наверняка, терзает его сердце гораздо больше, чем наше. Мы несомненно симпатизируем благородному и отважному человеку, который даже во сне кричал, что "должен был взять те два орудия", но допущение, что ни кавалерия, ни разведка не несут ответственность за подобную вопиющую неосведомленность - противоречит здравому смыслу. Правда есть свидетельства, что кавалеристы докладывали лорду Метуэну о присутствии врага. Утром во вторник 28-го ноября британские войска получили приказ немедленно выступать, с тем, чтобы завтракать у Моддер-Ривер - мрачная шутка, которую способны оценить лишь пережившие этот завтрак.
Ночью к армии подошли Аргилльские и Сазерлендские Хайлендеры, возместившие потери этой недели. Утро выдалось безоблачным, слепящее солнце висело в бездонно-синем небе. Хотя и не получившие завтрак, люди шли бодро. Над колоннами повисли жизнерадостные облачка табачного дыма. Солдатам было приятно осознавать, что смертоносные копи, пусть на время, остались позади, а раскинувшаяся перед ними бескрайняя равнина, полого спускается к полоске зелени, отмечавшей русло реки. На противоположном берегу виднелись несколько отдельно стоящих домов. Среди них выделялся отель, куда в мирное время, приезжали на выходные бизнесмены из Кимберли. Он выглядел тихим и безобидным, с распахнутыми окнами, выходящими в прелестный сад. Но за окнами и в саду притаилась смерть, а маленький человек, стоя в дверях разглядывавший приближающуюся колонну в бинокль - ее служитель, сам грозный Кронье. С ним переговаривался другой, оказавшийся в будущем еще более серьезным противником. С семитскими чертами лица, резко выступающим носом, густой бородой, орлиным взором, с кожей, ставшей почти коричневой за многие годы, проведенные в вельде - Де ла Рей, один из трех вождей, чьи имена будут навсегда связаны с отважным сопротивлением буров. Здесь он выступал в роли советника, а всем заправлял Кронье, мастерски выбравший позицию для обороны.
Избранная им диспозиция была и оригинальной и мастерской. Вопреки обычной военной практике, принятой при защите реки, он укрыл своих людей на обоих берегах. Как утверждается, те, в чьей надежности он был менее уверен, заняли оборону на британской стороне, таким образом они могли отступить лишь под огонь своих более стойких компаньонов. Расположение траншей на склонах было настолько удачно, что в некоторых местах противник обеспечил тройную линию огня. Его артиллерия, состоявшая из нескольких тяжелых орудий и пулеметов (включая один из дьявольских "пом-помов"), была тактически грамотно размещена в укрытиях на бурском берегу и имела ряд подготовленных запасных позиций, позволявших быстро перемещать орудия, как только их расположение будет засечено. В целом, позиция противника растянулась на четыре-пять миль. Ряды траншей, река, еще траншеи, укрепленные дома и отличная, грамотно расположенная артиллерия - перед нашей доблестной маленькой армией стояла серьезная задача.
В мозгу каждого не военного читателя может возникнуть банальный вопрос - зачем вообще атаковать подобную позицию. Почему войска не переправились выше по течению, где не было таких труднопреодолимых преград? Ответ на этот вопрос, если на него вообще возможно вразумительно ответить, заключается в следующем: о противнике было известно настолько мало, что мы безнадежно увязли в деле еще до того, как узнали о диспозиции буров, а когда обстановка прояснилась, оказалось, что выводить войска из боя гораздо опаснее, чем послать их в атаку. Отступление по открытой равнине, в тысяче ярдов от противника, означало идти на верную гибель. Попав в подобную переделку, самым мудрым и лучшим решением было довести дело до конца.
Кронье все еще задумчиво стоял в гостиничном саду. По вельду ползла колонна пехоты, после семи миль свежего горного воздуха парни мечтали об обещанном завтраке. Без четверти семь патруль Уланов внезапно попал под обстрел. Там, впереди, между ними и пищей посмели стать какие-то буры! Тут же развернули артиллерию, Гвардию послали вперед-вправо, 9-ю Бригаду под командованием Пол-Карю, включая вновь прибывших Аргильских и Сазерлендских Хайлендеров, влево. Они бросились вперед, в фатальную зону поражения, и только тогда, на них обрушились четыре мили ружейного, орудийного и пулеметного огня. Все, от генерала до рядового, мгновенно осознали, что, сами того не ведая, они втянулись в самую жестокую схватку, в которой когда-либо приходилось бывать.
