Эта история приключилась давным-давно в жарко-влажном и тогда еще братском Вьетнаме. После месяца работ гидрограф "Малыгин" затих у причальной стенки Вунгтау - курортного городка в 70 км от Сайгона. День первый. Утро. Начальник рейса, нервно подмигивая, объявил, что до завтра нам зарплаты не видать, после чего усеминил из кают-компании, уворачиваясь от испепеляющих взглядов трудового народа. Экипаж погрузился в уныние. После месяца заточения всем хотелось оттянуться в городе. А как оттянешься без денег? Без денег мы не умеем.

Команда судна певекская - большую часть трудовой жизни провела на промерах бухт Чукотки, в лучшем случае - Камчатки. Наука же во Вьетнаме была неоднократно. Соответственно разнилась поведенческая стратегия на переходе из Союза. Буровики, по-свински быстро прикончив запасенную водку и день промаявшись похмельем, приступили к методичной скупке сгущенного молока. Процедура закупок сопровождалась алчным хихиканьем каптерщика (у него в Певеке этой сгущенки просто завались). Мериманы смотрели на нас как на сумасшедших, сгущенку не покупали и вопросов не задавали, боясь спугнуть каптерщикову удачу. Геолого-геофизическая белая кость свои запасы алкоголя умудрилась растянуть на дольше, и им было все еще не до торговых операций.

Пробил час истины. Под палящим солнцем буровая бригада организованно проследовала по трапу мимо растерянного вахтенного, зажав под мышками по паре ящиков сгущенки. Чихать мы хотели на зарплату. Путь до ближайшей лавки недолог. Совершив "честный ченч", набив карманы пачками донгов (тогда еще было непривычно таскать авоську денег), колонна буровиков, сияя, поднялась по трапу за второй ходкой. На судне возник переполох: третий штурман пытался выщипать давно вылинявшие волосы, народ штурмовал каптерщика, а тот лишь разводил руками, типа: "сгущенка йок". Но, пометавшись, экипаж быстро восстановил душевное равновесие, правильно решив, что продать можно не только молоко, и сделал массовый набег на камбуз, трюмные помещения, и прочие закоулки. В общем, худо-бедно, но на вечерний выход в город денег набралось.

Часа в четыре вечера, когда жара чуть спала, малыгинцы начали просачиваться в город.

.....

Солнце закатилось за горизонт, и как-то сразу упала ночь. На улицах дневной галдеж сменился ночным. Внутренности домов осветились, выставив на обозрение прохожих кухни, гостиные и спальни своих обитателей. Порядком взопревши (а кто в тебя заливал эту водку?), еле волоча ноги по горячему асфальту (тоже мне - любитель пешеходных прогулок), я признался себе, что заблудился. Ориентируясь по звездам, ветру (по чем там еще ориентируются герои романов?), побрел в предполагаемом направлении набережной. Минут тридцать переступал я через ползающих под ногами детей, и отвечал на приветственные возгласы развалившихся в шезлонгах батыров. Помните: "Мамочка, Лелик, люди, спасите, помогите, SOS!". Небеса меня услышали, и в полумраке тоненьких гирлянд очередного кафе глаза, наконец, выхватили три лица европейской национальности, два из них были очень даже ничего.

За низеньким столиком что-то попивала-поедала незнакомая троица: жилистый остроносый мужичок лет под пятьдесят и две женщины лет тридцати-тридцати пяти. Разговор велся, на мой взгляд, на французском. Ну, французы так французы, все равно надо восстановить ориентировку.

За время рейса я основательно зарос и окончательно избавился от комплексов. Когда бородатый, волосатый, слегка пьяный и порядочно очумевший от жары гомо советикус выполз к ним из темноты нависая над головами, народ притих. Три пары глаз с осторожным любопытством ожидали развития событий. Выдержав паузу, изображаю полиглота. Складываю в почти сварившихся мозгах подходящую к случаю фразу позаковыристей, но язык уже начал самостоятельную жизнь и бодро выпалил: "Гудбай". Троица отреагировала адекватно: дамы захлопали ресницами, кабальеро заерзал на табуретке. Так, спокойно, господа, с первого раза не вышло. Что там у меня еще в словаре? Ага, вот: "не видели ли, благородные мадамы, мадемуазели и месье поблизости бледнолицых братьев". Приняв в моем исполнении white face за France, дамы радостно застрекотали:

- О, Франсе!

Перехожу с эсперанто на родной.

- Какая Франция, едрена вошь, рашен! Рус партизан!

На лице у мужика засветилось понимание.

- Перестройка!

- И ускорение, - обессилев, падаю к ним за столик.

