Трещев Юрий Александрович : другие произведения.

Покушение на иллюзию

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Юрий Трещев

Покушение на иллюзию

роман

  
   1
  
  
   Утро было прохладное.
   Кутаясь в плед, Павел читал рукопись отца. Несколько дней назад он нашел ее в куче хлама на чердаке дома дяди Марка на Воздвиженке. Обложка рукописи была изъедена мышами по углам, страницы замусолены, некоторые вырваны.
   По всей видимости, рукопись побывала во многих руках.
   Какое-то время Павел блуждал в темных и запутанных лабиринтах текста пьесы.
   Ожили стенные часы. Что-то в них захрипело, глухо звякнуло и умолкло.
   Павел поднял голову.
   Взгляд Павла остановился на портрете, заключенном в раздвижную металлическую рамку с треснувшим стеклом, на котором неизвестный художник изобразил его отца, человека нервного, болезненного на вид и явно подверженного страстям.
   Положив рукопись в ящик стола, Павел погасил лампу и прилег на кушетку.
   В темноте и смутности Павлу увиделся, и так ясно, поселок ссыльных, где прошло его детство.
   Помедлив, он вошел в барак, в плане похожий на распятие, повернул направо, потом налево и оказался в комнате с одним окном, из которого открывался вид на Лысую гору и ползущий между бараками ручей.
   Павел огляделся.
   Почти половину комнаты занимала кровать с никелированными дугами и шарами, на которой спали родители. Дети спали на нарах за занавеской.
   У Павла было девять братьев.
   Павел невольно улыбнулся, вспомнив, как проснувшись с первыми проблесками зари, отец пересчитывал детей поцелуями, путая их имена. Детей было так много, что он уже перестал их различать...
  
   Отца Павла звали Роман. Он преподавал историю в школе, а по ночам сочинял притчи, пытался добиться славы и известности.
   Когда дети засыпали и в доме воцарялась тишина, Роман поднимался по приставной лестнице в мансарду и сочинял.
   Он нуждался в иллюзиях. Реальность его угнетала.
   Во сне он превращался то в камень, похожий на женщину, то в дерево, которое росло корнями вверх, или обрастал рыбьей чешуей и плавал в воде залива. Бывало и так, что он принимал вид птицы и парил в небе, похожем на опрокинутую чашу, на дне которой бог рассыпал алмазы.
   Притчи Романа иногда печатались в вечерней газете.
   У Романа был дар, и этот дар едва не свел его с ума, до того он его запутал.
   Мать Павла звали Мария. В ее облике и в манерах было что-то птичье. Лицо у нее было вытянутое, нос с горбинкой, глаза как у совы, но характер ангельский.
   Мария вернула Роману душевное здоровье, правда, иногда у него возникало желание уйти, все равно куда, точно приказание свыше, но когда появились дети, это желание пропало.
   Так все и шло.
  
   Роман спал и проснулся с седыми волосами на подушке и слезами в глазах.
   Сквозь слезы он глянул на себя в зеркало и ужаснулся.
   Его лицо было сплошь исписано морщинами, словно клинописью.
   За спиной в нише стены он увидел нары, на которых спали дети.
   В рассветных сумерках смутно синело окно.
   Вставал день субботы тусклый и дождливый.
   Свет проливался из окна на некрашеные полы, на убогую обстановку, на стены, оклеенные серовато-желтыми обоями с пятнами сырости по углам.
   Дому было 100 лет, не меньше. Не одно поколение его обитателей разглядывало эти цветы на обоях и мечтало о счастье, но, увы.
   Иллюзии не помогали им.
   Тяжело вздохнув, Роман пересчитал спящих детей поцелуями, после чего поднялся в мансарду и затаился в каких-то неясных и опасных мыслях.
   Уже несколько дней Роман писал пьесу "Покушение на иллюзию". Он был просто одержим идеей как-то объяснить и исправить эту жизнь, чтобы она стала хотя бы чуть-чуть понятной и выносимой...
  
   Зазвонил будильник.
   Роман нелепо всхлипнул и привстал. Ему показалось, что он задыхается, тонет.
   Он спал, уткнувшись лицом в рукопись.
   Надавив на кнопку звонка, Роман потянулся, зевнул с криком и глянул в окно.
   За окном царила осень.
   Деревья в сквере горели как свечи.
   Весь день Роман писал.
   Около полуночи он полистал распухшую от сцен и картин рукопись.
   "Столько слов, чтобы оправдать обыкновенное убийство..." - подумал он.
   Порывшись в ящиках стола, он достал револьвер, прицелился в темноту за окном и нажал на курок, потом еще раз и еще.
   Выстрелы прозвучали неожиданно и сухо...
  
   Услышав странные хлопки, Мария поднялась по приставной лестнице в мансарду.
   В комнате никого не было.
   Окно было открыто.
   По всей видимости, Роман выбрался на крышу. У него иногда случались припадки лунатизма.
   На столе лежала забытая рукопись, которую листали сквозняки.
   "Покушение на иллюзию..." - прочитала Мария. Она не сразу поняла, кто жертва покушения. Последняя картина и имя жертвы, превратившей реальность в иллюзию, были наполовину залиты чернилами.
   Чернильное пятно напоминало профиль Сталина.
   Внизу хлопнула дверь.
   По комнате пронесся сквозняк, вырвавший из рукописи несколько страниц.
  -- Ах... - только и воскликнула Мария.
   Вырванные из рукописи страницы случайно попали в чужие руки и Романа арестовали.
   Следствие по делу о покушении на иллюзию длилось недолго.
   Вскоре Роман очутился в местах не столь отдаленных.
   Случай всем господин...
  
