Аннотация: О пианисте и Музе. О песне. О встрече и разлуке. Теплая история любви.
Песня на двоих
--
Адам, сыграй!
Я слегка нахмурился, убедившись, что мои опасения подтверждаются, и друзья не дадут мне спокойно отдохнуть. Ник открыл ресторан, куда привез всю нашу компанию. Обещал музыкальную феерию в будущем. Даже упоминал о живом караоке. Знал бы он, насколько я не люблю караоке!
Но пока что в главной зале красовалась полукруглая сцена с роялем в центре, стойкой с микрофоном и небольшим амфитеатром для оркестра. Которого здесь не было. Пока что.
Я улыбнулся, спрятавшись за стаканом с соком. Вылезать из-за стола совершенно не хотелось, хотя сама мысль прикоснуться к прекрасному инструменту казалась мне заманчивой. Тем более, вялое музыкальное наполнение нашего вечера порядком надоело, хотелось его разбавить чем-то живым и изысканным.
Но так не хотелось вставать!
Я покачал головой и сделал глоток. Не люблю алкоголь, и в моей компании уже давно к этому привыкли. Хотя на многочисленных корпоративах народ смотрел косо.
- Сыграйте, Адам... А я подпою.
Незнакомый голос заставил меня опустить стакан на стол и поднять глаза на... Я впервые понял, что такое "перехватило дыхание".
Она стояла перед нашим столиком, небрежно положив руку с изящными пальцами на спинку кресла хозяина ресторана. Ник повернулся и поприветствовал ее легким кивком.
Я никогда не видел этой женщины. Хотелось задать тысячу вопросов, но я молчал, не сводя с нее глаз.
Она была миниатюрной. Казалась маленькой даже на каблуках. Маленькое черное платье нежно облегало ее фигуру, роскошные локоны лежали на плечах. В приглушенном свете ресторана она показалась мне не просто красивой...
- Подпоете?
Ник смотрел на меня слишком насмешливо, ребята тоже притихли, ожидая, что будет дальше. Видимо, я единственный за этим столом, кто не знал женщины, так неожиданно появившейся в разгар вечера. И так вовремя.
- Это Элизабет, - наконец смилостивился надо мной хозяин вечера. - Она будет здесь петь.
- Да, если мы договоримся. Ну так что, Адам, сыграете?
- Что будете петь?
Она не ответила, давая мне понять, что не скажет больше не слова, пока я не поднимусь с места. Я повиновался. Остановился рядом с ней. Маленькая.
Заставив меня наклониться, она прошептала:
- Je t'aime.
- Вы чудесно спелись, но Лис со мной, - Ник нагнал меня в туалетной комнате, ошеломив, мягко скажем, неожиданным заявлением.
- Что? - я отвернулся от зеркала и посмотрел другу в глаза. Тот изрядно выпил, но выглядел вполне адекватным.
- Вы чудесно выступили, - перефразировал Ник. - Но я хотел предупредить...
- Тебе не о чем беспокоиться.
- Я люблю, когда мужчина удивляется, Адам.
- И тебе удается удивлять.
- Просто тебе хочется быть удивленным.
Он замолчал, откинувшись на подушки. Я оглянулась. Время не изменило его, он по-прежнему оставался тем Адамом, с которым мы когда-то познакомились на открытии ресторана Ника. Та же грациозная, несколько худощавая, но при этом гибкая фигура. Те же светлые прямые волосы, рассыпанные по плечам. Те же темные брови и пронизывающие глаза под ними. Русский поэт Мишель Лермонтов называл такое сочетание признаком породы, благородства.
Пожалуй, да, Адам походил бы на дворянина, случайно оказавшегося в 21 веке.
Он молчал, позволяя собой любоваться. Да, наверно, он привык к вниманию. Черт возьми, почему "наверное"?
Я вчера набралась смелости дождаться его после концерта. Чувствовала себе полной дурой, школьницей, но мне безумно хотелось его увидеть. Охрана вежливо, но неуклонно очищала дорогу от визжавшей толпы девчонок, осатаневших от одного вида уставшего Адама. Он нежно улыбался, нетерпеливым движением отбрасывая длинные светлые пряди за плечи. Дал знак охране и остановился, чтобы оставить несколько автографов. Я видела, что пианист сейчас хотел просто отдохнуть, но будто не мог пройти мимо.
Нравилось любование им? Нет, тот что-то еще.
Толпа выпихнула меня вперед. Я оказалась так близко, что могла бы дотянуться до него. Но вместо этого стояла, потеряв дар речи. Адам улыбнулся какой-то фанатке, оставив в ее блокнотике витиеватый росчерк, повернулся...
Наши взгляды встретились. Я почувствовала, как к щекам прилила волна огня. Перехватило дыхание. Как тогда, в ресторане. Я не смела шевелиться. И он замер. На красивом лице, украшенном темной щетиной, отразилось удивление. В почти черных глазах вспыхнул огонь. Незнакомое мне пламя. Казалось, он выгорел там, на сцене, сливаясь с инструментом и передавая собственные чувства огромному залу.
Но сейчас...
- Элизабет?
Охранник, насторожившийся было, успокоился, поймав очередной знак артиста: Адам просил не вмешиваться. В десятке шагов от меня заголосила фанатка, говоря, что да, это она.
Я молчала. Глупо чувствовала себя среди молоденьких девочек, замерзшая на промозглом ветру. Моросил дождь и, наверное, волосы потеряли былой объем. Может быть, платье прилипло к телу - я не знаю.
Я стояла, не зная, что мне делать, но не имея сил оторваться от его глаз. Их странное, непонятное мне выражение чего-то бездонного, бесконечного действовало на меня магнетически.
