До 7 лет он был нежен точно девочка с розами на щеках и спал на кровати с ангелами в изголовье, правда, лица ангелов были с ржавыми пятнами, напоминающими оспины.
Шли годы. Розы на щеках Романа постепенно поблекли, приняли цвет шафрана, и у него появилась привычка к задумчивости. Он узнавал жизнь и не только по книгам, доставшимся ему от дяди. Иногда он ее воображал. Нет, он не был философом, которые способны все запутать, при этом, оставаясь вполне довольными собой, он был историком, но жил он как философ и обо всем нужном обычным гражданам заботился не больше, чем лилии, что растут на Елисейских полях.
В доме на набережной Роман занимал угловую комнату с выходом на террасу. Соседей было немного: Вера, миловидная женщина 35 лет, пожилой археолог, несколько унылых стариков, которые занимали восточный флигель, и полковник в отставке. У полковника было две комнаты: гостиная и спальня с засохшими геранями, в которую он не заглядывал с тех пор, как умерла его жена. Спал он на кушетке в гостиной.
Внешне полковник был похож на старого фавна. Когда-то женщины им восхищались и не в последнюю очередь из-за его происхождения. Он говорил, что род его был старше луны и уходил корнями в небо.
По субботам полковник рассказывал Роману о своих победах. В молодости он был Дон Жуаном.
Роман даже не представлял, где обитает любовь, и какова она. Он был девственником, знал любовь только по романам и ничего толком не знал о женщинах, однако догадывался о многом.
Как-то вечером Роман сидел на террасе и читал газету. Время от времени он отвлекался, поглядывал на море. У причала стояли две барки, из которых рыбаки выгружали рыбу.
Из-за поворота улицы с жутким визгом выполз трамвай. Звякнули стекла окна.
Трамвай остановился у почты.
Из трамвая вышла рыжеволосая дева.
Позванивая, трамвай пополз дальше к Волчьей лощине, а дева поднялась на террасу. Проходя мимо, она не без нежности тронула ладонью щеку Романа.
Роман потерял способность двигаться и лишился голоса. Он стоял и смотрел, как Вера, так звали рыжеволосую деву, грациозно плыла в воде сумерек.
"Точно рыба..." - подумал Роман.
Вера скрылась в темноте коридора.
Роман чувствовал себя смущенным в ее присутствии и не находил, что ей сказать.
До замужества Вера пережила несколько сомнительных романов с мужчинами намного старше ее.
Последнего мужа Веры звали Фома.
Голос у Фомы был тонкий, волосы мягкие и длинные, лицо узкое. Говорил он гаммами. Он был и автором и исполнителем всех драм, совершаемых в доме на набережной.
--
Каждый из нас для другого являет театр... - говорил он.
Год назад Фома покончил с собой, исполненный переживаний и кажущегося счастья. Его тело нашли у черного утеса.
Неподалеку от тела самоубийцы лежала рыжая сука.
Увидев людей, сука заскулила и заползла в расселину, которая подражала всем голосам и на все откликалась...
Листая газету, Роман наткнулся на странную статью:
"Черный сфинкс привлекает самоубийц..."
В статье говорилось о некой рыжеволосой деве, которая выбирает для сфинкса жертв.
Прочитав статью, Роман задумался...
Ночью Роман лежал на своей кровати и витал над лагуной в окружении птиц.
На песчаной косе он увидел рыжеволосую деву. У ног девы стояла рыжая волчица. Она ощенилась. Щенята прыгали, залезали под нее и тянули ее за соски.
Смутное волнение охватило Романа. Он опустился на песок и нерешительно приблизился.
Губы девы по-волчьи вздернулись, обнажив зубы, и Роман отступил.
Поодаль маячил Черный утес, похожий на крылатого льва. Над утесом вились облака.
Опасливо оглядываясь, Роман пошел по направлению к городу, амфитеатром раскинувшемуся на берегу залива. В некотором отдалении темнели развалины форта, и стоял маяк, который следил за тем, что происходило в городе и на море.
Почудилось чье-то дыхание за спиной.
Роман пугливо оглянулся.
За его спиной, как продолжение кошмара, стояла рыжая волчица. Кончик ее хвоста вился в воздухе. Когтистые лапы рылись в песке. Из оскаленной пасти капала пена.
