Аннотация: 7 место на Эквадоре (осень, 2005); опубликован в сборнике Интерпресскона 2007г.
*
Их сиятельство Георг Великолепный изволили гневаться. Топали ногой, затянутой в сапог тонкой овечьей кожи; рвали ворот бархатного, вышитого жемчугом камзола - сияя перламутром, драгоценные бусины сыпались в глубокий снег.
- Клячи! - срывая голос, орал их сиятельство.
Сим, владелец постоялого двора на перекрестке возле Заячьих Ушей, высунул из-за двери длинный нос и сейчас же проворно спрятал его обратно. Долгий опыт общения с путешественниками разных титулов и нравов научил его не встревать в споры, когда не просят. Все лучше, когда господа отведут душу на собственных слугах и попутчиках - да пусть хоть и передубасят друг друга - тем больше еды-питья потом закажут для отдохновения, да и трактир целее будет.
- Клячи снулые! Одры колченогие! И это-то твои жар-кони, а?! - последнее охрипший герцог просипел не столько гневно, сколько обиженно - будто ребенок, обнаруживший вместо подаренного настоящего пони деревянную бестолковую поделку.
Четверка вороных, топтавшая грязный снег на дворе перед трактиром, и впрямь выглядела неважно. Гривы - свалявшимися клочьями; гибкие шеи уныло никнут; костлявые хребты под тусклой шкурой выпирают; ребра - с задушенным сипом ходуном ходят. Вот-вот падут на месте. Только иногда дрогнут большие породистые ноздри, полыхнут алой каймой, выпуская горячий - протяни ладонь, ожогом кожа запузырится - воздух. Жар-кони. Тень от тени горячих красавцев, вылетевших два дня назад из родового замка Георга Великолепного.
- А?! - опять разьярился их сиятельство, хватая за грудки своего молчаливого спутника. - Ты что сотворил, колдун бестолковый, а?! - Наткнулся на спокойный взгляд, поперхнулся, замолчал. Только тяжелое дыхание клокотало в горле, выравниваясь постепенно. Их сиятельство вздохнул, теперь еще более становясь похожим на обиженного ребенка. Да почти ребенок и был - единственное балованное дитя девятнадцати лет, отрада престарелых родителей. Пухлые румяные щеки, холеные соломенного цвета усики, только глаза, против ожидания - не сонно-сытые, а дикие, шальные. - Прости меня, Линь, а? - смущенно пробормотал герцог, отводя руки.
- Да что Вы, Ваш сиятельство, - церемонно отозвался его спутник, опять пряча покрасневший от холода нос в воротник мохнатой длиннополой шубы: - помогающего колдуна светлейшей ручкой отлупить - самое оно, герцогское дело...
- Ну ты чего, Линь, а? Ну прости. Да и ты! Ты ведь помогать мне должен, а ты...
- Осмелюсь, Ваше-ство, напомнить, - Долговязый Линь выудил из-за пазухи свиток, отягощенный парой алых печатей и черным камнем на блестящей ленточке. - Помогающему колдуну след выполнять распоряжения соискателя с рвением и в точности; однако своих советов не высказывать и личного мнения не проявлять. Вот я и того...не проявляю. И выполняю - с рвением.
- С рвением? - возмутился герцог, тыча пальцем в грустных коней: - Это-то - с рвением?!
- Осмелюсь, Ваше-ство напомнить, - нудно повторил Линь: - Что вы мне сами велели указанное средство передвижения из огня в камине гостиной сотворить.
- Так чем же плох камин-то был?
- Камин - хорош, - зевнул Линь в воротник, зябко переступая с ноги на ногу: - Почему плох?
- Так что ж кони-то такие паршивые вышли, а?
- Почему паршивые? Давеча вы сами ахали - что за кони - огонь-кони...
- Да ты издеваешься, что ли? - Георг Великолепный едва не плакал: - Скажешь мне или нет - что делать теперь с клячами-то этими, а?
