Аннотация: *Предчувствует катастрофу.* Честное слово, они сами...
День третий.
На удивление, первой посетившей сонную писательскую голову мыслью было не: "О, Господи!". Напротив. Как-то непривычно легко и быстро проснувшись, Аксин, не открывая глаз, углубился в рассуждения с самим собой о пагубном влиянии на сердце вот таких вот резких пробуждений, затем попытался ухватить расплывающийся в сознании образ увиденного им сна, посмотрел на часы, поморщился и... наконец-то вспомнил.
- А, так я же с ума схожу... - Радостно улыбнулся он.
Через секунду испугался своей улыбки. Сел на кровати, взъерошил волосы и серьезно задумался... Провел ногтями по голой коленке. Надавил сильнее, оставляя на светлой коже лунообразные вмятины, но желаемого эффекта, конечно, не добился. Огорчился в очередной раз и проснулся окончательно. Оглядел комнату, припоминая, что вчера она выглядела немного иначе. Дальше же его память поставила увесистый прочный блок, отказываясь воспроизводить конкретные кадры из пережитого. Человеческая психика, конечно, многое может выдержать, но не так резко... Мягче... Поэтапно.
- Гар-гармоны взыграли. - Слабо оправдался перед самим собой молодой человек и вытер тыльной стороной ладони лоб.
Скорее по привычке. Потому что возможность чувствовать к нему так и не вернулась и ни жарко, ни холодно ему не было.
- Э-ээй? - Позвал он тихо, крутя головой и осматривая стены.
Ничьего присутствия он не ощущал. Как и каких-то слабых следов вчерашнего. Комната снова была наполнена светом уставшего зимнего солнца. Сиплые, больные отблески оранжевыми всполохами прилипли к старым обоям, бесстыдно освещали трещины и пятна на когда-то белом потолке.
"А ведь это и вправду - моя жизнь" - Подумал Аксин. - "Вот эта грязь, запустение и мое безразличие к себе и к условиям своего существования".
Он осознал это как-то спокойно. Без лишних эмоций. Сердце его не ёкнуло тревожно и не забилось, спустя пару мгновений, быстро и беспорядочно. Он просто наконец-то признался себе.
Эта маленькая, старая квартира, оставшаяся ему в наследство от погибших родителей, была его гробом. Ему здесь было уютно, спокойно и будто бы безопасно. Жизнь лишь изредка стучалась к нему в немытые окна... и в основном в виде больных подыхающих голубей. Очевидно, сей городской аналог благородной птицы, пущенной библейским Ноем из узкого окна ковчега, должен был напомнить Аксину о надежде и освобождении... Но крылатые вестники - обитатели дворовых помоек безнадежно ломали шеи и с предсмертным чваканьем соскальзывали по стеклу на внешний подоконник. А с подоконника - на выступ на стене. С выступа - на асфальт под стенами дома... Там их, еще теплых, находили бродячие голодные кошки и в мире бомжующих четвероногих наступал праздник. Однако, Аксину до этого своеобразного круговорота в едва ли живой природе не было никакого дела. У него был компьютер, вечно остывший кофе и две-три сигареты в день. Больше - сердце не выдерживало. На никотин его слабое здоровье реагировало куда ярче, чем на воспоминания о развратных действиях относительно демонической сущности из мира теней. И сущность эта покинула его именно тогда, когда она вдруг стала необходима. Весьма.
- Сучность! - Нахмурил густые брови Аксин. - Вы должны ответить мне на вопрос! На последний вопрос!
Однако стена перед ним молчала. Как и остальные три. Комната снова стала мертвой и безмолвной. И позабытая обыденность вдруг стала для него страшнее, чем любое путешествие по самым опасным мирам. Она не занимала голову и оставляла пространство в ней свободным для всякого рода мыслей. Мысли эти были одна - страшнее другой. И затмить их не было никакой возможности. Потому что впервые в жизни Аксин проснулся с размышлениями о себе и о своей жизни... а не с очередной идеей очередной повести. За последние шесть лет, как он себя помнил, он просыпался с одним единственным желанием - сдохнуть. Иногда к этому позитивному утреннему настрою прибавлялась еще потребность выкурить сигарету, или сходить в туалет. Спустя самые короткие временные сроки к нему возвращалась способность думать, а вместе с ней - набирать связные фразы и предложения на клавиатуре. С каких это пор и ему стало не чуждо что-то человеческое?
"А возбудиться от вида кружащихся чертей и объятий почти бестелесного существа - это очень по-человечески?" - Спросил сам себя Аксин.
И снова запретил себе думать о собственной жизни.
- Я не хочу, слышите? - Злорадно выкрикнул он. - Я не хочу жить! Я не люблю жить. Мне не интересно. Поняли? Если вы думали, что сможете разбудить во мне Меня - то вы ошиблись! - От нахлынувших чувств писатель резко соскочил с кровати. - Жить - не интересно!
И так же резко он осекся, замолчал и оглядел себя в зеркале напротив. Открывающее его худощавое тело от макушки до колен, оно являло ему же его отражение. (Жалкое зрелище, доложу я вам, как автор)... Рискнув посмотреть правде в глаза, Аксин углядел в них болезненно-бледную кожу, явно пораженную авитаминозом, тусклые голубые глаза и густые, но лишенные живого блеска, угольно-черные волосы. При одном взгляде на отросшую, чуть вьющуюся шевелюру разной длины в рваных краях, любого более-менее любящего свою работу цирюльника свело бы нервной судорогой. Почти сросшиеся на переносице брови придавали его лицу слегка угрожающее выражение, но в сочетании с сонным, вечно отсутствующим взглядом и постоянно бормочащим что-то ртом с не по-мужски розово-алыми губами, вызывало оно скорее удивление. Конечно, может быть кто-то и мог бы найти в совмещении некой шизоидности и маниакальности особое, тонкое очарование... Но сам Аксин находил себя отвратительным и смотреть на себя лишний раз не желал.
- Я ненавижу себя настоящего! И жизнь моя не стоит того, чтобы думать о ней! - В ярости выкрикнул писатель...
А потом с силой ударил кулаком по куску стекла, посмевшего отразить страшную правду этого реального мира. По зеркалу сейчас же расползлись тонкие, как нити волос, паутинки. Настолько же тусклые и едва заметные, как и попытки Аксина задуматься о себе самом.