   * * *
  
   Листая рукопись отца, Павел видел меж страниц поселок ссыльных, который представлял собой горсть унылых бараков, рассыпанных по пологому склону Лысой горы. В хорошую погоду с ее вершины открывался вид на край света и начало неба, родины всей тоски и смутных желаний.
   Было утро субботы пасмурное и бледное.
   Павел шел вдоль берега ручья, который, как змея, полз по безлюдному поселку, извивался между подгнившими и падающими заборами, и терялся где-то в Иудиных болотах.
   В поселке царила тишина.
   В этой тишине было что-то жуткое, зловещее, как будто поселок ждал какое-то бедствие.
   Порыв ветра заставил Павла съежиться.
   Съежились и кусты татарской жимолости под окнами барака в ожидании дождя.
   Свернув в переулок, Павел наткнулся на ржавеющую вагонетку. Она лежала под откосом узкоколейки колесами вверх и была похожа на скелет какого-то доисторического животного.
   Послышались странные звуки, заставившее Павла испуганно обернуться.
   Из входа в каменоломню вышла некая фигура, показавшаяся Павлу огромной и бесформенной, но постепенно фигура приняла вид угрюмого и бородатого старика чем-то похожего на бога в арестантской робе.
   Следом за стариком показалась еще одна фигура и еще.
   Точно призраки, арестанты прошли в сторону лагеря.
   Однажды, когда Павлу исполнилось семь лет, ему позволили заглянуть в каменоломню. Там царил сумрак. Полуголые арестанты с кирками в руках стояли одни погруженные в воду до колен, другие до пояса.
   Были среди арестантов и женщины. Они толкали пустые вагонетки куда-то в темноту.
   Павел не выдержал, обмочился от страха и заплакал.
   Один из конвоиров, похожий на римского легионера, сказал ему:
  -- Мальчик, ты видишь только первый круг этого ада, а всего их семь... или девять, как считать...
  
   Лагерь каторжников, окруженный глухим забором и несколькими рядами колючей проволоки, располагался чуть в стороне от поселка ссыльных.
   Зимой арестанты умирали, как мухи. Всех умерших ночью, утром собирали и складывали в штабель у забора в семь рядов.
   Иногда среди покойников оказывались и живые. Они просто не могли проснуться от холода и их выносили из барака, как мертвых. Солнце будило их. Они просыпались и пытались выбраться из-под мертвых тел, отчего весь штабель шевелился, издавая жуткие звуки.
   Петляющая по поселку улица вывела Павла на безлюдную площадь.
   Он приостановился, оглядываясь и удивляясь.
   "Странно... здесь почти ничего изменилось..."
   На площади у киоска, торгующего морсом Павел в первый раз увидел Настю. Ей было не больше 13 лет. Вся в белом, синем и золотом она была похожа на ангела.
   Она улыбнулась, лицо ее озарилось сиянием...
  
   Миновав здание почты, Павел свернул в проход между котельной и сараями, спустился к ручью, по шаткому мостику перешел болотистую низину и оказался у дома с крыльями флигелей, напоминающего распятие.
   В этом доме Павел родился, хотя мог бы родиться где угодно, даже на небе.
   Павел вошел в дом через черный ход и пошел по коридору. Повернув налево, потом направо, он наткнулся на выставленную в коридор кровать с никелированными дугами и шарами, на которой спали его родители.
   Павел погладил рукой шары.
   В детстве кровать казалась Павлу живым существом. Он просыпался от ее жуткого скрипа и потом долго не мог уснуть.
   Оглядываясь на кровать, Павел вошел в комнату с одним окном, из которого открывался вид на Лысую гору и ручей, ползущий по поселку ссыльных точно змей искуситель и исчезающий в топях Иудиного болота.
   От ручья поднимался туман, который нахлынул и постепенно затопил весь поселок.
   На виду остался только дом с крыльями флигелей, в правом крыле которого размещалась гостиница, а в левом крыле - больница, где посетителей встречал отец Якоб, швед, какими-то неисповедимыми путями попавший в это богом забытое место со всеми своими маниями и дурными привычками. В поселке он принимал роды и обмывал покойников. Выполнял он и другие деликатные поручения.
   Высокий, худой, с раздвоенной бородкой и лицом в шрамах отец Якоб и привлекал, и отпугивал Павла.
  -- У него не лицо, а роспись по лицу... - говорил Павел матери. - Еще и глаза водянистые, меняющие цвет как небо...
   Иногда отец Якоб приходил к Роману. Они пили вино и о чем-то оживленно беседовали на птичьем языке, как казалось Павлу.
   Отец Якоб умер от астмы, так и не успев привыкнуть к здешнему климату, такому же странному и непонятному, как и здешние люди...
  
   В комнате потемнело, и из этой темноты и смутности вдруг выплыла фигура отца Павла. Ему было около 40 лет, как и Павлу. Он стоял, сгорбившись у приставного зеркала в потертом драповом пальто.
   Зеркало было все в пятнах отслоившейся амальгамы. Сбоку висел пучок какой-то травы.
   Роман провел рукой по поверхности зеркала и вдруг резко обернулся.
  -- Кто здесь?.. - спросил он хриплым голосом. Видно было, что он напуган.
   Никто не отозвался, но Павел услышал чье-то прерывистое дыхание и уловил легкий почти неразличимый запах вина...
  
   * * *
  
   Начался дождь.
   В комнате стало совсем темно.
   Павел включил свет.
   Какое-то время он сидел, склонив голову набок, и, постукивая пальцами по столу, точно пианист, читал рукопись пьесы.
   Дочитав пьесу до конца, Павел задумался. Он пытался представить себе, что чувствовал отец, когда писал сцену покушения на человека, превратившего реальность в иллюзию.
   В глазах зарябило.
   Отложив рукопись, Павел прилег на кровать и не заметил, как заснул, погрузился в сон точно в мутную воду.
   Юлия, жена Павла, пришла около полуночи. Она была на репетиции в театре.
  -- Который час?.. - спросил Павел, оглядываясь и удивляясь. Он совершенно потерял представление о времени.
  -- Около полуночи... - сказала Юлия. Она стояла у зеркала.
   Распустив волосы, Юлия легла и притиснулась к Павлу всем своим горячим и полным телом, пытаясь пробудить в нем желание.
   Павел отстранился.
  -- Что с тобой?.. - Юлия привстала.
  -- Ничего, просто нашло что-то, не знаю, что... ты спи...
   Юлия погасила свет и в ту же минуту заснула...
  
