Деревня называлась Лучеборы - слабая людская попытка назвать это место по-своему, взамен эльфийского Caedwigge Graine Straellodd - Лес Солнечных Лучей.
По-своему, но сохраняя смысл.
Деревня как деревня - пиво здесь было чуть горькое, в хлебе попадалась солома. Крестьяне жили своей обычной жизнью: зимой и летом работали. И пили, соответственно. Вполне нормальная крестьянская жизнь. Иногда происходили драки - явление в принципе естественное для каждой деревни. Но чаще - свадьбы, явление еще более естественное. Так и жили. Плодились. Умирали.
* * *
Зима была холодной, что в общем было необычно для этих мест. Снега намело с конца февраля, и он лежал белыми остроконечными шапками. Везде.
Снегу и холодам были рады, пожалуй, только дети. Ор, визг, шум, возня стояли на улице с утра до вечера. Лепили снеговиков. Катались на санках. Играли в снежки.
Ее звали Герда.
Она жила с полуслепой бабкой, подрабатывавшей - когда еще была в силах - знахаркой. Целительницей. Обычной деревенской лекаркой.
Матери у Герды не было. То есть, была, конечно, - биологически. Как и отец. Однажды бабка Лада нашла на пороге своей покосившейся хатки ребенка, под-кидыша. Взяла. Приютила.
Ночью мимо деревни ехал балаган бродячих музыкантов. Актеров, шутов, жонглеров. Крестьяне их не любили. Да и за что любить-то?
После их посещения всегда что-нибудь да пропадало - хоть обод от колеса, хоть вяленая рыба. В том балагане, что проходил ночью мимо дома старухи, среди черноволосых смуглых южан была молодая светловолосая женщина. Се-верянка. С аристократическим лицом. Возможно, какая-нибудь дворяночка, по молодости сбежавшая из дома. Ее-то и посчитали матерью ребенка, подкинутого бабке Ладе. Светловолосой девочки.
Его звали Каэвин, сокращенно Кай.
Звали изломанным эльфийским именем - Maec Caewinneg - Сын Леса. Он был сыном кузнеца Ольха Бородача, погибшего в прошлом году, и прачки, худой красноглазой женщины. Она по-своему любила сына, но особо не баловала. Мальчишки его любили.
Они дружили - смуглый Каэвин и пшеничноволосая Герда. Что многим было не понятно.
А потом случилась метель. Точнее, страшный снежный буран, затянувший обоих...
* * *
Они ворвались в деревню стремительно как волки или вороны, травящие больного голубя. Черной стаей проехались по деревне, поджигая избы и убивая. Без гика, рева или хохота. Молча. По-эльфийски.
Темные Эльфы.
После Великого Противостояния, бывшего Бог весть сколько лет назад, эльфы - Tealwedde Teagh - решили прекратить ту войну. Которая огненно-кровавым смерчем прошлась и по людям и по эльфам. Старейшины решили покинуть ста-рые места и перебраться на Окраинные Земли, Tirred n"Boerrdd, северную око-нечность материка.
Почти все согласились.
Кроме одной, Старейшины клана Западной Звезды - Fha Siri"ene Goerlevain, Fleoc Leanna - Снежинки. Снежинкой ее поименовали из-за формы зрачков, по-добных по форме снежинкам. Старейшины удивились.
Снежинка была мудрой правительницей, всегда, даже в самые критические и напряженные моменты, старавшейся предотвратить кровопролитие.
Теперь она изменилась.
- Хватит трепаться о мире и спокойствии, Отцы, - фыркнула она на Большом Конвенте. - Война началась, так нет смысла завершать ее. Проливший кровь од-нажды прольет и потом. Много раз. Нам всем гореть в Огне Неизбывном - так лучше гореть по заслугам. Я - за продолжение войны.
- Это будет резня, Снежинка, - сказал Тэгеов Старый, представитель Лесного Клана.- Мясорубка. Для нас и для них.