Стульчик тревожно пискнул, но выдержал. Все-таки чертовски приятно сидеть, три часа натоптавшись по жаре. Делая над собой последнее усилие, выдавливаю подскочившему официанту:

- I must have a drink.

- Yes, - и на столике возникает бутылка "лимойки". Натуральный самогон, но зато холодный! (Вообще-то я хотел воды). Ну, смуглый брат, раз принес попить, неси поесть, и "пепси" все-таки притащи.

Приняв по рюмочке за взаимопонимание между народами (под угря с чем-то), определились с языком общения. Кто там утверждал, что все европейцы говорят по-английски? Они его знали так же, как я (первый отдел заботливо отметил - читает и переводит со словарем). Но ужин протекал весело, дамы много смеялись, мы с Гю (не знаю, что это: кличка, имя, фамилия, а может, я вообще не разобрал) периодически развлекали их армреслингом. Француз оказался крепким малым, перед дамами пасовать никто не хотел, проигравший заказывал выпивку и требовал реванша. Через пару часов дамы в моих глазах превратились в писаных красавиц, этакие Жизели. Читателю понятно, что промилле в крови достигли нужного уровня. Теперь уже "наша" четверка, решила пойти к морю прогуляться. На набережной, забитой отдыхающими, вокруг нас бурлил круговорот приветственных возгласов, смеха, гама. Когда-то я наблюдал подобное оживление в высокогорном дагестанском ауле, выгуливая нигерийца. Гигантские деревья смыкали кроны высоко-высоко, ветер с океана, женщины - эх, тропики! Новые знакомые предложили завернуть к ним в отель.

.....

Сколько лет в море, и каждый раз удивляюсь: за время рейса все друг другу опостылят до тошноты, выйдя в город, разбредаются кто куда, но к вечеру, влекомые таинственными силами, сбиваются в одном кабаке. Наличие мистики я привычно отметил и в тот вечер: над половиной столиков в ресторане высвечивались знакомые физиономии. Штурмана, механики, геофизики, геологи... все торчали тут, мельком озадачило лишь отсутствие родных буровиков, ну да пусть с ними. Отвечая на приветственные взмахи рук, возгласы и подначки, я и Гю уселись за свободный столик. Дамы упорхнули, как они объяснили "one moment".

Кто бывал в Вунгтау, наверняка помнит ресторан "Хаобинь". Танцплощадка с оркестром на втором этаже и большой бассейн с золотыми рыбками в центре первого. Над бассейном открытое небо. Когда идет дождь, а в сезон он льет ежедневно, водопады окружают столики со всех сторон. Хорошая пища, приятная музыка.

А вот и дамы. От блеска серебристых нитей в полупрозрачных тканях легких платьев перехватило дыхание. Духи и улыбки обещали приятный долгий вечер. Прикинув сумму в карманах, решил, что вполне могу пострелять шампанским. Твердо помня по Союзу - бутылка "Советского" дешевле бутылки водки, смело заказал для начала парочку (когда я узнал правду, было как бы смешно, но поздно). Кроме вьетнамцев и русских, в ресторане загнивали капиталисты: понятное дело - французы, плюс голландцы и, как с кривой усмешкой сообщил Гю - немцы: "вон видишь ту толстую морду с конопатой бабой", - под аплодисменты жизелей Гю изумительно изобразил свинью (что они так немцев-то не любят?). Здоровенный и действительно мордатый немец увлеченно снимал на видео процесс поглощения пищи подружкой. На свинью он не был похож ни капли, скорее на огромного дикого кабана.

Посиделки шли своим чередом, где-то через час Гю свалил "have a break", я даже как-то пропустил этот момент. Пальба пробками и женский визг взвинтили темп, и тут разыгралась сцена явления Ивана Бездомного в ресторан МАССОЛИТА с иконкой на груди. Правда, в данном случае Иван был домашний, мало того, это был наш Иван. Икону ему заменял полиэтиленовый куль с деньгами, а оттянутые на коленях спортивные шаровары очень походили на кальсоны. Домашние тапочки, ребристая грудь, едва прикрытая майкой. Маленькие очки напряженно сканировали зал. Мое сердце замедлило ритм, ожидая, что сейчас раздастся: "Здорово, други!". Но за Иваном нарисовалась троица моих помбуров, и колдовство рассеялось. Наши в городе... Экипаж поприветствовал новоприбывших, начальник рейса потыкал пальцами в Ивановы кальсоны, но поскольку сам был в шортах и без гетр (нарушая тем самым форму одежды, утвержденную первым помощником), нарвался на достойный ответ, после чего бригада уселась на первом этаже.