- Осмелюсь, Ваше-ство, напомнить, - Линь опять неторопливо полез за пазуху. Помедлил - поглядел сочувственно на отчаянное герцогское лицо, сунул свиток обратно. Вздохнул. - Не могу я, Георг, - мягко, совсем другим, живым голосом сказал он. - Сам знаешь - хоть одно условие нарушить - договор синим пламенем сгорит, а из состязания тебя исключат. Сам же ругать меня будешь. Не могу я тебе подсказывать. Сам думай.
- Думай, - насупился герцог. - Думай... Нешто я колдун - думать...
Теребя порванный воротник - оставшиеся жемчужины соскальзывали под ноги, тонули бесследно в снегу - Георг Великолепный натаптывал круги вокруг пригорюнившихся коней. Длинноносый Сим, не боясь напустить холоду в трактир, внимательно следил через приоткрытую дверь, куда падают мерцающие бусины - успеть подобрать вперед слуг, а то ведь, мерзавцы, утаят половину.
- Камин - хорош, - бурчал герцог, морща гладкий, не отмеченный морщинами раздумий, лоб. - И огонь - хорош. И кони... кони...
- Может, обогреться, Ваше сиятельство? - заискивающе предложил Сим, отметив, где утонула последняя жемчужина. - Покушать. Вина горячего, баранинки на углях с чесноком, а?
- Обогреться, - задумчиво повторил герцог. - Покушать. Баранинки. А! Ага! - ликующе возгласил он. Обернулся к Линю, сияя глазами: - Я спросил, не взять ли овса для коней - ты сказал, не нужно. Мол, не кушают они овес. Но ведь кушают что-то, а? Жар-кони-то? Ну что, верно? Верно, скажи? Да или нет ты можешь говорить - я знаю. Ну?!
- Ну.Догадлив ты, Ваше сиятельство. Не по-герцогски, - буркнул Линь.
Но Георг уже не слушал.
- Эй там, люди, кто-нибудь! Коней распрячь, бездельники! Золотой за работу! Двери - двери настежь! Ты, рыжий, ну-ка!
Не дожидаясь пока невесть откуда взявшиеся слуги примутся зарабатывать обещанные золотые, герцог сам бросился к ближнему коню, рванул ремни упряжи.
- Да куда ж Вы, ваша светлость? Олухи, что творите? - Длинноносый Сим метался между слугой, послушно придерживавшим дверь и герцогом, заталкивающим вороного жеребца в трактир. Конь фыркал, из ноздрей сыпались алые искры; мотал головой, но герцог цепко держал его за гриву. В трактире взвизгнули, грохнула упавшая лавка, звякнул разбитый кувшин. Копыта гулко протопали по деревянному, до белизны выскобленному полу; жеребец несколько мгновений постоял посреди обеденной залы, раздувая ноздри и будто принюхиваясь - и решительно шагнул к очагу.
- Ай, умница, ай, красавец, - захлебывался восторгом герцог, с умильной улыбкой наблюдая, как, засунув голову в огонь, довольно хрупает пылающими углями жар-конь. Бока зверя залоснились на глазах, тусклый спутанный хвост распушился, вспыхивая алыми искрами. Благодарно покосившись на Георга, жеребец оскалился в улыбке - рыже-багровое пламя плеснуло за черными остриями зубов. Задушено охнула служанка и полезла еще дальше под стол. Огненный лепесток сорвался с морды коня на пол - запахло гарью.
- Не погуби, Ваше сиятельство, - метнулся в ноги к герцогу трактирщик, топча задымившиеся дерево.
- Уйди, дурень, - расхохотался герцог, и его улыбка почему-то напомнила перепуганному Симу оскал огнедышащего жеребца: - Остальных, остальных сюда ведите! - по-прежнему смеясь, нагнулся к трактирщику: - Огонь-то, огонь ведь у тебя бесплатно, а?
Длинноносый Сим, зажмурившись, обмер - причудилось ему пламя в веселых герцогских глазах.
*
Кибитка летела через белую степь будто на крыльях. Шипел снег под горячими копытами, расплавленные полумесяцы от подков клеймами метили путь.
