В два часа пятнадцать минут я проснулась от заливистого лая собаки.
- Всё! Очередная ночь пропала, - вслух подумала я. - Чтоб ты сдохла, подлая тварь! Но собака не слышала моих речей и продолжала лаять.
Я встала с постели, накинула на плечи халат, пошла на кухню, нашла в ящике с кухонными принадлежностями металлический молоток для отбивания мяса и что было мочи застучала по батарее отопления.
Собака затихла на несколько секунд и принялась лаять пуще прежнего.
Откуда-то сверху долетели обрывки сердитой фразы, сказанной низким грубым голосом: "... житья от неё нет"... Дальше шла нецензурная кудреватая брань, которую я здесь приводить просто не могу.
Из двенадцатой квартиры донёсся голос Сашки Колесова - тихого, всегда улыбающегося мужичка - хорошего семьянина и любящего отца: "Ужо, я тебя!" Вслед за этой фразой заработал перфоратор.
- Сверло никак не меньше двенадцати миллиметров. Вон как грохочет, - подумала я. Собака залаяла ещё заливистей.
- Надо же! И не подавится, сволочь, - донеслось откуда-то снизу.
Василий Иванович Сергеенко завел бензопилу "партнер", несколько раз сильно газанул и принялся пилить старую табуретку, чтобы в выходной дрова отвести на дачу. "Хозяйственный мужик", - констатировала я.
В голосе собаки стали ясно слышаться хриплые нотки. Ночь продолжалась. Собака лаяла. Перфоратор трещал короткими очередями. Бензопила взвывала, побеждая очередной сучок. Я стучала по батарее кухонным молотком. Весь подъезд девятиэтажного дома "стоял на ушах". Только Анастасия Филипповна - сухонькая девяностовосьмилетняя старушка безмятежно спала. Она была глухая как пробка.
За этой какофонией я едва расслышала звон будильника.
- Нужно собираться на работу. Там в моей родной библиотеке очень тихо. Наконец мне удастся отдохнуть.
Так продолжалось каждую ночь в течение трёх недель. И вдруг наступила тишина. Весь одиннадцатый подъезд третьего дома по семнадцатой Красноармейской улице замер в ожидании: "Когда же она залает?". Но Она не залаяла.
Утром Елена Кузьминична - одинокая старушка, божий одуванчик из седьмой квартиры, со слезами на глазах поведала Сергеенко о своём горе: "Представляете, Василий Иванович! Моя милая Жучка от бессонницы вчера вечером скончалась".
- Соболезную, очень жаль. Такая милая была собачка. Я про неё частенько думал, что она кошка, только возомнила себя собакой. Уж больно мала она была, - у Василия Ивановича выкатилась скупая мужская слеза.
В последний путь Жучку провожал весь подъезд. Анастасия Филипповна недоумевающими глазами смотрела на сборище жильцов и думала: "А почему не видно маленькой милой собачки, что всегда старалась ухватить меня за высокий сапог?".
- И как мы теперь будем жить без этого чудного существа? - с грустью в голосе сказал Саша Колесов. Так сказал, не обращаясь ни к кому конкретно.
- Как жить буду? - подумала я, - наконец высплюсь!!!