Скомканные, забитые в самый угол шкафа джинсы, купленные, казалось писателю, вечность назад, олицетворяли нечто, связывающее его безопасный мир с обыденностью. Аксин с отвращением натянул на еще не до конца пробудившееся, изнеженное сном, тело, грубую стягивающую ткань. Петля с трудом встретилась с металлической пуговицей, напоминая о том, что когда-то Аксин еще следил за своим телом и физической формой. Кажется, несколько лет спустя он сделал для себя вывод, что думать об одной лишь смертной плоти - есть глупое человеческое заблуждение и махнул рукой на свой внешний вид. Он уже и сам не помнил, когда именно произошел тот момент, когда его внутренний мир стал для него сильнее и важнее внешнего. У его внутреннего было огромное преимущество: там его облик не играл ровно никакой роли. Кажется, именно тогда он и основал для себя основное правило жизни - он сам - не значит ровно ничего. Только его мысли.
- А ты уверен, что это - твои мысли? - Раздалось позади него.
Или этот голос звучал откуда-то с потолка? Или из стены?.. Казалось, что голос разносится во всем пространстве его маленькой комнаты. Он отражался от углов и пола, эхом разносился снова и снова в ушах несчастного писателя. Он звучал внутри него. В его голове... И Аксин, быстро накинув на себя потертый свитер, бросился бежать вон из комнаты, больно ударившись плечом о дверной косяк...
У входной двери он на секунду приостановился, не зная, что на этот раз можно ожидать от происков зловредного демона. Отсутствие замочной скважины? Сотню разных замочных скважин? Улыбающуюся во весь свой крепкий череп смерть с косой?
- Я хочу выйти на улицу!! - Крикнул он, вспомнив слова демона о зависимости ситуаций от его собственных желаний. - Я хочу вырваться!!! - Крикнул он неосознанно, не слишком понимая настоящей сути своих слов. - Отпустите меня!
И он с ноги толкнул металлическую дверь, забывая о каком либо существовании ключей... Дверь с насмешливым скрипом отворилась. В коридор прополз осторожный луч искусственного света, отражая в своей многогранной игре танцующие пылинки.
"И здесь - пыль..." - С грустью подумал Аксин.
Но эта мысль остановила его лишь на мгновение. Дальше он уже мчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, зажмурив глаза и подчиняясь сумасшедшему биению своего сердца, что оглушающей пульсацией раздавалось в его ушах. Он бежал, не замечая пепельно-серых подоконников, пустых консервных банок на них, полных окурков, битого стекла под своими ногами... Когда-то он научил себя закрывать глаза на весь этот окружающий его ужас... и больше уже не открывал их. Каждый раз, когда холодные, скользкие щупальца боли и разочарования пытались добраться до его сердца, он уворачивался от них, скрываясь в созданных им же самим картинах. Там все было чисто и спокойно... И сейчас, чем настойчивее вторгался в него грязный мир человечества, тем упорнее он пытался скользнуть в выдуманный образ благополучия... И впервые в жизни у него этого не получалось. Ему было страшно...
"Это все потому что я начал думать о себе больше, чем о своей миссии".
Своей миссией Аксин уверенно считал литературу. Подобно тому, как мифический Данко вырвал из своей груди сердце, чтобы осветить дорогу людям, Аксин принес в жертву собственную судьбу, дабы подарить жизнь своим персонажам. Нет, он делал это ни ради людей... Люди - никчемные создания, по его мнению, не заслуживали подобных жертв. Он делал это ради тех прекрасных, полных ярких красок, историй, что бились в его голове. Они единственные, чистые, прекрасные, невинные, заслуживали его благосклонного внимания. Ведь там он был богом... Благородным, рассудительным и миролюбивым. Там он позволял добру побеждать зло. В его же жизни места добру не оказалось... Он был уверен, что если бы Бог существовал на самом деле, он бы не допустил... Аксин резко остановился на пролете первого этажа. На самой последней ступени полуспала-полуболела старая кошка с загноившимися глазами... Смиренное животное ожидало то ли своей участи, то ли подачки сердобольного обитателя парадной... Ну, хотя бы даже такого. Бог, будь он правдой, не допустил бы страданий и не создал бы такую ужасную, несовершенную планету. А он, Аксин, мог... Его разум - мог. Разве какой-то жалкий неудачник двадцати шести лет заслуживал внимания? И что он, несчастный, хорошего мог сделать, кроме как поделиться своими идеями и сюжетами? Он считал себя не больше, чем рупором. Передатчиком информации... Она поступала к нему из неизвестности и растворялась в людях, которые черпали ее из его книг. И с этой мыслью он с силой толкнул тяжелую железную дверь. О том, как во вскрытый череп его сумасшедшего коллеги вкладывал символы и знаки обитатель низшего мира теней, он предпочел не думать. И о портале... И о тонких гранях...
Внешний мир сейчас же ослепил его красками и оглушил звуками. Первой его мыслью было - спрятаться. Но прятаться было негде. Будто кто-то неведомый закрыл для него спасительную дверь. И он даже подозревал, кем был этот неведомый и жестокий властелин его миров. И почему он никогда не знал о нем раньше? Почему демон появился в его жизни только сейчас? Аксин не был уверен - хотел ли он знать ответы на этот вопрос. Сейчас все, чего он хотел - это безвольно двигаться по оживленной городской улице. В унисон с такими же оживленными городскими людьми.
Люди были ему неизвестны и непонятны. Он ничего не знал об этой стае, к которой вроде-бы как относился, если верить всем вопиющим рассказам о мироздании. Кровью и плотью он принадлежал человеческой рассе. Но всю свою жизнь, начиная с раннего детства, он не ощущал себя причастным к этому человеческому потоку. Как и сейчас не воспринимал себя частью окружающего его движения. Как и в раннем детстве, когда мечтательного и задумчивого ребенка отвергало любое общество подвижных и часто жестоких детей. Как и в юношестве, когда невзрачного и замкнутого подростка сторонились куда более живые и открытые дети. Его мизантропию поначалу боялись, затем пытались уничтожить, а затем и вовсе оставили в покое. Просто обходили стороной, закрывая глаза на всякий факт его существования. Так сплоченный и понятный самому себе организм пытается вытолкнуть из себя отмирающий, воспаленный или вовсе чужеродный предмет. И Аксин по праву считал себя жемчужиной отдельной от кишащего цельного мяса бездумных тварей, называющих себя разумными людьми. Окруженный отвратной оболочкой из их слизкой гадливости и страха, подобной которой беспозвоночная перловка окутывает себя, чуждаясь простой песчинки, неведомо каким образом попавшей в царство ее мякоти, окруженной мнимым панцирем, Аксин, обладающий спасительным высокомерием, предпочел вести закрытый образ жизни драгоценного перламутра. Вокруг него всегда было нечто мертвое и пустое, как вакуум, защищающий его от воздействия со стороны. Он не трогал Их, а они боялись и предпочитали не замечать его. И так было до того момента, когда он, самодостаточный и высокоразвитый организм наконец-то не создал и не кинул на съедение бущующей толпе свое первое драгоценное произведение. Он снизошел до них, а они, лишенные личностного интеллекта, недоумки, жадные до хлеба и зрелищ, вечно голодные до чужих страданий и переживаний, кинулись на подкормку, как сонные весенние окуни в старом грязном пруду. Они превозносили его, как современного гения, талантливого сказочника. Трудолюбивого писателя, автора бестселлеров с неиссякаемой фантазией. И даже не представляли себе, как он, талантливый сказочник, посмеивался над ними, наблюдая со стороны на всю эту суету сует с высокомерием и брезгливостью.