- Ах, хорошо летят, красавцы... как жарят, а? - восхищался герцог. Линь в ответ бурчал невнятно, спрятав нос в мохнатый воротник.
- Да ты не рад вроде? А, Линь? Ах, теперь бы еще мяса горячего, да вина - чарка-то и не расплескалась бы, так несутся, огненные...
- Баранина-то с чесноком знатная была, да только доесть не пришлось, - нахмурился Линь. - Вашей светлости ведь не терпелось по степи зажигать - будто горело что в каком месте... Будто углей вместе с дьяволами этими натрескались...
- Ну, ну...Так ты по баранине тоскуешь, что ли? - рассмеялся Георг.
- Если бы, - вздохнул Линь - по годам ровесник герцога, по жизни - на полвека старше. Некоторые его годы, отметившие смоль волос седыми прядями, можно было за пять посчитать, а иные - и за десять. Вздохнул - и плотнее укутался в свою шубу, будто зябко было ему - здесь, в душном мареве, зыбким шлейфом летящем следом за жар-конями. - А что до вина, - пробурчал он совсем уж тихо: - так Вы и без вина пьяны уж сколько дней, сиятельство ваше.
- Ах, не сердись на меня Линь, - не заметив последних слов, герцог улыбнулся дружелюбно и заразительно, и обнял спутника за плечи. - Прости, что заставил договор этот подписать, со мной поехать... Дурно, что я тебя долгом укорил...
- Да если б не это, ввязался бы я, - буркнул Линь.
- Ну-ну, мне самому теперь неловко. Я когда тебя спасал, разве думал о выгоде какой?
- Вот и не знаю, о чем вы думали, ваша светлость.
- Да не думал я! - махнул рукой герцог. Рассмеялся. - Нешто мы колдуны - думать? С охоты я возвращался - говорил ведь уже. А тут тебя бьют, виселицу проворят. Нешто без суда вешать годится? А суд у нас, Георгов, короткий. Ну и подумаешь - колдун, зато человек хороший. Верно? А вот теперь ты мне помогаешь. Где бы я еще колдуна в спутники нашел? Ну, Линь, не грусти! Ночью привал сделаем, поедим. А сейчас - разве плохо? Ах, как летим!
- Ладно - как. Вопрос - куда, - буркнул Линь.
- За призом летим! За призом драгоценным, славный друг Линь! Ты ведь видел ее? Видел? - герцогская рука, звеня перстнями, нырнула за пазуху, бережно поднесла к носу колдуна добычу. Портрет-миниатюру на золоченом кулоне, обсыпанном мелкими бриллиантами. - Что, хороша? Кудри черные, глаза как небо, а?
Линь хмыкнул, прикрывая устало глаза и пряча нос в воротник.
- Не угодишь на тебя, Линь, - рассердился герцог. - Ты, может, завидуешь? - Нахмурился. Закричал коням, опять улыбаясь и светлея лицом: - Эгей! Лети, огненные! Эгей!!!
*
Кони рвали наскоро сооруженную привязь, тянулись к маленькому костерку.
- Разве покормить? - герцог неуверенно наморщил лоб. Линь молчал, кутаясь в шубу, прикрыв глаза - вроде как, дремал. - Так нет... тут дров-то - две травинки... степь, будь неладна. Эти-то в миг костер наш сьедят... Вон, у трактирщика огня на подводу дров сожрали. А тут волки... да и замерзнем, и воды не согреть. А не покормить - опять ослабеют. Что делать-то, Линь? Да не молчи ты, ирод! Голубчик Линь, - Георг придвинулся ближе, зашептал: - А что, никак нельзя договор этот клятый того... Ну подскажи ты мне чуток, а?
- Никак, - зевая, ответствовал Линь. - Глаз в черном камне, что к договору приложен, видали, Ваше сиятельство? Вот. Он и следит. Что не так - спалит договор в синем пламени, только вы его и видали - вместе с призом своим.
- Тьфу ты, пропасть. - Герцог вздохнул заворочался шумно, кутаясь в меховое одеяло. Замер. Возгласил обрадовано: - Линь, а на что ж ты-то мне! А сотвори-ка теперь дров вязанок десять для начала; да мяса жареного, да...
