Аннотация: 1 место на Весеннем Царконе 2005; рассказ опубликован в - журнал "Реальность фантастики 2005'10", 2005 г. - сборнике "Правила создания дорог", 2014 г. - антологии "Неназываемое", 2017 г.
Она стояла возле откинутого полога шатра, кутая худые плечи в плащ из козьих шкур. Как будто только что вылепленная туманом; белые пряди которого теперь запутались в мягкой козьей шерсти и в черной гриве волос.
- Матушка, - Ромул, улыбаясь, шагнул к ней. Старая Акка смотрела на него без улыбки; в глубине глазниц как будто тревожно тлели угли, собираясь вспыхнуть пламенем.
- Что... что-то случилось?
- Что здесь случилось, сын?
Ромул проследил за ее взглядом. Остатки трапезы выглядели так, будто на них порезвился Пан со своей свитой. Смята одна из серебряных чаш - подарок из Альбы; бараньи кости и раздавленные лепешки мокнут в винных лужицах. Ромул поморщился. Вздохнул.
- Мой брат... - неохотно начал он. Акка ждала. - Он и раньше был вспыльчив. Теперь... - Ромул запнулся. Ему не хотелось жаловаться на брата. Но в последнее время Рем пугал его неожиданными вспышками ярости. - Теперь мы не можем даже поговорить спокойно.
Он опять вздохнул и решился, наконец снова взглянуть в глаза Акки.
- Бедный мальчик, - с неожиданной нежностью сказала она. Костлявая морщинистая ладонь легла на мускулистое предплечье Ромула; погладила. - Бедный...
- Матушка, - Ромул склонил колени и, зажмурившись, прижался лбом к животу Акки. Как несколько лун назад, когда стало известно, что они с Ремом - подкидыши. "Только ты моя мать. Только ты," - сказал он Акке, опускаясь перед ней на колени. Акка улыбнулась: сдержанно - уголками губ, радостно - глазами; и велела тихонько: "Не вздумай отрицать, когда тебя будут называть сыном Марса, мальчик"...
Ромулу показалось, что напряжение и беспокойство последних дней разом навалились на него. А потом соскользнули, повинуясь ладоням Акки, гладящим его склоненную голову.
Ее пальцы запнулись на мгновение, как будто запутавшись в густых кудрях; а голос был тих - почти беззвучен:
- Я пришла сказать, что Фаустул, твой приемный отец, умирает. И он хочет говорить с тобой.
*
Фаустул умер на рассвете. Когда первый луч солнца дотронулся до холмов над Тибром, Фаустул в последний раз дрогнул пальцами, сжав ладонь приемного сына.
Ромул сидел рядом с ложем, покрытым вытертыми шкурами, и не смел шевельнуться. Рука Фаустула, которую он помнил сильной, живой и ловкой, холодела в его ладони.
- Он ушел, мальчик, - мягко сказала Акка.
Они соприкоснулись на мгновение - мертвая рука Фаустула, цвета белой глины; широкая сильная ладонь Ромула и тонкие костлявые пальцы Акки. Ромул поднял взгляд. Коричневая морщинистая кожа была как смятая ткань, наброшенная на Аккино лицо. Сквозь загар проступала бледность, и глаза больше были похожи не на угли, готовые вспыхнуть - а на те, которые уже гаснут, собираясь рассыпаться в черную труху. "Она постарела, а я не замечал", - удивился Ромул.
- Он ушел, мальчик, - повторила Акка: - И тебе пора идти. К своим людям. Пойдем, я провожу тебя.
Ветер, прилетевший с Тибра, дернул Акку за плащ и растрепал ее волосы, перемешав седые пряди с угольно-черными.
- Ромул, - окликнула она. Так, как звала его, когда хотела сказать что-то важное. Обычно она называла его "мальчик", или "малыш", или "сорванец" - как будто он до сих пор был ребенком, еще только учащимся ходить, цепляясь пухлой ручонкой за ее твердый палец. - Ромул, теперь ты понял, что должен убить его? Рема, твоего брата.
Ромул остановился. Аккины глаза были тревожными и требовательными. Огонь опять прятался в глубине тлеющих углей; огонь, в котором Акка как будто собралась сгореть заживо.
Ромул подумал, что слишком многое изменилось за эту ночь, чтобы к этому можно было привыкнуть так быстро.
- Как? - неохотно спросил он: - Как я могу...