Люди торопились, суетливо переставляя ноги. Девушки в сапогах на высоком каблуке осторожно ковыляли по льду. Кто-то стряхивал холмики снега с носков ботинок, кто-то курил, зажимая сигарету в зубах и растирая замерзшие ладони.
"О чем думают все эти люди? О чем ОНИ думают?" - Задался вдруг вопросом писатель. Но сейчас же решил для себя, что ни о чем особенно важном они думать не могут. Однако, о людях размышлять не прекратил.
В последний раз вот так вот, пребывая в многочисленном скоплении народа, он наблюдал за ним на похоронах его родителей. В тот день он услышал достаточно трогательных и сочувствующих речей, но так и не почувствовал ничьего искреннего участия. Близких друзей у него не было, а с родственниками он встречался лишь на совместных семейных праздниках. Хотя, после смерти родителей и эта, нелепая на его взгляд, традиция осталась в прошлом. В тот день, глядя, как два одинаковых бордовых гроба медленно опускают в две одинаковые глубокие ямы, он чувствовал зависть к тем, кому предстоит отныне спокойно спать под толщей сырой земли. Замерев с широко-распахнутыми глазами, он наблюдал за тем, как влажная почва рыхлыми комьями разбивается о крышки гробов и остается грязными пятнами на их лаковых поверхностях и мечтал, как погибнет молодым, в расцвете своей славы. Конечно, он, как и любой нормальный человек, боялся физической боли, поэтому надеялся, что смерть настигнет его быстро. И, пока он размышлял о планах на будущее, на плечо его опустилась чья-то легкая рука. Он, даже не вздрогнув, нахмурился, повернул голову и обнаружил рядом с собой благообразную старушку. Вид у нее был спокойный и равнодушный. Кажется, она приходилась двоюродной сестрой его покойной бабке. Аксин глубоко вздохнул, ожидая услышать очередное соболезнование, однако то, что было сказано далее, весьма удивило его и врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.
- Ты, я так думаю, завидуешь покойным, мальчик. - Произнесла она невыразительным, сухим голосом. - Оно и понятно, лучше умереть телом, чем душой...
- Вы о чем? - Оторопел Аксин.
Слова резанули его по сердцу так, будто бы речь шла непосредственно о нем.
- Душа твоя мучается, плачет, но все тише и тише. Смотри, Лешенька, приберет ее к рукам Лукавый-то, пока ты жизни ей не дашь, любовь в нее не впустишь к Господу нашему, к живому, к миру к этому настоящему.
- Я не верю в вашего Бога. - Произнес Аксин с расстановкой, чувствуя, как закипает в нем давно забытое чувство гнева. Да как она смела?..
Старуха тяжело вздохнула.
- А ведь им, Лешенька, не легче. Они ведь до конца жизни винили себя за то что жизнь твою загубили. Родного сына на работу разменяли. Не отпустит их эта вина в рай, будут они вечность мучиться в чистилище. Да и ты, мальчик, осторожнее будь. Я по глазам твоим вижу, что недолго тебе держаться осталось. Демоны гуляют в тебе, место теплое отыскали. Им самая радость-то - там, где обида, да горечь человеческая...
На этих словах она перекрестилась, отвернулась и торопливым шагом пошла прочь. А Аксин, хмыкнув, дернул плечом, решив для себя, что этот бред ни сколько не касается его независимой персоны... Однако разговор еще долго не выходил у него из головы, гниющей занозой сидя в его подсознании, уже не сколько самим смыслом, сколько саднящим чувством страха цепляя его одинокими вечерами и жуткими ночами.
Очнулся от своих размышлений писатель, очутившись на самом краю города. Нет, он не часами плавал в своих воспоминаниях, ибо, чтобы попасть в то самое место, где виднеется последний пятиэтажный дом в городе, от его дома нужно было пройти шагов четыреста. Он, как-то было такое, считал. Да, и, наверное, чтобы пройти весь маленький городишко, гордо именуемый Столицей Забайкалья, понадобилось бы сделать шагов не многим больше. И упереться глазами в широкую дорогу, пропадающую между двумя склонами невысоких сопок. Дальше виднелись горы с их сахарными вершинами, блестящими нежно-оранжевым от падающих лучей заходящего северного солнца... Пожалуй, Аксин мог бы согласиться, что природа была одним из немногих тех вещей, что имели ценность в этом мире. Почему-то, всплыв в памяти на мгновение, давнишний разговор снова не мог оставить его в покое, поэтому Аксин, достав из кармана кожаной куртки полупустую пачку сигарет, сделал осторожную затяжку. Взор его устремился и рассеялся, пропав в закатной полосе неба. Он в который раз, как можно детальнее припомнил разговор со старухой, которую больше не видел ни разу в жизни. Она говорила о чувстве вины, которую испытывали его родители по отношению к их сыну, Алексею Олонецкому...
Аксин втянул в себя сигаретный дым, закашлялся, но упрямо повторил попытку. Образ писателя со струйкой философского сигаретного дыма, вздымающегося к небесам, не покидал его с раннего детства. Детства...