Жуткое зрелище.
Роману надо было бежать прочь, но он стоял и смотрел, как будто видел больше, чем мог понять. И лишь когда волчица глухо зарычала, он побежал, узнавая дорогу, по которой уже бежал прошлой ночью во сне.
Роман остановился у лагуна с зацветшей водой, отчего ее поверхность стала зеленой и пятнистой. Глянув на сморщенное как песок небо, он лег среди валунов, похожих на стаю волков.
Смеркалось.
Роман лежал, прислушиваясь к свисту ветра и уханью сов, напускающих наваждения и делающих все неявное явным.
Ощутив чье-то присутствие, взгляд, Роман приоткрыл веки.
Перед ним стояла рыжеволосая дева.
Ветер блудливо вздул ее юбки, обнажив бедра, бесстыдным языком лизнул пахучее лоно, раскрывшееся, словно ночной цветок.
Роман смутился, отвел взгляд, а незнакомка рассмеялась и приникла к нему.
Тело Романа откликалось на прикосновения, нежные, настойчивые, хотело большего.
--
Это всего лишь сон... видимость... - Сглотнув слюну, Роман привстал и огляделся.
Зарница осветила пейзаж, над которым властвовало угрюмое молчание Черного утеса.
Начался дождь.
Спасаясь от дождя, Роман заполз в расселину, которая напоминала женское лоно, и затих. Он лежал, прислушиваясь к шуму дождя. В оцепенении подступающего сна он услышал легкие шаги, похожие на шелест осоки.
Сбросив одежду, точно змея кожу, рыжеволосая дева легла рядом.
Совсем близко Роман увидел ее губы, раздвоенный язык, змеиные глаза, в которых вспыхивали и гасли карие искорки.
Он отвел взгляд, словно заглянув в бездну.
Все происходящее было похоже на сон во сне, в котором то, чего Роман боялся больше всего, повторялось и повторялось.
Судорожно всхлипнув, Роман очнулся, привстал, оглядываясь.
В комнате никого не было, но он все еще ощущал прохладную бархатистость кожи девы и ловил губами сверкающие капельки влаги, сбегающие вниз по ее животу к лону.
Роман сидел на кровати и размышлял. Похожие сны уже несколько дней преследовали его без особого внешнего повода...
* * *
Так все и шло.
Дни постепенно переливались в ночи.
Ощупью Роман искал свой путь на небо.
Поиски затянулись.
Лишь в 27 лет Роман окончил исторический факультет университета и пополнил толпу безымянных историков. Как и дядя, он изучал историю Рима и заикался на людях. Он воображал, что занимается чем-то стоящим, а на самом деле только напрасно тратил время...
* * *
Осенью пожилой археолог обзавелся женой и приемной дочерью.
Жили они в западном флигеле. Довольно большая комната была завалена разбитыми горшками и прочим научным хламом, часть которого перекочевала в коридор и на террасу.
Приемную дочь археолога звали Люба. Ей было 13 лет, может быть чуть больше. Она отличалась мелкими, тонкими и нежными чертами лица, вздернутым носиком и искрящимися карими глазами.
Люба покорила Романа обаянием своего возраста, хрупкостью, грациозностью.
Ночью Роман не спал. Он лежал и обманывался приходящими из темноты видениями.
Уже под утро появилась Люба.
Когда Роман очнулся, щеки его горели...
Шли дни, годы. Роман постепенно превращался в неудачника, каким вовсе не предполагал быть. Он не приобрел известность и не прославился, правда, к славе он относился так же, как и к женщинам.
Женщин он избегал. Когда они приближались к нему, мысли его становились тяжелыми как камни.
По ночам Роман сочинял одноактные пьески в стихах, романы ему не удавались, или летал с совами, испытывая крылья нетопыря.
Устав летать, он садился на ветку дерева под окном Любы, сидел, прислушивался к сладострастным стонам ветра, испытывая пьянящее блаженство.
Иногда он отзывался на стоны ветра своими неясными, путанными и заунывными стихами, похожими на заклинания.
Домой Роман возвращался усталый, но счастливый и засыпал, уверенный в реальности того, что было только сном...