- Вы, ваш сиятельство, договор-то допрежь подписания читать не утрудились? Колдуну помогающему только средства передвижения сотворять дозволено, да и те с указания и подробного описания соискателя.
- Тьфу ты, пропасть... А ты вроде как и рад, Линь, а?
- Вы б меня, ваше сиятельство, тоже - допрежь того, как договор заставить подписать с ножом у горла, спросили - рад я, иль не рад, - хмуро ответил Линь, зевая и закрывая глаза.
*
Утром один из жеребцов не поднялся - остался лежать, шумно и сипло дыша, а снег возле его тощих боков оплавлялся льдистой ломкой коркой. Остальные стояли рядом, тощие и понурившиеся.
- Ах, беда, - сокрушался герцог, хмуря лоб. - Что делать-то, Линь? А, ну тебя! Опять за свитком своим клятым лезешь... Ах, бедные, бедные... Бедные мы с вами, - пожаловался он коням, насупился, присел возле потухшего костра - спиной к Линю.
- Вот что, - решительно вскочил их сиятельство: - если только средства передвижения - тогда сотворяй. Заново. Изо льда чего-нибудь. Пошустрее. Птиц, скажем. Белых. Чтоб в перьях - жемчужины, а крылья хрусталем сверкали. Красиво чтоб и не стыдно перед невестой показаться; и перед этими - комиссией, которая победителя выбирает. Победитель-то с великолепием должен прибыть, а Линь?
- Как скажете, - пожал плечами Линь, зябко ежась в мохнатой шубе.
Взвился белый ветер, закружил снежную крупу, шлейф сверкающих льдинок; звон, хохот, скрипичный плач, колокольный гул. Заклекотали огромные птицы, царапая ледяными когтями утоптанный снег; сверкая круглыми прозрачными глазами - только алый зрачок-острие, как огненный стержень в зыбкой полынье.
- Ух ты, - восхищенно выдохнул герцог. Даже не обернувшись на покинутую бричку, вспрыгнул легко в ледяную колесницу, звонкими искристыми цепями прикрепленную к белым птичьим телам. - Едем, Линь! Едем! Скорее! Время потеряно - обгоняют нас небось все кому ни лень, сопернички неповоротливые!
- А кони что-ж? - почему-то тускло спросил Линь, неотрывно глядя на угасающих жеребцов - дрожащих тонкой шкурой рядом с ледяными птицами. Одна из птиц зашипела, сунула крючковатым клювом, рванула полоску огненного мяса с шеи ближнего коня. Подбросила, проглотила с довольным клекотом, клацая меченым кровью ледяным клювом. Жеребец только устало шатнулся в сторону, еле удерживаясь на слабых ногах.
- А что кони? - досадливо обернулся герцог.
- Они служили Вам, - сказал Линь: - С рвением. До смерти.
- Кони. Да, - Георг разглядел, наконец лицо Линя. Задумался. - Верно. Кони. Ты прав, друг Линь. Сделай что-нибудь... Что-нибудь, достойное их.
- Что, герцог? Здесь я только выполняю ваши желания. С точностью. И рвением, - добавил Линь, почему-то морщась, будто от зубной боли.
- Опять, - нахмурился Георг: - опять ты... Вот что. Пусть уходят туда, откуда пришли. С моей благодарностью и почтением, - подумав, добавил он и, помедлив, поклонился коням.
- Хорошо, - кивнул Линь: - Теперь хорошо.
Огненная стена поднялась на месте умирающих коней; затрещала, мерцая кровью, золотом и чернотой - и сгинула в несколько мгновений. Только опрокинутая бричка валялась на утоптанном снегу. Птицы попятились от жара; та, что проглотила полоску мяса, закашлялась, роняя с клюва розовые капли.
- Теперь летим, - Георг тронул ледяную цепочку, птицы встрепенулись. Линь поднялся на колесницу следом за герцогом. Хмурясь, герцог помедлил немного, обернувшись на опрокинутую бричку и несколько остывающих на снегу черно-алых углей.
