Аннотация: Занимаясь медитациями, ты переживаешь прошлое так, как будто это происходит прямо сейчас. Этот рассказ - медитативный опыт прошлого воплощения. Любой опыт важен, даже такой...
Римский Папа шел после тяжелого утомительного дня в свои покои походкой смертельно уставшего старого человека, гордо, величественно неся свою седую голову. Тяжелые думы не отпускали его и здесь, хотя день был уже окончен и он имел полное право отдохнуть и расслабиться.
Эти проклятые кардиналы и инквизиторы требовали смерти и еще раз смерти. Так они боролись за чистоту христовой веры. Казалось, весь мир сошел с ума, бросившись в пропасть вниз головой.
То ли бесконечная вереница костров, с горевшими на них еретиками, давила на его душу, то ли страшное, кровопролитное восстание крестьян в Испании недавно, тяготило его.... Как знать, как знать...
На душе было тягостно и неспокойно. Потенциальные возможности его как теурга, направленные на объединение и укрепление католического эгрегора, дали, к сожалению, совсем не те результаты, о которых он мечтал в юности.
Мечты, к несчастью, часто разбиваются о холодную расчетливость этого убогого жалкого мира.
"Что делать?" - этот вопрос давно мучил Помазанника Божьего. Он словно чувствовал, что уже долгое время делает что-то не то. Но что-то кардинально изменить не хватало ни сил, ни времени, ни желания....
Багровое солнце уже заходило. Последние лучи закатного солнца разбивались о складки черных штор красного зала.
Что-то ускользающе-таинственное было в этих бледных сумерках. Папа ощутил как вечность, словно соприкасается с ним своей невидимой полой. И каждый его шаг словно приближал его к вечности и бессмертию..... Или ему так казалось?
Вместе с солнцем, казалось, уходила сама жизнь. Уходила жизнь вместе со временем прожитых лет. Поступь старого кардинала была тяжела, но фигура, осанка еще хранила былое величие.
Быстро наступающие сумерки предвещали конец бездонного дня и возможность наконец-то расслабиться.... Черный вторник наконец-то подходил к концу.
Неясная тень мелькнула перед ним, материализовавшись в одетое во всё черное монаха, с опущенным капюшоном. Монах, согнувшись, неловко упал на колени, едва не свалив божьего Ставленника наземь, и крепко обхватил его колени.
Разговаривать ни с кем категорически не хотелось. Папа давно уже растерял всех своих друзей после избрания его на престол. Да и были ли они друзьями?
Папа автоматически перекрестил монаха, протянул руку с перстнем для поцелуя, и, бормоча слова благословения, быстро двинулся в свои покои, рассчитывая отвязаться от возможного просителя.
Но монах неотвязно шел за ним.
- Выслушайте меня! - услышал Папа мелодичный звонкий голос, и дыханием Вечности дохнуло на него от этого голоса.
- Не сегодня, сын мой, не сегодня, - проговорил священник, продолжая идти не оборачиваясь.
- Приходите завтра, запишитесь в канцелярии на аудиенцию, и я приму вас, если будет свободное время.
Папа быстрым шагом прошел в свои покои, удивившись по пути отсутствию слуги.
Монах не отставал от него. Проследовав в покои Главы католического мира, как в свои собственные.
- Выслушайте меня, мой господин! Дело не терпит отлагательства, - в голосе просителя прозвучала мольба и отчаяние.
Это наглое преследование возмутило старого священника.
- Что вы себе позволяете? - Спросил он, замечая, что монах уже успел закрыть дверь на ключ, торчавший из двери. А сам ключ монах, не поднимая капюшона, спрятал в складках сутаны.
Врагов, по крайней мере, открытых врагов у Папы не было.
Нереальность всего происходящего сейчас сковала его мышцы странным оцепенением, и он застыл, не в силах вымолвить не слова.
"Сейчас я умру!" - пульсировала настойчивая мысль в висках. Сердце стучало, словно в ушах. Каждый удар сердца был как последний. В руке у незнакомца сверкнул кинжал.
Монах откинул скрывающий лицо капюшон, и на плечи, покрытые грубой черной тканью рясы, упал поток белокурых, золотистых локонов.
Папа понял, что перед ним женщина. Страх начал отступать.
Прекрасное лицо незнакомки с сияющими решимостью голубыми глазами, притягивало к себе какой-то дьявольской силой. В её маленькой, изящной руке, увенчанной перстнем с красным рубином, был зажат остро заточенный кривой кинжал.
- Выслушайте меня! - Выкрикнула девушка. И это вывело священника из оцепенения.
- Выслушайте меня, или я убью себя прямо на ваших глазах!
- Хорошо. Хорошо, дитя моё, - проговорил Помазанник Божий. Шок и оцепенение быстро уходили. - Я слушаю тебя. Чем дольше я живу на этой усталой земле, тем больше стал осознавать, что не понимаю в людях очень многого, но никак не могу постичь, что именно из непонятого мною я всё же понимаю, и никогда на смогу ощутить разницу между тем, что я уже понял и тем, чего я не понимаю.
- Может быть, вы всё-таки предложите даме сесть? - Проговорила незнакомка.
Большей наглости за всю свою бытность священником папа еще не встречал, но сейчас почему-то он принял вопрос как само собой разумеющееся.
- Да, да, пожалуйста, садитесь, - смущенно проговорил он. И затем уже окончательно уже взяв себя в руки, сказал:
- Я слушаю вас.
Тем временем почти совсем стемнело. Папа встал, и сам зажег свечи. Взошедшая на небе луна была чуть подернута легкой туманной дымкой, что изменяло ощущение её обычной холодности.
Яркий лунный свет наполнял опочивальню ароматом ночи. И, словно скользя в этом лунном потоке света, полился приятный женский голос, полный грусти и отчаяния, погружая старого священника в историю своей жизни и любви.
"Опять этот Леонардо да Винчи", с тоской подумал Папа Римский, Раб всех верующих католиков на Земле, и прочая, и прочая, и прочая....
- Я ничем не могу вам помочь, - сказал он вставая. Давая понять. Что беседа закончена.
- Уходите. Здесь не место женщинам. Это Ватикан. Уходите, не то я позову слуг.
Пока священник слушал, он бродил как бы в раздумье по покоям. Но цель его блужданий была ясна только ему - он взял в руку большой серебряный колокольчик.
Но неожиданно всё как-то быстро и неуловимо изменилось. Старая, потертая сутана валялась на полу, а обезумевшая нагая женщина, крепко сжимая в руке кинжал, как львица кинулась на священника.
Он шагнул ей навстречу, даже не делая попытки защититься. Кинжал выпал из руки женщины, и отчаянно зарыдав, она прижалась лицом к его плечу.
Никогда в жизни, никогда до сего момента. Этот одетый в папские одежды старик, не видел так близко обнаженной женщины. Никогда еще столь прекрасное создание не прижималось к нему.
И старый священник ощутил живое тепло и мягкую нежность плоти, вздрагивающих от рыданий хрупких плечей.
Что-то неведомое для него и могучее шевельнулось в душе у Папы. В душе, которая давно, как ему казалось, была отрешена от всего земного.
Медленно рука старого кардинала поднялась и опустилась на голову плачущей женщины. Он гладил её по волосам, пытаясь успокоить....
А утром он позвонил в серябрянный колокольчик, вызывая слугу, и приказал тайно вывести молодого монаха прочь. Затем сам прошел в канцелярию, нашел эдикт о сожжении на костре Леонардо и собственноручно порвал его.
Черный понедельник канул в небытиё, как будто его и не было вовсе.