Тонкие плети веток черной сетью ограждали сизое от рассвета небо. Треснувшее от натуги солнце жидко и безнадежно рассеивало зимний сумрак, цепляя острый шпиль Ареопага. Громко журчали подземные воды канализации, и от черневших аккуратными пуговицами люков в воздухе клубился смрадный туман.
Лили звонко хрустела снегом, торопилась, пытаясь спрятать заиндевевшие тонкие перчатки в стертых рукавах пальто, (карманы в этом наряде не были предусмотрены). Серые надгробья домов в богатых шапках сосулек провожали ее невыразительными взглядами темных окон. Лили прятала нос в широкий шарф, закрывалась им, как щитом, от редкого внимания немых, таких же неторопливых прохожих, отпугивала их яркостью карминного окраса домашней вязки.
Лили считала шаги и секунды, но думала о том, как ей на самом деле повезло (до работы можно было добежать на своих двоих и при этом даже согреться) и жалела тех, кому приходилось пользоваться транспортом бедняги разоряли кошельки на проезд и взамен получали лишь окостеневшее в своей вечной мерзлоте дерматиновое сиденье.
«Я счастливица, приговаривала Лили и вытягивала губы трубочкой, чтобы оттолкнуть влажную, заиндевевшую корку шарфа. Мне повезло. И у меня есть работа».
~~~~~
В рабочем помещении Лили (тридцать восемь на сорок восемь шагов до самого (в полтора прыжка) потолка) отчаянно парило гудели обогреватели, сотрясая воздух искусственным теплом, хрипло рычали батареи центрального отопления, сопели и присвистывали носами бесконечные орды посетителей, распространявших самые неожиданные ароматы, от которых даже стены слезились конденсатом.
В какофонию вливались нещадной трелью горластые телефоны:
Что у вас?.. Нет, простите, не сезон... Не возьмем, говорю!..
Сахарный вы мой, я же вам раз надцать объяснял, не берем мы сейчас обнаженку спросу никакого... Да будь у вашей соседки хоть бриллиантовая попа, не можем взять... С ума сошли? Сорок градусов на улице и по десять в каждом доме, а вы людям голые телеса демонстрировать желаете?..
Балет?.. Последнее выступление Крестьянской? Луши?.. Говорите, обе ноги ломает?.. Что ж заносите, поглядим...
Да. Нет. Да. Нет, на кой демон нам сдались автоаварии? Вы бы еще драки политиков снимали...
У вас кошечки? Пушистенькие?.. Нет, самих кошечек не нужно, зачем же животинок мучить?.. Ух вы, живодер какой! Ах, шалун!.. Нет, пленочки несите, а кошечек себе оставьте...
Нет, мы не занимаемся видеосъемкой... Да, свадьба, понимаю, но нет, таких услуг предоставить не можем. Но зато у нас есть видео сотни удачных свадеб и сотни кошмаров новобрачных. Интересует?.. Замечательно, записывайте...
На блеклом полотнище широкого настенного экрана корчился человек. Камера захватила крупным планом разорванный клюквенный рот, и Лили уставилась на блестящий пластиком диск телефона. Кинопроектор сыто урчал, наматывая на бобины очередную жертву.
~~~~~
В родной Истании перманентный дефицит тепла, в крохотной конторке "Наше видео" категорическая нехватка кислорода. В перерывах недостача воздуха ощущалась нестерпимо, но открывать форточки, окна и распахивать двери никто не торопился. «Жар костей не ломит», шутили сотрудники, изводили рулоны бумажных платков и центнеры чайной заварки.
Получасовой перерыв трубки аппаратов придушенно сигналят на столах, и мятые уши рычагов сверкают металлическим блеском. Пахнет сдобой грошовыми булочками-"малышками", залитыми окоченевшим сахарным сиропом. Пальцы после них всегда липкие, но горячей воды на работе давно уже нет, и Лили втихаря облизывает их, надеясь, что ее никто не застукает.
«Некрасиво, соглашалась Лили со случайным наблюдателем, и некультурно. Но вкусно».
В пузатых керамических кружках остывал крутой кипяток черного чая, щедро сдобренного сахарным песком.
В Истании повсеместно торговали дешевым сахаром отвратительно желтым, как изгаженные сугробы уличных подворотен. Но покупать его было необходимо Глава здравоохранения вел открытую войну с фанатами диет и анорексичными противниками калорий. По каждому телеканалу в каждой квартире Глава кричал о вреде похудания в «такое сложное для страны время» и наливался краской до самого белесого кустика волос на маковке.
