Аннотация: Где-то в океане существует корабль-библиотека, на котором служат вместе живые и мёртвые.
--
ВТОРОЙ ПОМОЩНИК
Да, я немножко аутичен. У нас в семье все такие, кроме мамы. Сестра вот вообще молчит, я-то хоть пишу.
К счастью, в морской колледж экзамены были в основном письменными. Устный я чуть не завалил, но экзаменаторы дали себе труд заглянуть в мои бумажки, убедились, что там все в порядке, списали на нервотрепку - и приняли меня.
У нас был учебный корабль, выходили мы на нем каждое лето; и как-то само собой получилось, что и после выпуска попал я вторым штурманом на учебную шхуну. Не принадлежащая никакой школе, шхуна сама по себе, деревянный парусник "Шарлотта-Анна".
Каждый может попробоваться. Сначала волонтером, потом, если понравится, и матросом. Команда на этой лодке менялась очень часто: зарплата маленькая, жизнь тяжелая. Да и волонтеры - придут с горящими глазами, отработают зиму, сходят в море на месяц - ищи их свищи. А я вообще трудно схожусь с людьми, мне привыкнуть надо, я и с вещами так - одни ботинки десять лет могу носить, год только привыкаю, потом не могу расстаться. И потому на волонтерском корабле было мне трудно. Хорошо было только на спокойных ночных вахтах, когда все свободные руки разлеглись на юте и смотрят на звезды, рулевой напряженно вглядывается в компас, а я стою на трапике из штурманской рубки и время от времени называю цифры. Да и подружиться толком на таком корабле не с кем. Мне нравился капитан - он излучал спокойствие, а мне это важно, я вообще излишне чувствителен к людским эмоциям, но как же дружить с капитаном. Коллеги мои, первый и третий вахтенный штурманы, были совсем еще молодыми ребятами, из навигацкой школы, они постоянно соревновались, и с ними дружбы не вышло. Кроме них, в профессиональной команде были боцман - огромная тетка с замашками суровой мамаши, питавшая ко мне, в силу небольшого моего роста, материнские чувства; двое механиков, их я почти и не видел; кок - длинный, тощий энтузиаст своего дела, он был мне симпатичен, но мы не находили общих тем для разговора - его интересовали рецепты блюд, меня - штурманские карты, парусина, смола. Шхуну я полюбил: наша красавица кокетливо скрипела мне на ночных вахтах, а я гладил ее по планширю, как старательную лошадь. Я уже не мыслил с нею расстаться, потому что все другое оказалось бы только хуже, и жизнь начала казаться мне довольно унылой штукой.
Однажды в Бресте, на парусном фестивале, стоял я на швартовном понтоне, проверяя, правильно ли наши детишки завели кранцы. Кормовые хорошо, а вот носовой, круглый, как всегда, чуть промазал, и, шевельнись моя красотка, мог бы и выскочить. Я уцепился за вант-путенсы, вспрыгнул на кранец, потоптался на нем и продавил его вниз, под палубный настил понтона - и оттуда, с кранца, увидел, как в бухту входит большой исторический линейный корабль, двухпалубный, с подобранными на гитовы парусами - под мотором. Носовая фигура у него была - огромная чайка, под которой вились резные листья, хвостатые русалки и глазастые рыбы. Этого корабля я не знал. Исторических реплик такого размера в мире не так много - австралийский "Эндевор", английские "Гранд Тюрк" и "Золотая Лань", шведский "Гётеборг", с некоторой натяжкой - русский "Штандарт", ну тогда уж можно и "Тимоти" вспомнить, мал, да удал - и еще несколько, не больше двадцати по всему миру. В Бресте собирались они все, раз в четыре года. Этого я никогда не видел. С бака резво подали носовой швартов, на понтоне его приняли, протянули остальные швартовы - черные, гладкие.
С нашего трапа как раз спускался вразвалочку наш капитан с какой-то коробкой, обитой красным бархатом, подмышкой.
- Кэп, - спросил я его, указывая на только что ошвартовавшегося соседа, - это что?
- А, зацепило? - сказал капитан горделиво, - это "Морская Птица", корабль-библиотека.
- Почему библиотека?! - изумился я.
- Да зайди сам спроси, это же морская легенда, недосуг мне ее тебе сейчас пересказывать. Библиотека плавучая, книжки на всех языках, в свободное время можешь зайти, почитать.
И бодро покатился вверх по трапу на пирс, по случаю отлива нависавший над нами, как крыша городского дома. А я рассеянно принялся набивать трубку, выпустил вант-путенс и скатился с кранца хорошо не в воду, где ходили молчаливые, как я, сомы, а просто на понтон.
Я курил и разглядывал великолепный корабль. Мастерская работа. Чем-то похож на шведскую "Васу", но явно гораздо, гораздо мореходнее. И уж точно прошел куда больше, чем те жалкие полторы мили. Сплошной качественный дуб, даже мачты дубовые, на что уж, кажется, только шведы и отваживались, обводы изящные, реи на топенантах выверены в линеечку, штаги обтянуты, ванты просмолены - не придерешься. А ведь моторы прячутся внутри неплохие, хотя на вид и не скажешь. И все в резьбе - где положено и где не положено. Грота-галсы проходят сквозь львиные морды. Кормовая галерея вьется, как решетка особняка в стиле ар-нуво. Что они копировали? Где такое делают?
Я и сам не заметил, как перебрался на их понтон и подошел к незнакомому борту совсем близко. Там пиратского вида девушка бодро командовала установкой трапа. Наконец, трап встал на свое место, матросы привычно обтянули леера и бодро взлетели на свою палубу, девушка обернулась ко мне и спросила, почему-то ехидно:
- Что, нравится?
- Да, - смог выдавить я.
- А ты, я вижу, романтик! Во что ты нас превратил?
- Я? Не понял.
- Это же "Морская птица", - произнесла девушка таким тоном, словно бы название корабля все мне объяснило.
- И что?
- Да ты же разглядываешь наш корабль добрых полчаса. Он уже весь стал таким, как ты хочешь. А что, мне нравится. Я Сандра, второй помощник. - она протянула мне узкую шершавую руку и прищурилась.
- Йоз. Тоже секонд.
- Ух ты! - восхитилась она, - вахта фока, да? У тебя сколько народу в вахте?
- Тринадцать.
- Ххе! А у меня четверо. Заходи в гости! У тебя же свободное время будет вечером, с восьми, да? А у нас как раз лекция будет о литературных мистификациях, очкарик наш читает. Ты вообще читать любишь? - я кивнул, - значит, тебе будет интересно. Если ты английский хорошо знаешь, очкарик - он довольно быстро говорит. Но это еще что, вот Гроган - это вообще конец света, он помощник боцмана, у него мама была валлийка, папа - шотландец, и это такая классическая каша во рту, что его родная мама не поняла бы, если бы жива была. Он и при жизни не отличался разборчивостью дикции. Если ты хочешь услышать настоящую английскую речь, тебе обязательно нужно услышать, как говорит наш капитан. Куда там принцам! Хотя, разве что принц Эндрю с ним сравнится. Но только правильностью произношения. Слушай, я совсем тебя заболтала, а ты все молчишь.
- Ничего, - разрешил я, - болтай.
Сандра, коллега моя, оказалась на редкость легким собеседником, несмотря на непрекращающийся речевой поток. На эмоциональном уровне с ней было просто. Ну, как с сестрой - если бы сестра говорила. Потому мы решили выкурить еще по трубочке, хороший повод постоять без дела, даже и на вахте.
- У нас, наверное, скоро перемены будут, - говорила она между затяжек, - старпом наш в капитаны метит. Мы нашли пароход с забавной историей возле Фиджи и взяли его в качестве приза. "Джоита" называется. Так что, когда закончится фестиваль, мы все будем учиться. Третий наш учиться не хочет - дети у него, ему бы с ними побыть, пока у нас стоянка будет. Нам бы секонд не помешал. Ты как, со своей "Шарлотты" уходить не собираешься?
- Мы же только познакомились, - удивился я, - а ты уже зовешь.
- Ну я так, на всякий случай, - пожала плечами Сандра и покрутила в ухе массивное кольцо, - вдруг ты хочешь борт сменить. Ты имей в виду, если что.
Тут я вспомнил, что, хоть уже и раздал все команды на вахту, но кэпа-то на борту нет, значит, там должен быть я; я распрощался с говорливой Сандрой и вернулся на борт.
Вечером сходить на лекцию не вышло: был общий парусный парад, проход по бухтам Бреста под парусами, освещенными разноцветными прожекторами. Я искал глазами "Морскую птицу" и не находил: везде были резные и расписные борта, разноцветные паруса, все сливалось в сплошную затканную парусиной и переплетенную снастями массу. Вдруг передо мной мелькнуло хохочущее лицо Сандры, и то, что на миг показалось мне стоящим у понтона пассажирским пароходом, обернулось гладким дубовым бортом со знакомыми уже львиными мордами. Мы разошлись бортами, и я помахал Сандре в ответ.
Кульминация фестиваля - переход из Бреста в Дюарнане, всей трехтысячной армадой кораблей, яхт, лодок и лодочек. В это раз было пасмурно, хороших фотографий не получится, все затягивает дымка, и силуэт "Морской птицы" на горизонте казался летучим голландцем. Но, надо сказать, огромный тримаран "Оранж", похожий на великанскую детскую игрушку, выглядел еще более странным. "Морская птица"... что-то мне напоминает это название. Плохо я книжки читал. Это же в самом деле легенда... и капитан у них, с правильной английской речью - Дэви Джонс? Да нет, это про другой корабль, что-то там тоже было на Д-Д. А, Джон Дарем! Неужто тот самый корабль? В море полно странностей.
В Дюарнане мы успели пришвартоваться первыми. Но к четырем утра, когда меня разбудили на вахту, оказалось, что мы стоим уже четвертыми, потому что нечаянно заняли место местных рыбаков, которые вернулись с лова и подвинули бесполезный учебный парусник. Капитан решил, что стоять четвертыми невыгодно, мы снялись с места и отправились восвояси, и я так и не узнал, что такое корабль-библиотека.
Предложение Сандры грызло меня всю дорогу - и потом, уже осенью, когда волонтеры разошлись и мы принялись устраиваться на зимовку и расснащать нашу лодку. Я сообразил, что так и не выяснил порт приписки "Морской птицы", а спрашивать у капитана было бы неловко - как никак, я собирался его покинуть. Да, в самом деле - я вдруг сообразил, что уже все решил, только еще не знал, как я это устрою. Идти домой мне не хотелось, и я часто оставался на ночную вахту почти в одиночестве, с двумя-тремя матросами. Однажды, совершенно отчаявшись найти разумный путь, я написал записку, запечатал ее в бутылку из-под "Бехеровки" и швырнул в Балтийское море. У меня только и было надежды на мощное течение Зунда, что пронесет мое послание адресату. Я писал не Сандре, а прямо капитану Дарему - предлагал свои услуги в качестве второго штурмана. Осталось только надеяться, что легенду я вспомнил правильно.
Ответ пришел уже зимой. Зима выдалась на редкость холодная, нашу бухту сковало льдом, редкие зимние волонтеры, хохоча и падая, играли на гладком прозрачном льду в футбол. Я вышел на лед - сквозь него было видно, как в бухте ходит косяками какая-то рыба - и медленно, лелея недавно отбитое колено, пошел к горловине бухты. Меня привлек какой-то мелкий черный предмет, вмороженный в лед совсем недалеко от кромки, где лед, по идее, мог бы меня уже и не держать. Но лед выдержал - или я не тяжёл. Это оказалась горловина бутылки. Разумеется, на иррациональный вопрос я мог получить только иррациональный ответ, и могу сказать, что капитан Дарем меня переплюнул: я-то свою бутылку отправил хотя бы по течению, а капитан книжного голландца не усложнет себе жизнь такими частностями. После того, как я едва не сломал кортик, но бутылку добыл, выяснилось, что в ней и в правду письмо, повернутое к стеклу моим именем и адресом. Открыть её удалось только на камбузе, подержав горлышко под горячей водой. В письме - в довольно витиеватых выражениях, Сандра не обманула - говорилось, что кандидатура моя капитана вполне устраивает, и в начале марта корабль будет меня ждать в Эльсиноре, в Дании.
Надо ли говорить, что я немедленно отправился в офис за расчетом. Полученных денег хватило как раз на билет до Эльсинора.
Мой пароход ошвартовался на пассажирском причале, и уже оттуда я увидел вычурный силуэт "Морской птицы", синевато светящийся на фоне темной громады Кронборга. Я, кажется, боялся к нему подойти - до меня дошло, что это не в гости, это навсегда - получится ли у меня? Привыкну ли я к нему? Было воскресенье - день всеобщего эльсинорского обмена. Все обочины были уставлены лишними вещами - можно пройти и выбрать себе что-нибудь для дома - кресло, коврик, да хоть компьютер. Так что к кораблю моей мечты я подкрадывался окольными путями, по маленьким переулкам, разглядывая в полутьме аккуратно разложенный по брусчатке скарб. Уже у самого корабля я зацепился взглядом за стопку книг - без заглавий, в "мраморных" библиотечных переплетах. Не заглядывая под корешки, я хватанул всю стопку и пошел вперед уже смелее: я не просто так, я с подарком.
- Ага! - прорезал ночную тишину ликующий вопль, - а мы уж заждались! - Сандра, похожая уже не на пиратского матроса, а на пиратского капитана - в вышитом камзольчике, при кортике, в треуголке, метнулась ко мне через безлюдную ночную улицу, - пойдем-пойдем, капитан тебя ждет. Тебе такая каютка приготовлена - представляю, во что ты ее превратишь, с твоим-то воображением! Ого, ты уже и книжки подобрал? Ну-ка, дай глянуть... О, Джебран! Вот умница. У нас как раз Джебрана по-английски нет, только по-арабски, Ахмед притащил... Вот не знаю, зачем нам Меллвил в датском переводе, видимо, скоро надо ждать в гости датчанина... А знаешь что, сейчас с капитаном все уладишь - пойдем тут, побродим, по воскресеньям в Эльсиноре много интересного. А я сразу поняла, что ты на этом пароходе приехал - как только увидела, что борта львами порастают. Мы, правда, с тех пор, как Хансен на "Джоиту" перешел, почти всегда парусник, но львы - это твоя визитная карточка. Это, наверное, ваша чешская национальная особенность - или твоя личная? Ах, ну да, у тебя же не было раньше шанса проверить. Так, что тут у тебя еще? О, а вот эта по-голландски...
Сандра говорила и говорила до самой капитанской каюты, по одной забирая у меня найденные книжки, а я шел по палубе обретенного корабля и думал, что, пожалуй, к этому кораблю я все-таки привыкну.
Так оно и вышло.
--
ПОЧТА ВАН СТРААТЕНА
Когда я стал вторым помощником на "Морской птице", выяснилось, что корабельное время делится на вахты совсем непривычным для меня образом.
Вся ночь - с полуночи до восьми утра - принадлежала капитану и его ночной команде. Эту длинную вахту стоял он сам, со своими матросами. День же делили между собой мы трое: Сандра, Джонсон и я. Делить шестнадцать часов на троих было не очень-то удобно, но по-другому не получалось: ночная команда не могла работать днем. Говорят, было время, когда с наступлением ночи вся дневная команда погружалась в беспробудный сон, но со временем в принуждении надобность отпала.
Моя последняя вахта длится с 22.40 до полуночи. Мне нравится это время, когда ночь как раз накрывает собой море. В этот раз за мой час с небольшим ничего интересного не произошло, я совсем не устал, и после вахты остался в рубке почитать хранившийся там учебник латыни. До сих пор я знал только несколько расхожих латинских афоризмов, а жизнь на библиотечном корабле заставила взяться за латынь всерьёз. Я листал учебник, стараясь не попадаться капитану под ноги, и тут Дарем окликнул меня.
- Йозеф, простите, что отрываю вас от чтения. Вас не затруднит минут пятнадцать последить за приборами? Я жду встречи с другом и хотел бы увидеть его первым. Поднимусь на грота-марс.
- Да, сэр, - я отложил учебник и встал к приборам. Там по-прежнему не происходило ничего интересного. Судя по компьютеру, ночной рулевой вел корабль по проложенному курсу, как по ниточке. Компьютер был сравнительно недавним приобретением: он завёлся сам собой, когда на борту появился я. Как завёлся GPS, когда на корабль пришла Сандра. Кому понадобилась рация, мне выяснить не удалось, однако и она на борту была, с постоянно включенным аварийным шестнадцатым каналом. По ней-то я и услышал этот голос - приятный, немножко шепелявый, бархатистый баритон.
- "Ветер семи морей" вызывает "Морскую птицу", - услышал я из рации, так близко и чисто, словно упомянутый корабль сошелся с нашим борт в борт, - "Морская птица", ответьте "Ветру семи морей". Дарем, вы меня слышите?
- "Ветер семи морей", вас слышим, - сказал я в рацию, - вахтенный штурман Йозеф Тржскал, корабль "Морская птица".
- Почему это посреди ночи на вахте штурман? - сварливо осведомился голос, - где капитан?
- Капитан на грота-марсе, - ответил я честно.
- Так пусть спустится, черт его раздери, скажите ему, что ван Страатен зовет!
- Минутку.
Я выскочил на палубу и проорал капитану про ван Страатена. Фамилия у моего собеседника была знаменитая: на этот раз мне и секунды не понадобилось, чтобы вспомнить легенду про голландца ван Страатена и его летучий корабль. Правда, название "Ветер семи морей" мне ни в одном тексте не встречалось: авторы морских историй называли его судно попросту Летучим Голландцем, что, конечно, в нашем случае никому ни о чем не говорило. Мы и сами-то не без греха, и не раз уже встречали коллег.
Капитан не стал церемониться с вантами и спустился с марсовой площадки по грота-фалу, пожертвовав своими безупречными перчатками. Он ворвался в рубку и метнулся к рации, а я деликатно ушел с мостика, услышав, что беседа начинается вполне дружеская.
Моими стараниями курить на корабле было можно только на баке, где всегда стояла небольшая бочка с водой. Я же сам и захотел, чтобы корабль всегда был деревянным парусником. Я поднялся на бак, забил трубочку, начал ее раскуривать - и заметил во мраке одинокий синеватый огонь на горизонте. Подзорная труба была у меня при себе, я купил ее в одной антикварной лавке, когда ездил к родным в отпуск. Сквозь трубу разглядел я, что это не ходовой огонь, а светящиеся контуры движущегося на нас галеона. Видимо, это и был ван Страатен. К концу трубки, когда в мундштуке начало уже похлюпывать, голландец был уже совсем близко. Паруса его действительно светились, но никаких известных по легенде повреждений я не заметил, корабль как корабль, чистенький, ухоженный.
- Йозеф! - донесся до меня голос капитана с мостика, - будьте так добры, примите шлюпку по правому борту. Нам привезут пакет с почтой, положите его у грот-мачты.
Шлюпка поравнялась с бортом, матросы с неразличимыми во тьме лицами бросили мне конец и одержали лодку руками, пока по бортовому трапику на наш борт поднимался сам ван Страатен - высокий худощавый человек с лицом, совершенно скрытым тенью от шляпы с высокой тульей. Гость поднялся на мостик, а я принял кожаный мешок и сложил его у мачты, как и было велено.
Когда гость поговорил с капитаном и отчалил, я доложил о выполненном задании.
- Прибить к мачте? - осведомился я. Я хорошо знаю морские легенды, много читал с тех пор, как мучительно вспоминал имя капитана в Дюарнане.
- Ни в коем случае, - холодно возразил Дарем. - Что это вам взбрело в голову? Вы уж, пожалуйста, изучая морские легенды, выбирайте более-менее правдивые. Если не сможете выбрать, обратитесь ко мне, я подскажу, какая из версий наиболее отвечает действительности. Почту нам отдали, чтобы мы ее доставили - вот вы этим и займетесь.
- Как это? Говорят, они пишут родным. В семнадцатом веке. - я смутился, опустил глаза и машинально разглядывал просвечивающий сквозь тело капитана монитор корабельного компьютера. Рулевой по-прежнему вел корабль строго по курсу; "Ветер семи морей", недалеко еще от нас ушедший, радаром не обнаруживался.
- Правильнее было бы сказать: в семнадцатый век. Следующий порт - Уитби, Англия. После прибытия я объясню вам, что надлежит делать. А теперь ступайте-ка спать. Надо же - прибить к мачте! - Капитан стягивал с ладони сожженую фалом перчатку и я уже испугался, что он сейчас отхлещет меня ею по лицу, но он скомкал ее и бросил в корзину, достал из кармана другую перчатку, свежую, и натянул на место испорченной. Я откланялся и отправился в каюту.
Каюта моя, как и предсказывала Сандра, была хороша. Три квадратных метра, на которых умещались койка, платяной шкаф и откидной секретер с ящичками. Кница, поддерживающая бимс, образовывала удобную книжную полку, мне только пришлось выгнуть из дубовой рейки съемный фиксатор для книжек. Часов до четырех утра я переживал ночную встречу и не мог уснуть, и в пол-восьмого проснулся совершенно разбитым.
- Так, ну-ка признавайся, что ты читал всю ночь? - строго спросила меня Сандра, когда мы после утреннего построения поднялись на бак выкурить по трубочке.
- Либо учебник по латыни, либо морские легенды, - предположил Джонсон, наш третий помощник, безукоризненно выбритый мужчина неопределенного возраста. По судовым документам было ему около сорока, но корабль уже наложил на него отпечаток, и я мог бы дать ему от двадцати пяти до сорока пяти. Сандрин возраст тоже, кстати, навскидку не определялся.
- Я не читал, - сказал я, - мы с ван Страатеном встретились.
- И ты молчишь! - вскричала Сандра, - черт, черт! Я все проспала. Самая настоящая морская легенда в действии, а присутствовал при ней, как назло, самый молчаливый.
- Да, я плохо рассказываю, - подтвердил я.
- Да ну тебя, - буркнула Сандра, - если уж ты способен произнести собственную фамилию, все у тебя с речью в порядке. Ну, скажи.
- Тржскал, - послушно произнес я.
- Ну, вот видишь, умеешь говорить. Давай, рассказывай, а то мне на мостик пора, а я от любопытства умираю.
- Капитан поднялся на грота-марс, - сказал я, - а ван Страатен вызвал его по рации.
- Хм. Откуда у него рация?
- Не знаю. Может быть, и нет никакой. Я позвал капитана. Он съехал по грота-фалу, перчатку сжег. Они к нам подошли, ван Страатен пришел на шлюпке и почту привез, вон лежит, под гротом. Они немного поговорили, потом отчалили. Всё.
- Да ну, не может быть! Какой он, его "Ветер семи морей"?
- Хороший корабль. Галеон. Паруса в порядке. Синим светятся.
- Что-то ты недоговариваешь, что еще было? Что ты не спал-то всю ночь?
- Да я сказал кое-что лишнее, - попытался признаться я.
- Не верю, - заявила Сандра, - ты не можешь сказать лишнего, ты постоянно недоговариваешь. Из тебя же каждое слово приходится клещами тянуть!
- Иногда трех слов достаточно, - сказал я, - я спросил, не надо ли прибить почту к мачте.
- Ну, что я говорил, - флегматично развел руками Джонсон, - точно, читал морские легенды.
- Вот и нет, - возразил я, - я как раз читал учебник по латыни.
- Так и что теперь? Дарем рассердился?
- Он велел мне эту почту доставить. Я не понял - это наказание или наоборот?
- Это наказание в стиле кэпа! - расхохоталась Сандра, - тому, кого он наказывает, вся команда завидует. Да уж, повезло тебе, счастливчик! Видишь, как полезно все-таки иногда говорить. Эх, хотела бы и я поучаствовать. Ужасно интересно, как это бывает.
- Да как вообще можно доставить почту в семнадцатый век?
- Ну, для капитана это не проблема. Наверняка, он и тебе объяснит.
Когда я проснулся в английском городке Уитби, мне показалось, что мы уже прошли сквозь время. Шлюз открывается на краткий час с половины шестого до половины седьмого, так что швартовала корабль ночная команда - а эти ребята вполне могли бы привести нас и на Луну. Но, выстраивая свою вахту на полуюте, я разглядел на берегу обтекаемые автомобили конца двадцатого века - нет, из своего времени мы все-таки не вышли. Значит, это придется делать мне. Под ложечкой у меня сосало.
Все матросы корабля были на палубе - кроме ночных. Никто не потерялся в море, лишних тоже не появилось. Мы разошлись, и меня, как я и ждал, вызвали к капитану.
Сейчас, днем, капитан не выходил из своей каюты и был совершенно прозрачным. Но я видел его таинственную улыбку - кажется, он прекрасно осознавал, что делает мне подарок.
- Видели на горе аббатство? Вам туда. Подниметесь в музей, там есть сувенирная лавка, вам будет легко ее найти. В правом дальнем углу на стене укреплено овальное зеркало. Вам нужно будет взять в руку одно из писем так, чтобы адрес отразился в зеркале. Затем пройдете через зеркало, дальнейшее не составит вам никакого труда. Имейте в виду, что того моста в семнадцатом веке еще не было, вам понадобится мелочь, заплатить паромщику, - он протянул мне мешочек с монетами, - да, и обязательно оденьтесь поприличнее. Камзол, треуголка, чулки... Что у вас там на ногах? Кроссовки? Уму непостижимо. Разумеется, вам и сейчас не стоило бы в них ходить. Спросите у боцмана приличные туфли с пряжками.
Одевался я с помощью Сандры, шпагу одолжил в корабельном музее - по словам Сандры, мой кортик для семнадцатого века был коротковат. Когда я поднялся к аббатству, я уже совершенно запыхался - туда вела почти вертикальная улица, мощеная булыжником, потом гранитная лестница, которая вела, казалось, на самый верх, а потом еще вьющаяся в траве грунтовая тропа - до самой вершины горы. От подножия аббатства была видна вся бухта - длинный мол с маяком, шлюзы, крытый черепицей город, зеленые сады, стаи чаек. В зеркале я увидел собственное бледное и перекошенное лицо и выбранное наугад письмо в дрожащих руках. А оказалось совсем не страшно. Зеркало было похоже на овальную срезанную снизу вертикальную воду, не слишком мокрую, теплую и уютную. Я прошел сквозь него на негнущихся ногах - и оказался у подножия аббатства. В первую секунду мне показалось, что ничего не изменилось, потом я разглядел разницу: нет рекламных щитов, нет автомобилей, нет антенн, нет длинного мола, а есть каменная гряда, те же черепичные крыши, лес мачт, лошади, кареты, маяк. Могу сказать, что дальнейшее вспоминается, как необычно яркий сон. В Англии разница между столетиями не так уж важна, и моряк с мешком почты не показался никому чуждым, так что я быстро разнес треть почты, пришедшуюся на долю Уитби, по адресатам. Под конец я даже нашел существовавший в семнадцатом веке мост, и на сэкономленные деньги купил превосходно изданный экземпляр "Сатирикона" Петрония. Раз уж я занимаюсь латынью, пригодится. Подозреваю, что капитан надеялся на какую-нибудь книжку, раз уж в кошельке оказалось достаточно денег, чтобы ее купить, но, если бы не мост, мне могло бы и не хватить.
В семнадцатом веке аббатство оказалось совершенно пустым. Как я мог вспомнить из школьных уроков истории, пустовало оно уже лет сто, и я уверенно направился сквозь разрушенный холл в тот угол, где должно было быть зеркало. Мне навстречу метнулась скрюченная тень. Старуха, такая древняя, что вполне могла оказаться одной из изгнанных отсюда монахинь.
- Плохое место, плохое. Не ходи здесь, моряк, плохо... Хильда охранит, Хильда поможет, - она протянула мне раскрытую сухую ладонь - на ней лежало что-то черное и округлое. - возьми-возьми амулет, возьми, моряк.
Я послушно взял это черное: теплый округлый камушек, гагат, наверное.
- Спасибо... - растерянно произнес я.
- Не благодари, амулет, для плохого места, иди-иди, я вашего брата знаю, зеркало тебе, там зеркало, - она ухватила меня за обшлаг рукава и резво потащила в угол, где, я и сам знал, ждал меня выход обратно в мой мир. Я влетел в зеркало пулей - она меня еще и подтолкнула на прощанье - и там, при свете электрических ламп, среди полок с чернильницами, перьями и деревянными линеечками, разглядел подарок. Действительно, гагат - теплый и матовый, как раз удобно ложится в ладонь.
На борту меня хлопали по плечам, разглядывали мой гагат и хвалили за Петрония. По случаю хорошей погоды в нашем читальном зале, на верхней палубе, было уже полно народу - кто устроился на раскладных стульях, кто в бухтах троса; библиотекарь, облокотясь на шпиль, негромко рассказывал группе гостей что-то о Борхесе, детишки уже болтались на вантах - мне еще надо будет проследить, чтобы никто из них не отправился с нами зайцем. Впереди нас ждали Флиссинген и Антверпен.
Во Флиссингене порталом был сам городской маяк.
В Антверпене это оказалась кружевная лавка - в ней мне пришлось пройти сквозь шкаф.
За исключением этих мелких различий, ощущения были теми же самыми, только гагатов на память мне никто уже не дарил.
--
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ВУЛКАН
Курс нашего корабля был - ноль. Нас это забавляло чрезвычайно. Несколько суток подряд вахтенные начальники выглядывали из штурманской рубке и переспрашивали: "На румбе?" - и рулевой гордо отвечал "Ноль!" Мы шли строго на магнитный север.
С тех пор, как мы перевалили через полярный круг, ночи фактически не было. Так, мягкие вечера, освещенные красноватым солнцем, катящимся по кругу. Капитан вообще не выходил на мостик, и мы временно разбили корабельное время на человеческие вахты. Дневная и ночная команда совершенно перемешались, и некоторая прозрачность ночных матросов абсолютно не мешала им управляться со снастями и днем. Но, когда однажды за какой-то надобностью заглянул я в капитанскую каюту, обнаружилось, что и там у капитана завелся компьютер, экран радара, джипиэс.
- Видите? - развел руками Дарем, - я уже привык к вашему веку.
На севере нам было спокойно и свободно, словно полярный день освобождал нашу команду от обычных условностей. В моей вахте теперь было не шесть матросов, а двенадцать: половина - ночных. Вскоре я обнаружил, что и дневная моя шестерка увлеченно заплетает какие-то шкертики в удивительные морские сувениры. Немудрено: матросы прошлых времен сызмальства учились ручным ремеслам, за время владычества железных кораблей многое забылось, и сейчас ребята пользовались случаем и учились у старших товарищей. Почти у каждого на рукоятке свайки красовался уже многорядный узел "турецкая голова", парусиновые мешки с вещами обросли брелоками, такелажными излишествами и плетеными украшениями. Погода развлечениям способствовала: дул ровный хороший зюйд-ост, и мы шли одним галсом, практически не прикасаясь к парусам. Так что те из стариков, на кого не успели еще насесть дети моего века с просьбой показать, как вяжется или плетется то или это, задумчиво вязали безразмерные шарфы из шерсти, вывезенной нами с острова Джерси.
Путь наш лежал к острову Ян-Майен - уж не знаю, кому мы там понадобились; там и народу-то всего человек двадцать пять. Но, поскольку там есть настоящий действующий вулкан Бееренберг, я не стал интересоваться, что мы там забыли. Я, если можно так сказать, вулканозависим. Скалы моей родины - мягкие, осадочные; холмы сверху округлые, и выступающие зубцы серого камня только кажутся прочными и острыми, на самом деле этот сланец ломается руками. Я много читал о вулканах, видел их в кино, и теперь меня воодушевляла предстоящая на севере всамделишная огненная гора.
В туман мы вошли на вахте Джонсона. Я курил на баке, вместе с впередсмотрящим мучительно вглядываясь в белое молоко. Еще худо-бедно было видно клюв нашей носовой фигуры; кончик утлегаря уже не различался. Ну, тут я ничего не мог поделать: власть моей фантазии кончалась там, где Сандре хотелось поставить два стакселя и летучий кливер, моя бы воля - бушприт был бы куда короче.
- Это ты так надымил? - услышал я с трапа странно гулкий голос Сандры.
- Ты разбогатеешь, - сообщил я ей в ответ.
- Да ну? Скоро? Оно бы мне не помешало, в Лондоне продается полный Патрик О'Брайен в твердых обложках, я бы прикупила... - Сандра присела как раз на таком расстоянии, чтобы можно было уже рассмотреть ее заспанные глаза и принялась любовно прочищать и набивать свою маленькую трубочку, - так ты, значит, думал обо мне? Приятно, черт побери! На румбе ноль, вокруг тоже ничего не видно, так хоть кто-то обо мне думает...
Я не слишком много внимания уделил ее болтовне. В окружающем молоке краем глаза чудилось мне какое-то шевеление, мелькание, и я старательно пытался поймать его прямым взглядом - тщетно. На самом деле, видимо, ничего там не мелькало. Просто глаз, привыкший к шевелению волн, томился бездействием. Никого из ночных я теперь на палубе не различал - растворились, что ли, в тумане.
- Йоз! - вывела меня из раздумий Сандра, - скажи мне, как мифовед и романтик, зачем мы идем на Ян-Майен.
- Вулкан смотреть, - предположил я.
- Ну, это только ты можешь забраться в самую ультима-туле, чтобы смотреть там вулкан. Должна же быть более внятная причина. Забытая рукопись древности или бедные метеорологи, умирающие от недостатка чтения... А?
- То есть, ты ведешь корабль на север - и не знаешь, зачем?!
- Это только кажется, что я веду, - усмехнулась Сандра, - ведет, конечно, кэп. Подумаешь, на палубу не выходит. Мы его глаза и руки, а голова-то он. Вот я и пытаюсь понять, что там, в этой голове. И, сколько ни думаю - нет ответа!
- А спросить?
- Ну... спросить. Во-первых, задавать глупые вопросы капитану - это нарушение субординации. Он, конечно, простит, но мне будет неудобно. Во-вторых, он может и не ответить. И посмотрит так, что захочется вымыть палубу собственной шляпой. Знаешь, есть в нем что-то от учителя истории. Был у меня такой в школе. Мы боялись его, как огня, а ведь он ни разу и голоса не повысил. Черт, трубка не курится совсем в этой сырости. Дай-ка мне свою чудесную зажигалку, мне, похоже, без нее не справиться.
Зажигалку я купил в Дании, в городе Хорсенсе, где как раз производится табак моей любимой марки. Штучка была действительно чудесная, и очень дорогая, литой бронзы, изогнутая под трубку, с турбонаддувом. Я протянул ее Сандре - и тут в окружающем мире что-то изменилось. Туман не рассеялся, но в нем забрезжило какое-то тревожное пятно, и мы уставились на него во все глаза, пытаясь рассмотреть, что это такое.
Оглушительно хлопнула дверь квартердека, и на палубе возник капитан во плоти, и был он страшен. Мне он с перепугу показался сгустком тумана с горящими глазами, и я, кажется, понял, почему Сандра боялась его о чем-то спрашивать.
- Йоз, быстро вниз за библиотекарем, - голос капитана разнесся по всему кораблю, и клочья тумана разлетелись по бортам, оказавшись матросами его вахты, - Джонсон, держи прямо на эту тень, Сандра, командуй боцману свистать всех наверх к парусному маневру... - дальше я слушать не стал, а летел уже вниз по трапу на нижнюю, библиотечную, палубу.
Само по себе то, что что-то произошло, было неплохо. Хуже было то, что я совершенно не понял, что же произошло. Найти библиотекаря было отдельной задачей, он властвовал на нижней палубе, и с его любовью к Борхесу меня не удивляла некоторая шестиугольность конструкции нашей библиотеки. Наконец я отыскал в этих сотах вход в его каюту, постучался - и услышал изнутри переполох: падали какие-то книжки, шуршали какие-то тряпки, доносилось приглушенное чертыхание. Впрочем, недолго. Уже через полторы минуты библиотекарь возник на пороге, безукоризненно одетый, но встрепанный и с перекошенными очками.
- Что, уже? - хрипло спросил он, - все готово, - он показал мне какой-то кожаный сверток и понесся впереди меня к трапу, ведущему наверх.
Наверху обнаружилось, что мы ложимся в дрейф; а темная тень вычленилась из тумана и оказалась большой лодкой с драконьей головой на форштевне. На мачте маячило какое-то красное пятно. Я было собрался проверить, как обстоят дела с моей бизанью - ее надлежало подобрать, но капитан подозвал меня уже совершенно человеческим голосом.
- Йозеф, вам с вашей любовью к морским легендам это будет интересно, - мягко сказал он, - постойте здесь.
Мы стояли на баке, у вант левого борта, и приближающийся дракар становился все отчетливее. И теперь я ясно видел скелетообразную фигуру в красном плаще, сидящую на рее. Кажется, что-то такое я читал...
- Ну-ка, Йозеф, - обратился ко мне Дарем голосом учителя истории, - скажите мне, кто это?
- Это Стёте, - выдавил из себя я, - Он украл кольцо у богов.
- Точно! Мы с вами находимся у самого истока легенд о морских скитальцах, из зафиксированных эта - самая ранняя. Вам действительно повезло.
Рядом с нами возникла закончившая маневр Сандра.
- Ну надо же, - шепотом сказала она, - не думала, что мне так повезёт.
- Нам, - вкрадчиво поправил ее Дарем, - нам повезёт. Вы думаете, мне так часто приходилось с ним встречаться? Только раз до сих пор. Вы принесли?.. - он поискал глазами библиотекаря, нашел, удовлетворенно кивнул и забрал у того сверток. Дракар между тем поравнялся с нашим бортом, оттуда взметнулся разлохмаченный пеньковый конец, и кто-то из ночной команды резво заложил его на нагель.
Скелет с рея подождал, пока ритм качания дракара совпадет с движениями нашего корабля, и перебежал по нему прямо к нам на бак. Вблизи оказалось, что он вовсе и не скелет. То есть, я видел его как бы вдвойне - и призраком, и просто худым рыжеволосым бородачом. Капитан протянул ему сверток библиотекаря, викинг осклабился и вручил капитану маленький кожаный мешочек, чуть наклонил голову (или череп) - и побежал по рею обратно, бережно прижимая полученный пакет к груди. Дракар отшвартовался и исчез в тумане.
- Все, - сказал капитан, - идем на юг, здесь дела закончены. Идём туда, где хотя бы бывает ночь. А то что-то вы расслабились, рында-булини плетете целыми днями. Кстати, Йозеф, ваша вахта.
И правда, в ту же минуту матрос Джонсона отбил склянки, словно прощаясь с викингом Стёте колокольным звоном.
- Йоз, - виновато сказала Сандра, когда я уже принял вахту и один из моих ребят принес мне кофе, - извини, я зажигалку твою утопила.
- Ну вот, - уныло отозвался я. - Почему?
- Кэп-то еще страшнее, чем я думала, - объяснила Сандра, - даже этот рыжий викинг с ним не сравнится.
Мы помолчали. Курс был теперь неинтересный - сто шестьдесят или около того, корабль рыскал, словно искал выход из тумана. А меня мучал вопрос, что же было в этом кожаном свертке.
- Сандра, - сказал я, - ты спать не идешь. Отпусти меня с мостика на пять минут.
- Ага! - вскричала она, - ну, иди, но с тебя рассказ! Я же тебя знаю, ты библиотекаря расспрашивать идешь, скажешь, нет?
- С тебя зажигалка, - отпарировал я. По сути дела возразить мне было нечего.
Когда я вернулся, корабль уже не рыскал - Сандра с ее чувством паруса быстро всё настроила, как надо.
- Ну? Что говорит наш слепой хорхе?
- Угадай, - ответил я. Ответ оказался таким простым, что мы могли бы и сами догадаться.
- Книжка почитать? - догадалась Сандра.
- И не просто книжка, а стихи. Или даже песни.
- А у нас откуда?
- Библиотекарь говорит - нарыл. В прошлый раз Стёте пожаловался, что скучно ему. Полторы тыщи лет в море, ни поработать, ни повоевать. Ну вот и достали ему стихов.
- А он за это что капитану дал?
- Библиотекарь не знает. Мало ли.
Мы снова замолчали. Сандра все не уходила с мостика - переживала, видимо, встречу.
- Ты чего смурной такой? - спросила наконец она, - все из-за зажигалки дуешься? Ну, зажигалка за мной, не расстраивайся...
- Да нет, - объяснил я, - вулкан. Так и не посмотрел.
Сандра спустилась в штурманскую рубку и надолго там застряла.
- Знаешь, - сообщила она снизу, - куда кэп следующий курс проложил? На Сицилию!
- Этна? - обрадовался я, - Этна сойдет.
--
ТРАНСПОРТИР ДЖОНСОНА
Я обычно прокладываю курс с помощью параллельной линейки. Не знаю уж, почему - то ли потому, что она на ощупь теплая и на вид вызывает доверие, красного дерева, с медными шайбами. То ли потому, что, когда я учился, мне никогда не попадался такой транспортир, как у Джонсона.
У капитана, конечно, с прежних еще времен сохранился его старый транспортир, латунный, с глубоко прорубленными делениями, чтобы не стерлись при полировке. Он и сверкал, как золотой, любимая, ухоженная вещь, в коробочке тикового дерева. Он всегда лежал в правом ящике штурманского стола, и Сандра с удовольствием доставала его оттуда, чтобы поставить на карте очередную точку.
Джонсон свой транспортир всегда носит с собой, в большом кармане кафтана. Ящичек у него совсем простой, фанерный, обитый изнутри малиновым сукном. А транспортир лежит в своем гнезде, как ухоженое оружие. Литой, стальной, вызывающий ощущение точности и силы. Наверное, ради такого инструмента я изменил бы своим привычкам, но третий помощник всегда после вахты забирает транспортир с собой.
"Морская птица" шла в очень теплых водах, таких теплых, что даже капитан по ночам выходил на вахту в одной рубашке, чего обычно за ним не водилось. Днем же мы и вовсе раздевались до пояса, и только Сандра повязывала вокруг груди один из своих головных платков. Днем вслед за нами неслись летучие рыбы, ночью в волнах под скулами корабля играл светящийся планктон; в общем, нас постоянно сопровождала какая-то живность. Какие только птицы к нам не прилетали! Однажды целых три вахты в штурманской рубке провел зеленый попугайчик, мы уже начали к нему привыкать, как он снялся и улетел в сторону виднеющегося на горизонте острова. Но среди множества симпатичных созданий как-то затесалось одно несимпатичное.
На вахте Джонсона я сидел в библиотеке и терзал свою латынь, как вдруг корабль сотряс такой удар, словно мы налетели на подводный камень; но не снизу, как можно было бы ожидать, а сбоку, где-то в районе миддельшпангоута, по левому борту. Вслед за тем грохнул выстрел. Я выронил учебник и пулей вылетел на палубу - но море было спокойно, только за кормой вихрился чей-то белопенный след. На мостике стоял Джонсон, оторопело сжимающий в руке музейную кремневую пистоль, до тех пор мирно лежавшую в книжном шкафу.
- Господи, - потрясенно произнес Джонсон, впервые на моей памяти явно выбитый из колеи, - эта штука, оказывается, действительно стреляет...
- Что это было? - спросил я его, снизу уже бежала Сандра, у которой на лице явственно виднелся тот же вопрос.
- Тварь какая-то. Длиннющая, как червяк, - объяснил Джонсон, - плавники у нее - как крылья. И морда... Крепкая, должно быть, морда. Новое слово в науке. И я его, кажется, подстрелил.
- Это морской дракон, - объяснил сгустившийся прямо из колышущегося знойного воздуха капитан, - вы не смогли бы его подстрелить.
- Почему это? - Джонсон как-то сразу успокоился и слегка обиделся, - я обычно довольно меток.
- Потому что морской дракон - это миф, - миролюбиво объяснил Дарем. - десятки поколений моряков рассказывали о нем удивительные истории, где уж вам теперь справиться с ним простой свинцовой пулей. Ничего, он довольно пуглив и не любит выстрелов, ведите корабль спокойно, скорей всего, он больше не вернется. А вы что тут делаете? - обратился он к нам с Сандрой, - пойдите, почитайте что-нибудь. Особенно вы, Йозеф. Перед вахтой следует отдыхать.
Но дракон появился и на следующей, короткой вахте Джонсона, и в полночь, когда заступила ночная команда, а мы, трое вахтенных штурманов, устроили на баке заседание трубочного клуба, третий помощник был против обыкновения мрачен.
- Что ты за тварь прикормил, Дэви Джонс? - ехидно спросила его Сандра, набивая трубочку, - неужели кракена?
- Кракен - это кальмар, а не дракон, - строго возразил Джонсон, - и зовут меня Джеймс. Не надо повышать меня в звании, я еще не морской дьявол. Но обязательно им стану, если этот гад морской не перестанет меня преследовать.
- Да ну, брось ты, - улыбнулась Сандра, - два визита - это еще не преследование, совпадение может быть, слишком выборка мала.
- Помяни мое слово, - поднял палец Джонсон, - на следующей вахте будет то же самое. Этот парень так просто от меня не отвяжется. Надо что-то придумывать, разузнать, как справляются с мифическими тварями, пока он нам весь корабль не разломал.
- Джонсон, - собрался я с духом, чтобы разрешить мучивший меня вопрос, - ты когда успел пистоль зарядить?
- А я ее и не заряжал. Я даже сам понять не успел, как ее ухватил и почему, - признался третий. - Увидел, что нас атакуют - и в следующий момент оказался возле борта со стволом. И пальнул. И она выстрелила. Загадка природы.
- Так ведь это тоже миф, - задумчиво произнесла Сандра, - незаряженое ружье, которое висит на стене и раз в жизни стреляет. Миф на миф должны были взаимоуничтожиться - а дракон-то вернулся. Вот где настоящая-то загадка.
- Видимо, проблема в неточности формулировок, - предположил Джонсон, - не ружье, а пистоль, не висит на стене, а лежит на полке, и не в конце пьесы, а в начале вахты.
- Да уж, с таким попаданием в цитату и в самом деле трудно попасть в дракона, - согласилась Сандра, - вот что, друзья мои, давайте-ка спать, пока ночная команда тут не разрезвилась. Чувствую я, что завтра нам предстоит веселый день.
На следующей вахте Джонсона на палубе ждала вся дневная команда. Никто из нас не хотел пропустить появления навязчивого монстра, и азартные матросы сандриной вахты делали на него ставки. Был самый разгар жары, матросы обливались потом, но никто не решился спустить за борт ведро, чтобы не спугнуть мифического гостя. И дракон появился. Сперва мы заметили мелкий бурун в отдалении, потом просвечивающий сквозь голубую воду удивительный силуэт, который описал вокруг нас круг, разогнался и устремился к борту. И в этот момент море и небо прорезал отвратительный рев, очень похожий на рев корабельной сирены, но словно приглушенный и пронизывающий все окружающее пространство одновременно. Атакующий дракон резко изменил направление движения, вылетел из воды и описал в воздухе сальто, показав востороженной публике всю свою стать - длинное серебристо-изумрудное тело, рыжие плавники-крылья, перистый хвост, выпученные глаза под мощным лбом. Команда заапплодировала, дракон, окончательно, видимо, перепугавшись, стремительно удалился. В длину он был пожалуй что и побольше нашего корабля.
- Что ты сделал? - отнимая пальцы от ушей, спросила Сандра Джонсона, держащего руку на тросике корабельной сирены, - это же наша сирена была, или я ошибаюсь?
- Я спустил трубу под воду, - объяснил Джонсон, - не могу я позволить этому гаду ткнуть борт в этом же месте третий раз. Хоть и дуб, а ведь проломает. А ну, разойдись все с палубы, - гаркнул он, - представление окончено!
На вечерней вахте спектакль повторился: появление дракона, сирена, дракон в ужасе улепётывает. Моя короткая вахта прошла спокойно, только в сумерках вдоль всего борта выпрыгивала из воды какая-то нервная рыба. После смены вахт капитан отозвал меня в сторону и тихо спросил:
- Йозеф, признайтесь честно, это не ваши фокусы?
- В каком смысле? - удивился я.
- Видите ли, я не мог не обратить внимание на нетривиальное воздействие вашей фантазии на окружающую реальность, - пояснил капитан, - все эти львы... Может быть, вы читали что-то такое в последнее время - я имею в виду, о морских драконах и их привязанностях? С Джонсоном-то нашим не все просто. Может быть, вы что-то узнали?..
- Нет, капитан, - честно ответил я, - не читал. Я латынью занимаюсь. А перед этим Гашека перечитывал.
- Да, безусловно, Гашек ничего о драконах не пишет, - рассеянно подтвердил капитан,- ну, хорошо, простите за подозрение, ступайте отдыхать.
Я поймал в кают-компании сонную Сандру, вышедшую из каюты попить воды и спросил:
- Что это капитан намекает о Джонсоне? Что с ним непросто?
- Понятия не имею, - зевнув, ответила Сандра, - ты бы сразу у него и спросил. С Джонсоном все в порядке, у него в Дублине жена, трое детей, обычный человек, не из ночной команды, не знаю я, почему дракон так к нему привязался.
Спать я, разумеется, не смог: пошел к библиотекарю. В отсутствие Интернета его энциклопедические знания можно было запросто использовать в качестве поисковика.
- Джеймс Джонсон? - сонно переспросил он, - где-то мне это имя попадалось. Пойдемте-пойдемте, - он повел меня куда-то вглубь библиотеки, протянул, не глядя, руку к одной из полок и вынул книжку, которая мне до сих пор не попадалась: "Морские катастрофы", - вот, кажется, здесь. Не знал, кстати, что Джонсона Джеймсом зовут. Очень интересно.
- А про морских драконов что-нибудь есть? - спросил я на всякий случай.
- Поищите, пожалуйста, в этом стеллаже. Что-то должно быть. А я, с вашего позволения, откланяюсь, вот вам фонарь, - и, уверенно пробираясь в темноте наощупь, удалился в свою каморку.
Конечно, до самой Сандриной вахты я не спал, и под утро был уже несколько не в себе - и от недосыпа, и от найденных фактов.
Я прибежал на мостик после завтрака, огляделся, нет ли поблизости Джонсона - надеюсь, он спал перед вахтой, и шепотом прочитал по своей бумажке свод фактов.
- "Джеймс Джонсон, - прочел я, - был единственным выжившим при гибели клипера "Дункан Данбар" в 1857 году. Перед этим он же единственный выживший при гибели барка "Стоктон" , потом корабля "Кэтрин Си". В 1866 году на глазах Джеймса Джонсона, бывшего смотрителем маяка Нобби-Хед, разбился пароход "Кауарра"". Ну, как?
- Да ну, не может быть, чтобы это был наш Джонсон, - с сомнением отозвалась Сандра, параллельно бодро командовавшая настройкой парусов. Дул хороший зюйд-ост, мы шли в сторону Саргассова моря.
- Почему нет? На нашем корабле такому было бы самое место. Вот хотя бы капитана возьми.
- Глупости. Капитан в ночной команде. Энди, да добей же грота-галс правого борта! Как добит - ну, заведи на талёву, заполаскивает же! Извини, Йоз, я сейчас, - Сандра отошла к галерее квартердека, энергично объяснила своему матросу, что имеет в виду, и вернулась ко мне.
- В ночной команде те, кто уже однажды погиб, - объяснил я свою мысль, - а если он просто бессмертный? Ему все равно, когда работать.
- Бессмертный, ага. Боги среди нас.
- Почему нет? - воодушевился я и прочел еще кусочек своих записей: - "Прототип морского дракона - шумерская мать богов Тиамат, в облике дракона преследовавшая своих детей, устрашивших ее чрезмерным могуществом. Бог Мардук убил ее и создал из половинок ее тела небо и землю". Видишь - преследовавшая!
- Мардук! - расхохоталась Сандра, - ага, помню-помню, четыре глаза, четыре уха и огнем пышет! Ну, Йоз, ты хватил. Я еще могу поверить в бессмертного матроса, но Мардук - это уже перебор. Тем более, что он ее не победил. Ну да, стрелял, но не попал же. Чем он ее рассечет - кортиком? Она здоровая, как линкор.
- А тебя не удивляет, что у него стреляет музейный экспонат? - угрожающе напомнил я, - погоди, еще не вечер, - и отправился спать до своей вахты. Очередной визит Тиамат я пропустил, но кто-то из подслушавших все-таки мою небольшую лекцию матросов уже раззвонил мое открытие по кораблю, и книжица, которую я читал ночью, обрела невиданную популярность. Матросы передавали ее из рук в руки и цитировали друг другу избранные куски, и мне очень повезло, что ветер не сменился, и мы так и шли всю вахту на Сандриной настройке парусов. Потому что матросы были заняты обсуждением дракона. Оказалось, драконица наша избрала новую тактику - теперь она не пробить корабль пыталась, а обрушиться на него сверху, но Джонсон, не трогая парусов, резко привёлся, паруса полоскнули, и зверюга промахнулась.
Я подозревал, что все решится сегодня вечером. И не я один - к концу короткой сандриной вахте главная палуба была полна народу, выползла даже ночная команда, бледнокожие механики и кок. Джонсон вышел на вахту в белоснежной рубашке и с твердо сжатыми губами, явно готовясь к решительной битве. Не хватало только барабанной дроби. Зрители облепили левый борт, готовясь к появлению твари. И все же драконица появилась неожиданно - вдруг на горизонте вспенился стремительно приближающийся к кораблю бурун. Мы как-то упустили из виду Джонсона - а оказалось, он уже взобрался на марсовую площадку бизани, одной рукой намертво вцепился в ванты, другой сжимал что-то в кармане штанов. Из воды вылетело длинное серебристо зеленоватое тело, а Джонсон оглушительно заорал: "Здесь я, здесь", драконица летела прямо на него, как исполинский китайский воздушный змей, Джонсон резко выставил вверх руку, в солнечных лучах блеснуло металлическое полукольцо, скользнувшее вдоль всего живота зверя. Прямо на Джонсона хлынуло что-то зеленое, драконица пролетела над палубой и рухнула в море, взметнув тучи брызг.
Корабль шатнуло, команда метнулась на другой борт. Драконица всплыла сзади по корме кверху брюхом. Спустили шлюпку, зацепили тушу зверя тросом, подтянули к борту. Тело этой твари длилось от форштевня до кормы, и сзади еще болтался в кильватерной струе длинный тонкий хвост, оперенный рыжими плавниками.
Сандра посмотрела на рассеченное от горла до основания хвоста брюхо дракона, на Джонсона, потом уставилась на меня и строго мне сказала:
- Так ты знал, да? Четыре глаза, значит, и огнем пышет? Чем он ее так разделал?
- Транспортиром, - сказал я и мотнул головой в сторону Джонсона. Тот, стоя на мостике в позеленевшей рубахе, все еще сжимал в руке свой любимый транспортир, матрос поливал его из ведра, смывая драконью кровь.
- Во дает, - выдохнула Сандра, - Мардук, значит. Ну, все. Буду теперь от Джонсона прикуривать. Он же огнем пышет.
Мы поднялись на мостик и угрожающе приблизились к коллеге. Тот был уже практически отмыт от неприятной зеленой субстанции, но рубаха так и осталась зеленой.
- Что? - недовольно уставился он на нас, по-прежнему сжимая в руке транспортир.
- Куда ты ее теперь? - ехидно спросила Сандра, - создавать небо и землю?
- Да ну вас, анацефалы, - горько вздохнул Джонсон, - надоели уже этой легендой. Видел я вообще все эти мифы в гробу. Да у меня два высших образования, - взмахнул он руками и изумленно уставился на зажатый в кулаке транспортир, - дьявол, и рука теперь не разжимается. Слушайте, смените меня кто-нибудь, мне бы трубочку, пока я корабль на мель не посадил.
Сандра приняла вахту, мы с Джонсоном мимо толпы обсуждавших дракона матросов поднялись на бак и присели на планширь.
- Ты что, серьезно веришь, что я Мардук, а это Тиамат? - печально спросил меня Джонсон, левой рукой разжимая пальцы правой, обхватившей транспортир.
- Не знаю, - сказал я, - кто тебя знает. А в позапрошлом веке на "Дункане Данбаре" - это не ты был?
- Ну, я же в дневной команде, - хмыкнул он, пошевелил освобожденными пальцами и принялся набивать трубку моим табаком. Его короткие волосы слиплись сосульками, и обычно такое уравновешенное и взрослое лицо казалось мальчишеским и совершенно растерянным.
Мы курили молча, и перед глазами у меня стояла рука с выставленным навстречу чудовищу транспортиром.
- Наукой, - наставительно сообщил Джонсон и сунул мне под нос тяжелый литой транспортир с остро отточеным краем.
--
КАПИТАНСКИЙ ШТОРМ
До определенного момента я считал, что попал на идеальный корабль.
Действительно, такого спокойствия, как на борту "Морской Птицы", мне доселе встречать не приходилось. В тесной, да еще и оторванной от мира, компании неизбежны хоть какие-то натянутости, недомолвки, случаи личной неприязни и настоящие ссоры - на борту нашего корабля ничего такого не случалось - может быть, потому, что мы сознавали: этот корабль не утонет. Раз я даже подумал, что уже умер, и деление на дневную и ночную вахты чисто условно. Правда, я уже ездил домой в отпуск, и там все было как обычно - мама хлопочет, папа паяет что-то в мастерской, сестра молчит - но ведь мирная домашняя жизнь вполне может быть моей посмертной фантазией.
Но однажды я проснулся утром от ощущения, что жив - ох, и еще как жив! Корабль взбрыкнул и вышвырнул меня в узкий проход между койкой и переборкой, куда я уже успел поставить добытый в Норвегии живописный матросский сундучок. Грани его и углы были обиты чеканной медью, и я, не успев спросонья ничего сообразить, с маху врезался в него голой щиколоткой.
Стоило мне проснуться от удара окончательно и попытаться сесть, как выяснилось, что я не знаю, где, собственно, вертикаль. Корабль валяло, как бочку в водопаде. На моей памяти это был первый шторм. Конечно, на борту "Шарлотты-Анны" штормиться мне приходилось, но там я был к этому морально готов - а теперь чувствовал, что меня предали. Рай, видимо, оказался прелюдией к аду; с другой стороны, это ведь привычный матросский ад, а не какая-нибудь там геенна огненная, так что выпить кофе не помешает.
На ушибленную ногу я едва мог ступить, но, к счастью моему, ходить по этому кораблю не смог бы и абсолютно неповрежденный человек. Корабль, все еще послушный моей фантазии (надо же, это умение не пропало даже тогда, когда я наконец поддался уговорам Сандры и поверил в себя), выставлял мне под руки какие-то резные детальки даже в коридоре нижней палубы, до сих пор резьбою не украшенном. Практически на руках я добрался до камбуза.
- О, Йозек! - услышал я голос Сандры: вися в распор между камбузным столом и продуктовой тумбой, она варила кофе, держа на подносе кофеварку, воткнутую в сеть, - ты, никак, тоже кофе захотел? А вот Джонсон не может уже, никогда бы не подумала.
- Что случилось? - хрипло спросил я, цепляясь к резному пиллерсу у барной стойки.
- А, у капитана дурное настроение. Там, наверху, тьма кромешная, так что кэп ведет, - объяснила она, тщательно удерживая кофеварку в горизонтали, - с нами это уже бывало, еще до тебя.
- А где ребята?
- Когда все это началось, кэп объявил - всем спать до дальнейших распоряжений. Спят в гамаках без задних ног. Уж если капитан сказал спать, все спать и будут. О, сейчас зашевелится... Есть! Подставляй чашку.
Я вынул из кармана любимую деревянную чашечку, принюхался. Действительно, меня не мутило ни капельки, хороший вестибулярный аппарат - страшная сила.
- Джонсона укачало?! - до меня дошло только тогда, когда горький и густой вкус сандриного кофе пробрал мою голову до дна, - ничего себе.
- Да, его укачивает, - подтвердила Сандра, - он, когда начинается болтанка, вообще не может в трюме сидеть. Где-нибудь наверху за что-нибудь уцепился, должно быть... - Сандра вдруг замерла, не донеся до рта чашку: - а ведь точно, если он тот самый Джонсон, то вот так он и спасался каждый раз! Всегда был наверху. Эх, жалко, мало шансов донести кофе до бака... Курить хочется. Третий-то наверняка уже там.
- Погоди, - сказал я, вспомнив, что у меня в каюте есть хорошая фляга-термос, но ступил на пораненную ногу и взвыл. Пришлось обрабатывать мою ногу, идти за термосом, варить новый кофе - любое человеческое действие в сердцевине шторма превращается в акробатический этюд. В частности, нам пришлось упереться спиной в большой стол кают-компании и ногами - в опрокинутую такелажную лавку, чтобы Сандра могла дотянуться до моей ноги, не рискуя пожертвовать своей головой.
На палубу мы собирались как следует. Непромоканцы, зюйдвестки и хорошие резиновые сапоги - чтобы с палубы не ускользнуть. Джонсон действительно был на баке, хоть его и заливало. Сидел он на два метра выше палубы, там, где грота-штаг раздваивался, чтобы обойти фок-мачту. С неба лупила стена воды, с моря налетала порывами белая пена, борт дрожал от ударов волн - и во всей этой темноте тягающие веревки ночные матросы выглядели настолько материальными, что я застыл на месте, разглядывая их архаические костюмы, и забыл даже, что шел курить. Сандра дернула меня за рукав.
- Джонсон, ты хорошо устроился! - проорала она, заглушая рев ветра, когда мы взобрались на мокрый бак. - А как же мы?
- Капитан разрешил курить на юте, - донесся сверху ответ, - но я тут уже пригрелся.
Я с трудом представил себе, как человек может "пригреться" на толстом мокром штаге посреди свихнувшихся волн.
- Слезай, - крикнула Сандра, - пошли на ют! Побеседуем. У нас есть кофе.
Джонсон, похожий на мокрый черный куль в своем плаще, нехотя повис на штаге и уселся, обвив ногами кофельнагельную планку.
- Сандра, - спокойно осведомился он, - ты уверена, что хочешь идти мимо капитана? Ты на него посмотри.
Мы посмотрели. Капитан, мокрый, как вода, и грозный, как туча, лично стоял за штурвалом и вел корабль неведомо куда. С его треуголки перед его лицом текла поблескивающая струйка. Время от времени до нас доносились его приглушенные расстоянием и ветром команды, каждая из которых порождала лихорадочную беготню его вахты. Надеть хотя бы зюйдвестку он и не подумал.
- Сандра, - сказал я тихо, - мне что-то не хочется. - я перепрыгнул через планку, уперся спиной в скрипящую мачту, ногами - в толстый дубовый брус, - давай сюда, места тут как раз для троих.
Коллеги последовали моему примеру, и мы дружно принялись набивать свои трубки, не вынимая их из карманов. Прикуривать пришлось, опустив и лицо, и трубку внутрь непромоканца; наученный горьким опытом, я теперь носил зажигалку на цепочке.
- Джентльмены, - объявила Сандра, когда у каждого в ладонях затеплился огонек, - я собрала вас, чтобы спросить: вас не наводит на размышления, что капитан не уложил спать именно нас троих?
- А что мы натворили? - спросил я.
- Вот! Вот это правильная постановка вопроса. Похоже, что мы что-то натворили. Осталось только сообразить, что и быстренько исправить положение. Джонсон, хочешь кофе?
В этот момент нос корабля взлетел в небо и с размаху грянулся о воду. Нас окатило с ног до головы - но каждый успел прикрыть ладонью самое главное - огонек в трубке.
- Брр, - отвечал Джонсон, отплевавшись, - нет, извини, от кофе я, пожалуй, откажусь. Так, говоришь, натворили? А после чего, собственно, он вышел из себя?
Сандра пожала плечами. Оказывается, капитана начало штормить еще ночью. О чем-то таком думал он во время своей вахты, что рассвет так и не наступил. И, когда Сандра попыталась вывести свою вахту на мостик, капитан отослал всех прочь - и шторм разыгрался в полную силу. А Сандра отправилась варить кофе.
- Хорошо еще, электричество пока работает. А то ведь капитан мог бы вспомнить юность - и прощай кофе и электронные карты. У нас так уже было, много лет назад, под Дюнкерком. Тогда, помнится, французы нас арестовали, как каких-нибудь каботажников, и это сильно вывело капитана из равновесия. - Сандра отхлебнула из фляги и поморщилась, - да уж, не пожалели зёрен. Весь мир горчит. А сейчас-то что его так разозлило?
Я посмотрел вверх. Снасти топорщились разнообразным набором штормовых треугольных парусов, которые, повинуясь распоряжениям капитана, меняли положение, поднимались и опускались. У нас за спиной, на гальюнной палубе, тоже ворчала парочка матросов, готовя к постановке шторм-стаксель. Я оглянулся. Один из них упирался в релинг деревянной ногой.
- А я теперь знаю, почему у пиратов деревянная нога, - перебил я бесплодный мозговой штурм, - небось, в шторм сундуком расплющило.
- Потому что сундуки следует найтовать, - наставительно ответила Сандра, - а что нога? Болит?
- Болит, - признался я. - это не сундук на меня, это я на сундук.
- Да, тебя тоже надо было бы принайтовать как следует, - вздохнула она, - потрогай, не опухла?
Я попытался просунуть руку в сапог и не смог. Опухла, и еще как.
- Ну вот, скоро я буду форменный пират, - пообещал я, - с деревянной ногой. С одним глазом. И с попугаем.
- Ага, - язвительно покачала головой Сандра, - попугай у тебя тоже от ушиба отрастет, надо полагать.
- Интересно, библиотекарь тоже спит? - спросил я.
- А, привык уже, если что, библиотекаря спрашивать? - рассмеялась она, - Спит он, конечно, он такой же человек, как все остальные. И доктор спит, а то бы я тебя уже к ней сводила. Нет уж, придется самим соображать. У нас что вообще в последнее время было? Вроде ничего особенного, кажется. Ну, Копенгаген. Ну, лавочка эта, где кэп всегда книжки покупает. Еще мы за парусными иголками через мост ходили. На велосипедах катались. В кино были. Вообще, мы долго, конечно, в Копене простояли, вам не кажется? У нас несколько читателей чуть жить не остались...
- О, да, - подтвердил я. Выгонять читателей с борта - это моя работа. Этих я выгнал с трудом, тем более, что они и английский не очень-то понимали, а я по-датски знаю одно слово - спасибо, tak, то есть.
- Капитан все время где-то пропадал, - вспомнил Джонсон, чуть не провалившись вниз, в мокрые бухты гитовов и горденей. - уходил после завтрака, возвращался к ужину. А ведь в городе-то ему трудно выглядеть, как надо. Что-то он там замышлял. И, видно, не вышло.
- Ну, и при чем тут мы? - уныло спросил я. Мне вдруг стало грустно, я вспомнил, как мы с сестрой сидели рядышком в ее комнатенке и молчали, глядя на ночной город. Я даже позавидовал сестре: ей не приходится сидеть на горьких и мокрых веревках, пытаясь найти решение там, где его нет.
- Ну, может быть, я и ошибаюсь. - примирительно сказала Сандра, - не расстраивайся так.
Трубки наши погасли, все-таки нахлебавшись соленой воды, и нам осталось молча смотреть, как слаженно действует ночная команда. Я бы сказал, даже несколько рискованно. Старик, работавший на шкоте крюйс-стакселя, каждый раз, когда приходил порыв ветра, чуть потравливал парус - корабль кренился и набирал скорость. Двое на гальюнной палубе использовали следующий порыв, чтобы поставить свой стаксель. Летучие кливера звенели где-то наверху.
- Узлов десять идем, наверное, - оценил Джонсон, - и ведь это только под косыми.
- А ведь бортовой качки почти и нет, - сообразила Сандра, - по краю волны ведет.
- Кажется, он нас учит, - подвел итог я.
Шторм продолжался три дня. Джонсон за это время оброс щетиной, спал с лица, но в трюм так и не спустился. В крайнем случае, чтобы не быть смытым во сне, он вешал себе гамак прямо на главной палубе и спал там под разноязыкие чертыхания ночной команды. Я же обнаружил в своей каюте сухое местечко, хранил там электробритву и даже разок побрился как следует. Сандра провозгласила открытие общества крепких желудков, приспособила электроплитку, выбрав момент, когда корабль два часа шел с одним и тем же ровным креном, и наготовила нам целый бак вкуснющего ирландского рагу. Учитывая, что есть могли только двое, нам хватило с избытком. На четвертый день шторм начал стихать.
- Ну что, - спросила нас Сандра, когда мы шли ночью по колышущемуся морю - чует мое сердце, что развязка не за горами. Какие будут версии? Капитан-то, я думаю, рано или поздно сообщит. Я по-прежнему считаю, что это он на нас за что-то сердит. Ну, не знаю: за кино, может быть. Вон, пол-команды ходит, как зомби, и твердит "Часть корабля, часть команды". Потому и спать не отправил, чтоб нахлебались.
- Я думаю, он нас оставил, чтобы поучить. А шторм - ну, просто так. Само вышло. - возразил я, - Может быть, это просто шторм, и кэп не виноват.
- Сделка у него в Копенгагене сорвалась, - флегматично высказал свою версию порозовевший Джонсон, - да так сорвалась, что он и про нас забыл, и шторм устроил.
- Ну вот, - деловито сообщила Сандра, - у нас есть три версии. Кто выиграет, тому двое других дают по гинее, идет?
Мы согласились.
Сандра призвала проснувшегося боцмана, сцепила вместе три наших правых руки и попросила разбить. Боцман разбил, но отошёл, качая головой и бурча себе под нос "ну чисто дети малые, штурмана-офицеры!" Боцмана можно было понять: корабль достался ему явно не в том состоянии, в каком он оставлял его перед долгим сном. Трехдневный шторм бесследно не проходит, какие уж тут азартные игры.
Несколько дней прошли в обычном режиме - море успокоилось, мы приняли свои вахты и снова вернулись к привычной сытной стряпне нашего кока, но напряжение, тем не менее, нарастало. Никто из нас не решался прямо задать вопрос капитану, а библиотекарь на сей раз спасовал - всю копенгагенскую стоянку он не обращал внимания на действия капитана, потому что был занят лекциями; а после Скагеррака честно спал вместе со всей командой. Мы нервничали тем сильнее, что золотая гинея - увесистая сумма по любым временам.
Кажется, капитан тоже это понял и, не дожидаясь очередной стоянки где-нибудь в Англии, велел положить корабль в дрейф и пригласил нас троих на пятичасовой чай.
Первые минуты в полутемной каюте капитана прошли в молчании.
- Господа, - наконец, прервал молчание Дарем, отставляя в сторону кружку, - я вижу, что-то вас беспокоит.
"Взаимно", - подумал я про себя.
- Со своей стороны я готов признаться, что и меня кое-что беспокоит. Боюсь, мне требуется ваша консультация - как людей молодых и имеющих отношение к нынешнему веку. Вы что-нибудь понимаете в банковской системе? Скажите, оплата банковской картой - это что-то сродни оплате по долговой расписке?
Мы переглянулись. У всех троих уже зрело чувство, что гинеи достанутся Джонсону.
Выяснилось, что капитан договаривался с одним букинистическим магазином о покупке домашней библиотеки адмирала Торденскьольда, которого давно уже не могут поделить между собой Дания и Норвегия. А во время последней стоянки оказалось, что за такие крупные коллекции оплату они принимают только банковским переводом, или по банковской карте (что это за чертовщина) или любым другим безналичным образом. Капитан, по инерции и с большим успехом расплачивавшийся то золотыми гинеями, то вышедшими из употребления антикварными дублонами, узнал о существовании банковских карточек с большим недоумением.
Мы с Сандрой под столом передали Джонсону по гинее.
- Боюсь, я несколько отстал от современной жизни, - признался капитан, - и, к тому же, в этом мире принят, как я понимаю, точный учет, а ведь я, как ни крути, далёк от жизни... Да и корабль наш не имеет порта приписки.
"Зато морского опыта у вас сколько," - подумал я про себя.
- Но по крайней мере я умею его водить, - улыбнулся Дарем, - случись так, что я совсем выйду из употребления, мне стоило бы выучить вас некоторым хитростям. Опыта у вас маловато, ну что такое жалкие пять-десять лет. Собственно, потому я и не отправлял вас спать.
- Спасибо, Капитан, - произнес я, и мне на колени, тихо звякнув, улеглось две монеты.
- Ничего, мне было приятно, - наклонил голову капитан, - о, а вот и библиотекарь. Друг мой, как у нас дела?
- Все хорошо, - буркнул библиотекарь, присаживаясь. Он был мрачен, но не слишком: видимо, все обошлось лучше, чем могло бы, и огромная наша библиотека не подмокла, - Простите меня, капитан Дарем, но все-таки лучше было бы предупреждать о таких вещах. Нам просто повезло, что книги уцелели. Только что закончил осматривать все шкафы, кажется, все хорошо, но первый с кормы по правому борту вот-вот даст течь. Там же трещина в филёнке! Еще один такой шторм - и мы не досчитаемся всей поэзии Востока.
- Это очень хорошо, что вы заметили, - серьезно отозвался Дарем; так серьезно, что мне даже показалась нотка издёвки - я уже привык к язвительным репликам Сандры и искал теперь второе дно во всем, что слышал, - надо немедленно послать туда плотника. В ближайшее время обещаю вам хорошую погоду.
- Как я понимаю, наладить отношения с каким-нибудь банком вы мне поможете, - утвердительно сказал капитан. - Теперь второй вопрос: не напрасно ли вы приохотили матросов к кинофильмам? Ведь мы, как-никак, книжный корабль? - голос его звучал теперь гораздо тверже, и я уже сжимал в кармане вторую свою монету, ожидая развязки, - мало того, что ваши вахты ходят и разговаривают простейшими цитатами из фильма, так ведь и моя вахта попала под дурное влияние товарищей! Они даже пытаются взобраться на экран и в силу своей природы принять участие в действии!.. - капитан осекся, Сандра захихикала, я не сдержал улыбки, а Джонсон расхохотался, - ну все, каюсь, я проговорился. Да, конечно, я тоже это смотрел. И все же некоторое время был на вас сердит. Что за самоуправство? Разве вы не понимаете, как тонко наше равновесие, как легко нарушить его влиянием этой разухабистой истории на простые умы матросов? - мы протянули руки к сандриным коленям, но, поскольку, из чистой вежливости не решились коснуться ее ног ладонями, монетки звякнули сильнее, чем следовало.
- Простите, что вмешиваюсь, - поднял бровь капитан, - но чем вы там все время звените?
- Так, небольшое пари, - смело, но тихо, призналась Сандра.
- Мы все остались при своем, - уныло отметила Сандра, усаживаясь на планширь для заседания трубочного клуба, - подзаработать не вышло.
Погода была уже совершенно штилевой, мы задумчиво болтались над баночкой в Северном море, вода вокруг была нежно-бирюзовой, видно было сквозь нее, как над самым дном ходит калиброванная макрель. Нога моя почти зажила, я уже почти не хромал; проснувшаяся доктор Эмма определила, что перелома не было, простой ушиб, предложила какую-то вонючую мазь, которая быстро помогла. Мне не было жаль, что я не заработал - я ведь и не проиграл. Поэтому я промолчал.
- Да, непростой человек наш капитан, - задумчиво сказал Джонсон, - совсем непростой.
--
--
ПРЕКРАСНАЯ ДАМА КАПИТАНА ДАРЕМА
Из ледового плена мы выбрались с потерями.
Нет, никто не перешел из дневной команды в ночную, но вельбота мы лишились. Да еще четверо матросов искупались в ледяной воде и жестоко простудились, когда эта хвостатая белая тварь вышвырнула несчастную лодку на лёд. "Писатели, дюжина дюжин чертей, - бормотал себе под нос капитан, стараясь успеть вывести "Морскую птицу" на чистую воду за краткую весеннюю ночь полярного моря, - фантазёры. Все, что написано после восемнадцатого века, читать невозможно! Мастер слова, черт его дери". Капитан не рассчитывал на слушателей, но я совершенно случайно задержался в штурманской рубке и понял, что имеет он в виду, очевидно, Германа Мелвилла. Я ушел спать и не видел, как капитан пробивал форштевнем узкую перемычку льда на выходе из пролива. А то ведь капитан мог так дойти в своих проклятиях и до моего любимца Фарли Моуэта, а это бы мне удовольствия не доставило.
Утро застало нас пришвартованными у шаткого деревянного причала в совершенно незнакомом мне городке.
- Это Иглулик, - просветила меня Сандра, прохаживавшаяся по причалу, - иди-ка сюда, посмотри, что ночные натворили. Только ты лучше сядь. Или знаешь что - лучше сразу ложись.
Когда я увидел скулы "Морской птицы", я пожалел, что не лёг, потому что ноги подкосились. Форштевень был стерт наполовину, медная обшивка свисала клочьями, из-под нее выбивалась растрепанная деревянная борода.
- Боже, - пробормотал я, - и что с этим делать?
- Расслабимся, - предположила Сандра, - капитан что-нибудь придумает. Вот с вельботом хуже, нам будет его не хватать. И черт нас дернул везти этим ребятам книжки, они, в конце концов, там не просто так сидят, они там двести лет уже во льдах затёрты, мы могли бы и сообразить, что, где пропал один корабль, и другой влипнет за милую душу. Их же там великие люди искали, не чета нам. Ладно, идем завтракать, потом капитан зовет всех к себе на что-то вроде совещания.
- Леди и джентльмены, - сказал капитан, когда в его темной каюте собрались мы трое, боцман, старший механик и новый человек на борту - казначей, - с вельботом надо что-то предпринимать. Обшивку мы отремонтируем здесь, с тех пор, как тут перезимовали "Фьюри" и "Гекла", здесь хорошая ремонтная верфь. Сандра, с верфью договариваться вам. Кроме того, нужно выправить винт, на той же верфи это сделают, Александр, это в вашей обязанности, - старший механик коротко поклонился, - но вельбот здесь построить не могут. Нам ведь нужен дубовый, сюда дуб слишком далеко везти. Йозеф! - неожиданно и резко обратился он ко мне, - вы помните русский язык?
Я растерялся. Ну, учил в школе, так сколько лет назад это было...
- Вспоминайте, - приказал Дарем, - почитайте что-нибудь по-русски. Толстого там или Набокова. Или хотя бы Конецкого, пригодится. Мы идем в Петербург, на ту верфь, где была построена "Морская птица".
За столом воцарилось гробовое молчание, мы переглядывались. Никто из дневной команды не предполагал, что "Морская птица" вообще была когда-то построена. Я судорожно вспоминал "Легенду о летучем голландце" и "Морские катастрофы" - кажется, там было две разные версии о судьбе "Морской птицы", и ни одна из них не сочеталась с постройкой в Петербурге.
- Ну что вы переглядываетесь? - сварливо осведомился капитан, - любой корабль где-нибудь да построен. Или вы думаете, это призрак моего первого корабля? И как бы вы на нем служили живьём? Ну ладно, - смягчился он, - признаюсь, для меня самого в свое время это стало открытием. Я, как вы знаете, принял корабль готовым и долгое время принимал за плод моей фантазии. Оказалось, нет. Эта верфь существует, она в России, в Петербурге, и работает по сей день. Нам там смогут построить подходящий вельбот из неплохого дуба.
- Капитан, - робко подала голос Сандра, - я читала, что в Петербург очень сложный заход, залив там мелкий, почти не судоходный...
- Глупости, - отрезал капитан, - даже и в моё время хороший фарватер был, а уж сейчас-то. Возьмем лоцмана, конечно, из местных. Да и карты вашего времени, насколько я понимаю, достаточно подробны. Не паникуйте, заход в Стокгольм гораздо неприятнее, а ведь там лайнеры ходят, и никто не дрожит. И, кстати, у вас будет время набраться духу, нам стоять здесь не менее двух недель.
Ремонт растянулся на целый месяц, и мы успели хорошенько собраться с духом. Пока корабль стоял в сухом доке и невысокие крепыши-инуиты ладили сверкающую свежей розовой медью обшивку, мы трое часами разглядывали на карте мелкий залив, островки с фортами, мели и фарватер. Подходящих было два, но больший из них Сандра отвергла - очень уж промышленный, не для корабля без приписки. Меньший назывался Корабельным, и был он таким узким, что мы проходили там, казалось, впритирочку, буквально задевая бортами буи.
- Подозрительный какой-то фарватер, - говорил Джонсон, - это для каких же он кораблей? Для пинасс?
- Брось, - Сандра была полна оптимизма, - пролезем. Вон, маяк у них секторный, выскочить на бровку не даст. А если повезет, будем туда ночью заходить.
Решив, что ремонт не кончится никогда, Джонсон улетел домой в Дублин; как вдруг оказалось, что мы готовы выходить. Вахту Джонсона принял боцман, но без полуночных заседаний трубочного клуба нам было не по себе. Да еще и капитан напутствовал строго: пойдем с попутным штормом, держать фордевинд, не отклоняясь, на штурвал ставить лучших. В Ирландии наш друг вновь к нам присоединился, нам стало полегче; и мы летели через Северное море на всех крыльях.
К повороту на Каттегат я уже привык, что ветер дует всегда нам в корму и волны передают корабль друг другу, как хрустальный мяч. Мы разгонялись иногда до шестнадцати узлов, и кричали от восторга, если удавалось ненадолго прибавить пол-узла. На палубе наготове были открытыми принайтовлены бочки для пресной воды, иногда несущий нас в своих ладонях шторм проливался весенним ливнем - и мы могли двигаться дальше, никуда не заходя. Узкий Зунд со своим противным течением не мог нас остановить - а ведь говорят, бывало, парусники этот пролив неделями проходили. Звеня такелажем, пронеслись мы мимо Хельсингёра с его замковым маяком, мимо острова Эланд и острова Готланд. Весь корабль охватило единое чувство: вперед, скорее! Вряд ли один только вельбот был тому причиной.
- Не будь наш капитан настолько далёк от жизни, - задумчиво произнесла однажды Сандра, - я бы подумала, что в Петербурге его женщина ждет.
- С восемнадцатого века? - усомнился я.
- Почему нет, - пожала плечами Сандра, - любви все времена покорны.
Известно, что любая произнесенная на корабле фраза так или иначе становится известна всей команде, даже если разговор происходит в штурманской рубке вдалеке от матросских ушей. Следующей же ночью, пробираясь в кормовой гальюн, слышал я, как матрос ночной команды, длинноволосый старик в парусиновой куртке-бостроге, обсуждает с рулевым вероятную любовь капитана, приводя примеры из собственной прошедшей жизни. "... Эх, Катарина, - донеслось до меня, - какой же у нее был ядреный задок... Да она уж упокоилась, верно, делать-то нечего на этой... суше". Правда, капитан никак не пытался опровергнуть эти слухи - и мы, поразмыслив, решили набраться терпения, до Петербурга таким ходом осталось не больше недели пути.
Терпение кончилось, когда мы миновали маяк Стирсудден. К этому моменту мысли о противоположном поле настолько захватили всю команду, что места для сомнений, версий и пари не осталось. Джонсон сохранял спокойствие - он-то встречался с женой совсем недавно; а вот мы с Сандрой думали, кажется, об одном и том же. Сандра частенько устремляла на виднеющийся на горизонте низкий берег расслабленный невидящий взор, я думал о пушистых волосах и карих еврейских глазах Марысички и о том, что по косноязычию своему так и не смог ничего ей сказать.
Я решил отвлечься, а заодно и выполнить задание капитана, и отправился к библиотекарю, чтобы тот подобрал мне какую-нибудь книжку на русском языке.
- Что же вы не задаёте мне вопросов, Йозеф, - ласково подколол меня библиотекарь, - я уже так привык.
- Не знаю, о чем спрашивать, - признался я.
- Что ж, похоже, я все-таки смогу вам помочь, - библиотекарь удалился куда-то в недра своих сот, пошуршал там и вынес мне не слишком толстую книжку в бумажном переплете, - это Галкина. "Архипелаг Святого Петра". Во-первых, у нее хороший и достаточно современный язык; во-вторых, книга о той стороне города, с которой нам придется столкнуться; в третьих, может быть, она поможет вам найти ответ на вопрос, который вас так волнует, - библиотекарь улыбнулся.
- Какой вопрос? Кто эта таинственная леди?
- Вот именно, - удовлетворённо кивнул библиотекарь.
Оставшиеся дни я целиком, кроме вахт, посвятил чтению. Сначала я с трудом продирался сквозь порядком позабытую кириллицу; но вскоре втянулся и понял почти всё. Благо и книга полностью укладывалась в так захватившую нас романтическую тему. Да и язык как-то подозрительно быстро перестал быть для меня преградой. И вообще языки на этом корабле внезапно начали мне даваться непривычно легко: латынь свою я уже выучил так, что, пожалуй, мог бы на ней и говорить, да и в обыденной болтовне забывал частенько, что говорю на чужом неродном английском. На английском? Я уже начал понимать стихи, которые бормотал по-арабски Ахмед, удерживая корабль на струне натянутой волны. К моменту, когда мы пришвартовались в городе-корабле Кронштадте, полный призраков Петербург стал мне уже братом родным. И тут книжка вдруг кончилась - и как раз началась моя вахта, я бы предпочел где-нибудь уединиться, покурить, подумать, но пришлось спешно брасопить реи, настраивать парусину, чтобы войти в узкий Петровский фарватер - и снова настраиваться на фордевинд для Корабельного.
В какой-то момент я оторвался от карты и глянул на стоящую на мостике Сандру - и впервые увидел в ней девушку. Видимо, царившее на борту настроение что-то изменило в нашем пиратском старпоме. Мне даже стало не по себе: я так уже привык к сложившемуся между штурманами товариществу, что внезапное обретение первым штурманом обаяния своего пола могло что-то в нашем равновесии нарушить. Наш лоцман, коренастый очень коротко стриженый человек в толстой брезентовой куртке, тоже, видимо, что-то заметил, потому что принялся расспрашивать Сандру, каково женщине быть старшим помощником капитана и как насчет английских традиций по поводу женщины на судне? Сандра нахмурилась, потом покраснела, потом ответила что-то тихо и язвительно и я выдохнул: нет, мой друг никуда не делся, язык на месте.
Корабельный фарватер оказался практически таким же узким, как было нарисовано на карте. Он упирался прямо в высокий маяк, бивший нам в глаза ярким белым глазом. Лоцман поглядывал на паруса и пожимал плечами: "Редко так бывает, чтобы настолько с ветром повезло". Я улыбался - везение, конечно, тут ни при чем. Когда до поворотного буя оставались сущие метры, сандрина команда резко убрала паруса, а я завел мотор. Мы вошли в широкую реку и ошвартовались у длинного бетонного понтона.
Люди на набережной, судя по всему, не встречали нас специально, а были привлечены входящим в реку красивым парусником. Но один человек на понтоне явно ожидал именно нас. Немолодая, но довольно красивая дама, с короткой стрижкой, прислонилась к парапету с таким спокойным видом, словно была готова ждать здесь до ночи. Ночь, кстати, была не за горами, судя по часам, но на вид совершенно не ощущалась. Видимо, так и выглядят их знаменитые белые ночи.
- Добро пожаловать в Санкт-Петербург, - любезно обратилась ко мне дама по-английски, когда я спустился на понтон, - могу ли я встретиться с капитаном Даремом?
- Добро пожаловать на борт, - ответил я по-русски, чем, кажется, доставил ей немалое удовольствие, - капитан ожидает вас в каюте.
- Она? - спросила меня Сандра, проводив гостью к дверям каюты капитана.
- Не знаю, - пожал я плечами. В самом деле, для романтической любви лет ей оказалось многовато, для романтической любви нашего капитана пожалуй что маловато. Да и недостаточно она, как говорит Дарем, далека от жизни. Уж очень из разных материй они сотканы.
На понтон вышел Джонсон, сияющий парадной формой. Мы уставились на него: я так и не снял вощёного датского непромоканца, Сандра засунула руки в карман своего потрёпанного исторического камзольчика. По сравнению с ним мы выглядели, как матросы из ночной команды.
- Знаете, о чем они там говорят? - сообщил наш третий штурман, - о конференции по антропологии.
- Ага! - расхохоталась Сандра, - так вот зачем ты переодевался? Чтобы подслушать все, что надо?
- Я приводил себя в порядок, чтобы выйти в прекрасный город в достойном виде, - спокойно ответил Джонсон, - а то, что на нижней палубе отличная слышимость - это чистая случайность.
- Ну да, конечно. Конференция, значит?
- Кэп привез доклад, собирается его читать, а дама принесла ему приглашение. Кэп показался мне достаточно довольным, но я не понимаю, в честь чего весь корабль романтически спятил. Как-то не очень романтично встречаться с дамой на конференции.
- Я бы девушку в кино повёл, - сказал я, - но так то я.
- Да уж, у высоких людей высокие помыслы, - покивала Сандра, - а дальше ты слушать не стал? Интересно же. Как, кстати, кэп собирается туда идти, ему ведь придется трудновато, такие вещи обычно днем проводятся?
- У меня одежда кончилась, как назло, так что я не знаю, - признался Джонсон, - даже кортик никуда не потерялся, не было повода задерживаться дольше.
- Эх ты, честный малый. После полуночи прогуляемся?
- Я не против, - согласился я, - только я тогда тоже переоденусь. А то как-то стыдно портить своим непромоканцем такой чудесный вид, - и я поклонился Джонсону.