- Ты должен сделать это на глазах ваших людей. И нужна причина, которая потом позволит им оправдать тебя.
- Думаешь, они пойдут за мной потом? Будут доверять мне? Свои жизни, свои семьи, свое будущее? Мне, убийце брата?
Ромул зябко поежился. Утренний ветер пробирал до костей...
- Мальчик, - рука, легко тронувшая его локоть, была теплой. Даже горячей. Как будто огонь, раньше таившийся в Аккиных глазах, теперь рвался сквозь ее кожу. - Запомни кое-что, и говори это себе в дни сомнений. Победителей, царей и богов не судят. Только если они сами не позволят осудить себя. Будь для своих людей победителем, царем, богом - или сыном бога; тогда они пойдут за тобой и не посмеют судить тебя, что бы ты ни сделал. Ты запомнишь это, мальчик? Потому что я не смогу повторять это тебе всегда, когда будет нужно.
Ромул неохотно кивнул, подумав, что Акка только что сказала о своей будущей смерти.
- И еще кое-что, мальчик. Посмотри на меня. Вот так. Это будет не первое братоубийство на земле. И не последнее. Увы - не последнее...
*
- Собираешься на войну, братец?
Ромул поправил ножны, проверил острие копья. Обернулся. Рем, кажется был бледнее обычного, и в его голосе кроме привычного в последнее время вызова, сквозила неуверенность. Тонкие розовые губы кривились в усмешке, прищуренные глаза смотрели изучающе. "Не может быть", - подумал Ромул, глядя в эти глаза - отражение своих собственных - и вспоминая сегодняшний ночной разговор. А потом он вспомнил последнюю улыбку и тяжесть холодной руки Фаустула в своей ладони. Умирающие не лгут. И Акка... Акка никогда не лгала...
- Нам нужно поговорить, брат, - сказал он. И, вглядываясь в глаза Рема, опять почувствовал его неуверенность. Как будто то ясное отражение, которое Ромул всегда видел в своем брате, теперь исказилось и поплыло, как отражение в быстрой воде Тибра.
Умирающие не лгут, опять подумал он, пропуская Рема вперед.
- Ромул! - юноша, чистивший возле шатра конскую упряжь, вскочил, почтительно склоняясь перед вождем. - Велишь сопровождать тебя?
Ясные глаза восхищенно смотрели на Ромула. С благоговением и восторгом.
Совершенно так, как после той стычки, в которой Ромул спас Целеру жизнь. "Ты ведь сын Марса, мой господин?" - благоговейно спросил он тогда: "Я понял, когда увидел тебя в этой битве..."
- Мы с братом собираемся выбрать место для будущего города, - сказал Ромул. Потом вспомнил Аккины слова "Ты должен сделать это на глазах ваших людей" и добавил неохотно: - Пусть наши дружины идут следом, на расстоянии.
- "Дружины", - презрительно хмыкнул ему вслед Рем: - пастухи, бродяги и беглые рабы.
- Это наша армия, брат, - возразил Ромул. Запнулся.
"Моя армия", - подумал он, поймав насмешливый взгляд Рема и вспомнив, что собирается сегодня убить его. Рема, своего брата.
Рема, который мертв уже много лет.
*
Голос Фаустула был глух и невнятен. Ромул сначала решил, что ослышался. Недоуменно обернулся к Акке, запнулся взглядом о ее тревожные, до черноты потемневшие глаза. Акка неохотно кивнула.
- Он мертв, мальчик, - Акка говорила медленно, как будто каждое слово давалось ей с трудом. Как будто ей было неловко или стыдно. - Он уже давно мертв. Мы не знали, как тебе сказать. Я настаивала, но Фаустул боялся. Мы оба боялись, что это сведет тебя с ума... еще больше...
Происходящее казалось Ромулу кошмаром. Мутным вязким сном, из которого никак не выбраться. Задыхаясь, он обвел взглядом стены старой хижины; встревоженные лица Фаустула и Акки; пытаясь отыскать в реальности трещину. Несуразность. Стежок белой нити, сшивающий яркую, пахнущую свежими травами, ночь и этот нелепый разговор. Нити, за которую можно уцепиться - и, наконец, проснуться.
- Я сумасшедший? - глухо спросил он.
Рука Фаустула, дрожа, приподнялась с одеяла из шкур и неожиданно крепко сжала ладонь Ромула. Акка шумно вздохнула.
- Иногда мы с Фаустулом думали, что это мы безумны, мальчик.
*
- Шесть коршунов, брат, - усмешка бродила на лице Рема, запрокинутом к небу. - Ты знаешь толк в гаданиях, что это значит? Ты сам обьяснишь нашим людям, что теперь мне выбирать место для города - и мне быть в нем царем?
Глаза Рема были как вода в реке - изменчивое зеркало, ломающее отражение; искажающее улыбку - в усмешку, спокойствие - в гримасу. Как это может быть? Как?
*
- Как это может быть? Как?
- Видишь ли, сынок... Легенды... Со временем они так искажают все. Мою собаку, которая нашла корзину с младенцами, и правда, звали Лупа. И в ней есть капелька волчьей крови, поэтому она похожа на волчицу. Но все остальное...
- Ты сказал - с младенцами, Фаустул?! Ты сказал... - Ромул опять почувствовал, как плывет, искажается происходящее - как будто это все было не на самом деле, а отражалось в воде торопливого Тибра. Так, как лицо Рема часто казалось ему отражением его собственного лица, слегка искаженным струями воды.
- Только один младенец был мертв, сынок. Захлебнулся в Тибре. А второго мы с Аккой взяли к себе и назвали Ромулом...
*
Ты меня кое-чему научил, брат, - Ромул обернулся следом за Ремом к двум отрядам, наблюдающим за братьями издалека. Фабии ликовали, указывая друг другу на птиц, замеченных Ремом; Квинкилии хмурились. - Вот мои коршуны, брат. - Ромул махнул рукой в небо. - Дюжины довольно?
*
- Я рано заметила неладное,мальчик. Иногда ты был так ласков и спокоен, а иногда - капризен и зол, и пытался укусить меня, когда я тебя кормила. Но маленькие дети... у них так часто меняется настроение... Фаустул сказал, что я придумываю. Но мне казалось - еще тогда когда ты был младенцем - мне казалось, что вас двое. Два совершенно разных ребенка.
- Прости меня, Акка, - вздох Фаустула был едва слышен. - Я не верил...
- Ты уже извинялся, милый. - мягко сказала Акка:- Не надо. Мы оба тогда испугались. Когда ты подрос, Ромул... твой брат... твой брат подрос тоже. Однажды ты спросил, почему я налила молоко только в одну миску. "А кому еще?" - спросила я. Мне было страшно. "Моему брату, Рему,", - улыбнулся ты. И... и с тех пор я всегда ставила на стол еще одну миску. А потом я увидела, как во дворе два одинаковых мальчика играют в мяч. Только, если вглядеться внимательнее - один из них - просто тени и пятна солнечного света. Фаустул тоже видел. А через какое-то время вас обоих уже было почти не отличить друг от друга.
*
- Это нечестно, - Рем растерянно отступил, запрокидывая голову и вглядываясь в небо: - Это...
Теперь радостно закричали Квинкилии, заметив двенадцать точек, постепенно превращающихся в коршунов.
- Ты научил меня видеть то, что только могло бы быть. И заставлять других видеть это...
*
- Как у меня это получалось? Заставлять других видеть то, чего не было?
- Мы не знаем, мальчик. - Рука Акки легла на его плечо. Неуверенно погладила. Соскользнула.
- Может, потому что ты сын бога, - выдохнул Фаустул.
- Может, - согласилась Акка: - А может, потому что тебе очень сильно этого хотелось. Близнецы иногда связаны друг с другом так крепко, как будто это один человек. Один поцарапает руку, а второй заплачет. Кто знает, как чувствуют эту связь маленькие дети? Может, сильнее и ярче взрослых? Может, тебе просто очень хотелось, чтобы твой брат был жив...
*
- Я не хочу убивать тебя, Рем. Я не хочу твоей смерти... снова. Уходи. Просто уходи. Пожалуйста.
- А может, это ты уйдешь, брат? - кусая тонкие губы, Рем шагнул навстречу.
*
- Почему... почему ты говоришь, что я должен убить его, матушка?
- Потому что вы выросли. Оба. Вам стало тесно. Ты так много дал своему брату, что теперь он хочет взять еще больше. Ты замечал, что в последнее время все чаще становишься Ремом, а потом не помнишь, что делал? Ты замечал, что Рем все более зол и опасен?
- Он может убить тебя, сынок, - Фаустул приподнялся на локте: - Забрать твою силу и твою жизнь.