- Я,- подчеркнула она, - лично я буду драться дальше, до конца.
Она вышла из Союза Кланов. За ней последовали три клана, три ветви Древне-го Народа - Западной Звезды, Хрустальных Ручьев и Серебрянной Ладьи. Три вполне сильных и боеспособных клана.
Эльфы назвали их Thaedd Failled - Отступники. Отреклись от них. И ушли в Окраинные Земли.
Thaedd Failled остались.
Остались, сея смерть и горе.
Потом их назвали иначе - Feamoirinn - Темные Эльфы. Демоны.
Темно-синие шлемы из вороненой стали с грифоньими полумасками, татуи-ровки на лицах, черные плащи без эмблем, быстрые кони и быстрые клинки.
Беззвучная смерть.
Они поселились на пустынном острове недалеко от континента и возвели там свои жилища. Дали острову название - Cair Grain" Egwed - Твердыня Кровавого Солнца.
Feamoirinn совершали набеги вглубь континента, не трогая прибрежные горо-да, поскольку те были хорошими поставщиками всего = от еды и питья до ра-бов.
Нападали они, как правило, зимой - лед замерзал и морозный колкий воздух наполнялся скрипом полозьев и тихим цокотом копыт. А потом были крики бо-ли, огонь, кровь, снег. Много снега...
* * *
Рыжий Итир вскрикнул.
Мальчишки замерли, перестали возиться. Забыли стряхнуть снег с воротников, шапок, рукавиц. Он сам медленно таял. В жуткой тишине.
- Это Королева Зимы, - пискнул Итир, отступая за спины старших мальчиков. - Мама говорит, она похищает тех, кто ей приглянулся, в свой ледя...
- Заткнись, кретин, - оборвал его Каэвин, вытирая нос тыльной стороной ладо-ни. - Королева... Тоже мне, сказки!.. Я лично ее не боюсь!- Он оглядел притих-ших товарищей.
Кавалькада резко остановилась. Впереди на черных конях гарцевали два всад-ника в черных плащах с кривыми мечами, закрепленными крест-накрест на спинах.
Сани были узкими и вытянутыми и оканчивались драконьими головами. А в санях...
Мальчишки бросились врассыпную. Каэвин остался.
Он как зачарованный смотрел на ту, что была в санях. Она поднялась. Блесну-ли металлические кольца кольчуги под расстегнутым волчьим полушубком.
Длинный тонкий палец, затянутый в черную кожу, поманил его. Он шагнул, не чуя ног. Она медленно подняла забрало-полумаску в виде морды грифона. Она не была той огненноглазой дьяволицей, ведьмой с ужасным лицом, как болтали.
Черные волосы. Худое острое лицо. Изящный тонкий нос. Узкие бледные гу-бы с чуть злым изломом. Огромные глаза. Со зрачками снежинками.
- Как тебя зовут, дитя? - Голос чуть гортанный, высокий. Ни ласки, ни злобы в нем.
- Каэвин, - выдавил он из себя. Пот струйкой побежал от виска по щеке.
- Ты будешь моим пажом, Каэвин.- Она рассмеялась. Зло. Отрывисто. Как буд-то пролаяла.- Иди сюда.
Глаза.
Они приблизились, снежинки увеличились, заполняя радужную оболочку. Весь мир.
Он шагнул вслепую.
- Стой! Не смей!- Худая простоволосая женщина бежала к саням, спотыкаясь. - Не тронь мое дитя, демон!
Она закашлялась, покраснела. Схватилась за грудь.
- Отдай его!- Тихо, почти моля.
Тишина. Только кони всхрапывают, пуская пар из ноздрей.
Финнион подъехал вплотную. Приподнялся в седле. Выхватил серпообразный клинок и, одновременно крутанувшись в бедрах, рубанул.
Голова падала медленно. Тело упало раньше.
- Ge"oh!- рявкнула Снежинка, усаживаясь рядом с тупо глядящим перед со-бой Каэвином. - Поехали!..