«Диетоманы воры, сердился Глава, они обчищают генофонд нации, уродуя данные Богами тела. Родине нужны здоровые, полнокровные граждане. Родине нужно, чтобы каждый истаниец нарастил подкожный жир и пережил холода!».
А заработавшаяся Лили морщилась и отмахивалась от каннибальских ассоциаций.
Уму непостижимо! раздался звучный глас Клевёра общий сигнал к началу табачного ритуала. Представляете, сахарные мои, мне втиснули-таки двадцать пленок на оценку.
Клевёр заведовал эротикой, и по роду деятельности был вынужден просмотреть столько пикантных зарисовок, что сама мысль о совокуплении стала казаться ему тошнотворной.
«У меня профессиональная деформация!» пенял он директору и требовал прибавок «по инвалидности».
Работу свою Клевёр ненавидел сладострастно, осуждая ее во всеуслышанье во время каждого перерыва. Вот и сейчас сотрудники стягивались к его столу в ожидании очередного спича, потрясающего циничностью и справедливостью. Клевёр, польщенный вниманием, вертел круглой головой и щедро изливался желчью, пронзительной и бесконечной, как стенания плакальщицы. Он прерывался лишь для того, чтобы глотнуть резкого в своей дешевой мужественности табачного дыма.
Остальные смолили такие же кургузые коричневые пальцы сигарет, заедая легальным наркотиком приторность перекуса, и зареванные стены желтели от тяжелого, ядовитого смога. Крепкий отечественный табак потребляли даже хрупкие сотрудницы «Романтических историй» и «Домашнего очага».
Курила и Лили, но сейчас она куталась в кармин шарфа и аккуратно покашливала. Но уловка не сработала и на сей раз хищный клюв Рдиса, как диковинный нос Призрачного Корабля, разрезал никотиновый туман и явился во всей красе. Рдис бросил на ее стол пачку сигарет и причалил утлую лодчонку тела на стуле для посетителей. Лили тихонько вздохнула и украдкой покосилась на картонную коробочку, матово темневшую наркотическими боезарядами.
Снова за свое? скривился Рдис. Ты нам это брось! Не отрывайся от коллег. Прекращай уже бросать... И курить перестань бросать, и коллектив брос... с-сиротливить... сиротить... Да м-м-м!..
Рдис вцепился по-акульи острыми зубами в собственную губу, сдерживая ругательства, и с бешенством уставился на Лили.
«Все понятно, вздохнула она. Опять с контингентом переработал и на цивилизованный язык переключиться не может».
«Контингентом» Рдиса были преступники, из тех, что поскромнее (у серьезных граждан «полуночной» Истании были свои пункты приема-продажи видео, они же ППВ). С появлением первых пунктов ППВ, жители «полуночной» едва ли не первыми смекнули как им получать прибавку к нестабильному заработку и опасным увлечениям. Именно так в «Нашем видео» и появились «Глаза улиц». Хуже всего Рдису приходилось с молодежью, шпана беседовала исключительно на своем, птичьем языке, обильно досаливая речь вполне внятными, современными ругательствами. Лили неоднократно слышала разговоры Рдиса на туземном наречии и всякий раз ощущала как опухают уши и плавятся мозги.
Я не бросаю, тихо сказала Лили, она от всего сердца сочувствовала Рдису. Простыла немножко, вот и...
Но тот уже поборол себя и прервал лепет:
А в больницу?
Само пройдет, она улыбнулась как можно беспечнее и только потом поняла, что до самых глаз закутана шарфом.
Рдис глянул исподлобья и затянул ежедневный мотив:
Сидишь в своих «Пробах» без посетителей, без денег, без сигарет, простывшая до кончиков волос... И надо оно тебе, а?.. Слушай, цветик, я тебе в сотый раз вещаю: плюнь ты на своих гениальных видеоманов со шпиля Ареопага. Каждый из них, не успевши с горшка слезть, уже за камеру хватается и мнит себя чудом генетики, а то и того хуже борцом с обывательщиной. И критики, даже самой толковой, ни один из них в свой адрес не приемлет. А ты на них, голова одуванная, личное время тратишь, втолковываешь: освещения нет, ни... ни ежика не видно, кадры плывут, как кошмарики бредовые, фоновая музыка мало того, что ни в... ни в степь, ни в горы, еще и реплики, как рыбу динамитом, глушит. Ты им по делу, а они тебе в голову авторским виденьем гадят. Ну на кой демон тебе эти глазастые авторы сдались?.. Пускай, хоть за консультации платят что ли... А еще лучше переходи ко мне, «на улицы».