С утра небо послало дождь на праведных и неправедных, потом засияло солнце.
Так начался этот день.
Ночью в доме на набережной случилась трагедия.
Старики нашли тело Любы на полу в коридоре в луже крови.
Чуть поодаль у стены сидел, скорчившись, Роман. Он был без сознания...
Очнулся Роман в камере предварительного заключения. Его арестовали по подозрению в изнасиловании и убийстве.
Той душной августовской ночью Роман как обычно рылся в книгах, занимаясь историческими разысканьями, и не заметил, как заснул.
Среди ночи кто-то постучал в дверь.
Сдвинув задвижку, Роман приоткрыл дверь и увидел жену пожилого археолога. Она была в халате. Волосы растрепаны. Икая и всхлипывая, она выдавила из себя несколько полубезумных слов и исчезла.
Роман вышел в полутемный коридор, еще не осознавая свою полную беспомощность перед тем, что ему предстояло увидеть.
У дивана он на что-то наткнулся. Близоруко сощурившись, он увидел Любу. Она лежала облитая кровью, словно убитая.
От запаха крови у Романа закружилась голова, что-то сжало горло, перехватило дыхание, и он сделался как глина...
Дело Романа вел следователь Привалов. Это был далеко не глупый и сравнительно молодой человек.
В доме на набережной он появился утром.
Осмотрев место происшествия, он приступил к допросу свидетелей.
Допрос стариков ничего не прояснил.
Показания археолога и его жены были путанными и сомнительными.
Из допроса вдовы стало ясно, что в деле появился еще один подозреваемый.
Вера была уверена, что девочку убил полковник.
--
Вы знаете, он сумасшедший... По ночам он разговаривает с женой, выслушивает ее ответы, смеется ее шуткам, которыми она его забавляет... Он не раз будил меня своим смехом... и я пробуждалась с мыслью, что я в Бедламе... Что вы на меня так смотрите?.. Нет, на самом деле, в его любви к жене что-то уродливое... А Люба... Слишком она была невинна... Ее девственность и ввергла полковника в безумие...
Вера рисовала картины похожие на действительность, как полковник подкрался к девочке вместе с ночным мраком и набросился на нее.
"Вполне возможно, что она наговаривает на этого стареющего Дон Жуана..." - думал Привалов.
Слушая Веру, он увлекался то мыслями, то чувствами. Обилие подробностей придавало показаниям вдовы впечатление подлинности, а ее вид в халате с павлинами вызывал темные желания и вожделение.
--
Мне думается, что каждый из нас играл свою роль в этой драме... Да вы меня не слушаете... - На лице Веры появилась гримаса неудовольствия.
--
Простите... - пробормотал следователь, застигнутый врасплох. - Мне что-то не по себе... Душно здесь...
Следователь вышел на террасу, но вскоре вернулся, чтобы допросить полковника.
Полковник встретил Привалова в кителе, одетом на голое тело. Он казался вполне разумным человеком. Выяснилось, что с полковником Вера принимала иногда вид сирены, иногда - фурии. Она пыталась его соблазнить.
Полковник был возмущен, что его страсть к жене была так дурно и нелепо передана следователю...
На другой день полковника нашли в комнате жены с перерезанным горлом.
Прежде чем убить себя, он составил завещание, которое все окончательно запутало в этом темном и запутанном деле и поставило под сомнение версию его самоубийства...
Было уже около полуночи.
На улице не было ни души.
Над крышами как лодка в море плыла луна.
Облака несли ее. Они стлались низко-низко.
Следователь Привалов шел по улице. Иногда он встряхивал головой, словно отгоняя неприятные воспоминания.
Рыжеволосая дева в узком черном платье что-то шепнула ему почти в лицо.
Он поднял голову, близоруко сощурился, разглядывая незнакомку.
Худая, стриженная с голыми руками, на лбу сыпь.
Глянув на красный фонарь, горевший над головой девы, Привалов понял, куда забрел.
Он усмехнулся и свернул в переулок, который вывел его к лагуне.
Кругом дюны, барханы, терновник и верблюжьи колючки. Все зыбко. Что впереди не видно.
Сделав несколько шагов, он наткнулся на незнакомца, который лежал ничком.