   Длилась ночь.
   Павел сидел на кровати, свесив ноги, и размышлял.
   Зеленовато-водянистый свет сочился сквозь гардины и растекался по полу, как вода, затапливая кровать.
   Павел невольно поджал ноги и тихо рассмеялся.
   Ему вспомнилось детство.
   Зимой родители купали детей в бадье, а летом в заводи ручья. Перед купанием отец внимательно осматривал и очищал берег от битого стекла и пиявок, потом привязывал к ноге каждого ребенка веревку и только после этого разрешал им плескаться в воде и изображать рыб. Он не выпускал пучок веревок из рук, пока дети снова не оказывались на берегу в безопасности.
   Дети плескались в воде, а Роман читал. Иногда он поднимал голову и сквозь близорукие стекла очков вглядывался в этажи неба, искал там бога.
   На губах Романа блуждала улыбка блаженного, когда он увидел в воде рыжую голову мальчика, которого течение уносило от берега.
   Мальчик как-то странно зашлепал по воде ногами, потом поднял руки над головой и исчез из вида.
   Все, кто был на берегу, застыли в ужасе.
  -- Это же Павел... - воскликнул Роман и начал собирать детей.
   Вытянув детей на берег, Роман бросился в воду.
   Он не очень хорошо плавал, а от волнения вообще почти позабыл, как это делается.
   Дети бежали вдоль берега и отчаянно кричали, пока отец и Павел барахтались в воде.
   Положение было отчаянное.
   Спас положение полковник внутренних войск, неожиданно появившийся на берегу.
   Сначала он вытащил из воды Павла, а потом нырнул за Романом.
   Роман выглядел бледным и перепуганным.
  -- Я вдруг потерял дно... никак не мог нащупать дно... - с трудом выговорил он, и взглянув в сторону воды, зашелся лающим кашлем.
   Домой полковник нес Павла на руках, а дети и Роман сопровождали его.
   Нетрудно представить себе эту процессию и ужас Марии, когда она увидела мокрого, облепленного водорослями Павла на руках у своего двоюродного брата.
   Марк улыбнулся ей, прищурив как всегда левый глаз, он был искусственный, а Мария, прижав руки к груди, опустилась на колени. Она не могла говорить. Внезапно что-то оборвалось у нее внутри, в ушах зашумело, в глазах стало темно.
   Через неделю дядя Марк уехал. Он инспектировал лагеря.
   Происшествие не осталось без последствий. Павел еще долго смотрел на все вокруг глазами рыбы. И сны ему снились о подводной жизни среди водорослей и рыб...
  
   Вспоминая детство, Павел не заметил, как заснул.
   Проснулся он чуть свет и погрузился в рукопись отца, точно в мутную воду.
   Текс пьесы был темным, путанным, как и мысли Павла.
   Устав от чтения, Павел откинулся на подушку.
   Он лежал на кровати, а ему казалось, что он лежит на дне реки в гамаке из водорослей. Течение расчесывало ему волосы и переворачивало страницы рукописи.
   Текучие росписи теней на стенах и гардины водянисто-зеленого цвета помогали воображению создавать этот странно-изменчивый мир рыб.
   Все дети Чадовых были похожи на отца, а Павел родился копией дяди Марка, и волосы у него были рыжие, как у дяди, и лицо вытянутое, и глаза, водянисто-серые, сумрачные. Впрочем, такие же глаза были и у матери Павла.
   Как-то Павел спросил отца об этом своем странном сходстве с дядей.
   Роману было что рассказать, но на эту тему он говорил путано и несколько двусмысленно, то голосом судьи, то голосом адвоката и голоса часто перебивали друг друга.
   Иногда Павлу казалось, что в спор вмешивался еще чей-то голос.
   Павел привстал и настороженно прислушался.
   Юлия стонала во сне, что -то ей снилось...
   Одеяло сползло на пол.
   Поправив одеяло, Павел лег и попытался заснуть, но, лишь наполовину погрузившись в сон, проснулся от тупой, ноющей боли в паху.
   Переждав боль, Павел заснул.
   Проснулся Павел около полудня.
   Юлия уже ушла.
   Он попытался вспомнить приснившийся ему сон.
   Он боялся своих снов.
   Сон был странный. Во сне Павел очутился в монастырской келье. Посреди кельи стояла кровать с никелированными дугами и шарами, на которой лежал мертвый отец. Когда Павел склонился над ним, он неожиданно приоткрыл глаза и заговорил:
  -- Слишком долго я был героем этой грустной истории, но, увы, не ее автором... А ты просто копия Марка... и шея, и кудри, вот только нос и губы у тебя... Нет, не могу сказать чьи... Хочу сказать и не могу... - Сжав руку Павла, Роман говорил, как говорят во сне. Слова были неясные и за ними что-то таилось.
   Павел в ужасе смотрел на отца и не мог отвести взгляда.
  -- Что ты на меня так смотришь?.. Я еще не умер... - Роман улыбнулся. Его лицо, больше похожее на лицо мумии, искривила гримаса.
   Роман попытался встать.
   Кровать жутко заскрипела, и Павел очнулся, все еще сжимая руку отца, протянутую ему из сна.
   Боль в паху не проходила, и осталось ощущение, что отец сказал ему что-то важное.
   До вечера Павел читал рукопись отца.
   Смеркалось...
   Павел подошел к окну. Он стоял и покачивался, словно бился головой об стену, за которой ему виделись танцующие в темноте женские фигуры.
   Они плавали и летали в воздухе как птицы или рыбы, поблескивая чешуей...
  