- И этот человек всего полгода назад заявлял, что аутичен, косноязычен и мизерабелен! Какая великолепная ирония! Поздравляю, - Сандра подскочила ко мне и принялась так трясти мою руку, что пришлось отобрать, пока не случилось неприятности.
Пока мы резвились на понтоне, вокруг сгущались молочно-лиловые сумерки. Зрители на берегу постепенно разошлись, и мне казалось, что теперь к берегу начинают сползаться сами здания, чтобы рассмотреть поближе наш корабль. Там, наверху, на набережной, происходило какое-то движение, открывались слуховые окна, всплескивали листьями деревья. Мы замолчали и уставились на берег: после ледового плена Баффинова залива, после бешеной гонки с попутным штормом мы сообразили вдруг, что не видели настоящих зеленых деревьев Дэви Джонс знает сколько времени.
Погулять по городу белой ночи не вышло: капитан велел готовить корабль к переходу, и часа в три ночи, когда стало ясно, что темней уже не будет, мы отшвартовались от удобного понтона и пошли, не зажигая огней, под разведённые мосты, встроившись между двумя баржами, длинными, как дракон Джонсона. Я ожидал, что нас окликнут, остановят, заметят - нет, мы спокойно и медленно двигались в караване, и лоцманом была наша загадочная дама. Мы проходили один мост за другим, миновали крутые маленькие мостики, сады, дворцы, одинокую кирпичную башню; судов в караване становилось все меньше, наконец, мы остались одни, и только на середине реки вдалеке маячил одинокий рыбак в плаще и лодке невнятного цвета.
- Ну вот, - сказала дама, - отсюда уже недалеко. Держите вот на то высокое дерево.
Там, куда она указывала, я видел только собор, почти сливавшийся с сумеречным небом, и никаких деревьев. Но капитанский рулевой что-то там видел и уверенно туда держал. В глазах у меня словно бы зарябило, город мигнул, и я увидел высокое раскидистое дерево с кроной странной формы, под ним - длинный бревенчатый дом, какие-то сараи, лодки у берега. Берег был низким, травянистым, из воды торчали облизанные рекой старые деревянные сваи. Для нас, видимо, был приготовлен маленький понтон, с которого сходни шли на сваи, со свай - на берег.
- Йозеф, - окликнул меня капитан, - теперь на вас вся надежда. Здесь осталось всего три плотника, и никто из них не говорит по-английски. С утра сходите к ним с чертежами, а сейчас ложитесь-ка спать, что здесь говорят о том, что утро умнее вечера?
Мне и правда спать хотелось нечеловечески, но перед сном я все же развернул припасённую заранее карту этого города, и обнаружил, что там, где мы сейчас устраивались на ночлег, должна быть набережная, трасса, закрытая территория, а вовсе не маленькая деревня корабелов. Мне показалось в этом что-то смутно знакомое - что-то похожее я чувствовал, когда был почтальоном Ван Страатена.
Плотников на верфи и правда было всего трое: голубоглазый крепыш Сергей по прозванию Сказочник, живописный седобородый старикан Посейдоныч и улыбчивый бритый Антоний. Они обрадовались нам как манне небесной: в последнее время заказов у них было мало, а дуб уже подсох, бочки с голландским раствором стояли наготове. Здесь я впервые увидел, как строят лодки на этой стороне мира. Плотники ловко выпиливали шпангоуты и доски из толстых дубовых брёвен, опускали их в бочку с раствором, а на следующий день поливали этим раствором дерево, причем в бочке уже не наблюдалось и намёка на что-либо деревянное. Я понял, почему капитан не хотел строить вельбот ни на острове Иглулик, ни в Англии, вроде бы славящейся своим корабельным дубом и хорошими мастерами: лодка наша росла прямо на дереве, как нелепой формы исполинский жёлудь. Уже вырисовалась острая корма, такая же, как нос, когда я обнаружил, что этот вельбот настолько же подвластен моей фантазии, как и родной корабль. И по привальному брусу побежали маленькие резные львы. "Ух ты, да ты такой же Сказочник, как и я," - рассмеялся плотник, подрезавший секатором лишние веточки на планшире.
Между тем, капитан каждый белый день, блистая безупречным костюмом, уходил куда-то в город. Я поражался, каким вещественным он выглядит здесь, пожалуй, таким я его еще не видел. Встретившая нас дама - ее, оказывается, звали Алина - здесь посвежела и помолодела, хотя все равно выглядела старше любого из нашей троицы. С капитаном они выглядели гармоничной парой, но не давали нам ни малейшего повода решить, что кроме антропологии, у них было еще что-то общее.
Вскоре вельбот был закончен, и мы собрались на торжественную церемонию спуска. Ветви дерева пригнули к воде, Сказочник и Антоний в два топора перерубили черенки нашей лодки, и под торжественную музыку ночного матросского оркестрика лодка скользнула в темную воду, подплыла к форштевню "Морской птицы" и, встреченная там твердыми руками матросов, нежно ткнулась в борт.
Уже много после нашего визита в Петербург, далеко в море, библиотекарь позвал меня "заглянуть на минуточку в библиотеку" и показал мне альбом русской живописи. На картине темная вода заливала маленькую каморку, подбиралась к постели, застеленной меховым покрывалом, к стене жалась в полном отчаянии девушка в богатом, но порядком потёртом платье, к ее ногам сбегались обезумевшие крысы.
- Что это?
- Это княжна Тараканова, - объяснил библиотекарь, - одна из любимых петербургских легенд. Вам она никого не напоминает?
Я вгляделся в лицо девушки. Честно говоря, оно было освещено только слабым светом из окна, сбоку. Нет, не напоминает. Хотя...
Я вдруг узнал эту линию носа, пухлые губы, выпуклый глаз. Ну конечно, девушка на картине до безумия походила на нашу петербургскую даму, разве что помоложе. Днём она казалась старше и севернее, светлой ночью в ней проявлялось что-то южное, глаза темнели, кожа разглаживалась.
- Да, - только и сказал я. Обсуждать эту женщину вслух мне показалось неделикатным, зная, какая у нас здесь прекрасная слышимость, особенно если идем мы под парусами. Библиотекарь молча сунул мне парочку книжек на русском языке, которые в следующие дни я прятал в каюте. Мне не хотелось бы дать понять капитану, что мы разгадали его тайну; а почитав книжки, понял я, что вряд ли даму нашего капитана интересовала только антропология.
Хотя, конечно, и антропология - хороший способ занять вечность, если тебя держит в ней целый город.
--
КТО ГОВОРИТ С ПРИЗРАКАМИ
За пятнадцать минут до подъема, за полчаса до моей вахты разбудили меня голоса за переборкой. Я поворочался, пытаясь не обращать внимания, убедился в бесплодности попыток, и прислонился головой к переборке, подслушивать так подслушивать.
Я узнал оба голоса, хотя и не сразу: говорили доктор Эмма и капитан. Не сразу - потому что таких эмоциональных интонаций от них обоих не слышал я никогда.
- Может быть, вы подзабыли за давностию лет, - угрожающе наступала Эмма, - каково бывает живым людям на севере! Четверо заболели! И Лазовски до сих пор лежит с жесточайшей ангиной. Ангина, к вашему сведению, сэр, дает осложнения на сердце. Вам не хватает матросов в ночной вахте?
- Эмма...
- Так вы их таким способом и не получите. Этого нужно захотеть - я сомневаюсь, что бедным мальчикам захочется здесь оставаться. Кто вас знает, куда в следующий раз взбредет вам в голову везти книжки?
- Эмма, дорогая! Любой матрос, нанимаясь на корабль, отдает себе отчет в том, что ему придется столкнуться с некоторыми тяготами службы. По сравнению с военными кораблями у нас еще цветочки...
- А вы бы хотели ягодок?! - ядовито возражала доктор, - Большая часть вашей команды - молодежь, они еще сами не понимают, что такое осложнения. Они, конечно, со всей энергией юности бросаются в ваши авантюры - но кто как не вы должен их сдержать? Ну что за блажь соваться на паруснике в Северо-Западный проход? Неужели без этого нельзя? У ребят и так у каждого в прошлом какая-то смерть, ну надо же их, в конце концов, поберечь...
- Ладно, - я услышал хлопок, словно капитан с размаху впечатал ладонь в столешницу, - вы меня убедили. Когда Франклину в следующий раз приспичит почитать, я пойду туда с одной ночной командой. Зимой. Чтобы не отвлекаться на дневные стоянки. Ну, возможно, найму себе с десяток матросов где-нибудь в Петербурге или в Антверпене. Вы довольны?
- Вы неисправимы... - Хлопнула дверь каюты, и больше я голосов не слышал.
Видимо, долгая зимняя стоянка в Уитби была следствием этого ночного разговора. Конечно, капитан не торопился с отдыхом для команды, потому что расписание стоянок, переходов, фестивалей, лекций и визитов было расписано на год вперед; и все-таки в середине декабря мы оказались в знакомом уже английском городке, и стоять нам здесь предстояло едва ли не всю зиму.
Мы были не единственным парусником. Здесь был австралийский "Эндевор", два грека, один бразилец и изрядное количество местных шхун. Первое время мы ходили друг к другу в гости, но ближе к Рождеству все занялись праздничными приготовлениями, бегали в поисках новомодных светящихся гирлянд, обматывали ими корабли, закупали в промышленных количествах спиртное и провизию.
Первый напор соскучившегося по нам местного населения схлынул, и нас уже стали считать чем-то вроде одной из местных книжных лавок, только на воде. У меня появилось свободное время, и я проводил его, бесцельно болтаясь по крутым улочкам города и заглядывая в украшенные мишурой магазинчики.
В одной из лавочек я столкнулся с девушкой в матросской бразильской форме. Столкнулся в буквальном смысле - выходил из книжного магазина, придерживая тяжелую дубовую дверь, и прямо в лоб мне воткнулась лбом рыжая девица в берете, которая неслась вниз по улице и, видимо, хотела войти в магазин с разбегу.
- Nejezdete tak rychle!.. - рефлекторно выдохнул я, снова наваливаясь на дверь и потирая лоб.
- Ой, так вы чех?! - завопила девица на чистом чешском и вскочила с гладких чистых булыжников с такой прытью, словно не свалилась туда только что, а просто там сидела, - вот везение! Яна Новак, - представилась она, протянув руку, и мне чуть не пришлось в третий раз начинать сражение с дверью с нуля, потому что я автоматически попытался предложенную руку пожать.
Оказалось, Яна служит на том самом бразильце, что пришвартовался невдалеке от нас; мы вернулись в магазин, и, болтая на родном языке, битый час бродили между полок, пока я не выяснил наконец, что ей хотелось бы почитать что-нибудь отечественное, а в английской книжной лавке, конечно, ничего такого не было. Я рассмеялся и пригласил ее на "Морскую птицу".
Яна понравилась мне до чрезвычайности. Вся она была как светящийся цветок-бархатец: пружинистая, радостная, рыжая. Острый носик, острые локти, мягкие губы, зеленые глаза, природная упрямая сила, бьющая через край. Бархатцы ведь городские цветы, выносливые и сильные. Услышав, что в этой чопорной стране где-то есть книжки на чешском языке, она аж подпрыгнула. Уже через десять минут - а шли мы к кораблю парадоксально кривым путем - она стала для меня Ясей, я для нее - Йосей. Видно, в наши времена сословная разница между матросами и офицерами не играет уже решительно никакой роли, хорошо, что этого не слышит наш капитан, человек старой школы.
Однако мне уже пора было на вахту. Я привел Ясю на борт, принял вахту и принялся показывать ей корабль. Девушка реагировала на все по-девичьи - ахала, таращила зеленые глазищи, нюхала смолёные веревки и гладила полированную резьбу.
- С ума сойти, какое все настоящее, - говорила она, - даже концы натуральные, да? Эх, у нас-то капрон и полипропилен...
На библиотечной палубе она понимающе посмотрела на меня:
- Борхес, да? Библиотека Вавилона?
Я кивнул, улыбнувшись. Здесь я и оставил ее, возле полки с книгами на чешском языке.
Так все и пошло. До самого Рождества, пользуясь тем, что свободное время у нас совпадает, гуляли мы с Ясей по городу Уитби, изучали штучки в антикварных лавочках, поднимались в аббатство - я рассказывал ей про зеркало и безумную монахиню, - бродили по берегу, и я рассказывал, как выглядела эта набережная в семнадцатом веке, а она рассказывала о себе - о Бразилии, куда ее увезли почти ребёнком, о своем корабле, о детстве в Праге. Было о чем поговорить. И мы только говорили, даже не поцеловались ни разу, хотя подмывало, черт побери, грех упускать такую девочку; но была у меня одна мысль, которую я все время обкатывал в голове; и вот мысль эта мешала переходить к решительным действиям.
В сочельник Яся завернула к нам на борт по дороге из города, вернуть прочитанного Кундеру и поболтать. Мы с Сандрой и Джонсоном курили на баке, перед трапом задумчиво разглядывал город Лири, матрос ночной вахты. В сумерках он был еще полупрозрачным, хотя мы ясно его видели; а уже через час такие, как он, становятся полностью видимыми и осязаемыми и обретают способность работать со снастями. Пока же матрос меланхолично взирал на рождественские огоньки, ожидая своего времени, чтобы повеселиться; мы, надо сказать, уже начали. Яся рыжей птицей взлетела по трапу, спрыгнула на палубу, и с разбегу пролетела сквозь Лири, вообще его не заметив.
Лири оторопело уставился ей вслед и пробормотал укоризненно: "Ну что ж ты так носишся, оторва!", но Ясичка не обратила на него ровным счетом никакого внимания. Джонсон и Сандра переглянулись.
- Ясичка, - засмеялся я, - ты и сквозь меня тогда надеялась вот так пробежать?
Ясичка непонимающе оглянулась и пожала плечами:
- Что ты имеешь в виду? Я вот Кундеру дочитала. Мне б еще Павича, можно?
- Ты его что, не... - я хотел спросить "не видела Лири?", но заметил предостерегающий жест Сандры, и на ходу сменил предмет вопроса, - не читала еще? У нас есть, конечно, много. Только а как же чехи?
- Одними чехами сыт не будешь, - хмыкнула Яна, - а если мне предложат Чапека, Гашека или Кафку, я утоплюсь. Ну ведь наверняка же у вас есть перевод Павича на чешский?
- Все у нас есть, - признал я, - Ладно, иди за Павичем. Ты прости, я только ее раскурил, - я показал трубку, - ты сходи в библиотеку и возвращайся потом к нам, ладно?
Яся кивнула и умчалась вниз, на нашу сотовую палубу.
- Что? - уставился я на Сандру.
- Только быстро, - предупредила Сандра, - Хорхе ей Павича мигом найдет. Она не видит призраков, не может.
- Э, - возмутился снизу Лири, - так это она еще и не глядя сквозь меня?..
- А ты не слушай, Том-ушки топориком, офицерский разговор! - прикрикнула Сандра, - я тебе, Йоз, потом объясню, почему. Ты эту тему не углубляй.
- Ну ладно, - растерянно согласился я, - я думал, корабль у нас такой, что с ночными матросами любой может общаться...
Сандра посмотрела на меня, как на тяжелобольного младшего брата, разве что по голове не погладила, и тяжело вздохнула.
- Это ты многого еще не знаешь, - наконец сообщила она, - нам надо будет поговорить, только без свидетелей.
- А я? - осведомился Джонсон, - мне-то можно?
- Тебе можно. Ты в теме.
Тем временем Ясичка вернулась со стопкой книжек, присела рядом со мной на планширь и прижалась к моему плечу. Её рука незаметно оплелась вокруг моей, и Сандра улыбнулась одним уголком рта. Разница между мной и моей девушкой настолько обеспокоила меня, что я был даже рад, когда мы распрощались, и она ушла праздновать на свой корабль. Нам, впрочем, не удалось сразу перейти к интересующему меня разговору, потому что наконец настала ночь, и стол в кают-компании нас уже ожидал.
Проходя мимо Лири, Сандра похлопала его по плечу и сказала:
- Не обижайся на девчонку, парень, ты же знаешь.
- Да, мэм, - уныло кивнул Лири, - зелёная ещё, что делать.
Боюсь, вся рождественская трапеза прошла мимо меня - я её не осознал. Где-то передо мной на столе блистала серебряная посуда, заполненная вкуснейшей едой, мне даже сунули в руку оловянный рельефный бокальчик, налили туда чего-то жидкого, что пришлось пить, но что это было, я не заметил, только машинально зажевал это ломтиком какой-то ветчины. Думал о Яське, о том, как выглядят рядом Яська и Сандра, о том, что же, черт побери, моя боевая подруга имела в виду.
Все последнее время у меня зрела мысль переманить девочку на наш корабль. Мне в парусных манёврах постоянно не хватало ровно одного матроса; а Яся так любит натуральные веревки и живое дерево. Ну и, что и говорить, мне было бы приятно постоянно видеть её на своей вахте. Потому-то я и не переходил к действию: как сохранишь субординацию, когда ты с матросом... вот именно.
В пиршестве наступила естественная пауза, и Сандра, поднявшись из-за стола, потянула за собой нас с Джонсоном. Мы поднялись на палубу. На юте компания ночных матросов пела хором что-то древнее, передавая друг другу бутыль, по виду - совершенно пустую.
- Как это они пьют? - рассеянно спросиля у Сандры, - и что?..
- Ты Бигля читал? Единорога?
- Ну да.
- Ну вот. Это как бы не вино, а идея вина. Как раз то, что им нужно.
- А как с идеей еды? Или курева? - заинтересовался я.
- Вот чего не знаю - того не знаю. Никогда не видела, чтобы кто-то из них ел или курил.
- Так что? - спросил я, когда мы привычно обосновались на баке, - почему Яся не видит ночных матросов?
- Ты знаешь, почему мы все можем здесь работать? - спросила Сандра с каким-то подтекстом, который я не прочёл.
- Ну... Потому что мы умеем работать с парусами, любим читать. И все такое, - неуверенно ответил я.
- Это все глупости, - отрезала она, - с парусами мы и на прежних кораблях работали. Однако оказались здесь. Сказать?
- Скажи.
- Хорошо, что мы уже напились, а то бы я не смогла. У каждого из нас есть позади какая-то потеря. Из тех, с которой теряешь часть души. Правда?
Я похолодел. Ну, что и говорить, было дело, еще в детстве.
- У меня брат был, кроме сестры, - сказал я не своим голосом, - погодок. Мы дружили. Он под трамвай попал, и я это видел.
Сандра посмотрела на Джонсона, явно пытаясь оттянуть собственное признание. Джонсон пожал плечами:
- Да я и со счета сбился.
Сандра тяжело вздохнула, сжала кулаки, уставилась носом в палубу и сказала глухо:
- У меня дочь была. Ну и... В общем, детей у меня больше не будет. Зато я, даст Бог, и на капитана выучусь, - резко закончила она половинчатое признание и разрубила воздух ладонью, - все, с признаниями покончено, переходим к делу. Призраков может видеть только тот, кто или потерял кого-то, кто дороже жизни, или сам однажды чуть не умер. А Яна не может, потому что все у нее, слава Богу, было пока хорошо. Гуляй с ней, приглашай в гости днём, а вот ночью лучше не надо.
- Ну вот, - вздохнул я, - а я-то только хотел тебя спросить, нельзя ли мне её у бразильцев сманить. В моей вахте как раз матроса не хватает.
- И не думай, - криво улыбнулась Сандра, - она и капитана не увидит, кто ее будет нанимать? Я? Это невежливо как-то.
Я застыл. Я вдруг вспомнил тот, летний, подслушанный разговор:
- Вот! Вот о чем она говорила!
- Кто?
- Доктор Эмма. Ну слышимость у нас внизу хорошая, - пожал я плечами, - что-то вроде "у каждого из ребят за плечами какая-то смерть". Я не понял, я думал, она о ночных - а оказывается, о нас...
Сандра кивнула.
- Только... Погоди. Как-то просто. Слишком однозначно, - засомневался было я. - Ну, пишут, что волшебники видят призраков. Да, я понимаю, "волшебники" звучит страшно несерьёзно, но, предположим, есть люди, которые способны видеть такое отродясь, без всяких там стрессов. Разве нет?
Сандра пожала плечами.
- Бывают люди, которые отродясь знакомы со смертью. А бывают такие, что нет. А в нашем деле только это и важно. Да не спадай ты так с лица, на свете существует еще целая куча других дел, в которых это неважно абсолютно.
- Между прочим, - задумчиво отметил Джонсон, - то, что Яне нельзя к нам матросом - это хорошая новость, ты не заметил?
Я улыбнулся. И действительно! И ночь такая подходящая...
- Не зевай, - посоветовал он, - девчонка славная, а к этим штукам ты привыкнешь. Я вот привык.
Я чуть было не ляпнул "немудрено привыкнуть за двести лет", но сдержался. Бессмертие Джонсона все еще оставалось нашей с Сандрой гипотезой, и мы старались лишний раз этим друга не дразнить.
- Ты ведь не подготовился, - участливо сказал Джонсон, - вот тебе адрес, представишься Джонсоном, я снял номер на всякий случай, знал же, что пригодится. Иди - и больше греши!
Я вылетел с борта как на крыльях. В целом-то все сложилось удачно. Подумаешь, нет матроса... Зато есть девушка!
На полпути к бразильскому борту я увидел закутанную в оранжевый шарф фигурку в белом берете.
Мы встретились, сцепили пальцы и ткнулись лбом в лоб, как в нашу первую встречу. И в тот же момент с пасмурного неба посыпался пушистый и медленный, первый в этом году, снег.
- У меня такое ощущение, что наступила зима. Не пойти ли нам туда, где есть камин, горячее вино и клетчатый плед?
- О, да! - воскликнула Ясичка прочувствованно.
Я шел, сжимая маленькую крепкую ладошку, вверх, к отелю святого Джонсона, и непрерывно благодарил сегодняшнего именинника за то, что всё у этой девочки было до сих пор хорошо.
--
АБСОЛЮТНО СКОЛЬЗКАЯ ТКАНЬ
На парусном корабле обязательно бывает вымпел.
На маленьких яхтах это колдунчики, маленькие ленты, привязанные к снастям. На большом парусном корабле вымпел поднимается на мачте, как настоящий флаг. Назначение вымпела техническое: он делает ветер видимым. Обычно это длинная полоса легкой ткани, шириной от полуметра до метра, длиной метров этак двенадцать.
Мы с Сандрой терпеть его не можем.
Проблема с вымпелом состоит в том, что он очень легко запутывается. Стоит только привестись - и дурацкая эта лента вплетается своими двумя зубцами в ванты, или наматывается на штаг, или обвивается вокруг мачты мертвым узлом. И эта проблема - моя и сандрина. Моя потому, что обычно на брам-стеньгу поднимается мой матрос, Мартин, молчаливый и немного скованный на палубе, и удивительно подвижный и пластичный наверху. А Сандра славится своим умением быстро шить на машинке, так что подрубать, надставлять и перешивать эту нашу головную боль приходится ей.
У флага отвратительный характер. Он очень любит запутаться в какой-нибудь неподходящий момент. Не то чтобы мы не умели следить за ветром по другим признакам, но, знаете ли, раздражает, когда мы, такие все из себя красивые, как символ мечты и надежды, идем по длинной и красивой шхере куда-нибудь в Ставерн, мимо какого-нибудь Лангезунда, на фоне рубленых норвежских скал, всеми своими выветренными лицами глядяших на нас сверху, а вымпел треплется на фок-мачте неопрятной буквой Р и портит весь наш прекрасный вид.
Вымпел у нас голубой, с белой книжкой у шкаторины. Он чем-то напоминает флаг компании МАЕРСК, только гораздо длиннее и раздвоен на конце. Наверное, проблема именно в этой раздвоенности, но капитан утверждает, что так надо. Да и на "Шарлотте-Анне", помнится, вымпел был раздвоенным, но все-таки покороче, да и меньше у шхуны поводов для запутывания, чем у корабля.
Капитан Дарем абсолютно уверен, что с точки зрения стиля вымпел необходим. Вот это-то и есть самое неприятное.
В Атлантике мы почему-то вдруг попали в полосу штиля. Честно говоря, мы даже обрадовались. В последнее время мы так часто сражались с идиотским вымпелом, что обрадовались моторам, как передышке. Два дня мы мирно трюхали по зеркальной воде, но вечером третьего дня капитан поднялся на палубу с мрачным выражением лица, и по зеркалу океана пошла рябь.
- Сандра, - холодно произнес он, - мне надоело это жужжание. Распорядитесь поставить паруса и заглушите, наконец, этот проклятый мотор!
- Но ведь штиль... - Сандра соскочила с края юта и растерянно встала навытяжку.
- Ветер будет, вы только мотор заглушите. У меня доклад в Квебеке, а я не могу сосредоточиться. Что за корабль, невозможно работать, все возражают!
- Есть, сэр! Слушаюсь, сэр, - Сандра выхватила откуда-то из-за горденей бизани свою треуголку, напялила ее и с совершенно серьезным выражением лица отдала честь.
- То-то же, - проворчал капитан, - а то штиль им не нравится...
- Ну хорошо, - вздохнула Сандра, когда капитан покинул мостик, мы расслабились и снова присели на палубу юта, - можно и паруса, а реи-то куда брасопить?
- Подождем, - предположил я.
Минут через десять ветер задул, хотя и в правую скулу, Сандра объявила парусный аврал и все завертелось. По случаю бейдевинда паруса мы поставили по возможности косые, и Сандра уже практически их настроила, когда на палубе вновь сгустился капитан и язвительно напомнил:
- Вымпел, вымпел не забудьте.
- Черт, - сказала Сандра.
На этот раз вымпел был из флагдука. Это был чистой воды эксперимент: мы уже испробовали капрон, лавсан, даже органзу и вискозу, любая ткань через полчаса парусного хода завязывалась намертво. Мы предположили, что, возможно, моряки былых времен знали свое дело и не зря шили флаги из собачьей шерсти; но против эксперимента был ветер, который должен был намотать длиннющий флаг ровно на фока-ванты левого борта.
Так и случилось.
Как раз на моей вахте я услышал сверху знакомые хлопки, перешел к левому борту и оттуда обнаружил, что необязательно даже посылать Мартина, справится кто угодно: вымпел зацепился за ванты чуть ниже путенс-вант, то есть, совсем низко. Посланный матрос пристегнулся к вантам и за полчаса сумел аккуратно развязать узкие концы флага. Вымпел снова затрепетал в опасной близости от снастей.
Я почувствовал смертельную усталость. Океанские переходы хороши тем, что можно много дней идти одним галсом, однообразие океанских волн - это ровно то, что подходит моему характеру; и тут эта ненавистная тряпка все портит. Мы вполне могли бы поднять в качестве флага и что-нибудь менее капризное.
Меня спас Джонсон, которому было скучно и не хотелось ни спать, ни читать. Задумчивым шагом он поднялся на мостик, оглядел меня с ног до головы и произнес:
- Что-то ты, Йоз, плоховато выглядишь. Давай я тебя подменю минут на пять, сходи, покури. Сандра все еще там.
- Спасибо, друг, - прочувствованно отвечал я, - ты меня спасаешь. Следи за вымпелом, ладно?
Сандра, поглядывая наверх, задумчиво пыхтела своей маленькой трубочкой.
- Знаешь, Йоз, мне кажется, флагдук - не панацея, - печально отметила она.
- Да, я тоже заметил. Что мы еще не пробовали?
- Все мы уже пробовали. Нам нужна абсолютно скользкая ткань.
- Абсолютов не существует, - уныло отозвался я, - все относительно. Разве что капитан согласится на менее длинный вымпел.
- Он скажет, что это абсолютная чушь, - уныние разливалось по палубе бака, как встречная волна, - и что честь и стиль корабля дороже.
- Знаешь, я бы посмотрел, как он сам с этим справляется.
- А что, - оживилась Сандра, - до полуночи минут пятнадцать, вот и посмотрим!
На мостик я вернулся в несколько лучшем настроении. Действительно, интересно будет посмотреть, как ночные матросы будут сражаться за честь и стиль. Последние пятнадцать минут показались мне длиннее всей вахты, они тянулись и тянулись, как ненавистный вымпел, но, наконец, на мостик вышел почти вещественный капитан, оценил состояние парусов и флагов, кивнул и принял у меня вахту.
Погода как раз была идеальной: ослепительное звездное небо, почти зеркальная вода - стараниями капитана весь ветер сосредоточился на высоте парусов. Сандра сварила кофе, с кружечками мы поднялись на ют и уселись на длинную, от борта до борта, уютную дубовую лавку. Капитан оглянулся и поднял бровь.
А мы, прихлебывая кофе, пристально наблюдали за его действиями.
Сначала капитан отдавал рулевому негромкие и, по моему мнению, слишком частые команды. Нам показалось, что корабль как-то нелепо рыскает. Потом капитан оттеснил рулевого и сам встал к штурвалу. Картинка показалась нам окончательно фальшивой, словно из детского фильма про пиратов. Потом я наконец сообразил, что он делает: каждый раз, когда движение воздуха приближало вымпел к вантам, капитан чуть уваливался под ветер, и вымпел пролетал мимо.
- Знаешь, - шепнула Сандра, - хотела бы я посмотреть, что там рисуется на карте. Сходим?
Мы на цыпочках прошли за спиной у капитана и прямо с палубы юта нырнули в люк штурманской рубки. Там уже, как выяснилось, нависал над компьютером Джонсон.
- Что это он делает? - изумленным шепотом спросил он.
- Вымпел ловит, - хихикнула Сандра К этому моменту, выяснилось, мы уже порядком отклонились от проложенного курса. В таком масштабе корабль выглядел не точкой в круге, а схематической лодкой, и Джонсону приходилось не отрывать руку от мыши, чтобы за ним уследить. За нарисованной лодкой тянулась ломаная зубчатая линия - наш курс, как его понимал компьютер.
В проеме штурманской рубки показался капитан - видимо, он уже объяснил рулевому, что следует делать.
- Джентльмены! - воскликнул он, - и леди. Простите, что беспокою, но дневные вахты уже окончены. Ночь - не время для неуместного хихикания. Отправляйтесь-ка курить и спать.
Как провинившиеся школьники, вышли мы из штурманской рубки, гуськом пересекли весь корабль и поднялись на бак.
- Сдается мне, он и сам не очень доволен своими манипуляциями, - усмехнулась Сандра, когда мы устроились поудобнее перед фок-мачтой и раскурили трубки, - а не то бы он нас не прогнал.
- Глупости какие-то, - меланхолично процедил Джонсон, - столько беспокойства из-за какой-то тряпки.
- Не позорь гордое имя корабельного вымпела, - укорила его Сандра, - это никакая не тряпка. Это проклятие.
К завтраку капитан спустился с таким лицом, которое я назвал бы смертельно усталым, если бы капитан не был уже настолько далек от жизни. Видно, ночная борьба с вымпелом далась ему нелегко.
- Видимо, вы правы, - обратился он ко мне, не найдя поблизости Сандры, которая, конечно, была уже на мостике, - вымпел становится слишком обременительным. Приятного аппетита, господа!
Я обнаружил, что настроение мое резко улучшилось и аппетит в самом деле появился: уж если капитан признает, что вымпел всех измотал, значит, мы найдем способ с этим проклятым флагом справиться. Раньше мы поднимали его при постоянно меняющемся, но в среднем попутном ветре Балтийского моря; какой-то береговой фотограф сфотографировал нас со стороны и подарил снимок капитану, и мастерская фотография с развевающимся вымпелом так очаровала Дарема, что с тех пор мы носили вымпел всегда, даже при абсолютно противном ветре.
Мы ели простой, но вкусный омлет нашего кока, капитан потягивал из призрачного бокала какое-то свое воспоминание, а я продолжал перебирать в голове известные мне скользкие тряпки. Что бы еще придумать, чтобы он не завязывался так намертво, но и чтобы ветром его не размолотило? Надо сказать, размышлялось не очень эффективно, как ни странно, последний флаг, из флагдука, уже успел мне понравиться. Он выглядел очень настоящим, и, как выяснилось, еще и развязываться умел. А у меня ведь в каюте под подволоком уже висел мертвый узел из голубого капрона: Мартин попросту отсек своим ножом намертво сросшиеся концы флага и принес узел мне, на память.
К счастью, к четырем часам, к началу моей вахты, ветер уже сменился. Теперь мы шли хорошим бакштагом, и о вымпеле в ближайшее время я мог не беспокоиться. Вахта прошла спокойно, так, как мне нравится. Я даже, поглядывая на компьютер, успел немного почитать Книгу Эшли об Узлах. Там, конечно, не было упоминаний о скользких тканях, только о скользких снастях. Удивительно: я мог бы отыскать тысячу способов завязать незавязываемый конец, даже две травинки можно связать очень простым узелком, но найти материал, который не завязывался бы сам, у меня не получалось.
Решение нашлось, как всегда, случайно.
Как-то ночью, на традиционной посиделке с трубочками к нам присоединился Гроган, тот самый помощник боцмана, которого Сандра отрекомендовала мне в начале нашего знакомства как человека с абсолютно невнятным произношением. У нас троих уже сложилась традиция болтать по ночам о свойствах тканей, Гроган, покуривая сигаретку, к счастью, молчал, и от скуки завязывал узелки на какой-то косынке блеклого серого цвета. Я разглядывал его голову. Видеть Грогана нам приходилось не так часто, обычно он пропадал в своей каморке в трюме, вязал там какие-то удивительные штуковины из пенькового шкимушгара, у него даже и гамак был плетеным. И теперь, при свете луны, я с удивлением разглядывал его прическу. Его огненно-рыжие волосы тоже были заплетены каким-то хитрым узором, покрывавшим всю голову. Даже не верится, что такое человек мог сотворить с собой сам.
- Чего вы меня разглядываете? - осведомился Гроган, несколько секунд я переводил для себя сказанное, перевел и смутился.
- Извини, - пожал я плечами, - прическа у тебя удивительная.
Поскольку я уже привык на него смотреть, я просто опустил глаза ниже, на его руки. Руки вывязывали на конце косынки восьмерку. Каждый раз после того, как восьмерка затягивалась, левая рука скользила вдоль платка от середины к углу, и узел соскальзывал и развязывался.
- Сандра, - прошептал я, - смотри!
- Гроган, милый, где ты взял эту тряпочку?
- Да я не знаю, - поднял брови Гроган, - тут валялась. Забыл, наверное, кто-нибудь из ночных, а вы все говорите и говорите, я и прихватил, чтобы руки занять, лень было спускаться к себе за концом, очень уж покурить хотелось...
- Погоди, не тараторь. Так это платочек ночного матроса?
- Ну.
- Похоже, это то, что мы ищем, - Сандра торжественно подняла палец, - мертвым узлом не завязывается только мертвая ткань! Только вот двенадцать метров тряпки вряд ли у кого-нибудь из них есть. Разве что эту убить... - она подняла глаза наверх, где красиво извивался длинный, серебристый в ночи, хвост.
- Да, - сказал я сомнамбулическим голосом, - полностью уничтожить. Убить. Чтобы она была абсолютно мертва...
- Чего это ты? - подняв бровь, подозрительно спросил меня Джонсон, не вынимая трубки изо рта.
- Цитату вспомнил. Где-то я это читал.
- На Пратчетта похоже, - предположила Сандра.
- Спрошу у библиотекаря, - я сунул трубку в карман и сорвался с места.
Библиотекарь, к счастью, еще не спал - а мог бы, в час-то ночи.
- Ну, конечно, это Пратчетт, - без тени сомнения подтвердил он, - "Мрачный Жнец". Ему там пришлось убить косу.
- Так это может сработать! - восхитился я.
- Может-то может... Только вот что. Коса, как вы помните, была у Смерти любимым инструментом. Вы должны очень любить ваш флаг, чтобы получилось именно убить его, а не просто изничтожить. Вещи наших ночных матросов остались с ними потому, что они их любили настолько, что не представляли себя без них. Кстати, серый, вы говорите, платочек? Мне кажется, я видел такой у Тома Лири. Спокойной ночи.
- "Мрачный жнец", - сообщил я, поднимаясь на бак, - и это может сработать. Но он говорит, что мы должны очень этот флаг любить...
На баке показался Том Лири, при виде платка в руках Грогана лицо его осветилось.
- Простите, господа, вам еще нужна моя косынка?
- Нет, дружок, забирай, - улыбнулась Сандра, отбирая косынку у Грогана и протягивая Тому, - все, что надо, мы уже поняли.
- Спасибо, мэм, а то мне без нее не по себе.
Я смотрел вслед спускающемуся по трапу Лири и думал, что за всю жизнь не обучусь такой памяти. Библиотекарь, должно быть, святой. На корабле шестьдесят матросов, и половину из них он видит мельком и в темноте, да еще и зрение у него не ахти... Как, черт возьми?!
Сандра подождала, пока Том растворится где-то среди ночных матросов на палубе и задумчиво накрутила прядь волос на палец.
- Любить, говоришь. А что, проклятая тряпка столько крови из нас выпила, а от ненависти до любви один шаг.
- Ага, - подтвердил Джонсон, - ты еще скажи, что мы одушевили ее тем, что постоянно ее обсуждаем.
- Между прочим, ты прав. Одушевили. Как будем убивать?
- Сжечь бы... - предложил я.
- Вот еще! - возмутилась Сандра, - какой огонь на деревянном корабле в море на ходу?! Соображаешь, что говоришь? Еще предложения будут?
- В каптерке есть шредер, - сообщил Гроган, - я знаю, мы его покупали, но до сих пор не пригождался. Надо?
- Гроган, ты гений, - сообщила Сандра торжественно.
Убийство флага назначили на вахту Джонсона, с полудня до четырех. По крайней мере, в это время капитан точно на палубу не поднимется. Пользуясь подходящим ветром, мы аккуратно спустили флаг, Джонсон располосовал его вдоль своим кортиком, и дюйм за дюймом мы скормили машинке все эти двадцать четыре голубых метра. На выходе получилась объемистая кучка цветных ниток.
- Ну что, - сказала Сандра, - теперь подождем ночи. Джонсон, под сиденьем в штурманской есть запасной, капроновый, давай пока его поднимем.
- Если у нас не получилось, - покачал головой Джонсон, - придется объяснять капитану, куда мы дели флаг из флагдука. Дорогой был, между прочим.
- А то я не в курсе! - огрызнулась Сандра, - что делать, идея требует жертв.
Ночи мы дожидались, как на иголках. На то, чтобы поднять флаг, у нас было несколько минут от восхода луны до полуночи, а еще ведь не факт, что он появится.
Он появился.
Голубой, как и положено, вымпел с белой книжкой у шкаторины возник на тючке с рваными нитками, как только туда упали лунные лучи. Я был на мостике, а Сандра с Джонсоном подхватили призрак флага, ввязали его в флаг-фал и вздернули к самому клотику фок-мачты. По дороге вымпел обвивался вокруг вант и ластился к парусам, но нежно соскальзывал с каждой попадавшейся по дороге шершавой снасти и устремлялся дальше. Ветер подхватил его, и он пересек темное небо, как яркий след летающей тарелки.
Глупо было надеяться утаить наши манипуляции от капитана. Приняв у меня вахту, Дарем долго разглядывал светящийся вымпел, потом мрачно посмотрел на меня и потребовал:
- Признавайтесь.
Я, понурив голову, рассказал, что мы натворили. Капитан расхохотался.
- Вот! - воскликнул он, - вот в чем опасность такого количества книг на борту! Вы же обязательно что-нибудь из них вычитаете.
Потом он помрачнел и сообщил:
- Идея, конечно, хорошая, но о красивых фотографиях придется забыть.
Я подумал, что мы, разогнавшись, можем ведь и фотоаппарат убить, но решил оставить эту информацию при себе.
Хорошенького понемножку.
--
ПОЧТМЕЙСТЕР
Мы получаем очень много почты. Говорят, в Тихом океане есть остров размером чуть ли не с Австралию, собранный из пустых пластиковых бутылок. Если бы нам пришлось проходить сквозь бутылочный остров, наверняка, в каждой бутылке оказалось бы послание, адресованное кому-то из команды.
Мне пишет Ясичка с другой стороны земного шара. Джонсону пишет жена. Сандре - брат и бабушка. Практически каждый матрос хотя бы бутылку в неделю да получает, а капитанская почта уже не поддается подсчету. В последнее время в приморской Европе появились в лавочках стильные плоские бутылочки-конверты, специально для морских посланий. Вообще-то, их принято посылать по почте, но наши корреспонденты смело доверяют их Океану. Конечно, такая бутылка дойдет, но как сложно будет ее выловить!
В районе Бермудского треугольника нас догнали все бутылки, которые по каким-то причинам не сделали этого раньше. На ужин в кают-компании опоздали почти все матросы: пришлось организовать настоящую охоту, чтобы ни одно из писем не потерялось. Сандра оправдала нарушение режима атакой бутылок, и капитан немедленно потребовал нанять в Нью-Йорке почтмейстера, а если нет еще на примете подходящего человека, то разыскать его как можно быстрее.
Интернет-сообщество мы завели совсем недавно, и оно уже успело стать привычным. Как только появлялась связь, Сандра усаживалась на широкой скамье юта с ноутбуком и телефоном и набивала планы корабля на ближайший месяц, отвечала на письма, принимала заявки. Заявок было довольно много, к нам часто просились то помощником библиотекаря, то офис-менеджером, и нужно было только выбрать.
Стоянка в Нью-Йорке в этом году была совсем недолгой. В этом мегаполисе хватает библиотек и книжных магазинов, так что найм нового сотрудника оказался чуть ли не единственной задачей в городе. Мы уже выяснили, что основного кандидата зовут Робин Игл, он ходил матросом на двухмачтовой яхте и знает как минимум четыре языка. Сандра, сюрреалистично выглядящая в своем камзоле с серебристым компьютером на коленях, лихорадочно шелестела кнопками, и, когда мы уже подключали к водяной трубе наши танки, к борту подошла высокая девушка с короткой стрижкой и трагическим выражением лица.
- Я Робин Игл, - представилась она, - собираюсь устроиться к вам на работу.
Сандра, кажется, ничуть не удивилась; возможно, я был единственным дураком на корабле, который ожидал увидеть мужчину. Между ними завязался оживленный разговор, Сандра пригласила претендентку на борт и увела на длинную экскурсию по всему кораблю. Был ясный и яркий день, а разговоры с капитаном происходили, как правило, вечером, и гостью надо было чем-то занять.
Но ближе к вечеру капитан объявил отход, так что формальный найм сотрудницы так и не состоялся. Сандра определила девушке каюту, объяснила будущие обязанности, приписала ее к своей вахте. И махнула, видимо, рукой на формальности: в конце концов, никто из других претендентов так на борт явиться и не успел, можно усмотреть в появлении Робин руку судьбы, вообще принимающей много участия в наших делах, и больше не беспокоиться.
Работа ей немедленно нашлась: первую бутылку мы встретили в миле от берега. И понеслось. За несколько первых вахт Робин выучила всю дневную часть команды в лицо, да и вообще оказалась молодцом и вися за бортом на шторм-трапе, и доставляя улов адресатам. Я получил письмо из дома: родители пространно рассказывали, до какой степени все у них в порядке, и даже сестра нарисовала мне благополучнейшую из картинок: домик с садом на фоне слоистых гор и себя саму на качелях. И ни одной кошки. На языке сестры кошки означают беспокойство, в самые тяжелые времена она изрисовывала километры бумаги совершенно одинаковыми встревоженными кошками. Видимо, тяжелые времена прошли.
Корабль втягивался в спокойную океанскую жизнь. Морские переходы куда лучше стоянок. Пока мы не дошли до Бермуд, писем ночной части команды не приходило, а с дневной почтой новая сотрудница справлялась блестяще. Но по каким-то причинам уже целую неделю капитан не мог выкроить полчаса, чтобы принять ее на работу как положено.
Как-то на моей вахте, как раз, когда Сандра поднялась ко мне на мостик поболтать, на верхнюю палубу вышла и Робин. Рассеянно и печально достала из кармана сигарету без фильтра, закурила.
- Робин, - укоризненно привлекла ее внимание Сандра, - я же тебе говорила, курить у нас можно только на баке.
Я непонимающе уставился на нее, она - на Сандру. Сандра слегка побледнела и подняла бровь. Робин пожала плечами и выкинула сигарету за борт. Весьма деревянный, на мой взгляд, борт.
Молчание начало становиться тягостным, но тут и Робин это заметила, тяжело вздохнула, извинилась и отправилась на бак, доставая по дороге следующую сигарету.
- Сандра, - спросил я осторожно, - а ты уверена, что...
Сандра стремительно покраснела.
- Что она готова? Знаешь, по ее повести мне показалось, что да. Ну, это так было написано, словно она все это сама пережила. Мне было как-то неловко спрашивать в лоб.
- Сандра, - медленно сказал я, - боюсь, у нас будут неприятности.
- Да ну, не может быть, - отрезала Сандра, - может быть, девочка просто любит железные пароходы. Избирательность восприятия. Не могла я так ошибиться.
Но неприятности последовали уже на вахте Джонсона, последней перед вахтой капитана. Пришла первая бутылка для ночной команды.
Сандру мучила то ли бессонница, то ли дурные предчувствия. Я утащил на бак книгу Эшли, но так ее и не раскрыл, догадавшись наконец спросить, что за повесть у Робин. Сандра вкратце пересказала мне фабулу, щедро сбагривая ее восхищенными эпитетами, но мне показалось, что восхищение ее вызвано скорее личностным резонансом, чем литературными достоинствами текста. Впрочем, как знать - я его не читал. Я еще только начал формулировать ответ, как на бак поднялась озабоченная Робин с бутылкой в руке и спросила, кто такой Грэхем Фогерти. И не промахнулась ли бутылка мимо корабля.
- Это из ночной вахты, рыжий такой парень, - объяснила Сандра, - подожди полчасика, скоро смена вахт, тогда ему и отдашь.
Робин присела рядом с нами, а нам пришлось сменить тему. Сандра внезапно заинтересовалась книгой Эшли, нащупала на корешке маленькую закладочку, которой отметила особенно залихватский декоративный узел, и принялась допрашивать меня, понял ли я пояснения к картинке - с такой настойчивостью, словно ей это и впрямь было интересно. Я достал из кармана кусок шкимушгара и попытался воспроизвести узел, вполне безуспешно. Робин некоторое время следила за моими и затем сандриными манипуляциями, пожала плечами и мрачно заметила:
- Вряд ли в современном флоте хоть что-то из этого может пригодиться. Скажите, Сандра, вот ваш костюм - вы занимаетесь реконструкторством?
- Нет, - холодно ответила Сандра, - это костюм времен расцвета парусного флота, а я как раз и служу на паруснике. Костюм придумали не дураки. Удобно, попробуйте.
- На паруснике? - Робин подняла глаза вверх и словно впервые заметила полотнище фока у себя над головой. - как-то это все несерьёзно... - пробормотала она себе под нос.
- Несерьезно? - Сандра расслышала, и явно не собиралась эту реплику упустить. Кажется, в отличие от меня с моими узлами, Робин затронула интересную тему.
- Нет, это я так.
- Нет уж, мне интересно!
- Нну... Парусники, камзолы, романтика... Я читала, вы просто плавучая библиотека. А у меня складывается ощущение, что вы тут в пиратов играете. Я хочу сказать, ну, когда переживешь что-то серьёзное, все это начинает казаться детскими играми. Треуголка эта ваша... Я-то уже взрослая.
- А, - покивала Сандра, - конечно. Кстати, вот капитан идет. Сейчас склянки пробьют.
На палубе появился капитан, как всегда блестящий и подтянутый, и, судя по ритмичному и азартному бою рынды, склянки отбивал вездесущий Том Лири. Наступила полночь.
- Где? - спросила Робин.
Сандра помрачнела. Робин во все глаза смотрела на верхнюю палубу, Сандра - на Робин.
- Робин, - мягко спросила Сандра, - скажи пожалуйста, повесть твоя о погибшем ребенке - это твоя фантазия или ты писала с натуры?
- При чем тут это? - взвилась Робин, словно ее задели за живое, - я же не об этом спрашивала!
- Нет, отчего же? - в Сандре словно проснулся спящий до тех пор психотерапевт: никогда ранее не слышал я в ее голосе такой бездны терпения, - мы как раз подходим к теме, кому сдает вахту Джонсон.
- Как это может быть связано? - истерическим шепотом воскликнула Робин, - моя история и весь этот бред, который происходит на корабле?
- Самым прямым образом. Скажи, когда ты написала мне о трагических событиях, которые ты пережила, и прислала ссылку на текст - что ты имела в виду?
- Да меня просто уничтожили! - прорвало Робин, - я три года писала роман - буквально кровью сердца... - я поморщился, - отнесла его в издательство к Мартину, а он... он такое мне написал... такую грёбаную рецензию... конечно, после этого все между нами было кончено. А роман - он для меня был как ребенок! Как лучшее детище! Тогда я и написала эту повесть. А если бы не написала - точно бы умерла от горя... Мы были такой красивой парой - Робин и Мартин. А он меня просто растоптал. Вам этого не понять. Судя по тому, как вы тут играете, ничего с вами серьёзного в жизни не случалось. Да вы не врубаетесь, как это - потерять самое дорогое, на котором столько надежд сошлось, столько планов...
- Да, я поняла, - кивнула Сандра с совершенно спокойным лицом, - бедная девочка.
Я переводил взгляд с девушки на мою коллегу и обратно. В присутствии Сандры девичьи откровения выглядели кощунственно, я-то знал историю нашего старпома, а на лице Сандры абсолютно ничего не отразилось.
- Робин Игл, - громом прозвучала корабельная связь - вас вызывает капитан. Поднимитесь, пожалуйста, на мостик.
Робин убежала, бросив бутылку для Фогерти у моих ног, а Сандра с размаху ткнулась лицом в колени.
- Дура, бессмысленная дура! - взвыла она шепотом.
- Кто, Робин?
- Да нет же, я! Купилась на девичий трагизм.
- Ты бы не купилась, если бы... - я замолчал. Язык не поворачивался.
- Ну да, если бы сама не потеряла ребенка, - жестко продолжила Сандра, - личные переживания подвели. Я могла бы быть и поумнее. Ну, все, капитан меня на берег спишет, если не вовсе за борт.
- Старшему помощнику подняться на мостик, - снова проскрипели динамики, - повторяю...
В отличие от Робин, Сандра тронулась с места с неспешностю идущего на эшафот, и бутылку взять с собой не забыла. На мостик она поднялась с гордо выпрямленной спиной, на ходу сунула бутылку набивающему шкот грота Фогерти прямо в карман и скрылась в штурманской рубке.
Меня снедало любопытство. Совершенно очевидно, что Робин не способна увидеть капитана и его вахту, слишком она занята собой, слишком себя жалеет. У меня сосало под ложечкой от желания увидеть краем глаза идиотскую сцену, которая сейчас должна бы происходить в рубке. От волнения я докурил трубку до конца, вычистил ее, забил и снова раскурил. Тут ко мне присоединился Джонсон.
- В самом деле? - удивился Джонсон, - а текст-то у нее вполне. Написано со знанием дела. Не Хэмингуэй, конечно, но вполне качественно. Даже местами пронзительно, - пожал он плечами, доставая свой аккуратный кисет. - Можно было подумать, что она совершенно подходит. Я бы Сандру не винил.
Тут уже я уставился на него с изумлением. Восторги Сандры показались мне вполне женственными, девочка девочку всегда поймет, особенно если принимает ее за сестру по пережитому горю, но от Джонсона не ожидал.
- Надо же, - сказал я, - почитать, что ли.
Мы напряженно помолчали, пытаясь расслышать хоть какие-то звуки с кормы. Тщетно: слышимость на верхних палубах совсем не так хороша, как на нижних.
Наконец, из каюты показалась задумчивая Робин со свернутой бумажкой офисного формата и удалилась вниз, на жилую палубу. Сандра появилась много позже, когда мы оба совершенно уже извелись. Поднялась на бак, присела на планширь, молча закусила свою изящную трубочку, но ни прикуривать не стала, ни нарушать молчание.
- Ну? - не выдержал я, - что капитан?
- О, капитан в порядке, - невпопад отвечала Сандра.
- А Робин что?
- Капитан ей показался, договор подписал, все хорошо, - похоже, в эту минуту наш старший помощник частично отсутствовал. Мне захотелось потрясти ее за плечи, но это, несомненно, было бы нарушением субординации.
- А ты-то как? - заботливо спросил Джонсон.
- Я? Я спать пойду. Мальчики, я вам завтра все расскажу, ладно? - устало сказала Сандра, сунула в карман так и не раскуренную трубку и исчезла в темноте.
*** Наутро Сандра была бледна, и капитан заменил ее мной. "Лучшее лекарство - сон во время вахты. Вы плохо выглядите, леди" - сообщил он, и мне пришлось отстоять две вахты подряд. Не самое страшное для летнего океана, знай, веди себе корабль одним и тем же галсом. Я, поглядывая то на компьютер, то на книгу Эшли, изучил все-таки вчерашний заковыристый узел и от скуки навязал таких с десяток. А еще велел выкатить на палубу пустую бочку, чтобы Робин складывала в нее почту для ночной команды. Бутылок уже пришло много.
Робин старалась не попадаться никому на глаза.
На вторую свою вахту Сандра, однако вышла - видимо, лекарство помогло. На обед кок порадовал нас свежей макрелью, которую мы наловили на снасть-дорожку прямо на ходу. Ела Сандра с аппетитом, и я перестал за нее беспокоиться.
После полуночи мы привычно собрались на баке.
- Надо решить, как поступить с ночной почтой, - резво начала Сандра, - я не буду бегать с бутылками, а Робин не может.
- Ты же говоришь, она увидела капитана? - не понял я.
- Эх. Так то капитана. Нет, по-моему, случай безнадежный.
- Так что капитан решил?
- В любом случае, до Дакара она идет с нами. Жалование ей капитан определил пока половинное, потому что вторую половину работы будет делать кто-то другой. Интересно, кто.
- Бутылки, что ли, раздать? - раздался снизу веселый голос Тома Лири, застрявшего под рындой. Из всех любителей слушать чужие разговоры Том-Ушки-Топориком был самым вездесущим. - Так это я могу, что ж вы сразу не сказали, мэм. Мне это раз плюнуть: я грамотный.
- Том, солнце ты мое, - умилилась Сандра, - так займись этим поскорей, бочка на главной палубе!
Мы проследили, чтобы Том удалился на достаточное расстояние, и в две пары глаз со значением посмотрели на Сандру.
- Ну ладно вам, ладно, - нахмурилась она, - я расскажу. Да и рассказывать нечего. Кэп просто открыл ей глаза кое на что.
- Каким образом? - поднял бровь Джонсон.
- Письмо написал. В общем... захожу в штурманскую, там Робин сидит с потерянным видом. Капитан сидит в своем кресле, а она его в упор не видит. Нервничает. Капитан смотрит на меня - вот как вы сейчас смотрели, чувствую, что сейчас он меня испепелит. "Что же вы, говорит, так оплошали?" Я понимаю, что вслух отвечать неудобно, молчу. Капитан берет лист бумаги, что-то там быстро пишет и сует через щелочку в ящик стола. "Возьмите, - говорит, - из стола эту бумагу и дайте ее девушке". Делаю, что велено, Робин читает, меняется в лице и хватается за голову. Краснеет, как капитанский камзол, едва не волосы на себе рвет. Я потом заглянула в эту бумажку... Ну, понимаете, капитан ей обо мне рассказал, и она, видимо, вспомнила, какой ерунды тут наболтала. Стыдно стало дурочке впервые в жизни. Ну, она утыкается мордой в колени, потом голову поднимает - а капитан уже перед ней стоит. А дальше был обычный прием на работу, вопросы, договор. Капитан, конечно, и на нее надавил слегка, так что она, слава Богу, не теряла нити до конца беседы. Потом ее отпустили, а со мной еще поговорили немножко.
- В смысле?
- Чтобы я не надеялась на благотворное воздействие стыда.
- А почему ты такая пришибленная была? Я еще вахту за тебя отстоял.
- Спасибо, Йоз, мне и правда как-то нехорошо стало. Сама не знаю. Вроде бы я и в курсе, что капитан наш Дарем бывает иногда... страшен нечеловечески, а тут как-то проняло. Я больше не буду.
- Нет, ты уж будь, - усмехнулся Джонсон, - мы уже как-то к тебе привыкли.
На баке возникла ухмыляющаяся физиономия Лири.
- Все отдал, господа! - козырнул он нам троим, - а вас зовет капитан.
- Упс, - прошептала Сандра, поднялась и повлекла нас за собой. Морской шик - засовывать в карман горящую трубку.
- Вас, должно быть, интересует, почему я вообще принял ее на работу, - капитан начал с места в карьер, безо всякого вступления, - я решил не томить вас ожиданием. А то вы вот даже болеете от этого, - он легонько поклонился Сандре. - Так вот спешу сообщить вам, что ее текст сыграл в этом не последнюю роль.
- Но, сэр, - нерешительно возразила Сандра, - мне кажется, вы повторяете мою ошибку...
- Нет-нет, - улыбнулся капитан, - разница все же есть. Дело не в пережитых ужасах. Я уже заметил, что вы приняли повесть за документальную, но я-то - нет. Вы наверняка думаете, что обязательное условие приёма на корабль состоит в опыте потери близкого человека?
- Нну... - замялась Сандра, - вообще-то, я так и думала.
- Чушь, - отрезал капитан. - Это только один из вероятных путей, самый короткий. Девушка, хоть и не теряла никого безвозвратно, могла бы видеть ночную команду. В те моменты, когда не жалеет себя. Обычно её "я" такого размера, что просто не позволяет заметить что-то еще. Текст убедил меня в ее частичной пригодности.
- Каким образом? - скорбно вставила Сандра.
- Для автора, создающего текст такой достоверности, что в него погружаются вполне уже взрослые люди, - капитан доверительно наклонился к Сандре, - нет разницы, пережил ли он события самолично либо прожил их вместе со своим героем. Когда она писала свою повесть, жалость к себе временно сменилась любовью к ее героине. Если бы она смогла оставаться в этом положении, она могла бы стать неплохим членом нашей команды. Но жалость к себе, к сожалению, перевесила. Знаете, вам троим, как и многим другим в нашей команде, очень повезло в жизни. Вы все еще очень молодые люди, но события вашей жизни вывели каждого из вас из этого опасного периода разбухшего "я". Без этого вам пришлось бы пройти долгий, долгий путь, едва ли не более длинный, чем мой.
- А что делать с Робин? - уныло спросила Сандра.
- За борт выкинуть? - предположил капитан, - а что, она попадет в ночную команду, а я мигом поставлю ее на ноги. У меня, знаете ли, неплохо получается.
- Ваши ребята, сэр, и без того неплохо стоят на ногах, - проворчал не терявший присутствия духа Джонсон, - им уже жалеть себя поздновато.
- Или так, действительно, само получится. Хороший выход, - кивнул капитан. Я посмотрел на него с ужасом. Как бы я ни относился к Робин, решение выглядело слишком экстремальным.
- Ну нет, - вскинула нос Сандра, - так, при всем моем уважении, нельзя. Если она не жалеет себя, когда пишет, значит, надо заставить ее писать. Или нет, не заставить - увлечь. Правильно?
- Отличная идея! Приступайте.
- У нас не получится, - мрачно пробурчала Сандра, когда мы вернулись на бак, освещенный зеленым и красным фонарем, докуривать трубки. - Кажется, прошло время доверительных разговоров с Робин.
- Надо на нее библиотекаря напустить! - нашелся я. - пускай даст ей почитать что-нибудь, подкинет какую-нибудь идею... Ну, он же может.
- Действительно. Лишь бы согласился. Сходи ты к нему! Он вроде бы к тебе хорошо относится.
Библиотекарь согласился не слишком охотно, но мы и не охоты от него хотели, а помощи. Через некоторое время Робин можно было уже заметить в промежутках между бутылками с высокохудожественным блокнотом в руках, видимо, этой канцелярской принадлежностью Хорхе ее и соблазнил. Как взаправдашний Хэмингуэй, она самозабвенно строчила в блокноте карандашиком, и глаза ее горели. Через некоторое время Том Лири снова начал являться в любом неподобающем матросу месте, потому что ночную работу взяла на себя Робин.
- Все получилось, - сказал я капитану, когда он застал меня в штурманской после полуночи с очередным заковыристым узелком Эшли. - не знаю, о чем она пишет, но, кажется, помогло.
- Я заглянул, - сообщил капитан, - что-то на морскую тему. У девочки хороший слог.
- А почему это так действует, сэр? - задал я, подумав, беспокоящий меня вопрос. - все-таки это всего-навсего литература...
- А девушка считает, что мы всего-навсего реконструкторы, - усмехнулся капитан. - но это у нее, кажется, проходит. Волшебная сила литературы! Невозможно пред нею устоять.
--
ВО ЛЬДАХ
Вышло так, что в Гудзоновом заливе я заболел.
Первые дня три я просто не мог глотать и вынужден был обходиться без обеда, на обязанностях вахтенного штурмана болезнь не сказалась, тем более, что курс был проложен на электронной карте, а за совпадением двух линий я уследить еще мог. Но на четвертый день я вышел на вахту, как выяснилось, с сильнейшим жаром, и был немедленно отправлен обратно.
Небо показалось мне совсем черным, и каждая снежинка вырисовывалась на нем яркой звездой.
- Если я позволю вам стоять вахту, - проворчал капитан, - Эмма мне этого не простит. Немедленно в каюту. Спасибо еще, что ангина не заразна.
По левому борту виднелся берег, мне хотелось его рассмотреть, но как-то не моглось. В каюте, смутно помнится, Эмма разглядывала мое горло, скармливала мне какие-то порошки и вполголоса диктовала рекомендации приставленному ко мне матросу, топовому Мартину.
Следующий отрезок времени, не знаю какой, я проспал. Снилось мне что-то лихорадочное и бессвязное, лейтмотивом было белое зубастое чудовище, кажется, вычитанное в какой-то книжке, в которую жаждало вернуться. Меня разбудил Мартин и вручил странное: мороженое.
- Мартин, - прохрипел я, - а Эмма-то мне это разрешает?
- Не только разрешает. Предписывает, сэр! Велела выдавать вам мороженое по штуке каждую вахту. Сейчас как раз ваша.
- Ничего себе... - я развернул фунтик, откусил на пробу маленький кусочек, и он, как ни странно, легко проскользнул в горло, до того несколько дней не пропускавшее даже теплый чай с молоком.
Вообще-то, я никогда особенно мороженое не любил. Но получить его в восемь утра, не вставая с койки, и охладить им пылающий в горле костер оказалось очень приятно. Мороженое быстро кончилось, я поднялся, чтобы сходить в гальюн, и стукнулся головой о секретер. Ого, это нас так штормит - или одного меня? В гальюне, перед зеркалом, я убедился, что все-таки меня. Глаза лихорадочно блестели, под ними темнели круги, и, учитывая еще и небритость, эту физиономию лучше бы людям не показывать. Я вздохнул и вернулся в каюту.
Как все-таки много звуков можно услышать, лежа в трюме без всякого дела! Ритмично гудят двигатели, басовито вторит им генератор. Время от времени жужжит камбузный насос или плещет вода - кок моет посуду. По коридору пробегают тяжелые ботинки кого-нибудь из матросов. В танке серых вод, к которому примыкает моя койка, что-то булькает, а за ним слышится шорох воды, разрезаемой бортом корабля. Поскрипывают шпангоуты, на нижней палубе шелестит какая-то книга, на верхней - скрипит снег. Спать я уже не мог, читать было нечего, книги в своей каюте я перечёл минимум дважды, а идти в библиотеку в таком виде мне показалось нелепым. Вот и оставалось лежать и скучать.
Дверь скрипнула, и в каюту скользнула спасительная Сандра.
- Привет, Йоз! Скучаешь? Я так и думала. Слушай, ты, главное, не волнуйся, корабль сейчас ведет кэп, так что болей спокойно. Там наверху - ужас просто, тьма, снег, лёд, содом и гоморра. Во-вторых, Эмма говорит, читать тебе нельзя, пока температура не спадет. И кино смотреть нельзя. А вот слушать - можно! Так что я тебе скачала там что-то на чешском, чтобы ты не напрягался, мы как раз проходили мимо Черчилла, поймали интернет. И мороженого разрешили, сколько съешь. Так что вот тебе еще и холодильник, - Сандра втащила в каюту толстостенную зеленую сумку и вынула из нее фунтик, - Мартина я у тебя забираю, мне на палубе все живые руки нужны, нас снегом заваливает.
- Ну хоть ты ко мне заходи иногда, - жалобным голосом умирающего попросил я, - а то я совсем тут пропаду.
- Ну-ну, не раскисай, - Сандра похлопала меня по плечу и сунула в руки свой плейер и наушники, - ангина - не чума, пройдет когда-нибудь.
Аудиоспектакль оказался "Приключениями капитана Гаттераса". Книжка детская и не самая любимая, но мне было не выбирать, мозг тосковал по любому тексту, лишь бы слова шли подряд. Но уже через несколько минут я подскочил, когда на судно "Форвард" нанялся штурманом некто Джеймс Джонсон, а я, оказывается, об этом факте совершенно забыл. С детства я смутно помнил только, что диковинный способ лечения ангины мороженым взялся именно отсюда, даже помнил имя доктора - Клоубонни. Потому что не запомнить такое странное имя было бы странно. А Джонсонов-то пруд пруди. Ну надо же. Оказывается, мои исторические изыскания во время нашей эпопеи с морской драконицей могли выйти еще интереснее, если бы я догадался искать в детских книжках.
Честно говоря, новое литературоведческое открытие не слишком меня возбудило. Я же помню, как меня распирало после поиска в морских легендах, а сейчас - так, ерунда, заметочка для памяти. То ли температура тому виной, то ли привычка выработалась, но к моменту нелепо-триумфального явления Гаттераса народу меня уже клонило в сон, а первые его подвиги со стрельбой из пушек по айсбергам я слушал практически во сне.
Я встряхнулся, заставил себя съесть еще одно мороженое, выслушал историческую лекцию доктора об освоении севера и накрепко заснул. Если бы наш Хорхе был таким неостановимым занудой, его давно бы смайнали за борт, а руководить библиотекой поставили бы грамотного и вездесущего Тома Лири.
Снилось мне не просто странное, а даже не очень приличное. По крайней мере, финал. Я лежал в шпации, между шпангоутами нашей "Птички", сладострастно гладил ее по шпангоуту, а она ласково скрипела: "Еще, еще... чуть пониже... Ах, ты такой хороший!". Я подскочил и обнаружил вокруг себя кромешную темноту. Даже в дверные стекла не пробивался бледный свет из кают-компании. Пощелкал выключателем - электричество не действовало. Нащупал над койкой налобный фонарик, к счастью, батарейки в нем я недавно поменял. Что-то было не так. Ну, конечно: двигатели, как и генератор - молчали. Звуки были незнакомыми: звон, поскрипывание, гудение, и даже знакомый топот ног по палубе звучал в тишине как-то неправильно. Я заглянул в гальюн: нет, побриться при свете фонаря я бы не решился. Если надеть фонарь на лоб, слишком страшные тени отбрасывает он на подбородок; если взять в руку, не хватает одной руки. Да и небритость на подбородке начала уже приближаться к зачаткам бороды. На том и порешим. В конце концов, мы в северных морях, полярник должен быть бородат.
Тут я понял, что совершенно здоров. Горло не болело ни капельки, жара не было, тело ощущало себя так, словно его наконец-то вывернули на правильную сторону: все на месте, и только легкая слабость после экзекуции. Книжка в плейере закончилась, да и батарейка разрядилась, выходит, я пропустил не только какие-то корабельные события, но и почти весь текст, который так заботливо достала для меня Сандра. Ну и ладно. Зато настало время применить обновку, которой капитан накупил на всех: монгольские унты на собачьем меху. Обувь дорогая, но желанная в северных краях. Толстый мех, мягкая кожа, многослойная кожано-войлочно-резиновая подметка. Так что на палубу я вышел закутанным на всякий случай с ног до головы.
Наверху все было не так. Во-первых, кораблей было два. Во-вторых, нас окружало сплошное ледяное паковое поле, за ним громоздились ледяные горы, освещенные внезапным весенним солнцем, по льду тянулись синие тени двух кораблей, айсбергов и матросов, таскавших по льду ящики с книгами.
- Йоз, как я рада тебя видеть! - меховой кокон на баке оказался Сандрой в шубе и длинноухой шапке, - давай к нам, - она сбежала по тщательно вычищенному трапу, ухватила меня за рукав и потащила на бак, как ребенка. - Ты курить-то не бросил, пока болел? Сейчас самое время.
- Еще не знаю, - признался я, - а что тут творится?
- Ты давай доставай трубку, - посоветовала Сандра, - а мы тебе все расскажем.
Я послушно уселся на планширь рядом с Джонсоном, покосился на него, достал трубку и предпринял попытку набить ее, не снимая варежек, параллельно разглядывая корабль. Корабль выглядел на льду, словно новенькая елочная игрушка: чистый и блестящий, особенно по сравнению с соседним кораблем. Соседний я пока не узнал, да он к тому же, кроме сосулек, был обвешан какими-то лоскутками и обрывками в этническом стиле. Я закурил, голова с отвычки закружилась, я прислонился к вантам и ощутил сквозь мех дохи и все слои свитеров, как ванты трепещут и гудят на ветру, как кристаллизуется влага на верхних ярусах такелажа, и как орудует шпателем сидящий на марса-рее Мартин.
- Знакомься, - повела варежкой Сандра, - это "Эребус". "Террор" они разобрали, ну и нечего существовать кораблю с таким именем. Их там не так много, места всем хватает.
- А как же Мак-Клинток? Он же, говорят, документ нашел и все такое...
- А что Мак-Клинток? Дарем вон тоже умер, и тому есть неопровержимые доказательства, но это не помешало ему сегодня наорать на механиков, когда движки заглохли.
- А они заглохли?
- Абсолютно, - затрясла головой Сандра.
- С генератором, - поправил ее Джонсон, - есть надежда, а движки заглохли совсем.
- Джонсон, - не задумываясь ляпнул я, - а ты Капитана Гаттераса читал?
Сандра посмотрела на меня укоризненно.
- Ну и что? - не смутился Джонсон, - мало ли на свете Джеймсов Джонсонов. Очень распространенное имя.
- Ну и в общем пока нам нечем заняться, - бодро и весело продолжила Сандра, - мы застряли тут навсегда. Сегодня вечером по этому поводу пир. Мы пригласили Франклина, Крозье и всю их команду.
- Э, погоди, они же... того. И какой пир без генератора?
- Сейчас все будет, - заверил меня Джонсон, - генератор вот-вот запустится.
- А с пиром тоже все будет хорошо, - усмехнулась Сандра, - соседи очень качественно думают о еде, нам такое и не снилось.
При слове "снилось" моим щекам стало жарко. Надеюсь, Сандра не представляет, что именно мне снилось. Пора завязывать с романтическим чтением.
На борт по длинному трапу поднимался капитан, за ним еще двое: грузный, слишком легко одетый старик, и худощавый брюнет с жестким лицом. Это, видимо, и были Франклин и Крозье.
- Кстати, знаешь, - задумчиво произнесла Сандра, глядя на капитанов, - у тебя появляются капитанские качества. Пока ты валялся больной, нас штормило, как котят в водостоке, а теперь ты в порядке - и смотри, солнце, а ведь в этих краях в апреле солнца отродясь не видали.
- Знаешь, Сандра, - возразил я, - мне казалось, капитанские качества - это что-то другое.
- Ну, надо же с чего-то начинать.
И, на слове "начинать", из глубины машинного отделения взревел наш драгоценный, необходимый, прекрасный и трудолюбивый генератор.
- Ну вот, - невозмутимо развел руками Джонсон, - я же говорил.
- Ну хорошо, - кивнула Сандра, - тепло и ужин у нас будут. Надо узнать, что там с движками, пойду спрошу.
Сандра скрылась в трюме, в штурманской рубке зажегся свет, нечувствительные к холоду капитаны вели свои капитанские разговоры. Интересно, какие теперь взаимоотношения у Франклина и Крозье. И как теперь говорить с Джонсоном, если он вообще персонаж. Джонсон, видимо, ощутил какой-то холодок с моей стороны, спрятал трубку в карман и громогласно объявил сбор своей вахты на главной палубы. Делать нечего, я тоже приступил к обязанностям вахтенного офицера, собрал свою вахту на квартердеке, проверил, достаточно ли они тепло одеты и распределил их на утепление матросского кубрика. За работой я успел вспомнить, что роман Верна вышел в 1866 году, значит, приключения Джонсона-дважды-выжившего были для писателя вполне свежими новостями, значит, он вполне мог дать имя удачливого моряка любимому герою. А значит, все в порядке, никто из нас не застрахован от пришпиливания авторским пером.
К ужину мы накрыли в кают-компании, прогретой тепловентилятором до совершенно домашнего тепла, и кают-компания словно расширилась, чтобы вместить всех.
- Сандра, - тихо спросил я, - а гости-то согласятся сидеть с матросами за одним столом? Я читал, у них с предрассудками было все в порядке.
- Капитан их спросил. - так же шепотом отвечала Сандра, - Франклин сказал так: "Мою экспедицию погубило высокомерие, но достопочтенный Акиагук уже указал мне на мои ошибки". Короче, он не против.
- А кто такой Акиагук?
- Понятия не имею. Инуит какой-то из местных, видимо.
- Живой?
- Ну, я-то откуда знаю. Тоже, небось, ни живой, ни мертвый, а плавает по морю. А то как бы он сюда добрался.
- Ну, не знаю, на лыжах, может быть? Слушай, а выпить-то капитан разрешил?
- Разрешил, доставай. В ближайшие дни двигаться нам не придется.
Половину столов мы заняли спиртным, свежими овощами из нашего холодильника, печеным мясом со специями, разнообразными сырами и свежим хлебом. Наверное, такой трапезы Север еще не видел. Морская Птица умеет двигаться, если надо, с нужной скоростью, по чистой воде, кратчайшим путем, и припасов у нас осталось много. Гости принесли с собой настоящей еды, вопреки моим ожиданиям: сушеное мясо, строганина с ягодами, медные судки с приправами из каких-то трав, соленая рыба. К концу ужина я узнал названия трав и ягод: ложечная трава, кресс, черемша; и куманика, вороника, клюква. Странно, мне казалось, что команда Франклина уже вышла из пищевой цепочки, но их мясные джерки пришлись нам всем по душе. А гости, напротив, накинулись на наш хлеб.
Акиагук оказался живописным стариком с острым взглядом, в двухслойной расшитой костяными накладками шубе, с небольшой редкой бородкой и с большим бубном, на котором в этнической манере был тщательно вырисован трехмачтовый пароход с колесами. Бубен старик аккуратно пристроил на полку из-под временно спрятанного телевизора. Капитан предупредил, что телевизор и дивиди-плейер ни в коем случае не должны попасться на глаза Франклину, не знаю уж, почему, и мы спрятали его в каюте Хорхе, которую все равно без проводника не найдешь. Шубу старик снял, и остался в меховых штанах и обычной современной клетчатой рубахе с кармашками на груди.
В начале пира возникла заминка: капитаны, подняв бокалы, переглядывались, пытаясь на глаз определить, кто скажет первый тост: Франклин, как принимающая сторона в этом ледяном поле, или Дарем, как хозяин стола. Франклин скосил глаза на Акиагука. Тот широко улыбнулся, собрав все свое широкое лицо в мелкие морщинки, приветственно поднял свою обшитую мехом флягу, и неожиданно поклонился Сандре.
- Это очень хорошо, что ты женщина, - сказал он без вступления, - возможно, Седна вас отпустит.
Сандра покраснела и нахмурилась.
- Я старший помощник!
- Все правильно, - кивнул Акиагук, - капитану лодки женщина всегда старший помощник. Седна не любит мужчин, вот и наши друзья остались в рукаве у Седны, потому что женщины у них не было. Ну, ешьте, а то вода дала -- вода и возьмет!
Все рассмеялись и расслабились. Акиагук по-английски говорил прекрасно и правильно, с удивительной интонацией расказчика смешных историй, и, как выяснилось позже, слушая его, всегда хотелось улыбаться, даже если говорил он совершенно обычные вещи. Капитаны, кивнув друг другу, сдвинули бокалы, и начался пир.
Я жевал сушеное мясо и исподтишка разглядывал висящую на крючке шубу старика-инуита. Она была сшита из кусочков разноцветного меха, этакий северный пэчворк, и украшена резными костяными фигурками. Во мне проснулся мальчик, недоигравший в детстве в индейцев, мучительно хотелось разглядеть эти штучки поближе.
Франклин ел преимущественно инуитскую еду, степенно и со вкусом, словно до глубины души осознавал каждый кусочек. Крозье делал то же самое, но быстро и словно бы по обязанности. Я понял, что бесцеремонно разглядываю гостей и заставил себя смотреть в тарелку.
Постепенно беседа за столом рассыпалась на отдельные негромкие очаги. Капитаны и почему-то Акиагук говорили о чем-то своем, механики "Морской Птицы" с кочегаром и механиком "Эребуса" обсуждали технические детали, у матросов, как я выяснил, прислушавшись, речь шла почему-то о технике обработки шкур в морских условиях. Нашей команде уже пришлось обрабатывать шкуру дракона, а ребята с "Эребуса", видимо, изучили технику процесса еще лучше.
- Нет! - выбилось из общего шума восклицание Дарема, - начинать зимовку в апреле я не согласен. У нас напряженный график. Когда у вас начинает таять лёд? В мае?
- Может быть, и никогда, - медленно покачал головой Франклин, - время у нас относительно. А я был бы рад вашему соседству.
- Ну уж нет, - проворчал Дарем, - ничего личного, но я надеюсь уйти еще в этом месяце.
Мы трое переглянулись. Не знаю, как моим товарищам, а мне очень не понравилось, что капитан сказал "надеюсь". Если бы он точно был уверен, что мы отсюда выберемся, он бы сказал "я уйду".
- Пойдем покурим? - предложила Сандра. Кажется, она была встревожена не меньше меня.
Наверху оказалось совсем не так холодно, как было с утра. Я даже снял варежки, чтобы набить трубку как следует.
- Кстати, знаешь, Йоз, у них кочегар тоже Джонсон. Очень распространенная фамилия. И было бы из-за чего от меня шарахаться. - Джонсон иронически посмотрел на меня и усмехнулся.
- Да я и не шарахался, - честно ответил я, - да будь ты хоть инженер Сайрес Смит.
- Ну вот и хорошо.
- Ребята, - обеспокоенно сказала Сандра, - я надеюсь, у вас все в порядке? Что-то мне кажется, что капитан пасует.
- Да ну тебя, - возразил Джонсон, - он капитан, ему не положено.
- Проблема в том, что ему некуда торопиться. Ну, посидят тут с Франклином лет десять-двадцать, побеседуют о вечном, книжек почитают. А мне вот не хочется! Вам не кажется, что надо что-то делать?
- Например, что? - спросил я.
- Не знаю еще. Алекс говорит, что технически движки в порядке, не заводятся они по непонятной причине. То есть, вполне возможно, причина какая-нибудь мистическая. Вы что-нибудь знаете об этой его Седне?
- Это их морская богиня, - сказал я, - дает рыбу и мясо, отнимает удачу, если плохо себя ведешь. Мужчин не любит. Но вынуждена с ними мириться, если они хорошо себя ведут.
Сандра рассмеялась.
- Ну о-очень краткий пересказ мифологии. Из этого каши не сваришь. Йоз, миленький, может, ты расспросишь этого Акиагука, как к этой Седне подлизываются? Может, надо жертву принести какую-нибудь?
- Ну уж нет, - возразил я, - это ты давай сама. А то я стесняюсь. Кажется, ты ему понравилась.
Сандра вздохнула.
- Ну хорошо, ладно, поговорю сама. Ну, тогда договорились: мы выясняем, что делать, и сразу это делаем, да?
- Что-то сделать я не против, - кивнул Джонсон, - если только не придется покидать корабль и идти пешком. Что-то мне этот север уже наскучил.
В голове у меня промелькнуло несколько вариантов замечания насчет того, что на нынешнем уровне техники с севером справиться проще, чем в те времена, в которых я Джонсона подозревал, но, как это обычно бывает, мысли столкнулись на выходе и я удачно промолчал.
Тут как раз на палубу вышел Акиагук, уже одетый и с бубном, и с ним два капитана и Крозье.
- Сегодня лёд взломает, - говорил Акиагук, - да и у меня дела в деревне. Вы накрыли бы корабль, буря будет. Плохо, что у вас не пароход, у него сила воды, и Седна бы помогла. А дизель ваш -- сила огня, ему тут делать нечего. Ну ничего, будете зимовать -- я к вам часто буду приходить.
Сандра сбежала вниз по трапу, чтобы привлечь внимание Акиагука, он ей улыбнулся, потянул ее за ухо шапки, приблизив нос к носу в инуитской манере, и прошептал что-то на ухо. Сандра нахмурилась, но старик уже деловито спускался по трапу на лёд, и, спустившись, двинулся куда-то к горизонту, постукивая в свой пароходный бубен. Я не успел заметить, как он исчез, хотя внимательно смотрел ему вслед, и тут стало ясно, что буря начинается уже сейчас, мокрый снег залепляет глаза, и курение уже не доставляет никакой радости. Капитаны уже спустились в трюм, но, видимо, праздник шел к завершению, если верить старому шаману, пора расходиться, пока не сломался лёд.
- Он говорит, я справлюсь сама, - растерянно сообщила Сандра, когда мы спустились к ней на главную палубу, - буду думать.
Ночью лёд и правда взломало, наша Птица оказалась в полынье чистой воды, и, пока мы спали, капитан завел швартов на ближайший торос и своей командой развернул корабль носом в сторону выхода из залива. Мне это показалось хорошим признаком, но в ближайшие несколько дней ничего больше не произошло. Мы вели размеренную жизнь, чистили корабль, хорошо питались. Лёд снова встал, видимо, это была еще не весна, и однажды капитана и офицеров пригласили в гости на Эребус, ставший в ночь бури чуть подальше от нас, но все же в прямой видимости. Была моя вахта, я в гости не пошел, мы сидели в кают-компании и играли с Хорхе в го.
Сверху раздался смех, топот унтов по палубе, хлопнула дверь переборки. Сандра, раскрасневшаяся от мороза, спрыгнула с трапа кают-компании и плюхнулась рядом со мной.
- Слушай, Йоз! - весело, даже чересчур, дернула она меня за рукав, - там, на пароходе, потрясающе! Ты обязательно должен там побывать. Смотри, что мне подарили! - она протянула мне маленькую штучку тикового дерева, украшенную ювелирными латунными накладками, - смотри, это моя флэшка!
Штучка разнялась на две половинки, и внутри действительно обнаружилась флэшка, многопомнящий кусочек пластика, который Сандра обычно носила на шнурке, привязанном к телефону.
- А про флэшку-то они откуда знают? У них же с девятнадцатого века сведений ни о чем не было...
- А они и не знают, - махнула рукой Сандра, - это игольница. Я уже сама придумала вставить туда флэшку. Это их механик такие штуки делает. Капитан показывал кино, а я вертела её в руках, и меня осенило.
Я повертел сандрину штучку в руках. Штучка действительно была милая, гладкая и приятная на ощупь, легко открывалась и закрывалась. Артефакт тех времён, когда красивыми были даже самые простые вещи.
- И там всё вот такое! Удивительно красивый корабль. Ты колеса-то заметил? Они потеряли винт и переделали корабль в колесный пароход. Пока-то им не надо, но, когда вскроется лёд, они будут на плаву.
- Погоди-погоди, - до меня вдруг дошло, что она сказала, - кино?! Кино-то откуда?
- А, так ты же не знаешь... Франклин, оказывается, талантливый мультипликатор, хоть, конечно, этого слова и не знает. Я с ним уже договорилась, что тебя приведу на это посмотреть. У него паровой кинопроектор, представляешь? Он говорит, что еще в детстве увидел такой фонарь, ну, знаешь, крутящийся, с картинками, и изобрел на досуге киноленту. Бумажную, правда, и запатентовать не сообразил. Здесь бумаги у него не нашлось, так Акиагук ему принес такой кожаный ремень из рыбьей кожи, промасленный, а стежки такие мелкие, что толком и не разглядишь. Слушай, я в таком восторге!
Да уж, это-то я заметил. Сандра снова тараторила, как тогда, когда радовалась, что заманила меня на корабль. Мне даже стало немножко обидно, что они там развлекались без меня.
- Ну-ну, - она посмотрела на меня, - не дуйся, давай, я кофе тебе сварю. А ты знаешь, что такое стимпанк?
- Кажется, романы о приключенцах начала двадцатого века? - припомнил я.
- Не только. Это вот еще и такие штучки. Паровые машинки. И защитные очки. Кажется, я в них влюбилась.
Сандра достала из рундука медный кофейник, и я увидел его каким-то новым взглядом. Вот еще не хватало сходить с ума из-за сандриного внезапного увлечения. Я старательно подумал о шубе шамана с его костяными фигурками и понял, что недостаточно хорошо успел их рассмотреть. Если уж говорить о необременительных сумасшествиях на почве вещей, я всегда предпочитал артефакты аборигенов: вышитые кисеты, тлинкитские шапки, инуитскую резьбу по кости. Не хватало еще поддаться этим паровым машинкам.
Но, к счастью, на запах кофе в кают-компанию сбежалось много жаждущего народа, и обработка меня стимпанком закончилась.
Пока закончилась.
Мы вышли покурить, Джонсон был уже там, с трубкой в зубах. Вокруг сгущались бледные северные сумерки, вдалеке, на юте "Эребуса", тускло светился желтый жировой фонарь. На рострах, свесив ноги, сидели Лири и Фогерти и плели какие-то веревочные игрушки. Странно было смотреть на матросов, не закутанных в шубы. Я задумался, как они все это воспринимают. Холод был главной составляющей впечатлений о севере, а ночным матросам он явно безразличен. Наверное, им приятно смотреть на игру сумеречного света на изломах торосов.
Сандра что-то сказала и, не найдя во мне внимания, тряхнула меня за плечо.
- Йоз, не спи, замёрзнешь! Я сказала, что поговорила с Акиагуком. Я думала, тебе будет интересно.
- Да-да, извини, отвлёкся.
- Он и правда шаман. Их деревня довольно далеко, но с его бубном можно сюда пройти. Сейчас, говорит, шаманов мало... В общем, такое дело: ты не мог бы передумать Птицу в пароход? Движки, говорит он, не заработают. А паровая машина сможет.
- Как это -- передумать? Я же специально этого не делаю. Голова предмет тёмный.
- Но Птица ведь порастает этими твоими львами и сбрасывает их, если ты с борта уходишь. Может быть, она станет такой, как ты захочешь?
- Сандра, - посмотрел я на нее внимательно, - ты рехнулась? Кораблем командует Дарем, а я её просто люблю.
На слове "люблю" я снова вспомнил дурацкий сон и мне стало тошно. Черт, не хватало вообще спятить.
- Все, - буркнул я, - оставим эту тему, - я сунул горящую трубку в карман и ушел вниз.
В следующие несколько спокойных дней Сандра вела себя почти как обычно, разве что изредка показывала мне какие-то штучки, притащенные с "Эребуса". Например, очки-консервы, которые изготовил механик для нее, чтобы защитить глаза от весенней снежной слепоты. Солнце периодически сверкало ярко и откровенно, и у всех нас, конечно, были темные очки, но механик сообщил, что просвет между очками и щекой очень вреден для глаз и сводит на нет весь эффект темных стекол, и сделал очки, плотно прилегающие к лицу. Я от таких отказался: большую часть времени я проводил в библиотеке. Да и вообще сандрин стимпанк уже вызывал у меня внутреннюю дрожь, несмотря на любовь к дереву и латуни. Очень уж настойчиво пыталась она меня обработать. Другое дело -- настоящие инуитские поляризационные очки из моржовой кости. Вот эту штуку я не отказался бы хотя бы увидеть вживую, а не на картинке.
Мы уже начали привыкать к этому северу с его треском льда в тишине и "Эребусом" на заднем плане. Мне это совсем не нравилось: и обычно-то стоянка всегда хуже движения, а уж в непонятном этом континууме - стократ. Однажды я обнаружил капитана довольным и жующим бутерброд. Видимо, здесь это было можно. Ну и, разумеется, на корабле стало окончательно тесно, кок начал жаловаться, что еда кончается быстрее, чем он рассчитывал, поскольку жрут теперь все.
Как раз по поводу питания заявился Акиагук: пригласить на завтрашнюю охоту на тюленя, поскольку лёд скоро начнет вскрываться, и надо сделать это сейчас. С ним пришел и Франклин -- порыться в библиотеке. Завидев издали его грузную фигуру, в мою каюту ворвался капитан и сунул мне толстую книжку, на вид словно покрытую льдом. "The terror", прочитал я. Ну да, мне ведь даже предлагали ее перед заходом сюда, да я был тогда занят.
- Йоз, будьте другом, припрячьте это у себя. Нельзя, чтобы сэру Джону она попалась.
- Почему? - удивился я. - Симмонс о нем плохо отзывается?
- Не в этом дело. Боюсь, сэр Джон не привык к такой раблезианской глубине натурализма без малейшей радости. Да, если честно, и отзывается плохо, да и уморил его ужасно.
- Понял. Есть, сэр.
- Да, и, кстати, имейте в виду насчет охоты: если желаете пойти с шаманом, сначала зайдите к доктору Эмме на осмотр.
Зайти к Эмме я не успел, она жесткими пальцами ухватила меня за плечо, стоило мне только выглянуть наутро из каюты. Быстро осмотрела мне горло, прослушала сердце и покачала головой:
- Нет уж, Йозеф, сидите-ка вы на борту. Подумаешь, тюлень. Здоровье дороже.
- Да я совершенно здоров! - возмутился я. На охоту хотелось очень.
- Мне в данном случае виднее, - холодно смерила она меня взглядом поверх очков и удалилась.
Однако проводить охотников я на лёд вышел. Наши были одеты в новехонькие полярные высокотехнологичные комбинезоны, Акиагук же смотрелся рядом с ними контрастно по всем параметрам, и по эпохе, и по цвету. Да еще и держал копьё, а не ружьё. Увидев меня, он почему-то засмеялся. Видимо, выглядел я уныло.
- Не унывай, Иосиф, - сказал шаман, - твой тюлень тебя дождется. Это ведь все один тюлень, и ты убиваешь его снова и снова. Так что ты ничего не потеряешь.
- Если я пойму, о чем это он, - хлопнул меня по плечу вычленившийся из одинаковых фигур Джонсон, - я тебе расскажу.
- Я бы у тебя еще и трофей попросил, вот только не знаю, какой. Если бы ты на моржа шел, я бы зуб попросил. А тюлень... не знаю даже.
Шаман опять расхохотался.
- Какой ты -- зуб тебе подавай! Ну ладно уж, так и быть, держи зуб, - он достал откуда-то из рукава костяную фигурку, похожую на те, что украшали его парку. - вот тебе тупилак, вот это зуб и есть. Ну, все готовы?
Тут оказалось, что толпа будущих охотников заслоняла от меня настоящие нарты с собачьей упряжкой. Дурное настроение как рукой сняло. Не поучаствую, зато хоть посмотрю вживую! Маленькие улыбчивые собаки рванули с места, наша команда побежала следом на широких коротких лыжах, предусмотрительно запасенных еще в Канаде, а я отправился раздавать задания оставшейся команде.
А потом, разумеется, не удержался и засел в каюте с книжкой, которую следовало прятать от Франклина. Когда ближе к вечеру ко мне заглянула Сандра, я был уже ошеломлен, опустошен и расчленён этим текстом. Честно говоря, я не любитель хоррора. Но, когда заранее знаешь, что все умрут, как-то поневоле втягиваешься в прихотливое движение авторской фантазии.
- Сандра? А я думал, ты тоже на охоте.
- А я была на "Эребусе", у Томпсона. Не желаешь ли сходить со мной в гости?
- Погоди, тогда же на корабле офицеров вовсе не останется. Непорядок.
- Так капитан же на борту. Чего ты читаешь? А, понятно, почему ты так волнуешься. Тут любой бы волновался. Знаешь, за сто пятьдесят лет ребята с "Эребуса" ни разу не встречали тут никаких монстров, несмотря на то, что на изнанке сидят. Бросай это дело, идем мультики смотреть.
- Все-все, уговорила, иду, - книгу я спрятал под подушку.
Дарем, как мне показалось, отпустил нас с радостью, словно наше присутствие мешало ему совршить какой-нибудь мелкий грешок. Я снова забеспокоился: проявления человечности у капитана вообще и у нашего в частности -- неуместны.
Каким же прекрасным показался мне лёд, и окружающие айсберги, и оба корабля, и небо, да и я сам! После мрачного текста все было наполнено радостью жизни.
Подаренного тупилака я засунул в варежку и гладил на ходу. Обычно тупилаки выглядят злорадными, это же изображения мелких злобных духов, взятых шаманами на службу; но конкретно этот воплощал собой чистую радость. Когда я смотрел на него, мне становилось теплее. Да и прикасаться к его гладкой поверхности было приятно. Шаман подарил мне идеальную психотерапевтическую игрушку.
На трапе Эребуса нас встретил вахтенный матрос и проводил в каюту Франклина. Старик был там, разжигал спиртовку под маленькой паровой машинкой проектора.
- Доброго вам вечера, молодые люди, присаживайтесь. Сейчас я заправлю эту ленту, и вы увидите удивительное представление.
Приготовления и впрямь выглядели замечательно. Сэр Джон своими большими руками ловко заправил конец ремня из прозрачной кожи между валиками механизма, пропустил по направляющим перед линзой и закрепил в нижней катушке. И, честное слово, несмотря на то, что мой отец занимался домашним кино и я тысячу раз видел кинопроектор и самодельные фильмы, мне показалось, что я присутствую на первом в мире киносеансе. Проектор был сделан из гнутой листовой меди, внутри него горела свечка, катушки были установлены сбоку, свет на линзу передавался чем-то вроде перископа, и вся конструкция занимала половину капитанской каюты и радовала глаз полированной латунью, медью и тиковым деревом.
Капитан погасил лампу, и в желтом пятне на обитой белой кожей переборке появился стилизованный человечек, явно капитан: в треуголке и то ли в камзоле, то ли в кителе. Лицо у него было несчастное. Сэр Джон осторожно снял машину со стопора, и человечек задвигался. Он был на льдине, вокруг шевелились волны в акварельной технике, капитан обходил валяющиеся на боку обломки корабля. В отчаянии он поднимал какие-то доски и щепки, снял треуголку, взъерошил себе волосы, дернул себя за косу, закусил ее конец и уселся на какое-то бревно на краю льдины. В самом деле, это рисовал хороший художник. В кадре появился нос лодки, из нее вылез инуит, похожий на меховой шарик, подергал капитана за плечо. Тот отмахнулся. Инуит не отставал, капитан поднял голову. Инуит показал на свой каяк. Капитан покачал головой и показал руками: больше, я хочу большую лодку. Инуит принес каяк к самым ногам капитана и повел рукой: пользуйся, мол. Капитан несмело улыбнулся. Удивительно, как это можно изобразить в такой упрощенной манере, акварелью на кожаном ремне, без звука? Однако эмоции персонажей сэру Джону передать удалось. Герои принялись вытаскивать из корабля полезное: инструменты, доски, паровую машину, закипела работа, тут картинки менялись очень быстро. Наконец, снежная пыль осела, и на краю льдины обнаружился настоящий маленький пароход, размером с инуитский каяк, но с колесами. "Та-тамм!" - подумал я. Мне, избалованному настоящими мультиками, не хватало музыки. Вместо нее был шорох свечи и постукивание паровой машинки. Инуит и капитан в четыре руки столкнули пароход на воду, запрыгнули в него, колеса закрутились и пароходик, уменьшаясь, двинулся к горизонту. Волны, льдины и айсберги сложились в женское лицо, и пароходик стал ее зрачком. "Леди Джейн, - подумал я, - или Седна?"
Пленка кончилась.
- Ну, как вам понравилось? - посмотрел на меня Франклин.
- С-сюда бы музыку, - запинаясь, выговорил я.
- Музыку? Как вы правы, мистер Тржскал! Действительно, у нас среди матросов есть скрипач. В следующий раз я велю ему сыграть, но, боюсь, это потребует репетиций.
Сандра улыбнулась и встала.
- Благодарю вас, капитан, вы потрясающе рисуете! Вам доставили краски, которые мы привезли?
- Да, благодарю, я уже их испробовал. Не желаете взглянуть? - Франклин зажег лампу, задул свечу в проекторе и подвел нас к столу. Там был приколот мелкими гвоздиками кусок кожи с акварельным наброском: кораблик во льдах. Приглядевшись, я узнал нашу Морскую Птицу, но почему-то с двумя трубами между гротом и бизанью. - Боюсь, я несколько вольно обошелся с вашим кораблем, но мне показалось, трубы ему бы пошли.
Мы вернулись домой к вечеру, и, оказалось, на борту решительно нечем заняться. Охотничья партия еще не вернулась, корабль был вычищен до блеска ночной командой, все прогретые помещения были набиты скучающими матросами. Я забрался в каюту, открыл книгу и провалился в север Симмонса.
Белое чудовище в книжке действительно было. Не уверен, правда, что это оно мне снилось. Это мог бы быть и Моби Дик. Север кишит белыми чудовищами. За ужином я томился без книжки, опасаясь внезапного визита сэра Джона, впрочем, он не пришел, и я на всю ночь погрузился в чтение.
Книга закончилась к семи утра, за час до подъема флага и общего построения. Пытаться спать было уже поздно, впрочем, я мог наверстать после завтрака. Я оделся и вышел на палубу. После неожиданного финала книги я чувствовал себя в точности так, как после моей внезапно прошедшей ангины: словно до сих пор я был наизнанку, и вдруг оказался вывернут на правильную сторону. Хорошо, что мои друзья и коллеги еще спали, ни курить мне не хотелось, ни говорить.
Однако на палубе, кроме двух ночных вахтенных, стояла еще одна фигура. Я пригляделся. Это оказался Ахмед, наш лучший рулевой. В последние дни я практически его не видел: южанин не любил холодов. Сейчас он переминался с ноги на ногу на баке и смотрел вперед, на восток.
Я поднялся на бак и автоматически вынул из кармана трубку. Секунду подумал и сунул ее в рот, не набивая. Вздохнул и понял, что говорить все-таки придется. Ахмед, услышав мои шаги, обернулся, и я вопросительно на него посмотрел.
- Жду рассвета, сэр, - объяснил рулевой. - Знаете ли вы, что такое кийяфа?
Я помотал головой.
- Это чувство пустыни, - мягко объяснил рулевой, - когда-то она помогала моему народу находить источники в сахре. А ведь море -- это тоже пустыня. Чтобы не терять кийяфы, надо встречать Солнце. Хоть и холодно, конечно, - добавил он совсем непафосным тоном.
- Так ты потому такой хороший рулевой, что у тебя эта -- кийяфа?
- Выходит что так, - улыбнулся Ахмед.
Я подумал, что, в самом деле, встретить рассвет -- это хорошая идея, и оделся я достаточно тепло. Я выпрямил спину, чтобы между тулупом и спиной оставалась прослойка воздуха, как только что прочитал я в книге, и уставился на восток. Все вокруг было синим, но от восточной ледяной гряды медленно ползла вверх бледно-оранжевая полоса. Так медленно, что мое ожидание постепенно перестало иметь хоть какое-то значение. По сравнению с этой оранжевой полосой все остальное -- айсберги, пак, оба корабля, Ахмед, я сам -- оказалось фоном, единым целым. "Так это что, и есть кийяфа?" - шевельнулась непрошенная мысль, но в этот момент из-за айсберга выстрелил первым лучом алый край солнца, и весь ледяной мир засветился оранжевыми бликами.
К построению я чувствовал себя окончательно странно. То есть, не был вполне уверен, что существует что-то отдельное, что можно назвать "Я". К счастью, автоматическая часть моей натуры могла не только засовывать в рот привычную трубку, но и провести перекличку вахты и отвести весь мой организм к завтраку. После завтрака я понял, что больше ни на что не способен, и завалился спать на четыре часа, до самой своей вахты.
Это были, как выяснилось впоследствии, очень насыщенные четыре часа. Мне снилось, что я -- франклинова мультяшка и собираю себе пароход из того, что под рукой -- свежей рыбы, старых книжек, мокрых шкур, только инуит ко мне не приходит, приходится работать совершенно одному. И потому вместо парохода у меня получается девушка, которая в то же время и пароход. Я сажусь в нее, и мы плывем, не разбирая дороги, по морю, по льду, по суше, даже по городским улицам, и останавливаемся в одном из шлюзов Влтавы, где девушка понимает, что не может больше быть пароходом.
Я проснулся через три с половиной часа: нас качало. Я наспех оделся и выскочил в кают-компанию, и там немедленно в меня вцепился Александр, наш старший механик.
- Добились таки своего, да? - угрожающе взял он меня за грудки, - у меня теперь даже вместо топливных баков угольные ямы!
-Так у меня получилось?! - пробормотал я, - что же вам не нравится?
- Я механик, а не инженер по паровым машинам, - буркнул Алекс, - если у нас котел взорвется, пеняйте на себя.
Я, накинув шубу, выскочил на палубу и протер глаза: за грот-мачтой возвышались две трубы, практически такие, как на рисунке Франклина.
Дарем был на палубе, вокруг него клубилась снежная кутерьма, а внизу с оглушительным треском ломался лёд.
- Охотники не вернулись! - прокричал он, - готовьтесь спускать шлюпку и вельбот!
Шлюпка -- это резвая надувная моторная лодка, практически непотопляемая, не раз уже чиненная подручными материалами, ярко-красного цвета. А вельбот у нас вполне исторический, дубовый, обитый латунью. Надувнушку скинуть -- раз плюнуть, что мы и сделали, для вельбота приходится задействовать все талевки, чтобы поднять его с ростр и перекатить через борт. На таком ветру -- задача нетривиальная, пришлось задействовать обе вахты, тем более, что многие были среди охотников. Мы как могли быстро переоделись в яркие полярные комбинезоны и попрыгали в лодки, я и Мартин -- в шлюпку, командовать вельботом назначили Грогана.
В бинокль я видел на горизонте яркие пятна комбинезонов наших товарищей. По расширяющимся трещинам во льду мы двинулись в ту сторону, Дарем же оставшейся у него ночной командой делал какой-то хитрый маневр, чтобы подойти поближе к "Эребусу". Видимо, недовольный Алекс все-таки заставил паровые машины работать.
Спросонья я не разглядел, какие же перемены случились с нашей Птицей. А теперь мне было и вовсе не до того: снег лупил мне в лицо, брызги из-под носа лодки замерзали в бороде. И уже невооруженным взглядом было видно, что и там, где наши ребята, лед уже ломается. Когда мы добрались до них, вся охотничья партия качалась на небольшой льдине.
- Йоз, дорогой! - заорал мне оттуда Джонсон, - сними меня отсюда немедленно, мне еще в позапрошлом веке эти льдины надоели!
Я воткнул в льдину якорек, подтянулся на якорном конце и заложил его. Вельбот еще плюхал где-то позади.
- Я двоих могу взять, потом вельбот подойдет. Давай, полезай. Хорхе тут? И вы тоже полезайте.
Двое забрались в лодку, и я дал им спасжилеты. Хорхе где-то потерял очки и заработал царапину на носу, Джонсон выглядел очень довольным.
- Ну, что я говорил, что у вас получится? - подошел к краю льдины веселый Акиагук, - вот же получилось! И Седна дала нам тюленя.
- Знаешь, - сказал мне Джонсон, - когда мы убили этого тюленя, старик поил его водой изо рта.
- Знаю, - кивнул я, - читал. Надо же, не соврал Симмонс! Здорово. Акиагук, нарты мы в лодку взять не сможем!
- А и не надо! - рассмеялся старик, - ты прямо так поезжай, а льдину на якоре тащи. Еще же тюлень. Нельзя тюленя оставить.
Мысль была нелепая, но заманчивая. Действительно, тюлень. Убил -- съешь. Я вытравил якорный конец, перезавел его на кормовую утку и развернулся. Льдина сдвинулась с места. Так мы и поехали к кораблю. По дороге к льдине прицепился вельбот и забрал себе четверых матросов. Правда, показалось мне, ветер был противный. Все-таки, Седна не любит мужчин, и ее можно понять. На маневренной лодке мне удалось подойти к борту, подтащить льдину, высадить всех охотников на корабль и завести вдвоем с Джонсоном концы под тюленя. А вот вельбот никак не мог подойти, его отбрасывало волнами и льдинами. Акиагук отказался подниматься на корабль, остался со своими нартами и лайками.
- Ваш пароход она сейчас выпустит, и как я тогда до дома доберусь?
- А так -- как?
- Да как обычно.
Тюленя подняли на борт, мы с Джонсоном оставались в шлюпке, а старый шаман вынул из нарт что-то вроде лыжи и медленно погреб с ее помощью в сторону нетронутого пака вокруг "Эребуса". Там, на льду, стоял Фрэнсис Крозье, которого после этой книжки я особенно хотел на прощание увидеть, а с мостика корабля медленно махал сэр Джон Франклин.
Белое чудовище из моего сна напало на нас позже, и мы так и не поняли, из какой книжки оно вылезло, к счастью, все выжили и на перегруженной шлюпке добрались до корабля.
И север выпустил нас.
--
--
В ГРИМЕ ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА
В мае мы с Ясичкой засеяли океан своими бутылками, утрясая планы, и в июле встретились в Праге. В июле Прага прекрасна. Впрочем, как и всегда. Мы провели две восхитительных недели. Гуляли по городу, ездили в зоопарк, прятались от дождя под мостом, ходили пить пиво в одну маленькую пивоварню, которую показал мне отец, кормили лебедей, обрызгивали друг друга из уличных колонок. Я проверил Ясичку на своей сестре - Мартина Ясичку приняла. Значит, солнышко мое действительно обладает внутренним равновесием, и это замечательно.
Корабль ждал меня в Шербуре. Наши давали там сразу два двухнедельных цикла лекций. Хорхе - днем, капитан - по ночам. Потому-то мне и удалось вырваться домой. Без меня за приемом и проводами гостей следила Сандра, так что я мог развлекаться спокойно. И на борт возвращался я отдохнувшим и расслабленным.
В Шербуре лил дождь. Что, собственно, неудивительно. Сложившаяся культура шербурских зонтиков требует постоянного дождя. Зонтики были повсюду - в любой лавочке, в любом магазине, даже в аптеке и табачной лавке. У меня зонта не было. Он ведь вообще не самая употребимая среди моряков вещь. Зюйдвестка и непромоканец - вот наши атрибуты, но на мне поверх футболки с логотипом "Морской птицы" была только легкая курточка-ветровка. У нас в Европе летом обычно жарко. А тут такой катаклизм, разверзлись хляби небесные, и температура воздуха не выше плюс семи.
До корабля я чуть-чуть не дошел: у туфель отвалились подметки. В Праге я внял наконец совету капитана не носить кроссовок и купил себе сдержанные черные туфли, внешне пригодные для любых времен; но в силу привычки к кроссовкам и кедам ошибся в выборе. Клей оказался никуда не годным, подметки отскочили обе разом.
В супермаркет я вошел уже без подошв, но верх туфель с ног скидывать не стал, чтобы соблюсти хотя бы видимость приличий. И мне повезло: совсем недалеко от входа на круглой обувной стойке распродавали черные полуботинки с пряжками, был и мой размер. Выбрав заодно и носки, я расплатился и немедленно надел обновки на себя, а с сухими ногами как-то сразу захотелось и зонтика.
В Шербуре встречаются две разновидности зонтов: дорогие сувенирные, с вышивкой или росписью, с лакированными деревянными ручками, продающиеся в специальных зонтовых магазинах, и дешевые китайские одноразовые. Я выбрал китайский, в конце концов, мне ведь только нужно дойти до корабля, а там на переборке висит замечательный вощеный непромоканец. В дверях я помедлил: там, снаружи, дождь висел наклонной стеной, то есть, прибавился еще и ветер. Я вдохнул поглубже и нырнул.
Зонтик мой прожил минуты две: налетевший шквал не просто вывернул его наизнанку, а вырвал ему все спицы, кроме одной. Обходя гавань, я огляделся в поисках урны, не нашел, но обнаружил, что простенок между домами на набережной по колено завален трупиками дохлых зонтиков. Я прибавил к ним и свой, раз уж тут у них такая традиция, втянул голову в плечи и поспешил к "Морской птице", смутно видневшейся сквозь стену дождя.
Там было неладно. Вдоль борта корабля стояла вся команда, упираясь руками в борт, ногами в пирс. Наклонные шербурские фонари, показывающие уровень прилива, окрашивали картину в сюрреалистически-синий цвет. Меня никто не заметил, и мне было плохо видно, ветер с дождем лупили в лицо.
Я разглядел в ряду коллег белобрысые сосульки сандриных волос, выбивающиеся из-под зюйдвестки, и подергал ее за плечо.
Я сначала уперся руками в борт, и только потом повторил вопрос.
- Нас наваливает на берег, - объяснила она, - ветер видишь какой? Если мы сейчас отпустим, корабль выпрыгнет и побежит по городу.
- А кранцев хватает? - сразу озаботился я, - может, одолжить у кого?
- Да мы как-то все заняты, - покачала головой Сандра, и во все стороны разлетелись брызги, - слушай, пока ты еще не совсем включился, сбегай на "Дар Млодзежи", вон они стоят, с другой стороны. Их вроде не валит, это мы прямо по ветру встали.
На "Даре Млодзежи" как раз работало несколько моих однокурсников, так что я согласился с удовольствием. Минут через десять мы со старыми приятелями вернулись, таща с собой четыре огромных черных кранца. Однокашникам моим тоже пришлось присоединиться к нашей команде, чтобы откачнуть Птицу от пирса и расположить кранцы там, куда они влезали.
Стало полегче, но отпустить корабль все равно было нельзя. Борт подрагивал под руками, и чувствовалось, что только наши сто двадцать рук не дают ему взлететь и повалиться на набережную.
- Знаешь, - сказал я, - нехудо бы завести швартов на ту сторону гавани, а лучше бы два. Шлюпка на воде?
- Шлюпка-то да, - печально отозвалась Сандра, - но нам запретили перегораживать гавань.
- Не понял. Как это - запретили? А двенадцатибалльный шторм наоборот, что ли, разрешили? Помирай-пропадай к чертям собачьим? - я не на шутку разозлился. - а кэп-то где?
- Кэп в полиции.
Я понял, что, прежде, чем продолжать разговор о мерах спасения, надо бы спросить, что тут вообще стряслось, но ветер взревел, корабль подскочил, и мы уперлись в него изо всех сил, стало не до разговоров. Гигантская волна перехлестнула через корабль и окатила мачты, палубу и всех нас.
- Сандра, дорогая, - прохрипел я, отплевываясь, - ну, перегородим, и хрен бы с ним. Кто в такую погоду выйдет?
- Хорошо, ты сам вызвался, - грозно ответила она старпомским голосом, - бери Мартина и тащите. Только вот кто обтягивать будет?
- Так шпилем же. Для начала шестеро нужны, а там и другие подтянутся.
Я откачнулся от борта и побежал к шлюпке. Мне уже было все равно, я промок до трусов, но подметки новых тапок держались крепко. Мы прыгнули в шлюпку, почти наощупь подкатили к трапику правого борта и приняли конец. Я разлепил мокрые ресницы и разглядел, кто его подает: Хорхе. Видимо, последние, кто остались на борту - Хорхе и Эмма. Хорошо, уже два человека на шпиль есть.
Мокрый конец мы завели точно на противоположной стороне гавани, и вдоль него вернулись к трапу. Даже здесь, в закрытой гавани, шлюпку швыряло, как пушинку, не иначе и впрямь двенадцать баллов. В этих местах вообще часто штормит, а чуть дальше по берегу, возле Дюнкерка, штормит иногда просто неприлично. Я знаю, почему: дно там словно граблями пропахали, и волны над этим дном гуляют, как им заблагорассудится. И все-таки это был перебор. Не должно быть таких штормов в июле. Видимо, снова у капитана плохое настроение.
Шлюпку мы растянули двумя концами, почти подвесили. Если что, она наша последняя надежда. На шпиль навалились мы с Мартином, Хорхе и Эмма, и, по мере того, как обтягивался швартов, все новые матросы снизу присоединялись к нам, чтобы выбирать конец. Швартов шел все туже, наконец, Хорхе обвис на вымбовке и что-то прохрипел неразборчиво, Эмма глянула на него и рявкнула: "Марш от шпиля быстро!", и на его место заступил Том Лири, а на место Эммы - Фогерти. Эмма, прямая и тощая, похожая под дождем на старую ящерицу, закинула руку ослабевшего Хорхе на плечо и утащила его в библиотеку, в его каюту. А мы все тянули, до того момента, пока швартов не зазвенел, прямой и не провисающий ни на сантиметре своей длины.
Все попадали прямо там, где стояли, даже ночные. Но вскоре нам, дневным, стало заметно, что все вокруг мокрое, мы сами мокрые, очень холодно, а пойти переодеться и обсушиться ничему уже не противоречит.
Первым с палубы исчез кок. И вскоре снизу уже потянуло вкусным теплом и запахом кофе.
- Всем отдыхать, - зычно провозгласила Сандра, поднимаясь с палубы, - а который, собственно, час? - уже гораздо тише. - Ничего себе, без минуты полночь! Лири, склянки! Черт, где же кэп? Джонсон, ты где? Если кэп не вернется, сдашься мне.
- Сдаюсь, - вяло поднял руки Джонсон, валявшийся на брюканце грот-мачты.
- Не-не-не, не расслабляться!
- Есть не расслабляться, - пробормотал Джонсон, - вахту сдал.
- Вахту принял, - кивнула Сандра, - строиться не будем.
Звук рынды прозвучал глухо, утонув в дожде. И тут как раз на трапе и возник мрачный донельзя капитан с мокрым портфелем под мышкой. "Капитан на палубе!" - взревели мы все втроем, подскакивая и вставая во фрунт.
- Докладывайте, - буркнул он Сандре. Сандра вкратце доложила: взяли кранцы у поляков, завели швартов.
- Молодцы, - кивнул капитан, - сдавайте вахту.
- Сдаюсь, - подняла руки Сандра.
- И вы надеетесь поднять мне настроение таким детским приемчиком? - поднял бровь Дарем, - не надейтесь. Ну-ка, стройте вахту.
Сандра приуныла. Ее ребята только успели спуститься на жилую палубу и было бы жестоко снова выгонять их под дождь, когда фактически палубу уже приняли ночные матросы, которым катаклизм был нипочем. Но пришлось. Капитан в гневе есть капитан в гневе.
Тут я вспомнил, что при мне же была сумка. Увидев, как ребята борются с кораблем, я моментально о ней забыл и больше ее присутствия не ощущал, значит, она где-то на пирсе.
Сумка нашлась у центрального кнехта, окутанного нашими швартовами. Она, разумеется, промокла насквозь. Последний том "Темной башни", с иллюстрациями Уэлана, в оригинале, расползся по листику. Глубже я не полез, но догадаться, что бы я там нашел, было нетрудно.
На библиотечной палубе бледной тенью бродил Хорхе, проверял шкафы. И как это Эмма выпустила его так быстро?
- Хорхе, как вы?
- Я в порядке, - прохрипел он, держась за грудь. - а этой дьявольской полки опять нет.
- Какой полки? - перепугался я, - может, вам прилечь?
- Да ну вас, Йозеф, я не брежу, это из-за нее у нас неприятности. Знаете, бывают такие книги, они существуют только вероятностно, - Хорхе привалился к книжному шкафу и перевел дух, - так сложилось, что вероятность существования этих книг повысилась ровно тогда, когда нас решила проверить таможня. Капитана обвинили в провозе контрабанды. Обидно. Именно в этот раз мы ничего не продаем. А уж продавать вероятностные книги и вовсе неэтично...
- Пойдемте, я вас провожу, - предложил я.
- Да, пожалуй, - неожиданно легко согласился Хорхе. Видимо, повреждений существующих шкафов он не нашел, а чувствовал себя в самом деле плохо. - как отдохнули?
- Отдохнул? - эге, я ведь действительно ездил отдыхать, а теперь кажется, что в Праге я был не вчера, а минимум сотню лет назад. - Прекрасно отдохнул.
Уложив Хорхе, я спустился к себе, с наслаждением переоделся в сухое, и вышел в кают-компанию. Матросы уже поужинали и разошлись по гамакам, в кают-компании сидели только Сандра с Джонсоном, Эмма и кок. То есть, кок лежал лицом на столе и потягивал кофе через трубочку, как коктейль. Впрочем, обессиленным выглядел не только он, а все присутствующие.
- Вы у библиотекаря были? - спросила Эмма, - он там лежит или все еще бродит?
- Лежит, - сообщил я, - я его загнал.
- Вы молодец, - похвалила меня Эмма, - меня он совершенно не слушает. Как можно так пренебрежительно относиться к своему телу? Книги, одни книги... - она откинулась на диване и обхватила тонкими костлявыми пальцами теплую кружку.
- Вы и сами не ложитесь, - улыбнулся я, - и шпиль вертели наравне со всеми.
- Все мы грешны, - развела руками Эмма.
- Кофе? - пробормотал кок.
- Спокойствие, я сам налью, - я нацедил себе из автомата чашечку эспрессо и только тут наконец присел.
- Сейчас проверю, как там мой кисет, - пообещал я, выхлебывая горячий кофе, - сейчас-сейчас.
В своей каюте со дна мокрой сумки я достал кисет, вылил из него воду, положил трубку в секретер. Просохнет она дня через два, ничего, в каюте есть запасная, а вот запасов табака нету.
Пока я копошился в каюте, Эмма и кок ушли спать, только два моих боевых товарища валялись на диване и молчали.
- Пойдем через кормовой трап, - сказала Сандра, - кэп на мостике. Мальчики, идите вперед, поднимете люк.
Я представил, как это будет. Мы поднимаем люк, и навстречу нам по винтовому трапу рушится водопад с палубы. И выбрал с вешалки самый длинный непромоканец.
На баке все вернулось на свои места. В самом деле, я только что ездил на родину, вернулся домой, на работу, к друзьям. Все-таки, традиции, освященные веками - страшная сила. Табаком я одолжился у Джонсона.
- Так что у нас тут? - спросил я.
- Появляющаяся полка появилась не вовремя, - пожала плечами Сандра, - а тебе разве Хорхе не рассказал?
- Да я подумал, он бредит, - удивился я, - он что-то там совсем плох.
- Да брось, с ясностью сознания у него все в порядке. Всегда в порядке. Мы тут под арестом. Ну, что, не первый раз. У нас с французами вечно недоразумения.
Я посмотрел на ночной город. Набережная светилась синими огнями, значит, вода высоко. Дальше мерцали желтые окна домов, дрожащие под струями воды. Милый такой город. Никто бы и не подумал.
- Я думаю, если мы кэпа не успокоим, городок-то смоет, - заметил Джонсон, не вынимая трубки изо рта.
- Так ему и надо, - мстительно буркнула Сандра. - У них и табака нормального нет.
- Ну, ну, - примирительно похлопал ее по руке Джонсон, - не кипятись. Там есть и нормальные люди. Женщины... - мечтательно добавил он.
- И все чертовы долбаные бюрократы, - припечатала Сандра, - когда-то море было пространством свободы. Почему мы так любим истории про пиратов. А теперь Земля, в сущности, закончилась. Податься некуда. Нет нам больше Тортуги, нет Ультима Туле, везде кто-нибудь да сидит, кому нужны накладные, сертификаты, каталоги, корабельные описи, судовые роли. Мы не можем сделать так, чтобы тебе было интересно жить, но и тебе не позволим.
- Сандра, Сандра, - обеспокоился Джонсон, - двенадцать баллов - это уже предел, нас и так с бака сдувает, куда ты дальше-то раскочегариваешь?
А я вдруг заразился ее настроением. Действительно, когда-то было проще с этими бумажками. Неудивительно, что Дарем так разозлился, хотя, с другой стороны, в годы его жизни этого добра тоже хватало. Но у него есть одно неоспоримое преимущество, и он сможет осознать его заново, когда перестанет гневаться.
- Смерть, - сказал я изнутри непромоканца, где заново раскуривал трубку, - смерть - пространство свободы.
- Что? - то ли ребята не расслышали в грохоте дождя и шуршании вощёнки, то ли не поверили моей неожиданной готичности.
Я, высунув лицо под дождь, повторил.
- Йозек, - заботливо осведомилась Сандра, - ты как сам-то?
- Я в порядке. Ну, это же прописная истина! Вы сколько лет на этом корабле, и все еще не привыкли? А я позже всех вас пришел.
- И этот раскипятился, - Джонсон нервно посмотрел на море, - не пора ли нам завести еще один швартов? Что у нас там дальше - ураган?
- Мы не кэп, - покачала головой Сандра, - можем злиться и хандрить безопасным образом.
- Да-да, и корабль обрастет таранными орудиями и шипами, и на всех будут львиные головы, - покивал Джонсон, - а парусов будет столько, что мы улетим на луну. Рассказывайте мне больше о своем ничтожестве. Я вас в деле видел.
- И что теперь? - Сандра опустила поле зюйдвестки спереди и скрыла под ней все лицо, - спать идти, как в тот раз?
- Не выход, - покачал головой я, - у меня такое ощущение, что капитан принял правила игры. Словно эти гады с берега в самом деле могут его удержать. Если мы его сейчас оставим, город все-таки смоет. Не то чтобы "он это море", но что-то вроде того.
- Думаешь? А что тогда?
- Говорят, многие зверюшки умеют прикидываться мертвыми. Или вот нам рассказывали в школе: увидел медведя - прикидывайся трупом.
- И что? - заинтересовалась Сандра, - и медведь тебя не съест? Нам про медведей ничего не говорили, только про кабанов.
- Говорят, не съест. Я, правда, тоже никогда не видел медведя. Кроме зоопарка, конечно. Черт его знает, почему он не трогает то, что выглядит, как труп. Не признает своим то, что убито не им?
Сандра рассмеялась.
- Вряд ли медведь такой глубокий философ. Ну, а мы-то тут при чем?
- Ну, вот, помните, как летучий голландец в фильме выныривал? Весь в ракушках и зубах. Ну, я думаю... Что если подумать в эту сторону, - почему-то я вдруг засомневался. Вспомнил "Ветер семи морей", на вид чистенький, ухоженный, разве что светящийся синим. Синим светом шербурцев не удивишь, у них каждая дуга фонаря на набережной светится синим во время прилива.
- А что, это мысль, - кивнул Джонсон, - я, правда, плохо помню детали. У меня с фотографической памятью плоховато.
- Зато ты настроен на выживание, - бодро отозвалась Сандра, - будешь нам батарейкой. Пошли, картинок поищем.
Мы отправились в библиотеку. С нижней палубы интернет совсем не ловился, а из библиотеки довольно сносно. На палубе же открывать ноутбук стал бы только полный безумец. Сандра набрала в поисковом окошке "Летучий голландец" и извлекла довольно крупную фотографию декорации к фильму.
- Какая гадость, - скривился Джонсон, - и мы должны превратить нашу чистую красивую птичку в подобие этого?
- Да ладно, смотри, какая прелесть, - Сандра открыла картинку, где декорация зубастого голландца была сфотографирована на фоне современного пассажирского парохода. На фоне парохода кораблик выглядел совсем маленьким. Да он и был, наверное, маленьким - декорация, моделька. Во мне шевельнулось сочувствие к этой лодочке, которая в кино выглядела большой и грозной. Кажется, внутренняя работа уже началась, я его полюбил.
Мы сидели и смотрели картинки, и тут нас поймали на горячем.
- Что это вы здесь делаете? - яростное шипение капитана прозвучало прямо у нас за плечами. Он старался говорить тихо, чтобы не беспокоить спящих, но был для этого слишком зол. Он потрясал морской звездой неприятно зеленого цвета. - Вот это выросло у меня на нактоузе. Ваша работа?! Мало мне неприятностей? Во что вы превращаете корабль?
- В то, что сможет отсюда уйти, - объяснила Сандра.
- Уйти я и так могу, - буркнул Дарем, - но мне совсем не нужно, чтобы мне прострелили борт или повредили книгам.
- Ну вот, - развела руками Сандра, - если мы хорошенько подумаем, они не поверят своим глазам и не станут стрелять.
Дарем посмотрел через ее плечо на экран глазами, светящимися красным.
- Дэви Джонс! Вот вы что задумали. Так. Зарубите себе на носу. С кораблем делайте что хотите, хоть орган выращивайте в кают-компании и зубы на княвдигеде. Но щупалец на лице я не потерплю! Это неприлично. Если у вас получится, отходим перед рассветом, ночной вахтой.
Капитан вышел, а Сандра пробормотала тихо "Часть корабля, часть команды... Отсутствие щупалец не гарантируем."
- Смотрите, - продолжила она, - вот Вагнер, например. Летучий Голландец. Можно послушать.
- Наушники у нас одни, - покачал головой Джонсон.
- Да и Вагнер... Ну его, в общем, - сказал я, - обойдемся без Вагнера.
- Почему? - удивилась Сандра.
- По многим причинам. Сейчас времени нет объяснять.
- Вот, вот же! - Сандра наконец нашла кадр из фильма. Разница между игрушечным кораблем из Диснейленда и этим, из фильма - нарисованным, настоящим - была разительной. У этого были неприятно живые паруса, уйма мелких деталей, и тучи, из которых он выплывал, удивительно походили на нынешние капитанские.
- А что там еще у тебя в видео? Из фильма ролик? Дай-ка я гляну, - я повернул ноутбук к себе, - 3-Death, замечательный термин!
Оказался невнятного качества кульминационный момент фильма про пиратов, когда корабль во всей красе не виден, но достаточно хорошо видны детали: пиллерсы, планширь, всякие трапики, пушечные порты, в общем, обычные корабельные мелочи, в достаточной степени обработанные морем. Я закрыл глаза и стал вспоминать, как оно все выглядело на большом экране. Прекрасно оно выглядело, впечатляюще. Я думал про синий галеон ван Страатена, про лодку викинга Стёте, про все странности, которые успел повидать за несколько лет на "Морской птице". Где-то далеко прозвучал неуверенный шепот Сандры: "А он не заснул?" и ответ Джонсона "А ты вокруг посмотри." Больше звуков не было, только какое-то чавкание и потрескивание. Я чувствовал корабль всем телом, словно врос в него, а он - в меня. Я вспомнил неприличный свой сон на севере и мысленно погладил корабль вдоль стрингера. Я был кораблем. Это я обрастал сейчас кораллами и ракушками, это мои паруса превращались в войлок из водорослей. Хотя эти паруса и с трудом укладывались у меня в голове, они поразили меня еще тогда, когда мы ходили в кино. "Ты уверен, что с ним все в порядке?". "Не отвлекайся, Сандра, лучше о парусах подумай". Теперь все шло легче, пока я наконец не почувствовал, что растянут на швартовах, совершенный и ужасный, часть этого шторма, часть моря, я это море. А потом вдруг вспомнил, что меня зовут Йозеф, мне тридцать три, я второй помощник, только что из отпуска вернулся. И Сандра меня трясет.
- Йоз, Йозек, миленький, очнись! Ну, дыши давай!
- Да дышу я, - сообщил я, разлепляя глаза. - А вот корабли не дышат. Это что? - перед моим лицом свисала какая-то водоросль, и вообще в окружающем пространстве с трудом опознавалась библиотека. Стекла шкафов стали выпуклыми и словно бы тысячу лет назад затонули. Все бледно светилось зеленым.
- Зеленый. Не синий, - констатировал я, - это хорошо. Это французов впечатлит.
- Кэп уже отход скомандовал, - всхлипнула Сандра, - я уж думала, ты к нам не вернешься, так и будешь часть корабля часть команды. У тебя тут, кстати, - она отлепила что-то от моего лица и подала мне. Морской желудь. - Ну, пойдем смотреть? Вообще-то, все спят, но нам можно, мы это сами натворили.
На палубе я понял, что таким я корабля никогда не видел, и не увижу уже. Перед самым лицом полоскался грот, такой же прекрасный, как в кино, и такой же непонятный. Шторм бушевал грозой, и в каждой молнии снасти вспыхивали зелеными отблесками. Отшвартовывать корабль на шлюпке пошли Грэхем и Фогерти, нам оставалось только присесть на полуют и разглядывать все это коралловое великолепие. Каждый сантиметр борта изменился, всюду что-то росло, или жило, или наоборот вросло в борт на правах резьбы. Пожарный буй по левому борту отрастил щупальца, на всех снастях трепетали водорослевые бороды. Я подумал, что на транце сейчас должна твориться невероятная красота, у нас и так-то там резьба, а после изменения - ух. Наверное, это можно было бы рассматривать часами, а я и вовсе не увижу. Я поднялся на ют и заглянул сверху. В свете молний изредка вспыхивали то оскаленная морда, то клубок щупалец, но разобрать общую картинку было невозможно. Я снова присел рядом с Джонсоном.
- И как это смотрелось снаружи?
- Если глядеть на тебя, никак особенно. Закрыл глаза и покинул нас. Зато росло это все - даа, это зрелище. Жаль, ты видел его только изнутри.
- А ты сам не попробовал?
- Да у меня способностей нет. Почти. Я скорее держал вас за руки, пока вы работали, только это не руки, да и не то чтобы работа.
- Понятно.
Капитан отдавал команды, небо разрывали молнии, ночные матросы суетились, набивая шкоты, рулевые азартно выворачивали корабль прямо против ветра. Тут отдали последний швартов, шлюпка была уже намертво пришвартована к борту, двое ночных матросов выбирались из нее на палубу. У Фогерти вместо левой руки была большая клешня с острым просвечивающим краем, он укоризненно на меня посмотрел. Я смущенно пожал плечами. Но Дарем был в порядке. В блестящей треуголке, в любимом камзоле, стоял он, расставив ноги, на мостике, и обе его руки были руками, и щупалец на лице не было.
- Ну, хоть тут сдержались, - вздохнула Сандра.
На квартердек выбралась человеческая фигура, в которой мы не сразу опознали Хорхе в наспех накинутом непромоканце. Мы бросились ему навстречу.
- Прекратите здесь мельтешить! - взревел Дарем, - идите на ют, разрешаю там покурить, все уже промокло. Обзор загораживаете.
Мы поднялись к транцу, втащили туда Хорхе и уселись на скамью.
- Потрясающе, - бормотал Хорхе, - просто потрясающе. Сколько раз я говорил вслух, что кино иллюстративно и бесполезно, не чета книгам. Но вот же! Вот же его прямое действие.
Сверху было видно все. Жуткое отражение нынешней "Морской птицы" в стеклянном доме на набережной. Нерешительно болтающиеся в отдалении катера береговой охраны. И тот вопиющий факт, что корабль летел точно на север, навстречу ветру, с гордо надутыми мохнатыми парусами, словно был нашей коллективной галлюцинацией. Фонари, в свете которых начал преобладать зеленый, показывали начало отлива.
- Блестящая цитата, - продолжал Хорхе, - просто блестящая. Я не мог этого не увидеть.
- Вы бы все-таки поберегли себя, - заметила Сандра.
- Ах, это все ерунда. Обычное переутомление. Такое зрелище должно вылечить от всего. В крайнем случае, перейду в ночную команду, подумаешь, теперь, когда я это увидел, такая перспектива меня не пугает. - Хорхе поднял к парусам бледное узкое лицо и блеснул очками.
- Типун вам на язык, - сказал я. Меня изо всех сил клонило в сон, но я чувствовал, что, закрыв глаза, я снова сольюсь с кораблем, и во второй раз мне будет труднее напомнить себе, что я человек.
И я снова отсыпал табака, на этот раз у Сандры, у нее ванильный.
Корабль вернулся к нормальному виду, когда мы уже далеко прошли по Ла-Маншу, и мне удалось выспаться как следует. За этот день все успели насладиться разглядыванием мелких морских диковинок, кто-то даже вооружился цифровым фотоаппаратом и отщелкал наиболее интересные ракурсы. На нас с Сандрой смотрели с благоговением, как на непонятных, но явно гениальных художников. Шторм утих, но тучи следовали за нами, скрывая наше передвижение по дневному миру.
А в Северное море мы вышли уже обыкновенным парусным кораблем с книгами на борту.
--
НОВЕНЬКИЙ
Лодку мы заметили в начале первого ночи, заседая на баке. Первым ее увидел Джонсон, практически не слушавший болтовную Сандры о певице Бьорк, на концерт которой мы надеялись успеть в Рейкьявике.
- Что это там? - спросил Джонсон и, не спрашивая, снял бинокль с шеи Сандры. - лодка. Маленькая. С человеком. Прямо по курсу лодка! - заорал он с такой громкостью, чтобы капитан на мостике хорошо его расслышал.
Через несколько минут в сумеречной северной ночи стало видно, что человек в лодке не гребет, а просто сидит на банке, уложив руки на колени. На появление в поле зрения большого парусного корабля человек никак не реагировал.
- Интересно, - сказала Сандра, - с ним все в порядке?
- Все ли с вами в порядке, спросил прохожий бросившегося с двадцатого этажа, - буркнул я, - ты на него посмотри.
Капитан положил корабль в дрейф, и теперь он приближался к лодке и ее загадочному пассажиру по инерции. Теперь было видно, что это крупный мужчина, одетый во что-то красно-коричневое вроде куртки-бострога, заросший бородой и с каким-то изъязвленным лицом. Остановившимися глазами он смотрел на море. Он шевелился: когда лодку качнуло волной, он крепко ухватился за банку, на которой сидел, но головы не повернул.
- Принять лодку по левому борту! - крикнул капитан, и трое его ирландцев повисли на трапе, готовясь ухватить лодку за планширь. Ясно было, что пассажир ничем нам в швартовке не поможет.
Гость дал втащить себя на борт, не помогая и не сопротивляясь. На палубе стало видно, что он не просто крупный, а огромный. Я с моим невеликим ростом не доставал ему и до плеча. Лицо его выглядело ужасно - и потому, что его явно кто-то грыз, и из-за неподвижного взгляда. В ряду ночных матросов произошло какое-то движение, и кто-то взбежал по вантам на марс. Я не разглядел, кто. В светлой северной ночи наши ночные матросы совершенно растворяются.
- Позовите Эмму, - скомандовала Сандра, но Эмма уже и сама появилась на палубе.
- Что же вы, - покачала она головой, осмотрев гостя, - ко мне его уже поздно, это к капитану, по его части. Зря только меня разбудили.
- Так это мертвяк, - вздохнул я. Мертвяк уселся на палубу и подпер голову коленом. Суета вокруг него ничем его не взволновала.
- Зачем же так грубо, сударь, - укорил меня Том Лири, - мертвяк, скажете тоже. Это же драуг, исландец. Смотрите, какой яркий. Ничего, тут у нас он быстро проснется.
- Так. - сказала Сандра, - сменю-ка я капитана, это и правда по его части.
Капитан отнесся к визитеру спокойно. Осмотрел его, ощупал и определил ему место под баком, в такелажной. Драуг уселся там среди запасных снастей и больше признаков жизни не подавал.
- По какому поводу собрание? - поднял бровь Дарем, вернувшись на главную палубу, - все уже закончилось. Лодку этого бедолаги перегоните под корму, еще пригодится. И разойтись по местам. Стоп. Где Хёсдкульссон? Так, Хёсдкульссона поймать и привести ко мне.
Видимо, это и был тот, кого краем глаза видел я взбирающимся на марс, потому что оттуда его стащили и препроводили в рубку. А я вернулся на бак.
- Йоз, ты мифовед? - спросила меня Сандра, поднимаясь следом.
- Я про драугов ничего не знаю, - сразу предупредил я, - надо бы что-то почитать.
- Вот именно! - погрозила мне пальцем Сандра.
- Черт, - сказал я, - только поспать собрался. Э, а Хорхе-то уже спит. Его после Шербура Эмма в одиннадцать спать загоняет.
- Ну ладно, ладно, - махнула рукой Сандра, - чувствую я, эта история надолго. Кэп-то вряд ли сегодня расскажет, что он там вытянет из этого Ауртни. Прочитаем завтра.
- А его Ауртни зовут? - удивился я, - надо же, я и не замечал никогда, что у нас есть такой Ауртни... как его там... сын Хёскульда. Вот Лири например или Фогерти я сразу запомнил.
- Ну так они яркие! - хмыкнул из-за моего плеча Джонсон, привалившийся плечом к вантам.
- А Лири, между прочим, назвал ярким этого драуга, - задумчиво сказал я. - Ладно, я спать.
Из-под бака не доносилось никакого шевеления. Видимо, наш гость там освоился и слился с кораблем.
После завтрака я отправился к Хорхе, надеясь подцепить у него что-нибудь про исландских призраков. Нашлось два экземпляра: по-исландски и почему-то по-русски. Я выбрал русский: все-таки, на нем мне уже приходилось что-то читать.
История Ауртни Хёскульдссона была в книжке одной из первых, я успел прочесть ее до начала вахты. Смысл был в том, что Ауртни, обнаружив на берегу этот труп, не помог его похоронить и никому не сообщил, а убежал, потому что выглядел труп неважно, был весь объеден крабами. Имя мертвеца было Торлаук. Он гнался за бедным подростком до самого дома, а наутро другие люди нашли его на берегу в том же неприглядном виде и достойно похоронили. Но и после смерти драуг продолжал преследовать Ауртни, пока, по совету пастора, юноша не воткнул с обоих концов могилы по иголке.
Судя по вчерашним событиям, не помогло.
Вахта моя прошла спокойно. Мы шли курсом галфвинд, на Сандриной настройке парусов, и я успел выхватить еще несколько историй из книжки. Вот оно в чем дело: исландские призраки, в отличие от континентальных, весьма материальны. То есть, если такой схватит тебя за горло, ты это очень даже почувствуешь. А одеваются они обычно в красно-бурое. Удивительная история: Торлаук не перестал преследовать Ауртни даже тогда, когда несчастный сам стал принадлежать миру мертвых. Интересно, что он вообще хотел с ним сделать? Судя по нелепому бегству Ауртни на марс, что-то неприятное.
Но сейчас он вряд ли помнил об этом сам. Ближе к концу вахты я увидел, как дверь в такелажную приоткрылась, оттуда вышел наш гость и принялся кругами бродить вокруг грот-мачты. Он что-то бормотал себе под нос. Уже интересно: ночью он не разговаривал.
- Мартин, Билли, загоните его обратно, - велел я, - заодно послушайте что он говорит.
Драуг безропотно дал себя увести обратно в такелажную, Мартин и Билли вернулись на мостик, чем-то глубоко пораженные.
- У него там на всем турецкие головы!
- Что? - не понял я.
- Узлы, - объяснил Мартин, - на каждом конце турецкую голову заплел. Странный тип.
- А говорит что?
- Ауртни. Ауртни. И так до бесконечности.
- Понятно.
- Его зовут Торлаук, - сообщил я Джонсону после смены вахты, - тут есть о нем история, - я помахал книжкой. - Правда, в книжке выходит, что с ними все закончилось. Так что готового совета, что делать, я не нашел.
- Ну что тут поделаешь, - развел руками Джонсон, - книжка-то на такие корабли, как наш, не рассчитана. Ничего, придумаем что-нибудь.
День прошел без происшествий. Из-под бака доносилось бесконечное бормотание: "Ауртни. Ауртни". И шорох тросов.
- Ну хоть кормить его не надо, - заметила Сандра, набивая ночную трубку.
- От кэпа ничего о нем не слышно? - спросил Джонсон.
- Говорит, Торлаук Бьёрнссон. Больше Ауртни ничего сообщить не может. Говорит, в Сиглуфьорде затонул корабль, когда ему, Ауртни, было пятнадцать. Наш Лауки, видимо, с того корабля. Похоже, такелажником был.
- Вот-вот, - подтвердил я, еще не до конца понимая, что собираюсь сказать, - вот он плел эти свои узлы - и заговорил...
- Ты к чему клонишь? - нахмурилась Сандра.
- Да я вот подумал, говорят, мелкая моторика стимулирует речь. А тут еще и любимая работа. Может, ему задание дать? Начнет что-нибудь плести, расшевелится, и, может, расскажет, чего ему нужно.
- Йоз! - восхищенно вскричала Сандра, - да в тебе живет великий психиатр! Как это тебе в голову пришло?
- Никто такой во мне не живет, - буркнул я, - просто насмотрелся, как работают с такими, как моя сестренка. Тоже предлагают поделать то, что больше всего нравится. Сестра вот картины пишет. А этот же прирожденный такелажник, еще в полном ауте, а уже что-то вяжет.
- Хорошо-хорошо. Я помню, мы в Швеции покупали манилу для ковриков, тонкую такую, восьмерку, а наплести ни у кого руки не дошли. Вот и поглядим.
Бухта манилы нашлась у боцмана. Боцман был весьма недоволен, что творческая активность офицерского состава просыпается именно после полуночи.
- Я не понимаю, вы еще живые люди или не совсем? - бухтел он, выкатывая большую катушку из своего рундука, - что ж вам не спится, штурмана-офицеры?
Сандра не посчитала нужным отвечать, забрала манилу и смело отправилась в такелажную. Мы на всякий случай встали у переборки, если переговоры пойдут не так.
- Лауки, дорогой, - говорила Сандра с интонацией доброй няни, - нам нужен мат. Понял? Обычный мат, на четыре пряди. Умеешь? Ну вот и славно. Вот тебе трос. - Вдруг огромный Лауки поднялся и двинулся на Сандру. Мы с Джонсоном напружинились, готовые, если что, защищать ее, но никакого "что" не случилось. Драуг обхватил катушку с тросом, прижал ее к себе и вернулся к пяртнерсу фок-мачты, на котором со вчерашнего дня сидел. "Надо мат, - бормотал он, - надо. Ауртни. Надо. Мат".
- Новое слово и кошке приятно, - усмехнулся я.
- Слушай, работает! - улыбнулась мне Сандра, - ну, посмотрим, что будет. Какой же он все-таки огромный. И правда сын медведя. Я прямо перепугалась, когда он ко мне пошел.
Капитан вызвал Сандру на мостик, видимо, с докладом о наших действиях с драугом. Сандра вернулась довольная: капитан нашу идею одобрил. Даже если это не поможет Торлауку, хотя бы новые маты на палубе появятся.
Так и вышло. За следующие несколько дней Торлаук вошел в размеренный корабельный быт в своем собственном качестве. Он часами плел коврики и не делал больше попыток преследовать Ауртни. Я втайне гордился тем, что именно мне пришла в голову идея, как его применить.
Но по мере приближения к Рейкьявику капитан мое самодовольство снял как рукой. Сообщил, что ожидается много гостей, небольшой цикл лекций, и вообще любая размеренная корабельная жизнь, которую я так любил в открытом море, мигом заканчивается на стоянке. Так что с Торлауком надо что-то решать.
- Я собираюсь устроить им очную ставку, - сообщил Дарем, - если очнется - возьму его в команду. Хороший такелажник не помешает. Ну а нет - и до свидания, пусть и дальше является на берегу.
Мы занервничали. Но капитан уже принял решение. Вскоре после полуночи двое ночных матросов вытащили драуга из-под бака и проводили на мостик, где уже двое других держали за руки переполненного ужасом Ауртни.
- Ауртни, - воскликнул Торлаук и затараторил что-то по-исландски. На такой скорости я ничего не понял. Ауртни нехотя отвечал. Неудивительно, что до сих пор я не замечал этого сына... как его... Хёскульда. Внешность-то неприметная, да еще и прячется все время за чьими-то спинами. Мне даже жалко его стало: всю свою сознательную жизнь боялся своего призрака, да так сильно, что и после смерти не успокоился. Хорошо еще ему хватило ума наняться на наш корабль.
Четверо, державшие собеседников, расслабились и расступились: видимо, ни один из двоих больше не помышлял сбежать. Между ними завязалась беседа, не слишком дружеская, но достаточно спокойная. И вдруг Торлаук без предупреждения двинул Ауртни кулаком в челюсть.
Мы подпрыгнули, и матросы растащили этих двоих по разным бортам.
- Да все, все уже, - совершенно ясным голосом сказал Торлаук, - я только вот это и хотел сделать. Чего он меня там бросил, сопляк этакий.
- Руки на мостике у меня не распускают, - заметил Дарем, - но я рад, что ты очнулся. Готов ли ты наняться ко мне в ночные матросы?
- А чего ж, - согласился Торлаук, - мне и деваться больше некуда. Я справный такелажник, не пожалеете, сэр.
Почему-то мы все, даже Ауртни, поверили, что действительно все уже. Многолетняя история вражды закончилась.
Проходя мимо Ауртни, до сих пор дрожавшего у вант, мы услышали его бормотание: "Просто по морде?! Ну я дурак! Просто же по морде! И все..." Сандра усмехнулась.
- Ну вот скажи, Йоз, - обратилась она ко мне задумчиво, когда мы умостились на баке, - ты и теперь считаешь, что смерть - это пространство свободы?
- А ты что, все это время об этом думала? - удивился я. - Я же это так просто. Ну и забавно же вышло с этим маскарадом.
- Конечно, думала. Фраза-то пробирает. А тут к ней ответная часть пришла. Один все потерял, кроме мысли про Ауртни. Другой так боялся, что даже упокоиться толком не смог. Какая уж тут свобода.
- А капитан? Не все же такие безмозглые.
- Капитан хотя бы сознает, что делает.
- Значит, дело в осознанности? - спросил я.
- Так в тебе там еще и психоналитик сидит? - уставилась на меня Сандра, - ты еще спроси, хочу ли я об этом поговорить. Что-то я сомневаюсь, что хочу.
- Мне скоро придется их на вахты расписывать, - буркнул я, - всех этих, которых ты во мне поселила. Никто во мне не сидит. Я вообще простой как вымбовка.
- Ну, ну, - воскликнул Джонсон, - можно подумать, эти исландцы выпустили на борту вирус вражды. Вы чего, в самом деле ссоритесь?
Сандра рассмеялась, я нервно посмотрел на нее, но не удержался и рассмеялся тоже.
- Кстати, в той книжке современный анекдот про драугов есть. - сообщил я, - ехал берегом моря автобус с одним пассажиром. Автобус притормозил, и вдруг в нем произошло какое-то движение. Пассажир огляделся и бежит к водителю: что мне делать, мол, автобус полон призраков! Как что, отвечает водитель, иди скорее собери с них плату за проезд.
Товарищи мои расхохотались, не потому, что анекдот был так хорош, скорее, потому, что нам требовалась некоторая разрядка.
На концерт Бьорк мы опоздали. С парусным кораблем никогда не говорят "Придем тогда-то" без оговорок типа "Возможно, если ветер будет благоприятствовать, надеемся" и т.д.
А в остальном стоянка в Рейкьявике вышла такой же, как и в других городах. За исключением того, что с наступлением полуночи, едва мне удалось проводить с борта последнего посетителя, палуба наполнилась людьми в красно-бурых куртках, чем-то неуловимо напоминающими нашего Лауки.
- Что мне делать, мэм, - спросил я Сандру, - корабль полон призраков!
Сандра заржала.
- А то ты сам не знаешь! Позови Лауки, пусть проведет им экскурсию.
Тут-то Торлаук нам и пригодился.
--
ЦВЕТОЧЕК
В бретонском Бресте, на выходе из книжного магазина, я поймал козырьком кепки какой-то легкий предмет. Предмет скатился по козырьку, упал мне в руку и оказался толстым пушистым листом сенполии, домашней фиалочки. Я поднял голову. На узком французском псевдобалконе немолодая дама с ножницами в руках махала мне рукой и бормотала "Пардон, пардон". Я сделал неопределенный жест, призванный обозначать "ерунда, не берите в голову" и пошел дальше, с листом в руках, догонять Сандру. Сандра обрела в этой лавочке толстый альбом кельтского орнамента, для племянницы, увлекшейся вышиванием.
По дороге, в случайном скверике, я набрал горсть бретонской земли в полиэтиленовый пакет. Почему-то мне показалось, что листок не случайно свалился мне на голову, и я обязан принять участие в его судьбе. Сандра, наслаждаясь альбомом прямо на ходу, только посмеивалась и намекала, что садоводство не дело для моряка. Я только пожимал плечами.
В моей каюте давно уже стояла чашка из капитанского сервиза, лишенная ручки. Этим чашкам вообще не везло, или везло - как посмотреть. Одна за другой они переходили в собственность ночной команды. Первая разбилась точно пополам, рыжий Гроган обрадованно ухватил ее, унес в свою каморку и вернул на следующий день врезанной в дубовую доску с пущенным по краю сизалевым плетеным узором. Выжженные по верху буквы сообщали: "Полумодель чашки". Только мы повесили ее над кофейным автоматом, как разбилась следующая. Мартина, девушка из сандриной вахты, была сбита с ног проносившимся мимо Ахмедом, который спешил встретить рассвет. Следующую чашку уронил сам Ахмед - на нервной почве, когда кок невозмутимо сообщил ему, что кофе, который он взял с полки с пряностями, без кофеина и специально был туда отставлен для Хорхе. К этому моменту "настоящий арабский кофе" был уже сварен и налит в чашку, и Ахмед был шокирован сразу всем: и тем, что вся его кийяфа не помогла распознать подделки, и тем, что кок молчал до самого конца. Капитан принимал все эти потери с удовольствием: сервиз был подарен ему, но вещественные и новые чашки воспоминаниями не наполнялись, так что наша неловкость была ему на руку. Теперь капитана часто можно было увидеть попивающим на мостике воспоминание о кофе из бело-синей чашечки тончайшего фарфора.
А от этой чашки ручку я умудрился оторвать. Попил кофе из автомата, решил самолично помыть за собою посуду, чтобы не беспокоить лишний раз кока - и вот. Чашку я утащил к себе, потому что ее духовная сущность все равно проявится ночью, и нечего оставлять в доступных местах доказательства моего идиотизма. Теперь я налил в нее воды и поставил туда листик. Сенполия очень легко пускает корни, в детстве нам с сестрой не раз приходилось наблюдать, как прорастает в стаканчике оборванный листик. Пакет с землей я поставил рядом. Когда лист пустит корни, мы уже будем в море, и земли мне взять будет неоткуда.
Но еще несколько дней простояли мы в Бресте. Длинный тоннель сквозь скалу, гулкий, переходящий в ущелье вел из гавани в город на холме. Вокруг корабля плескались толстые гладкие сомы. Я словно завершил первый круг, свой личный год, пусть и не совпадающий с астрономическим, ведь именно здесь я впервые познакомился с кораблем и его командой. Но сейчас это был не фестиваль, а обычная программа нашего корабля: чтения, лекции, библиотечная жизнь. Я ничем особенно не был занят, кроме ежедневного выдворения зачитавшихся гостей, а вот Сандра целыми днями металась по городу, и в один из дней вернулась очень довольная.
- Я купила опреснитель!
- О, так мы что же?..
- Вот именно! Капитан говорит - идем в Дакар. Вечером эту штуку подвезут. И завтра тогда выходим.
Я ничего не сказал просто потому, что с ходу не нашел слов, а кричать "вау" посчитал ниже своего достоинства. Но - вау - долгий-долгий переход, море, никаких тебе заходов, стоянок, толп. Размеренный ритм, четкие вахты, никаких тебе банкетов, лекций, приемов. Светящийся планктон под форштевнем, летучие рыбы, полуночные заседания трубочного клуба - счастье, что и говорить.
До самого отхода я был как на иголках и очень много курил. Опреснитель подвезли на средней отметке прилива, когда понтон стоял вровень с высоким причалом, чтобы не пришлось тащить его по наклонному трапу. Кто их знает, случайно ли так вышло, или, зная расписание приливов, подгадали. Механики установили эту штуковину (зачем-то разноцветную) в машинном отделении, и корабль словно пошевелился и расширился, принимая машинку в себя, или мне это показалось.
А с рассветом мы наконец отшвартовались.
На этот раз дырчатые камни возле бретонского побережья достались мне под ясным солнцем, о чем я мечтал в прошлый раз. В дырах и щелях скал лежали синие тени, а я ведь так и не обзавелся фотоаппаратом, а тут такая красота. Снимки нужны для того, кто возвратился из плавания, а наше-то плавание не кончается; я жадно глотал прекрасные виды, надеясь, что запомню каждый излом скалы и каждый блик на воде.
И отход-то в этот раз показался мне совершенно особенным. Стоило нам выйти из гавани и поставить паруса, как за нашей спиной выглянуло солнце и окрасило полотнища оранжевым. Вахта была сандрина, но и мы с Джонсоном болтались на юте просто за компанию, от избытка чувств. А потом и эти прекрасные камни, и замечательный тихий закат, в общем, день был настолько переполнен визуальными впечатлениями, что к полуночи я уже клевал носом и на бак с трубочкой поднялся просто по привычке. Мы закурили и сидели молча, наслаждаясь спокойствием открытого моря, и не сразу заметили, что на палубе что-то происходит.
Когда мы поднимались, на крышке люка перед полубаком сидели Торлаук и Лири. Исландец учил Тома вязать какой-то заковыристый декоративный узел. Но сейчас оба стояли возле грот-мачты и говорили с кем-то незнакомым.
- Черт побери, это же тетка! - шепотом воскликнула Сандра.
Она была совершенно права. Это была не леди, не дама и уж тем паче не девушка. Типичная тетка. Среднепожилого возраста, в ситцевом платье в цветочек, в неопрятном бытовом передничке на том месте, где могла бы быть талия, если бы тетка давным-давно ее не лишилась. Фигура у нее оказалась совершенно цилиндрическая, и обладательница фигуры скорее годилась в ночную команду, чем в мою вахту. Вопросы ночных матросов, кажется, пролетали мимо нее, потому что она бормотала только "отстаньте от меня" и очевидно частично отсутствовала.
- Надо бы кэпа позвать, - озабоченно сообщила Сандра, - я его подменю. Йоз, ты понимаешь, на каком она языке говорит?
- Что-то славянское, - пожал я плечами, - русский диалектный или белорусский. Ну, неважно, ночных-то понять нетрудно. Что-то мне кажется, что она не в себе.
- Конечно, не в себе, - отозвался Джонсон, - ничего не вижу в этом удивительного.
Сандра убежала на мостик, а я вопросительно посмотрел на Джонсона.
- Не каждый сохраняет сознание при переходе на ночную сторону, - объяснил он, - вон хоть Лауки вспомни. Одно дело, если человек моряк и хотя бы раз искренне пожелал оставаться в море всегда. Как кэп, например. А тут какая-то женщина. Вряд ли она когда-то хотела сохранить себя целиком. Наверняка, не до того было. Ну, дети, кухня, церковь, готовка, посуда, быт, муж какой-нибудь. Разве что раз когда-то подумала, что вот бывает море а в нем корабли. Случайно. - Джонсон объяснял обрывочно, раскуривая затухающую трубку, но я в целом понял, что он хотел сказать.
- Какой ты умный, - сообщил ему я. На палубу между тем спустился капитан, осмотрел тетку, задал ей пару вопросов, но услышал все то же "отстаньте от меня", спросил, как ее зовут и неожиданно получил ответ: Маргарита. Удовлетворенно кивнул, скомандовал Тому и Лауки: оставьте ее, пусть привыкает, и удалился на мостик.
Маргарита начала привыкать, а мы разошлись по койкам.
И мы начали привыкать к Маргарите. Перебрав разные сокращения - я настаивал на Рите, но не преуспел - длинное имя сократили до Мэг. Мэг полупрозрачным пятном маячила по ночам перед грот-мачтой, не предпринимая попыток сдвинуться с места или поучаствовать в общении. Между тем плавание шло своим чередом, закончилась запасенная бретонская водичка, пришел черед опреснителя. Воды получалось много, учитывая, что половина команды в воде не нуждалась. Хватало даже на быстрое мытьё. Я не заметил разницы, вода как вода, не особенно радостная, но вполне пресная, а вот моей фиалочке вода не понравилась. К моменту, когда мы миновали Бискайский залив, листик уже пустил корни, я высадил его в землю, в ту же чашку, проклюнулся уже второй листик и третий. Но тут началась опресненная вода, и фиалочка начала чахнуть, тем более, что и света ей доставалось мало. Я перетащил цветок в штурманскую рубку, но тут воспротивился капитан. Сообщил, что комнатные цветы превращают достойный корабль в передвижной загородный домик, и он решительно против. Тогда я укрепил чашку проволокой на переборку полубака, между дверями в каморку Торлаука. Несколько дней я ходил вокруг чашки с цветком кругами, но цветок выглядел бледно, несмотря на южное солнце и милосердные тени от парусов.
- Между прочим, это первая женщина в ночной команде, - заметила Сандра как-то ночью.
- Действительно! - удивился я, - я и не замечал. А ведь и правда, там одни мужики.
- Ну, это-то неудивительно, - пожал плечами Джонсон, - во времена Дарема женщина на корабле считалась нонсенсом.
- Но ведь в дневную команду он женщин берет? Даже на офицерские должности.
- Потому что мы умные! - объяснила Сандра, - особенно я. Да и Мартина, и Джин у меня очень. А уж Эмма-то - что бы мы без нее делали?
- А Робин?
- Робин, между прочим, хороший писатель. Хотя, конечно, хорошо, что она вернулась издавать свои книжки. И это нормально, - строго погрозила нам пальцем Сандра, хотя мы и не возражали, - мало кто из писателей обладает легким характером. Слава богу, мы возим их книжки, а не их самих.
- Интересно, как кэп с ней справится, - шепотом сказал я, - он же хвастался, что быстро всех ставит на ноги, а тут что-то никаких перемен.
- Куда торопиться, - ухмыльнулся Джонсон, - тебе она что, мешает? Мне вот нет. Маячит там, и пожалуйста. У нас с этой стороны и нагельной планки-то нету.
На том и порешили. Но спокойной жизни все равно не вышло. Следующей ночью Фогерти обнаружил на баке призрак непонятного сосуда. Огромный каменный горшок, удерживающий равновесие на пятачке размером с подушечку большого пальца. Никто из нас ничего такого не помнил. Следующей же ночью нас буквально засыпало духовными сущностями различных предметов, назначение большинства из которых оставалось загадкой. Был там, скажем, круг с непонятными лопастями внутри, вытесанный из твердого камня, хотя, с моей точки зрения, камень таких тонких деталей не выдерживает. Были каменные диски, напоминающие современные сидюки. И еще куча непонятных предметов, даже материал которых невозможно было определить в их призрачном состоянии. Днем весь этот хлам исчезал, а ночью загромождал палубу, и даже выкинуть за борт не помогало, вещь снова появлялась на том же месте, что и в первый раз.
- Что-то знакомое, где-то я уже видела этот стиль, - мучилась Сандра, - проклятый склероз. Так и свихнуться недолго.
- Может, я у Хорхе спрошу? - привычно предложил я.
- Как ты его сейчас спросишь? Эмма все еще загоняет его спать в одиннадцать. А эти штуки только в одиннадцать и появляются.
- Думаешь, он спит? - усомнился я, - сидит, небось, у себя, читает. Взрослый все-таки мужик. Да и чувствует он себя вроде хорошо, Эмма его по инерции тиранит и для профилактики. Давай, схожу.
- Ну ладно, так и быть, но смотри не разбуди Эмму.
Ощупью, не включая света, я пробрался сквозь соты библиотеки и поскребся в каморку Хорхе. Сквозь закрывающий стекла двери гобелен с изображением алхимической саламандры и правда пробивался свет, то есть, я оказался прав. Тихо, стараясь не звякнуть дверной ручкой, Хорхе открыл дверь и впустил меня к себе. Стоять вдвоем в узкой каюте было невозможно, я сразу присел на койку.
- Происходит что-то странное, - объяснил я, - уже которую ночь на палубе появляются призраки странных штук. И они нам что-то напоминают. Похоже, нужна ваша консультация.
- А Эмма точно спит? - подозрительно спросил Хорхе, - не хотелось бы полночи с ней ругаться.
- Во всяком случае, я ее не видел. Пойдемте, пожалуйста.
- Ну хорошо, показывайте, где это.
- Да теперь уже практически везде.
Главная палуба и впрямь напоминала склад светящихся арт-объектов. Сейчас, в час ночи, их можно было взять в руки. Мэг по-прежнему стояла у мачты, Хорхе, проходя, с ней поздоровался, назвав по имени - господи, мне бы такое внимание к людям! Библиотекарь не выходит по ночам, когда он успел ее заметить?
Сандра и Джонсон уже ждали на палубе, Сандра вертела в руках статуэтку, изображающую длинноносую птицу.
- Вот, новенькое, - сообщила она, - наконец-то не посуда, а птичка какая-то. Только я все равно не могу вспомнить, что мне это все напоминает.
- Ну как же, - Хорхе поднял с палубы сосуд из полупрозрачного камня с тонкими стенками, - это же похоже на коллекцию Джосера, разве не помните?
Мы уставились на него, как три юных двоечника.
- Вы в Каирском музее-то были? Неужели нет?! Ох. Ну, смотрите: египтяне всю свою историю использовали и переделывали то, что осталось от их предшественников. Именно поэтому мы об этих предшественниках знаем так мало. Но по крайней мере один из них относился к наследию предков как археолог. Фараон Джосер, жизнь, здоровье, сила, ступенчатую пирамиду помните? Он собрал коллекцию странных предметов, сейчас она в Каирском музее. Судя по всему, он собрал не всё, что-то погибло. Вот сущности погибших артефактов мы сейчас и наблюдаем.
- Но почему у нас? - озадаченно пробормотала Сандра, - мы-то здесь при чем?
- Ну, не знаю, - пожал плечами Хорхе, - видимо, никто, кроме нас, не готов их принять. Да и, - он огляделся, - похоже, и мы не вполне готовы. Знаете что, утром поговорим с капитаном. А для вас у меня найдется несколько полезных книжек, правда, слишком тенденциозных, но зато с фотографиями. Спокойной ночи!
Мы не стали ждать рассвета и отправились на мостик. Оказалось, что и на мостике полным-полно загадочных предметов, вот сейчас капитан, глядя на нактоуз, задумчиво вертел пальцем каменный сосуд с краями, с трех сторон загнутыми внутрь, словно камень не точили, а лепили пальцами.
- Нельзя упускать все эти артефакты, - без предисловия сообщил Дарем, - нам предоставлена уникальная возможность иметь на борту музей древней цивилизации, ночной, правда. Насколько я помню, Грэхем обладает навыками плотницких работ, Йозеф, я надеюсь, с вашим воображением вы сможете придумать ему хороших досок. Лучше дуб, конечно.
- Ну ничего себе, - хихикнула Сандра, - простите, капитан, раз уж мы не должны вам ничего объяснять, может быть, вы объясните нам, что происходит?
- А, ну как же. Это волшебная сила литературы. Мы же в Атлантическом океане? Подобные предметы приписывают цивилизации атлантов. Спасибо Платону. Тот факт, что все это появилось именно на нашем книжном корабле, говорит о том, что Атлантида существовала скорее в пространстве мифа, чем физически. И наш ночной музей будет служить доказательством - для тех, кто понимает. А теперь ступайте отдыхать, господа, мне бы не хотелось, чтобы кто-то из вас посадил завтра корабль на мель. Внимательнее следите за курсом, я проложил новый курс в обход стада китов. Звук нашего генератора мешает им петь. Ступайте.
- Мель, - усмехнулась Сандра, когда мы поднялись на бак покурить перед сном, - под нами пара километров.
- Да он просто хотел от нас отделаться, - предположил Джонсон, - чтобы как следует наиграться.
Спал я в результате так мало, что придумать доски для музейного шкафа не получилось. А днем я обнаружил, что моя фиалочка окончательно засохла.
- Бедное животное, - похлопала меня по плечу Сандра. Я не понял, кого она имела в виду - меня или сенполию, вроде бы, оба мы к животным не относились, - я успела ее полюбить.
Я отвязал чашку от переборки, вытряхнул сухой цветок за борт, и вернул чашку в свой секретер. Мало ли еще когда пригодится. Хотя с дыркой в донце считать ее чашкой было бы уже нелепо.
А после заката мой цветочек, как ни в чем ни бывало, проявился на переборке полубака. Мы с Сандрой уже сидели на баке, ждали только Джонсона, который вскоре должен был сдать вахту капитану и присоединиться к нам. Сандра под светом красного бортового фонаря листала альбом о Каирском музее, выданный библиотекарем, а я заглядывал через плечо. И тут на палубе произошло какое-то движение.
- Ах ты моя маленькая, - услышал я нежное воркование, - фиалочка моя... Сейчас-сейчас, будет тебе водичка...
Мы перегнулись через балюстраду бака и уставились на Мэг, которая отлепилась от грот-мачты и хлопотала вокруг призрака моего несчастного цветка. Выглядела тетка куда плотнее и вещественнее, чем прошлой ночью.
- А вы чего смотрите? - прикрикнула на нас Мэг, - водички, что ли, дайте, цветок совсем зачах.
Бормоча "ну, естественно зачах, он же вообще дохлый", я подобрал с палубы ближайшее наследие атлантов, слил в него небольшую лужицу воды, стоявшую в чехле спасательного круга с момента последнего дождя, и протянул Маргарите. Нежно улыбаясь, она вылила воду в цветок (я боялся, что настоящая вода прольется насквозь, но этого не произошло). Ночью цветок выглядел очень материальным, и даже у чашки теперь была ручка, за которую она и крепилась к переборке.
А за спиной Мэг уже стоял капитан, дождавшийся своего часа. Мы могли спокойно возвращаться к себе на планширь, под ванты. Принимать в ночную команду - дело капитана.
Следующие несколько ночей выдались особенно беспокойными. На палубе грохотали, позвякивали, разговаривали. А на третью или четвертую ночь все стихло, от неожиданности я не смог заснуть и вышел на палубу.
Там Мэг с явным удовольствием на лице мыла планширь светящейся водой из жестяного ведерка. И воду, и ведерко, видимо, извлекла она из собственных воспоминаний. Атлантические артефакты были аккуратно сложены вдоль бортов в стопки и принайтовлены шкертиками.
- Здравствуйте, сэр! - приветствовала меня Мэг, как ни в чем ни бывало, - осторожно, я тут только что помыла!
Я в ужасе ретировался вниз, в кают-компанию.
Мы миновали Азорские острова, и новые артефакты перестали появляться. Видимо, коллективное бессознательное помещало Атлантиду именно на месте Азорских островов, ведь достаточно посмотреть на современную карту, чтобы понять, как мало в Атлантическом океане вообще поднятий дна, которые можно было бы посчитать затонувшим большим островом. А Мэг в ночной команде прижилась. Теперь можно было идти хоть в Бермудский треугольник. Даже если воображение миллионов читателей населит нашу палубу пропавшими пилотами или заблудившимися яхтами, Мэг найдет, куда это все убирать.
В конце концов, капитан назначил ее ночным боцманом. До сих пор устройство ночной вахты состояло всего из двух ступеней: сам капитан и его матросы. Теперь всем, что казалось ухода за кораблем, ведала Мэг. Похоже, ребятам это нравилось. Ночные матросы звали ее "мама Мэгги" и выполняли ее требования мгновенно.
- Знаете, ребята, все это внушает надежду, - мечтательно сообщила нам как-то ночью Сандра.
- В каком смысле?
- До сих пор меня грызло, смогу ли я остаться тут навсегда. Все-таки, у Дарема в ночной команде до сих пор не было женщин.
- Но ты же моряк! - удивился я, - штурман, старший помощник.
- Но это не мешает мне быть женщиной, - отрезала Сандра, - а Мэг - это пре-це-дент. Вон, смотрите, это я корабль до последнего гвоздика знаю, а она разве что книжку-другую про море прочитала, а как ей все удается.
Мы дружно посмотрели назад. Корабль сиял потусторонней чистотой, под бортами аккуратно ждали своей очереди свидетельства существования древней цивилизации хотя бы в пространстве мифа, наверху вился наш голубой флаг с книгой и птицей, идеально натянутые тенты на шлюпках отражали лунный свет, а прямо под нами, в чашечке, подвешенной к переборке, цвел пышными махровыми сиреневыми цветами наш цветочек.
- Вот, - улыбнулась Сандра, - первая ночная фиалка в истинном смысле слова. Не знаю как вам, а мне нравится.
Мы не нашли, что возразить.
--
РУКОПИСНЫЕ КНИГИ
В Дакаре нам пришлось встать в док. Хорошо еще, что он там есть, и уже довольно давно.
Пока мы обходили стадо китов, отслоился один из листов медной обшивки, и нас начали грызть. Мы заметили не сразу. Как-то мне приснилось, что у меня чешется левый борт, а за завтраком капитан сообщил, что, вероятнее всего, вскоре нам понадобится ремонт. Весть о морских древоточцах разнеслась по кораблю мгновенно, и значительная часть команды начала смотреть на меня косо. Словно я единственный, кому понадобились деревянные борта. С моей точки зрения, морскому ежу ясно, что без полного одобрения ночной команды я и заклепки бы на судне не заменил.
Так что еще до прихода в порт я уже совершенно извелся. С этой проблемой я раньше не сталкивался: не водятся древоточцы на севере. Но источенные шашелем доски видели мы в музее Васы в Стокгольме, и в жизни не встречал я поролона страшнее. Мне снились кошмары, да и днем перед глазами стояло изображение источенной доски. А ведь могли бы и пароходом быть железным.
Может быть, поэтому Дакар мне сразу не понравился. То есть, города я почти и не видел, а порт там оказался как порт, довольно обыкновенный, и чрезвычайно населенный. Лодки стояли там в семь рядов, стояли на погрузке огромные контейнеровозы, сновали маленькие катера. Плавучий док мы миновали почти у входа в порт, но там уже стоял большой пароход, и мы медленно прошли мимо. К нам подкатил деловитый буксир и высадил к нам на борт лоцмана, маленького черного человека с черной папкой в руках. Зубы и костюм были у него белые, праздник монохрома какой-то. Воздух пах незнакомой зеленью и песком, лоцман, широко улыбаясь, велел развернуться и пришвартоваться рядом с доком. Я ужаснулся: если нам придется ждать очереди, то мы вполне можем вот здесь и затонуть. Но, нервно куря на баке, я все-таки заметил, что док медленно погружается, значит, пароход оттуда выйдет, и запустят нас.
- Ну вот, видишь, - улыбнулась мне Сандра, - а ты изводился. Скоро уже встанем.
- А что, так заметно, что я извожусь? - вконец расстроился я.
- Я тоже извожусь, - сообщила Сандра, - так что нечего еще и по этому поводу нервничать. Все будет хорошо. Доски я еще на подходе заказала. Эх, все отдам за настоящую горячую ванну!
- Так ведь не холодно, - усмехнулся я.
- Вам, мужикам, - торжественно вздернула нос Сандра, - этого не понять.
- Чего нам не понять? - осведомился поднимающийся по трапу Джонсон. Он закончил швартовку, проверил все кранцы и со спокойной совестью мог расслабляться.
- Сандра считает, - пояснил я, - что нам, мужикам, не понять, зачем это ванна.
- Понять-понять! - с непривычным пылом воскликнул Джонсон, - кстати, капитан заказал гостиницу на весь дневной народ, так что будет нам ванна, всем и каждому. Симпатичная гостиница, говорят, и отсюда недалеко. Называется "Южный крест".
- О, романтика, - вздохнула Сандра, - надеюсь, и внутри там неплохо.
- Что-то мне туда не хочется, - признался я, - нас вот сейчас к воде подключат, так я и под душем помоюсь. Это, надеюсь, не обязательно в гостиницу идти? То есть, капитан не планирует чего-нибудь этакого?
- Насильно тащить не будем, - пообещала Сандра, - хотя жалко. Я надеялась тебя раскрутить сразиться со мной в бильярд. Ну, ничего, сражусь с Джонсоном.
Так и вышло, что, стоило нам встать в док, а случилось это утром, подключиться к воде и начать обсыхать, как все разбежались, и на борту осталась ночная команда, я и Хорхе. Впрочем, утром я видел только Хорхе: он вывесил гамак на середину палубы, под рострами, сдвинул очки на кончик носа и читал какую-то исписанную мелким почерком, да еще и по-испански, тетрадочку. О вопросе "не планирует ли капитан этакого" я к этому моменту уже позабыл, как и то, что он остался без ответа.
Вокруг возвышались ржавые стены, курить здесь было нельзя, поэтому я последовал примеру Хорхе и вывесил свой гамак по другую сторону от грот-мачты, так, чтобы любой спускающийся с трапа уткнулся прямо в меня; притащил себе из библиотеки огромный том моих соотечественников Ганзелки и Зикмунда, и улёгся читать о путешествии в Африку.
В детстве я проглотил их, не задумываясь, а сейчас обнаружил, что эту политическую информацию можно было написать, не выходя из дома. Достаточно вооружиться учебником современной истории и перекатать его, вставляя некоторые личные местоимения. Их замечательная машинка Татра тоже принимала в действии гораздо меньше участия, чем мне хотелось бы. Я честно пытался читать, но вскоре накрепко уснул, сраженный проблемами разваливающегося колониального строя.
Разбудили меня глубокой ночью. Мама Мэгги, проходя со шваброй, невежливо толкнула меня локтем и сообщила, что мой гамак мешает приборке. Действительно, работа на палубе кипела уже вовсю, я устыдился, свернул гамак и отправился на берег покурить.
Ночью все выглядело другим. Впрочем, все города ночью поворачиваются другой стороной. Сейчас мне пришло в голову, что все-таки неплохо было бы по этому городу погулять. Я бы даже и сделал несколько шагов по направлению от порта, но меня отвлекли: высокий человек в белых одеждах быстро шел по направлению к нашему доку. Его черное лицо практически пропадало на фоне неба, а белая хламида -- кажется, это называется галабия -- светилась в темноте, как наш вымпел. Не то чтобы сквозь него было видно огни порта, но что-то ночное в нем определенно было. И он бодро шел в сторону дока, уже ступил на трап, и я, заинтригованный, последовал за ним.
Когда я ступил в ржавые стены дока, его белые одежды мелькнули на трапе и пропали где-то в недрах корабля.
- Куда он пошел? - спросил я у копошащейся среди артефактов Мэг.
- В библиотеку, - махнула она рукой, - все уже там.
Все?! Очень интересно. Прием и проводы гостей обычно моя забота, а тут я оказался не при делах.
В библиотеке было темно, и, кажется, ничего не происходило. В читальном зале тоже, но откуда-то доносился уверенный голос Хорхе. Кажется, он читает лекцию, вот только я не понимаю ни слова. Я пошел на голос, и оказался у книжного шкафа с морскими легендами, я его уже видел многократно, шкаф как шкаф. Но голос доносился из-за него. И только тут я заметил наконец, что в палубу под шкафом врезана бронзовая полоса-рельс, и шкаф -- на самом деле дверь. Какой я все-таки внимательный, просто удивительно.
Я отодвинул шкаф и проскользнул внутрь. Надо же, я и не знал, что в библиотеке есть такое помещение. Шестигранная каюта без единого книжного шкафа, но вся по периметру забранная окованными латунью рундуками. На рундуках, подобрав ноги, сидели разнородные чернокожие ночные персоны, мужчины, женщины, старики. Кто в расписных хлопчатых платьях, кто в белых одеждах суфиев. В центре Хорхе, поигрывая указкой, хотя указывать ему было не на что, увлеченно рассказывал:
- Несомненно, Кодекс Гигас -- одна из знаменитейших рукописных книг мира. О ней ходили страшные легенды. Якобы, написал ее один-единственный монах, да еще и за одну ночь, и для этого ему пришлось заключить сделку с дьяволом... О, Йозеф! Рад вас видеть. Заходите, вам будет интересно, это ведь история вашей родины.
Я присел на свободный уголок рундука. Странно, из-за шкафа мне казалось, что Хорхе говорит на каком-то африканском языке, а теперь я все понимал, только не мог сосредоточиться на собственно словах, чтобы определить язык. А про Кодекс Гигас я краем уха слышал, даже хотел попасть на выставку, на которой его показывали не так давно, но в тот момент мы были слишком далеко от Чехии.
А Хорхе продолжал рассказывать, и я заслушался. Даже без иллюстративного материала наш библиотекарь рассказывал так, что картинки вставали перед глазами, как живые. Я даже практически вспомнил, как выглядел этот знаменитый дьявол, так заинтересовавший всю Европу. Наши сенегальские визитёры тоже слушали, открыв рты, и только один несмело спросил в самой сердцевине перессказа легенды о нагрешившем монахе: "Это правда?". "Скорей всего, это миф", - спокойно ответил Хорхе и продолжил историю.
Через некоторое время мне смертельно захотелось увидеть книгу ростом 92 сантиметра, да и на знаменитый разворот, где слева царствие небесное, а справа -- огромный карикатурный дьявол, я бы посмотрел. Все равно пергамент этих страниц за восемьсот лет потемнел от частых просмотров, от меня ему хуже уже не будет.
Видимо, ни разу до сих пор я не прослушал лекцию нашего Хорхе от начала до конца. А он, оказывается, умеет увлекать.
Наконец, история одной книги закончилась, и гости разошлись.
- Хорхе, - спросил я жалобно, - можно спросить? Где мы, собственно?
- В ночном читальном зале, - улыбнулся Хорхе, - А, ну да, прошлый раз он использовался еще до вашего прихода на борт. Ну, ничего страшного, теперь вы о нем знаете. Заходите к нам. Капитан говорит, мы простоим здесь не меньше месяца, так что у меня получается хороший цикл лекций о рукописных книгах. Вы что-то еще хотите спросить?
- Нет-нет, я пожалуй пойду. - Я передумал спрашивать о языке: если уж эта каюта проявляется только по мере надобности, должно быть, ей и наши вавилонские проблемы безразличны.
И снились мне после лекции сплошные страницы, буквы, неумелые рисунки и тяжелые переплеты. На утреннем построении мне все еще спросонья казалось, что я сам книга. Между тем на борту собралась вся дневная команда, кроме Эммы, которая передала, что не намерена расставаться с ванной в ближайшую неделю, и, если у нас что-нибудь заболит, чтобы звонили ей на мобильный, а лучше приходили бы сами, благо, идти недалеко.
- Что тут без нас было? - встревоженно уставилась на меня Сандра, когда мы подняли флаг и спустились за утренним глотком кофе, - ты выглядишь странно.