С семи лет он научился готовить себе бутерброды и отвечать на телефонные звонки: "Родители в экспедиции, вернутся через пару дней". Каждый вечер он вздрагивал от звука поворачивающего в замке входной двери, ключа. И каждый вечер он надеялся, что родители решили вернуться домой на день раньше. Но неизменно это оказывалась соседка с третьего этажа, которая по строгому наказу его родителей проверяла, жив ли он, поливала те цветы в квартире, до которых не мог дотянуться он, укладывала меланхоличного ребенка спать, выключала свет и... Аксин снова слышал, как ключ проворачивается в замочной скважине ровно два раза. Вот ночью-то и начиналось самое интересное... Как правило, Аксин дожидался, пока шаги соседки не стихнут, скидывал одеяло, устраивался поудобнее на подушке и принимался сочинять истории. Прикрыв глаза, он представлял разное... Как распахивается наглухо запертое окно и в комнату его влетают неведомые птицы. Как под кроватью неожиданно отыскивается люк, ведущий в подземный мир (ах сколько раз он проверял там его наличие... то есть, его отсутствие). Как из стены выходит незнакомый человек и забирает его в фантастическую страну из мира его грез и фантазий... И темнота, которая так пугала маленького ребенка по первому времени, отступала. И жизнь сразу же становилась интереснее и насыщеннее, а чувство одиночества и страх отступали. Какой мог быть страх, когда он с уверенностью знал, что у него есть целая армия привидений, а так же несколько невидимых друзей и огромное королевство пауков, живущих за книжным шкафом? Он уже не помнил, когда милые детские фантазии, призванные отвлечь его от ощущения изолированности от целого мира, сменились на кровавые, жуткие истории, полные убийц, расчлененных жертв и оборотней. Возможно, когда родители, вернувшись из очередной экспедиции по горам и лесам, привезли из большого города Улан-Удэ телевизор. А может быть, когда, будучи подростком, Алексей смог добраться до книг с верхней полки родительского книжного шкафа. Того самого, где когда-то жили пауки... Друзей у него не было. Да он и не стремился к общению со сверстниками. Его занимали совсем другие темы и интересовали совсем другие вещи. К футболу и прочим уличным забавам он оставался равнодушным. В первый класс пошел с девяти лет и очень быстро успел отпугнуть от себя своей замкнутостью и мрачностью тех редких детей, которые по какой-либо причине тянулись к нему в первые дни его учебы... он не умел общаться с людьми. Ему хватало книг и своих мыслей.
Родители его разбились в горах на вертолете.
"Неужели они винили себя? Но в чем?!"
Аксин почувствовал укол в сердце. Он стал известным писателем, его узнавали на улицах, он мелькал на телеэкранах, о нем говорили по радио и в газетах. Они могли бы гордиться тем, что вырастили такого сына. Но они чувствовали себя виноватыми... Значит считали, что с ним было что-то Не То. Что?
- А Вы можете дать мне ответ на этот вопрос? - Произнес он, обращаясь к своему недавнему удивительному знакомому, не слишком, в общем-то, надеясь на отклик.
- Все ответы есть в глубине тебя.
Голос принадлежал демону и раздавался ровнехонько внутри его головы.
- У меня шизофрения, правда?
- И она тоже.
- Значит, вы - моя галлюцинация.
- Да, хоть эротическая фантазия. Мне совершенно безразлично, кем ты меня считаешь.
- Но... я сумасшедший, да?
- Отчасти. - Успокоило его невидимое существо.
- Тогда почему я не вижу вас сейчас?
- Наверное, потому что не хочешь. Кажется, я уже просветил тебя на эту тему...
- А вы сделаете все, что я хочу?
- Все то, что может быть в моей власти.
- Так просто... - Пробормотал Аксин удивленно.
- Да!.. И только, если ты действительно искренне этого хочешь.
- Я хочу, чтобы в моей жизни все вернулось на круги своя.
- Нет, ты не хочешь этого. И именно поэтому ты узнал о моем существовании.
- И чего же я хочу? - Сощурился Аксин.
В висках у него неожиданно застучали адские барабаны, а сердце забилось в приступе адреналинового всплеска. Он так боялся ответа, что готов был зажать уши руками... если бы только это могло помочь избавиться от голоса. Демон был прав, все ответы уже имелись в глубине его сознания.
- Жить?...
И, день четвертый.
Демон.
Он был крайне насторожен. Нить становилась все тоньше, риск обострялся и, если бы у него были нервы, наверное, он мог бы сказать, что они были натянуты до предела. Демон тщательно обдумывал каждое свое слово и внимательно следил за интонацией. Игра должна была быть профессиональной... Настолько изящной, чтобы не допустить в себе ни слова лжи. За одно подобное нарушение он мог бы лишиться всего, что оберегал и взращивал столь долгое время. Все, что ему было нужно, это всего лишь исполнять все желания несчастного глупого писателя, на вопросы его отвечать только правду, заставить его заинтересоваться жизнью и... и услышать священную фразу: "Мне жаль, что я прожил жизнь подобным образом, я не хочу ее лишиться". И все. Далее можно будет собрать заслуженный урожай из невинных душ. Одной души.
Демон уже давно бросил такую пустую затею, как подсчет десятков лет, прошедших со дня его собственной смерти. Но каждый значимый день, решивший участь его жизни и, самое главное - последний, решивший участь его жизни после смерти, он мог бы вспомнить до мелочей. Иногда, исполнив очередную миссию, он наслаждался болезненными, пряными воспоминаниями, возводя в своем уме каждый фрагмент памяти последней человеческой жизни, умышленно поднимая со дна своей души ярость, обиду и страх. Эти прекрасные чувства давали ему силы для дальнейшего существования. Как в себе, так и в своих жертвах. Он миролюбиво предпочитал называть их "клиентами".
Демон... Ему нравилось, когда люди считали его настоящим демоном. На самом же деле, он был простым духом. Духом умершего человека. Напуганного, озлобленного, уставшего, запутавшегося.... Такого же, как все они, эти слабые, смешные обладателя тяжелой, громоздкой и нелепой плоти. О, как он любил эту сладость агонии в глазах человека. Человека, вступившего на путь, у которого нет обратной дороги. Путь, который сжигает себя дотла после каждого нового шага. Он искренне забавлялся, когда видел реакцию своих подопечных на смерть. При одной только мысли о смерти, лицо человека обычно искажает гримаса ужаса и неумолимого ожидания конца.
"Глупые, глупые, какие глупые в большинстве своем люди".
Сам-то он отлично знал, что смерть и жизнь неотделимы и являются двумя сторонами одного зеркала. Каждый сам делает свой выбор. Он вот - сделал... Теперь помогает в этом остальным. В свою пользу, конечно.