Красный глазок видеокамеры оторвался от Брунгильды и побежал по залу, останавливаясь на самых колоритных группах посетителей. Несомненно, Иван был самым колоритным, и камера задержалась на нем дольше других. Видимо, своим кульком денег, кальсонами и раскованностью Иван не вписывался в представления иностранцев о советском менталитете. Заметив повышенное внимание папараци, он начал принимать фотогеничные позы, и его поэтическую душу потянуло на тосты. Родимый встал и, зажав в руках бутылку "лимойки", прочитал что-то из Северянина (типа "мясо наелось мяса..."). Помбуры попытались усадить его, вяло потягивая за майку, столик механиков пьяно хлопал. Граждане свободного мира, уловив ритмику речи и сообразив, что русский проводит не политбеседу, а поэтический вечер, загалдели, как дети. Мужчины подняли бокалы, дамы заблестели глазками. Жизели восторженно дергали меня за руки и тыкали в Ивана пальцами, Дикий Кабан жужжал камерой. Кто-то из геофизиков пискнул: "давай еще!", и Иван дал...

Медленно опустошив бутылку, крякнул, раскланялся, театральным жестом сорвал очки и метнул их на столик. Отвергнув помощь товарищей, мериманской походкой подошел к бассейну и неожиданно, распушив кальсоны в разноцветных огнях, врезался в водную гладь. В наступившей тишине разлился тревожный шум опадающей волны и испуганный визг разбегающихся золотых рыбок. Секунду спустя зрители радостно приветствовали отфыркивающегося человека-амфибию. Начальник рейса замотал головой и судорожно сглотнул очередной бокал. Привычный ко всему, обслуживающий персонал не вмешивался, ожидая, что, освежившись, поэт самостоятельно выберется на сушу. Но не на того нарвались. Иван был в ударе, а бассейн большой. Видели играющего дельфина?... Еще этот фриц со своей дурацкой камерой.

Жизели выпрыгивали из платьев и трясли меня как грушу, призывая разделить восторг: "О, рус Иван!". Тут мне стало не смешно. Я понял, что эта сволочь сама из воды ни за что не вылезет. И начальник рейса это осознал, а осознав, указал мне перстом на новоявленного Флиппера. Что ж: "sorry madam, я обязан выполнить свой долг". Француженки наверняка подумали, что я иду купаться, т.к. с готовностью повскакивали с мест. Пьяные женщины - это, конечно, хорошо, но хлопотно. Затолкав их обратно в стулья и всучив в руки по мороженому, пообещал вернуться. Приняв вид построже и держа себя в руках, я попытался привлечь внимание купальщика. Иван приветственно помахал ручкой в ответ, но, подозревая подвох, отплыл к противоположному борту бассейна.

- Серега, шугани его с той стороны, - попросил я самого трезвого помбура.

Иван мгновенно раскусил план загона и метнулся к центру, где струился расцвеченный лампами фонтанчик, после чего, почувствовав себя в безопасности, начал кланяться публике. На предложение сдаться он гордо поднял международный сигнал "fuck you" . Наш и иноземный народ ржал. Начальник рейса противно шипел за ухом:

- Вытаскивайте его быстрее, консула вызвали!

- Одичал, козел, - комментировал помбур с противоположного края бассейна.

Остальные члены экипажа помогали советами, но из-за столиков не вставали, получив категоричный приказ начальника сидеть и не рыпаться. Старый волк опытным взглядом вычислил еще несколько потенциальных пловцов.

Как потом выяснилось, консульских вызвали вьетнамцы, решив вернуть своему бассейну первоначальные декоративные функции, и теперь они в нетерпеливом ожидании бегали, пищали, размахивали руками, бестолку тревожа дичь. А дичь, ловко вскарабкавшись на хрупкий каркас фонтана, грозила внукам Хо Ши Мина кулаком, подвергаясь опасности поражения электрическим током. Фонтан, явно не рассчитанный на такие нагрузки, потрескивал и раскачивался. Шоу продолжалось. Когда, по Иванову мнению, интерес публики ослабевал, он использовал фонтан в качестве вышки для прыжков, выполняя незамысловатые, но шумные погружения.

Иван куражился и продолжал позорить нас перед дамами и мировой общественностью, хотя лично мне было не до дам. Первым делом надо вытащить этого баклана из воды, вторым - дать по морде и побыстрее затолкать на судно, пока события еще развивались в неформальном русле. Делать нечего, придется прыгать. Вьеты, наконец, сообразили вырубить свет на фонтане. Как не хочется...Ну сейчас я ему ...