- Главное -- не загибать мне уголки и не чиркать на страницах, - пробормотал я, - ночью Хорхе читал лекцию. Это было что-то непередаваемое.
- А-а! - рассмеялась Сандра, - так ты впервые увидел ночной читальный зал. Так вот какое у меня было лицо, когда я сама впервые с ним столкнулась!
- И не рассказала ничего, - укорил ее я.
- Да речь об этом не заходила. Сходим на бережок?
Под днищем корабля, зеленым, похожим на брюхо кита, копошились местные рабочие. Джонсон уже практически объяснил им, докуда надо снимать медную обшивку, так что мы прихватили его с собой на берег.
- А ты так и не помылся, - принюхалась Сандра.
- К водичке-то нас так и не подключили, - пожаловался я, - танки залили и всё. Придется все-таки в гостиницу идти. Вода здесь дорого стоит.
- Ну то-то же. Так, вахта моя, ступайте-ка оба гулять, не мешайтесь под ногами.
Мы развели руками и отправились в музей африканского искусства. После музея я едва успел к смене вахт, а на излете вахты на борт примчался такой же взмыленный Джонсон, пыльный, потный и с полосатой деревянной штуковиной в руках, то ли подносом, то ли тарелкой в виде листа.
- Всю жизнь мечтал есть из деревянной тарелки, раньше как-то случая не было, - объяснил он, - что происходит?
- Да ничего не происходит.
Было бы из-за чего бежать. На корабле, кроме отковыривания меди от днища, действительно ничего не происходило. Дерево на замену еще не привезли, медь уже сняли, но до поврежденной доски дело не дошло. Я улучил момент, чтобы рассмотреть ее хорошенько. Она действительно была глубоко прогрызена, но жуткий "поролон" из музея пока не напоминала. Собственно, надо было заменить не больше метра, и всего у одной доски.
В гостиницу я ушел сразу после своей вечерней вахты, и почти пол-ночи провел в ванне. Нет, Сандра преувеличивала: наслаждение ванной после долгой аскезы доступно любому человеческому существу, какого бы пола оно ни было. Кроме того, в гостинице оказалась красивая винтовая лестница и круглая раковина с удобным зеркалом. Свежий и чисто выбритый, я появился на борту -- а там у Сандры было такое же выражение лица, как у меня накануне.
- Ты слышал про камни Ики? - Сандра смотрела на меня совершенно дикими глазами.
- Нет, а что?
- Вот и я раньше не слышала. Это такие перуанские андезиты с гравировкой. И на них такое нарисовано! Между прочим, у Хорхе есть несколько. Невозможно определить, сколько им лет. Это же камни. От двенадцати тысяч до семнадцати миллионов.
- Семнадцать миллионов? С гравировкой?! Пойдем-ка на бережок.
Мы, все трое, вышли на берег, присели там на какой-то камень, и Сандра пораженно поведала: Хорхе начал с того, что книги не обязательно должны быть буквенными, пиктография тоже может быть источником информации. Иногда эта информация не укладывается в голове. Иногда ее даже объявляют несуществующей. Так и произошло с камнями Ики. И тут он открывает рундук и достает камень, размером где-то сантиметров тридцать в длину, а на нем человечек верхом на динозавре, причем, человечек крылатый, а на динозавре надета сбруя, и по виду динозавр типичный диплодок. Про эти камни, оказывается, писали миссионеры в 17 веке, а ведь тогда еще никто и не думал о динозаврах, не говоря уж про знание их облика. И если бы только динозавры!
- И вот теперь я думаю: что у него еще там может быть, в волшебных рундучках? Александрийская библиотека? Библиотека Ивана Грозного? Кодексы майя? Не хочу больше пропускать лекции, - пожаловалась Сандра, - а ведь хотела каждый день мыться, пока мы здесь стоим.
- Да, Хорхе хороший рассказчик, - кивнул Джонсон.
- Да при чем тут рассказчик? - взвилась Сандра, - что именно он рассказывает, вот где ужас-то!
- Да нет, - улыбнулся Джонсон, - это только в первый момент шокирует, потом привыкаешь. А вот рассказывает Хорхе хорошо. То Йоз чуть в книгу не превратился, теперь у тебя вон глаза горят. А, между прочим, нам дерево привезли.
Дерево нам привезли эбеновое. Не так много, всего несколько досок, но для нашей цели достаточно. На набережной остановился забавный микроавтобусик, ржавый и помятый, раскрашенный желтым и синим, оклеенный фотографиями футбольных звезд и полуодетых девушек. Каждую доску грузчики несли вдвоем, эбен -- тяжелое дерево.
- Они предложили, и капитан разрешил, - объяснила Сандра, - у них еще макоре было, но тут я отказалась. Обчихаемся. Оно, говорят, страшный аллерген. А эбеновая доска в обшивке, да еще которую никто не увидит -- это будет наша собственная жуткая тайна, вроде камней Ики в рундуках, - Сандра убежала принимать доски, а Джонсон развел руками:
- Умеет же Хорхе очаровывать дам! А ведь на вид -- хилый испанский очкарик.
Однако и Джонсон выглядел глубоко впечатленным следующей же ночью, когда Хорхе рассказывал о всемирном потопе в литературе, начиная с эпоса о Гильгамеше. На этот раз ночной зал был переполнен: кроме сенегальских гостей, там были и мы трое, и капитан, и многие матросы ночной команды. Глиняных табличек, впрочем, библиотекарь не показал, на борту оказалось несколько изданий эпоса, но в переводе на разные языки, на бумаге, в обычных бумажных переплетах. Но интереснее всего оказались отступления, обо всем понемножку. О таинственном дереве гофер, которое полностью было потрачено на ковчег и в послепотопные времена уже не встречается. О фотографиях пустыни Наска из космоса, на которых ясно видна грязевая волна, перехлестнувшая через горы. Об останках корабля на склоне горы Арарат. Всепобеждающее море и одинокий корабль в нем -- тема, знакомая каждому из нас.
Оказалось, наши плотники не умеют работать с эбеновым деревом и не могут даже представить, как легко с ним обращаются сенегальские мастера. Выходит так, что капитан был пессимистом, оценивая ремонт в месяц. Мастера, подтесывая доски острыми топориками, подогнали их к борту буквально за пару дней. Мы уже начали расстраиваться, что лекций окажется меньше, чем хотелось бы.
Пока шел ремонт, я успел подружиться с симпатичным баобабом на одной из улочек города. В отличие от остальных, похожих на деревья, растущие вверх корнями, этот образовывал внизу небольшое утолщение, на котором оказалось удобно сидеть. Я пристрастился читать в этой ямке что-нибудь, связанное с предыдущей ночной лекцией. В первый день за мной подсматривали заинтригованные детишки, но уже на второй день привыкли, признали меня законной частью пейзажа. Мне начало казаться, что я пускаю корни, отрываюсь от моря, врастаю в землю. Я привык к рубиновому вкусу сока баобаба, который продавали здесь на улицах, пристрастился жевать за чтением какую-то курицу, запеченную на палочках в аутентичного вида ямах, женщины, проходящие мимо с корзинами на голове, приветливо со мною здоровались. Все откуда-то знали, что я не турист, а работаю, несмотря на мое бездельное существование под баобабом.
И вдруг оказалось, что ремонт закончен, и осталась одна, последняя лекция. И мне показалось, что библиотекарь обращался к нам. В конце концов, ночные жители Сенегала вряд ли имеют склонность к созданию рукописных книг, им уже должна быть чужда любая материальность, а вот мы -- имеем, еще как! Как-то вдруг оказалось, что писать книги руками -- имманентное человеческое свойство. Кому бы в голову пришло, даже у нас на корабле есть парочка принтеров, но Хорхе умудрился так повернуть дело, что мы почувствовали себя бессмысленными бездельниками: давно ведь уже взрослые люди, и до сих пор не написали ни одной рукописной книги! Я, правда, вел дневник. В одной из европейских маритимных лавочек я купил толстый блокнот в парусиновом переплете, и теперь записывал в него события пути. Некоторые записи складывались в связные истории, некоторые не были интересны никому, кроме меня; я даже вёл прямо в том же блокноте свою бухгалтерию и составлял списки необходимых закупок для корабля. Теперь я испытал страстное желание переписать его набело. А то и снабдить буквицами и иллюстрациями.
И под конец Хорхе окончательно добил нас Кодексом Серафини, художественным проектом конца двадцатого века. Книга написана на вымышленном языке и снабжена очень странными иллюстрациями. Для такого дела на свет был явлен лаптоп, потому что эти картинки даже Хорхе не смог описать словами. Сандра растолкала слушателей, обступивших компьютер, и уставилась на экран.
- Слушай, - говорила она мне позже, когда мы уже вышли из дока, пришвартовались неподалеку и отправились на прощание искупаться в лагуне, среди прокатных лодочек и водных велосипедов, - странное чувство от этой книжки. Там, в читальном зале, мне показалось, что все понятно, а теперь я ничего не могу вспомнить. Интересно, а сам-то этот Серафини точно знал, что он пишет?
- Как знать... - вздохнул я.
- Вот это и можно проверить. Если в зале можно понять любой язык, то и этот тоже. Логично?
Но заказать книгу мы не успели: пора было выходить. Сандра сдержанно тосковала и возилась с какими-то черными дощечками, оставшимися от ремонта. Я наконец увидел во сне штабель дубовых досок, и ночные плотники взялись за строительство музейного шкафа. Как-то ночью я заметил, как капитан бросает в море бутылку, но не придал этому значения -- мало ли кому может писать капитан. На палубе стало посвободнее, когда артефакты древней цивилизации упокоились в шкафах. Сандра похвасталась самодельной книжкой, изготовленной из какой-то оберточной бумаги, с обложкой из гладкого сенегальского эбена. Джонсон всюду таскался со своей тарелкой в виде листа с выточенными в нем углублениями. Корабельная жизнь вошла в привычную колею.
Как-то ночью мы увидели, что Дарем укладывает корабль в дрейф. Реи грота и фока обрасопили перпендикулярно друг к другу, бизань убрали вовсе. Кого-то мы здесь ждали.
- Капитан ни о чем таком не предупреждал? - осведомился Джонсон. У него тоже была книга, небольшая, в переплете из кожи того морского дракона, которой были переполнены такелажные кондейки.
- Нет, - пожала плечами Сандра, - он вообще в последнее время темнит как никогда.
На горизонте показалось судно, совершенно очевидно ночное. Но очертания его выглядели непривычно, слишком современно. Слишком острый нос, слишком узкие паруса, и как же их много! Я с изумлением признал в летучем голландце чайный клипер.
- Это то, что я думаю?! - Сандра встала по стойке смирно. Мы с Джонсоном тоже медленно поднялись.
К нам приближалась настоящая "Катти Сарк", совершенно такая, какой видели мы ее в Гринвиче, еще до пожара, в сухом доке. Только теперь она рассекала волны и светилась голубым.
- Так вот куда она сгорела, - прошептала Сандра, - какое счастье, что я спать не пошла!
Мы сошлись бортами и пришвартовались друг к другу. "Подмените меня", - скомандовал Дарем Сандре, она поднялась на мостик, и мы за ней, а капитан ненадолго перешел на борт клипера. Вернулся он оттуда с увесистым пакетом под мышкой. Клипер отшвартовался и растворился в полуночной экваториальной тьме.
- Капитан, - нетвердым голосом спросила Сандра, - это она?
- Она, - подтвердил довольный капитан, - и она привезла для вас подарок, - он вручил Сандре пакет, а сам зычно принялся отдавать распоряжения по возвращению на курс.
Сандра развернула обертку. "Codex Seraphinianus" значилось на обложке.
- Вот так сюрприз! А огромная-то какая, - Сандра нежно гладила книгу по корешку. - Издано в Нью-Йорке почему-то. Ну капитан даёт. А Катти-Сарк-то! Что, смерти нет?
- Смешно слушать ваши предположения о смерти, - отозвался от балюстрады капитан. А мы-то думали, что он занят настройкой парусов, - разумеется, смерть есть. Просто она не совсем то, что вы думаете.
- Спасибо вам, капитан! Это так неожиданно, - с чувством сообщила ему Сандра.
- Не берите в голову, леди, мне захотелось сделать вам сюрприз, и я заказал книгу по своим каналам.
- Сюрпризов вышло даже два, - пробормотал я. Я-то думал, что лекции Хорхе останутся самым ярким воспоминанием последнего месяца, а вышло не так. Мимолетное явление чайного клипера, казалось, вовсе выбило из меня все воспоминания о сенегальской стоянке.
- Ну, чему вы удивляетесь, Йозеф? - капитан прочитал меня насквозь, - разве "Катти Сарк" не корабль? Когда мы встречались с ван Страатеном, вы так не волновались.
- Еще бы, - объяснил я, - про ван Страатена я еще в детстве читал, привык. Не думал, что летучие голландцы появляются в наши дни.
- Не вижу, чем наши дни отличаются от всех других, - проворчал капитан, - время -- это только разновидность пространства. Ступайте-ка спать, господа. Да смотрите не подеритесь из-за этой книжицы.
Но, разумеется, спать мы не пошли, а уселись листать книгу в свете красного фонаря левого борта.
- Знаете что? - сказал Джонсон, не вынимая трубки изо рта, - сколько бы удивительных событий ни происходило с нами постоянно, капитан оказывается всего удивительнее. То он не знает про банковские карточки, то он вдруг Эйнштейна читал.
- Да вряд ли читал, - потусторонним голосом прокомментировала Сандра, разглядывая превращение парочки любовников в крокодила, - он просто знает.
--
ПЕШИЙ ПЕРЕХОД
Мы следовали за регатой Высоких Судов, хотя сами в ней и не участвовали. Знаменитая бывшая регата Катти Сарк привлекала множество читающего народа, особенно в сердцевине Европы; разумеется, и нас здесь ждали. Я жалел, что мы не можем участвовать в гонке: корабли, собирающиеся гоняться, образовывали праздничное морское братство, из которого мы как бы исключались, хотя и нам полагались билеты на командную вечеринку, бесплатное пиво и береговые агенты-няньки. Но на плакате с изображениями кораблей, с которыми носились туристы, собирающие печати, нас не было. Было бы нечестно идти гоняться в нашем случае - то есть, когда в распоряжении капитана всегда именно тот ветер, что ему нужен.
Потому и на парад команд смотрели мы со стороны, утешая себя тем, что в три часа дня половина нашей команды в любом случае не смогла бы пройти по городу в шествии.
На этот раз городом был Антверпен. Парад удался: по городу веселой бесконечной колонной шли матросы в форме, с флагами, с музыкальными инструментами, медлено и весело подбираясь к площади, где уже ждало пиво, жареные сосиски и перетягивание каната. Собственно, мы намеревались поучаствовать, нас собралось восемь мужчин, вполне достойная швартовная команда. Мы, правда, сомневались, не должны ли тянуть канат только те команды, что гоняются в регате, но оказалось, чтобы поиграть в канат, и корабль-то не нужен. Против нас вышло шестеро дюжих полуголых фламандцев, диких на вид и не приписанных ни к какому кораблю. Они выглядели так аутентично, что мне стало неловко за наши форменные голубые майки. Видимо, мы так оторопели от вида загорелых волосатых варваров, что проиграли им; но нам на смену вышли бравые калиброванные поляки с корабля "Дар Млодзежи". Мы болели за них, хотя болеть было не слишком интересно, и так было ясно, что они выиграют. Они и выиграли. Ничего удивительного, им каждый день приходится швартовать огромный железный винджаммер.
Мы отправились домой. До отхода регаты было еще часа три. Сандра ушла первой, к началу своей короткой вахты, мы с Джонсоном прогулялись по городу и уже собирались возвращаться, когда позвонила Сандра.
- Йоз, вы еще в центре, да? Ты мог бы зайти к одной даме, она написала, что хочет подарить нам одну рукописную книгу о кораблях, но сама принести не может, не ходит. Забежишь, ладно?
- Не вопрос, - заверил ее я, - адрес, главное, скажи.
- Я тебе смс пришлю.
- Ну вот, - сказал я Джонсону и Ахмеду, - у меня тут дело образовалось. Книжку забрать. Вы, пожалуй, идите, а я попозже прибегу.
- Ты там не застревай, - посоветовал Джонсон, - до отхода... - он глянул на часы, - час сорок.
Я остался один в тени какой-то акации, присел на ограждавший дерево заборчик и достал банку пива. Всем командам подарили по "пивному наборчику": поясную сумку-термос под две банки и еще по два отдельных навесных мешочка, каждый с банкой внутри. С логотипами пива "Хугарден" и регаты.
Смешно сказать, я не очень люблю пиво - видимо, потому, что хорошо знаю, каким оно должно быть. Пиво следует употреблять в одной маленькой пивоварне в Пражском Граде, мне как-то показал ее отец. В крайнем случае, можно зайти в "У Флеку", хотя этот случай годится только для выгуливания приезжих друзей, жаждущих классических достопримечательностей. Можно выпить Гиннесса в портовой таверне - если, конечно, бармен умеет рисовать на пенке шемрок. А консервированное пиво в банке совсем уж последнее дело. Поэтому все мои четыре дарёные банки были на месте, развешаны по поясу. Но сидеть и ждать послания с адресом без пива было скучно и жарко.
Телефон пиликнул - сообщение долетело. Я переместился к уличной карте и открыл послание: ну вот, совсем близко. Мы же проходили там во время парада. Кажется, где-то там были пятиэтажки в стиле модерн, конца девятнацатого века, и флюгер в виде гуся. Попивая пиво на ходу, я отправился за книгой.
Нужная мне дверь располагалась в левом углу богато украшенного лепниной курдоннёра. В центре двора торчал сухой фонтан, из цветочных ящиков на окнах свисали какие-то цветы, настурции, кажется, и петунии. Я позвонил снизу, мне ответил бодрый старушечий голосок, дверь открылась.
После жары летних улиц в подъезде хотелось остаться навсегда. Из окон, сохранивших части былых витражей, на ступени падали косые цветные лучи, и в их обрамлении богато украшенная коваными листьями шахта лифта возвышалась, как волшебная башня. Я поднял глаза. Потолок был круглым, и в самый его центр вонзалась круглая шахта. Кажется, я тысячу лет не ездил на лифте, а на таком музейном артефакте - и вовсе никогда. Дверь полагалось открывать руками, и во внутренних дверцах тоже не предусматривалось никакой автоматики. Затаив дыхание, я лязгнул дверью, загрузился в лифт, обшитый изнутри деревянными панелями, и нажал на верхнюю кнопку.
Скрипя и лязгая, монстр лифтостроения довез меня до пятого этажа. Дверь мне открыла очаровательная старушка в кресле-каталке. Все вокруг покрывали кружева, из-под них виднелось что-то деревянное, резное и коллекционное. На чай я не согласился, времени оставалось только добежать до корабля; хозяйка посокрушалась, бодро укатилась куда-то в комнаты и вернулась с толстым томом, переплетенным в коричневую кожу.
- Вам это, вероятно, пригодится. - сказала она, - В юности я хотела стать моряком, но, к сожалению, в те времена женщинам такая стезя была заказана. - ее английский звучал несколько книжно, - К тому же, я от природы, как выяснилось, обладаю слабым здоровьем. Но работе художника это не помеха. Конечно, эта книга не может служить учебником, воспринимайте ее как просто альбом акварелей. Когда-то я уже встречалась с вашим кораблем, мальчик, - доверительным тоном добавила она, словно это все объясняло; в какой-то мере так оно и было.
Я раскланялся и вышел на лестничную площадку. Можно было просто побежать вниз, сквозь цветные лучи, но меня манила возможность еще раз прокатиться на диковинном лифте.
Оказалось, я совершил роковую ошибку.
Между вторым и третьим этажом свет мигнул, лифт лязгнул и намертво застрял. Я принялся нажимать на все кнопки, но лифт стоял в мертвую; я принялся вызванивать СОС.
Откуда-то снизу послышались шаркающие шаги. По лестнице поднимался старик-консьерж. Он сказал мне что-то подбадривающее по-фламандски и пошаркал назад к своей каморке; я услышал оттуда какие-то объяснения, видимо, он позвонил ремонтникам. Судя по голосу, с ремонтниками что-то не заладилось, и через пять минут старик вернулся ко мне.
- Вы говорите по-английски? - сразу спросил его я.
- О, чуть-чуть, - признался он, - рабочие не могут приехать, движения нет из-за регата. Через два часа.
- Может, я сам вылезу? Лифт-то старый. У меня корабль отходит вот-вот, не хотелось бы опоздать.
- О, нет! Нет ломать исторический лифт! Прошу вас! Потерпите. Рабочие приедут как только смочь.
Старик ушел, а я принялся изучать лифт изнутри. Одну из дверец заклинило намертво, но вторая наполовину открывалась; толку от этого было немного, потому что ручка внешней двери блестела в трех метрах выше меня, а, если бы лифт дернулся, меня бы размазало по этому растительному орнаменту. Да, к тому же, наверняка ручка и не откроется в отсутствии рядом кабины. Я уселся на пол.
Два часа. Немыслимо.
Телефон зазвонил.
- Йоз, ты там жив вообще? - зазвенел мне в ухо встревоженный голос Сандры, - что случилось, мы же отходим через десять минут!
- Ты будешь смеяться, - вздохнул я, - я в лифте застрял.
- Смеяться - это вряд ли, - отрезала Сандра, - у нас тут с борта исчезли все твои львы, и мне совсем не смешно. Ну, хорошо хоть тебя не убили. И какие прогнозы?
- Консьерж говорит, движение будет перекрыто еще два часа, пока все корабли не отойдут. Потом приедут ремонтники и вынут меня. Знаешь, этот лифт - это что-то! Музейный экспонат, весь в железных растениях. И книжка этой старушки тоже впечатляет. Тебе понравится.
- Надеюсь, ты мне еще предоставишь возможность ею налюбоваться, - сухо отозвалась Сандра, - Раз так, смотри. Отсюда мы идем в Лисс, там ты нас не догонишь. Но потом мы будем в Ольборге, это в Дании. Поезжай в Ольборг, встретимся через неделю.
- А что с вахтой?
- Боцман постоит, - я представил, как Сандра там пожимает плечами, - да, вот еще. Сейчас я тебе пришлю телефон Эвы и Виллема, наших нянек, помогут, если что. У тебя хоть деньги с собой есть?
- Есть, - заверил я ее, - хвала привычке таскать все деньги с собой.
- Рада, что ты сохраняешь присутствие духа, - мрачно заметила Сандра, - и что ж тебе пешком-то не ходилось!
Корабль ушел, а я остался, думал я, сидя на деревянном полу лифта и листая альбом фламандской старушки. Все его пожелтевшие страницы покрывали мастеркие рисунки парусных кораблей и лодок. Это было что-то вроде рукописной энциклопедии летучих голландцев; я узнал лодку викинга Стёте. и ван-Страатеновский "Ветер семи морей", большинство кораблей были мне не знакомы, но заканчивался альбом идущей под всеми парусами "Морской птицей". Я горько вздохнул. Тоненькой кисточкой художница прорисовала все мелкие детали, с большим мастрством и хорошим знанием такелажа. Вот разве что на левом борту, ближе к корме, у нас закреплен аварийный дымный буй, которого здесь не было; но зато мой фирменный знак, львиные морды - были.
- Вот, - сказал я вслух, - любому понятно, где ты, идиот, должен быть. А ты где?!
Прочесть длинную статью о нашем корабле я не мог: я никакими устами не говорю по-фламандски. Но это не страшно: в ночном читальном зале, когда я догоню корабль, я почитаю ее с легкостью.
Я достал трубку, тщательно прочистил ее - торопиться-то некуда - и задымил. А что, если подумать, все не так уж плохо. У меня есть пиво, деньги, табак и хорошая книжка, только не во что ее положить. Когда я отсюда выйду, надо будет этим озаботиться.
В трубке захлюпало, и я засунул ее обратно в карман. Поразительно, сколько всякой ерунды может поместиться в карманах разгрузочного жилета. Их на нем было, кажется, двадцать восемь. Я снял жилет и принялся исследовать его содержимое.
В карманах, кроме денег и паспорта, был тупилак Акиагука, коробочка с парусными иглами, которую я купил в лавке регаты и так и не собрался переложить в швальню, шесть зажигалок, несколько дырчатых кремней из Эльсинора, груда скомканных чеков из разных лавок, три маленькие латунные мочки, шеврон регаты, который полагалось приклеить утюгом, кисет, записная книжка, бронзовая сувенирная свайка - с ее помощью можно было развязать маленький узелок, но я обычно не вяжу узлов, для развязывания которых потребна свайка; маленькая фляжка с ромом, номинального размера, грамм на сто - добавлять в чай; пустая табакерка с фрегата "Ютландия" - табак я в ней не держу, пересыхает слишком быстро, зачем с собой таскаю - бог весть. О, а вот это полезно: на спине обнаружилась пачка пищевых брикетов из спасательного датского плотика. В моей вахте есть хозяйственный юный матрос с одиозной фамилией Макропулос, Марк Макропулос, вечно озабоченный проблемой обеспечения мелких радостей жизни. В любом порту он мигом договаривается насчет поменятья чем-нибудь, получить маленький подарок или попросту забрать что-нибудь ненужное. До банального воровства, правда, он не опускается, считая, что уж что-нибудь приятное да подарят и так. И, что удивительно, матросы других кораблей и рабочие верфей неизменно оказываются сражены его солнечным южным обаянием и снабжают его, а, следовательно, и нас пищевыми брикетами, пеньковым шкимушгаром и баночками со смолой.
Я так увлекся копанием в карманах, что и не заметил, как пролетели два часа. Когда лифт дернулся и поехал вниз, я как раз катал по деревянному полу стимпанковую точилку-локомобиль, которую собирался, да так и забыл, подарить Сандре. И я только-только начал размышлять о том, вежливо ли будет решить здесь проблему просящегося наружу пива, как меня уже спасли.
Автоматически я вышел к причалу, где еще совсем недавно стояла "Морская птица". Теперь там было пусто, только на кнехте висела пустая синяя матросская киса. Моя собственная. Ну вот, ребята обо мне позаботились. Я встряхнул кису и уложил в нее книгу и три банки пива. Если наши няньки обо мне знают, они ждут меня в офисе.
Эва оказалась кругленькой болтливой женщиной с не сходящей с лица улыбкой, а Виллем - напротив не произносил ни слова и был на две головы ее выше. На вид им было под шестьдесят, и у этих я тоже вызывал родительские чувства.
- Так ты штурман, да? Погоди-погоди, тут есть для тебя кое что, - она порылась в коробке и достала пакет с чем-то синим, - вот, тебе полагается! Мы раздавали перед стартом, а тебе не досталось.
Внутри была замечательная ветровка с логотипом регаты, очень морская на вид, чем-то выпендрежно-офицерская. Я представил себе Дарема в такой куртке -- нет, это был бы все-таки перебор; а вот Сандре, должно быть, такая пойдет. Да и мне в ней будет спокойнее. Я, если честно, волновался, что во мне не сразу можно опознать моряка, а в такой куртке сомнений не возникнет.
- Ты как собираешься корабль догонять? - спросила Эва, - мы, если что, поможем, расписание автобусов скачаем, или, может быть, ты хочешь на поезде? Самолетом, наверное, смысла нет, слишком быстро и дорого, да?
- Я бы автостопом прошелся, - признался я, - всю жизнь мечтал.
- О, - обрадовалась Эва, - Конечно! Автостопом - это очень модно! А ты вообще когда-нибудь так катался?
- Не особенно, - признался я, - времени не было.
- Ну, ничего. Знаешь, пока поедем к нам, переночуешь, Виллем может распечатать тебе такие таблички, знаешь, с названиями городов? Это очень полезно, показывать водителям. Пойдем, вон там наша машина, здесь мы уже все закончили, - мы погрузились в машину, Виллем молча вел, а Эва не переставая тарахтела, - Знаешь, вообще-то у нас всех учат не брать хичхайкеров, но на вид ты не страшный, у тебя должно получиться. Сейчас приедем, поужинаем... Курицу любишь? И Виллем тебе все распечатает. Карта тебе понадобится. У тебя есть? - я помотал головой, - ну ничего, купишь на заправке, там все есть. А утром довезем тебя до заправки - и вперед. Заодно четыре страны посмотришь. Знаешь, мы волонтеры, вызвались помочь регате, чтобы попрактиковаться в английском, и вообще - интересно же...
Я расслабился. Женщина, которая хочет поговорить - большое подспорье для мужчины, желающего помолчать. Неудивительно, что эти двое, судя по всему, всю жизнь вместе.
Меня привезли в маленький двухэтажный домик с микроскопическим садиком за высоким жестяным забором. Мы поднялись на второй этаж, и я чуть не уткнулся носом в высокий стеллаж из узких реечек, весь наполненный собратьями моего локомобиля. Были там точилки-прялки, точилки-самовары, точилки-самогонные аппараты, утюги, паровозы, пароходы, самолетики и еще куча механизмов непонятного назначения, все в любимом сандрином стимпанковом стиле. Я машинально сжал в кармане локомобиль и подумал, что Сандра ведь не знает, что я его купил, и я уже вижу людей, которым он нужнее.
- А, - кивнула Эва, - это Мартин, мой сын, начал собирать, а потом оставил всю коллекцию мне, и я остановиться не могу.
Я протянул ей локомобиль и улыбнулся:
- Вот, могу добавить.
Эва так восхитилась, что я понял, что больше не испытаю здесь никакой неловкости из-за того, что сел людям на шею, потому что, кажется, за постой я уже расплатился. Так что, когда мне выдали полотенце и одноразовый бритвенный станочек, я был счастлив всем этим воспользоваться. Вот только жаль, телефон зарядить мне было нечем - ну и ладно, кто мог бы мне позвонить.
Я спал на суше впервые за много дней. Мне казалось, что дом раскачивается - не хватало привычного плеска и движения волн, скрипа древесины, гудения генератора. Я долго не мог заснуть, а, когда наконец заснул, снилось мне, что я корабль и ползу по суше, чувствуя, как рассыхается обшивка и стирается о камни стальная полоса на киле.
- Что-то ты плохо выглядишь, парень, - укоризненно сообщила мне с утра Эва, - кофе будешь?
- Только не растворимый, - замахал я рукой, увидев баночку.
- Да ты гурман? - рассмеялась хозяйка, - тогда держи, - она выдала мне ручную мельницу и банку с зернами, - варю я неплохо, а молоть ленюсь.
Кофе у нас получился довольно сносный. Похуже, чем у Сандры, но уж всяко получше, чем предложенный мне сначала Нескафе. А после кофе меня отвезли на обещанную заправку и оставили там со стопкой листов с крупными названиями городов и городков.
Первым делом я купил карту и внимательно ее рассмотрел. Ближайшим крупным городом впереди был Амстердам. Собственно, вся остальная Голландия на карте выглядела незначительной; зато Германия, судя по всему, займет много времени. А от Бельгии мне вообще почти ничего не осталось, так, сущие мелочи. Только вот чтобы их преодолеть, надо было договориться с кем-нибудь из водителей, а я никак не мог собраться с духом. Казалось бы, чего проще подойти к каждой машине, заглянуть в открытое по случаю жары окно и спросить, не едет ли кто в Голландию. Ан нет. Я встал на выезде с заправкой, держа первую голландскую табличку, и стоял так некоторое время, покуривая трубочку. Все проезжали мимо меня. Я машинально сделал шаг, другой - и пошел вдоль автобана, держа табличку названием города назад. И тут возле меня остановилась полицейская машина.
- Мистер, вы знаете, что вдоль автобана запрещено ходить? - обратился ко мне толстый полисмен, - позвольте-ка паспорт.
Я упал духом и достал паспорт, судорожно вспоминая, есть ли у меня там хоть какие-то штампы. А ведь, похоже, нету. Последний, кажется, был прошлогодний американский.
Полисмен внимательно изучил паспорт и вернул его мне:
- Садитесь, господин Тр... Трз... Дьявол. Просто садитесь.
Я покорно сел в машину. Это моя судьба такая, застревать? Но полицейская машина провезла меня назад весь тот километр, что я прошел, задумавшись, развернулась у заправки и высадила к зданию магазина.
- Вот, - наставительно сообщил полисмен, - вот здесь вы должны с кем-нибудь договориться. А на автобане нельзя. Вы вообще кто?
- Второй штурман, - сказал я, - потерял свой корабль, догоняю.
- И как к вам матросы обращаются? - полюбопытствовал полисмен.
- Тржскал, - сообщил я. Лицо полисмена вытянулось, он покачал головой и уехал. Тут, я, конечно, соврал, никто в здравом уме не пытается звать меня по фамилии. Повезло, что имя у меня достаточно общечеловеческое, не Кржемилек какой-нибудь.
После такой встряски мне уже было все равно, с кем начинать беседу, и я быстренько договорился с представительным джентльменом на мерседесе. Он, обяснив мне, что вообще-то не берет хичхайкеров, но уважает моряков, перевез меня через границу и оставил на какой-то заправке.
Здесь договариваться было не с кем: заправка была абсолютно пуста, ни одной машины. Я присел на обочину и раскурил трубку. Смотреть тут тоже было не на что: вокруг расстилались поля. Я зашел в лавку выпить кофе и хоть чем-то себя занять. В лавке продавались голланские сувениры: фарфоровые башмачки, колокольчики и чашки, майки с изображением коров, глиняные мельницы - и почему-то губная гармошка. Губную гармошку я купил. Я не музыкант, но из гармошки извлечет звук и ребенок, к тому же, в детстве я смотрел фильм "Перекресток", и звук гармошки как-то сам собой ложился у меня в голове на идею трассы. Тем более, что у меня перед глазами все еще маячили обрывки сегодняшнего сна, надо было переключиться, я человек, а корабль на гармошке играть не может.
На заправку заехал грузовик-платформа с двумя побитыми автомобилями, белым вольво и чем-то незнакомым и зеленым. Из кабины выскочил длинный усатый человек, чем-то похожий на Джонсона, быстро покормил свое чудовище, а я подскочил и побежал к нему. Возможно, это мой единственный шанс.
- До Амстердама не довезу, - сказал водитель, - но в ту сторону могу. Только... ты не торопишься? Мне бы это хламьё на свалку забросить. Хочешь прокатиться по Голландии? Я ее тебе покажу.
Водителя звали Руди, и по-английски он говорил достаточно сносно. Пейзаж вокруг расстилался однообразный, поля и поля, но на горизонте показалась ветряная мельница, и я немножко утешился.
- Знаешь, - сказал Руди, - иногда я думаю, что было бы неплохо поставить на машину паруса. Я хотел быть моряком, да как-то не сложилось. Вот, машины на кладбище вожу. Ты в парусах разбираешься?
Не сказать, чтобы тема парусов на суше подняла мне настроение, но разговор с водителем надо поддерживать.
- Я на паруснике работаю, - признался я, - могу показать, - я полез в кису и достал из-под куртки книжку фламандской художницы. - Вот, Морская Птица - мой корабль.
- Ух ты, - восхитился Руди, - погоди, я остановлюсь.
"Так мы никогда никуда не доедем," - подумал я, но дал ему пролистать книгу.
- А я ведь слышал про Морскую Птицу, - сказал Руди, - говорят, она приходит к каждому и привозит ту книгу, которая тебе суждена?
- Ну, это вряд ли, - усомнился я, - во-первых, некоторые люди живут достаточно далеко от моря. Во-вторых, на всех книжек не напасешься. Мы просто передвижная библиотека, вот и всё.
Мы двинулись дальше, и наконец на горизонте показалось кладбище автомобилей, на вид совершенно бескрайнее. Странно, на карте этой Голландии - фиг да ни фига, где они прячут такие пространства? Похоже, она внутри больше, чем снаружи, как наша библиотека.
И существенно больше. Мы с Руди ехали весь день, до самого вечера, и, когда он высадил меня на заправке близ Амстердама, уже стемнело.
- Я дальше не могу, - сказал он, - надо возвращаться. Может быть, еще кого-нибудь найдешь. Удачи тебе.
Но, похоже, все, кто останавливался на этой заправке, ехали домой спать. Я успел плотно поужинать, выкурить пару трубок, а так никого и не нашел. Около одиннадцати на заправку заехал круглолицый чернокожий парень, купил сигарет и зажигалку - тут-то я его и поймал.
- Э, брат, ты уже не уедешь, - многозубо улыбнулся он, - поехали ко мне, переночуешь, а утром поедешь дальше.
Честно говоря, я предпочел бы спать в чьей-нибудь машине, ее хотя бы покачивает. Я помотал головой.
- Ну, вдруг повезет.
- Ну, смотри, отчаянный ты моряк, - засмеялся парень, - у нас по ночам не ездят. Это же Голландия. Здесь люди ночью спят. Так, я заброшу сына домой и вернусь, лады?
Но кто-нибудь, пожилая семейная пара, довез меня только до следующей заправки, где не было даже магазина, и я присел на заборчик под освещавшим выезд фонарём.
- Ну, что я тебе говорил, - рядом со мной остановилась машина и из нее высунулся мой чернокожий полузнакомец, - давай садись. Я Джоуи, а ты?
- Йозеф.
- Йозеф - это как Джо? Прикольно! Чего делаешь?
- Второй штурман, потерял корабль, догоняю, - отбарабанил я свою мантру.
- А что куришь?
- Табак курю. Датский, Ольсбо-виски.
- А, а я думал, мэри-джейн. А мэри-джейн будешь?
- Да нет, я не привык, мне еще ехать.
- Ну, смотри, дело твое. Голландия прекрасная страна! Если хочется, никто не запретит. Амстердам - лучший город! Все продается. Я все продаю. Что угодно. Маклер.
Амстердама мы, по правде говоря, не заметили; стемнело уже окончательно. Город, пересекаемый внутри машины с тонированными стеклами, не ярче города, который едва виднеется на горизонте с борта корабля. Джоуи располагался в малюсенькой мансарде, состоявшей из полутора комнат и крошечного душа.
- Тесно, но мне хватает, - радостно развел руками Джоуи, - я, знаешь, развелся, ну и снял себе что попало. Все равно почти всегда живу в машине. Тут только сплю. Ну и ты спи, мойся, брейся, делай что хочешь, еда в холодильнике, матрас вон там, - он завалился на диван, включил телевизор и принялся забивать маленькую черную трубочку.
Когда я вылез из душа, Джоуи, видимо, успел выкурить не одну свою трубочку, потому что он распространял вокруг себя абсолютную расслабленность. Он блаженно смотрел, как на экране вялые голландские любовники, видимо, тоже употребившие много мери-джейн, сонно занимались любовью. Зрелище показалось мне не слишком занимательным, я завалился на матрас и достал книгу.
Наверное, мне не следовало этого делать, потому что я моментально вырубился и увидел себя кораблем, который медленно погружается в почву. Причем пространство было как бы одновременно и временем, чем ниже, тем дальше назад. Мне и раньше казалось, что существование, скажем, такой страны, как Бельгия, довольно иллюзорно. Представить себе Фландрию было гораздо легче. А теперь я точно знал, что опускаюсь на истинную глубину реальности, вот так все и есть, мир, в котором я вырос, мне только казался. Вокруг меня поднимались и рушились ветряные мельницы, вырастали леса, а я врастал в землю, не в силах добраться до моря, которое, казалось, было совсем рядом. Но мальчик с пальцем не пускал море ко мне, и замерзшие реки, покрытые детьми на самодельных коньках, обходили меня стороной. Сейчас землёй завалит палубу, и я уже никогда не выберусь.
Тут меня растолкали.
- Что, парень, кошмары? Ты кричал. Держи, - Джоуи сунул мне в руку чашку отличного кофе и скрылся в душе. Фуу, слава богу, вокруг никакой земли, а сплошное похожее на море небо, крыши, антенны, провода, след самолета в вышине. Хорошо, что он меня разбудил. В истории Европы полно моментов, в которые мне совсем не хотелось бы провалиться.
Джоуи, бодрый и веселый, словно и не накуривался вчера до овощного состояния, отвез меня на какую-то заправку, и я продолжил движение. Кажется, я не проснулся. Дорога шла по морю, слева и справа была вода, до которой было не добраться. Сплю? Спятил? Ну что, к тому шло. Главное теперь не выдать этого водителю, а то еще высадит меня прямо здесь, и я затону, обшивка-то рассохлась.
- Ну вот, там дамба заканчивается - и уже германская граница, - нарушил молчание водитель, и я перевел дух. Не спятил. Просто дамба. И уже скоро Германия.
Я боялся, что в Германии я не найду водителя, говорящего по-английски. Все оказалось еще хуже: застопленный мною турок не говорил даже по-немецки. И вообще ни на каком языке, кроме турецкого. Он весь был воплощение турецкости: и усы, и белозубая улыбка, и серая майка его выглядели очень, очень турецкими. По-турецки я знаю два слова: "бир", что значит один, и "бардак", что значит - стакан. А, есть еще слово "дурак" - остановка. Казалось бы, остановка на дороге полезнее стакана, но никогда не знаешь заранее, что пригодится. Кабина турка была вся заставлена коробками с соком, время от времени он предагал мне жестами: не желаешь ли? Я иногда отвечал: бир бардак и подставлял выданный мне пластиковый стаканчик, и турок каждый раз радовался, как дитя, смеялся и приговаривал что-то вроде "ах, по-турецки говорит!" Ну, так я это понял, по крайней мере. А вот "остановка" не пригодилась вовсе, потому что мы вовсе без каких бы то ни было остановок пересекли всю Германию насквозь. Не могу сказать, что я ее заметил: я все время задремывал, а во сне Германия была покрыта дикими лесами, да и я сам не был никем таким, кто мог бы что-то замечать. Я был по-прежнему кораблем на суше, рассохшимся, вросшим в землю и несчастным. В какой-то момент турок пнул меня локтем и показал назад: иди, мол, спать, толку от тебя. Я залез на лежанку и окончательно провалился в свое выморочное пространство-время.
Проснулся я в темноте. Турок объяснял мне что-то, что я понял как "не могу больше ехать, спать буду". Я подхватил свою кису и вывалился из грузовика, тут же потеряв его из виду среди двадцати таких же. Здесь был трактир, все надписи были на датском языке, значит, турок перевез меня через границу. Трактир - это значит душ и комната, а времени сейчас два часа ночи, самое время попытаться доспать.
Но не тут-то было. Оказалось, плату здесь принимают только датскими кронами, а у меня в кармане было около трехсот евро и всего сотня резервных датских крон. И еще завалявшийся в кармане капитанский золотой дублон. Продать золото или разменять евро, как оказалось, в два часа ночи негде, а сотни крон хватает только на пару мисок салата.
В одну миску я загрузил всякой травы и овощей, в другую насыпал себе ореховое ассорти. Раз уж мне сидеть тут всю ночь, надо хоть чем-то себя занять, я не выкурю больше, чем привык, да и табак скоро кончится. Буфетчица, у которой я выяснял, где можно поменять денег, сжалилась надо мной и показала диванчик, стоявший у окна за стойкой: вот, так уж и быть, бедолага, можешь тут до утра пересидеть. Я не столько пересидел, сколько перележал: мягкий подлокотник дивана уютно обхватил мою голову, представив разумный компромисс между неподвижной кроватью, где мучают кошмары, и сиденьем грузовика, дающим чувство дороги. В такой позиции кошмары, хоть и не прекратились, перестали быть кошмарами: я-корабль перестал паниковать и начал размышлять. Я по самый планширь увяз в земле, но я корабль, я могу двигаться. И я двинулся сквозь землю, мучительно медленно, но неостановимо. Говорил же мне Руди про паруса на суше - вот тут-то они мне и пригодятся; да и ветер в середине июля дует преимущественно южный, чего мне и надо. Фордачком пройду. Человек, наверное, вовсе не заметил бы никакого движения, но я был кораблем, потомком медленных деревьев, и я знал, что иду.
Смена точки зрения так мне понравилась, что я спокойно спал аж до полудня, и, когда я проснулся, все грузовики на стоянке успели уже смениться, и в зале сидели совсем другие люди.
- Нее, брат, - засмеялся один из водителей, - никто сейчас не поедет, мы спать будем. Ночная смена разъехалась в шесть утра, где ж ты был, дурень.
- Спал, - пожал я плечами, - ну ладно, прогуляюсь.
Ночью, расправляясь с крупно порезанным салатом, я обнаружил, что потерял ножик в кабине турка. Нечего было и пытаться его разыскать - и машина у него ничем не отличалась от девятнадцати других, да и спал он уже давно. Ножик было жалко, но не очень. Обычный ничем не примечательный покупной такелажный ножик, таких в каждой лавке пруд пруди, главное, до какой-нибудь лавки дойти. До города под названием, как оказалось, Падборг было километра два, и уже на самом краю города я нашел небольшой банк, в котором мне поменяли деньги, и садово-хозяйственный магазин.
Такелажных ножиков в лавке не было. Я на пробу осмотрел несколько садовых, но они были складными, а я с детства недолюбливаю складные, с тех пор, как один неудачно сложился у меня в руке. В результате я купил большой толстый и широкий нож для мяса в картонном чехле. Боюсь, тут во мне проснулся мальчишка, недоигравший в индейцев и пиратов. Ничего особенного в ноже не было, кроме хорошей стали, но я почувствовал к нему необъяснимую приязнь. Кроме того, в лавке продавалась маленькая китайская палатка на дугах, из тех, что ставятся за минуту - я купил и её. Хватит зависеть от милости буфетчиц.
Я вернулся на заправку и на всякий случай опросил всех дальнобойщиков - нет, везти меня никто не собирался. Но с большим-пребольшим ножом и палаткой мне было как-то спокойнее, я нашел заметное местечко на выезде с заправки, там торчал из травы полуосыпавшийся бетонный блок; я уселся на него и принялся наигрывать на гармошке какой-то блюз. В голове сами собой всплывали обрывки того блюзового фильма, который, как я думал, я практически забыл. "Сейчас придет Легбо", - подумал я и представил себе тощего негритянского дьявола в шляпе.
- Любишь блюз? - спросили меня, и я очнулся.
Рядом со мной остановился потертый зеленый фольксваген, до отказа набитый ударной установкой. Водитель настолько отличался от образа Легбо, сложившегося у меня в голове, что я невольно улыбнулся. Это был остроносый нордический паренек с торчащими перьями белых волос и голубыми глазами.
- Садись, - сказал он, - блюзмен блюзмена не бросит.
- Куда? - удивился я. Барабаны занимали все пространство.
- А, ерунда, куда - сейчас организуем. - Он принялся бодро упихивать барабаны руками и ногами, машина заскрипела, но с краю образовалось небольшое местечко, где вполне мог уместиться не слишком толстый человек.
- Тебе куда надо?
- Какую-нибудь заправку в сторону Ольборга.
- Ну, Ольборг - это далеко, но по дороге подброшу. Поехали.
И мы поехали.
После плоской Голландии и более-менее равнинной Германии Дания была отдыхом для глаз. Земля бугрилась холмами, из нее вырастали деревья, городки, церкви, и даже поля здесь не были плоскими.
- Так ты музыкант? - спросил меня барабанщик.
Я замотал головой.
- Нет-нет, я моряк. Второй штурман, потерял корабль, догоняю. Гармошку я по дороге купил.
- И что, так уже навострился? - поразился барабанщик. - Да нет, я и раньше играл. Знаешь фильм "Перекресток"?
- Конечно, - оживился барабанщик, - я думал: вот куплю машину, поеду на перекресток и продам душу дьяволу. Ну, я потом узнал, что у нас это делается не так.
- Вот и я, - сказал я, - купил себе гармошку. Но тут меня морем накрыло.
- А Битлов любишь?
И мы ехали между высоких холмов под ранних битлов, барабанщик подстукивал пальцами по баранке, а я подпирал локтем что-то вроде большого тома, чтобы оно на меня не упало.
- Все, - объявил наконец барабанщик, - мой поворот, мы там завтра играем. Тут я тебя высажу.
Было еще не темно, но везти меня отсюда никто не собирался. Заправка и магазин расположились под боком большого холма, который выходил к трассе крутым склоном, как животное - носом. Я выпил на заправке кофе, постоял на выезде, пока около девяти вечера не понял, что здесь мне не светит и пора обновить палатку. Вершина холма показалась мне довольно заманчивой, да и начинал моросить мелкий дождик. Я накинул куртку и поднялся наверх.
Вершина оказалась не вершиной, холм длился и длился, в сумерках серебрились высокие травы, а там, где была настоящая вершина, росло широкое отдельно стоящее дерево. Я двинулся к нему.
И уперся в табличку: "Осторожно, здесь дольмен пятитысячелетней давности, не мусорите в нем! Бумажки и палочки от мороженого не бросать!"
Дольмен и правда был, хотя я представлял их себе как-то не так. Кажется, у них обычно бывает передняя плита с дыркой, но здесь ее не было. Из камней было составлено три стены, четвертый камень лежал сверху. Я заглянул внутрь и, конечно, нашел там бумажки и палочку от мороженого. В середине маленькой комнатки в землю врос небольшой круглый камень с ямкой. Я повыкидывал из дольмена мусор и взамен оставил в ямке один из эльсинорских камней с дыркой. Затем я подумал, что глупо как-то приносить местным духам в жертву чужие камни, порылся по карманам, и уложил на жертвенный камень один из пищевых кубиков. В ютландской табакерке, вопреки ожиданиям, что-то зашуршало, я открыл ее и с удивлением обнаружил там чуть ли не коробок конопли. Ну, Джоуи, заботливый парень! Я провёз это через две границы, ну, пусть даже номинальные и прозрачные европейские границы - а если случись чего? Сиди, дружок, дома без моря?! Траву я тоже высыпал на жертвенный камень. Кто их знает, этих духов, вдруг им понравится.
После одностороннего общения с местными духами я как-то уверился, что дуб на вершине холма - священный, и палатке под ним самое место. Я выставил палатку, полез за ножом, чтобы прокопать вокруг нее ирригационную канавку - дождь-то усиливался, и наткнулся на банку пива. А что, ничего другого нет, можно и пива выпить. Я открыл банку, она почему-то вырвалась у меня из рук и облила щедрой струей дуб, землю и палатку.
- Так, палаточку обмыли, - констатировал я вслух, - а что, еды и курева духи получили, надо бы и пивка. На здоровье!
В банке осталась еще где-то треть, я допил остаток, засунул пустую банку в кису, залез в палатку, свернулся под курткой и моментально уснул.
Во сне я продолжал медленно плыть сквозь землю, но это была уже датская земля. Она бугрилась волнами, словно медленный шторм. И по холмам бежал ко мне огромный серебристый волк. Это не вызвало во мне никакого страха - чем волк может навредить кораблю? Я даже как-то приветствовал его - махнул, что ли, вымпелом. Волк сделал огромный прыжок и приземлился на мостике. Я вздрогнул, но не остановился, и тут почувствовал, что меня держат и ведут.
Вместо волка штурвал держал человек, и я как-то не мог на нем сфокусироваться. Мужчина? Женщина? Ребенок? Старик? Он как бы был всем этим сразу, а заодно и вороном, и холмом, и небом. Я чувствовал, что я в надежных руках, перестал оглядываться и напряг паруса.
Земля передо мной кончалась - это был тот край холма, что нависал под дорогой. Мой кормчий направил меня к краю обрыва, я напрягся - и вырвался из земли прямо в начинающееся над дорогой небо. И полетел! Я - корабль поднимался выше и выше в небо, разрезал форштевнем облака, как мягкую воду, и внизу земля, рассеченная реками и проливами, сходилась углом и заканчивалась в брюхе Скагеррака, вливающегося в Северное море.
Я проснулся совершенно счастливым.
Свернул палатку, спустился на заправку, умылся там и причесался, а на бритьё махнул рукой. Девушек мне в ближайшие дни не целовать, а выглядит так даже неплохо, аутентично, особенно если не выпускать трубки из зубов. Морской волк, а? Тем более, что день выдался прохладный, и я не стал снимать куртку.
В таком безмятежном настроении мне даже руку поднимать не пришлось. Я только и успел, что выйти из лавочки со стаканчиком кофе, достать зажигалку и изготовиться прикурить трубку, как рядом со мной остановилась не успевшая еще разогнаться шкода, как мне показалось, наполненная смеющимися девушками.
Девушек оказалось трое, значит, и для меня место в машине нашлось. Вела машину улыбчивая рыжая толстуха, кудрявая и по-домашнему уютная. Рядом сидела длинноносая брюнетка с прямыми гладкими волосами и каким-то матерински-строгим выражением лица. А блондинка, оказавшаяся рядом со мной, была похожа на школьницу с курносым носиком и двумя косичками. Но, приглядевшись, я подумал, что все трое, скорей всего, ровесницы, просто играют привычные ведьминские роли: бабушка, мать, дева. А еще это были польские ведьмы, и, значит, у нас с ними был по крайней мере один общий язык.
- Мы тебя, дружочек, до поворота на Ольборг довезем, - ласково пообещала "бабушка", - нам-то дальше. Но ты дойдешь, или еще кого застопишь, там километров пять через буковую рощу. - Ты моряк, да? - спросила "девочка". - Второй штурман, - привычно ответил я, - потерял свой корабль, догоняю. - Ну и молодец, - похвалила "мать". - Не сдаешься. - А мы, знаешь, на самый край Дании едем, - доверительно призналась "девочка", - сядем там на паром.
Она придвинула ко мне аппетитную коленку, и у меня закружилась голова. Боюсь, нить дальнейшего разговора я поддерживал автоматически. На прощание все трое еще и поцеловали меня, и блондинка пожаловалась: "колешься!" Эх, никогда больше не буду строить никаких планов, вот тебе и не придется целоваться.
Я перешел дорогу, пересек по каменному горбатому мостику узкую речушку и углубился в буковую рощу. От дороги отходили тропинки, одна из них показалась мне практически параллельной дороге в город, я свернул на нее, потому что всегда интереснее идти по земле, чем по асфальту. И снова совершил ошибку. Все еще очарованный общением с прекрасными ведьмочками, я не следил, куда несут меня ноги, и вскоре обнаружил, что и тропы подо мной не видно, и асфальтовая дорога куда-то потерялась.
В роще совершенно не было подлеска. Как-то я читал, что в буковом лесу подлеска и не бывает, помню, что я тогда удивился: в Ставерне я гулял по молодой буковой роще, и с подлеском там было все в порядке: малина, папоротник и какие-то незнакомые кустарники росли там с удовольствием. Очевидно, в той книжке имелся в виду старый буковый лес. В таком я сейчас и оказался. Меня окружали огромные серые гладкие стволы, у которых даже тонкие ветви напоминали целые деревья. Ветвиться эти буки начинали довольно низко, в отличие от норвежских, так что я легко мог бы устроить себе на какой-нибудь ветке постель. Правда, пока в мои планы это не входило. Я бы, честно говоря, поскорее дошел бы до города и там хорошенько бы поел.
Часов через шесть, в глухой темноте, я очередной раз признался себе, что был самонадеянным идиотом. Не знаю уж, где в небольшой в сущности Дании, да еще и разбитой на отдельные острова, рассеченной проливами, мог прятаться такой большой лес. Не могу назвать его недружелюбным, этим старикам-букам, судя по всему, не было до меня никакого дела. Но просто взять и выйти из леса почему-то не получалось. За каждым толстым раскидистым буком обнаруживался другой толстый раскидистый бук, а дороги в город все не было и не было. Наконец, я перестал видеть что бы то ни было, наткнулся на ствол, нащупал на нем ветку, подпрыгнул и уселся в развилке, как в кресле.
Почему-то мне не хотелось сдаваться и ставить палатку. Я моряк, потерял пароход, заблудился в лесу -- это еще ничего. Но то же самое плюс остался жить в лесу навсегда меня категорически не устраивало. Но усталость взяла свое, я начал клевать носом.
По лесу по направлению ко мне двигалось что-то слабо светящееся. Я, приглядевшись, узнал давешнего волка. Он подбежал и посмотрел на меня укоризненно. "Что такое?" - хотел сказать я, но никакого звука не раздалось. "Да я же сплю!" - обрадовался я, и ощутил, как тело из костей и мяса переливается в тело из дерева и парусины. Волк удовлетворенно кивнул, вспрыгнул на мостик и взял штурвал.
Ни разу мне еще не приходилось так взлетать во сне. Прямо с земли, подобно парусному дирижаблю, раздвигая бортами толстые ветви, мы с волком взлетели над зеленым кудрявым морем, и я увидел город впереди. Черепичные крыши, железные крыши, стеклянные -- все стили вперемешку. Портовые краны, мачты, река. А, похоже, это не река, а пролив -- ну, что-то вроде.
О, а вот и дорога, которую я так и не смог найти. И -- надо же -- автобусная остановка! Такого банального и привычного вида, что быть рядом с ней воображаемым кораблем, которым управляет этот люпус локи, стало совершенно невозможно. Я и не стал.
Я проснулся на узкой деревянной скамейке. Меня тряс за плечо старик с метлой, дворник. Что-то спрашивал по-датски, показывал в сторону города.
- Я второй штурман, - пробормотал я, - потерял пароход, заблудился в лесу... Я, пожалуй, пойду.
И пошел.
Почему-то, несмотря на то, что меня так удачно спасли -- второй, надо сказать, раз -- я чувствовал непонятное раздражение. Даже тут, на дороге, один-одинешенек, я ничего не могу сам. Даже из лесу на волке выезжаю.
Город был очень славный, но ранним утром поесть можно было только в Макдональдсе. Мне было уже все равно, лишь бы еда.
Я попытался сосчитать, сколько дней я потратил на дорогу, и сбился. Тем более, что мистический опыт букового леса мог вообще занять сколько угодно времени. Я решил проверить немедленно, здесь ли "Морская Птица". Ее не было, но некоторые из кораблей -- датская "Мэрилин-Энн", русский "Седов" - уже пришли. Я вернулся в город, побродил по лавочкам, купил себе деревянную перьевую ручку; наткнулся на сэконд-хэнд и выбрал зеленую вощеную куртку взамен старой, которую совершенно уже истрепал; наткнулся среди рубашек на белое платье и некоторое время фантазировал, мысленно примеряя его Ясе, трем польским ведьмам, сестре и Сандре; а время все тянулось и тянулось.
В порту нашлась карта фестивальной стоянки, "Морская птица" тоже была там отмечена. Я подошел к месту нашей предполагаемой швартовки и обнаружил напротив славный портовый бар, весь деревянный, с грубыми столами и лавками. В кофейной карте нашелся кофе по-ирландски - тот, что с виски; заказал себе на пробу порцайку, и кофе оказался так хорош, что я взял еще, и еще. Через некоторое время я уже совершенно размяк и бессмысленно смотрел сквозь широкую дверь, как какой-то борт снаружи прорастает львиными мордами.
Львиными мордами! Идиотизм мой бесконечен. Я подскочил и пулей вылетел из бара.
Мой корабль уже пришвартовался, и Билли с Ахмедом навешивали трап. А на меня набросились две фигуры, длинная черная и невысокая белая, и принялись трясти.
- Йоз! Ты давно здесь? Нам тебя не хватало! Эй, ты что, уже наклюкался?! - Сандра и Джонсон тащили меня на борт, а я пытался невнятно оправдываться, хорошо, что меня никто не слушал. Не то чтобы можно смертельно напиться ирландским кофе, скорее, я в целом ошалел от всех последних дней.
К счастью, расхолаживаться мне не дали. Прием публики -- моя работа, и мне пришлось немедленно втягиваться, навешивать веревочки, чтобы пропускать посетителей сплошным потоком, выбрать место для сувенирного столика -- в общем, заняться портовой суетой, не отвлекаясь на размышления о собственном месте в мире. И дел хватило до самого вечера, а вечером капитан вызвал меня на мостик и основательно пропесочил. В общем-то, он был прав во всем. Нелепое это дело -- в лифте застревать, да и в лесу заблуждаться не осмысленнее.
К полуночному заседанию трубочного клуба я вышел злой, как черт, и трезвый, как стекло. Капитан вышиб из меня последние следы утреннего виски.
- Ты, я надеюсь, не из-за кэпа злишься? - ехидно спросила Сандра. - Да какое там! Кэп совершенно прав. Я осёл. И ничего сам не могу. - И, трубка за трубкой, я рассказал весь мой путь из Антверпена в Ольборг.
Но Сандру все это совершенно не взволновало.
- Ну, ничего удивительного, - сообщила она мне тоном ведьмы-матери, - в автостопе бывает так, что тебя угощает твой водитель. А бывает и наоборот. - Это ты к чему? - не понял я. - Сам не понимаешь? Ты же его застопил, этого люпуса локи. И он тебя провез. А ты его угостил.
Если бы я рисовал про себя комикс, сейчас над моей головой зажглась бы лампочка. Действительно, с такой точки зрения я проблему не рассматривал. А ведь, если подумать, нет особенной разницы между Джоуи, который отсыпал мне травы, и волком, которому эта трава досталась.
- Ну наконец-то человеческая палуба, - раздалось снизу довольное ворчание Мамы Мэгги, - а то все определиться не могли. То заклепки какие-то железные, то трубы. Во, доски нормальные, а вот тут неплохо бы и просмолить... - плеск швабры удалился в сторону кормы, а я улыбнулся.
- Книжку-то покажи, - вспомнила Сандра. Я метнулся вниз -- я только и успел подвесить свою кису под баком, когда началась праздничная суета.
Книга была извлечена, изучена, а на странице с "Морской Птицей" мы надолго задержались.
- Вот, - ткнула Сандра в микроскопические львиные морды на привальнике, - даже фламандская бабушка знает, что твое место здесь. Сам, не сам... Львы-то вылезают. Часть корабля, часть команды, а?
Я только вздохнул.
- Я бы так сказал, - вставил Джонсон, - Если уж тебе снится, что ты корабль, пусть уж это будет наш корабль. Пользы, видишь ли, больше.
Тут уж я не нашел, что возразить.
--
--
--
БЕРЕГОВАЯ КОМАНДА
Стоянка в Лондоне вышла долгой. Курс лекций у Хорхе, курс лекций у капитана, вдруг оказалось, что в Гринвиче вот-вот начнётся семинар по антропологии, на который капитан заявился с докладом, в общем, мы начали пускать корни. Сандра лучилась от счастья и исчезала с борта, стоило только закончиться ее вахте. Лондон оказался переполнен её друзьями, приятелями и родственниками. Я так заскучал, что даже сходил на экскурсию на линкор "Белфаст", подсознательно ожидая найти там что-нибудь нил-геймановское, и в Лондонское Подземелье. Капитан, видя, что мы маемся от безделья, выдал нам жалование на неделю раньше, и мы пустились во все тяжкие по всем лондонским музеям, начиная с музея Шерлока Холмса на Бейкер-стрит (мы даже приценивались там к трубкам, но трубки оказались сувенирными, некурибельными) и заканчивая бесплатным и безграничным Британским музеем.
Из последнего мы вывалились с гудящими ногами и лопающимися головами, хотя и провели там всего три утренних часа. Джонсон плюхнулся за столик ближайшего кафе, по летнему времени выставленный на улицу.
- С места не сдвинусь, пока не выпью кофе. - провозгласил он и принялся набивать трубку. - Что, сухопутная болезнь одолела? - подколол его я. - Музеи меня одолели, - признался Джонсон. - С завтрашнего дня -- только пабы.
К нам выскочил хозяин кафе, курчавый и круглый, мы сделали заказ и развалились на скользких пластиковых стульях. Обстановка на улочке по-летнему расслабляла: свиристели какие-то птицы, где-то внизу за поворотом улицы смеялись дети, а по улице медленно, со скрипом, поднимался раскрашенный грузовичок-фургон неведомой породы.
Я уставился на грузовик. Что-то похожее, только в более африканском исполнении, мы видели в Дакаре; конечно, английский вариант выглядел более лощеным. Раскраска машины была выполнена в золотисто-коричневых тонах и напоминала большой книжный шкаф, вывернутый наизнанку. Вдоль всего борта, видимого с моего места, тянулись книжные полки (деревянные, натуралистично рассохшиеся), плотно уставленные разномастными корешками. В центре композиции некоторые из книг были повернуты лицом к зрителю, некоторые даже были раскрыты, хотя текста на таком расстоянии было не прочесть. "Книжная лавка Джейкоба Хаслера" гласили золотые буквы над лобовым стеклом. Солнце отсвечивало, я не мог рассмотреть, кто там в кабине.
Я пнул под столом Джонсона:
- Смотри, какая штука! - Джонсон обернулся и застрял с вывернутой шеей, в неудобной позе. Грузовик между тем нашел более-менее горизонтальный участок улицы и остановился.
Из грузовика выскочил длинный сутулый человек с черными встрепанными волосами, с другой стороны выскользнула тоненькая девушка, похожая на русалку. Оба устремились в наше кафе, прямо внутрь, и через пару минут уже вышли к нам с чашечками кофе в руках.
- Слушай, мы лузеры, - сказал я, - смотри, им сразу кофе сварили. - Непорядок, - буркнул Джонсон и нырнул в темное кафе, а я принялся разглядывать наших соседей.
Похоже, это были какие-то старые хиппи, особенно мужчина. Девушку старой не назвал бы и младенец. Странно, любой нормальный человек заинтересовался бы в моем случае девушкой, но она как-то скользила мимо глаз, а вот мужчина притягивал взгляд.
У него были черные брови и светлые тревожные глаза, тоненькие очки и трехдневная небритость. Надета на нем была конопляная непальская рубашка, бывшая некогда яркой, но уже порядком потускневшая. В руке он держал не то книжку, не то уже набор листов -- что-то настолько затасканное, что слово "переплет" давно уже было этим предметом забыто. Этот человек озабоченно оглядывал корешок, машинально прихлебывая кофе.
- Какой идиот ремонтирует книги скотчем и лейкопластырем? - горестно пробормотал он, - что с этим теперь делать?
- Прошей по краю, - мелодично предложила девушка, - и все дела.
- Бог с тобой, дитя, - покачал головой парень, на вид не такой уж древний, чтобы называть девушек "дитя". - она этого не выдержит. Единственное, что я вижу -- пропилы со шнуром. Это может сработать. Но скотч, черт побери. Руки оторвать варварам. Интересуетесь книгами? - вдруг вскинул он на меня глаза. Тут и Джонсон появился с двумя чашечками в руках.
- Я заодно и заплатил, - сказал Джонсон, - а что это у вас?
- Это несчастная жертва неквалифицированного ремонта, - показал ему книжку предполагаемый Хаслер, - даже "Собаку Баскервилей" нельзя доводить до такого состояния.
- Почему "даже"? - оскорбился Джонсон, большой поклонник Конан Дойла.
- Издается огромными тиражами, - пояснил Хаслер, - казалось бы, один экземпляр не имеет значения. Однако, - он поднял длинный палец, - это мнение ошибочно. Каждый экземпляр имеет значение.
Мы с Джонсоном дружно кивнули.
- Не желаете посмотреть книжки? - предложил Хаслер. Его девушка положила руку ему на предплечье.
- Джейк, ты же обещал пять минут перерыва!
- Извини, Джин. Ты можешь допить кофе.
- Нет, спасибо, - я посмотрел на часы, - мне пора на вахту. Может быть, Джонсон...
- А что за корабль?
- "Морская птица".
Джейк Хаслер засветился изнутри.
- Как это я вас пропустил? Давно в Лондоне?
- Да уж неделю.
- Где вы стоите?
- У "Белфаста".
- Так. Знаете что? Поехали, я вас подвезу.
- Хе-хе, - Джин мрачно заглотила остаток кофе и вскочила, - я так и знала.
В фургоне Хаслера нам нашлось место на ящиках с книгами. Судя по всему, здесь на этих ящиках и спали, если что. Из фургона было не видно, где мы едем, да и книжки в темноте было не посмотреть, но доехали мы быстро.
- Что это такое?! - Сандра встречала нас у трапа, - личный фирменный транспорт?
- Да вот, мы боялись тебя задержать, - объяснил Джонсон, - попросили подвезти.
- Ну уж нет, никуда я не пойду, пока не рассмотрю это чудо.
Хаслер между тем деловито отстегнул боковую стенку фургона, превратив машину в настоящий книжный ларёк. Джин принялась выкладывать на прилавок книжки.
Судя по всему, ассортимент книжной лавки Хаслера был сродни моему первоначальному взносу в корабельную библиотеку. Помнится, тогда я подобрал с десяток книжек на обочине в Эльсиноре. Системы в лежащем на прилавке никакой не проглядывало, видимо, передвижная библиотечка пополнялась хаотически, случайно, по воле судьбы. Но каждая книга была любовно собрана и склеена настоящим профессионалом, некоторые тома были снабжены новыми матерчатыми переплетами. Не знаю уж, как шли дела у Хаслера как у продавца, но как переплетчик без работы он, похоже, не оставался.
Все свободные руки высыпали с корабля и обступили расписную машинку- ларёк. Хорхе, рассказывавший что-то на палубе небольшой группе гостей, страдальческими глазами посмотрел поверх борта на прилавок с книгами. Я наугад взял с прилавка какую-то зеленую книжицу, и через пару минут обнаружил, что уже взахлеб ее читаю. Я глянул на обложку: это оказалась переписка глав государств времен второй мировой войны. Вот уж не думал, что меня может такое заинтересовать. Пожалуй, меня привлекло то, что книга была довольно зачитанной, страницы в некоторых местах отблескивали папиросной бумагой, и под корешком было проклеено полосой плотной ткани другого оттенка зеленого.
- Йозеф, разве сейчас не ваша вахта? - раздался с борта голос капитана. Я вздрогнул. Вахта была действительно моя, хотя я и не удосужился ее принять.
- Я на борту, сэр! - воскликнул я и устремился вниз, оставив зеленый трехтомник на прилавке.
- Что за наглость, - проворчал капитан, конденсируясь неподалеку от меня, - я же видел, что вы там вьетесь вокруг этого фургона, а на борту болтаются без дела всякие визитеры.
- Но Хорхе же на палубе! - слабо возразил я, - он им рассказывает.
- Сутки без берега, - отрезал капитан, на глазах развоплощаясь, - завтра в восемь утра отход.
Я уселся на баке и печально закурил. У меня были еще некоторые планы на Лондон, которые очевидным образом сорвались. И, кажется, обычное на кораблях вроде нашего наказание "сутки без берега" применялось ко мне впервые. С бака хорошо был виден фургончик, откидной стол, заполненный книгами, отложенная мною переписка президентов, и еще одна книга - "Структура реальности" Дойча, которую я хотел прочитать, но на борту ее еще не было, и до этого экземпляра мне уже не добраться. Хозяин лавки бурно обсуждал что-то с раскрасневшейся Сандрой, Джонсон рылся в разноцветных стопках книг, и никому-то до меня, бедного, не было дела. Я вздохнул, вычистил трубку в бочонок с водой и занялся делом. Детишки лезли на ванты, пара стариков вежливо ждала возможности задать вопрос, японец искал взглядом, кого бы попросить сфотографировать его, дама уронила сережку в шпигат, и та застряла там в гульфике. В приемные дни второму помощнику всегда есть чем заняться на палубе.
Наказанный матрос -- тоже матрос, от работы никуда не денешься. Хоть настроения вся эта кутерьма и не улучшила. Да и полуночное заседание трубочного клуба не удалось: мне совершенно не хотелось говорить, да еще и капитан устроил в штурманской рубке маленький прием для каких-то ночных лондонцев.
В восемь утра мы, как и было приказано, построились и отчалили. По поводу такого праздника Альбион расстарался и показал себя весьма туманным, так что вел нас лоцман. Теперь нас ждали аж в Рейкьявике, и не с лирически-философскими требованиями "самой важной книги", а с вполне прозаической почтой. Правда, это тоже был немалый груз книг, но везли его мы только потому, что из-за очередного "плевка" вулкана самолеты не летали.
В море я несколько развеялся. Во-первых, ритм вахт как-то успокаивает, во-вторых, наказание мое закончилось, инцидент исчерпан. Я спросил у Хорхе, нет ли у нас Дойча -- всё-таки, оказалось, нет. С горя я погрузился в Ситчина, и этого чтива хватило мне на все восемь дней до Рейкьявика.
Гавань Рейкьявика похожа на многие другие гавани: марина, доки, полигонально-каменные откосы пирсов. Мы пришвартовались ночью, к борту подкатил белый микроавтобус, с его водителем поговорил сам капитан лично, да и разгружала почту ночная команда.
Мы вышли на берег покурить перед сном. Мне казалось, что здесь уже кто-то курит. То ли действительно пахло дымом, то ли я в силу своей вулканозависимости просто ожидал чего-то в таком роде. Во всяком случае, ни Сандра, ни Джонсон ничего подобного не заметили.
- А что это там такое нависает вроде стартующей ракеты? - Джонсон махнул рукой в сторону города, где действительно виднелось что-то большое и коническое.
- Это Холлгрим, церковь такая, - авторитетно сообщила Сандра. - Надо будет обязательно посмотреть.
Возможность погулять выдалась на вахте Джонсона, так что отправились мы с Сандрой. Величественный Холлгрим как-то сам притянул нас к себе, там оказалось открыто, мы вошли. Собор внутри был очень лаконичен, и боковые стенки сидений напоминали его собственный фасад. В алтаре царило огромное живописное распятие, крестообразная картина в мрачных тонах.
- Жуть какая, - пробормотала Сандра, подойдя поближе, - Лауки и тот получше выглядит. - Зато честно, - пожал плечами я, - а то все его на шее таскают, немудрено и забыть, что это орудие убийства.
Мы вышли из собора и отправились было бесцельно бродить, как вдруг Сандра подскочила, схватила меня за локоть и потащила к какой-то афише.
- Бьорк! - вскричала она, - в зале Харпа! Завтра! Я должна туда попасть. А ты хочешь?
Я помотал головой. Концерт - это очень большое скопление народа.
- Невозможно упускать такой случай, - рассудила Сандра, таща меня за рукав обратно в порт.
- Погоди, ты что, собираешься добывать билет на входе?! - удивился я.
- Да нет же, - усмехнулась Сандра, - ты что, Харпу не разглядел? Мы же стоим прямо напротив нее, это в порту, такая стеклянная штуковина. Сейчас по дороге и купим билет.
Однако в кассе Харпы билета не оказалось. Кассир, порывшись в компьютере, сообщил, что есть несколько билетов в другой кассе, где-то в городе, Сандра умоляюще посмотрела на меня: я сейчас, я быстренько!
Я тяжело вздохнул. До смены вахт оставалось минут десять, шансов успеть нет. Но в глазах Сандры горел фанатский огонь, делавший ее моложе лет на двадцать, и я пообещал как-нибудь отмазать ее перед капитаном.
Не знаю, что было не так с этим переходом, но отмазать Сандру не вышло. Я принял вахту у Джонсона вместо неё, но вездесущий и свирепый капитан немедленно сообщил, что такого рода подмены не следует устраивать без ведома начальства, и запретил нам выход на берег до завтрашней полуночи. Мне и Сандре - Джонсону не досталось.
Сандра появилась час спустя в руках с вожделенным билетом, уже не способным принести радости никому из нас. Сандра предложила билет Джонсону, но тот только отмахнулся: и вообще к музыке равнодушен, а к такой так и вовсе. В результате право сходить на концерт досталось Торлауку: драуг, более плотный, чем остальные ночные матросы, исключая Ауртни, мог орудовать материальными предметами и до полуночи, а лица его в темноте зала все равно никто не разглядит.
Когда Сандра приняла у меня вахту, я решил проверить почту, поймав на баке чей-то вайфай; но и здесь я просчитался. Меня ждало письмо от Яси: прохладно и лирично моё рыжее солнце сообщало мне, что я вечно слишком далеко, а жить надо сейчас, ну и всё такое. Прощай, Йося, с тобой было хорошо. Яся ушла с корабля, устроилась на работу где-то в Бразилиа - и, в самом деле, нельзя считать, что мы были вместе, когда я где-то между всех времён, на корабле, курсирующем в другом полушарии. Эта информация сжала мне горло, как чужая жесткая рука, я дёрнул ворот рубашки и оторвал пуговицу, вторую сверху.
- Эй, ты чего? - Сандра, и сама довольно мрачная, подсела ко мне на планширь, расчехляя трубочку.
- Любовь накрылась, - хрипло признался я и уставился на носки своих мокасин. Боевому товарищу, да еще и на чужом языке, почему бы и не признаться. В двух словах, на большее меня не хватило.
Сандра вдохнула, чтобы что-то мне ответить, но почему-то ничего не сказала. Я поднял голову и увидел, что прямо перед нашим бортом стоит знакомый расписной фургончик, и длинный небритый парень уже откидывает боковую крышку. Сандра уставилась на него, не донеся трубку до рта, да и меня как-то отпустило, по крайней мере, получилось вдохнуть по-настоящему.
- Хэй, привет! - обернулся он, - я в Лондоне неплохо поторговал возле вашего борта, подумал, что надо бы повторить.
- А сюда-то вы как попали?
- Да так как-то, - отмахнулся Джейк, отворачиваясь к своему прилавку. И действительно, публика, выходящая с нашего борта, проявила интерес к его антиквариату, и обступила фургон. Из фургона показалась девушка - не та, что я видел в Англии. Эта выглядела истинной дочерью викингов: круглое лицо, усыпанное веснушками, голубые глазищи и две толстые пшеничные косицы. Джейк оставил свой передвижной магазинчик на неё, подхватил из фургона две каких-то книжки и поднялся к нам.
- Покурим? - предложил я. Черт, всё так же хрипло. Ну, ничего, морскому волку можно.
- Табак не курю и вам не советую, - наморщил нос Джейк. - но другое у меня есть.
- А вот этого не надо, - помотала головой Сандра, расуривая наконец свою трубочку, - капитан вряд ли одобрит. А что это у вас там?
- А, это для Йозефа, - спохватился он, протягивая мне ту самую переписку вождей и, к моему удивлению, "Структуру реальности" Дойча. - Вот, это вам не дали дочитать, а эту вы, кажется, хотели купить.
- Я ведь даже спросить не успел... - пробормотал я, оглушённый всеми этими новостями.
- Это ничего, но ведь хотели же, правда?
На задней стороне обложки было наклеено "10" - без значка валюты. Оказалось, долларов. Я порылся в кармане, и, среди евро, гиней и крон нашёл таки нужную бумажку.
- А вожди? - спросил я, - вернуть?
- Да, как-нибудь потом, - махнул он рукой.
В Рейкьявике мы простояли несколько дней, и все эти дни Джейк крутился возле борта, торговал, вечерами что-то клеил, освободив себе кусок прилавка, или поднимался к нам на борт поболтать. За эти дни мы совершенно с ним подружились, но так и не выяснили, как это он так быстро успел за нами из Лондона в Рейкьявик. Его новую девушку звали Уна, она оказалась молчуньей, и тоже не была склонна отвечать на вопросы. Наконец, мы дождались попутного ветра и отправились через океан, в Нью-Йорк, читать капитанские лекции. То есть, у Дарема были назначены лекции, а уж мы чем-нибудь да займёмся.
Фургончик Джейка подкатил к причалу через полчаса после швартовки. Мы уже не удивлялись. Не удивляемся же мы, что после полуночи открывается вход в ночной читальный зал, а на пиллерсе под баком расцветает фиалка мамы Мэгги. Капитан, еще не покинувший мостик, несмотря на то, что был белый день, и швартовал корабль Джонсон, увидев расписной фургон, хмыкнул и поднял бровь. У Джейка опять была новая девушка: коротко стриженая, тоненькая, с мелкими чертами лица и с виду совсем чужая. Карен, представил ее Джейк, тем общение и ограничилось. А сам он - напротив, зачастил на корабль, исследовал ночной музей, даже попросился в ночной читальный зал, чтобы "решить одну давнюю проблему". Вышел он оттуда задумчивый, небрежно попрощался, захлопнул за собой дверь фургона, и до утра мы его не видели.
К этому времени мне уже как-то полегчало. Во-первых, долгий переход через океан, двадцать дней - лучшее для меня лекарство. Во-вторых, наш новый приятель, каждый раз появляющийся с новой девушкой, навел меня на некоторые размышления. Может быть, так и лучше для морского бродяги; или вообще лучше не привязываться ни к кому, кроме корабля и моря. Да и не сказать, что у того же Джейка что-то было вот с этой, скажем, Карен. Может быть, он их на работу нанимает в каждом новом городе - подзаработать на шпильки и кофе, украсить юным личиком расписной фургон. Похоже, что Джейка в жизни только благополучие книг и интересовало - ну и мне что в таком случае киснуть, вот он, смысл моей жизни, поскрипывает, шелестит снастями.
После Нью-Йорка мы отправились на юг, что тоже радовало: в этой части мира я еще не бывал. Тут начал расцветать Хорхе: наконец-то мы двигались в той части мира, где говорят на его родном языке. В дни стоянок Хорхе блистал и искрился, собирал вокруг себя толпы девушек любых возрастов, и даже доктор Эмма махнула на него рукой, обнаружив, что и ночью лекции продолжаются, только уже в ночном читальном зале и для посетителей иного рода. Я же после каждой швартовки привычно уже высматривал на берегу фургон с изображением книжных полок. Иногда Джейк прибывал даже раньше нас и уже успевал развернуть торговлю. В каждом порту у него была новая сотрудница, целый калейдоскоп разноплемённых лиц, разноцветных волос и глаз. Я уже и не пытался запомнить имена этих девочек, знал уже, что нет смысла: с нашим новым другом ни одна из них не удержится дольше одного порта.
Наконец, капитан сообщил, что нас ждет долгая стоянка в Рио-де-Жанейро. Я вздрогнул, глубоко вздохнул и напомнил себе, что новая столица, Бразилиа, далеко и высоко, а Рио-де-Жанейро - совсем другое дело, можно подумать о русской классике и белых штанах, а вовсе не о девушках; а если и о девушках, то не о рыжих. Остановились мы почему-то в яхт-клубе, в марине, закрученной ракушкой, и выглядели там, как небоскрёб среди лачуг. Однако публика начала к нам подтягиваться почти сразу, вот только яркого фургончика все не было и не было.
Не появился он и на следующий день, я даже заволновался. А вечером капитан собрал нас - вахтенных офицеров и Хорхе впридачу - в своей каюте.
- Не знаю, заметили ли вы, господа, - начал он задумчиво, - что за нами всюду следует некий расписной фургон, - и поднял бровь, ожидая реакции.
"Капитан Очевидность", - подумал я, и поспешно задавил эту мысль: привык уже, что капитан видит нас насквозь.
- Ну, ну, - усмехнулся капитан, - это был риторический вопрос. Разумеется, вы заметили и даже взяли на вооружение. Второй вопрос: не кажется ли вам, что подобное партнёрство повлияло не только на частоту наказаний офицеров, но и на посещение библиотеки?
- О, - оживлённо отозвался Хорхе, - ещё как! Многие приходят почитать или послушать лекцию, вдохновлённые рекламой Джейка. И еще, кажется, нам не помешали бы сувениры.
- Вот! - строго поднял палец капитан, - не стоит упускать возможности, идущие в руки. Господа! Хочу сообщить вам, что нам необходима береговая команда, хороший переплётчик и специалист по продаже сувениров - и я смею надеяться, что мы можем получить всё это в лице Хаслера. Возражений нет?
- Капитан, - задумчиво произнес Джонсон, - может быть, хоть вы просветите нас. Мы уже все головы сломали. Общеизвестно, что у нас корабль, а у Джейка - автомобиль. Каким образом он следует за нами по всем портам уже два месяца, не опаздывая ни на день, исключая сегодняшнюю стоянку. Исландия все-таки остров, да и между Европой и Америкой - океан.
- Пути, по которым Хаслер путешествует между городами, не вашего и не моего ума дело, - отмахнулся капитан, - за последние годы вы многое научились принимать как данность, примите и это. Насчет нынешней стоянки тоже не волнуйтесь. Я уже успел дать нашему сухопутному коллеге пару поручений. Теперь о деле: иерархически ваш новый коллега получается равен вам троим и господину Вильегасу, соответственно, на совещаниях он должен присутствовать. Боюсь, вы заметили, что этот человек несколько свободолюбив, поэтому проследите, пожалуйста, за его наличием. Я думаю, его стоит ждать сегодня к вечеру или завтра к утру; как только появится, жду вас у себя.
Джейк появился удачно: глубокой ночью, около часу. Мы как раз расселись на баке, уже выкурили по паре трубок и сидели без всякого дела, вдыхая запахи ночного парка, гладкоствольных пальм, моря и близкого аэропорта. Марина называлась Глория - и правда, славное местечко.
Когда фургон подрулил к нашей стоянке, мы - все трое - облегчённо вздохнули. Похоже, для того мы и сидели посреди ночи на баке - чтобы дождаться нашего нового коллегу. Джейк высыпался из фургона, волоча за собой объемистую сумку.
- Что это у тебя там? - спросила Сандра.
- Да так, сувенирная продукция. Ваш капитан заказал, а я знаю, где подешевле. - Объяснил Джейк, - привет, ребята, извините, что застрял.
И мы пошли к капитану. Капитан, уладив формальности с Джейком, вскоре пригласил и нас, и перед нами развернулись красочные плакаты, разнообразные значки, майки, вышитые фланки, шапки и мешки с нашим логотипом.
- А как насчет вашего заместителя? - осведомился капитан, - вы так и собираетесь менять помощниц в каждом порту? Боюсь, у меня имеются возражения.
- О, - рассмеялся Джейк, - вот буквально вчера ко мне присоединилась отличная девчонка! Просто чудо какое-то. Действительно любит книги, не то, что все эти. И в сувенирах знает толк. Я бы без неё, если честно, не справился.
- И где же ваша прекрасная фея?
- Спит в машине, - пожал плечами Джейк, - она в последние несколько дней не вылезала из-за компьютера, собирая всё это барахло, чтобы я мог его прихватить. И это еще до того, как увидела мой фургон. Стоило сказать, что это для вас - и тут же такой энтузиазм.
- Любопытно, - покачал головой капитан, - ну хорошо, испытаем вашу команду в деле чуть позже. Хотите переночевать на корабле, душ, завтрак?
- Да у нас кемпинг с душем неподалеку, - пожал одним плечом Джейк, - поедем туда, раз уж заплатили. Но за приглашение спасибо.
- Вы теперь в команде, - строго сказал ему капитан, - так что к восьми утра прошу на борт завтракать.
- Ох, - страдальчески свёл брови Джейк, - тогда я поехал.
Мы, осознав, что ожидание исполнилось, тоже не замедлили разойтись по каютам.
С утра, выстроив вахту у своего борта, я поглядывал на берег, размышляя, успеют ли ребята к завтраку. Как ни странно, успели - а вот я опоздал. За плечом Джейка пряталась знакомая фигурка, увенчанная шапкой рыжих волос, и ноги мои подкосились, я уселся на палубу у балюстрады полуюта и сидел там, пока все не спустились в кают-компанию. Яся, моя Яся - новая помощница Джейка, черт, а как же Бразилиа, как же размеренная сухопутная жизнь? Стиснув зубы, я поднялся и на негнущихся ногах пополз по трапу. Появляться на завтраке следует в любом случае, даже когда у тебя экзистенциальный кризис. С каменным лицом я проследовал к своему месту и уселся, глядя в тарелку. В тарелке оказался обыкновенный омлет, ничего особенного, в кружке - кофе с молоком. Я, пользуясь тем, что команда была занята освоением новых товарищей, прожевал омлет, не чувствуя вкуса, выхлебал кофе и ретировался на бак. Как назло, небо сияло ярким солнцем, чертовы пальмы покачивались на ветру, все вокруг было таким прекрасным, хоть волком вой. Но выть тоже неловко, когда ты вахтенный офицер, а на палубе этажом ниже вахтенные матросы раскатывают шланги для помывки палубы.
За моим плечом прошелестели лёгкие шаги, кто-то присел рядом на планширь.
- Я стала бояться моря, - тихо сказала Яся, и я даже не сразу ее понял, потому что она говорила по-чешски. Словно я сам начал говорить у себя в голове женским голосом. - Мы попали в такой шторм, что я вдруг поняла, что это не для меня. Вернулась к родителям, пошла работать в офис, мы сувенирами занимались и логотипами всякими. И написала тебе то письмо. Прости. Ты для меня как море. А потом мне так тошно стало... Всё одинаковое, никакого форс-мажора, никаких чудес. Я тебе писала, но ты не ответил - почту, что ли, не проверяешь? Я решила, что надо бросить бутылочное письмо, значит, надо ехать в Рио. А тут Джейк написал на книжном форуме, что ищет постоянную помощницу для работы на "Морскую птицу". И я так обрадовалась. И с вами, и в море ходить не надо. И подумала, что, может быть, ты сможешь меня простить. И мы сможем часто видеться, в каждом порту. А ты сможешь?
Я глубоко вздохнул и обнял её. Конечно, смогу. И потянулся поцеловать, но Яся остановила меня.
- Подожди секундочку, я еще хотела сказать... Мне всё время казалось, что я до тебя не дотягиваю. Вот и в матросы меня сюда не взяли, а к вам я бы пошла даже сейчас. А если я стану ездить с Джейком...
- Если ты станешь ездить с Джейком, - воскликнул я, - ты у нас будешь самым популярным тайным агентом! Потому что мы уже два месяца сходим с ума, пытаясь понять, как он так ездит. Вот ты нам и расскажешь.
А потом всё-таки поцеловал её, потому что сколько же можно сдерживаться.