Зависнув едва заметной пеленой где-то под потолком, распластавшись на незримой человеческому глазу кромке мутного воздуха, он наблюдал за спящим под ним мужчиной. Хотя их и разделяли два с половиной метра, Демон при желании мог прочувствовать каждую, самую тончайшую нотку исходящего от человека страха. Ах, страх человеческой души так многообразен и прекрасен в своей глубине... Он мог пройти в подсознание человека и прогуляться по самым потаенным узким коридорчикам его болеющей души. Запустить узкие, длинные пальцы ему в затылок, нажимая на особенно чувствительные точки в памяти писателя, наслаждаться и наслаждаться мукой в его закрытых глазах, участившимся сердцебиением, любоваться, как сжимаются руки и ногти впиваются в простыни, как бегает зрачок под припущенным веком, как подрагивают ресницы и приоткрываются губы, выпуская облачко теплого живого дыхания... Как забавно, ему кажется, что он спит. Ему даже кажется, что в жизни его почти ничего не изменилось. Столь необычное поведение заблудшей в крайней степени души... Демон облизнулся и плавно спустился на полтора метра вниз, проникновенно заглядывая в расслабленное лицо спящего. Еще немного и он не сдержится. Голод его был слишком силен и обречен на вечную неудовлетворенность. А вкус ночных кошмаров не менее сладок, чем вкус стынущей крови и вечных людских страданий... Аксин, как будто почувствовав что-то, повернулся на бок, надвинул на лицо одеяло и глубоко вздохнул во сне. Из-под края клетчатого пледа осталась видна лишь свисающая с кровати тонкая бледная аристократическая рука со свежим шрамом до самого локтя. Шрам не затягивался и кровь, застывшая на опухших ее краях была еще относительно свежей. Демон сморщился, сдерживая нечто похожее на довольное сытое клокотание, фыркнул и, послав к создателю всю свое самообладание, ринулся на запах боли.
*** *** ***
Аксин понимал, что он спит. Должен был бы спать... По крайней мере, последнее, что он помнил, это как он вернулся в свою квартиру в самом наиотвратительнейшем расположении духа, скинул с себя всю одежду и, оставив ее неровной кучей лежать на проходе в двери, заполз под одеяло и мгновенно вырубился... Он шел по неровной деревенской дороге, с удовольствием вдыхая запах свежескошенной травы. Шел он босиком, ощущая горячий песок и гладкие камушки под ногами. Редкие высокие травы нежно прикасались к оголенным до колена ногам, а закатанные джинсы приятной тяжестью давили на ягодицы. Аксин зажмурился от неземного удовольствия от простых земных ощущений. Солнце поджаривало его голые плечи и спину, нагревшиеся в его лучах черные волосы длинными прядями спадали на плечи и спину, а кожаный ремень сумки слегка натирал кожу.
"Но ведь на улице должна быть зима... Вроде бы". - Неуверенно подумал писатель. После чего, обернувшись и убедившись, что на всей проселочной дороге он один, а в ближайших ста метрах нет ни души, продолжил разговор с самим собой вслух.
- Это ведь деревня, где прошла счастливая и очень короткая часть моего детства. - Понял он неожиданно. - Одно время родители снимали здесь дом на лето, на пару недель, чтобы я мог дышать свежим воздухом и познавать любовь к природе. Кажется, они надеялись, что я пойду по их стопам и стану биологом, буду копаться в сырой земле, общаясь со всякой нечистью, вроде ящериц, змей и пауков...
- Их надежды были не столь далеки от правды.
Аксин в удивлении повернул голову. Как ни странно, он был рад услышать знакомый голос, но увиденная картина в следующую секунду лишила его вообще каких-либо эмоций кроме бескрайнего изумления. Справа от него, устало, и тяжело переставляя ноги в высоких грубых сапогах, в длинном темном плаще, развевающемся при ходьбе, в надвинутом на лицо капюшоне, шагал его демон. Единственное, что мог разглядеть Аксин - это травинка, торчащая из-под капюшона (очевидно существо зажимало ее зубами) и кончик носа.
- Но я же не стал биологом... - Только и смог вымолвить писатель.
- Но это не помешало тебе общаться с нечестью.
- И вы туда же!
- Ммм? - Демон в человеческом обличье, удивленно наклонил голову и чуть повернулся к своему собеседнику.
Аксин жадно впился глазами в проявившиеся черты лица демона. Однако, тень от капюшона мешала по-прежнему.
- Неужели, вы тоже верите в нечистые силы и прочее... Вы и в Бога верите?!
Ответ, последовавший за вопросительным восклицанием потерявшего всякое понимание происходящего Аксина, ошеломил его вконец. Потому что демон, вместо того, чтобы вразумительно объяснить ему свою точку зрения на этот счет, на мгновение остановился, как будто налетел на невидимую преграду, и разразился громким, заливистым хохотом. Писатель некоторое время терпеливо ждал, пока его странный друг успокоится.
- Аксин. - Сущность глубоко вздохнула. - А как ты сам думаешь, кто я?... Идиот... - Добавил демон тихо.
- Ну, я склоняюсь к мысли, что вы - порождение моего воображения. Очевидно, когда мне было совсем невмоготу - я как-то подсознательно позвал вас - и вы пришли.
Порождение воображения еще раз вздохнуло. Устало и разочаровано будто бы.
- Не совсем все так, мальчик.
- Какой я вам мальчик, мне уже скоро тридцатник стукнет! - Нахмурился Алексей Олонецкий.
- Для меня все, кому меньше сотни лет - дети.
- А вам - сколько? И кто же вы, если не плод моего сумасшествия?
Они продолжали идти по песчаной дороге, однако лес вокруг кончился и теперь по левую руку от писателя пролегало поле. Он помнил его... Когда ему было семь, он любил лежать в густой ароматной траве, вдыхать ее пряный запах и считать звезды. В Антипиху, а именно так называлась деревня, они приезжали обычно в августе... В самый разгар "метеоритного дождя", когда за одну только ночь Аксин успевал загадать столько желаний, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь! И хоть бы одно сбылось...
- Мое последнее воплощение завершилось, когда мне было чуть больше, чем тебе сейчас. С тех пор, в этом облике я существую Здесь уже около двух сот с половиной лет. Точнее сказать не могу.
- Здесь это... - Аксин застопорился, вспоминая,... Но так и не вспомнил названия. - Это Там?
- Там. - Криво ухмыльнулся Демон и уточнил. - Здесь.
Писатель замолчал. Как мастер своего дела, он почувствовал, что диалог зашел в тупик и по всем законам жанра сейчас был самый лучший момент для того, чтобы сменить застопорившуюся картину или, в крайнем случае - обстановку. Если бы это была его книга - он добавил бы неожиданную встречу. Но это был его сон... А снами мы, как известно, не всегда можем управлять и зачастую, на месте желаемого мы получаем искаженный заказ, то и дело совершающий метаморфозы и обращения.
(Автору данного произведения, например, частенько снятся котята, превращающиеся в цветы чертополоха, которые затем превращаются в бумажные самолетики. Кстати, вы не знаете, к чему бы это?)