*
Птицы истаяли в пустыне - вместе с колесницей. Дольше всех держалась самая крупная, правая пристяжная - та, что вырвала у жар-коня клок мяса. Клекотала, царапала ледяными когтями горячий песок, пыталась ползти; смотрела с укором на людей - огненный стержень с натугой ворочался в прозрачной полынье, медленно тускнея.
- Как это невыносимо, друг Линь, - воскликнул герцог, морщась от песка, швыряемого ветром в глаза и смаргивая слезу. - Ведь вроде они не настоящие... а мне будто жаль их. Да, кажется, жаль. И скверно, что мы опять оказались пешком и теряем драгоценное время.
- А люди? - непонятно спросил Линь, устало опускаясь на песок и заслоняясь от ветра воротником своей нелепой здесь шубы.
- Что люди?
- Люди - настоящие, Ваша Светлость?
- Иногда ты так странно говоришь, Линь, что я не пойму... Что колдуны и должны странно говорить?
- Люди, Ваша Светлость.
- Да что люди?! - рассердился герцог, отплевываясь от песка.
- Люди иногда так странно говорят, что не понимают друг друга, - Линь прикрыл глаза, спрятал лицо в мех воротника.
- Да ты что тут? - возмутился герцог: - Спать придумал? Сотворяй... сотворяй немедленно... и не вздумай мне опять этим договором трясти... Сотворяй, скажем... нет, ну на верблюде никак не годится к невесте... песчаного зверя какого, что ли. Чтоб по песку скользил быстрее змеи - и золота, золота на боках поболе, для пышности...
Зверь, выбравшийся из песка перед Георгом, был неказист и колченог; дышал тяжко, свесив черный язык из чешуйчатой пасти, золото на бугристых боках осыпалось тусклыми хлопьями.
- Это что же такое? - вскипел герцог, оборачиваясь к колдуну. Осекся. Позвал неуверенно: - Линь? Эй, Линь, ты что?
Линь валился на бок бесформенным мешком, проседая внутрь огромной шубы.
- Линь! - закричал Георг, срывая голос, будто Линь уходил от него дальше и дальше и никак не хотел обернуться. Песчаный зверь испуганно попятился от крика, с каждым шагом теряя ошметки шкуры, яркость цвета и равновесие. Таял пустынным миражом, зыбким маревом в горячем воздухе. - Линь! - Лицо колдуна было бледнее раскаленного неба пустыни, под пергаментными веками лихорадочно блестели полоски глаз.
- Ты что это, Линь?
- С точностью и рвением, - пробормотал тот, еле шевеля сереющими губами: - До смерти...
- Ты это не смей, Линь! Ты...
Песчаный зверь растворился совсем, с шелестом осыпался песок на вмятинах его следов.
- Что же, мы проиграли? - пробормотал герцог, кусая губы и уложив ладонь на ледяной лоб Линя.
- Вы - еще нет, - усмехнулся Линь. Дрогнул веками - Георг, недоумевая, склонился ниже, разбирая срывающийся шепот. - Караван. К полудню будет караван. Я еще сумею позвать. Средство передвижения. Последнее. То, что могу...
- Ты - можешь? Да ты слабее цыпленка... Да как ты будешь звать? А потом - что?
- Потом - все, - отозвался Линь, смыкая потрескавшиеся губы.
- Не смей! Вот еще... Не смей!
Герцог высвободил безвольное тело из кокона огромной шубы, подхватил на руки.
- Да ты легче перышка, Линь, - тяжело дыша, сообщил он. - Право слово, легче. Ну, куда идти? Ты ведь знаешь? Колдуны все знают. Тут ведь где-то есть оазис, или колодец, или торговый путь. А?
- Согласно договору, Ваше сиятельство, - прошелестел бесплотный голос, щекоча шею герцога: - Только средства передвижения... Караван - к полудню...
- Не смей! - рявкнул герцог, сердито встряхнул свою ношу; раздумчиво повернулся - сперва к восходящему солнцу, потом - на запад. Чертыхнулся и решительно зашагал к северу.