Лили загрустила над пачкой сигарет, разглядывая свое отражение в лакированной столешнице.
Рдис заторопился:
Мне позарез женщина нужна, цветик... Тьфу. Не мне. В отделе ты нужна... Мне. В моем отделе... А-а, да демоны с этим отделом и с постоянной! Не хочешь переходить насовсем ладно, будь по-твоему.. Помоги ты мне с этим... больным, а? Ну извлек он меня уже, достал по самое «не могу»! Все жилы вытянул да в бобины смотал! Сил никаких человеческих не осталось! Твердит, как заведенный, что отдаст пленки только женщине и исключительно субтильной шатенке. Ну где я этому маньяку посреди истанской зимы шатенку найду? Да еще и субтильную?!.. А у него бомба! Там зенитно-ракетные комплексы с ядерными заводами! Его пленки у нас из рук зубами выхватывать будут и слюной все вокруг забрызгивать! Талантливый су... субьект. Рдис посверлил ее бешеным взглядом и взмолился. Спасай, цветик, а? Надо только пленочки забрать и квиток выписать... За деньгами пускай сам на морозце охладится... Вот и все, что от тебя надо. Да ты не бойся, я тебя лично прикрою на случай странностей. И этих... плодов подворотен в компанию с собой насобираю...
Куда же вы, сахарный мой?! грянул Клевёр под самым потолком. Перерыв у нас положенный! Что ж вам глазки-то так снегом запорошило?
Рдис, прищурившись, навострил клюв на незваного пришельца, что натаптывал порог конторки.
Извините, застеснялся посетитель и робко улыбнулся, мне сказали приходить в любое время... Я к Лили, простите...
И тут Лили оглушило воспоминанием таким четким и ярким, будто его в сию секунду крутили на проекторе во все полотнище экрана. Пару лет назад, скучным и скупым на тепло летом, во двор забрел кот. Бездомный, маленький и жалкий. Трехлапый. Местные недоросли (явные будущие «глаза улиц») мигом окружили его, выковыривая из разбухшей почвы мелкие камни. Несмотря на здравые призывы рассудка не вмешиваться в происходящее, Лили уже набрала в легкие воздух, как поняла, что происходит незапланированное кот смотрел на паршивцев так, словно знал, что его ожидает. «Ему не все равно, силилась понять Лили. Он не смирился, нет. Он... просто устал?..».
Когда первый, прицельно брошенный камень приземлился рядом с котом, тот даже ухом не дернул, з а п о м и н а я своих будущих убийц. Но мальчишки прекратили атаку, молча постояли и вскоре разбрелись в разные стороны. Лили видела на лицах каждого из них неоновые вывески смешанных эмоций отвращения, ненависти, жалости и тоски.
Рдис смотрел на нее именно так. Как на бездомного, мелкого кота. Трехлапого.
А потом переводчик языков подворотен и селекционер уличных плодов стремительно отчалил, взял верный курс на популярный порт Клевёра, разрезая горький туман бушпритом горбатого носа.
~~~~~
Хорош-ш, з... злодей, прошипел Рдис.
Плакать навзрыд и строчить бессонными ночами любовные стихи... громко пробормотал Клевёр.
На его физии отразилась тревога.
Девочки из «Домашнего очага» и «Романтических историй» утирали поплывшие глаза (то ли от чувствительности, то ли из-за сигаретного чада), стараясь не размазывать косметику.
Сотрудники внепланово и спонтанно завершили рабочий день: дверь была надежно заперта, и за ней тихими мышами шуршали посетители, трубки телефонов меланхолично перебрасывались короткими частыми сигналами. Трудяги «Нашего видео» сгрудились перед экраном, курили, выдавали отрывистые комментарии, но, в основном, молчали. Количество просмотров пленки, что принес стеснительный посетитель Лили, перевалило за добрый десяток. Сама Лили чувствовала себя именинницей, потому что такого в их ППВ еще не случалось. Автор видео получил расчет и, ошеломленный тяжестью собственного кошелька, удалился, взирая на мир рассеянно-бессмысленными глазами.