Став на колени, Привалов повернул незнакомца на бок.
--
Ну, да... - незнакомец усмехнулся и отер рот рукой. - Кажется, я подвернул ногу...
Послышался лай собак.
Точно из-под земли вырос начальник тюрьмы в сопровождении охранников.
Охранники взяли беглеца под руки, построились в каре и растаяли в темноте ночи.
Привалов протер глаза, пожал плечами и задумался.
Из допроса Веры он узнал, что Глеб Каинов был ее первым мужем...
Несколько лет назад Привалов вел дело Глеба Каинова.
Глеб изучал историю искусств и играл в любительском театре. В тюрьму он попал из-за судебной ошибки. После пересмотра дела, приговор отменили, но Глеб не пожелал покинуть стен бывшего женского монастыря. Он выдавал книги в библиотеке вместе со стариком, бывшим филологом. Его звали Филипп.
Филипп много странствовал по примеру некоторых ищущих спасения, был в Сирии и Палестине. Был он и в Китае, сидел на ногте Будды. После очередного путешествия на Афон он охромел. Одна нога у него высохла. В землях, через которые Филипп проходил, он пытался проповедовать, уверяя, что Царство Небесное разлито вокруг нас. Говорил он убедительнее других, но не более того.
Посадили его за бродяжничество.
Глеб Каинов привязался к старику. Он был похож на падшего ангела, спасал кого от смерти, кого от отчаяния.
Смерть пришла к нему нежданно-негаданно, хотя жизни в нем оставалось еще лет на тридцать.
На похоронах Глеб залил труп Филиппа слезами, правда, поцеловать его не решился...
Остаток ночи Привалов рылся в бумагах, изъятых при обыске у Романа. Это были тексты пьес в стихах и рисунки, как бы слова, явленные во плоти.
Среди женских обликов, преобладали профили Веры и Любы.
Ночь кончилась.
"Проникнуть в душу может лишь тот, кто ее создал..." - Привалов сдвинул бумаги на край стола, потом глянул на свое отражение в зеркале, потянулся, разгладил морщины и подумал о вдове. Работа приносила ему одни неприятности, хлопоты и бессонницу, но, несмотря ни на что, он был иногда почти счастлив.
Не раздеваясь, Привалов лег на кровать, задремал и с криком проснулся. Ему привиделось, что он заблудился в темноте, забрел в Иудино болото, оступился и стал тонуть в рыжей жиже.
Удивляясь сну, Привалов разделся, лег.
Ему представилась вдова. Она стояла у зеркала.
Привалов улыбнулся видению.
На его лице блуждала смутная улыбка, пока он не заснул...
За окном прополз трамвай. Стекла задребезжали и Привалов проснулся.
Он встал с постели, голый, зевая, побродил по комнате, пытаясь вспомнить сон.
Сон был без начала и конца. Ему снился пенис с головой змеи, извивающийся в его руках и пытающийся ужалить его в губы.
Привалов вскользь глянул на свой обвисший пенис, на бледные тонкие ноги, потом на свое отражение в зеркале.
Вид у него был утомленный, под глазами темнели круги и морщины казались глубже.
В зеркале отразилось и окно с видом на лагуну, над которой висел дым от пожара на Иудином болоте, смешанный с сумерками...
Следствие по делу Романа длилось почти пять месяцев. Протоколы допросов составили книгу в четыреста страниц.
При рассмотрении дела в суде прокурор был неумолим. Худой, жилистый, в очках он был похож на филина.
В облике адвоката то же было что-то птичье. Он хромал от природы и внешностью не блистал. Самое лучшее, что он мог сделать, это ничего не делать, однако он взялся за это дело. Ему казалось, что он бог, но даже секретарю суда, боязливой блондинке неопределенного возраста, бросались в глаза его заблуждения и глупость, когда он попытался уверить суд, что возможно главным актером этой драмы был полковник...
* * *
Дверь камеры захлопнулась за спиной Романа.
Он близоруко огляделся. Камера была узкая и длинная с низким сводчатым потолком.
Роман лег на нары у стены напротив окна. Своим цветом и очертаниями пятен стена напоминала море с островами.
При ближайшем рассмотрении Роман обнаружил, что на стене есть надписи, и рисунки.