   Юлия пришла поздно.
   Сославшись на усталость, она не стала ужинать и легла спать.
   Павел все еще читал рукопись, пытаясь понять мысли отца.
   "Какой-то театр абсурда..." - подумал Павел.
   Он отвлекся и сквозняк перелистнул несколько страниц рукописи.
   Павел очутился в поселке ссыльных у танцевальной веранды.
   Он стоял и беспокойно оглядывался, и лишь увидев среди танцующих фигур девочку 13 лет в белом, синем и золотом, успокоился.
   Это была Настя, первая любовь Павла и его первое искушение.
   Лицо Насти пылало в ореоле рыжих волос.
   Увидев Павла, она смущенно улыбнулась и поманила его...
  
   Еще не понимая, что делает, Павел, крадучись и торопливо, как преступник, оделся, собрал свои вещи. Он спешил поскорее выйти из этой жизни, в которой приходилось постоянно что-то утаивать, принуждать себя к чему-то, и которую он медленно и мелочно, исподтишка сам подрывал и расшатывал.
  -- Куда ты?.. - спросила Юлия, сонно потягиваясь и пытаясь поймать сползающее на пол одеяло.
   Обнажились ее бедра, лоно.
   Павел отвел взгляд. Ему стало трудно дышать. Он сел на сундук, доставшийся ему в наследство от дяди, длинный и узкий, как гроб, окованный по углам ржавым железом.
   Минуту или две он сидел неподвижно, словно оглушенный.
   Юлия заснула.
   Павел встал и пошел к двери чуть ли не на цыпочках.
   Осторожно прикрыв за собой дверь, он шумно вздохнул. На его лице появилась улыбка, которая тут же и погасла.
  -- Куда я иду?.. И зачем?.. - прошептал он и почти против воли начал спускаться вниз по лестнице черного хода...
   * * *
   Путаясь в ключах, Павел открыл дверь комнаты на Воздвиженке, в которой жил дядя Марк.
   В комнате было сумрачно.
   Павел раздвинул гардины, потом завел будильник и, не раздеваясь, лег на кровать. Он лежал точно мертвый, сложив руки на груди.
   Зазвонил будильник.
   Павел потянулся, с криком зевнул и вдруг понял, что умеет летать.
   Покружив над горбатой терраской, заставленной загнивающими бегониями в горшках, Павел взмыл вверх.
   Его окружила тьма.
   Стало холодно и страшно, но неожиданно тьма прорвалась и внизу, в свивающихся клочьях туч Павел увидел Лысую гору и поселок ссыльных.
   На площади царило оживление, играл духовой оркестр.
   Павел облетел площадь, высматривая Настю среди извилисто плывущих в танце фигур мужчин и женщин с розами на щеках.
   Настенька танцевала с некрасивой и тощей как жердь девочкой.
   Павел опустился в траву недалеко от танцевальной веранды. Он лежал в траве, следил за Настей и думал об этом уютном и укромном мире былинок и всевозможных букашек, полном смысла, совершенном и законченном.
   Постепенно его мысли перепутались, а взгляд затуманился. Он жил, точно во сне, и улыбался неизвестно чему...
  
   Дом задрожал.
   Звякнули стекла.
   Павел сжался в комок и, судорожно всхлипнув, очнулся на миг, пытаясь увериться, что кошмар, в который его занесло, лишь нечто временное, случайное.
   Мимо окон проползли несколько обшарпанных вагонов, подталкиваемые "Овечкой".
   Вялой и влажной рукой Павел потер лоб, глаза и снова погрузился в ту душную и дождливую майскую ночь, пропитанную запахом лаванды.
   В серой смутности постепенно высветлилась призрачная фигура Насти, ее мокрое от дождя лицо, глаза с фиалковыми отблесками на дне, губы, слегка припухшие и синие, точно сливы.
   Павел долго не решался подойти к Насте, наконец, решился и пригласил ее на танец.
  -- Кажется, это был вальс... - прошептал Павел, мысленно представляя себе танцевальную веранду с неровными дощатыми полами и небольшой сценой, на которой играл духовой оркестр.
   Настя была в белом, синем и золотом.
   Они кружились, закрыв глаза.
   Неожиданно погас свет.
   В темноте поблескивали только гнутые трубы духового оркестра и испуганные глаза Насти.
   Павел поцеловал ее в губы.
   Это случилось в субботу, а в понедельник утром Настя уехала вместе с сестрой и теткой в какой-то безвестный город на севере.
   Весь остаток дня Павел слонялся по поселку как сомнамбула. Ближе к вечеру ноги сами привели его на привокзальную площадь.
   Тяжело дыша, к платформе подползла вечерняя кукушка.
   Павел прокрался в вагон, забрался на верхнюю полку и пугливо затаился, в ожидании отправления поезда.
   Лязгнули буфера, вагон качнулся назад, потом дернулся вперед, снова качнулся назад.
   Мимо окон поползли огни станции.
   Промелькнул переезд.
   Павел откатился к стене, пережидая, когда по вагону пройдет проводник. Он проверял билеты у пассажиров.
   Поезд набирал ход.
   Вагон затрясло.
   Павел лежал и пытался представить себе, как воспримут его исчезновение родители. Он не оставил им даже записки.
   Проводник прошел мимо.
   Павел перевел дух. Он лежал и смотрел в окно, и ничего не видел, кроме сияния, разливающегося над макушками деревьев.
   Вставала луна...
  