* * *
...Сначала было полное отупение.
Ощущение нереальности происходящего.
Она видела кошмар через тусклое бледное окно из бычьего пузыря, видела, но не могла ничего сделать.
Она видела безмолвный въезд, бегство мальчишек, оставшегося Каэвина, ма-нящий палец Снежинки, разворот в бедрах Финниона, блеск кривого лезвия, падение головы на снег. Белый снег.
И еще была тишь, жуткая тишь, словно уши залили воском. Словно вокруг ки-пит жизнь, но она находиться в прозрачной непроницаемой оболочке.
Что-то удерживало ее.
А потом налетел буран, взбил, взвихрил снег и закрыл им и унес жутких гос-тей. На Кайр Грайн Эгвед, где возвышаются льдистые замки, лают сторожевые псы, похожие на прирученных волков, грохочут кованые сапоги Темных. Где стонут рабы - люди. А еще буран унес Каэвина
Спустя вечность после этого, она подошла к двери и толкнула ее. Дверь не от-крылась, словно к ней привалили огромный валун. Потом вдруг ноги стали ват-ными, закопченные стены избы поплыли перед глазами, к горлу подступила тошнота. А потом он провалилась в небытие.
Бабка выхаживала ее долго, варила декокты, бормотала что-то, склонившись над котлом, время от времени протирая ей лоб льняной тряпицей. Ее знобило, трясло как в лихорадке. Она жутко потела.
Но то была не лихорадка, не лесная лихоманка, что обретается в гнили болот, где бренчит гнус и булькают затхлые испарения. То было нечто другое.
Она выздоровела, переломила кризис. Молодой организм справился со стран-ным заболеванием.
Лицо ее осунулось, волосы стали ломкими. Глаза запали.
Она плохо помнила лица, имена знакомых. Была страшная апатия. И нежела-ние жить.
Зато она хорошо помнила, что случилось. И еще она помнила видения, кото-рые осаждали ее во время болезни.
Холод.
Темно.
Где-то.
Лед. Или камень, похожий на лед. Также искрится под луной. Громады льди-стых зданий. Угроза.
Где-то лают собаки.
Что-то грохочет. Сапоги?
Какой-то остров. Как холодно и пусто.
Где я, мама?
Люди, затянутые в черную кожу с блестками стали. Татуированные лица.
Это не люди.
Эльфы. Темные.
Демоны.
Каэвин. Черный шелк камзола. волосы запрятаны под шапочку с синим пером. Он смотрит. Куда?
Мама, здесь так странно. И страшно.
Мама...
Вот она. Идет спокойно, волосы распущены.
Мама, где ты была так долго? Мама...
Это не мама.
Бледное худое лицо, большие горящие глаза и узкий злой рот.
- Глупая человеческая девка, - говорит оно. Ни ласки, ни злобы в этом голо-се. - Глупое животное. Он - мой теперь. Навсегда.
Неправда, он узнает меня, я...
- Не узнает, - шелестит голос все также без эмоций. - Он холоден как лед и прекрасен как снег. Ему нет дела до вас, людей. И до тебя тем более. Ты - сон...
Это она помнила хорошо. Даже очень.
И к концу зимы она решилась.
* * *
Дорога была размыта.
На деле, никакой дороги-то и не было: было лишь бесконечное грязевое меси-во, изрезанное колеями обозных колес и ямками конских копыт.
И был ветер - злой и кусачий.
Герда уже не смотрела на сапожки. Раньше они были темными, из замши, с высокой шнуровкой. И легкими.
Теперь они потеряли форму и цвет, облепленные коричнево-красными комья-ми. И стали чертовски тяжелыми.
Курточка на ней потемнела от пота.
Она ежилась, когда порыв ветра бил по мокрой ткани - было холодно вдвойне. Плечи и спину ломило, хотя мешок был сравнительно небольшим. Легкие уже с трудом втягивали положенную порцию воздуха, и она дышала тяжело, с хри-пом. В горле саднило. И еще был свинец под веками.