Остаток дня Роман свыкался с обстоятельствами, держался в тени, говорил мало или вовсе ничего не говорил.
Ночью Роман взмыл к потолку, потом скользнул в окно и устремился к Черному сфинксу.
Уже светало, когда Роман проснулся. Он лежал и записывал свои впечатления от сна. Вдруг между строк он увидел Любу. Она стояла, опираясь плечом о колонну, и была похожа на статую, которую несколько лет назад нашли в песках у подножия Черного сфинкса. Это была совсем юная девушка, переживающая первое томление.
-- Бедная Люба... - судорожно прошептал Роман и опустился на колени у ее ног.
Кто-то из арестантов хрипло рассмеялся во сне и Роман очнулся.
В окно сквозь решетки глядела красная луна. Ночной паучок тянул паутину, на которой дрожали капли росы, как капли крови...
Роман не имел склонности к сочинительству, пока благодаря какому-то сцеплению случайностей не познакомился с Глебом Каиновым. Это случилось на похоронах матери Романа.
Каинов состоял в союзе писателей, был похож на актера и вел себя как аристократ.
После смерти матери Романа Глеб почти год опекал его, потом куда-то исчез, как в воду канул.
Роман столкнулся с Глебом в тюремной библиотеке, где он выдавал книги. Тюрьма его изменила, оставила только надменный профиль. Рыжий, худой, узкогрудый он сидел у окна и следил за чайками, парящими в просыпающемся небе. Иногда он вздрагивал, словно бил крыльями.
--
Это я, Роман...
--
И что? - Глеб сощурился. Он видел Романа неотчетливо даже сквозь линзы очков.
-- Вы меня не узнали?..
--
Узнал... - отозвался Глеб и отвернулся. Характер у него от рождения был мрачный, а нрав просто удручал, иногда и пугал.
Глеб исчез и снова появился в мокрой одежде и в сапогах, заляпанных болотной тиной. Он бродил неизвестно где.
--
Где я был?.. глаза росой промывал... - Хмуро улыбнувшись, Глеб лег на кушетку. Его тряс озноб.
Остаток дня Роман провел с Глебом. Он что-то рассказывал своим усталым голосом без пауз, на одной ноте. Иногда он смеялся и харкал кровью.
Слушая Глеба, Роман наполнялся видениями и всякой ложью.
Вечером Роман вернулся в камеру, где от соседа по нарам узнал о Глебе множество всяких историй. Где он только не был. Был он и на небе. Как Енох, он был взят туда спящим и видел там то, что никто не видел...
Ночью охранник разбудил Романа и привел его в библиотеку.
Глеб лежал на кушетке. Дышал он тяжело. Увидев Романа, он хотел что-то сказать, как-то нелепо всхлипнул, дернулся и затих. На его лице застыло выражения спокойного отчаяния.
Глеб умер от чахотки.
В тот же день Романа перевели из общей камеры в башню, где располагалась библиотека. Из окна его кельи, открывался вид на пески, скалы и колючий кустарник.
Днем Роман выдавал книги, а вечером возвращался в келью.
Был вечер субботы.
Роман лег на нары. Он лежал, разглядывая стену, на которой расцветали видения, одни едва намеченные, замкнутые в раму стены, другие застывшие между стеной и взглядом, почти ощутимые. Он не заметил, как заснул.
Сны, ничего не обещая Роману, все исполняли.
Постепенно вопли и стоны ветра превратились в музыку, которая напоминала хорал.
Освободившись от скованности и тяжести, Роман протиснулся в окно кельи и полетел. За окном начиналось море, теряющееся в темноте.
Испытывая головокружение, которое как-то странно и приятно волновало, Роман опустился на песчаную косу и пошел, сопровождаемый голодными криками чаек.
Устав идти, он сел на камни.
Неожиданно появилась Люба. Она вышла из пены прибоя, вводя в заблуждение своей капризной изменчивостью.
Ветер обнажил ее бедра, выманил на свет груди.
Роман нерешительно приник к ней.
Он пил ее дыхание, вздохи, лепет, но все еще сопротивлялся и вдруг осознал, что он уже в ней. Рукой она навела его на ту дорогу, какую он искал и не мог найти, и он избавился от мук и испытал те радости, которые посланы нам богом...