   Утром чуть свет проводник разбудил Павла и после недолгого разбирательства высадил его. Час или два Павел слонялся по привокзальной площади, потом свернул в переулок и оказался в торговых рядах.
   Неожиданно кто-то схватил Павла за руку.
  -- Это он... он самый... - подтвердил старик в плаще с капюшоном...
  -- Пошли... - похожий на римского легионера милиционер потащил Павла за собой...
   Ночь Павел провел в келье монастыря, приспособленного под детское исправительное учреждение.
   Под утро Павел попытался бежать, но не удачно и целую неделю просидел в изоляторе почти голый. У него отобрали одежду.
   Павел не поддался отчаянию.
   Он лежал и воображал. Стена казалась зеркалом.
   В зеркале угадывались смутные, размытые сном видения.
   В создании таких видений каждый человек вполне художник, а у Павла был дар. Этот дар перешел к нему от отца.
   Иной раз Павел протискивался в зеркало, как будто это была дверь, и бродил по монастырю вместе с преставившимися монахами, которых ему случалось встретить. Он заглядывал в кельи, в общие спальни, на кухню, и когда это происходило, ночь длилась дольше, чем обычно.
   В лунные ночи он летал над монастырем, облака были то под ногами, то над головой.
   Как-то среди ночи в келью к Павлу пришел дядя Марк. Он так сильно изменился, что Павел с трудом узнал его. Весь седой, лицо вытянутое, бледное, исписанное морщинами, как клинописью.
  -- Как ты?.. здесь темно и сыро... - сказал дядя Марк негромко и чуть в нос, каким-то утробным голосом.
   Павел потряс головой, пытаясь стряхнуть с себя сонное оцепенение.
   Дядя Марк стоял у окна, забранного решеткой.
   Павел видел только его лицо, слегка изъеденное по краям тенями, и руки, как будто отделенные от туловища.
   Появился отец Павла, Роман...
  -- Что, знакомый пейзаж?.. - Роман поправил очки, покрутил пуговицу на рубашке. - Правда, все как будто не на месте... как-то все странно сдвинуто... и Башня выглядит несколько иначе, и склоны Лысой горы... Что ты на меня так смотришь?.. Я что, похож на привидение?.. - спросил Роман, скорее представив, чем разглядев в темноте мальчика, который кутался в грубое полушерстяное одеяло.
   Павел еще не научился различать, что на самом деле есть, и чего нет в этой темноте и тесноте, и готов был ухватиться за любой повод, лишь бы признать случившееся вполне естественным фактом, чтобы избежать неприятных объяснений. Он не умел лгать и оправдываться, но как правдоподобно объяснить отцу свое исчезновение из дома и заточение в этой келье?
   Павел поправил очки, покрутил пуговицу на рубашке, как отец.
   Отец и сын и внешне и в манерах, во всем походили друг на друга: оба высокие, худые и близорукие. Только волосы у Павла были рыжие, как у дяди Марка.
   Роман сел на край нар рядом с Павлом, так и не узнав его.
   Павел поджал ноги.
   После довольно продолжительного молчания Роман снова заговорил, осторожно, как будто взвешивая слова.
  -- В детстве у меня был друг, Бенедикт... Такой же рыжий, как ты... Мы с ним сидели за одной партой в школе... питались иллюзиями... мечтали о сцене, о славе... А потом отца Бенедикта арестовали... Он был генералом... Хотя Бенедикт не поддерживал с отцом отношений, его тоже арестовали... Ходили слухи, что генерал был замешан в заговоре против Сталина, но все это вздор... Говорили, что Бенедикт умер, не выдержав пыток, но он не умер... он был настоятелем этого монастыря, пока его не закрыли и не сделали тюрьмой... История с Бенедиктом перевернула всю мою жизнь... Я был в отчаянии, помню, даже пытался покончить с собой, но мне не хватило духу... Я не переношу боли... Потом я женился, пошли дети, один за другим... их было так много, что я сбился со счета и перестал их различать... Увы, и жена, и дети пришли и ушли, как вода в половодье, и я опять остался один...
  -- Папа... - прошептал Павел.
   Роман неуверенно глянул на Павла и поднял руку, пытаясь поймать очки, болтающие на шнурке.
  -- Павел?.. Прости сынок, не узнал... Что делать, жизнь всех нас исправляет и делает непохожими на самих себя... - Пошарив в карманах плаща и не найдя там ничего, кроме дыр, Роман сморщил губы улыбкой, как бы оправдываясь. Глаза у него были блеклые, в красных прожилках и тоскливые.
   В каком-то опьянении, Павел прижался лицом к колючей щеке отца и залился слезами. Он весь трепетал. Он был так одинок и унижен. Он пытался рассказать отцу все свои детские обиды, но от волнения не мог говорить, заикался и лишь ловил ртом воздух...
  
   Звезды поредели.
   Светало.
   Вставал новый день.
   Все еще всхлипывая, Павел лежал у окна, забранного решеткой, и прислушивался к отрывистым и бессвязным шепотам, вздохам ветра в листве.
   Отец еще не раз приходил к Павлу ночью.
   Они прогуливались по галерее и разговаривали, или стояли, молча, на террасе и вглядывались в темноту.
   Там что-то пламенело, вспыхивало, свивалось.
   Неожиданно отец заговорил:
  -- Мне кажется, это наша последняя ночь...
  -- Почему последняя?.. - Павел взглянул на отца сквозь очки и слезы.
  -- Нет, ничего серьезного, просто у меня нехорошее предчувствие... - Роман грустно улыбнулся и замолчал.
   Вскоре он ушел и больше не появлялся...
  