До того, как прояснилась расстановка сил, Гвардия оказалась в семи сотнях ярдов от бурских траншей, а другие войска на расстоянии около девятисот ярдов, на очень пологом склоне, где почти невозможно найти хоть какое-нибудь укрытие. Перед ними раскинулся обманчиво-безмятежный ландшафт: река, дома, отель, вокруг ни человека, ни дымка. Все мирно и пустынно, лишь иногда мелькнет быстрая вспышка или проблеск пламени. Но разрывающий барабанные перепонки грохот вселял ужас. Люди, чьи нервы оставались стальными при громыхании тяжелых орудий, монотонном реве "Максимов" и треске "Маузеров", узнали новый, неведомый ранее страх от характерного "плап-плап" автоматических скорострельных пушек. "Максим" Шотландских Гвардейцев попал в адскую метель мелких, величиной не более ореха, летящих длинными очередями снарядов, и в одно мгновенье и люди и орудие были выведены из строя. Что касается ружейных пуль, то воздух от них буквально гудел и вибрировал, а песок кипел, словно лужа под проливным дождем. Наступать - невозможно, отступать - недостойно. Люди припали лицом к земле и благодарили Господа, если удавалось укрыться за какой-нибудь муравьиной кучей. А напротив них, ярус за ярусом, словно покрываясь рябью, пульсировали линии стрелков. Пехота, отвечая на огонь, стреляла, стреляла, стреляла. Но куда? Лицо или рука, время от времени мелькавшие над бруствером траншеи или из-за валуна, на дистанции семьсот ярдов не цель. Было бы интересно узнать, сколько британских пуль получили в этот день билет на постой.
Кавалерия оказалась бесполезной, пехота - бессильной. Оставались орудия. Когда пехота беспомощна или истощена, она всегда с мольбой обращает свои взоры на артиллерию, и в самом деле, редко когда отважные артиллеристы остаются глухи к ее мольбам. 75-я и 18-я Полевые Батареи, грохоча колесами, устремились на передовую, и развернулись в тысяче ярдов от противника. Морские орудия работали с четырех тысяч, но их оказалось недостаточно, чтобы подавить противостоявшие им крупнокалиберные орудие. Лорд Метуэн, должно быть, молил об орудиях, как Веллингтон молил о ночи, и никогда судьба не откликалась более драматично. С тыла британцев подходила неизвестная батарея. Нежданная, неизвестная. Изможденные, загнанные лошади тяжело хватали воздух, из последних сил таща орудия. Люди, с ног до головы покрытые грязью и потом, прилагали нечеловеческие усилия, чтобы заставить их идти судорожным шагом. Трупы лошадей, павших от полного изнеможения, отмечали путь. Сержантские лошади были в орудийных упряжках, а сами сержанты, шатаясь, брели у передков орудий. 62-я Полевая Батарея, преодолела тридцать две мили за восемь часов, и теперь, слыша впереди грохот битвы, последним, отчаянным усилием бросилась на линию огня. Майор Гранет и его люди заслужили свою славу. Даже отважные германские батареи во время франко-прусской войны, спасшие пехоту при Шпихерне, не могут похвастаться большей доблестью.
Теперь пушки противостояли пушкам, и пусть победят лучшие! Наши восемнадцать полевых орудий и два морских против укрытых вражеских. Между небом и землей навстречу друг другу с воем летели десятки снарядов. Изможденные люди 62-й батареи, забыв о тяготах перехода, не обращая внимания на усталость, в предельном напряжении все еще тянули свои покрытые грязью 15-ти фунтовки. Противник, желая увеличить действенность своего огня, позволил им подойти как можно ближе к Тугеле, и когда половина батареи оказалась в зоне ружейного выстрела, на упряжки обрушился свинцовый ураган. Один и тот же тактический прием, использованный на двух удаленных друг от друга участках, демонстрирует, насколько тщательно лидеры буров разработали план боя. "Не успел я отвести лошадей, - рассказывал офицер, - как они подстрелили одного из моих возниц и двух лошадей. Мою лошадь также убили. Пока мы разворачивали орудие, один из артиллеристов получил пулю в голову и упал у моих ног. Другой был убит, поднося снаряд. Только тогда мы сообразили, в чем дело". Стоял оглушительный рев пушек, но постепенно британцы брали вверх. То там, то здесь на стороне противника смолкали небольшие холмы, еще недавно извергавшие пламя. Одно из тяжелых орудий было выведено из дела, другое оттянули на пятьсот ярдов. Но огонь вражеских стрелков, трескучими волнами продолжал прокатываться по траншеям, и наши орудия не могли подойти ближе без риска лишиться людей и лошадей. Было уже далеко за полдень, а злополучный завтрак казался далек как никогда.
По мере приближения вечера складывалась патовая ситуация. Орудия не могли продвигаться вперед, более того, потери оказались настолько тяжелыми, что возникла необходимость отвести их с дистанции в 1200 ярдов на дистанцию 2800 ярдов. К этому моменту 75-я Батарея потеряла трех офицеров из пяти, девятнадцать человек и двадцать две лошади. Пехота не могла ни наступать, ни отойти. На правом фланге попыткам Гвардейцев обойти линию обороны противника мешала река Рит, почти под прямым углом впадающая в Моддер. Гвардейцы весь день пролежали под обжигающим солнцем, под ураганом пуль, со свистом проносящихся над их головами. "Это напоминало непрерывный вой ветра в телеграфных проводах", - рассказывал один из корреспондентов. Люди переговаривались, курили, многие из них спали. Они лежали на магазинах своих винтовок, чтобы защитить их от перегрева. То там, то здесь слышался глухой стук - это пуля находила цель, и человек задыхался от внезапной боли или судорожно дергал ногами. Но в целом потери на этом участке были небольшими, поскольку здесь имелись кое-какие укрытия, и пули большей частью со свистом проносились над головой.