Ее мотнуло, одна нога увязла по колено в грязи, вторая скользнула и пошла вверх. Она не пыталась сохранить равновесие, не выставляла руки, чтобы смяг-чить удар. Она просто упала, как мешок с мороженной картошкой, которую крестьяне скармливают скотине.
Небо было светло-голубым и она удивилась этому цвету: она знала только свинцово-серую топь, без облаков или звезд. По синеве скользила, разрезая ее диагоналями одинокая птица, то ли стриж, то ли ласточка.
И Герде стало вдруг легко.
Ей захотелось сбросить эту тяжкую, увязшую в грязи плоть и взмыть в эту си-неву - материнскую синеву неба.
Она заплакала.
Потом села и размазывая грязь и слезы по лицу подумала: "Я бесполезна. Я - никто. Я - сон, мимолетный и напрочь забытый.".
Не было смысла вставать с дороги и идти дальше. Не было смысла глядеть на небо, широко раскрыв глаза. Не нужно было надеяться, что сказка обернется былью.
Ибо беспомощно увязшие в отдающей тиной грязи ноги доказывали, ломота в теле формулировала, а раскалывающаяся от боли голова безостановочно твер-дила: "хватит!". Ибо все было против. Все доказывало бессмысленность ее предприятия.
Именно поэтому она рывком встала, роняя с куртки и брюк комья глины, по-правила съехавший заплечный мешок. Убрала со щеки слипшуюся прядь. И пошла дальше.
* * *
Через несколько часов дорога выровнялась, почва окаменела. Кое-где стали показываться пучки грязно-желтой растительности.
Материя куртки и брюк затвердела, но она не замечала этого. Шла вперед, ко-роткими, но уверенными рывками. Стиснув зубы так, что на скулах вспухли желваки.
А еще она не открывала глаз.
И поэтому, когда вековой вояж вдруг прервался падением на траву, она удиви-лась. Но не шибко, ибо сил удивляться уже не было. Как, впрочем, и сил идти.
Она лежала лицом в траве и не двигалась. Но это был не глиняный, обволаки-вающий, лишающий желания жить саван. Она отдыхала.
* * *
Лес густел, а тропинка сужалась, обрастая крапивой и огромным папоротни-ком. А потом исчезла.
Впереди было зеленое море.
Какое-то чувство шептало ей: не ходи, но она уже шагнула. И почувствовав под ногами пружинистый мшистый ковер, быстро пошла вперед.
Солнце садилось, мелькая справа в промоинах деревьев.
"Я все время иду", подумала она. "Куда?".
Ответ был четким и убедительным. Более чем.
Он чавкнул, забулькал. И стал засасывать ее.
* * *
Она спохватилась, когда предательский малахит трясины дошел ей до бедер.
Герда рванулась, увязая. Попробовала обернуться к ближайшему кусту. И провалилась по пояс.
Она глубоко вздохнула и зелень поднялась выше, почти под грудь.
Она перестала дышать, медленно выпуская воздух из носа порциями.
Вспомнила рассказы о болотах.
Она боялась их, но как и все, абстрактно.
А теперь поняла, что было действительно страшно: она не ощущала присут-ствия дна. Вообще.
Солнце совсем село и лес потемнел. Она удивилась, что находясь в такой си-туации может бояться еще чего-то, кроме болота.
Из прогалин стал наползать туман: разноразмерные белые змеи. По краям бо-лота зажглись огоньки-глаза. Они наблюдали за ней и шептали: Умри-умри-дитя-незачем-жить-холодно-холодно-умри-умри-умри...
Она не выдержала и завизжала. С надрывом, истерично. Не было слов, это бы-ло ни к чему в лесу, где никто не услышит. Это был визг животного, молодого, гибнущего. Желающего жить. Бешено.
Она ожидала чавканья и заглатывания самое меньшее по шею.