   Три года Павел провел в исправительном учреждении, расположенном в монастыре.
   Наконец монастырские ворота с жутким скрипом открылись.
   На минуту Павел ослепил свет.
   Он отвык от света в монастырской темноте и тесноте.
   Рукавом рубашки он вытер невольные слезы и пошел, не оглядываясь. Он шел и шел вслед за солнцем. По пути, под влиянием минутного побуждения, он иногда останавливался и что-то записывал в тетрадку.
   Как и отец, Павел спасался от реальности в иллюзиях.
   Глаза его немного косили, и писал он левой рукой, как дядя Марк.
   В неуклюжих и медлительных пальцах Павла буквы разбегались, точно муравьи, стоило только перестать на них смотреть, или приобретали совершенно незнакомый вид, а мысли, при соприкосновении с бумагой, терялись, и в записях появлялись лакуны, пустые места с крошками от вчерашнего ужина и выпавшими волосами.
   Вслед за солнцем Павел прошел через кочующие пески, подобные волнам Мертвого моря, потом через Иудины болота, не хуже стигийских, вброд переправился через ручей и к вечеру субботы после всех подвигов нетвердым шагом пришел на ту же безвестную станцию, с которой началась его одиссея.
   На перроне в ожидании поезда стоял дежурный по станции с жезлом в руке.
   Чуть поодаль Павел увидел старика в плаще с капюшоном, которому был обязан своим заточением. Он торговал вяленой кефалью.
   Взгляды их встретились.
   У Павла перехватило дыхание от мгновенно вспыхнувшей ненависти.
   Он отвернулся, чтобы не выдать себя и прошел в зал ожидания.
   В зале ожидания было душно и людно. Павел нашел себе место и сел. Он сидел и разглядывал стены, потолок, мозаику пола. На людей он избегал смотреть.
   Взгляд Павла остановился на пальме, живущей в бочке, как Диоген. Он невольно улыбнулся, вскользь глянул в окно и увидел сквозь запотевшее стекло со следами сползающих капель девочку 13 лет с тощими косичками.
   Кокетливо, с утонченной грацией девочка потянулась всем своим узким телом, зевнула и с любопытством и смущением глянула на Павла. Губы ее сложились в непонятную усмешку.
   Павел отвел взгляд, не выдержал и, почти против воли, снова глянул на девочку, которая уже повернулась к нему спиной.
   Начался дождь, день стал серым и тусклым.
   Девочка забежала в зал ожидания.
   Она была так похожа на Настю.
   Павел следил за ней, прячась за пыльными листьями пальмы.
   Девочка села на диван, подобрав под себя ноги. Какое-то время она делала вид, что читает книгу.
   Книга упала на пол лицом вниз.
   Брови девочки затрепетали, как крылья бабочки.
   Девочка спала, а Павел еще долго смотрел на нее и смутно улыбался. Ему грезилась танцующая в темноте фигура Насти.
   Настя грезилась Павлу и в тесном и тряском купе пригородного поезда.
   Уже проваливаясь в сон, он вдруг привстал. У него перехватило дыхание, когда он увидел Настю. Она стояла поодаль, потом покорно легла рядом с ним. Покорность сквозила во всем, в ее жестах, в походке, в изгибах ее танцующего тела, такого нежного и хрупкого....
  
   Поезд замедлил ход.
   Мелькнуло закопченное здание депо, потянулась платформа, укрытая сводчатым навесом.
   Ночь Павел провел на вокзале.
   Здание вокзала опоясывала терраса, с которой открывался вид на город, окруженный стеной темноты.
   Какое-то время Павел слонялся по террасе, потом прилег на скамейку у балюстрады.
   В серой колеблющейся смутности возникали какие-то картины, образы. Сначала размытые, они неожиданно ярко вспыхивали, и Павел просыпался, пугливо прижимаясь к балюстраде, за которой что-то скрябало, скрипело, дышало, выдавая себя.
   Порыв ветра поднял спящую пыль.
   Зашумела листва.
   Снова начался дождь.
   Павел зябко поежился и закутался в плащ, пытаясь согреться.
   Показалось, что кто-то коснулся губами его щеки, и что-то прошептал на ухо.
   Павел приоткрыл глаза.
   В мороси среди теней, похожих на водоросли в мутной воде, мелькнула фигура Насти. Она опустилась на террасу и, сложив промокшие крылышки, прилегла рядом с Павлом.
   Почувствовав и узнав ее губы, Павел затих в ожидании блаженства...
  
   Проснулся Павел от холода.
   Дождь утих, и небо чуть просветлело. Стали видны очертания города, дома, углами и уступами ржавых крыш спускающиеся к реке.
   Час или два Павел блуждал в паутине петляющих улиц и переулков.
   Уже отчаявшись найти дом дяди Марка, Павел остановился у дома с аркой посередине и террасами по бокам.
   Фасад дома украшали химеры и горгоны.
   В стеклах окна над аркой мелькнула фигура девочки 13 лет. Лицо у нее было смуглое, как у жительницы с побережья Каспийского моря и как будто испуганное.
   Она пыталась остановить Павла, который вдруг поскользнулся на осколках битого стекла и упал.
   Уже без сознания Павел соскользнул по глинистому откосу в мутную воду реки и, ощутив лицом набегающую рябь, поплыл по течению...
  
   * * *
   Зазвонил будильник.
   Павел нелепо всхлипнул и привстал. Ему показалось, что он задыхается, тонет.
   В комнате царили сумерки.
   Павел встал и подошел к стеклянной двери, выходившей на террасу. Он невольно вздрогнул, увидев на террасе девочку 13 лет. Она стояла на сквозняке, заплетающем ей косы. Лицо у нее было смуглое, как у жительницы с побережья Каспийского моря.
   "Где я мог ее видеть?.." - подумал Павел.
   Створка двери качнулась, и девочка исчезла, но Павел еще долго что-то высматривал в зеленовато-желтой мути стекол и вздыхал, потом закутался в лоскутное одеяло и затаился в каких-то темных и опасных мыслях.
  
   Одиссея Павла ни к чему не привела. Он не нашел Настю, но это не помешало ему после спасения из вод мутной реки получить образование и стать учителем истории...
   В 29 лет он женился на Юлии...
   В браке счастья он не нашел и ушел на войну...
   Он несколько раз был ранен, комиссовался и вернулся в школу...
   Рука господа была поднята над ним, но он ее не видел...
   В бедствиях на войне он искал бога, изливал тихие моления, когда лежал раненый. Пули находили его...
   Он оживал, не зная, где он, на этом или на том свете... расспрашивал, убиты ли убившие его...
  