Тем временем на левом фланге произошло событие, способное принести британцам победу. На этом участке было достаточно пространства для развертывания, и 9-я Бригада, рассредоточившись, нащупывала подходы к вражеским позициям и, наконец, обнаружив место, где огонь был менее жестоким, решительным броском достигла реки. Йоркширцы, под командованием лейтенанта Фокса, штурмовавшие ферму, установили контроль над бродом, через который командир бригады лично повел своих Хайлендеров и Фузилеров. На этот отряд пехоты, численностью не более пятисот человек, обрушился огонь бурских стрелков и артиллерии, причем по ним работали не только орудия противника, но и собственные пушки, поскольку нашим артиллеристам не сообщили, что войска успешно форсировали Модер. Пехота крепко вцепилась в небольшую деревушку Росмид, ставшей point d'appui, и постепенно получала небольшие подкрепления, тонкой струйкой сочившиеся с другого берега. "Ребята, кто готов погоняться за выдрами?", - крикнул майор Колеридж (Северные Ланкаширцы), бросаясь в воду. С каким наслаждением, этим жарким, обжигающим днем солдаты прыгали в реку, плыли, и выбравшись на противоположный берег, ощущали приятный холодок от прилипшей к телу униформы. Те, кто проваливались в вымоины, спасались, ухватившись за распущенные обмотки, протянутые товарищами. Таким образом между тремя и четырьмя часами значительный отряд британцев закрепился на правом фланге буров и мертвой хваткой вцепился в землю, отлично понимая, что судьба сегодняшнего дня целиком зависит от того, смогут ли они удержать захват.
"Э, да здесь река!", - воскликнул Кордингтон, когда, ведя свой отряд, обнаружил, что необходимо форсировать Рит. "Мне дали понять, что Модер можно перейти в брод в любом месте", - говорил лорд Метуэн в официальном рапорте. Читая отчет об операции, поражаешься ненадежным и отрывочным разведданным, стоившим нам так дорого. Солдаты как всегда упорно шли вперед, но, если бы они заранее знали, какие препятствия их ожидают, задача была бы несравненно легче. С другой стороны, будем справедливы - личная отвага и твердая решимость лорда Метуэна служили вдохновляющим примером для войск. Ни один из генералов не смог бы вселить подобную твердость в сердца солдат.
И лишь когда этот знойный голодный день подходил к концу, буры, наконец, стали уходить из траншей. Шрапнель накрывала их все точнее, а давление на правый фланг наполнило сердца бюргеров неясной тревогой и страхом потерять свои великолепные орудия. Под покровом ночи буры переправились через реку, отвели орудия, оставили траншеи, и утром, когда измотанные британцы и их беспокойный генерал вновь приступили к решению нелегкой задачие, они обнаружили опустевшую деревню, покинутые дома и горы гильз от "маузеров", указывавшие, где занимал позиции их стойкий противник.
Лорд Метуэн, поздравляя войска с победой, говорил о "самой тяжело доставшейся победе в нашей военной истории," и подобные же выражения использовались в официальном донесении. Не стоит слишком критически относится к словам человека, еще не остывшего от горячки боя, но тем не менее, человек, изучающий военную историю, вряд ли сможет сдержать улыбку наткнувшись на столь пышный эпитет и сравнение этой акции со сражениями при Албуэре или Инкермане, где число участвовавших в битве британцев было совершенно иным. Стычку, в которой погибли или получили ранения около пятисот человек, нельзя заносить в одну категорию с упорными и отчаянными битвами, из которых большинство победителей были скорее вынесены, чем вышли самостоятельно. Однако бой на реке Модер имеет определенную специфику, отличающую его от сотен подвигов, память о которых украшает штандарты наших полков. Это был третий по счету бой, проведенный войсками в течение недели, люди находились под огнем от десяти до двенадцати часов, голодные, без воды, под жарким тропическим солнцем. В первый раз они столкнулись на открытой местности с огнем современных ружей и современных пулеметов. И похоже, практика подтвердила мнение тех, кто утверждал, что отныне фронтальные атаки, подобные английской при Альме или французской при Ватерлоо, стали невозможными. Встречать грудью безжалостный град пуль и осколков, извергаемый современным скорострельным оружием, стало выше пределов человеческой отваги. Если бы наш фланг не захватил плацдарм на противоположном берегу реки, то выбить противника с занимаемых позиций было бы невозможно. Более того, этот бой продемонстрировал, что самая лучшая артиллерия бессильна рассеять решительных стрелков, удерживающих хорошую позицию. Из менее крупных, но не менее памятных событий в истории навсегда останется форсированный марш 62-й батареи, а артиллеристы отметят использование бурами орудийных окопов, способствовавших тому, что в ходе боя мы не могли достоверно определять дистанцию до их позиций.