Так вот... Никаких встреч Аксин желать не стал, ибо не слишком хотел встретиться лицом к лицу с очередным маньяком из мира теней, которому захочется снять с него скальп и заглянуть ему в голову. Поэтому, жертвуя таки собственной безопасностью, но во имя красочного момента, он решился на поступок, который должен был не только освежить их молчаливое и бесцельное шествие по проселочной дороге, но и удовлетворить, наконец-то, любопытство писателя. Глубоко вздохнув, прикрыв на секунду глаза и собирая остатки давно почившего в глубине самого себе мужества, Аксин таки решился... И дернулся, намереваясь сорвать со своего спутника капюшон, рывком вытянув правую руку... Тут же ощутив резкую боль в предплечье. Тонкие и невероятно сильные, будто бы выкованные из металла, пальцы вонзились в его запястье так быстро, что Аксин мог поклясться - он не успел даже заметить какого-либо движения со стороны демона. И кое что еще он знал точно - если демон сожмет руку еще на пару сантиметров, он услышит звук ломающейся кости. И, не смотря на то, что находились они в его сне - боль была очень даже реальной. Писатель взвыл и рванулся в сторону.
- Ты всегда так торопишь события? - Силуэт в капюшоне притянул его к себе и резко повернулся, заглядывая писателю в лицо.
Как в дешевых триллерах... В темноте капюшона светились лишь узкие глаза. Нет, не красным свечением... Светло-голубоватым.
- Ничего себе тороплю... Столько дней прошло. - Прохрипел несчастный, тщетно пытаясь высвободиться или хотя бы разжать железную хватку.
- А сколько дней прошло, Алексей Александрович? - Усмехнулся демон.
Аксин напрягся, мучимый, не только нечеловеческой болью в руке, но и неприятными предчувствиями.
- А я не знаю. - Выдохнул насмерть перепуганный писатель.
- Как жаль. - Демон разжал пальцы и Аксин отскочил в сторону, прижимая онемевшую конечность к груди, жмурясь и тяжело дыша. - Четыре.
Следующие несколько метров они прошли молча. Аксин старательно припоминал их разговор, после которого они с демоном заключили сделку. Почему-то ему казалось важным припомнить каждое слово, которое он произнес, предлагая Аксину... А что, собственно, он ему предлагал? Свободу от своей компании? Нет... Аксину казалось, что было что-то еще в той странной фразе. Но он был так напуган в тот вечер, когда не мог пошевелиться, обездвиженный по одному только желанию этого дьявольского отродья, что вряд ли смог бы сосредотачивать свое итак обычно рассеянное внимание на мелочах.
- Можно я еще немного подумаю? - Жалобно попросил он своего палача.
- Конечно. - Демон пожал плечами. - До вечера еще полно времени... Ты еще даже не проснулся.
- А то я не знаю, что за шутки вы умеете проделывать со временем!
Ответом ему был смех. И, через несколько мгновений, веселое заключение:
- Но мы ведь оба уже знаем, что ты решил, правда?
Вечер наступил так неожиданно, как это обычно случается только в сюрреалистических снах. Просто, одна картинка сменилась другой. С дороги они свернули в открытое поле. Аксин бездумно шел следом за своим провожатым, а тот, в свою очередь объяснил, что, дескать, почему бы и не посетить место, где прошло его, Аксина, детство. Именно поэтому они пробирались через высокую траву, сминая ее ногами и утаптывая в тропинку, которая, образовавшись, некоторое время существовала за их спинами, после чего медленно поднималась и уничтожала следы недавнего присутствия человека.
"Все, как в жизни. С той лишь разницей, что в моей жизни я почти мертв, а здесь... Черт, рука до сих пор болит!" - Аксин поглядел на фиолетовые отпечатки, оставшиеся от нежного прикосновения бесплотной тени в плаще.
Тень, не оглядываясь, хмыкнула. Аксин после этого смешка и вовсе побоялся продолжать о чем-то думать.
- Ты рад - снова испытывать ощущения?
- Если честно... - Писатель вдохнул аромат травы, который, как известно, к вечеру становится особенно тонким и пряным. - Да, я рад.
- Отлично. - Весело объявил демон и воздал руки к небу. - А я рад за тебя.
- Здесь должен был последовать громкий дьявольский смех. - Заметил Аксин мрачно.
- Думаешь?.. Ну, тебе виднее, ты же писатель.
Аксин хотел было уже парировать что-нибудь в стиле его обычного, а в последнее время и вовсе актуального черного юмора, но неожиданное видение на горизонте заставило его лишь молча открыть рот и застыть в таком положении, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Метрах в двадцати от них виднелся высокий холмик из скошенной, уже пожелтевшей травы, а на вершине его, раскинув руки в стороны, лежал невысокий силуэт. Лица человека было не видно, но Аксину оно и не нужно было. Он отлично помнил эту звездную ночь, теплый еще воздух в конце лета, полную луну над его головой и это поле, где он так любил бывать в одиночестве. Он убегал по ночам из дома и бродил здесь, мечтая о своем великом будущем, а под утро засыпал, зарывшись в какой-нибудь стог сена. Солома щекотала кожу, забиваясь под футболку, путалась в волосах и лезла в рот и глаза...
- Господи, да это же я...
- А неужели? - Саркастически удивился демон. - Не хочешь поздороваться со старым другом?
- Другом?..
- Ну да. Или, ты уже тогда был врагом для самого себя?
Аксин прищурился. Глаза неожиданно стали влажными и ночной пейзаж поплыл перед его взором, превращаясь в темную растянутую пелену, в которой смешались и свернулись все образы. Он судорожно втянул в себя кислород, но глоток воздуха превратился в комок в горле, а головокружение усилилось. Аксину вдруг стало себя невероятно жаль.
- А ведь у меня тогда были такие грандиозные планы на жизнь... Я так много мечтал!
- Мечтал. - Заметил демон. - Но больше ты ничего не делал. Ну да ладно... Мне, в общем-то плевать на твою жизнь. От тебя мне нужно лишь одно... Услышать твое решение до того, как истекут четвертые сутки.
- Кстати... - Не отрываясь от завораживающего зрелища, где аналог его прошлого Я возлежал на вершине горы из сена, поинтересовался писатель. - А почему такое странное число - четыре? Почему не три?
- Я тебе что - нумеролог?!
- Насколько я помню, вы должны были отвечать на все мои вопросы и исполнять все мои желания.
- Ах да, я уже успел и забыть. Четыре - число смерти, по самым распространенным утверждениям. Удовлетворен?
Аксин растерялся и наконец-то повернул голову к своему собеседнику.
- Не совсем... А ведь я и забыл, что могу требовать от вас всего, что мне захочется!