Но ее рвануло вверх.
Вон из смерти.
* * *
Он был не таким уж и старым. Лет шестьдесят, не больше. Коротко стрижен-ные волосы. Гладко выбритые щеки. И темные глаза. С безысходной тоской.
На нем был какой-то бесформенный балахон, что-то вроде мешка с рукавами.
Он был бос.
Герда приподнялась на локтях.
Огляделась.
Странно было видеть двор посреди леса. Где не ступала нога не то что челове-ка. Эльфа. Или иного представителя Старшей Расы.
Кусок разумной жизни в море бешено цветущей зелени.
Она вспомнила о малахитовой топи.
И ее вырвало.
* * *
- Куда ты идешь? - Он не был настойчив в расспросах. Скорее - равноду-шен, словно спрашивал так, для приличия.
Она ответила: коротко. Честно.
Съела кашу с грибами, которую он предложил.
А потом рассказала все.
Он не морщился, не кивал одобрительно, не перебивал. Молча слушал.
Герда спиной почувствовала чье-то присутствие и резко обернулась.
Девушка была маленькой, худой. С густыми черными волосами. Очень длин-ными, почти до пят. Она смотрела на нее исподлобья, ни зло, ни приветливо. Так смотрит собака или волк, перед тем, как напасть. Или повернуться и убе-жать.
- Я... - Герда заикнулась. Просто не знала, что сказать.
- Карье не разговаривает, - опередил ее вопрос он. Кивнул девушке, и та вышла. Спокойно, не оборачиваясь и не фыркая. Тихо, но с достоинством.
- Она... - Герда не могла понять, что на нее нашло. Мысли путались. Нако-нец, она решилась.
- Кто ты? И кто она? Почему спас меня? Я...
- Потише, - он повернулся к ней. Взял пустую миску и вынес во двор. Вер-нулся. Сел.
- Я не отвечу на все твои вопросы. - Выдержал ее взгляд. - Я - Никто. Спас... ну-у, неважно, почему. Может, потому что Никто, а?
"Да-а", пронеслось в голове. " А ведь кто-нибудь мог и не спасти. А спас Ни-кто. Блеск!".
- А... она? - сипло спросила она.
- Она? - Никто задумчиво поднес большой палец к губам. - Она - одно из тех несчастных и проклятых существ, которых вы называете faoilingeae. Обо-ротцы. Перевертыши. Волоколаки.
Герда вздрогнула.
Ибо знала значение слова faolingeae, позаимствованного из Aelwyllige - Высо-кой речи эльфов. Волк-оборотень, не-зверь и не-человек. Пограничноя тварь без души. Бездна, принявшая форму. Чтобы убивать.
- Знаю, о чем ты думаешь. - Никто улыбнулся. - Однажды ночью, вернее рано утром, зимой, я подобрал маленькую девочку. Она сидела возле дома. Го-лая. Укрытая одними волосами. И скулила. Как волк или собака.
- Почему...
- ...я взял ее? - Он снова улыбнулся. - Дитя, когда-то я совершил много дурных дел. Слишком много... - Он осекся. - Черт, проболтался.
- Ну да это не важно, - продолжил он. - Я понял цену жизни, жизни любого существа. Цену того, - он криво усмехнулся, - что я слишком часто отнимал. Понимаешь?
Она кивнула.
- Карье не дикая. Она скорее... несчастная. Но иная, чем ее ... м-м, скажем так, сородичи...
- Откуда ты узнал ее имя? - Герда задала этот вопрос чисто механически.
- А я и не знаю ее имени. Настоящего. Карье... так звали одну... особу. Ко-гда я был Кем-то.- Он вздохнул. - Теперь я Никто. И мне легче живется, дитя, поверь.
Герда почувствовала страшную усталость. Веки опустились и она провалилась в ничто.
Но прежде услышала вой.
Волчий.
* * *
Она привыкла к ним: к Никому и к Карье.