В этот день у британцев слава выпала на долю Аргильских и Сазерлендских Хайлендеров, Йоркширской Легкой Пехоты, 2-го батальона Колдстримцев и артиллерии. Из всего списка потерь (450 человек), 112 пришлось на отважных Хайлендеров и 69 на Колдстримцев. Потери буров оценить чрезвычайно трудно, поскольку в ходе всей войны они прилагали невероятные усилия для их сокрытия. Ряд отчаянных затяжных боев, если верить официальным подсчетам Претории, стоил противнику одного раненного бюргера. Возможно, такой подход, в каком то роде, лучшая политика, но она характеризует народную доблесть в гораздо меньшей степени, чем длинные списки, которые, наполняя горечью наши сердца, рождались в кабинетах Военного Министерства. Что можно утверждать наверняка, так это то, что потери буров у Моддер-Ривер не могут быть значительно меньше наших и почти все они вызваны огнем артиллерии, поскольку за все время боя их стрелки не были видны в большом количестве. Итак, все закончилось. Подошло к концу это неистовое состязание. Кронье под покровом ночи скрытно отошел с сердцем, исполненным непоколебимой уверенности в будущем и неистовой решимости продолжать борьбу, а британские солдаты в изнеможении рухнули на только что отвоеванную землю и забылись тяжелым сном.
Глава 9. МАГЕРСФОНТЕЙН
Войска Лорда Метуэна в течение недели провели три боя, потеряв убитыми и раненными около тысячи человек, или более одной десятой общей численности. Если бы враг оказался серьезно деморализован, генерал, без сомнения, сразу бы пошел на Кимберли, лежавший всего в двадцати милях. Однако, информация, которой он располагал, свидетельствовала, что буры отступили на очень сильную позицию у Спитфонтейна и полны решимости сражаться. Так же стало известно, что к ним на помощь подошло сильное коммандо из-под Мафекинга. В этих условиях лорду Метуэну не оставалось ничего иного, как предоставить людям заслуженный отдых и ожидать подкреплений. Помня историю первого освобождения Лакнау, генерал не хотел повторения подобной ошибки.
Было еще одно соображение, руководствуясь которым Метуэну требовалось усилить свои позиции. Ведь с каждой пройденной милей он все больше обнажал и растягивал коммуникации, делая их уязвимыми для рейдов из Фауресмита и южных районов Оранжевой Республики. Любая серьезная угроза железной дороге ставила Британскую Армию в критическое положение, поэтому на наиболее уязвимых участках были приняты необходимые меры предосторожности. И очень кстати, поскольку 8-го декабря, командант Принслоо, из Оранжевой Республики, внезапно появился у Энслина с тысячей всадников и двумя легкими семифунтовыми орудиями, энергично атаковав две роты Нортгемтонцев, охранявших станцию. Одновременно буры разрушили пару кульверт (водопропускных труб) и повредили триста ярдов железнодорожного полотна. Несколько часов Нортгемптонцы под командой капитана Годли находились в очень сложном положении, но, сумев отправить в Моддер-Кемп телеграмму о помощи, они получили подкрепление в составе Уланов 12-го полка и вездесущей 62-я батареи. С обычной мобильностью буры отошли, и через десять часов железная дорога была полностью восстановлена.
К силам, расположившимся лагерем на Моддере, прибыли подкрепления, и войска Метуэна стали еще сильнее, чем в начале марша. Самыми желанными были Уланы 12-го полка и батарея "G" Конной Артиллерии, повысившие мобильность войск и позволившие генералу возобновить прерванное наступление. Под командой отважного но невезучего Ваухопа прибыли великолепные батальоны Хайлендерской Бригады: 2-й батальон "Блек Уотч", 1-й Гордонцев, 2-й Сифортцев и 1-й Хайлендерской Легкой Пехоты. Четыре вновь прибывшие пятидюймовые гаубицы, усилили артиллерию Метуэна. В то же время Канадцы, Австралийцы и несколько линейных батальонов прикрыли железную дорогу от Де Аара до Белмонта. Публике дома казалось, что эти силы представляют собой достаточный материал для сокрушительного наступления. Но рядовые наблюдатели, как и некоторые военные критики, еще не в достаточной степени осознали огромное преимущество, какое дает современное оружие войскам удерживающим оборону. Приложив невероятные усилия Кронье и Де ла Рей укрепили неприступные позиции лежавшие перед фронтом нашего наступления. Они пребывали в твердой уверенности, что мы, как и в трех предыдущих случаях, начнем игру на избранной ими местности и по их правилам.
Субботним утром 9-го декабря, британский генерал предпринял попытку выяснить, чем ему грозит лежащий впереди полумесяц неприветливых холмов. С этой целью на рассвете он отправил в разведку Уланов 9-го полка, батарею "G" Конной Артиллерии и тяжелое 4,7-дюймовое корабельное орудие, величественно влекомое по равнине тридцатью двумя волам в сопровождении восьмидесяти морских артиллеристов. Что обстреливать на этих залитых солнцем, усыпанных валунами холмах, молчаливо и безжизненно лежавших в сиянии разгорающегося африканского дня. Тщетно гигантское орудие метало гигантские снаряды, начиненные пятьюдесятью фунтами "лиддита" за скалистые гребни, тщетно 12-ти фунтовые пушки обыскивали каждую расщелину и ямку своей шрапнелью. Холмы не отвечали. Ни вспышка, ни проблеск не выдали отряд буров, затаившийся среди валунов. Разведка вернулась с теми же сведениями, с какими выступила из лагеря.