К полудню они укрылись в низкой тени бархана. Герцог сипло дышал, собственный язык напоминал ему пересохший кусок дерева, царапающий десны.
- Без воды Вы не доживете до завтрашнего дня, - прошептал Линь.
- Живой! - обрадовался герцог. - Тьфу, пропасть, у меня песка уже полный рот. Как они здесь живут, эти бедуины? Я уж думал, что несу мертвеца, друг Линь. Ты вроде даже не дышал. Вода! Какой я дурень - не додумался запасти хоть немного воды, когда у нас было полным-полно снега. А теперь? Почему вечно не хватает того, чего раньше было вдосталь, а друг Линь?
- Так бывает часто, герцог, и не только с водой, - согласился Линь.
- Но ведь ты мог бы указать нам, где можно найти воду, да?
- Согласно договору, Ваше сиятельство...
- Молчи уж Линь, а не то я тебя стукну; а болезных бить дурно - даже герцогу...
На рассвете герцог проснулся, клацая зубами, крепко обнимая неподвижного Линя.
- Как я рад, что мы оба живы, Линь, - дрожа, пробормотал он. - Ты вроде и дышишь поровнее, а? Эта пустыня - сплошная философия, знаешь. Днем плавишься от жары и проклинаешь солнце; а когда Господь внимает твоим проклятьям и прячет эту клятую жаровню внутрь земли; начинаешь умирать от холода. Верно, человек всегда чем-то недоволен. Как это Линь, я не колдун, а ты вроде научил меня думать, а? Да, и чего это мы вчера выкинули твою чудесную теплую шубу?
- Не мы, а Вы, Ваша светлость, - еле слышно поправил Линь.
- Ну и правильно я сделал, разумеется. Мы, Георги, не ошибаемся никогда. Дрянь-шуба была, рванье одно. Куда она в пустыне, а?
- Я бы советовал Вам, герцог, поступить с ее владельцем так же. Боюсь, еще одного дня, даже на ваших светлейших руках, я не переживу.
- Глупости, Линь. Вот что. - Герцог нахмурился, вынул из-за пазухи медальон, повертел его в пальцах, поглаживая острые грани бриллиантов. Вздохнул. - Красавица. Наследница царства Арахны. А приданое! В приложении к договору этому - ты ведь читал, Линь? Да что приданое... А глаза... как небо... - Георг подбросил медальон на ладони, размахнувшись, швырнул в песок.
- Не отчаивайтесь, Ваша Светлость, - улыбнулся Линь - Ваши соперники вряд ли сильно впереди. А вчерашний караван был не последним. Я еще мог бы...
- Молчи уж, Линь.
Герцог выдернул у него из-за пазухи свиток, развернул.
- Вот, Линь, договор, который я заставил тебя подписать. Сперва я тебя спас, а потом чуть не сгубил. Никакая бумага этого не стоит... да что... Это ты научил меня думать, Линь, или я сам? .... да что, да разве что-нибудь стоит жизни друга, пусть даже этот друг так глуп, что готов сам отдать свою жизнь. Прочее - пустяки, Линь. Так пусть оно все и горит синим пламенем!
Внутри черного камня засветился глаз - подмигнул насмешливо и пропал; камень рассыпался трухой а по ленточке к договору пополз трескучий синий огонек, строка за строкой неторопливо сожравший написанное. Свиток распался горстью серебристого пепла.
Герцог моргнул, будто прогоняя горький дым. Посмотрел, как мерцает выброшенный медальон.
- Мы, Георги, - задрав подбородок, сказал он дрогнувшим голосом: - умеем и проигрывать. Кстати, и глаз-то там было не разглядеть. Паршивая миниатюра, надо сказать.
- Для меня честь быть вашим другом, герцог, - Линь слабо пожал его ладонь исхудавшими пальцами.
- Ну, теперь-то ты укажешь нам дорогу к какому-нибудь захудалому колодцу, а?
*
В столицу Арахны они добрались как раз на чествование победителя и торжества по случаю замужества наследницы.
Герцог, в изрядно обтрепанном наряде теперь больше походивший на бродягу, и Линь, по прежнему тощий и бледный, но вполне бодрый, с комфортом устроились на крыше наблюдать процессию.
- И ни чуточки мне не жаль, - говорил герцог, рассеянно обрывая с рукавов остатки грязных кружев: - Мы, Георги, никогда не сожалеем... А скажи, Линь, если бы вместо всех этих роскошеств - жар-коней, птиц с жемчугами, я придумал бы, скажем, какого-нибудь неказистого, но резвого конька-горбунка, он ведь довез бы нас до цели? И у тебя достало бы сил... Да? Ах, я дурень... Ну, может, в другой раз...
- Ваше Сиятельство, - заметил Линь: - А ведь я снова Ваш должник. Вы опять спасли мне жизнь - тогда, в пустыне.
- Никаких долгов, Линь, - герцог так энергично замахал руками, что едва не свалился с крыши: - Я решил, что мы, Георги, впредь больше никогда не станем одалживать или одалживаться. Нешто я купец, считаться? Герцогу больше пристало делать подарки и сразу же легкомысленно об этих пустяковых дарах забывать...
- Тогда позволите сделать Вам подарок? Не как герцогу - а как другу?
- Еще бы, Линь! Мог бы и не спрашивать. Ну, давай!
- Закройте глаза.
- Это что - конфета? Няня меня в детстве так конфетами кормила. Я их терпеть не мог, кстати...
- Интереснее, - уверил Линь.
Узкая ладонь Линя легла на мгновение на прикрытые веки герцога.
- Теперь смотрите. Как раз идет процессия - смотрите.
Герцог поморгал, пытаясь вернуть ясность зрению - очертания некоторых предметов будто искажались и плыли - как облик песчаного зверя в горячем воздухе пустыни. Музыка и приветственные крики становились громче; внизу на улице, по коридору среди расступающихся горожан сначала пробежали девочки в розовых платьицах, щедро рассыпая на мостовую цветочные лепестки; потом покатила открытая золотая, нестерпимо сверкающая, карета. Когда герцог приноровился к блеску золота, впервые, почему-то режущему глаза, он сумел разглядеть жениха и невесту, восседающих на пышных подушках. Жених был юн, румян и взволнован; а невеста... тут зрение опять подвело Георга Великолепного. Кудрявая черноволосая девушка сперва напомнила герцогу портрет на выброшенном в песках медальоне; но потом фигура ее как бы расплылась и вместо длинных волнистых кос вокруг ее головы зазмеились отвратительные суставчатые лапы, опушенные черной шерстью; а глаза, цветом напоминавшие скорее не небо, а стальной блеск клинка, вспучились тускло-серыми пуговицами, плотоядно обшаривающими толпу. Герцог, поперхнувшись, следил, как процессия медленно уходит дальше, и как между сложенных тонких лап покачивается в такт движению золотой кареты мохнатое паучье тельце.
- Ну так что, Вы и теперь считаете, что проиграли, Ваша Светлость?
Георг вздрогнул, отводя взгляд от опустевшей улицы, с опаской взглянул на Линя. Облегченно вздохнул. Линь был прежний.
- Вы ведь знаете, что паучиха делает с супругом после брачной церемонии, герцог?
- Только не рассказывай мне об этом сейчас, друг Линь, - слабым голосом попросил Георг: - Я собирался пообедать.
- Скажи-ка друг Линь, - задумчиво спросил герцог чуть позже, пытаясь разглядеть на дне пивной кружки мерещившийся ему девичий лик с выброшенного в пустыне медальона. Лик неизбежно оборачивался жуткой паучьей мордой с плотоядными глазами-пуговицами. - Скажи-ка, ты ведь знал это с самого начала? И пытался задержать меня, как мог, а? Или ты придумал это все сейчас - навел свои чары на невинную девушку - чтобы я не расстраивался из-за проигрыша? А?
- Поскольку, герцог, Вы изволили сжечь договор в синем пламени, - вежливо отозвался почти трезвый Линь: - Теперь я имею право не отвечать на Ваши вопросы ни "да", ни "нет".