Был в юности знакомец у меня,
Имевший дар общенья со вселенной;
Но, красоту ее в себе храня
И дух свой, этот факел в жизни бренной,
Воспламеняя и лучами дня,
И блеском звезд на тверди довременной,
Не знал он, что за силой одержим,
Когда владело исступленье им.
Ветер гладил волосы и ласкал лицо.
Закрыв глаза, Он стоял на уступе скалы, а под ним, словно зев чудовища, разверзалась пропасть. Там, словно чей-то шепот, журчала горная речка. Ее поток за лето слегка ослаб, и сейчас напоминал слезы - тонкие, слегка солоноватые ручейки. Казалось, сама земля плачет.
А Он слушал, молчал, и вдыхал свежий воздух. Гроза только что закончилась, и воздух был наэлектризован, опьяняя, создавая иллюзию свободы. Дождь так и не начался, хотя он с нетерпением ждал его. Почему? Кто теперь ответит.
Холод постепенно проникал глубже в тело, сковывая мышцы. Дрожь постепенно подбиралась к сердцу, и ничто не могло ее сдержать. Иногда только на краю мира, наблюдая за стеной-из-тумана, можно понять, кем ты был, кем стал, и кем ты будешь. Он ни раз приходил сюда, но каждый новый визит оставлял все больше и больше вопросов, чем ответов. Часто, слушая горную речку внизу, Он удивлялся, как ей удается не умирать даже тогда, когда дождь забывает пролить влагу на землю.
Она как всегда была рядом. Стояла чуть позади, с интересом наблюдая за ним. Иногда смеялась над его бессмысленными действиями, иногда плакала, когда тот был слишком жесток.
Когда ветер вволю наигрался волосами, она подошла и обняла его.
--
Моя милая Кали, - сказал он, и Богиня Разрушения улыбнулась.
--
Да, - отвечала она, и ресницы дважды соприкоснулись, прежде чем слеза прокатилась по щеке.
--
Я проиграл? - и она взяла его руку в свою. Та слегка дрожала.
--
Да, - ее голос был тверд.
--
Но почему? Неужели я так плох? Неужели во мне так мало сил, чтобы изменить судьбу?
--
Да, - повторила она. - Ты, Яма-Дхарма, всего лишь Бог Смерти. Но не судьбы. Судьба - это жизнь, а значит твоя противница.
Он долго молчал, то сжимая, то разжимая ее руку. Затем развернулся и посмотрел в ее глаза.
--
Как ты можешь так говорить? Я тот, кто стал тебе мужем, и ты должна поддерживать меня, даже тогда, когда требуется обмануть. Разве не так? Так почему же ты говоришь подобное?
--
Потому что ты ничего не изменишь, - она нежно прикоснулась к его губам, провела ладонью по щеке.
--
Но я же выиграл? Я сверг с Небесного Престола и Брахму, и Шиву, и Вишну. Так почему же я должен был проиграть? - в его голосе сквозило недоумение, а взгляд убивал.
--
Потому что каждая победа - это поражение, - говорила она, и гроза вновь ожила у нее за спиной.
Он молчал какое-то время, прежде чем нарушить симфонию шторма: всполохи молний сменялись раскатами грома, где-то далеко шумел дождь.
--
Стало быть, победы как таковой не может быть в принципе?
--
Стало быть, так.
--
Но это же неправильно? - возмутился он, ярость исказила бледное лицо Ямы.
--
А кто писал те правила? Не ты, не я, не они, - спокойно отвечала Кали.
Яма заплакал, опустив голову на ее плечо. Они стояли, обнявшись, пока Луна не взошла на Престол, и, увидев сие внизу, устыдилась, прикрывшись облаком.
--
Посмотри, - говорил он. - Даже Луна презирает меня.
--
Не говори так, Яма, не позволено Богу Смерти быть в роли оплакивающего. Ты тот, кто вызывает слезы.
--
Я всего лишь Бог, а ни Луна, ни Солнце, ни Вселенная. Их удел Вечность, мой же - только короткие воспоминания.
--
Может так и есть. Только тебя боятся, когда стоят на краю Жизни, только тебе молятся, чтобы ты не заметил их.
--
Но как же больно, недавно вкушая величия, упасть с вершины и разбиться. Почему?
--
Ты слишком часто задаешь этот вопрос. Спроси себя - Зачем?
--
Зачем? - он рассмеялся. - Зачем? Что за нелепый вопрос. Нет ничего лучше, чем созерцать мир с самой высокой точки.
--
Это стоит смерти?
--
О, да, это стоит тысячи смертей, - Яма приник к ее губам, чувствуя, как жар заполняет тело. Они целовались до тех пор, пока первые капли дождя не упали на плечи. И тогда она спросила:
--
Тогда почему ты плачешь?
--
Я оплакиваю величие - величие, которое заработал своей кровью, потом, нервами, и дружбой. Я пожертвовал всем ради него. И победил.
--
И проиграл.
--
Величие и трагедия идут рука об руку. К сожалению, от этого никуда не деться...
--
Да, но только ты был способен на такое. Остальные прятали за сладкими речами свою слабость, лицемерие, гордость. Они не способны были стать одним целым. Они готовы были держаться за юбки друг друга, только чтобы не упасть вниз. А Яма подпрыгнул выше всех. И упал. Но ты видел то, что им никогда не будет доступно. Скажи, ты рад?
--
Нет, - отвечал Яма, когда смотрел в ее бездонные глаза. И душа, если она есть у Богов, стонала под тяжестью Совести. - Я хотел иного.
--
Чего же, мой милый Яма?
--
Поверить в то, что можно оставаться собой, не смотря ни на взлеты, ни на падения, что доверие - это не миф и не сказка, но увидел только предательство и лицемерие. И потому я здесь, с тобой, моя Кали, та, которая, не смотря ни на что, любит меня, таким, какой есть.
--
Мое сердце отдано тебе, и даже сейчас, на краю мира, я ни на миг не сожалею об этом.
--
Быть посему!
Он прижал ее крепко к себе, и они еще долго стояли у пропасти. Ветер промочил их одежды, но они не замечали этого. Друг с другом им было тепло.
Ветер вновь принялся безобразничать, не взирая момент истины. Какое дело ветру до истины? Он раздел их, и долго щекотал обнаженные тела, пока они не удовлетворили друг друга. И когда казалось бы все должно было закончиться, Яма взял Кали за руку и подошел к краю пропасти, там где шептался горный ручей.
--
Будешь ли ты со мной всегда, Кали? - спросил он.
И она не минуты не сомневалась, чтобы ответить "Да".
Тогда он сделал шаг назад, увлекая за собой, и ветер кричал, пока они падали вниз. И по мере того, как приближался ручей, слезы на ее щеках превращались в соленные росчерки, а его глаза тем временем смеялись, упиваясь свободой.
--
Почему? Ради чего? - на этот раз вопрос сорвался с ее губ.
И прежде чем обрести Гармонию, он ответил:
--
Потому что тебя люблю! Я хотел, чтобы ты была только моей, а я - только твой, Кали...
Посвящается Родионовой Марии.