- Не совсем так... Требовать ты не умеешь, это во-первых. А во-вторых, я скорее иду на поводу у желаний твоей души. Нравится тебе страдать от тоски и одиночества - я тебе в этом помогаю.
- А зачем вам убеждать меня в том, что мне необходимо вернуть себе жизнь?
- Мне это выгодно. - Существо в плаще пожало плечами.
- Чем?
- Твое желание "жить" сделает меня сильнее. - Честно ответил Демон
- Я могу подойти к... себе?
- Делай, что хочешь. Это ведь твой сон.
- А распоряжаетесь в нем вы... - Проворчал Аксин.
Демон был прав, он действительно никогда не умел управлять ни своей жизнью, ни своими желаниями. Даже собственные его сны выходили у него из под контроля! И свидетельством тому было то, что при приближении Аксина старшего, Аксин младший все более и более растворялся на фоне почерневшего звездного неба.
- Черт! - Выругался писатель и ускорил шаг.
Конечно, к тому моменту, когда он оказался возле кучи из высохшей травы, видение его детства полностью испарилось.
"Интересно, а почему именно "число смерти""? - Запоздало подумал он, подходя к стогу.
Писатель задрал голову вверх, некоторое время любовался на холодные, отчужденные и далекие звезды, а потом уселся на траву, спиною облокотившись на солому. Естественно, его демон сейчас же оказался рядом.
- Ты так боишься столкнуться с собою прежним и посмотреть себе в глаза?
- Это вам тоже моя душа сообщила?! - Неожиданно разозлился Аксин.
Он и сам не заметил, как страх перед существом неожиданно исчез, сменившись непонятным чувством из смеси бессильной злости и чего-то, едва уловимого...
- Это очевидно, мальчик.
- И чего же еще хочет моя душа? - Выпалил он и с вызовом уставился в сияющие из темноты капюшона глаза.
Губы у него пересохли от неожиданности своего отчаянного поступка. Писателю вдруг стало страшно. Так страшно не было до этого еще никогда... Даже, в тот момент, когда демон приковал его к дивану. И, когда резал его руку, а Аксин не чувствовал боли. И, когда он падал с крыши. Сейчас это был совсем другой страх. Сродни обреченности. Так, наверняка, чувствует себя парализованная белая мышь, которую обездвиживает укус ядовитой змеи. И вот, она беспомощно наблюдает, как к ней приближается разверзнутая змеиная пасть с длинными, тонкими, как острые иглы, зубами... Демон, едва уловимым движением руки, сбросил капюшон... и плащ сейчас же испарился. Вместо него теперь на демоне... темноволосом человеке была длинная черная рубашка, едва выше колен и свободные темные брюки. Он с удивлением и интересом осмотрел свою одежду.
- Как интересно... Таким я тебе нравлюсь больше? - Он прищурился и улыбнулся.
Это у него получилось не менее ядовито, чем у той самой змеи. И Аксин сейчас же ощутил парализовавший его страх. Страх горячей волной разлился по плечам и опустился к спине... Его нервно передернуло.
- Больше?..
- Ну не настолько я и отвратителен был, чтобы так дергаться. - Снисходительно произнес мужчина и улыбнулся еще шире.
Аксину вспомнился Чеширский кот из сказки про Алису в стране чудес. Он не сомневался, что демон может прочесть его мысли и сейчас же оставить от себя только один лишь белозубый оскал.
- Был... - Повторил писатель растеряно.
- Я могу понимать, что это своеобразный способ задавать вопросы?
- Ага... - Голова у Аксина кружилась и лицо демона расплывалось перед ним.
- Кажется, я и правда удивил тебя. - Демон обладал невероятной способностью говорить, не переставая улыбаться. - Одет я по моде твоего собственного представления о прекрасном. Не могу сказать, что наши вкусы в одежде совпадают, но я смогу это вынести... И, отвечаю на твой второй невысказанный вопрос - да, так я выглядел в своей последней земной жизни.
- Но... - Аксин сделал глубокий вдох и справился таки со своим непослушным голосом. - Вы... Ваша внешность...
- Так или иначе походит на образ всех главных героев твоих книг. А я разве не говорил тебе, что наблюдаю за твоей персоной очень давно?
Аксин лишь покачал головой... Образ прекрасного мужчины - предмет его зависти, преследующий его постоянно, в его снах, в его книгах... он находился в пятнадцати сантиметрах от его лица и нагло ухмылялся, считывая все его мысли, все его желания и чувства.
- А почему вы раньше не показывали мне своего лица?..
- Наверное, ты был слишком напуган.
- Так, значит, это и сейчас - только мое желание. - Он из последних сил пытался справиться с дрожью, которая пронизывала все его тело. А потом махнул на свои старания рукой, закрыл глаза и расслабился. - Вы же меня насквозь видите, да? - В перерывах между судорожными вдохами и выдохами спросил он.
Если бы он мог объяснить, что происходит с его телом и разумом... Ах, как все происходящее напоминало сюжет какой-нибудь из его новой книги! С той лишь разницей, что герои его никогда не оказывались в подобной ситуации.
Красные, белые вспышки электричеством пронизывали воздух вокруг них, накаляя его особыми вибрациями, сгущая, делая осязаемым, сладким, чуть липким. Аксин сжал вспотевшие ладони в кулаки, из последних сил пытаясь справиться с наваждением.
- Брось. - Почти ласково произнес демон. - С самим собою ты никогда не умел справляться.
- Я хочу, чтобы вы рассказали мне о себе! - Потребовал Аксин. Он из последних сил цеплялся за разумные мысли. - Прямо сейчас.
- Может быть и хочешь. Но не так сильно... - Демон устроился рядом с ним, неизвестно откуда достал крупную курительную трубку и принялся набивать ее травой, которая росла вокруг. Трава в его пальцах превращалась в сухой табак. - Хочешь?
- Чего?.. - Охрипшим голосом пробормотал писатель, вжимаясь спиной в солому.
- Ты еще никогда не курил во сне? Попробуй, удивительное ощущение. Вкус может быть любым - в зависимости от твоего желания.
Аксин, радуясь тому, что может хоть немного отступить от опасного разговора, схватился за трубку и от души затянулся. И тут же с удивлением выпустил изо рта дым и ошарашено уставился на курительный прибор в своих руках. Дым имел вкус кислых яблок. Ну да, конечно, он все еще продолжал ностальгировать по далекому прошлому.
- Как в детстве. - Искренни обрадовался Аксин. - Я никогда не мог дождаться, когда яблоки у нас в саду созреют и ел их зелеными.