Судьба вмешалась в лице Дикого Вепря, все это время носившемуся с камерой вокруг бассейна в поисках выгодных ракурсов. После очередного кульбита Иван вынырнул у самой бровки, на которой присел снимающий немец, и тот, продолжая жужжать своей машинкой, неосторожно протянул руку помощи. Иван, уже недоверчиво настроенный по отношению к окружающим, воспринял это движение как покушение на суверенитет и ответил единственно доступным оружием: обдал фашиста водой. Немец вскочил, отряхивая с камеры воду, и грязно выругался (из протокола общего собрания экипажа). В его речи четко сквозило "рус Иван". На что рус Иван, добавив для верности порцайку воды, ответил словами, известными нашему поколению с раннего детства:

- Дойче швайне!

Видимо, с прононсом Иван угадал, а может, немцу эти слова часто говорили французы. Французы... ах, как все классно складывалось еще полчаса назад.

Этот самый дойче оказался холериком хоть куда, что в моем представлении ни как не вязалось с его могучим телосложением. Сотрясая воздух тевтонскими воплями, он кинулся к обидчику. До всех дошло: сейчас Ивашку будут рвать...

Первой среагировала конопатая немка, хорошо изучившая повадки своего спутника. Как вратарь, в низком затяжном прыжке, она успела схватить Вепря за копыта. Немец уже взлетел над бортом в надежде настигнуть Ивана одним броском, как вдруг на его ногах повисла лепечущая гиря (спасибо ей, Господи). Ганс, судорожно дернувшись, уткнулся в дно чубчиком. Секунд тридцать отважная фрау, продолжая причитать, держала его за штанины, боясь отпустить. Все это время ручищи, способные разогнуть подкову, метали со дна гальку, рыбок и вздымали гигантские буруны, расплывающиеся по бассейну белой пеной. Страшно - утопит мужика, но и своего дурака жалко. Подержи еще, родная.

Иван, остатками пропитых мозгов осознав грозящую опасность, торпедой рванул к противоположному краю бассейна, начальник рейса метнулся ему на перехват, но не успел. Увидев, что герой, придерживая обвисшие кальсоны, выскочил из воды и теперь в относительной безпасности, мы с помбуром побежали на помощь немке, ох и тяжелый тип. Как она его удержала? Тащить за ноги у нас не получалось, точнее, получалось тащить только штаны, которые трещали и оголяли взбугрившиеся ягодичные мышцы, за руки - он не давался, за корпус - страшно. Наконец, используя принцип рычага мы выдернули притопленного, хватающего воздух Кабана, и радуясь, что он не в состоянии тут же дать нам в ухо, бросили его на попечение героической подружки. Нас же ждала погоня за главным действующим лицом. А в это время...

В это время, только что прибывший представитель советской дипломатии стоял в центральном проходе и туго соображал кого, собственно говоря, ловить. На фоне троицы, взбивающей воду в бассейне при помощи четвертого, худосочный Иван не смотрелся. Впавшая в экспрессию администрация ресторана размахивала руками, заслоняла обзор и только мешала въехать в ситуацию. Начальник рейса, обессилевший от нервных переживаний, бежал через зал, пошатываясь и цепляя стулья. Пользуясь замешательством начальства, отважный бурильщик имел шанс выскочить на свободу и скрыться в ночной мгле, будь он хоть чуть-чуть поманевреннее. На Иванову беду, бассейн его нисколько не протрезвил, а посему бежать он мог только прямо. А прямо по курсу как раз и раздумывало официальное лицо. Дорогу!

- Ки-я! - костистый кулак Ивана, разбрызгивая воду и дипломатические сопли, впечатался в глаз консульскому, который, взлетев над напольной вазой, не нашелся сказать ничего умнее чем:

- Сука, я тебя трогал! - после чего затих, и участия в дальнейших событиях не принимал.

В приказе, описывающем события того вечера, фигурировала пальма, на которую, якобы залез Иван. Не было там никакой пальмы. Не меняя направления, преследуемый пересек улицу и на полной скорости влип во что-то типа платана. Всхлипывая, грызя кору и инстинктивно суча руками и ногами, он еще пытался взобраться на первую ветку, но это были уже конвульсии. Водитель консульской "Волги" попытался не пустить мокрое тело нашего товарища в салон, всячески расписывая удобство багажника, если переложить запаску, но мы все-таки засунули Ивана на заднее сидение. Право, сегодня он это заслужил. И только по дороге в порт я вспомнил о покинутых жизелях и планах на сегодняшний вечер.

Утром нас ждал разбор полетов и "домашний арест", вечером - прощание с Иваном, которого трезвым отправляли в Союз, где по нем истосковались Курильские острова. А глухой ночью, во избежание бунта, экспедиционное начальство вытолкало нас в море.

Крокодилы, пальмы, баобабы

И жена французского посла!

Тоскливо бренчал я вечерами на шлюпочной палубе.