Каждую ночь необычное зрелище лишало сна идущие на помощь войска. В северной части горизонта, за грозными холмами, одиноко метался в черном небе длинный, мерцающий, вздрагивающий луч, то вздымаясь ввысь, то припадая к земле, словно пламенеющий меч серафима. Это беспокойно, отчаянно вспыхивал и затухал большой прожектор компании Де Бирс. Кимберли ждал новостей и молил о помощи. В ответ, сквозь двадцать миль тьмы, через холмы, за которыми спрятался Кронье, взвивалась встречная колонна света, отвечавшего, обещавшего и успокаивавшего. "Не тревожься, Кимберли. Мы здесь! За нами Империя. Мы о вас не забыли. Возможно через дни, возможно через недели, но мы придем, не волнуйтесь ".
Около трех часов в воскресенье, 10-го декабря, силы, предназначенные расчистить путь армии у Магерсфонтейна, начали свое отчаянное предприятие. 3-я Бригада (Хайлендеров), включала "Блек Уотч", Сифортцев, Аргильцев и Сазерлендцев и Хайлендскую Легкую Пехоту. Гордонцы только что прибывшие в лагерь выступили в поход на следующий день. Кроме пехоты к фронту двинулся 9-й Уланский, конная пехота и вся артиллерия. Шел сильный дождь, и солдаты, с одним одеялом на двоих разбили бивак на холодной мокрой земле в трех милях от вражеской позиции. В час ночи не поев, промокшие насквозь, они тронулись вперед сквозь мелкий дождь и темень штурмовать грозные позиции. В этот нелегкий путь их вел майор Бенсон (Королевская Артиллерия) и два Римингтонских Скаута.
По небу ползли тяжелые низкие тучи, а непрерывный дождь еще больше сгущал темень. Чтобы люди в потемках не отставали, из четырех батальонов Хайлендеров сформировали сплошную, максимально плотную колонну. Впереди шли "Блек Уотч" за ними Сифортцы и остальные. Левофланговые в каждой шеренге держались за веревку, чтобы сохранить строй. Спотыкаясь и падая злосчастный отряд брел сквозь ночь, не зная куда направляется и какая задача перед ним стоит. Не только рядовые, даже некоторые старшие офицеры пребывали в состоянии абсолютного неведения. Бригадир Ваухоп естественно был в курсе происходящего, но его вскоре заставила замолчать смерть. Остальные понимали, что они должны или занять вражеские траншеи, или внезапно атаковать противника, но, судя по походному порядку, не предполагали, что находятся в непосредственной близости от бурских стрелков. Почему они все еще двигались такой плотной массой, мы никогда не узнаем, как не узнаем и того, какие мысли проносились в мозгу отважного и опытного командира, шедшего рядом с ними. Некоторые свидетели утверждают, что за ночь до случившегося видели на его удивительно аскетичном лице печать судьбы, выражающуюся таким словом как "обреченность". Дыхание близкой смерти возможно уже коснулось леденящим холодом его души. Уже совсем рядом лежали длинные траншеи, ощетинившиеся бахромой "маузеров" в руках изготовившихся, неумолимых, пристально высматривавших цель, стрелков. Они знали, что британцы идут. Они ждали. Пока плотная колонна, почти в четыре тысячи человек, с приглушенным топотом солдатских ботинок брела сквозь дождь и мрак, смерть и увечья занимали позиции на ее пути.
Не важно, что именно послужило сигналом, то ли проблеск фонаря бурского разведчика, то ли солдат споткнулся о натянутую проволоку, то ли случайный выстрел. Сигнал мог быть любым. На деле, как уверял меня бур, присутствовавший там, их насторожил звук консервных банок, привязанных к колючей проволоке. Что бы это ни было, через мгновенье, прямо перед лицами британских солдат темноту вспорола пульсирующая линия пламени, рвущаяся из ружейных стволов, а уши заполнил рев выстрелов. За момент до случившегося у британских командиров, казалось, мелькнуло сомнение относительно местонахождения отряда. Был отдан приказ развернуться, но уже не осталось времени для его выполнения. Ураган свинца обрушился на голову и правый фланг колонны, моментально рассыпавшиеся под убийственным беглым огнем. Ваухоп получил пулю, поднялся но, получив еще одну, упал, теперь уже навсегда. Молва вложила в его уста слова укора, но благородная и мужественная натура этого солдата не допускает подобного предположения. "Какая жалость", - вот единственная фраза, которую "брат Хайлендер" приписывает ему. Люди валились сотнями, словно колосья под косой жнеца, кто мертвым, кто раненым, кто сбитым с ног в смешавшихся рядах, и далеко по вельду несся вопль, в котором гнев слился со страданием обезумевшей и мечущейся толпы. Это было ужасно. С такого расстояния и в таком боевом порядке одна пуля, выпущенная из "маузера", пробивала несколько человек. Тех кто бросился вперед утром нашли мертвыми у самых вражеских позиции. Немногие уцелевшие "Блек Уотч" из рот "А", "В" и "С" похоже в действительности не отступили, а вцепились в землю непосредственно перед фронтом бурских траншей, в то время как остатки пяти других рот пытались обойти противника с фланга. Из передовых подразделений только шестеро бойцов, пролежав весь день в двухстах ярдах от врага, смогли под покровом темноты, невредимыми вернуться к своим. Остатки бригады, с трудом выбравшись из груд мертвых и умирающих товарищей, поспешно отошли с проклятого места. Те, кому особенно не повезло, в темноте запутались в проволочных заграждениях, и утром, изрешеченные пулями, висели, по выражению очевидца, "словно вороны".