- Как ты выжил только. - С таким же искренним сочувствием в голосе покачал головой демон с обличием красивого темноволосого мужчины. Однако взгляд его оставался прежним - насмешливо-холодным и полным спокойного ожидания.
- И все-таки... Вы действительно выглядите так, или это придуманный мною образ?
- Этот образ, как ты выражаешься, был придуман... а Дьявол его знает, кем. Наверное, Дьяволом и был.
- Так вы... когда-то были человеком?
- Слушай. - Устало вздохнул демон. - Тебе не надоело?
- Не надоело что? - Аксин еще крепче схватился за трубку. Наличие ее в руках заглушало дрожь в пальцах. Да и, что ни говори, курение здорово успокаивает нервы. - Курить?
- Тратить свое время на слова! Ты и так всю жизнь на них потратил.
- Об этом я не жалею. Я...
- Да замолчи ты уже! - Устало рявкнул демон и указательным пальцем легко дотронулся до шеи писателя. Аксин испуганно дернулся и головой врезался в стог сена. Голос у него пропал, он не мог произнести ни слова и только с ужасом смотрел в сияющие перед ним глаза. - Почти четыре дня я тебя уже терплю рядом с собой! Черт тебя возьми, триста лет существую в этом и прочих мирах, а такого идиота, как ты еще не видел! Сам не понимаю, на что ты мне сдался...
Аксин мог только еще шире распахнуть глаза и задержать дыхание. Ни разу еще ему не приходилось слышать столь человеческих ноток в голосе раздраженного существа. Да и существом его демон больше не был. Перед ним сидел вполне осязаемый человек, до которого можно было дотронуться... Точнее, который мог дотронуться до него. Аксин вдруг ясно понял, какую страшную жалость испытывает от осознания того, что все это лишь сон.
- Все. Мне с тобою возиться осталось не больше одиннадцати часов. За это время я могу позволить себе поразвлечься... И ответить тебе на все существующие в твоей голове вопросы. Только, ради всего темного на Земле и за ее краями... без твоих невразумительных причитаний!!! - Демон, не переставая давить на кадык испуганного писателя, поудобнее устроился на стоге сена, откинул голову назад и уставился в бездонное небо над собой. - Умеешь же толковые вещи создавать... А все дурью маешься - книжки свои бестолковые пишешь. Монстры, супермены, гигантские птицы... Невероятная чушь! Ну да ладно... Значит, ты хотел знать, кто я? Хорошо, я тебе расскажу. Не все, конечно, все тебе знать не обязательно... Но, знаешь ли, я и сам довольно давно не вел простые светские беседы с людьми. Все больше предупреждения о сроках, смертельные угрозы, тихие подвывания на ухо спящим детям... - Он засмеялся и отобрал у замершего в неудобной позе писателя трубку. - Алексей, я простой дух мертвого человека. - Закончил он неожиданно серьезно и тихо. И убрал наконец-то руку от шеи писателя. Сложил руки на коленях. Уставился в даль - в бесконечность... Замолчал.
- А я?!.. - Выкрикнул Аксин возмущенно и тут же закашлялся. - Я... Я здесь вообще причем?
- А тебя нашел по запаху. По запаху боли, отчаянья и болезни.
- Болезни?
- Душевной.
- Я не душевнобольной!
- Ты уверен? - Демон поднял дугообразную бровь.
- Честно говоря... Нет. - Опустил голову Аксин.
- Это же надо... - Демон улыбнулся уголками губ и заглянул писателю в лицо. - И все же творческая душа мечтателя - удивительное лакомство. Столько светлой, безнадежной печали!
- Ты питаешься душами? - Скосил на него глаза Аксин.
- Тебе идет смущение. - Заметил его собеседник. - Нет, душу поглотить невозможно... Я питаюсь её болью и страхами. Ты ведь наверняка обратил внимание, что тебе стало куда легче, когда я появился в твоей жизни.
- Я больше не могу писать книги!
- Потому что я забираю всю ту энергию, которая уходила на твоё, как ты это называешь, липовое искусство.
- Энергию?..
- Через боль, дорогой Алексей Александрович. Вся твоя жизнь держится на боли, от которой ты убегаешь в выдуманные собою же миры. Конечно, по секрету тебе признаюсь, никакие они, эти твои миры, и не выдуманные... Но о таких подробностях тебе знать не стоит.
- Как это - не выдуманные? - Не то расстроился, не то возмутился писатель. - Я же их придумываю.
- Это они хотят, чтобы ты так думал. Ты считаешь, что этот сон тоже выдумал ты?
- Мое подсознание. Что же еще...
- Нет. Ты просто зашел через открывшуюся тебе дверь. Этому сну намного больше лет, чем ты думаешь... И он уже снился.
- Кому? - Оторопел Аксин.
- Да кому угодно! Может быть, даже, тебе. Лет так десять назад.
- А что будет по истечении четырех дней?
Демон поморщился, раздумывая, как ему проще и изящнее уйти от опасного вопроса. Лгать он не мог, но и правда в этом случае нарушила бы все его дальнейшие планы. Он неожиданно разозлился на самого себя. Этот мальчишка обходится ему слишком дорого! Демон и сам не мог объяснить, почему несчастный глупый писатель вызывает у него такое неконтролируемое желание игры. Конечно, как существо своего рода сказочное, в прошлом - романтичный колдун, а в настоящем - заблудший дух самоубийцы, не мог пройти мимо такой захватывающей возможности поиграть в кошки-мышки с очередной жертвой. Да какой жертвой! Душа мечтателя - редкий подарок. Поглощать ее эмоции можно было Бесконечно, а убедить ее в чем-либо слишком просто. Беспокойная душа, находящаяся в постоянном полете, сама готова была поверить в любую симпатичную иллюзию.
Бесконечно... И над этой идеей стоило задуматься. Действительно - задуматься. Но, пока - тянуть время, измываясь над доверчивым писателем, мучая его неопределенностью и таинственностью. Сложным заданием это не было - подсознательно писатель желал этого сам. Ведь иначе не было бы создано ни фрагмента из выдуманного им сна. Единственное, что зависело от демона - это талантливые манипуляции, с которыми он с легкостью и справлялся.
- Так что со мною будет... уже совсем скоро? - С осторожной настойчивостью повторил писатель.
Во взгляде его явно читалось заметное беспокойство. Пока еще беглое и нечеткое...
"Вечный ребенок". - Со смешанным раздражением и снисходительностью подумал мертвый алхимик.
И в предвкушении зажмурился. Чем дальше - тем интереснее закручивался сюжет. Наверное, кое в чем он был не прав. Алексей Олонецкий все же обладал некоторым талантом мистика...