«Вы молодец, говорила Лили невидимому посетителю. Такого еще никто не видел, а если и видел, то не мог никому показать. Не хватало умений, талантов, упорства или элементарной сообразительности. Мы привыкли глядеть на зимнюю стужу как на врага. Как на человека. Воспринимаем гололедицу и метель, как навязчивых и нелюбимых родственников, а порыв холодного ветра как личное оскорбление. Мы совсем забыли, что имеем дело со стихиями. Мы пропитаны телевидением и пленками ППВ. И со всем этим мы окончательно поглупели и, кажется, совсем сошли с ума. А вы... Вы такой молодец! И еще лучше то, что вы даже и не подозреваете об этом».
А я и забыл, что снег бывает таким пушистым, донеслось печальное.
Макросъемка хороша, вздохнул еще кто-то. Снежинки красивые...
Отозвались занудно:
Каждая из них имеет свой уникальный узор, и...
Мы малышами на санках катались, хрипловатый женский голос уничтожил все звуки.
Лили не поверила своим ушам; не отрываясь от коллектива, обернулась вместе со всеми, и правда: сквозь седой дым горько улыбалась директор Алла Мергеновна, нежно называемая «Мегеровной». Начальница не замечала внимания, ей было не до того она пристально вглядывалась в экран, сияющий резным инеем и человеческим счастьем.
И в снежки играли. Снеговиков лепили. На лыжах катались...А по вечерам берешь коньки и на танцы в Ледовый... В хоккей наши ребята недурно играли... Сейчас уже ничего из этого не делают, она стиснула крепкими зубами фильтр и процедила: Все превратились в тепличные растения. Бутоны флердоранжа, мля.
Самые чувствительные шустрыми тенями инстинктивно скользнули к столам, зашуршали куртками и шубами, захрустели обложками ежедневников, рисуя в них каракули снежинок и сосредотачивая на лицах абсолютную занятость.
Алла Мергеновна окинула конторку властным взглядом и позволила себе отпустить вожжи:
Рабочий день окончен. Собирайтесь и по домам. Чтобы через пятнадцать минут духу вашего не было.
Лили не заметила, как поднялась и не почуяла обеспокоенного взгляда Клевёра. Под бодрый топот работников проектора и пленки, под их суету и непрерывное жужжание, в голове носилось бестолковое: «И это всё?.. Пара публичных воспоминаний, похвала сотрудников... Да как же?.. Другим тоже надо увидеть. Другим. Не только нам!.. И тем, кто в автобусах по утрам, и теле-главам, и плодам подворотен... Показ! Как же без показа-то?!..».
Лили опомнилась, перестала душить себя шарфом и кинулась следом за директором, отмахиваясь от нелепо испуганного Клевёра. Пушистая песцовая шубка маячила у запруженной лестницы.
Алла Мергеновна! крикнула Лили, пробираясь по бурному людскому течению. Алла Мегер.. Мергеновна!
Лили выглянула в пролет, вцепившись в старые, расшатанные перила и выдохнула директор горным утесом вплавилась в лестничный пролет и, не мигая, смотрела на нее. Жидкие ручейки сотрудников с просительным шипением огибали директора по широкой дуге.
Когда же показ, Алла Мергеновна? Лили с возрастающим отчаянием увидела, как сжимается в тонкий минус алый росчерк начальственного рта.
Никогда.
Почему?! Лили и сама не ожидала, что ее вопрос звонким мячом отскочит от зеленых стен и запрыгает по головам коллег, заставляя их пригибаться, как под обстрелом.
Директор устало посмотрела на нее:
Мы не можем, и внезапно помертвела взглядом, зацвела злой улыбкой: Не умею с детьми работать. Не нянька. Клевёр, объясни ребенку.
Алла Мергеновна пустилась вниз по лестнице, щелкая плетьми каблуков, а Клевёр, лопочущий что-то утешительное, потащил Лили надежным баркасом прочь от бездонного лестничного колодца.
~~~~~
В налитой гудящим электричеством дремотной тишине конторки Лили невидяще смотрела на тусклый пластик телефона. Глаза заплывшие, будто засыпанные желтым сахарным песком, одуряющее болели, но закрываться отказывались.
В ушах все еще отдавалось заунывное болботание расстроенного Клевёра: «Ну что же вы так, сахарная моя? Нельзя же по пустякам убиваться!», и плескал вялыми плавниками ладоней.