Адам небрежно скинул с плеч бархатный пиджак и почти по-хозяйски укутал меня в него под неодобрительный, возмущенный и просто ошалевший визг фанаток. Наверное, они запомнят мое лицо, если успели разглядеть, и тогда...
Я пришла в себя только в салоне его автомобиля. Лимузин? По меньшей мере, тут было просторно, и водителя отделяла внушительная перегородка. Но не это волновало меня. А то, что моя голова лежала на плече Адама, я по-прежнему была в его пиджаке, возможно, уже безнадежно испорченном влагой, а его губы зачем-то покрывали мое лицо поцелуями.
- Что ты...
Он не дал мне договорить, заглушив даже попытку высказаться.
А ведь прошло столько времени! Мелькнула злорадная мысль, что если бы это видели те девушки возле зала... Живой бы я не ушла. Он был чертовски обаятелен, этот музыкант в пиджаке и джинсах, в шелковой черной рубашке и со светлыми волосами, рассыпанными по плечам.
И все мы знаем, что музыка творит чудеса.
- Я скучал по тебе, - прошептал он по-французски.
- Ты меня не забыл?
- Как я мог забыть?
- Почему ты уехал? - я дрожала, но отнюдь не от холода. От его рук становилось жарко, а губы опаляли прикосновениями.
- Ник...
Я вздрогнула. Хотела отстраниться, но он не позволил.
- Завтра, моя дорогая. Все завтра. У нас будет с тобой целый день, чтобы поговорить.
И сейчас он лежал, вытянув длинные стройные ноги и, видимо, нисколько не смущаясь того, чтобы был прикрыт лишь легкой простыней, уже практически сползшей на пол.
- Три года, Адам. Но как ты изменился...
- Я изменился?
- Да... ты стал наглее, - я поправила его рубашку, в которую закуталась, вставая с постели.
Он приглушенно рассмеялся.
- Почему инструментал, почему ты не поешь? - задала я вопрос, боясь, что он сейчас заговорит о чем-то таком, что разрушит очарование.
- Словами невозможно выразить то, что можно сказать без слов, моя дорогая.
Он не двигался, но мне почему-то хотелось, чтобы он встал. Хотелось вновь оказаться в кольце его неожиданно сильных рук, хотелось...
- Почему ты приехала?
- Может быть, "зачем"?
- Я спросил, почему, Лис.
- Я боялась...
Я отвернулась к окну. Рассеянный, мягкий свет луны обволакивал сад, раскинувшийся передо мной. Где-то впереди поблескивало озеро.
- Что тебя пугало? - голос Адама прозвучал над моим ухом, я вздрогнула, инстинктивно сделала шаг назад и оказалась в его объятиях.
- Твои... поклонницы. Ты популярен. Я ... боялась, что ты меня забыл. Что нас связывало? - я постепенно повышала тон, словно выговаривала все, что носила в себе месяцы. - Одна песня?
- Песня - это целая жизнь, Лис.
Я почувствовала, как его руки легли мне на талию, заставив прижаться к обнаженной груди спиной.
- Неужели...
- Ты ревновала?
Я повернулась. Чтобы заглянуть ему в глаза почти наравне, пришлось встать на цыпочки - Адам стоял, гордо выпрямившись и глядя на меня сверху вниз. Я молчала. Да, черт возьми, я ревновала. Я с ума сходила, находя очередные фотографии с какой-нибудь моделькой. Мучительно сравнивала, представляла, как... Никогда бы не поверила, что одна встреча, одна песня способна настолько перевернуть жизнь!
Злилась на Ника, который попытался все решить за меня. В очередной раз.
- Мы никогда не были вместе, - прошептала я. - С Ником. Никогда. Это его желание, фантазия...
- Его боль, Лис, - Адам отстранился, немного нахмурившись. Он набросил на плечи халат и, видимо, не выдержав, откинул крышку пианино.
Пробежался по клавишам - я замерла. Еще одна мечта - услышать, как он играет для меня... Ты читаешь мысли, пианист?
Зачем ты создал женщин? Они - проклятие или счастье? Они врываются в нашу жизнь, оставляя после себя легкий аромат жасмина. Как можно пронести в себе память о женщине, с которой вас объединяет всего одна песня? Как можно, вновь и вновь приезжая в ТОТ самый город, каждый раз надеяться, что она придет? Три года!
Я не так давно узнал, что Ник сыграл со мной злую шутку. Но повода злиться на то, что прошло так давно, не оказалось.
Концерты, гастроли, постоянные перелеты, у меня не было времени вздохнуть. Иногда я увлекался кем-то. Но каждый раз, просыпаясь, мечтал, что на меня будут смотреть - вот так же, с нежностью, страстью - ее зеленые глаза. Каждый раз мечтал, что именно ее темные шелковые волосы сожму в пальцах.
Потом узнал, что она переехала в Германию и редко бывает одна.
Но встретить ее в Нью-Йорке после концерта в промокшем голубом платье и со слегка размазанным (от слез?!) макияжем!..
- Сыграй, Адам, - прошептала она. По щекам Лис катились слезы. Она сложила руки на груди, прижимая к себе рубашку. Мою рубашку.
Я замер, звуки "Песни Сольвейг" еще звучали в моей голове, и убирать руки с клавиш мне не хотелось. Лис плакала. Беззвучно, светло.
- Сыграй мне, пожалуйста.
- Только если ты споешь.
- Я не пою больше.
- Для меня?..
Она выпрямилась и подошла. Я ощутил прикосновение ее дрожащих рук к моим плечам. Ее пальцы скользнули за ворот халата и я вздрогнул, когда они коснулись кожи. Элизабет обняла меня и прошептала, наклонившись: