А зима-то в 1967 году на тверской земле удалась. Всего вдоволь: и морозы крепкие в январе, такие, что по ночам деревья трещат, и февраль закрутил, замел и без того кривые лесные да болотные дороги. Одним словом, зима удалась...
Виктор Павлович Шинник работал тогда в лесхозе в Кимрах. Возил он хлысты от притока Волги - реки Медведицы, из-за глубинной деревни Окатово, через Неклюдово по лесовозной дороге, а дальше по льду Медведицы и Волги вплоть до нижних складов Кимровского лесхоза. Молевой сплав леса в те годы уже был запрещен, а плотами сплавить заготовленное за зиму не удавалось. Вот и мотались отчаянные водители, накрутив на все колеса цепи, этим вот зимником.
Был конец февраля. Шел шестой час вечера, и уже стало почти темно. Виктор Павлович ехал наугад накатанной колеей по ровному льду. Его тяжелый ЗИЛ с роспуском тянул на себе, по крайней мере, восемнадцать кубов сырого, свежеспиленного, соснового леса. Вдруг, у противоположного берега Виктор Павлович заметил странное темное пятно на льду.
"Кажется, машина, - подумал он, - Зачем бы ей здесь взяться? Там и никакой дороги нет, а она стоит? Нужно посмотреть". Виктор Павлович подумал, что с роспуском он, пожалуй, забуксует на целинном снегу, и решил идти пешком.
Снега было, где по колено, где по пояс. Расстояние, разделявшее его и машину, сокращалось медленно. Он весь взмок от тяжелой ходьбы, когда из темноты ясно вырисовался военный автомобиль ГАЗ-66 с будкой-кунгом. Виктор Павлович крикнул: "Есть тут кто-нибудь?". Никто не отозвался."Странно, - подумал он, - машина явно военная и брошена на реке. Тут что-то не так". Он подошел к машине, заглянул в кабину - никого. "Тьфу, черт, и чего я сюда перся!" - вслух выругался он, и, как-то машинально, не думая ни о чем, стал обходить машину. Он сразу понял, в чем дело: у заднего колеса лежал солдатик-водитель в одной гимнастерке. Бушлат был подстелен под ним. Его рука была прижата колесом. "Ясно, домкрат спустил, и руку парню прижало. Наверное, замерз уже", - пронеслось у Виктора Павловича в голове.
Поставить домкрат, сделать несколько качков его рукояткой и освободить руку несчастного, было делом минутным, но эти минуты показались Виктору Павловичу вечностью.
"Сейчас, сейчас, милый, потерпи" - говорил он, не соображая, что парень, если еще не умер, то уже давно без сознания.
Потом он тащил парня до своей машины, не помня, как ему вообще это удалось, сбрасывал из кузова вручную огромные бревна и отцеплял роспуск, чтобы гнать, что есть мочи, к людям, теплу, врачам.
Он успел. Володю Зайцева отходили. Он пришел в сознание, лежа в Кимрах в районной больнице. Виктор Павлович приходил к нему все это время, навещал, носил фрукты и домашние пироги с черникой, испеченные его женой специально для этого случая. Потом Володю перевели в Калинин в госпиталь. Уезжая, он обещал писать, да как-то вначале не собрался, а потом неловко стало. В общем, не написал.
После службы в армии Володе Зайцеву сразу повезло. Он не хотел возвращаться в свою деревню в Полесье, а тут предложили поехать в небольшой районный центр поработать шофером на грузовике. Через несколько лет, сдав на второй класс, он сел на новенький автобус ЛАЗ и стал возить пассажиров то в соседние села из райцентра, то работать на городских линиях.
Ему нравилось ездить по городу: сам у всех на виду, и ему все видны. Он закончил вечернюю школу-десятилетку, женился. Тесть и теща помогли, молодожены выстроили хороший дом. Володя стал настоящим хозяином - главой семьи. У них родилась дочь. Забот прибавилось и расходов тоже. Володя, как-то незаметно, стал возить попутных пассажиров из села в район, беря плату за проезд и не давая билетов. Это иногда приносило ему два-три рубля с рейса. Доход небольшой, но все-таки... Он не задумывался над этим: хорошо - нехорошо - все так делали. И привык он, по-возможности, рвать, где можно, деньги. Кто-то неизвестно при каких обстоятельствах обозвал его шоферюгой. Так и прилипло к Зайцеву это прозвище.
Однажды, он прослышал, что автохозяйство собирается строить дом для своих работников. Тут-то Зайцев развернулся во всю прыть. Он продал дом, переехал к теще, а жилище и без того довольно тесное, подал заявление на получение квартиры. На очередь его поставили, а при обследовании жилищных условий, оказалось, что семья остронуждающаяся.
Через пару лет Зайцевы переехали в новую квартиру, а тут и очередь на машину подошла. Володя купил новенькие "Жигули". В общем, живи и радуйся.
С годами ему порядком надоело крутить баранку теперь уже довольно потрепанного ЛАЗа, и он, при случае, перешел тут же в АТП, работать снабженцем - пока сам строился, да и потом, поразнюхал Зайцев, где и как, что достать. В общем, работал. Вечерами часто на своих "Жигулях" на вокзал к московскому поезду подскакивал - пассажиров подвозил. Все три-пять рублей, сшибет. Правда, осторожно нужно было подвозить, закон вышел "О нетрудовых доходах". Но Зайцева вся милиция знает - не трогают.
В 1987 году, когда разрешили индивидуальную трудовую деятельность, Зайцев взял лицензию, и на лобовом стекле его "Жигулей" появилась надпись "такси" и шашечки. Дело оказалось очень выгодным. Два автомобиля из АТП, которые работали, как такси, списали, а новых не дают: оказывается райцентру такси вообще не положено. Так что частники безо всякой конкуренции стали драть, кто больше сможет. За два километра - три рубля. Вот это тариф! Зайцев, конечно, не отставал. Да и переменился он, как внутренне, так и внешне: одевается с иголочки - все импортное, дорогое, какая-то надменность в глазах появилась. В машину поставил стереофонический "Панасоник" - не то, чтобы музыку сам очень любил, а пассажиров привлечь побольше.
Он стал в открытую говорить, что зарплата снабженца ему вообще-то не очень-то и нужна, но нельзя не работать - пенсию не дадут, по больничному листу не заплатят и тому подобное. А так, такси Зайцева кормит. Да еще как кормит!
Виктор Павлович Шинник, страдая радикулитом, наконец, вышел на пенсию. Он так и работал все эти годы в лесхозе. Последние лет восемь его фотография бессменно висела на лесхозовской доске Почета. Начальство уважало его, лесхозовцы любили. Проводы на пенсию были трогательные и пышные. Кто-то спросил его: "Виктор Павлович, поработаешь еще?"
- Да нет, хватит, устал. Мы с бабкой уже решили: поедем к дочке Зиночке, к младшенькой, внучка Витюшку нянчить. Зина давно зовет.
Они собрались, продали свой старенький домишко и кой-какой скарб, переехали к дочери. Дочка с мужем и Витюшкой - двухлетним карапузом - жили в райцентре, каких много в средней полосе России. Городок маленький, ничем не привлекательный. Разве что, природа здесь чудесная. Леса грибов, ягод полны, озера - рыбалкой славятся.
Года полтора просидел Виктор Павлович пенсионером. Так и дальше бы сидел, да попросила их соседка - заведующая почтой, поработать хотя бы до лета на почтовой машине, и Виктор Павлович опять сел за руль. Почтовый ГАЗик не то, что его тяжелый лесовоз - не работа, а одно удовольствие, да и на почте его встретили радушно. Так и прижился Шинник в новом коллективе.
Шел к концу декабрь 1987 года. Уже и снег выпал, и мороз под 25 градусов ударил. Все было готово к встрече Нового года.
- Дядя Витя, знаешь, у нас тут неувязка вышла, - сказала заведующая почтой, когда Шинник, развезя газеты и письма по микрорайонам, заглянул в ее кабинет, - из Васильевки машина за почтой не пришла, а туда две посылки и куча писем. Одна посылка с фруктами - так и пахнет. Отвез бы, порадовал людей - прямо к новогоднему столу поспела бы посылка.
- Это я мигом, слетаю, - ответил Виктор Павлович, - часам к шести дома буду, еще бабке с пирогами помогу. Время есть, и езды-то туда тридцать километров туда - дорога - асфальт до самой Васильевки.
Виктор Павлович, мурлыча что-то под нос, уже гнал машину в обратный путь.
"Ну вот, двенадцать километров осталось", - едва подумал он, как вдруг что-то застучало, загрохотало под кузовом. Проехав с десяток метров, машина остановилась. Шинник вылез из кабины и заглянул под задние колеса. Карданный вал одним концом лежал на дороге. Крестовина лопнула, подшипники рассыпались.
Шинник достал из "бардачка" кусок проволоки, надежно привязал кардан.
"Вот и приехали, - сам для себя громко сказал он и задумался, - без буксира мне отсюда никак не выбраться, а скоро стемнеет, и вполне может ни одной машины не быть, кого еще может на эту дорогу вынести вечером под Новый год. Хреновые, брат, дела".
Он влез в кабину и стал терпеливо ждать. Просидел он так с час. Стало совсем темно. Так никто и не проехал ни в ту, ни в другую сторону. Когда его терпение уже готово было лопнуть, наконец, через заднее стекло в кабину брызнул свет фар. Виктор Павлович машинально взглянул на часы - тридцать пять девятого. "Ну, кажется, к Новому году поспею", - подумал он, вылез из кабины и встал с поднятой рукой на проезжей части дороги.
Зайцев, довольный удачной поездкой к свояку, который за так наполнил ему бак и три канистры бензином, возвращался в райцентр. Еще полчаса и он дома. Можно Новый год встречать. "Панасоник" в полголоса играл что-то веселое. Все прекрасно, лучше не бывает.
Вдруг он увидел на дороге возле грузовой машины человека с поднятой рукой. Остановился
- Слышь, братишка, подбрось до райцентра, кардан оборвался, - попросил Виктор Павлович.
- Я такси, червонец даешь - свезу, - ответил Зайцев.
- Да ты что, побойся Бога, ты ведь шофер и такое шоферу говоришь. У меня и десятки с собой нет.
- Тогда привет, батя, - Зайцев хлопнул дверцей и газанул.
- Ну и шоферюга ты, - крикнул вдогонку Виктор Павлович.
Он долго не мог прийти в себя. За всю долгую шоферскую жизнь такой случай единственный...
Они не узнали друг друга. Было темно, да и столько лет прошло.
Старый шофер сел в кабину, запустил двигатель, включил печку и понемногу успокоился. Он включил видавший виды старенький транзистор и незаметно задремал. Проснулся Виктор Павлович от ясного боя Курантов. Било полночь. Бой часов передавали по радио.