Никто больше не расспрашивал ее, не давал никаких советов.
А потом она заметила, что он часто морщится за столом и притрагивается к левой стороне груди. Карье тоже не проявляла особой заинтересованности к ней - лишь молча кивала при встрече.
Так прошло много... времени.
И Герда решилась спросить.
Но он опередил.
* * *
- Что ты знаешь о Темных Эльфах? - Он ситдел на скамье во дворе и чистил грибы.
Она покачала головой.
- Понятно, - он усмехнулся. - Я кое-что знаю. Не понаслышке. Ты идешь до-рогой без возврата. Понимаешь?
Она кивнула.
- Отлично! Знаешь, что погибнешь, но все равно идешь, так?
- Да.
Он замолчал. Надолго.
- А этот... он достоин этого?
Герда вздрогнула. Ибо та же мысль грызла, сверлила и жгла ее уже давно. Бес-смысленность этой жертвы.
Она заставила свои губы сказать:
- Да!
Никто распрямился. Отложил нож в одну сторону, миску с грибами - в дру-гую.
- До порта Бифрун-Эн-Гадан четырнадцать дней пути, если начинать с Вет-вистого Тракта. По дороге будут два городка - Аукассин и Лливар. Там купишь себе подходящую одежу. - Никто ушел в дом и вернулся с небольшим сверт-ком. - Это все, что я вынес из прошлого. Мне оно \ ни к чему. Здесь около соро-ка скеаттов, в переводе на Общий - тридцать шесть даллеров. Хватит заплатить за постой, одежку и на бакшиш перевозчику на Остров.
Герда молчала.
Дыханье потяжелело.
В горле стоял комок.
- Я...
- С тобой пойдет Карье. - Никто поднял руку, не давая ей сказать. - Я умру. Скоро. Посему отправитесь завтра. С утра. Карье выведет тебя на тракт и... как решит Он... возможно, поможет тебе и дальше...
"Он?", подумала Герда. "Кто?.."
- И еще. - Никто подошел ближе. Заглянул в глаза. - Научись прощать.
* * *
Снежинка открыла глаза.
Лунный свет падал через открытое, вытянутой формы окно.
Сбоку спокойно дышал Каэвин.
Она посмотрела на его лицо, полуосвещенное бледной желтизной луны. На пушок над верхней губой. На длинные, не характерные в принципе для мужчи-ны ресницы.
Снежинка глубоко вздохнула, подавляя дрожь. Снежинка, равнодушная на по-ле битвы и на ложе любви, дрожала.
Дрожала от неизвестного ей предчувствия.
Она резко встала, откинув тонкое покрывало, расшитое золотом. Не одеваясь, подошла к окну. Лунное пятно лениво пробежало по упругому по-девичьи телу и скользнуло на пол.
Снежинка глядела через окно на море, а весенний ночной холодящий ветер обдувал ее лицо, вяло перебирая волосы. Она встряхнула головой, отгоняя сон. Мимолетное видение. Заставляющее однако ее сердце биться на два удара чаще.
Светловолосая девчонка, идущая по грязному тракту. Вязнущая в глине по ко-лено, спотыкающаяся, но упрямо идущая вперед.
"Чушь", подумала Снежинка. "Бред. Просто я постарела. Глупая фригидная стерва".
Она обернулась и посмотрела на Каэвина, разметавшегося по кровати. Он по-детски полуоткрыл рот.
Снежинка присмотрелась к нему. И вспомнила.
* * *
Юная эльфка в грязно-зеленом платьице давилась плачем. Она не обращала внимания на ободранные коленки и содранные ладони. Она стояла возле носи-лок на коленях, гладила его руку и давилась плачем.
Ибо эльф на носилках умирал. Умирал страшно, но мужественно, несмотря на то, что воздух вырывался со странным шипением из широкой черной рваной раны в боку, нанесенной гизармой с острием в виде древесного листа. Чем и объяснялся рваный характер раны.