Кто отважится упрекнуть Хайлендеров за бегство? Даже взглянув на обстоятельства не с точки зрения застигнутых врасплох, ошарашенных людей, а спокойно и здраво, видно, что они приняли лучшее в данной ситуации решение. Ввергнутые в хаос, потерявшие офицеров, не зная поставленной задачи, первым делом они искали укрытие от смертельного огня уже уложившего на землю шесть сотен их товарищей. Главная опасность состояла в том, что потрясенные люди могли поддаться панике, рассеяться в темноте на незнакомой местности и прекратить свое существование как воинское подразделение. Но Хайлендеры остались верны своим традициям и характеру. В темноте раздавались выкрики, резкие голоса звали Сифортцев, Аргиллцев, роту "С", роту "Н", и повсюду из мрака доносились отзывы сородичей. Через полчаса после рассвета батальоны Хайлендеров восстановили боевые порядки и потрясенные, ослабленные, но не утратившие присутствия духа, приготовились продолжить бой. Попытки наступления были предприняты на правом фланге. То бросаясь вперед, то отступая, одно небольшое подразделение даже достигло вражеских траншей и вернулось со штыками обагренными кровью, приведя с собой пленных. Но большая часть людей лежала, уткнувшись лицом в землю, время от времени стреляя в сторону врага, хотя буры были слишком хорошо укрыты. Один из офицеров, расстрелявший 120 патронов, признавался, что ни разу не видел что-либо похожее на определенную цель. Лейтенант Линдсей выдвинул "максим" Сифортцев на огневой рубеж и, несмотря на то что вся прислуга кроме двух человек была выведена из строя, орудие отлично работало до конца дня. "Максим" Уланов не отставал от собрата, хотя при нем, к вечеру, остались только, командовавший им лейтенант и один солдат.
На счастье орудия находились поблизости и, как всегда, быстро пришли на помощь. Еще не успело взойти солнце, а гаубицы уже бросали свой "лиддит" на 4000 ярдов, три батареи (18-я, 62-я и 75-я), работали шрапнелью с дистанции в милю, а батарея Конной Артиллерии устремилась на правый фланг, пытаясь обстрелять траншеи противника продольным огнем. Орудия подавили ружейный огонь и дали измученным Хайлендерам возможность немного передохнуть. В целом ситуация напоминала еще один бой на Моддер-Ривер. Пехота, лежа под огнем с дистанции от шести до восьми сотен шагов не могла ни двинуться вперед, ни отступить. Бой продолжала только артиллерия, и огромное морское орудие в тылу присоединило свое гулкое рявканье к оглушительному грохоту сражения. Но буры уже поняли (умение быстро усваивать уроки войны - одно из ценнейших качеств бюргера), что шрапнель менее опасна для стрелков укрывшихся в траншеях, чем лежащих среди камней. Эти тщательно подготовленные траншеи они отрыли в нескольких сотнях ярдов от подножья холмов, что затрудняло корректировку нашего артиллерийского огня. Тем не менее именно этому огню буры обязаны всеми своими потерями. Разумность решения Кронье разместить свои траншеи в нескольких сотнях ярдов перед копи усугубилась мистической притягательностью, какой обладает для артиллериста любой возвышающийся объект. Принц Крафт рассказывал историю, как у Садовы он снял с передков свои орудия в двух сотнях ярдов перед церковью, а австрийцы вели ответный огонь почти исключительно по колокольне. Подобным же образом и наши артиллеристы с расстояния в две тысячи ярдов не смогли избежать перелетов при стрельбе по малозаметной цели, поражая в основном ясно видимые объекты позади нее.
В течение дня прибывали подкрепления из состава сил, оставленных для охраны лагеря. Прибыли Гордонцы с 1-м и 2-м батальоном Колдстримских Гвардейцев, а всю артиллерию передвинули поближе к позициям противника. Поскольку, по некоторым признакам, противник намеревался атаковать наш правый фланг, Гвардейские Гренадеры вместе с пятью ротами Йоркширской Легкой Пехоты, были выдвинуты в этом направлении, а три оставшиеся роты Йоркширцев Бартера охраняли брод, по которому противник мог перейти Моддер. Этот угрожающий маневр на нашем правом фланге, имей он успех, поставил бы Хайлендеров в критическое положение, но конная пехота и Уланы 12-го полка сражавшиеся в пешем строю, отважно сдерживали противника все утро, пока им на помощь не подошли Гвардейцы и Йоркширцы. Именно в этой долгой и успешной борьбе за фланг 3-й бригады встретили свою смерть майор Милтон, майор Рей и другие отважные воины. Колдстримцы и Гренадеры уменьшили давление противника на этом участке, после чего Уланы вернулись к своим лошадям, в очередной раз доказав, что кавалеристы с современными карабинами при нужде могут быстро превращаться в более полезную пехоту. Лорд Эрли заслуживает всяческих похвал за нешаблонное использование своих людей, и доблесть, с которой он повел их на наиболее критический участок боя.