Он насильно поил ее обжигающим сиропным варевом и холодной, с пластинками льда водой, и шептал, изредка оглядывая безлюдное помещение: «Вы же не деточка малолетняя... В самом-то деле... Главы наши с зимой воюют, с обезжиренной сметаной и диетоманами, с супружескими изменами, меломанами, спортсменами командными и спортсменами-индивидуалистами... Да всех упомнишь разве?.. А когда Истания на условные рефлексы перейдет и на кнопочки нажатые станет реагировать к а к п о л о ж е н о, тогда и ощутимые враги вылупятся... А вы в этот кисель со своей наивностью детской... Главы, не щадя натруженных телес своих, с холодами борются, а вы зиме серенады слагать желаете... Нельзя же так, сахарная вы моя. Неприятностями чревато. П о с л е д с т в и я м и. У Аллы Мегер... Мергеновны они уже были, представьте себе. Сколько ее, бедняжку, потом по больничкам таскали... Только вы, пожалуй, не знали, летали себе где-то в заоблачных высях бабочкой невесомой... Пожалейте себя, птичка моя звонкая, схрумкают звери косточки ваши тонкие и даже не поперхнутся... Да возьмите же платок бумажный, горюшко на плеши мои. Вы шарфом уже носик свой сливкой сделали, нельзя же так...».
Ну нельзя так нельзя. Встать, отключить электричество, проскрежетала Лили ободранной глоткой, но не пошевелилась.
«Обогреватель под проектором барахлит», напомнил невидимый Клевёр.
Пускай, кивнула Лили.
«Выключи всю эту... эту аппаратуру к... к демонам подгорным, посоветовал Рдис. И дуй по своим личным на всех трех лапах».
Я не трехлапая, не согласилась Лили. Я счастливая. И у меня есть дом.
И тут Лили поняла, почему она до сих пор здесь. Это стало таким же кристально ясным, как снег на пленке ее посетителя. Внезапный хлопок все-таки слетевшего с нарезки обогревателя даже не заставил ее вздрогнуть.
Домо-ой? протянула Лили, глядя на черные фонтанчики дыма.
...Домой обратно в тишину глухонемых улиц, где с каждым шагом истошно вскрикивали раздавленные снежинки, и в виски колотились неуемные реки крови, и в ушах только хрипы собственных легких. И дома ледяные ребра батарей, плановая экономия освещения, окоченевшие трупики мышей по углам, доска дивана с каучуковым кочаном одеял и пледов и черствой горбушкой изголовья. И грелки импровизированные, самодельные пластиковые бутылки с редкой горячей водой из-под крана, которых не хватало даже для прогрева шерстяных носков, и чуть мощнее тяжелые кастрюли с отварным картофелем. Лили пряталась от возмущенного теле-Главы под одеялами с головой, обнимала горячую кастрюлю, как любимую куклу, и снимала крышку. Тогда дышать становилось легче, и кашель исчезал в сыром пару. До следующего утра.
Оранжевые язычки шустро носились по жухлым лентам пленок кинопроектора, игриво ластились к желтому квадрату экрана и лихо отплясывали на пустых столах.
Пускай, сказала Лили и не услышала себя. Пускай... Если хорошей зимы не будет, то и другой не надо...
Она села на пол, подтянула колени к груди и сквозь долгожданную, сытую от тепла, дрему подумала: «Наконец-то я дома».
~~~~~
В тишине светлой, чисто вымытой кухни громко мурлыкал круглобокий холодильник. За плотным стеклопакетом мирно дремал присыпанный снежным пушком город.
Всё стало одноцветным. Красиво.
Мне тоже нравится.
Едва слышно тикал синенький будильник, скрупулезно подсчитывая вес молчания.
Это наше будущее? в круглых глазах, совсем несонных, мелькнуло беспокойство.
Одно из возможных. Не нравится?
Нет.
Почему?
Там слишком... тускло...
Ты же хотел знания. Это подарок. Не понравился, значит...
Нет, Миг, он неплохой. Просто... грустный очень.
Все верно. Тебе сегодня стукнуло целых девять человеческих. Ты стал взрослым, и это странно...
Спасибо, сказал мальчик.
Миг растянул в довольной улыбке зубастую темно-сливовую пасть и исчез.
Мальчик поерзал на широком подоконнике и прижался лбом к стеклу, но холода не почувствовал.
В густой сирени неба висела бледная дуга месяца, рядом с ним проступала латунная пуговка солнца, цепляясь за острый клык Старой Башни.
|