- Когда-нибудь, - сказала Акка: - здесь будет город, Ромул. Такой, как ты хочешь. Красивый и сильный город. Высокие стены, белые храмы, много людей. Нельзя, чтобы этим городом правил мертвец.
- Нельзя, Ромул, - глаза Фаустула на бледном лице были умоляющими - и почему-то, виноватыми.
*
- Здесь будет город, Рем, - Ромул отчертил линию подошвой сандалии: - Мой город. Я хочу сам строить его. Пусть эта черта разделит и нас с тобой. Уходи и не преступай ее. Пожалуйста.
- Глупец! - рассмеялся Рем: - Думаешь, это остановит меня? Ты действительно думаешь?
*
- Как же я смогу убить его... если он уже мертв?
- Так, как ты заставил его жить. Мы с Аккой говорили и... Только ты властен над жизнью своего брата.
- Тебе нужно только вспомнить то, что ты знал всегда, мальчик. То, что твой брат уже мертв.
- Я это знал? Я? - Ромул изумленно смотрел на Акку.
- У твоего брата не было имени. Когда я спросила, для кого вторая миска с молоком, ты ответил: ""Моему брату, Remures". "Моему мертвому брату", - сказал ты.
*
- Ты уже мертв, брат мой, - Ромул с грустью покачал головой. Рем перепрыгнув черту, теперь приплясывал на ней, пытаясь стереть. - Ты уже мертв...
Ромул протянул руку, вспоминая, что говорила Акка. Просто тени и пятна солнечного света... Ты уже мертв, Рем, бедный брат мой... Улыбка Рема исказилась, лицо распалось россыпью солнечных зайчиков; ладонь Ромула легко скользнула между ними, лишь на секунду почувствовав кончиками пальцев шелковистое прикосновение кудрей на затылке брата... или просто ветер?...
Тело Рема грузно осело к ногам Ромула.
Замолчали, а потом закричали позади дружинники, пока не решаясь подойти.
- Прости меня, - прошептал Ромул, пытаясь улыбнуться. Теперь он снова видел брата таким, каким увидят его остальные - молодым крепким мужчиной с черным провалом раны на виске; и одновременно видел, как свозь бледное лицо Рема просвечивает трава и камни: - Прости, я так виноват перед тобой...
Улыбка не получилась, только больно дернула замерзшие губы...
*
- Ты сделал то, чего нельзя делать... даже, если ты сын бога... Нельзя тревожить мертвых и заставлять их жить рядом с живыми. Даже если тебе этого очень сильно хочется. Ты виноват перед своим братом, Ромул. И мы с Фаустулом виноваты - потому что позволили тебе сделать это.
*
- Прости меня, брат мой...
"Это будет не первое братоубийство на земле. И не последнее...", - вспомнил Ромул Аккины слова.
- Я сделаю так, чтобы твое имя не забыли. Прости. Потому что я все-таки убил тебя...
*
- Позволь, мой господин... Я мог бы... Я должен... - Ромул смотрел на затылок почтительно склонившегося Целера: - Я приму вину на себя... Пусть станет известно, что я это сделал и бежал...
Ромул тронул юношу за подбородок, заставил поднять лицо, но так и не смог поймать его взгляд. "Никто не поверит тебе", - сказала Акка: "Не пытайся рассказать кому-нибудь правду." "Даже ты", - с тоской подумал Ромул, вспоминая искренний восхищенный взгляд Целера. А потом подумал, что Целер хочет теперь расплатиться вот так - жизнь за жизнь; чтобы больше не чувствовать себя обязанным тому, кого раньше считал сыном Марса. Расплатиться и уйти.
- Хорошо, - глухо согласился Ромул: - пусть будет так.
*
Один из Фабиев оставшихся в лагере, не увидев своего вождя и встревоженный напряженными лицами дружинников, тронул Ромула за локоть:
- Скажи мне, где брат твой, Ромул? - взволнованно спросил он.
Ромул остановился, глядя в простоватое рябое лицо и беспокойные глаза под густыми рыжими бровями. Вспомнил, как прятал глаза и запинался Целер. "Никто не поверит тебе", - сказала Акка. А еще: "Победителей, богов и царей не судят"... Ромул распрямился, стряхнул с локтя ладонь рыжеволосого, и ответил высокомерно и громко - чтобы слышали все остальные:
- Я не сторож брату моему. Не сторож.
Примечание:
Слово "remures" (лат)- почтительное название мертвых