Пока Колдстримцы, Гренадеры и Йоркширская Легкая Пехота сдерживали буров на нашем правом фланге, неукротимые Гордонцы, герои Даргая, сжигаемые жаждой мести за своих товарищей из Хайлендерской Бригады, пошли в атаку прямо на траншеи и без каких-либо серьезных потерь подошли к противнику почти на четыреста ярдов. Но один батальон не мог взять вражеские позиции, а после понесенных потерь вопрос о дневном генеральном наступлении даже не стоял. Любые планы подобного рода, способные родиться в голове лорда Метуэна, развеялись раз и навсегда, при внезапном и беспорядочном отходе избитой бригады. Люди едва поддавались контролю. Для большинства из них этот бой стал "крещением огнем", к тому же они провели под палящим солнцем, без пищи и воды целый день. Британцы быстро откатились почти на милю, и орудия частично остались без прикрытия. К счастью, отсутствие инициативы со стороны буров, часто игравшее нам на руку, в очередной раз спасло нас от катастрофы и унижения. Лишь стойкость наших отважных Гвардейцев не позволила отступлению перерасти во что-то более страшное.
Гордонцы и Шотландские Гвардейцы все еще прикрывали орудия, но они находились слишком близко к вражеским траншеям, а рядом не осталось войск, способных оказать поддержку. При подобных обстоятельствах было крайне необходимо восстановить порядок в рядах Хайлендеров, и майор Эварт с оставшимися в живых офицерами метался среди рассеявшихся солдат, прилагая нечеловеческие усилия, собирая и ободряя людей. Бойцы, ошеломленные переделкой, повинуясь человеческой природе, медленно отползали подальше от смертельной зоны, где так густо сыпались пули. Но заиграли волынки, зазвучали горны и бедные измученные парни, с трудом сгибая ноги с до волдырей обгоревшими под палящим солнцем икрами, поковыляли исполнять свой долг. Они вновь прикрыли орудия и опасность миновала.
По мере приближения вечера, стало ясно, что ни одна из атак не завершится успехом, и бессмысленно держать людей перед вражескими траншеями. К угрюмому Кронье, затаившемуся в окопах за колючей проволокой, не удалось даже приблизится, не говоря уже о том, чтобы нанести поражение. Некоторые считают, что если бы наши войска остались на позициях, как они сделали это у Моодер-Ривер, противник в очередной раз отошел бы, и утром дорога на Кимберли оказалась бы свободной. Я не вижу оснований для подобного мнения, напротив, имею некоторые возражения. На Моддере Кронье покинул рубежи обороны, зная, что позади него лежат другие еще более сильные, у Магерсфонтейна позади бурских позиций раскинулась равнина, и уйти из траншей означало полностью сдать игру. Кроме того, зачем ему было уходить после нанесенного нам тяжелого удара? Мы ведь ничего не добились. Неужели Кронье отказался бы от плодов победы без всякой борьбы?
Лучше просто скорбеть о поражении, не травя душу мечтаниями, что большая стойкость превратила бы его в победу. Несомненно, позицию буров можно было взять обойдя с фланга, но наши силы оказались не настолько мобильны и многочисленны для подобного маневра. Вот в чем заключается причина наших неприятностей и никакие догадки, что могло бы случится при иных обстоятельствах, ничего не изменят.
Примерно в половине шестого орудия буров, молчавшие весь день из каких-то неизвестных соображений, открыли огонь по нашей кавалерии. Их появление на поле боя послужило сигналом к общему отступлению и последняя попытка повернуть ход событий в свою пользу была нами оставлена. Хайлендеры измотаны, с Колдстримцев достаточно, конная пехота понесла жестокие потери. Для новой атаки оставались Гренадеры, Шотландская Гвардия и два-три линейных батальона. Есть случаи, как например Садова, когда генерал должен разыграть свою последнюю карту. Есть другие, когда, имея в тылу свежие силы, лучшим решением будет сберечь войска и затем атаковать вновь. Генерал Грант придерживался аксиомы, что лучший момент для атаки - момент когда вы полностью истощены, ведь ваш противник, скорее всего, находится в таком же состоянии, а моральное превосходство всегда на стороне атакующего. Но лорд Метуэн мудро решил, что в отчаянных решениях нет необходимости. Его люди отошли, в некоторых случаях самовольно, за пределы досягаемости бурских пушек, и утреннее солнце застало упавшие духом войска на обратном пути в лагерь на Моддер-Ривер.