Внезапно ветер хлестнул в лицо дождем, глумливо расхохотался и Роман очнулся.
От сна остались лишь едва уловимые картины, бледнеющие, расплывающиеся в воздухе...
Часы на башне пробили девять раз.
Дверь кельи приоткрылась, вошел начальник тюрьмы. Его сопровождала рыжая сука.
--
Ты один?.. А где Филипп?.. Ах, да... И все же нехорошо быть человеку одному... - сказал начальник тюрьмы и хрипло рассмеялся.
Роман встал.
Начальник тюрьмы был похож на сатира. В прочих отношениях он был еще хуже.
Пропитанный вином и чему-то радующийся, он слонялся по келье, трогал, задевал Романа, разжигал в нем желания и страсти, тянул куда-то.
Прилипнув к стене, Роман лишь нелепо улыбался и точно полип менял цвет в бесстыдных сумерках.
--
Ну, так что?.. - начальник тюрьмы остановился у двери.
--
Я не понимаю... - пробормотал Роман.
--
Не строй из себя недотрогу... - Начальник тюрьмы пристально, нехорошо глянул на Романа.
Роман покраснел, отвел взгляд. Как ни был он наивен, он чувствовал все нечистое.
Начальник тюрьмы визгливо рассмеялся и ушел.
Роман опустился на диван.
"Неужели Глеб... и это чудовище... Нет... не может быть..."
Какое-то время Роман сидел, зажав ладони между коленей, потом лег. Иногда его охватывала странная дрожь, не давала уснуть. Он видел какие-то темные, гнусные фигуры, обступающие его. Похотливо изгибаясь, хихикая, они тискали, щипали его, переходя границы дозволенного.
Роман отталкивал их ногами и просыпался, измученный борьбой, обливающийся потом...
Ночью другого дня охранник услышал странные звуки, доносившиеся из библиотеки. Приоткрыв дверь, он увидел стол, заставленный всякими яствами и начальника тюрьмы, который сидел верхом на Романе, точно всадник...
Очнувшись среди ночи, Роман увидел, что лежит на полу. Чувствуя слабость и головокружение, он закрыл глаза. По всей видимости, начальник тюрьмы опоил его каким-то дурманом.
В другой раз Роман очнулся, когда начальник тюрьмы ласкал его.
Испытывая странное томление, все эти новые ощущения, которые волновали и удивляли, Роман закрыл глаза...
Роман пришел в себя уже в общей камере.
Он лежал на нарах, пытаясь вспомнить кошмар, все, что было в этой кромешной темноте.
Арестанты спали, кто в одиночку, кто в обнимку.
Роман встал. Его качало и бросало из стороны в сторону. Цепляясь за нары, он подошел к окну и увидел своего любовника.
Начальник тюрьмы шел через двор. На нем была парадная форма полковника со всеми регалиями.
По пятам за начальником тюрьмы шла рыжая сука. Иногда он ласкал ее и улыбался.
Сторожевые собаки облаивали суку, когда она проходила мимо.
Начальник тюрьмы шел и ловил взгляды прибывших ночью арестантов. Они стояли в шеренгу.
Тюрьма была для полковника домом. В город он почти не выходил, а если выходил, то с оружием и меняя облик по обстоятельствам. Он боялся, что его пристрелят в темноте на безлюдной улице. Его давно прокляли и приговорили.
Полковник выходил из тюрьмы через потайной вход, спускался к пристани, волоча за собой рыжую суку. Час или два он сидел в пивной, рассеянно поглядывая в окно на море и на прогуливающихся горожан. Они напоминали ему арестантов. Взгляд его постепенно тяжелел от пива, подкрадывалось опьянение, и он уходил.
В старом городе у него была женщина, всегда смиренная и покорная, всегда доступная.
Со шлюхами он дело не имел.
Иногда начальника тюрьмы видели в городском парке с рыжеволосой девочкой 13 лет. В лучах солнца она была чем-то похожа на ангела. Это была Люба, его дочь. С женой он давно не жил и расстался с ней без сожаления. Она работала в театре на заменах в разных амплуа, когда кто-нибудь из актеров не являлся к началу спектакля.