   Павел проснулся как от точка...
   За окном играл духовой оркестр...
   Народ собрался на площади у театра, затянутого лесами...
   Павел подошел к окну...
   Стены домов шатались, как пьяные, и качались...
   "Тебе нужен покой..." - сказал врач...
   "Всем нужен покой..." - отозвался Павел...
   После контузии он часто падал ничком или навзничь... Его возвращали на ложе, говорили: в следующий раз упадешь и уже не встанешь...
   Постель казалась ему слишком короткой, чтобы потянуться, и узкой...
   По радио Павел узнал подробности об окончании войны...
   Речь диктора была глухой и прерывалась, запутывая слова...
   Павел лег... он лежал и вспомнил поселок ссыльных, оползень, смерть близких...
   Случившееся Павел воспринял как ночное сновидение...
   "Куда ты опять собрался, лежи спокойно... - сказал врач... - И перестань видеть то, что ты видишь..."
   "На что мне надеяться?.. на обман и неправду?.. говорят, что все погибли, но я не верю, Глеб не погиб, иногда я вижу его, слышу его дыхание... он поет псалмы богу... а я на бога не взирал..."
   "Случившееся уже никто не отменит..."
   "Все вместе они погибли, кричали, звали меня... я слышал, внимал...
   Они уже на небе среди блаженных, а я здесь, сетую, сохну от тоски...
   Лежу и вспоминаю голос брата, его глухую невнятную речь о том, что небеса свернутся как свиток..."
   "Никто нас не спасет..."
   "Молитесь, и он придет, все что казалось призрачным, станет явью..." - сказал старик в плаще, похожий на херувима
   "Пусть он вас не обольщает и не обнадеживает... не слушайте вы его..."
   "Что с вами?.."
   "В глазах вдруг потемнело... я подумал, что ухожу к ним... весь поселок ссыльных ушел под землю жить..."
   "Где был бог, когда младенцы дошли до отверстия в утробе, но не увидели света..."
   "А парализованный грек выжил и встал на ноги... правда коллекция его погибла... он собирал монеты..."
   "Чудо!.."
   "Бойтесь слов... спасли ли слова кого-либо?.."
   "Словами бог сотворил небо и землю, и вырастил сад... разве вы не слышали, что он сделал это?.."
   "Слышал и что?.."
  
   * * *
  
   По радио начали передавать последние известия.
   Павел приоткрыл створку окна, выходившего на террасу.
   Все еще шел дождь.
   Девочка 13 лет с лицом жительницы с побережья Каспийского моря стояла у афишной тумбы. Вскользь глянув на окна дома, она опустила голову и сделала вид, что читает афишу.
   Накинув на плечи плащ, и сунув портфель подмышку, Павел вышел на улицу через черный ход.
   Какое-то время он наблюдал за девочкой.
   Она все еще стояла у афишной тумбы.
  
   В школу Павел пришел с опозданием. В коридоре было пусто, царила полутьма и тишина и он чуть ли не на цыпочках, стараясь не шуметь, прошел в свой класс.
   Дети уже не ждали его.
   Павел преподавал историю.
   Дети слушали его размышления о войне, на которую Павел попал благодаря дяде Марку, полковнику, который воспитывал Павла.
   Дядя Марк поведал Павлу о трагедии, разыгравшейся в поселке ссыльных.
   Семь дней лил ливень. Из-за наводнения случился оползень, и поселок вместе со своими обитателями оказался погребенным под землей.
   "Так что из всей семьи Чадовых уцелел только ты..." - сказал полковник и обнял Павла за плечи.
   Вот такой поворот истории, которая писалась на небе, а исполнилась на земле.
   Новость настолько потрясла Павла, что он попал в больницу и почти год жил между небом и землей.
   Постепенно болезнь отступила, и Павла выписали из больницы.
   Окончив школу, Павел поступил на исторический факультет университета, потом женился на Юлии. Она пела. Голос у нее был как у сирены, морочил...
   Иногда Павел видел во сне поселок ссыльных отца, мать, братьев. Появлялась в его снах и Настя. Она стояла на горбатой терраске и на ее плечи слетались птицы. Бывало и так, что она заходила к нему в комнату. Он молчал, а Настя всегда что-либо рассказывала, как будто читала по книге.
   Сквозняк переворачивал страницы...
  
   Рассказ Павла о войне вызвал волнение в классе...
   Минуту или две Павел молча ждал, когда дети успокоятся и придут в себя. Он листал школьный журнал и рассеянно поглядывал в окно на кривые улочки и серые, унылые дома, сбившиеся в кучу, с ржавыми крышами и стенами, расписанными сыростью. Они как будто закапывались в землю вместе со своими обитателями.
   Волнение в классе постепенно затихло, и Павел продолжил урок.
   Он вглядывался в лица детей, в которых отражалось то, что обычно ускользает от историков и истории.
   Павел комментировал, объяснял детям очевидное, а в перерывах между уроками листал рукопись отца, с которой он уже не расставался. Иногда между строчками рукописи и мыслями рисовалось лицо Насти в ореоле рыжих волос, ее чуть припухшие губы и глаза с фиалковыми отсветами на дне...
  
   Зазвенел звонок...
   Урок окончился.
   Остаток дня Павел провел в библиотеке, вдыхая запах дождя и загнивающих бегоний в горшках, он что-то искал в книгах и рисовал какие-то схемы.
   На город уже опускались сумерки.
   Зябко кутаясь в длинный до пят плащ, полы которого хлопали за спиной, точно крылья нетопыря, Павел вышел из библиотеки, свернул в переулок и пошел.
   Он шел как сомнамбула.
   На углу улицы он остановился, как-то странно озираясь. По привычке он пришел на Стромынку, где жил с женой.
   Павел глянул на темные окна дома.
   По всей видимости, жена была на репетиции в театре.
   Неожиданно окна вспыхнули. По теням на гардинах Павел понял, Юлия вернулась из театра не одна.
   Он закусил губы. Он вдруг и так остро почувствовал одиночество, даже его запах, словно открылась дверь в комнату соседа полупарализованного грека, и оттуда в лицо ему пахнуло старостью и отчаянием...
  
   Павел вернулся в комнату дяди Марка на Воздвиженке только под утро с каким-то свертком под мышкой.
   Спрятав сверток в нижний ящик стола, он лег на кушетку и час или два лежал в темноте, изредка потирая лоб и встряхивая головой, словно отгоняя какие-то лишние мысли, мешавшие ему сосредоточиться на главном.
   Послышался смех, голоса.
   Павел невольно привстал.
   Свет едва пробивался сквозь близорукие стекла, но он так ясно увидел по ту сторону стекол фигуры отца, матери, толпу братьев. Он увидел и себя в майке со спущенной бретелькой и в сандалиях на босую ногу.
   Отец слегка склонился, и Павел обвил его шею руками, в восторге от этой близости...
  
   Порыв ветра отпахнул и захлопнул створку окна.
   Павел очнулся, зябко повел плечами и сел на край кровати. Он сидел, уставившись в пол, и боялся вспомнить о том, о чем думал ночью.
   "Вряд ли я решусь сделать это..."
   Он лег ничком на кровать, потом перевернулся на спину. Он лежал и разглядывал потолок, похожий на сумеречное небо или море.
   В волнах обрисовалась фигура Насти. Играя с пеной, она вышла на берег и прилегла рядом с Павлом...
   Павел почувствовал тепло ее тела и затих в ожидании блаженства...
  
   * * *
  
   Дом задрожал.
   Задребезжали стекла, затрепетали вырезки из газет, как бабочки, приколотые булавками к стене.
   Мимо окон проползли несколько обшарпанных железнодорожных вагонов, подталкиваемых "Овечкой".
   Павел прикрыл створку окна.
   В написанном отцом сценарии покушения на человека, превратившего реальность в иллюзию, все было продумано до мелочей. Оставалось только выбрать время и место.
  
  
   * * *
  
   Павел проснулся чуть свет. Чувствовал он себя как-то странно, необычно и своим видом напугал француженку, с которой столкнулся на повороте лестницы.
   После первого урока у Павла был перерыв. Он спустился в подвал заброшенной котельной, переоделся в форменную одежду офицера внутренних войск, используя гардероб дяди Марка, и вышел через черный ход.
   До центра города Павел добирался на трамвае.
   На лужайке перед бывшим домом губернатора царило оживление, играл духовой оркестр.
   Павел смешался с толпой.
   Показался эскорт мотоциклистов и черный лимузин.
   Павел протиснулся к обочине и занял позицию. Револьвер он прятал в рукаве плаща...
  
   Черный лимузин поравнялся с толпой.
   Толпа пришла в движение.
   Полная женщина в рыжем парике притиснулась к Павлу.
   Павел вскользь глянул на женщину и как-то вдруг нелепо вскинул руку.
   Выстрелы прозвучали неожиданно и сухо.
   В толпе возникла паника, которой Павел воспользовался и ускользнул от преследователей.
   В подвале заброшенной котельной Павел переоделся.
   До начала урока еще оставалось время прийти в себя.
   Урок Павел провел как обычно.
   Вечером из сводок новостей по радио Павел узнал, что пострадал совершенно невинный человек.
   Этого Павел не мог предвидеть... он судорожно передернул плечами...
   Павел стоял у окна и вдруг, с ужасом увидел в сумеречной смутности стекол размытые фигуры отца, матери, толпу братьев. Они прошли мимо, один за другим, молча, опустив головы.
   Глеба среди них не было...
   Глухо застонав, Павел упал ничком на кровать.
   Кровать жутко заскрипела.
   Павел перевернулся на спину. Он лежал и смотрел на игру теней на потолке, и неожиданно для себя заснул...
  
   * * *
  
   По радио прозвучали сигналы точного времени.
   Заиграл гимн воскресного дня.
   Павел встал и подошел к столу.
   Час или два он писал письмо Юлии.
   Письмо было длинное и путанное, напоминало завещание.
   Павел глянул в окно и увидел за стеклами окна девочку 13 лет с лицом жительницы с побережья Каспийского моря. Она стояла у афишной тумбы. Губы девочки шевелились. Она что-то говорила, но Павел не слышал.
   Лампа замигала и погасла.
   Павел так ясно увидел этот гаснущий язычок пламени и погрузился в сумеречную темноту, как в мутную воду.
   Где-то далеко разлился слабый, ширящийся свет, обрисовались фигуры отца, матери, братьев, среди которых был и Павел, что вызвало удивление и ужас.
   Задыхаясь, Павел судорожно дернулся всем телом, и вынырнул на поверхность воды с громким всплеском.
   В комнате не было ни души.
   Через приоткрытую дверь, выходившую на террасу, открывался вид на ржавые крыши города.
   Взгляд Павла скользнул вглубь комнаты, на миг утонул в приставном зеркале, как в омуте, тронул треснувший горшок с бледными, начинающими загнивать бегониями, комод, венский стул, этажерку, платяной шкаф.
   Дверца шкафа приоткрылась и оттуда вылетела стайка моли.
   Павел сморгнул.
   Сквозь тусклые, близорукие стекла очков он увидел террасу и забывшего умереть полупарализованного грека, который сидел в инвалидном кресле с надувными шинами. Он что-то читал, прячась за спиной ветра.
   Сквозняк вырывал листки из рук грека, и они вились, летали над ним и падали на плешивый коврик со следами птичьего помета.
   Чуть дальше, в глубине двора несколько граждан из обычной жизни пили портвейн и играли в домино.
   "Такое впечатление, что для них жизнь - это зал ожидания..." - подумал Павел.
   Пережидая слабость и невольное головокружение, Павел закрыл глаза.
   Его окружила темнота.
   Невольно вспомнилась фраза из рукописи отца:
   "Смерть - это небольшое событие..."
   "Хотелось бы думать, что так оно и есть... и смерть - это лишь дверь в темноту, за которой есть свет, а не кромешная тьма..."
   Створка окна приоткрылась.
   Ветер занес в комнату мертвые листья.
   Павел подошел к столу и попытался что-то дописать, исправить в тексте письма для Юлии, как дядя Марк, левой рукой, но пальцы свела судорога.
   Положив письмо под раздвижную металлическую рамку с треснувшим стеклом, Павел вышел из комнаты.
   Ему уже ничего не надо было дописывать и исправлять...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Юрий Трещев "Покушение на иллюзию"

  
  

16

  

1

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"