Неудачная атака при Магерсфонтейне стоила британцам около тысячи человек убитыми, раненными и пропавшими без вести, из которых более семи сотен пришлись на долю Хайлендеров. Только в этой бригаде пали пятьдесят семь офицеров, включая ее бригадира и полковника Гордонцев - Доунмена. Полковник Кордингтон (Колдстримцы) был легко ранен, но в ходе всего боя оставался в строю и вечером вернулся в лагерь сидя на передке "максима". Лорд Винчестер (тот же батальон), весь день неблагоразумно, но героически подставлявший себя под огонь противника, был убит. "Блэк Уотч" потеряли убитыми и раненными девятнадцати офицеров и более трехсот бойцов - катастрофа, во всей славной и кровавой истории этого полка сравнимая разве что с резней у Тикондероги в 1757 году, когда под мушкетами Монткальма пало не менее пятисот человек. Никогда Шотландия не переживала столь горестного дня как день Магерсфонтейна. Она всегда с расточительным великодушием отдавала свою лучшую кровь за Империю, но сомнительно, чтобы какая-либо другая битва принесла столько скорби и в семью лорда, и в семью бедняка от берегов Твида до Кейтнесского побережья. Существует легенда - когда в Шотландию приходит горе, в старом Эдинбургском замке вспыхивают призрачные огни, во мраке ночи бросая бледные отсветы на каждое его окно. Если есть свидетель, видевший это зловещее зрелище, он должно быть находился у замка в роковую ночь 11 декабря 1899 года. Что касается потерь буров, то точно определить их не представляется возможным. По официальным сообщениям они составили семьдесят убитых и две с половиной сотни раненых, но сообщения пленных и дезертиров дают гораздо большую цифру. Одно подразделение (Скандинавский корпус) занимавший передовую позицию у Спитфонтейна было смято Сифортцами убившими, ранившими или взявшими в плен восемьдесят человек.
Говорят, что на следующий день, в своих комментариях по поводу боя, лорд Метуэн подверг Бригаду Хайлендеров критике, и этот слух, не будучи опровергнут, стал общепринятым. Однако он зародился из-за совершенного непонимания сути замечаний лорда Метуэна, хвалившего солдат за храбрость и скорбевшего вместе с ними по поводу катастрофы, постигшей прославленные батальоны. Поведение солдат и офицеров, попавших в обстоятельствах, страшнее которых трудно вообразить, достойно лучших традиций британской армии. Похоже, с момента смерти Ваухопа, ранним утром до принятия командования Хьюз-Галлетом поздно вечером, людьми никто не командовал. "Мой лейтенант был ранен, а капитан убит", - рассказывал рядовой. "Генерал погиб, но мы остались где были, поскольку приказ отступать никто не отдавал". Подобное мог сказать о себе любой солдат бригады, пока обходной маневр буров не вынудил их откатится назад.
Самый важный урок, полученный в этом сражении, состоит в том, что при одних условиях современный бой чрезвычайно кровопролитен, в то время как при других - относительно бескровен. Из потерь почти в тысячу человек, семьсот пришлись на первые пять минут, а за весь последующий день артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь добавил лишь три сотни. Подобным же образом у Ледисмита колонна Уайта, длительное время (с 5.30 до 11.30) находившаяся под жестоким огнем, потеряла всего около трехсот человек. При умелом ведении боевых действий потери в будущих сражениях будут значительно меньше чем в прошлом, и как следствие, сами сражения будут тянуться гораздо дольше. Победа достанется не самым пламенным, а самым выносливым. Обеспечение бойцов пищей и водой приобретет огромное значение, ведь им придется проходить испытание на выносливость продолжительностью скорее в недели, чем в дни. С другой стороны непродуманное управление войсками будет столь сурово наказываться, что быстрая сдача в плен может оказаться единственной альтернативой уничтожению.
Что касается движения четырехбатальонной колонной оказавшегося для нас столь фатальным, следует заметить, что любое другое построение в ходе ночной атаки едва ли возможно, хотя при Тель-эль-Кебире исключительные условия марша, проходившего по открытой пустыне, позволило войскам последние пару миль двигаться в более рассредоточенных формациях. В кромешной тьме очень трудно вести батальон линией двухротных колонн, поскольку за любой оплошностью может последовать катастрофа. Вся ошибка состояла в небольшом просчете (каких-то сотнях ярдов) при определении положения траншей противника. Развернись подразделения на пять минут раньше, вполне возможно (хотя и не гарантированно), вражеская позиция была бы взята.
Бой не обошелся без примеров воинской доблести, смягчающих горечь поражения и укрепляющих уверенность в будущем. Гвардия уходила с поля боя как на параде, не обращая внимания на шрапнель, рвущуюся над головами. Вызывает восхищение выдержка проявленная батареей "G" Конной Артиллерии на следующее утро после битвы. Произошло следующее: считалось, что объявлено прекращение огня, однако, морское орудие на нашем левом фланге, игнорируя его, начало стрельбу. Буры сразу же открыли ответный огонь по батарее Конной Артиллерии, которая, признавая нашу вину в нарушении перемирия, осталась неподвижна, с орудиями, взятыми на передки, каждая лошадь, каждый артиллерист, каждый ездовой на своем месте. Люди мужественно переносили обстрел, который, к счастью, вскоре ослаб и прекратился, поскольку противник понял что произошло недоразумение. Стоит отметить, что в бою участвовало три полевых батареи, которые, подобно батарее "G" Королевской Конной Артиллерии, за 30 часов выпустили более 1000 зарядов каждая, находясь в пределах 1500 ярдов от позиций буров.
Но из всех подразделений, заслуживших признание, не было доблестнее отважных хирургов и санитаров-носильщиков, на долю которых выпадают все опасности войны, но которых часто минует ее слава. Эти люди, оказывая помощь раненым, тяжело трудились под огнем целый день. Бивор, Энзор, Дуглас, Пробин - все в равней степени выполнили свой долг. Кажется почти невероятным, но это чистая правда: к 10 часам утра после окончания боя, еще до того как войска вернулись в лагерь, не менее пяти сотен раненых уже отправились в Кейптаун по железной дороге.